Текст книги "Мы из ЧК"

Автор книги: А. Минаичев

Соавторы: Владислав Григорьев,Н. Мельников,Н. Егоров,Жамалаш Ибраев,Ф. Иванов,В. Исмамбетов,Абдиманап Тлеулиев,Николай Милованов,А. Абдуразаков,Юрий Кисловский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Мы из ЧК

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ

Предлагаемая книга – волнующий рассказ о чекистах-казахстанцах, стоящих на страже мира и безопасности нашей многонациональной Родины. Она является продолжением ранее вышедших в издательстве «Казахстан» сборников «Незримый фронт» (1967 г.) и «Чекисты Казахстана» (1971 г.). Очерки, вошедшие в настоящий сборник, повествуют о работе отдельных сотрудников государственной безопасности, о чекистско-воинских операциях, проведенных на территории Казахстана в годы гражданской войны, НЭПа, в периоды коллективизации, Великой Отечественной войны и в послевоенное время.

Авторы, используя архивные материалы, воспоминания бывших чекистов, показывают самоотверженный труд большой группы сотрудников, активно боровшихся против происков иностранных разведок и внутренних врагов Советской власти. В очерках описываются конкретно-документальные факты враждебной работы антисоветских элементов, пути разоблачения их подрывной деятельности.

Большинство воспроизводимых в книге эпизодов, сложных и захватывающих по содержанию, могут быть поставлены в один ряд с сюжетами лучших историко-политических детективов, опубликованных в Казахстане за последние годы.

В очерке «По горячему следу» Ж. Ибраева, например, раскрыта чекистская операция о розыске и захвате за границей группы белых офицеров войск Колчака и Анненкова, организовавших в 1918 г. антисоветские мятежи в Усть-Каменогорске и Павлодаре. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции на территории республики в 1920—1922 гг., в частности, в северных, центральных и западных областях ярко показан в очерках «Испытание» В. Григорьева и «В огне» Ю. Кисловского. О чекистско-воинских операциях против кулацко-байских выступлений в годы коллективизации повествуют очерки «Преступление в урочище Чурук» Ф. Иванова, «На звериной тропе» В. Исмамбетова, «Операция «Кокандские эмиссары» А. Абдуразакова. В очерках «Когда бамбук цветет» Н. Егорова, «Кашгарский гость» Н. Мельникова, «Один в двух лицах» А. Минаичева, «Трудный поиск» и «А поезд шел» Н. Милованова рассказывается о напряженной работе чекистов в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период по розыску и обезвреживанию в городе Алма-Ате и на железнодорожном транспорте агентов иностранных разведок.

Создание сборников «Мы из ЧК» и ранее изданных «Незримый фронт» и «Чекисты Казахстана» – итог восьмилетней напряженной творческой работы большого авторского коллектива из 46 человек, в основном чекистов-ветеранов, безупречная, самоотверженная служебная деятельность значительной части которых нередко была сопряжена с опасностью для жизни и начиналась с первых лет образования ВЧК—ГПУ.

Своим участием в этой работе чекисты-ветераны оказали ощутимую помощь Комитету государственной безопасности при Совете Министров Казахской ССР в пропаганде истории борьбы чекистов с врагами нашей Родины.

За небольшим исключением в предлагаемых очерках сохранены подлинные имена чекистов и других персонажей.

Думается, читатели тепло примут новый сборник, который рассчитан главным образом на молодежь, на воспитание у нее высокого чувства патриотизма и любви к Родине.

Генерал-майор А. ТЛЕУЛИЕВ

Ж. Ибраев
ПО ГОРЯЧЕМУ СЛЕДУ

Годы, суровые годы,

Годы гражданской войны…

Шли в боевые походы

Партии нашей сыны.

Наши отцы в тех боях завещали,

Чтоб мы Советскую власть берегли.

Их не напрасно дзержинцами звали

Люди советской земли.

