Текст книги "Мы из ЧК"

Автор книги: А. Минаичев

Соавторы: Владислав Григорьев,Н. Мельников,Н. Егоров,Жамалаш Ибраев,Ф. Иванов,В. Исмамбетов,Абдиманап Тлеулиев,Николай Милованов,А. Абдуразаков,Юрий Кисловский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

ОБОРОНА ВОКЗАЛА

Руководство обороной железнодорожной станции взял на себя Барлебен, так как после известия о гибели коммунистического отряда Омельянович совсем растерялся. Из ЧК привезли оружие и боеприпасы. Рабочие железнодорожники подходили к подводе, на которой вперемежку лежали винтовки, берданы, японские карабины и, взяв в руки оружие, шли к снежному валику, за которым укрылась редкая цепь чекистов и красноармейцев. Вагаев, вспомнив о своих обязанностях коменданта ЧК, подошел к подводе со словами: «Оружие только для коммунистов. Вам, товарищи, незачем подставлять под кулацкие пули свои головы». Но его одернул седоусый машинист. Открыв затвор винтовки, он деловито осмотрел казенную часть, вставил в нее обойму с патронами и сказал: «Бандиты не будут спрашивать, кто из нас партийный, а кто нет. Ты, начальник, тоже не спрашивай. Опосля разберемся, что к чему».

В полдень мятежники, используя кавалерию, попытались прорваться к станции, но были отбиты залповым огнем. В наступление пошла пехота. Густые цепи стрелков приблизились так близко к станции, что Дьяконов распорядился положить за валик всех, кто имел оружие. Выручил Вагаев. Сменив убитого пулеметчика, он лег за «максим» и короткими очередями прижал атакующих к земле. Мятежники отступили.

К вечеру пошел снег. Он припорошил вырытую за день, в промежутке между атаками, траншею, ровным слоем накрыл всю пустошь от вокзала до города.

Воспользовавшись временной передышкой, в здании вокзала собралась оперативная пятерка. Подвели итог дня. Несмотря на сложную обстановку, удалось вывезти на станцию некоторые ценности банка, важнейшие партийные и советские документы, оборудование телеграфа, всю документацию ЧК. Коммунисты 255-го полка рассказали, что командир пулеметного батальона Николай Сокольский приказал разобрать пулеметы для чистки. Бандиты, не встретив плотного заградительного огня, захватили богатые трофеи.

Учитывая тяжелое положение обороняющихся, их малочисленность, плохое вооружение, пятерка примяла решение: отправить семьи партийного и советского актива на станцию Токуши. С этим же эшелоном выехали работники уездно-городского аппарата, не принявшие участие в обороне города.

О своем решении члены пятерки попросили Дьяконова сообщить в Омск. Когда Виктор Иванович зашел в маленькую комнатушку районной транспортной ЧК, инструктор Глазков, дежуривший третьи сутки подряд, спал, уронив голову на стол. Его лицо выражало сильную усталость. Но едва Дьяконов закрыл за собой дверь, как инструктор вскочил на ноги.

– Извините, Виктор Иванович. Вздремнул малость.

– Пошли, Николай, в аппаратную. Шифровку в Омск отправим. Что-то долго помощь не прибывает. Ты на ключе работать можешь?

– Курсы телеграфистов в Омске закончил, – не без гордости сказал Глазков.

– Ну, вот и хорошо. Садись к аппарату, я быстро текст зашифрую.

Омск был на линии. Глазков уверенно отбивал точки и тире, которые на другом конце провода выстраивались в тревожные слова:

«Местные власти, партком, начдивизии и др. сегодня… эвакуировались на станцию Токуши. Петропавловск занят (мятежниками). Сдадено (мятежникам) три орудия, семь пулеметов. Есть потери со стороны наших частей, находящихся в городе. Все отступили на станцию Петропавловск»… [7]7
  Госархив Омской области, ф. Р-28, оп. 1, д. 7, л. 126.


[Закрыть]

Близкий разрыв снаряда потряс здание, заставил Глазкова на мгновение задержаться. И все же он передал весь текст, доложил:

– Все в порядке, Виктор Иванович! Телеграмму приняли. Просят от аппарата не уходить.

– Ладно, скоро вернусь. Надо узнать, что там случилось.

