Текст книги "Мы из ЧК"

Автор книги: А. Минаичев

Соавторы: Владислав Григорьев,Н. Мельников,Н. Егоров,Жамалаш Ибраев,Ф. Иванов,В. Исмамбетов,Абдиманап Тлеулиев,Николай Милованов,А. Абдуразаков,Юрий Кисловский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

– Вы владеете русским языком? – задает вопрос Иван Григорьевич.

– Да, владею.

– Допрос будет вестись па русском языке без переводчика. Имеете ли вы возражение против этого?

– Нет. Не имею.

– Хорошо. Расскажите свою биографию.

– Родился в деревне Чилиндзы уезда Ляоян в Маньчжурии в 1920 году. Отец Цзин Шоу-джу занимался хлебопашеством, мать Ху – домохозяйка. К началу 1942 года братья Цзин Чжан-цзен, Цзин Чан-куй, Цзин Чан-джи и сестра Цзин Фын-ин, а также жена Ли-чжон жили с родителями в Чилиндзы. Где они сейчас, не знаю.

В 1929—1935 годах учился в гражданской начальной школе в Чилиндзы, а с 1935 по 1939 год – в Первой высшей гражданской школе в Ляояне. Затем работал бухгалтером в административном провинциальном управлении в городе Цзямусы. Через год по личной просьбе переведен в уездное управление в город Фуюань, откуда 10 марта 1942 года нелегально прибыл в Советский Союз. Хотел пробраться на свободную от японцев территорию Китая, чтобы принять участие в антияпонской войне. Был задержан.

Отбыв наказание за нелегальный переход границы, в середине февраля 1947 года приехал в Алма-Ату. Несколько дней жил у Го Дин-фу. Это был первый китаец, с которым я встретился у вас в городе.

Получив документы, выехал в Талгар, где работал по частному найму. В июне и июле жил в Алма-Ате, в консульстве. С сентября сорок седьмого по декабрь сорок восьмого года находился в области, работал по частному найму. С января по май сорок девятого – грузчик саксаульной базы. С мая по февраль 1950 года побывал в разных районах области. В феврале приехал в Алма-Ату и работал сначала грузчиком в стройконторе при Управлении колхозными рынками, потом разнорабочим в Среднеазиатском геодезическом тресте. С августа – сборщик утильсырья.

– Материальное положение вашего отца?

– Жили скромно. Участок был небольшой. Отец имел лошадь, две коровы, свинью, кур. Был небольшой фруктовый сад.

– Где учились и работали братья и сестра?

– В деревенской начальной школе. Жили с родителями, помогали им в сельском хозяйстве.

– Где изучали русский язык?

– В исправительно-трудовой колонии, когда отбывал срок за самовольный переход границы.

Кузнецов записал ответы Цзина, спросил:

– Вам прочитать или сами?

– Давайте прочитаю сам.

Пока Цзин Чжан-чжу знакомился с протоколом, Кузнецов внимательно рассматривал его. «Странно. Кажется, я его где-то видел раньше. Но где?» Однако, как ни напрягал свою память, вспомнить не смог.

Заметив, что Цзин прочитал протокол, Кузнецов задал традиционный вопрос:

– Возражений против записей нет?

Цзин Чжан-чжу отрицательно покачал головой.

– Подпишитесь.

Цзин расписался по-русски и по-китайски, положил ручку, вернулся на место. Иван Григорьевич внимательно посмотрел на него и с некоторой ноткой сожаления, которую Цзин не мог не заметить, сказал:

– Я уже предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вы умный человек, а пытаетесь ввести нас в заблуждение. Неужели думаете, нам ничего неизвестно?

Цвет лица Цзина слегка изменился, но он промолчал. Кузнецов продолжил:

– Вот вы гладко изложили свою биографию. А ведь рассказ ваш во многом не соответствует действительности. Во-первых, ваш отец Цзин Шоу-джу имел большой надел пашни, фруктовый сад, участок леса, держал до 30 коров, а для работы нанимал от 5 до 10 батраков.

– Я… хотел представить себя в более выгодном свете, – стал оправдываться Цзин Чжан-чжу.

– Допустим. Но сейчас нас интересует не это. Каково истинное положение вашей семьи?