«Марш дзержинцев»,

Стихи М. ВЕРШИНИНА

Подписывая письмо, адресованное пограничным пунктам о розыске и задержании лиц, совершивших тяжкие преступления против Советского государства, начальник особого отдела охраны государственной границы В. Павлович какое-то время еще раздумывал над особой важности документом, потом вызвал к себе помощника начальника секретно-политической части И. Андреевича. Подчеркнув синим карандашом фамилии двух преступников, сказал:

– Обрати внимание на розыск Виноградского. Надо ориентировать не только наши подразделения на границе, но и чекистские органы во всех частях Красной Армии Туркфронта. Если возникнет необходимость, установите контакт с Семиреченской ЧК. Они давно разыскивают Виноградского, его соучастников по преступлениям, в том числе штабс-капитана Снегирева. Виноградский опасный преступник и за пролитую кровь советских людей должен ответить сполна.

…Их настигли чекисты особого отдела экспедиционной части Красной Армии в пограничном городке Чугучаке. Это здесь, на границе с молодой Советской республикой, останавливались белогвардейские офицеры разгромленных Красной Армией войск Колчака, Дутова, Анненкова, Щербакова, Бакича. Сливаясь в мелкие банды, они совершали налеты на пограничные заставы, убивали партийных и советских работников, угоняли за границу скот.

В Чугучаке вместе с беженцами было задержано много бандитов.

Когда отряд особого отдела вступил в Чугучак, Виноградский забежал к генералу Ярушину. Забыв второпях отдать честь, он выдохнул:

– Они нас застали врасплох. Есть ли надежда вырваться из этого ада?

– Никакой! – ответил Ярушин. – Наша песенка спета. Они пришли в Чугучак с согласия провинциальных китайских властей…

Их вели в Советскую Россию пешком, под усиленным конвоем. Большую группу задержанных направили в Бахты.

– Какой ужас! – то и дело восклицал Виноградский, обращаясь к генералу.

Но Ярушин не проявлял своего сочувствия другу. Шел, склонив седую голову. Виноградский в эти минуты выглядел грузным и постаревшим, хотя ему не было еще и пятидесяти. Он чуть прихрамывал на левую ногу.

Они брели по узкой горной дороге, петлявшей над глубоким ущельем. Где-то внизу шумела речушка. Виноградский бросился в сторону и покатился по склону горы. Ударившись несколько раз о торчавшие камни, он ухватился руками за кустарник. Конвоир, ехавший слева, поднял винтовку.

– Стой! – приказал старший конвоя. – Не стрелять!

Сам Виноградский не удержался бы на склоне, его вытащили конвоиры. Лицо арестованного было в ссадинах, руки и ноги судорожно тряслись. После оказания необходимой медицинской помощи его поставили в голову колонны.

– Еще раз сиганешь в сторону, прибью, – прошептал конвоир и для пущей строгости передернул затвор винтовки.

Одет Виноградский был в старый офицерский китель и в такие же старые темно-синие брюки-галифе, которые изорвал о кусты и камни во время неудачной попытки сбежать. Позднее он говорил следователю, что пытался покончить с собой, но машинально схватился руками за кустарник. Твердый воротник кителя пропитался потом и залоснился. Над правой бровью кровоточила большая ссадина. Виноградский шел, покачиваясь из стороны в сторону. За ним шагали остальные. Они тоже были в военной форме, но без погон.

Конвоиры ехали по двое: спереди, по обеим сторонам и сзади. Заряженное оружие держали наготове и строго следили за поведением арестованных. В хвосте колонны, несколько поотстав, двигался конный отряд.

Прихрамывавший Виноградский уже не думал о побеге. Его сердце еще не успокоилось и гулко стучало. Ему было страшно от того, что теперь придется держать ответ за злодеяния, совершенные на советской земле, за то, что воевал против Красной Армии.

В Бахтах стояли недолго. Следователь Беляев оформил на каждого из задержанных опросный лист регистрации военнопленных и перебежчиков белой армии. Виноградский, как мог, отрицал свою службу у белых и, в частности, у Колчака. Говорил, что семья его – жена и двое детей – находится в селе Гавриловке Капальского уезда, от нее он не получает вестей.