Когда Дьяконов вышел из аппаратной, увидел вблизи здания две свежие воронки. В воздухе медленно оседала поднятая взрывами снежная пыль. Стояла тишина. «В атаку сейчас пойдут. Надо скорей в траншею», – подумал Дьяконов и, пригнувшись, побежал к укрытию. Здесь, в траншее, он отыскал Вагаева, попросил его не отходить от пулемета.

Дьяконов хотел пройти в другой конец траншеи, где расположилась группа работников укома, но в это время кто-то кубарем скатился с бруствера и чуть не сбил с ног Поплевко, который осматривал затвор карабина.

– Осторожнее, черт! – ругнулся чекист.

– Прости, дружище! – ответил, вставая, Порфирьев.

В руках он держал неуклюжий «шош».

– Мастера все-таки наши деповские, Виктор Иванович, – сказал Порфирьев Дьяконову. – Полчаса всего и поковырялись А вот – готово! Теперь-то мы с Вагаевым дадим контре прикурить.

Где-то вдалеке ударили орудия. Перед траншеей вздыбились фонтаны земли. Затем навалилась гнетущая тишина. Вглядевшись в чернеющую даль пустоши, Поплевко тревожно крикнул:

– Идут!

– Кто идет? – думая о чем-то своем, спросил Вагаев. – А-а, эти!

Не спеша, он привстал со дна траншеи, посмотрел на густые цепи мятежников и кинулся к пулемету.

– Без команды не стрелять, – приказал Барлебен.

Поудобнее пристраивая «шош», Порфирьев отчетливо вспомнил, как однажды в феврале 1919 года на Восточном фронте ему пришлось участвовать в отражении атаки каппелевцев. Вместе с командиром полка он лежал в сугробе и ждал, когда первая цепь дойдет до израненной осколками березы. «Ох и посекли тогда белых! – мелькнула мысль, – А ведь многие из них рассчитывали на победу. Шли в атаку уверенно, чуть ли ни строем. Как сейчас».

Жиденькая цепь обороняющихся казалась Дьяконову до предела натянутой тонкой ниткой. «Нажмут бандиты, – подумал он, – не соберем костей». И твердо решил: не давать жать, не давать!

Какой-то красноармеец не выдержал, выстрелил. И началось! Временами захлебываясь, зачастил очередями «максим» Вагаева, гулко и размеренно бил «шош» Порфирьева, пулю за пулей посылали в бандитов коммунисты, красноармейцы, чекисты. Атакующие дрогнули, затем смешались и побежали назад. Первая атака была отбита.

– Виктор Иванович! Виктор Иванович! – прямо в ухо прокричал прибежавший в траншею Глазков. – К аппарату вызывают. Омск ждет!

Из губчека сообщили, что по решению Сиббюро ЦК РКП(б) и Сибревкома Петропавловску срочно оказывается помощь. Назывались номера алтайских полков, фамилии людей, направляемых в город и уезд. Дьяконов был доволен тем, что руководство по разгрому мятежников поручалось опытным и решительным товарищам. Еще в четыре утра из Омска вышел бронепоезд «Красный сибиряк», в котором находится новый начальник 21-й дивизии Корицкий. «Этот не чета Омельяновичу, – рассудил Дьяконов. – Прошлым летом на Алтае банду Шишкина под орех разделал».

– Слушай, Глазков. Простучи-ка по линии, где там бронепоезд застрял. Не пора ли Корицкого встречать?

– Говорят, час назад из Токушей вышел. Где-то на подходе, – прочитав точки и тире, сказал Николай Глазков.

– Пошли встречать! Зови Барлебена и Соколова.

НАЧДИВ КОРИЦКИЙ

Бронепоезд тихо, без свистков, подошел к перрону станции и, лязгнув буферами, остановился. Тотчас открылась бронированная дверь, и молодой военный, не ожидая, пока принесут стремянку, спрыгнул на дощатую платформу. Поправив портупею, он быстрым шагом подошел к стоявшей у дверей вокзала группе людей, представился:

– Корицкий Николай Иванович. Назначен командовать войсками по обороне Петропавловского района.

Здесь же, на перроне, после взаимного обмена приветствиями, было принято решение: немедленно обстрелять из орудий бронепоезда позиции мятежников, не дать им возможности начать новую атаку. Через несколько минут бронепоезд повел прицельный огонь. В бой вступили и те три орудия 255-го полка, которые до того из-за отсутствия снарядов молчали.