– Я признаю, что мои сегодняшние показания по этому вопросу ложны. Отец действительно был богатым человеком.

– Подтверждаете ли вы показания о своих братьях и сестрах? – спросил Кузнецов, пристально глядя на Цзина.

Тот молча кивнул. Тогда Иван Григорьевич достал из ящика письменного стола листок бумаги и сухо сказал:

– Вот справка о ваших родственниках. Брат Цзин Чжан-цзен, 1921 года рождения, учился в юридическом институте в городе Чанчуне. Сестра Цзин Фын-ин, 1923 года рождения, в 1942 году работала в Мукдене секретарем-машинисткой на японском заводе автопокрышек. Между прочим, завод не гражданского, а военного значения.

По щеке Цзина сползла крупная капля пота. А Кузнецов, убирая бумажку в стол, сухо добавил:

– Как видите, ваша попытка обмануть нас заранее обречена на провал. Советую еще раз: давайте правдивые показания. Это в какой-то мере облегчит вашу участь.

Цзин подавленно молчал.

– Итак, продолжим нашу беседу. Для чего вам были нужны обнаруженные у вас при обыске книги «Краткий курс истории ВКП(б)», «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького, «Молодая гвардия» Александра Фадеева и другие?

– Я читал их, чтобы углубить свои знания русского языка.

– Какие еще языки знаете?

– Кроме китайского и русского, других не знаю, – опустил Цзин глаза.

– Ну, что ж. Давайте разберемся и с языками, – сказал Кузнецов, когда Цзин расписался под своими ответами. – Вы заявили, что русским языком овладели, когда отбывали наказание. Но нам известно, что во время следствия по вашему делу в Хабаровске вы почти не прибегали к услугам переводчика.

– Я… я ошибся, – выдавил, заикаясь Цзин.

– Так когда же вы изучили русский язык?

– Еще в Маньчжурии, – выдавил Цзин.

– Знаете ли японский?

– Немного. Учил в школе… Потом почти все забыл. Так, отдельные слова помню.

– Повторяю вопрос, – не обращая внимания на слова Цзина, спокойно сказал Кузнецов. – Знаете ли японский?

– Очень плохо.

– А на каком языке разговаривали с японскими офицерами и чиновниками в Фуюани?

– На… на китайском и отчасти на японском.

– А на каком языке разговаривали с китаянкой Соней в Алма-Ате?

– На японском, – вынужден был признать Цзин. – Но я с 1942 года не говорил по-японски и думал, что забыл его.

– Значит, вы знали его довольно хорошо? – почти утверждая, произнес Кузнецов.

– Да.

– Вы в каждом ответе пытаетесь исказить правду, – заметил Кузнецов. – Чистосердечное и откровенное признание советским судом берется во внимание при определении меры наказания. У вас, по-моему, была возможность убедиться в этом.

Цзин Чжан-чжу тяжело вздохнул, вытер о колени потные ладони рук. Попросил воды. Жадно отпил несколько глотков и стал рассказывать.

– Японский язык я стал изучать еще в школе. Мне также приходилось дружить с детьми японских колонистов. Очень хотелось выбиться в люди, чтобы не копаться всю жизнь в земле. В ноябре 1939 года сдавал экзамены, в том числе и по японскому языку. Позднее получил назначение в Цзямусы. Знание японского языка пригодилось и тогда, когда я задумал перейти в СССР. Перед этим обратился с просьбой о переводе в Фуюань, так как назначенный туда человек не согласился ехать.

– Какова истинная цель вашего перехода госграницы?

– Я думал обратиться в китайское консульство в Хабаровске, о котором узнал еще в 1939 году в Мукдене из журнала «Куадис бао». Хотел попросить переправить меня в Китай, где я включился бы в антияпонскую борьбу.

– Разве нельзя было бороться с японцами в Маньчжурии?

– Я не знал о таких возможностях в то время. Хотел воевать против оккупантов с оружием в руках.

– С кем вы поддерживали знакомство в период проживания в Фуюани?

– Кроме чиновников уездного управления, знакомств ни с кем не заводил.

– Почему?

– Японцы следили за каждым китайским чиновником, и любое знакомство рассматривалось как попытка установить связи с партизанами.