Почти месяц шли задержанные до Лепсинска. Их путь лежал через села Рыбачье, Уч-Арал, Андреевку, по местам, где совсем недавно многие из них в составе банд Анненкова грабили и жгли казахские аулы, отбирали хлеб, другие продукты у русских переселенцев.

В Лепсинске во время фильтрации, организованной начальником пункта особого отдела Константином Зайцевым, и был опознан комбриг колчаковских войск полковник Виноградский Петр Иннокентьевич – потомственный дворянин Петербургской губернии, почетный казак Сибирского казачьего войска.

Установить, кем в действительности являлся Виноградский, чекистам помог красноармеец первого батальона одиннадцатого полка Алексей Иванович Нетесов, который встретил белогвардейского офицера на прогулке военнопленных во дворе пункта. Боец пришел к Константину Зайцеву и заявил о том, что хорошо знает Виноградского по Усть-Каменогорску, где вместе с братом Василием сидел в тюрьме у белых за убийство старшего полицейского Рожинова. Братья Нетесовы – Александр и Василий – были свидетелями невиданного произвола, который чинил начальник Усть-Каменогорского гарнизона Виноградский над политическими заключенными.

Очная ставка Александра Нетесова с Виноградским образумила последнего. В июне 1919 года под Екатеринбургом Виноградский командовал полком, сформированным им самим в Усть-Каменогорске, а после отступления до Усть-Илимской продолжал вооруженную борьбу под Тоболом. Тогда он уже был командиром бригады, носившей его имя и входившей в состав дивизии генерала Церетели. Боясь ответственности за совершенные преступления против Советской власти, он пытался скрыть свое прошлое. Он также сказал, что верно служил адмиралу Колчаку и после разгрома бригады на Тобольском фронте осенью 1919 года, с остатками дивизии Церетели бежал с семьей через Сергиополь (близ Аягуза) и Бахты за границу. Временно остановились в Чугучаке. Но после короткого отдыха и выздоровления сына, заболевшего в пути, решили перебраться в Центральный Китай.

– Почему вы бежали в Чугучак? – спросил Зайцев.

– Здесь мне все знакомо, – ответил Виноградский. – До первой мировой войны я служил полковым адъютантом на восточной границе, жил недалеко отсюда, в Зайсане. До этого долгое время был сотником в Джаркенте.

Не оставалось сомнений, что военнопленный Виноградский является тем лицом, о котором говорил Павлович. «Однако этапировать его в Алма-Ату пока не следует, – подумал Зайцев. – Возможно, у него есть соучастники по преступлениям».

Подозрения Зайцева основывались на том, что среди военнопленных находились штабс-капитан Снегирев Петр Иванович и подпоручик Лухманов, убежавшие за кордон в составе частей Анненкова. Снегирев и Лухманов являлись соучастниками Виноградского по антисоветской повстанческой организации в Павлодаре, но назвались уроженцами и жителями Семипалатинского уезда, а не Павлодарского, где, как позже выяснилось, родились и выросли.

На этот раз помогла групповая фотография, изъятая у Снегирева. И Лухманова и Снегирева опознали старожилы Павлодара. Когда эти документы пришли из Павлодара, Снегирев, не ожидавший такого оборота дела, растерялся и на допросе признал, что хотел скрыть свою принадлежность к антисоветской повстанческой офицерской организации, участие в контрреволюционном мятеже офицеров и зажиточного казачества в Павлодаре.

Так чекисты Зайцев и Беляев уличили Виноградского, Снегирева и Лухманова. В группе военнопленных ими были выявлены также и некоторые соучастники Виноградского по контрреволюционному мятежу в Усть-Каменогорске. Среди них оказались подъесаул Львов Андрей Константинович, сын священника, позже служивший у Анненкова, подпоручик Лукьянов Иван Григорьевич, служивший в полку и бригаде полковника Виноградского.