Под грохот канонады Корицкий довел до членов оперативной пятерки план дальнейших действий.

– Подкрепление, – сказал он, – прибудет где-то к вечеру. И если мы сейчас не предпримем что-то решительное, за нас это сделают мятежники. Мой план таков: собрать все силы, ворваться в город. Если мятежники получат подкрепление раньше нас, отойти к вокзалу.

– Я за атаку, – заявил Дьяконов.

– Решение правильное, – поддержал Корицкого Барлебен.

Удалось собрать 200 пехотинцев, около 30 кавалеристов. Начдив Корицкий поставил задачу, цепи пошли вперед. Но мятежники, разгадав замысел, бросили в атаку сотню кавалеристов. Вагаев и Порфирьев огнем своих пулеметов остановили конников, затем обратили в бегство. После небольшой заминки отряд коммунистов и красноармейцев снова двинулся к городу.

Порфирьев шел рядом с Поплевко и лишь изредка останавливался, чтобы пулеметной очередью сбить заслон мятежников: Перед наступлением Дьяконов приказал: «Во что бы то ни стало захватить предателя Сокольского, кого-нибудь из мятежных командиров». Поплевко ответил: «Не сумлевайтесь, товарищ начальник. Все как надо сделаем!»

Сокольского взяли в доме архиерея. В компании своих друзей, бывшего купца Полякова, владельца мыловаренного завода Чунарева, приближенных архиерея, он праздновал захват Петропавловска бандами, обмывал свое назначение на пост коменданта города.

– Праздник, господа, отменяется, – сказал Порфирьев, распахивая двери столовой.

– Ба, да тут все старые знакомые! – воскликнул он, разглядывая побледневшие от страха лица продавца наркотиков Рейнца, контролера РКИ Нечаева, работника тюрьмы Фатеева. – Ну, что ж, одевайтесь. Прогуляемся до станции. Может быть, в Омск путешествие совершите под охраной. И вы, ваше преосвященство, тоже с ними. Вместе выпивали, вместе и закусывать будете.

Позднее дела арестованных рассмотрели на заседании полевого ревтрибунала, председателем которого был назначен член оперативной пятерки Яков Наумович Стронгин. Все приговоры утверждал или отвергал штаб обороны.

Стронгин вел допросы квалифицированно, спокойно. Наиболее интересные показания дал Сокольский. С трудом раздвигая непослушные от страха губы, сказал, что был назначен на пост уездного начальника главарем мятежников атаманом Незнамовым. Последний приказал пустить среди казаков слух о том, что борьбой с коммунистами руководит сам генерал Белов. Выяснил трибунал и неприглядную роль архиерея, выступавшего связным между организацией Севастьянова – Шантурова и группами белогвардейцев.

– Так вот какими делами ты, святой отец, занимался, – сказал один из железнодорожников, присутствовать на допросе. – Иуда ты, истинный крест!

Железнодорожник сплюнул на пол, перекрестился и, что-то бормоча себе под нос, вышел.

Далеко за полночь трибунал завершил свою работу. Его решения с удовлетворением встретили бойцы и командиры, чекисты.

На рассвете потянуло теплым южным ветерком. Дьяконов сбил на затылок шапку, посмотрел в бесконечную небесную синь, невольно расправил плечи. Бойцы боевого охранения, преодолевая сон, вели наблюдение за местностью. Многие защитники станции, привалившись к стенкам окопов, к спинам товарищей, спали. Кое-где мерцали огоньки цигарок.

«Золотые все-таки у нас ребята, – подумал Дьяконов. – Голодные, промерзшие до самых костей. Прощают нам немалые промахи, изливают свою злость на куреве и мате по адресу контры».

– Виктор Иванович, пора идти. Сейчас Омск будет на проводе, – напомнил начальнику о его хлопотливых обязанностях Глазков.

В Омске к аппарату подошел Гузаков. После обмена приветствиями он сообщил, что помощь Петропавловску увеличивается. Вслед за освобождением города надо принять меры к успешному продвижению на запад, восстановить железнодорожное сообщение с Москвой.