– Вы находились в Фуюани почти два года. Применяли ли японцы репрессии к китайцам в это время?

– Да. Двух китайцев арестовали за связь с партизанами. Полицейско-пограничный отряд в 1940 и 1941 годах несколько раз проводил карательные операции.

– Следовательно, партизаны в районе Фуюани появлялись?

– Да.

– Почему же вы уверяете, что не знали, где найти партизан? С какой целью перешли госграницу?

– Я боялся пойти… к партизанам. И потом был связан с группой патриотов, по поручению которых должен был пробраться в Китай.

– Кто они? Назовите фамилии, – настаивал Кузнецов.

– Я н-не могу их назвать.

– Может быть, вам помочь? – осведомился Кузнецов с усмешкой. – Например, Лю Ке-гун.

– Да, мы учились одно время с ним, потом… встречались, – глухо сказал Цзин.

– Лю Ке-гун, – уточнил Кузнецов, – был разоблачен как агент японской разведки. Так где вы с ним учились – в Харбине или Мукдене?

Цзин испуганно отшатнулся и, словно в ожидании удара, закрыл лицо рукой.

Сбиваясь, перескакивая с одного на другое, Цзин Чжан-чжу стал рассказывать, что перешел границу по заданию японского офицера. Он должен был выяснить, есть ли оборонительное сооружение но Амуру, попытаться выяснить расположение воинских частей.

Сделав записи, Иван Григорьевич задал еще один вопрос:

– Вы признаете, что были активным пособником и агентом японских милитаристов?

– Да, признаю, – чуть слышно прошептал Цзин Чжан-чжу.

…За ночь Цзин Чжан-чжу сильно изменился. Щеки на его худощавом лице ввалились, вокруг глаз легли темные круги. Левое веко время от времени вздрагивало. Заметив это, Кузнецов спросил.

– Вы, случайно, не заболели?

– Спасибо. Я здоров.

– Тогда приступим к делу. Вчера вы говорили, что в июне – июле сорок седьмого жили в консульстве. С кем вы там общались?

– Я разговаривал с консулом Инь Кен-ху, секретарем Гао, с конюхом, иногда с поваром.

– Еще с кем?

– Больше ни с кем.

– А с вице-консулом Чжан Цзяном?

В глазах Цзин Чжан-чжу на мгновение вспыхнул тревожный огонек и тут же потух.

– Да, иногда говорил и с вице-консулом.

– Когда с ним познакомились?

– Когда стал жить в консульстве, – ответил Цзин.

– Как нам известно, – спокойно заметил Кузнецов, – в консульство на работу плотником вас пригласил вице-консул Чжан Цзян, а не кто-либо другой.

– Да, да, – ответил Цзин. – Но до этого я с ним не был знаком.

– И не искали встречи?

– Н-н-нет, – дрогнул голос Цзина.

Кузнецов пристально посмотрел на арестованного и в этот момент неожиданно вспомнил. Майский день 1947 года. Городской парк. Скамейки в тени кустов. Справа от входа в музей с газетой в руках сидит китаец в светлой одежде. На скамейке рядом с ним пачка папирос. К нему идет вице-консул с незажженной папиросой. Внезапная мысль мелькнула тогда в голове: «Вице-консул должен подойти и попросить прикурить».

– С какой целью 18 мая 1947 года вы сидели на скамейке около музея?

Цзин недоуменно посмотрел на Кузнецова, тот уточнил:

– Вы читали газету «Казахстанская правда», возле вас лежала пачка папирос. Просидев полчаса, вы пошли в кино.

Лицо Цзина побледнело, в глазах появилась растерянность. Он не знал, что сказать. Простые на первый взгляд вопросы Кузнецова таили в себе опасность. И уйти от этой опасности было невозможно. Кузнецов внимательно посмотрел на Цзина и задал еще вопрос:

– А с кем вы встречались в аптеке возле Зеленого рынка в среду 21 мая?

Губы у Цзина беззвучно зашевелились. Такого удара он не ожидал. У музея Чжан Цзян к нему не подходил, а в аптеке, кроме старушек да провизорши, никого не было. Откуда чекист знает все это? Может быть, ему давно все известно?