Виноградский прибыл в Алма-Ату 16 июля, то есть спустя три с лишним месяца со дня ареста в Чугучаке. В сознании еще теплилась надежда как-то обойти острые углы в своей контрреволюционной деятельности. На первых допросах Виноградский рассказывал Андреевичу, которому было поручено следствие, всякие небылицы. На вопрос, как он попал в Павлодар, Виноградский ответил, что приехал туда из Омска в ноябре 1917 года по распоряжению штаба Сибирского казачьего войска и был там некоторое время помощником атамана, а затем, 1 марта 1918 года, уехал в Усть-Каменогорск.

– Что это вы так поспешно покинули Павлодар? – спросил Андреевич. – А воинским начальником где же были?

– В Павлодаре.

– Когда и кто освободил вас от этой должности?

– Это случилось восьмого марта 1918 года, когда в Павлодаре власть перешла к большевистскому Совету.

– Чем занимались после этого?

– Я уехал в Усть-Каменогорск.

– Вы снова лжете, – сказал Андреевич.

Не вставая со стула, он резко наклонился вправо, достал из нижнего ящика стола газету «Свободная степь» и, повернув ее первой страницей к Виноградскому так, чтобы было видно название, спросил:

– А это что?

Виноградский безучастно ответил:

– Газета.

Он еще не понимал, чего хочет следователь, и продолжал спокойно сидеть. Но вот Андреевич встал, развернул газету и поднес ее к глазам Виноградского. Тот, недоумевая, робко взял газету в руки, посмотрел на дату, скользнул по заголовкам и в самом низу последней страницы, под небольшой статьей, нашел свою фамилию. На первый взгляд статья казалась обычным объявлением, извещавшим об организации «Союза», призванного решать вопросы трудоустройства и экономического обеспечения офицеров. Однако она настолько ошеломила Виноградского, что он, вспомнив все, связанное с этим объявлением в газете, долго не находил слов для ответа. Из шокового состояния его вывел следователь. Андреевич все это время наблюдал за Виноградским. Заметно осунувшееся и постаревшее лицо арестованного вначале побледнело, затем покрылось мелкими бисеринками пота. Виноградский пытался смахнуть их рукой, но они появлялись вновь.

Андреевич взял у арестованного газету, спросил:

– Так когда же вы убыли из Павлодара?

– Точно… не помню. Где-то в конце марта или в начале апреля 1918 года, по старому стилю, – глухо ответил Виноградский.

Попросил воды. Казалось, наступил момент, когда Виноградский, вот уже более двух недель избегавший прямого, откровенного разговора, сдался.

Андреевич предложил:

– А теперь рассказывайте, чем вы занимались в Павлодаре до вашего отъезда?

Но Виноградский и на этот раз промолчал. Он долго смотрел то на следователя, то в окно, теребил побелевшими пальцами полу кителя. Андреевич повторил свой вопрос.

– Я все расскажу, – вздохнул Виноградский. – Но прошу дать возможность обдумать ответ.

– Нет! Говорите сейчас. У вас было достаточно времени на раздумье.

– Я в самом деле намерен рассказать все, что мне известно об антисоветском перевороте в Павлодаре, – взмолился Виноградский.

Тогда же этот вопрос был поставлен перед Снегиревым и Лухмановым. Все они признали свою причастность к созданию в Павлодаре антисоветской повстанческой организации и рассказали, что контрреволюционное подполье было создано лично ими и действовало до свержения Советской власти в Павлодарском уезде под вывеской «Союз защиты экономических интересов офицеров бывшей царской армии». Руководящее положение в «Союзе» занимали Виноградский, исполнявший обязанности председателя, прапорщик Чернов Михаил Сергеевич, впоследствии покончивший жизнь самоубийством, Снегирев и другие. Участники организации, а их насчитывалось около тридцати, первоначально собирались на заседания открыто, затем перешли на нелегальное положение.