Пока Глазков отстукивал первые слова о прибытии Корицкого и принятых им мерах, Дьяконов подготовил донесение. Оно гласило:

«Петропавловск в наших руках. Нет достаточной силы для оперативных заданий, чтобы ликвидировать банды окончательно. Местами слышны перестрелки из домов и окон. Прибывает эшелон со стороны Омска… Положение на участке Петропавловск – Челябинск: имеется сообщение с разъездом Затон, на расстоянии от Петропавловска до разъезда 12 верст; послан восстановительный поезд из Петропавловска 9 февраля и отряд красноармейцев 253 полка в сторону Челябинска, который был отрезан на станции Мамлютка. Сегодня возвратился на разъезд Затон. В этом отряде находится работник ЧК станции Петропавловск товарищ Тихонов. Сейчас этот поезд прибудет в Петропавловск. Будут получены подробные сведения… С запада двигаются банды конные и подводы к направлению Петропавловска. Численность пока неизвестна» [8]8
  Госархив Омской области, ф. Р-28, оп. 1, д. 1, л. 48.


[Закрыть].

Конец сводки Глазкову достучать не удалось: произошел обрыв связи. Почти одновременно со стен и потолка посыпалась штукатурка. Стекла со звоном лопнули, запахло едким дымом. Это артиллерия мятежников возобновила обстрел станции. Под ее прикрытием кавалерия и пехота бандитов двинулись в атаку.

Используя численное превосходство, мятежники ворвались на станцию, местами бой перешел в ожесточенную рукопашную схватку. Бандиты попытались забросать ручными гранатами паровоз бронепоезда, захватить его, вывести из строя. Защитники станции отчаянно сопротивлялись.

Порфирьев со своим пулеметом прикрывал здание вокзала. Перебегая с места на место, он имитировал многочисленность обороняющихся. Огнем «шоша» Порфирьев помешал мятежникам развить успех, выиграл те драгоценные минуты, за которые прибыла долгожданная помощь. В разгар рукопашной к станции подошел эшелон, и красноармейцы 249-го полка с криком «Ура!» бросились в атаку.

На следующее утро город был окончательно очищен от бандитов. Но увидеть победу Порфирьеву не удалось: пуля, выпущенная из кулацкого обреза, попала в правое легкое. Иван Спиридонович заметил длинную рыжую бороду стрелявшего бандита. Память подсказала, что это анархист Новоселов, тот самый, которого Порфирьев, Чигович и Бокша поймали осенью в Омске. Новоселов выстрелил еще раз, сердце чекиста остановилось.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Беспощадный смерч боев заметно опустошил ряды петропавловских чекистов. Когда вечером 16 февраля Дьяконов собрал аппарат уездной ЧК в свой кабинет, то из девятнадцати человек пришло только семь.

– Восемь убитых, четверо в отъезде, остальные налицо, – доложил Вагаев.

Дьяконов обвел взглядом собравшихся, тяжело вздохнул. К удивлению Шаповалова начальник повел речь не о возмездии за потери, а о том, что Советская власть самая справедливая и ей присущ гуманизм. Поэтому она непобедима!

– Мстит и зверствует только тот, – сказал он, – кто самой жизнью, историей обречен на гибель, как помещики, буржуазия, кулачье. У рабочих и крестьян есть прекрасное будущее – социализм. Мы, чекисты, представляем совесть рабоче-крестьянской, социалистической революции, и в наших душах не может быть места злобе и ненависти.

Виктор Иванович выдержал небольшую паузу и продолжил:

– Многие из нас за эти три дня потеряли своих лучших друзей и товарищей. Но мятеж пока не подавлен окончательно и, возможно, мы еще кого-нибудь не досчитаемся. Все может случиться. Идет жестокая борьба с опытным, коварным врагом, которому временно удалось привлечь на свою сторону наиболее отсталых и неграмотных крестьян. Враг выбит из города, но он еще не разбит окончательно, нам приходится быть жесткими. Но никто из вас не должен думать о мести. Надо помнить, что высшая правда революции, ее плоть и кровь – справедливость по отношению к человеку.

Шаповалов, как и все присутствующие, внимательно слушал Дьяконова. В конце своей речи начальник закашлялся и, приложив к губам носовой платок, осторожно сплюнул в него. На белом батисте ярко проступили пятна крови. «Никак чахотка у Виктора Ивановича», – подумал Шаповалов и, внимательно посмотрев на Дьяконова, убедился в своем предположении. Железнодорожная куртка сидела на начальнике свободно. Тонкую бледную шею укутывал старенький шарф, и все же воротник куртки казался большим. Обычно худое лицо еще больше осунулось и даже аккуратная бородка не могла прикрыть болезненный вид. Как бы утонувшие во впадинах серые глаза и появлявшийся иногда на щеках неестественный румянец лишний раз убеждали в том, что Дьяконов болен и очень серьезно.

Пока Шаповалов, присматривался к начальнику, тот стал перераспределять обязанности. Поплевко поручил оказать помощь транспортным чекистам, так как их осталось только двое. Вагаев, в дополнение к своим обязанностям коменданта, должен был на время заменить секретаря комиссии и помочь следователям.

– Теперь тебе, Александр Матвеевич, придется поторапливаться, – улыбаясь, проговорил Дьяконов, и все присутствующие засмеялись.

Вагаева в аппарате любили, хотя иногда над некоторыми его привычками подшучивали. Рослый, наделенный от природы большой физической силой, никогда этим не кичился, был исключительно чуток и отзывчив.

До революции жизнь у Александра Вагаева шла, по его словам, не очень складно: никак не мог вырваться из нищеты. Отчаявшись, в 1914 году добровольцем ушел на фронт. Годы армейской окопной жизни приучили его к медлительности, которую Вагаев гордо называл выдержкой, не отдавая себе отчета в истинном значении этого слова. В ответ на поторапливания товарищей он шутливо отвечал, что за шесть лет войны постоянно опаздывал на встречу со смертью, и поэтому всем советует жить по пословице: тише едешь, дальше будешь.

Вагаев был последним, кому Виктор Иванович вменил дополнительные обязанности. Только Шаповалов остался без «нагрузки», и когда уже хотел возмутиться в связи с таким недоверием, Дьяконов укоризненно покачал головой.

– Не кипятись, Захар! Тебе тоже задание будет, и посложнее, чем другим.

Подождав, пока сотрудники разойдутся, Виктор Иванович на минутку прикрыл ресницами утомленные глаза, потом сказал:

– Многое мы не смогли понять и предупредить. Но борьба еще не окончена, надо сделать так, чтобы с нашей стороны жертв было поменьше. Да и с бандитами нужно побыстрее разделаться. А для этого надо знать, что они собираются делать.

– Выходит, мне к мятежникам идти придется?! – удивленно спросил Шаповалов.

– Тебе, Захар! Не побоишься?

– Боязно немного, Виктор Иванович, – признался Захар. – Не бывал я в таких переделках.

– Придется попробовать. Только боязнь в моем сейфе оставь. Когда вернешься – отдам. Договорились?

– Так точно!

– Тогда слушай. Во время уличных боев в плен сдалось много крестьян. Ясно, что они по принуждению пристали к бандитам. Но пока их держат в тюрьме. Завтра перед арестантами будет выступать Архип Бочагов, редактор уездной газеты. После его речи во дворе тюрьмы крестьян отпустят: через два месяца сев. Надо готовиться. Так вот, среди крестьян «по недосмотру» окажется несколько бандитов. Ты должен к ним пристроиться.

Виктор Иванович стал объяснять Захару, как проникнуть в один из главных штабов мятежников, добыть точные сведения о противнике. Дьяконов выразил сожаление по поводу спешки, которая помешала детально разработать легенду, продумать наиболее вероятные линии поведения. Риск из-за спешки большой, но ждать нельзя. Дьяконов рассчитывал на удачу, взяв во внимание три основных фактора: враг тоже не располагает временем, торопится; контрразведывательный аппарат у мятежников пока не налажен; у Шаповалова много качеств, которые помогут ему выполнить ответственную задачу.

Еще раз окинув Захара испытующим взглядом, Виктор Иванович сказал:

– О том, как меня будешь в известность ставить, условимся потом. Ну пока, Захар. Готовь себя к серьезному испытанию.

В ТЮРЬМЕ

В камере Шаповалов освоился быстро. Весь тюремный персонал обновился, и Захар чувствовал себя относительно спокойно. Его здесь никто не знал. Арестованные, в большинстве своем крестьяне, вели неторопливую беседу о своем нехитром житье-бытье. Некоторые, лежа на нарах, мирно похрапывали. Кое-кто докуривал цигарку, изредка перебрасываясь с соседями ничего не значащими фразами.

Через полчаса к Шаповалову подсел арестант, по одежке смахивающий на крестьянина. Но стоило ему заговорить, как Захар понял, что это птица покрупнее. На полублатном жаргоне он спросил, откуда новичок. Шаповалов объяснил, что не здешний, захватили под городом. В беседе старался использовать слова, которые удалось запомнить еще до революции в тюрьмах приволжских городков, куда несколько раз, по милости исправника и помещиков, направляли «на перевоспитание».

Новый знакомый Шаповалова Тимофей Ялымов, выбрав момент, шепнул, что надо бы держаться вместе. Он боится, что крестьяне их разоблачат как чужаков, а в ЧК не любят, когда ты называешь себя крестьянином, а на поверку выходит другое. Захар сочувственно кивал головой. В конце беседы Ялымов сказал:

– Есть еще один… из наших. Хочешь, познакомлю?

В отличие от Тимофея новый знакомый не владел жаргоном. «Офицер», – решил Шаповалов, разглядывая его белые холеные руки. Договорились быть вместе, не выдавать друг друга.

Утром красноармейцы вывели обитателей камеры во внутренний двор. Начальник тюрьмы объявил, что по поручению уездного комитета партии большевиков и уездного исполкома перед задержанными выступит редактор газеты «Мир труда» Архип Бочагов, который расскажет о том, в какое болото хотели затянуть крестьян кулаки и эсеры, как обстоят дела с мировой революцией. По рядам прокатился оживленный рокот. В нем угадывались и изумление, и радость, и надежда на скорое возвращение домой.

Шаповалову речь Бочагова понравилась. С юношеским пылом редактор обрушился на мировую буржуазию, которая мешает рабочим и крестьянам успешно залечить раны войны, поднять из руин фабрики, заводы, пахать и сеять. «Да, – задумчиво произнес стоявший впереди Захара пожилой крестьянин. – Землица ждет хозяина. Надо домой».

Освобожденных по очереди спрашивали, откуда они, из какой деревни. Представитель ЧК Вагаев делал у себя в списке пометки, а работник исполкома вручал на прощание листовки политотдела Петропавловской группы войск.

Когда очередь дошла до Шаповалова и его новых знакомых, произошла заминка. Один из крестьян, подозрительно посмотрев на них, громко заявил, что надо повнимательнее разобраться с гражданами, которые примазываются к хлеборобам.

– Что ты, земляк, придираешься! – спокойно возразил Шаповалов. – Я бригадиром назначен, а это вот писарь из нашей деревни. Мобилизован тоже. А что обличье у него не мужицкое, так матушка – учительница.

– Ладно, пусть проходят, – тая в уголках глаз усмешку, заметил Вагаев и поставил в своем списке крестик.

– Крепко вы меня выручили, – сказал «писарь» Шаповалову, когда «друзья» отошли от ворот тюрьмы на некоторое расстояние. – Куда теперь думаешь податься?

– Даже не знаю, – ответил Захар. – Я ведь случайно попал… Сам-то саратовский. С нашей деревни крепкие мужики к Ваське Серову в отряд подались, а я вот, дурак, не схотел. Потом пришлось сюда, в Сибирь, пробираться. Хозяина, где остановился, здешняя ЧК забрала вместе со мной. Я-то прикинулся мужиком с Ишимского уезда, пронесло.

– Я вам обязан жизнью и помогу, – пообещал «писарь». – Будем пробираться в Ново-Никольскую. Там, говорят, всем делом вершат Кудрявцев и Токарев. Меня они хорошо знают, помогут определиться. Да, кстати, повтори-ка свою фамилию, я в камере из-за шума не расслышал.

– Липатов Павел, – спокойно ответил Захар и внутренне усмехнулся по поводу столь грубой проверки.

– Значит, Липатов? – растягивая слова, переспросил «писарь». И с чуть заметным волжским оканьем добавил:

– Я ведь тоже с Волги. Именье наше в Нижегородской губернии. Там многие Бедриных знают. А меня зови просто Борис Николаевич.