– Я жду, – властно бросил Кузнецов.

– Д-д-а-а, – стал заикаться Цзин. – Я должен был встретиться с человеком, который назовет пароль.

– Вас никто не принуждал к встрече. Следовательно, вы пришли на нее сами, по доброй воле.

– Да сам, – чуть слышно проговорил Цзин.

– И вы готовы были выполнять задания, к которым вас готовили японцы и которые вам стал давать Чжан Цзян? Какие это были задания? Как он привлек вас к антисоветской и разведывательной работе?

Лицо Цзина посерело, на лбу выступил пот.

– Говорите. Я жду, – требовательно произнес Кузнецов.

– В аптеке, после обмена паролем, Чжан сказал, чтобы я пришел в консульство и нанялся плотником. Через несколько дней я встретился с ним в его кабинете. Состоялась беседа. Вице-консул спросил, как я отношусь к Советской России, к красному Китаю. Узнав, что мое отношение к этим странам враждебно, он предложил начать борьбу.

– Следовательно, вы активно включились в разведывательную работу?

– Да.

– Вы признаете себя виновным в том, что стали агентом гоминдановской разведки?

– Признаю.

– Ваши дальнейшие шаги на этом пути? – продолжал наступать Кузнецов.

– После отъезда Чжан Цзяна я перестал собирать разведданные.

– Вот как? – вскинул брови Кузнецов. Затем достал из стола какой-то снимок. – С границы прислали один любопытный документ за подписью Хуан Дун-цая. Вот посмотрите фотокопию. Вам это не знакомо?

– Нет! – с отчаяньем выкрикнул Цзин.

– Не буду спорить, – холодным тоном произнес Кузнецов. – Вот этот листок изъят у вас при обыске, что засвидетельствовано подписями понятых. Узнаете? Вам, как человеку грамотному, имеющему специальную подготовку, должно быть известно о так называемой графической экспертизе. Она доказала, что записка и шпионское донесение, перехваченные на границе, написаны одной и той же рукой.

Цзин закрыл ладонью глаза.

– Вы только что заявили, что после отъезда Чжан Цзяна больше не собирали разведданные. Но содержание письма, адресованное Чжан Цзяну, носит характер разведывательно-шпионского донесения.

В нем есть такие слова: «…эта работа полезна не только для нашей страны, но и для дружественных нам стран». При последней встрече с вами Чжан Цзян сказал, что через некоторое время придет человек и передаст новое указание. Таким образом, работая на гоминдановскую разведку, вы в то же время сотрудничали с разведкой другого зарубежного государства. Вот так-то, Цзин Чжан-чжу, вы же Хуан Дун-цай и Кин Нагатакэ. Придется рассказать о себе все с самого начала до конца. Только не вздумайте лгать. Это не в вашу пользу.

Цзина била мелкая дрожь. Руки тряслись. Кузнецов налил в стакан воды, подал арестованному.

Цзин попросил закурить и после нескольких затяжек заявил:

– Это конец! Пишите. Я расскажу вам всю правду.

– Давно бы так, – заметил Кузнецов.

И Цзин заговорил. Он рассказывал, как учился в японской школе, потому что отец его был богат и японские власти благосклонно относились к нему. Вспомнил, как на специальных курсах тренировал память. В местной японской тюрьме ему с сокурсниками показывали орудия пыток, учили уходить от преследователей.

Рассказывая об алмаатинском периоде своей жизни, Цзин вынужден был признать, что он остался врагом Советского Союза и сознательно искал обусловленной еще в 1942 году встречи, чтобы продолжать шпионскую деятельность. Припомнил он, как заводил антисоветские разговоры с Цзян Чан-чином, Комаровым, Ван И-саном, пытаясь склонить их на свою сторону…

Догорела вечерняя заря, когда Цзин Чжан-чжу закончил рассказ и бессильно склонил голову, ожидая вопросов. По Кузнецов молчал.

Цзин обеспокоенно вскинул глаза и почти простонал:

– Я устал… Может, пропустил что, так завтра доскажу…

Отправив арестованного, Иван Григорьевич откинулся на спинку стула. Предстояло выяснить отдельные незначительные детали. Но поединок был уже выигран.