– По вопросам «Союза» меня вызывали в совдеп, – рассказывал Виноградский. – Заместитель председателя совдепа Теплов заявил, что мои действия, направленные на создание в Павлодаре офицерской организации, защищающей, якобы материальные и бытовые интересы офицеров, шиты белыми нитками. «Каждый из вас, – сказал он, – имеет профессию и получит работу соответственно специальности через профсоюзы, другие компетентные органы». Я учтиво раскланялся. Но в душе затаил на Теплова злобу, так как он сумел разглядеть в моих действиях больше, чем хотелось. На берегу Иртыша, неподалеку от пристани, меня ожидали единомышленники – штабс-капитан Снегирев и прапорщик Чернов. Вечером мы собрались, но уже нелегально, в доме Сорокина, сын которого, подпоручик, также принимал деятельное участие в «Союзе». После этого все заговорщики продолжали по-прежнему, но более осторожно вести антисоветскую пропаганду. Мы со Снегиревым выехали в казачьи станицы Павлодарского уезда. Подпоручик Кочубарский, проживавший в ту пору в Иртышске, помог связаться с сотником Горбуновым. Казаки, с которыми пришлось беседовать, почти все участвовали в вооруженном нападении на Павлодар, в свержении Советской власти…

После вызова П. И. Виноградского в совдеп были арестованы пять участников «Союза», в том числе подпоручик Лухманов. Остальные скрылись в Павлодаре, в ближайших казачьих станицах. В жизнь казачьих станиц, рассказывал позднее Снегирев, совдеп не вмешивался, и мы считали себя там в полной безопасности. Казаки заявляли, что их территория неприкосновенна…

Во второй половине мая по старому стилю, а по показаниям Снегирева и Лухманова 3—4 июня 1918 года, в районе села Иртышска стали собираться вооруженные казаки-мятежники. Всего набралось около ста пятидесяти человек. Возглавляемые сотником Горбуновым мятежники подошли к Павлодару. Здесь к ним присоединились Снегирев, другие участники контрреволюционной повстанческой офицерской организации. Вскоре банда завязала бой с местным красногвардейским отрядом, в котором насчитывалось человек тридцать, не более. Многие красногвардейцы были убиты, получили ранения. Остальные сложили оружие. Начался погром.

– Сразу же после переворота, – показывал позднее Снегирев, – был ликвидирован заместитель председателя совдепа Теплов: его убили во время конвоирования в тюрьму выскочившие из-за угла прапорщики Иванов Владимир и Светлов Александр.

Из материалов следствия было известно о том, что контрреволюционеры, не пользуясь сочувствием широких масс, проводили подрывную работу по формированию вооруженного подполья, при вербовках прибегали к подкупу.

– Практиковалось ли это в Павлодаре в ходе подготовки вооруженного переворота? – спросил Андреевич.

– Относительно пособий за участие в тайной организации, – ответил Виноградский, – я хлопотал, входил с ходатайством о выдаче денежной награды неимущим офицерам и казакам. Но пособия получили не все.

– Как это оформлялось?

– Для истребования денег была установлена форма, имеющая такой подтекст: «Требование на отпуск наградных денег офицерам и казакам, состоящим в тайной организации».

Когда Андреевич разобрался в контрреволюционной деятельности Виноградского, Снегирева и Лухманова в Павлодаре, он спросил:

– Вы и теперь настаиваете на том, что из Павлодара поехали в Усть-Каменогорск?

– Да, – ответил Виноградский, не поднимая головы.

– Вы торопитесь с ответом, – заметил Андреевич. – Подумайте. Нам, работникам ЧК, известны все ваши похождения.

Виноградский, до этого сосредоточенно смотревший на пол, поднял голову.

– Из Павлодара меня вызвали в Омск и уже после этого я поехал в Усть-Каменогорск.

– Кто и зачем вас вызывал в Омск?

– Я отчитывался в управлении Сибирского казачьего войска о проделанной мной работе в городе, станицах и селах Павлодарского уезда.

– Короче говоря, рассказали о том, как создали контрреволюционное офицерское подполье и вооруженный казачий отряд?

Виноградский молчал.

– Значит не хотите назвать тех, перед кем отчитывались в Омске за свою контрреволюционную деятельность в Павлодаре. Ну, да к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас расскажите, когда вы прибыли в Усть-Каменогорск?

– В город, – сказал Виноградский, – я приехал в апреле месяце 1918 года, но жил в станице Новоустькаменогорской. До свержения в уезде Советской власти я находился дома, занимался только своим хозяйством. А потом…

– Ну до этого еще далеко, – несколько повышенным тоном сказал Андреевич, обычно спокойно выслушивавший Виноградского. – Вам следует еще раз подумать.

Когда арестованного увели, Андреевич пошел к Павловичу, который был в курсе расследования преступлений Виноградского и его сообщников.

– А вы оставьте на некоторое время Виноградского и займитесь Львовым и Лукьяновым, – выслушав Андреевича, сказал Павлович и, развивая свою мысль, заметил. – Ведь они не только соучастники Виноградского по преступлениям, но и свидетели. Понятно, в Усть-Каменогорске и во всем уезде антисоветский переворот сам по себе произойти не мог. К нему готовились и белоказаки и контрреволюционное офицерье. Логика вещей подсказывает, что Виноградский не случайно встал во главе переворота или мятежа, как его называют в народе. После свержения совдепа он осуществлял всю полноту власти вплоть до убытия на колчаковский фронт в июне 1919 года. На этот счет мы имеем веские доказательства. Да и сам он едва ли станет отрицать факты. А что делал Виноградский с апреля по июнь 1918 года среди станичников и наводнивших уезд казаков – нам пока неизвестно. А это, пожалуй, не менее важное звено во всей цепи его злодеяний. Добыть правдивый ответ на поставленный вопрос будет нелегко. Давайте-ка обратимся за помощью к Семиреченской ЧК, которая является инициатором в розыске Виноградского и всех его соучастников.

Когда Андреевич собрался было уходить, Павлович заметил:

– Продолжайте выяснять причину поездки Виноградского в Омск. Запросите омских чекистов, известно ли им что-нибудь о Виноградском?

Вскоре Андреевич получил из управления Семиреченской ЧК материалы, послужившие основанием для объявления розыска Виноградского, и стал их изучать. Справка, составленная работниками ЧК, гласила:

«Большевистские совдепы в Усть-Каменогорском уезде пришли к власти 14 марта 1918 года. В тот же день в 6 часов вечера большевики провели митинг трудящихся города Усть-Каменогорска. На митинге выступил с речью председатель уже образованного совдепа коммунист Яков Васильевич Ушанов. Ему было всего 24 года… Люди с интересом слушали его речь. Он рассказывал о положении в стране, о незыблемости Советской власти, установленной Октябрьской революцией…».

«На этом митинге были и противники социалистической революции. Офицеры бывшей царской армии Лукьянов и Львов, – писал заявитель Иван Семенович Новицкий, сын сосланного из Варшавы за революционную деятельность, ставший позднее красногвардейцем, а затем чекистом. – Покуривая самокрутки и вслушиваясь в неприятные для них слова оратора, они нетерпеливо переминались с ноги на ногу и тихо говорили между собой:

– Если укрепится Советская власть, то будем служить ей до поры до времени, а там видно будет».

27 апреля 1918 года по городу была объявлена мобилизация в Красную Армию.

«Штаб Усть-Каменогорской Красной Армии, – говорилось в статье, опубликованной в газете «Голос Алтая», – доводит до сведения всех граждан города Усть-Каменогорска, что в настоящее время в городе формируется отряд Красной Армии, в ряды которого могут поступить все стоящие на платформе Советский власти и не моложе 17 лет».

Совдепу удалось сформировать отряд, командиром которого стал большевик Шумовский.

Тогда же была создана Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. В ее состав вошли: комиссар отряда Красной гвардии Машуков, командир роты Красной Армии Шумовский, красногвардеец Александров. В городе, по казачьим станицам уезда осели бывшие офицеры царской армии. Каждый день поступали сведения об их контрреволюционной деятельности. Вскоре список лиц, ведущих антисоветскую агитацию, насчитывал 37 фамилий. Машуков ломал голову: «Кто организует поток клеветы на совдеп и большевиков?»

Однажды к Машукову пришел Новицкий, служивший в красногвардейском отряде, сказал:

– Вы наверняка знаете сына священника Львова?

– Да, – ответил Машуков.

– Ну, так вот, – продолжал Новицкий. – Монашка Анастасия, что работает у священника, рассказывала вчера на базаре какой-то тетке, что их Андрей чуть ли не каждый день справляет вечеринки у себя дома с офицерами. Попадья, говорит, замучила меня: то купи, это кули. Я стоял рядом и слышал все это. Дай, думаю, зайду в ЧК.

«Значит факты возведения клеветы на совдеп и большевиков, о которых нам сообщают граждане, не случайны, – подумал Машуков, разглядывая Новицкого. – Может быть, это и есть та скрытая рука, которая клонит все дело к дискредитации в глазах народа Советской власти?» Вслух же сказал:

– А что если мы с вами проследим, кто бывает в доме Львова?

Так и сделали.

В первый же вечер заметили, как с наступлением темноты к дому священника один за другим прошли офицеры, в числе которых были Барсуков, Андреев, Казанцев. «Гости» находились у священника до глубокой ночи. Через определенные промежутки времени из дома к воротам выходили один, а то и два человека. Долго курили и снова шли к священнику. Расходились после полуночи по одному.

Машуков и Новицкий, спрятавшиеся за забором соседнего дома, слышали, как Львов, провожавший полного офицера, говорил:

– Мы с каждым днем должны усиливать свою работу как в городе, так и в станицах.

Спустя некоторое время другой офицер сказал своему спутнику:

– А стальной щит, мне кажется…

Через несколько дней поступил сигнал о готовящемся взрыве Народного дома. Высланные к нему чекисты нашли под полом бикфордов шнур. Обрывки такого же шнура обнаружили в доме капитана Юдина, который, как было замечено ранее, бывает на «вечеринках» у Львова. Несмотря на принятые меры, УЧК не удалось выявить людей, готовивших взрыв. Машуков, выставив у Народного дома охрану, продолжал расследование.

«… В это время, – читал Андреевич, – из Семипалатинска вернулся Иван Новицкий, которого несколькими днями раньше посылал туда командир роты Красной Армии с ходатайством на получение оружия. В этот же день Новицкий посетил Машукова и рассказал, что на обратном пути заметил человека, который показался ему подозрительным.

– Пароход «Монгол», – рассказывал Машукову Новицкий, – плыл вверх по течению Иртыша. Казалось, он стоял на месте. Лесистый горный берег по левому борту выглядел сказочно. Красота природы, приближение родных краев радовали пассажиров. Чувствовалось веселое оживление, и я тоже присоединился к кругу молодежи, стоявшей на палубе, спел с ними «Варшавянку». Песня перекатывалась по предгорьям Алтая.

 
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
 

Все, в том числе и команда парохода, были в хорошем настроении. Только один пожилой и полный человек сидел на черном чемодане у правой кормы, где был сложен разный груз, и не принимал участия в нашем веселье. Чувствовалось, смех людей раздражал его. Он время от времени посматривал на нас исподлобья. Вдруг двигатель остановился. Пароход стало сносить вниз по течению, но загремела цепь якоря, и он стал. В трюме была обнаружена вода. Полдня прошло, пока откачивали воду и заделывали пробоину. Работали все, а толстяк продолжал сидеть на своем чемодане, как наседка на гнезде, и тупо смотрел на широкий в этих местах Иртыш. Казалось, все происходящее на пароходе его не касалось. «Может быть, болен», – подумал я и решил проявить участие, а заодно попытаться выяснить, кто он и куда едет. Когда подошел к нему и спросил: «Вы, товарищ, не больны?», пожилой поднял голову и глухим голосом ответил: «Какой я тебе товарищ?» Тут же отвернулся и продолжал смотреть на отходившие от парохода волны. Он так это сделал, что мне стало неловко. Но интерес к пожилому у меня не исчез. Наоборот, подумал, а не везет ли он в чемодане какую-нибудь контрабанду. Граница-то рядом!

Солнце клонилось к горизонту, когда, наконец, раздался протяжный гудок: пароход приближался к пристани Усть-Каменогорска. Пассажиры засуетились, завязывали мешки, закрывали чемоданы. Стал собираться и я. А пожилой продолжал сидеть. Когда пароход причалил к верхней пристани, поднялся и направился к выходу. Он шел, тяжело переступая по прогибавшемуся под ним трапу. Не знаю, заметил еще кто-нибудь, но мне это бросилось в глаза, и я не пошел домой, в Заульбинку. Свернул за угол первого от пристани дома и присел на стоявшую у ворот скамейку. В это время, сойдя на берег, пожилой осмотрелся, увидел извозчика, стоявшего в стороне, подошел, положил на телегу чемодан и они поехали в сторону переправы, а я направился к тебе. Повез его Афоня Бедарев, что живет на Артиллерийской улице…

Машуков вызвал Бедарева и допросил его. Тот рассказал:

– По пути я спросил толстяка откуда, мол, пожаловали. «Это неважно. Вот, возьми деньги и молчи», – буркнул незнакомец. Получив денег в два раза больше, чем положено, я умолк, стал понукать лошадь. Так и доехали до парома, стоявшего у крепости. Когда переезжали через Иртыш, уже темнело. Над городом сгустились тучи. Поднялся ветер, но вскоре стих. Пошел проливной дождь. Все выбоины и арыки переполнились водой. Черное пальто насквозь промокло и человек дрожал от холода. Заезжая в станицу, я спросил:

– До какого дома ехать изволите?

– Оставь меня здесь, сам найду! – ответил незнакомец.

Торопясь, я повернул было назад, но тут с левого переднего колеса слетела шина и я стал надевать ее. В окнах виднелись огоньки керосиновых ламп. Не переставая, лаяли собаки, а дождь все лил и лил. Пассажир же постоял немного, поднял тяжелый чемодан и пошел по скользкой дороге. Возле дома с соломенной крышей уверенно открыл калитку. Громко затявкала собака, но никто не вышел. Незнакомец поднялся на веранду, настойчиво постучал в окно и сразу же шагнул к большой дубовой двери…»

Из справки, приобщенной к протоколу показаний Бедарева, Андреевич узнал, что в день приезда толстяка к дому, где он остановился, Машуков послал красногвардейцев.

Рано утром незнакомец вышел из дома с черным чемоданом и быстрым, легким шагом направился к Иртышу. Здесь на берегу, ниже парома, его поджидал старый казак с лодкой. Он-то и перевез «гостя» на правый берег реки. Вскоре пароходом «Монгол» тот уехал в сторону Семипалатинска.

Хозяином дома, в котором ночевал неизвестный, был Виноградский Петр Иннокентьевич. В справке далее отмечалось, что Виноградский почти нигде не бывает, но его иногда навещают казачьи атаманы из окрестных станиц и офицеры из города.

– В Павлодаре ом действовал более открыто, – заметил вслух Андреевич. – Работал помощником атамана, а потом еще и уездным войсковым начальником. Здесь же совсем иначе, так сказать, с соблюдением конспирации. Но от людского глаза не скроешься!

Далее следовали документы, касающиеся операции по ликвидации антисоветского офицерского подполья в Усть-Каменогорске.

Операцию решено было начать с ареста капитана Юдина. Когда красногвардейцы Иван Новицкий, Кабидолла Кусманов и Сергей Гончаренко зашли к нему домой, старик, чистивший лошадей, спросил:

– Вам кого?

И, не ожидая ответа, добавил:

– Если Андрея, то его нет. Уехал!

– Как же нет! – удивился Новицкий. – Он же только что вошел в ворота. Вы, дедушка, за работой, видимо, не заметили.

Новицкий, Кусманов, Гончаренко прошли в дом и, предъявив хозяйке ордер, начали обыск. Новицкий открыл двери в кладовую и, увидев Юдина с револьвером в руке, отскочил в сторону: