Текст книги "Мыльная сказка"
Автор книги: А. Котенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Ой, не знала девушка, что пока она кота своего гоняла, Иван-царевич налил в тазик со стиркой остатки валерьяны из бутылька.
Как только Иваны и Милли ушли по своим диверсионным заданиям, Тутанхамон обратился к заколдованной сестре:
– Ну что, Анхесенпаамон, не ударим лицом в грязь, не подведем нашу семью?
– Ква, – тихо отозвалась лягушка и положила лапки на мешковину.
Тутанхамон повторил ее действия и закрыл глаза. Он начал произносить странные заговоры, на непонятном языке, которые, сплетаясь тоненькими розовыми ниточками, превращались в целостное полотно.
Есть магия детей Эхнатона, о которой они рассказывают всем. Но в то же время знают они несколько мистерий, способных преобразовать ткань бытия, которые никто не должен видеть. Ни Тутанхамон, ни его любимая сестра не использовали раньше этой магии. Заклинание, с самого рождения прописавшееся в их разуме, ждало своего часа. И вот время настало.
Розовые нити окутали неаккуратно сшитую рубашку и, закружив ее в воздухе, потухли. К ногам парня прямо на лягушку упало тонкой работы изделие, лучше которого никто сшить не мог: все, что вообразили себе брат и сестра, воплотилось наяву.
Иван-царевич, когда вернулся, обнаружил рубашку из тонкой бязи, вышитую красными шелковыми нитками. Поверх нее сидела счастливая, но немного уставшая лягушка. На кровати, не сняв сапог, спал шамаханский колдун.
Уже светало. Срок, отведенный отцом на рукоделие, подходил к концу.
Пожав плечами, парень умылся и, взяв подарок невесты, отправился в покои отца.
Там в своих креслах сидели уже жадные до зрелищ бояре, а Феофан и Тимофей, разложив на золотых подносах творения возлюбленных, терпеливо дожидались младшего брата.
– Неужели жаба шить умеет? – с издевкой спросил его старший.
Иван ничего не ответил, он молча прошел мимо.
Раздетый по пояс Горох вышел к сыновьям.
Первое, что он примерил, была рубашка Маруси, дочери боярина Савелия.
Только поднял царь руки, рубашка затрещала по швам, и рукава оторвались.
– Только в черной избе в таком ходить! – выругался Горох. – Неужели старший сын на такой неумехе жениться вздумал…
– Не прогневайтесь, батюшка, – поклонился в пояс Феофан, – до ночи моя милая шила вам рубашку, от усталости свалилась она, не дойдя до кровати.
– Но рукава-то не пришила! – возмущался отец.
– Царь-батюшка, – кланялась Маруся, – бесы донимали, всю ночь под окошком толпились, желая сглазить работу. Только в себя приду, вроде, отступились, а они снова в окошко стучатся. А утром бесы те превратились в обычные тыквы. Чудеса какие-то.
Боярин Савелий пытался было вступиться за дочь, но разгневанный царь не дал ему ни слова вставить.
– Чудеса отдельно, рубаха отдельно, никудышная хозяйка твоя Маруся!
Невеста старшего сына надула пухлые губки, но спорить не стала: на дыбу не охота. А царь уже примерял батистовую обнову от Фёклы, что девушка достала из большого сундука. Вроде, сшито неплохо, чисто, аккуратненько. Девушка горящими глазами впилась в правителя в ожидании, что же он скажет.
– А где тут чудо? – не понял государь.
– Не пробиваема она стрелами, – улыбнулась невеста.
– Хорошая вещь, хвалю! – таким добрым взглядом Горох давно никого не одаривал.
И тут случилось странное: из сундука один за другим выскочили дворовые коты и, как вопьются длинными когтями в плечи да живот государевы. Мурлыкая, они терлись о белоснежную ткань, оставляя на ней свою шерсть.
Больно было Гороху от постоянных 'ласканий' когтистыми лапками, брыкался он, ругался, но коты не хотели отпускать волшебной рубахи.
– Что же это за непробиваемый наряд такой? – вспылил царь, – коли коту поцарапать через него ничего не стоит!?
– Коту не стоит, а стрела не возьмет, – улыбнулась Фёкла, держа за руку Тимофея.
– Ой, не верю я тебе, красна девица! Слуги, снимите с меня рубашку и котов! – отдал приказ Горох. – Нет, сначала котов, а потом рубаху!
Исцарапанный злой государь, понявший, что дети его в жены врух да неумех берут, подошел к грустному-грустному Ивану, державшему на одном подносе и невесту, и ее 'товар'. Жаждущие валерьяны коты, истошно мяукая, крутились у царя под ногами. Стрельцы пытались собрать их в большую корзину с крышкой, в которой Марфа носила с рынка купленную птицу.
Ой, боялся парень, что наденет отец рубашку, и превратится красивая тонкая бязь в мешковину, которую извела вчера невоспитанная девочка по имени Милли.
– Ну, вот эту рубашку можно и на Христов день надеть! – повертевшись перед зеркалом, заявил царь.
Он поднял руку, и вдруг из рукава выпал розовый цветок лотоса.
– Ха, эка невидаль, – царь наклонился и собственноручно взял подарок лягушки.
А его сын стоял, потеряв дар речи.
– Ох, напрасно я смеялся над жабой этой болотной, – протянул Горох, надевая поверх чудо-рубашки кафтан, – только сдается мне, не лягушка она, а хитра какая-то…
Невесты старших сыновей полными зависти глазами впились в поднос, на котором сидела странная пассия младшего царевича, мечтая удавить маленькое беззащитное животное, но Горох им не дал времени на осуществление страшного желания.
– Фи, купил на базаре шмотку, да подложил в нее цветок, – фыркнула Маруся.
– Полузавядший! – добавила Фёкла. – Эка невидаль!
Но их никто не слушал.
– Ладно, первое испытание прошло успешно, я остался доволен. Но не стоит кому-то радоваться, – он добрым взглядом окинул младшего сына, – а кому-то расстраиваться, – сказал он, жалея купеческую и боярскую дочерей, – потому что завтра утром вы, невестушки, должны принести мне блюдо ко столу. Да не простое, а такое, коего я никогда не пробовал.
Царевичи и невесты кивнули и удалились. 'Час от часу не легче', – подумал Иван, покидая дворец через черный ход.
Зарекался он идти к Дураку и компании, но все же решился, надо же рассказать, что каким-то чудом спасся он от позора.
– Так, – скрестив руки на груди, шагал по комнате Тутанхамон, явно зевая от недосыпа, – я ничего варить-жарить не умею. Мне всегда слуги еду делали, а последнее время меня Маш-шу кормит.
– А я умею 'Роллтон' заваривать! – радостно кричал Иван-программист. – И такого царь тутошний еще не пробовал! Зуб на рельсы!
Но напарник его тут же остановил:
– Если Горох испробует твой 'Роллтон', который, кстати, здесь не продают, то он больше ничего есть не будет…
– Почему? – вопросительно посмотрела на парней Милли. – Лично мне 'Доширак' очень нравится. Вкусная и полезная пища…
– А, может, действительно, попробуем? – предложил царевич, который и не догадывался, о каком заморском блюде идет речь.
– Нет! Нет! И еще раз нет! – крикнул Иван Дурак. – Такого позора мы не переживем. Мы же не травить Гороха вздумали. Есть, кстати, у нас кусочки тыквы…
Царевич посмотрел на обрезки в тарелке, и ему дошло, чьих рук тыквы-демоны во дворе у купеческой дочери.
– Скатерть бы самобранку… – мечтательно произнес Тутанхамон, устроившись на кровати.
Он отвернулся лицом к стене и опять уснул. Царевич удивился такому поведению парня, но спрашивать не стал: что с тем случилось, не болен ли он.
В итоге царского отпрыска выгнали погулять по городу, пока брат невесты отсыпается.
Грустный бродил царевич по шумным улицам тридесятого царства. За ним опять увязалась Милли, и все время хотела развеселить повесившего голову парня. Но у девочки плохо получалось. Он покупал ей леденцы-петушки на палочке, а она пыталась рассказать ему про 'Чупа-чупс' с жвачкой внутри. Он показывал ей магазины лучших белошвеек, но девочка кривилась, глядя на разноцветные сарафаны одной модели: в детских бутиках, что в центре Москвы, больше ассортимента будет.
– Смотри, Милли, живая вода! – показал девочке царевич на богатую лавку.
– Бон Аква, – сгенерировал в ответ ребенок.
– Как хочешь, а я куплю, редко ее к нам в царство привозят.
И Иван-царевич, не обращая внимания на нытье Милли про никому не нужную бутыль воды, за которую сдирают десять золотых, приобрел себе пузырек ценной жидкости.
– Понимаешь, девочка из другого мира, – иначе царевич не мог назвать ребенка, который относился к русичам только потому, что говорил на их языке, – пусть тебе кажется, что пузырек этот с обычной водой. Но капни ей на запеченную индейку, и взлетит она, махая крылышками под потолок над столом. Чудо-чудное, диво-дивное.
Милагрес скривилась:
– Фи, придумали, лучше бы механизм на пульте дистанционного управления в курицу свою засунули, а когда царь вилочкой потянется, под столом бы нажали на кнопочку. Вот веселья бы было: догонялки какие!
– Злая ты, девонька, – вздохнул царевич. – Скажи мне, зачем этакую шутку над отцом моим устраивать?
– Весело! – подпрыгнула на месте Милли.
– Это тебе смех да радость, а царю – позор. Шутить надо, милая, так, чтобы смешно было всем.
– Фу, училка нашлась, – фыркнула она, поворачивая к постоялому двору.
Но царевич взял ее за руку и потащил к дому боярина Савелия, чью дочку брал в жены самый старший брат. Сначала ребенок сопротивлялся, а потом смирился.
Из трубы в трехэтажной избе боярина вылетали клубы дыма: оно и понятно, дочка его к свадьбе готовится, подарок свекру делает. Савелий в высокой валяной шапке и черном кафтане сидел на террасе и любовался кружащими над его домом ласточками.
– Что Иван, младший сын, – спросил он царевича, завидев, как тот подошел к дому со странным ребенком, – гуляешь, баклуши бьешь, пока твоя ненаглядная пир горой готовит?
Издевательский тон Савелия очень не нравился Ивану еще и тогда, когда он мальчишкой забегал в тронный зал во время думских заседаний. Не кто иной как будущий свекор его отца гонял ребятню и не давал им подслушивать разговоры о делах государственной важности, а потом посмеивался над Иваном, Тимофеем и Феофаном, называя их соглядатаями.
– Да сам не знаю, чего пришел, – буркнул царевич и повел Милли дальше по городу.
И только к вечеру он вернул сытого, наевшегося квашеной капустки ребенка, Ивану Дураку. Тутанхамон, уже выспался и был полон сил. Он накупил себе очень много еды и уплетал ее за обе щеки.
– Знаешь что, шамаханский колдун, – поклонился ему в пояс царевич, – не твоих ли рук дело та рубашка, что я утром батюшке подарил?
Экс-фараон, проглотив прожеванное, кивнул.
– Правда, лукавлю я, царевич, лягушка мне помогала. А как ты понял, что я свои способности приложил?
– Да сонный ты больно, – раскрыл все карты Иван-царевич, – такими парни могут быть только после двух дел: коли ночью с девицей погуляют аль наколдуются вдоволь. Не думаю я, что ты к дикой девочке любовью пышешь, мала она для этого, да и девки здешние ничего не говорят о похоти рогатого шамахана. Значит, нигде больше ты отличиться не мог, как в колдовстве. Конечно, сумел бы ты и тучи разгонять, и дома чинить, и пожары тушить. Но о великих делах никто не шептался в городе, для этого я и ходил на прогулку.
– Да ты просто Шерлок Холмс, – похвалил царевича Дурак, но тот не понял.
– Хорошо, – хлопнул в ладоши Тутанхамон, – предлагаю за сегодняшнюю ночь сделать скатерть-самобранку.
Он достал из-под кровати искромсанную, но зашитую черную простыню.
– Надо зло во добро использовать! Когда-то моя старшая сестра, не Аня, другая, – успокоил он царевича, – решила сделать из этой скатерти нечто, питающееся чужими жизнями. Я порубил тряпицу клинком. И теперь она лишена всякой силы, значит, я могу наделить ее тем, чем захочу. Слышал я от Юли Шаулиной легенду о скатерти, которую развернешь и получишь пир на весь мир. Ну… – протянул он, – хотя бы на маленькую теплую компанию.
Милли захихикала, припоминая 'живую воду', что купил царевич на всякий случай.
– А что, – посмотрел на нее Тутанхамон, – если она, действительно, такое свойство имеет, что оживляет все вокруг, то почему бы…
Он попросил пузырек у Ивана-царевича и аккуратно вылил половину зелья на швы простыни. Они мигом срослись, и казалось, что черную материю никогда не разрезали. И тут взмыла под потолок тряпица и начала летать кругами.
– Ну и что хорошего ты сделал, Тутен? – заявил программист.
– Скатерть самобранку.
– Скатерть самосранку! – передразнила его Милли, пытаясь поймать хотя бы за краешек ожившую простыню.
Пока все гонялись по тесной комнате за летающей тканью, никто и не заметил, как мимо окна прокралась узкая черная тень.
– Ладно, поиграли и хватит, – остановил беснующуюся компанию Тутанхамон.
Он свернул ожившую простыню в несколько раз и уселся на ней, что она оказалась не в состоянии вылететь из-под него и начать снова кружить по комнате.
– Текстилем мы вчера удивляли, – развел руками царевич, – не будем же мы просить моего отца откушать вашего черного одеяла.
– Ну да, – согласился Дурак. – Ты ступай к себе домой, мы что-нибудь придумаем.
Но Тутанхамон не выпустил царевича из дома. Он подмигнул всем и шепнул что-то парню на ухо.
– А ты, Вань, – сказал экс-фараон своему напарнику, – пошли со мной, будешь царевичем.
Ночью на улицах тридесятого царства почти никого не было: только кошки прыгали с одной бочки на другую в поисках ужина, да пьяные мужики возвращались домой из кабаков. Тутанхамон постоянно оглядывался, а напарник в красном царском кафтане, ведший за руку Милли, ничего не понимал, и все время переспрашивал его.
Когда они дошли до черного хода, хитрый шамахан чуть слышно сказал другу:
– Ступайте к дому боярской дочки и сделайте там еще одну невообразимую глупость.
– Зачем? – не поняли ни девочка, ни Иван.
– Надо, – коротко ответил парень, скрываясь за дверью.
Не по заказу-то глупость сотворить – ума много не надо. А когда просят – ничего дельного в голову не приходит. И Дурак решил, что по дороге к объекту он обязательно придумает какую-нибудь несуразицу.
Тутанхамон же, оставшись наедине с сестрой, достал сложенную в несколько раз ожившую простыню и расстелил ее на кровати царевича.
– Анхесенпаамон, – позвал он лягушку, – сделаем из нее скатерть-самобранку?
– Ква! – отозвалась царевна с золотого подноса. 'Надеюсь, что она хотела сказать – легко', – подумал парень, пересаживая лягушку на кровать.
Точно так же, как и прошлой ночью, они положили руки на вырывающуюся из-под контроля простыню и закрыли глаза, и парень начал читать заклинание на неизвестном никому языке…
Когда под утро вернулся Иван-царевич в свои покои, на кровати у него лежала перевязанная розовой ленточкой черная простыня, и сверху сидела лягушка Аня, державшая во рту записку: 'Развернуть и встряхнуть. Положить на пол и хлопнуть в ладоши. А. и Т.' А рогатый шамахан лежал на полу и, тяжело дыша, спал. По его лбу стекали капли холодного пота, он иногда вытягивал ноги, а потом сгибал их в коленях. Но не стал царевич гневаться на уставшего колдуна, что даже до постели не дошел. Он взял под мышку простыню, посадил на блюдо лягушку, и отправился на прием к батюшке.
Когда шел царевич со своими сокровищами мимо бояр, не по-доброму перешептывались они. Стоило ему встать рядом с братьями, то заметил: ни Феофан с невестой, ни Тимофей со своей любимой не выглядели бодрыми и отдохнувшими. Фёкла с Марусей, не одним слоем косметики закрасившие синяки под глазами, держали в руках по блюду, укрытому расшитыми рушниками.
– Чем же порадуют меня избранницы детей моих на этот раз? – довольный Горох подошел к стоящим у трона сыновьям. – Ну, Марусенька, дай мне отведать своего пирога.
И боярская дочь откинула полотенце, прикрывающее выпечку. Она, стыдясь, протянула царю черный обгоревший кусочек, замазанный белой глазурью.
Горох чуть зуб не сломал, но из вежливости лишь буркнул:
– Этим только сарай подпирать…
Боярин Савелий вскочил со своего места да как заорет:
– А что вы, царь-батюшка, хотели, если сын ваш младшенький, Иванушка, у нас во дворе всю ночь деревья обматывал туалетной лентой. Мы гонялись за ним, гонялись, а он, бестия, смеялся как черт, но дела своего не бросал. И помогала ему девочка маленькая в красном сарафанчике.
Удивленно посмотрел царевич на боярина. Да, в детстве любил он пошутить у Савелия во дворе, но сейчас парню уже двадцать было, время шуток прошло. И девочки при нем не было, хотя, подозревал Иван, чьих это рук дело.
– Батюшка, – царевич поклонился отцу в пояс, – не я то был, а бесы заезжие.
– Те, что в тыквах живут? – ахнула Маруся.
– Поверим, – фыркнул государь.
– Но из-за этих бесов Марусенька моя печь забросила, да гонялась за негодными, вот и пирожок получился… хммм… пригоревшим, – продолжал выгораживать дочку боярин.
– Ладно, ладно, – решил поверить Горох, – посмотрим, что остальные приготовили.
И подошел он к Фёкле, купеческой дочери. Легкий румянец покрыл щеки девушки, когда царь решил отломить кусок от ее каравая. Но не получилось у него: недопеченное тесто не желало рваться.
– Ой, не разгневайтесь, царь-батюшка, – поклонилась ему девушка, – но у меня тоже проблемы были.
Горох изумленно посмотрел на нее, а невеста рада болтать, мол, сын царский, меньшой который, вздумал в ее огороде морковку и свеклу выкапывать да зарывать ее обратно ботвой вниз.
– Полноте, – царь чуть не смеялся, – станет ли мой Иванушка глупость этакую творить? Он и лопатки-то в жизни в руки не брал!
– А то как же, – тоном опытной сплетницы нашептывала Фёкла, а Тимофей ей поддакивал, – кого мы тогда видели у нас в огороде? А пока мы его по всему царству с Тимофеем гоняли, наш каравай в уголек превратился, пришлось новый в печь закладывать…
Ахала она, охала, а Иван стоял краснее свеклы, припоминая странную просьбу шамаханского колдуна. Только теперь, услышав историю от Маруси, он понял, какую хитрость задумал иностранец, дабы сестру свою замуж выдать.
Горох полными гнева глазами смотрел на Ивана. По виду парня было ясно, что это он, и отмазываться смысла нету.
– Что же ты, Ваня, род наш позоришь?
– Батюшка, то… – начал Иван…
– Почтенный Горох, не велите казнить, велите слово молвить! – вдруг вышла к царю кормилица всех троих его детей.
Государь пожал плечами и решил выслушать немолодую женщину.
– Иванушка ваш, в комнате у себя всю ночь сидел, вместе с невестой своей пир для вас готовил.
Боярин Савелий, старшие братья и их избранницы подозрительно смотрели на кормилицу, кто-то из них пытался вставить слово: мол, не сумасшедшие мы, видели Ивана в городе, а у тебя, старой, с ушами не все в порядке.
– Слышала я в комнате Иванушки два голоса: один мужской, а второй все время квакал. И не называйте меня глухней старой, голос ваших сыновей, государь, от любых отличу.
Посмотрел царь сначала на старшего сына, его невесту, да боярина Савелия, потом на среднего сына и его Фёклу, да возьми и скажи:
– Иванушка, а давай посмотрим, что ты с лягушей своей приготовил.
Царевич поклонился и раскинул черную простыню точь-в-точь по инструкции.
Невесты старших братьев пренебрежительно фыркнули, мол, сшили рубашку, так теперь только шить и будут. Но не тут-то было. Не так проста оказалась заколдованная лягушачьим братом скатерка. Поднялось над ней маленькое белое облачко, покружило, да и опустило на черный гобелен кувшин красного вина, индейку да каравай теплый, только из печки.
Сел царь прямо на пол, да отпробовал всего, а потом, зевнув, сказал старшим детям:
– Коли зависть душит, то и не такое увидите! Не может один человек быть в трех местах одновременно! И понял я, что невесты ваши, Феофан да Тимофей, ни шить, ни готовить не умеют, ни прислугу найти не в состоянии, что им поможет. Не достойны они быть наследницами тридесятого трона.
– Но как же так, я своими глазами видел вашего Ивана, вот вам крест, – махал руками Савелий, тыча в сторону младшего царского сына, который собирал свою волшебную скатерть.
– Нет, – закричала Фёкла, – это я за ним полночи гонялась! Не могли вы, боярин, видеть аспида этого у вас во дворе! Вот вам крест, я за ним до рассвета бегала, и с ним не было бесенка!
Младший царевич закрыл лицо руками, чтобы никто не видел, как ему смешно.
– Полноте! – прекратил спор царь Горох. – Хватит ссориться накануне свадьбы. Да и если бы вы, молодки, умели печь, никакой дурак бы вам не помешал.
А потом он объявил, что завтра свадьба, и заодно еще одно испытание для наследниц престола – танцевать перед мужьями да гостями надобно. Уж Маруся и Фёкла переглянулись – вот где они возьмут свое: не может же жаба болотная лучше них сплясать! На том и разошлись.
Вернулся Иван-царевич в свою комнату, а там до сих пор колдун шамаханский в себя не пришел. Лежит на полу, ворочается, плохо ему, да только не знает Иван, как помочь: то ли товарища, своего двойника, подозвать, то ли еще что предпринять.
– О, боже праведный, – шепнул у него за спиной знакомый голос, и царевич обернулся.
Рядом с ним, закрыв рот руками, стояла кормилица.
– Марфа, – тихо сказал парень, – спасибо, что за меня перед батюшкой заступились, да не оставит Господь вашей доброты. Но я действительно, морковку у купца в огороде драл, потому что колдун шамаханский, Тут-нах-амон, или как там его, вызвался мне помочь.
– Ой, могущественный этот колдун, – покачала головой кормилица, – коли я не сумела отличить его голоса от твоего. А еще погляжу я, что он с изначальной магией переусердствовал.
Иван-царевич вопросительно посмотрел на кормилицу, а та пояснила:
– У каждого колдуна от рождения есть кое-какие способности: кто-то огнем кидается, кто-то молнии мечет, а кто-то зверушек врачует. Это врожденная магия, не несет она в себе никакого зла, способности те слабенькие, и вреда миру не приносят. Но есть еще магия изначальная. Ее придумал Создатель. Ой, сильно то колдовство: что ни пожелаешь, исполнится, если ты прочтешь нужные слова. Каждый колдун от рождения знает несколько изначальных заклинаний, и воспользоваться ими он может лишь в случае смертельной опасности…
Рот царевича открывался все шире и шире, не подозревал он, что кормилица его так много знает о колдунах.
– Но почему? В чем секрет изначальной магии? – не понимал он.
– Все просто. Она меняет мир. Где-то прибыло, значит, где-то должно и убыть, так?
Иван кивнул.
– Получается, сделал твой колдун для царя рубаху из тонкого батиста. А в это время одежи, что сшили Фёкла с Марусей, например, превратились в холщевые мешки. То же и с едой: коли на скатерке вино появилось, у царя, скажем, повелецкого, на столе вместо чудного напитка будет брага третьесортная. Равновесие: нет худа без добра, мой мальчик, и добра без худа.
– Это и есть принцип изначальной магии? – догадался царевич. – Но откуда вы все знаете, Марфа.
Женщина заволокла на кровать мучающегося от болей Тутанхамона, села рядом и приложила руку к его горячему лбу.
– Я колдунья, одна из дочерей Кощея и Яги, только никому не говори. И я тоже могу призывать изначальную магию.
Царевич чуть мимо стула не сел, услышав такие откровения.
– Но Создатель был женщиной, и поэтому если мужчина решит черпать силы изначального источника, его ждет погибель. Сначала просто усталость одолеет его…
Иван вспомнил, как днем раньше волшебник отсыпался полдня на постоялом дворе.
– Потом начнут отказывать глаза, нос, уши, возможно даже колдун станет бесплодным, лишится руки или ноги… а потом и сердце его будет платой за использование изначальной силы.
Парень испугался и пулей вылетел из комнаты. Он знал, куда бежать – на постоялый двор, за Иваном Дураком и страшной девочкой. Им надо обязательно все рассказать.
Программист, услышав все, что случилось с его товарищем, в пересказе царевича, тут же взял Милли в охапку и бросился во дворец. Его не волновало то, что люди оглядывались на двух совершенно одинаковый Иванов-царевичей, ему было все равно, что боярин Савелий упал в обморок, когда два парня, похожих на младшего сына Гороха чуть не сбили его с ног. Да и до обнимающихся Фёклы с Тимофеем у Дурака не было дела.
Когда он, запыхавшись, влетел в покои царевича и посадил Милли, словно куклу, в уголок, то увидел, как кормилица Марфа меняла холодное полотенце на голове у его товарища.
– Что же ты убег… – начала женщина, а когда увидела двух одинаковых Иванов осела на пол.
– Нормалёк, гражданочка, – улыбнулся ей программист, – я человек заезжий, Иван Дурак, вот достану Смерть Кощея да спасу московских и рязанских девиц из плена Бессмертного, уберусь подобру-поздорову в свою Москву, вместе, кстати, с моим товарищем. Поэтому, пожалуйста, не убивайте его.
– Ох, – зашлась Марфа, – касатики, напугали вы меня.
Она подобрала пышные юбки сарафана и тоскливо посмотрела на, кажется, немного отошедшего от болезни Тутанхамона.
– Он что, тоже из внешнего мира?
– Ну… – Иван Дурак почесал в затылке, раздумывая, является ли Древний Египет фрактальной аномалией. – Вроде бы да…
– То есть, – искоса посмотрела на него кормилица, – говори все, без утайки, откуда рогатый колдун. Видно же, что не из Шемахи он. Да и рожки, как погляжу – работа моей матушки. А подвесочка…
Марфа крутила в руке золотой кулончик с именем парня, что он никогда не снимал.
– Вы сначала скажите, что с ним, а потом я все объясню!
– Да! – подтвердила Милли. – То он притворялся Юлей, то утащил меня в таинственную страну, откуда жабу свою и приволок, да царевичу впаривает. Парень он непростой, тетенька.
Кормилица уверила Дурака, который отличался от ее любимого царевича только рубашкой, что с их колдуном теперь все в порядке, жить будет, и здоровья у него не убавится. Даже начавшую гноиться под повязкой руку Марфа обещала исцелить.
Но для начала тайны надо было раскрывать.
Ивану ничего не оставалось, как рассказать о своих приключениях и о том, как он попал в Лесоморье. Милли и Марфа слушали, открыв рты. Изредка девочка выкрикивала свои любимые 'Вау', когда повествование становилось особо интересным. А как программист дошел до истории про то, как однажды оказался соблазненным Анхесенпаамон, он попросил заткнуть девочке уши, и, покраснев, словно редиска, рассказал и об этом эпизоде из своей жизни.
– Вань, – виновато заявил он после этого царевичу, – только не ревнуй, она меня не интересует как девушка, но скажу одно, это очень хороший человек.
Царевич кивнул, а Иван вдарился в подробности, что были ему известны. Особо много расспрашивала Марфа про Эхнатона и его детей. Она словно наматывала на ус все факты, что преподносил ей программист.
Долго ему пришлось рассказывать. Только когда царевич зажег лампады в спальне, Иван Дурак, с облегчением вздохнув, сказал:
– Ну вот и все… пока…
– Вау, как в кино! – запрыгала на месте Милли и принялась носиться по комнате от счастья, что захватывающий фильм закончился.
Она случайно споткнулась и свалилась на кровать, прямо поверх Тутанхамона.
Взрослые посмотрели на нее словно на порождение Дьявола.
– Ыыы… – колдун потянулся и с трудом открыл глаза. – Что со мной?
– Все в порядке, – улыбнувшись, хором ответили оба Ивана.
Паренек, облокотившись на здоровую руку, поднялся и осмотрел себя. Рану от стрелы ему перевязали чистыми бинтами, и зафиксировали руку широким платком. Его драный полосатый халат висел на стуле рядом с зеркалом, и на нем, небезучастно, восседала Царевна-лягушка.
– Только больше не колдуй так, – пригрозил ему пальцем царевич. – Мы тебя еле спасли. Впрочем, твоему товарищу я уже все рассказал.
– А что случилось? – не понимал Тутанхамон.
Пришлось устраивать для него дубль два, и устраивать ликбез об истинной магии, применять которую мужчинам запрещено под страхом смерти. Милли устроилась в постели и вскоре засопела: ребенок явно не хотел ничего слушать повторно.
– Так вот, – Марфа положила руки на колени проснувшемуся волшебнику, – страшные вещи творятся. Ты не простой человек, мой мальчик. Более того, и колдун ты не самый заурядный.
Лицо Тутанхамона вытянулось, когда он услышал это, но царская кормилица призвала его к спокойствию и начала рассказывать то, что знала она. Милли устало перевернулась на другой бок и, вроде бы, ничего не слушала.
Баба Яга родилась в Лесоморье много лет назад. А в тысяча триста восьмидесятом первый раз обручилась со своим мужем. И это произошло не абы так. В том году они вдвоем успешно противостояли некому Мамаю, шамаханскому колдуну.
– И что? – зевнул программист. – История древней Руси в изложении Лесоморцев? Давайте, Марфа, конкретно. Зачем вы нам говорите про Мамая? От чего вы так боитесь Тутанхамончика? И откуда вы все это знаете? Лучше начать с последнего вопроса.
Это оказалось легче всего. Так Иван Дурак узнал про родственные связи кормилицы с Бабой Ягой. Детей у старухи, как выяснилось, было видимо-невидимо: по несколько человек, хороших волшебников, каждые десять лет. Если, конечно, Яга не была в разводе с Кощеем.
– Да… мыльная опера, то есть сказка, получается, – чуть не рассмеялся программист. – А теперь про Мамая и подробнее.
Все началось с Создателя, точнее Создательницы. Где она жила, не знала даже Марфа. Она принимала жизнь как данное, и особо не заморачивалась, на скольки черепахах держится мир, почему каждый день солнце всходит именно на востоке и о многом другом. Знала кормилица только одно, что живет Создатель в неком Лесу Судеб, куда обычному человеку хода нет.
Заслышав знакомое название, Тутанхамон с программистом переглянулись, а Марфа поймала их взгляды.
– Да, я помню, вы там были, и я рада, что вы не встречались с ней. Но давайте о другом…
То, что рассказала царская кормилица, нужно было записывать на диктофон, как позже признался Иван. Создатель, насколько было ведомо Яге, слыла дамой похотливой, и очень часто брала себе в плен колдунов. Делать это было элементарно: перенапряжется парень с изначальной магией, она его тут же к себе забирает, исцеляет да замуж выходит. От каждого брака у нее всегда рождалось по одному ребенку. Чаще всего то были мальчики, могущественные волшебники. Но если этих детей отпустить в жизнь на родине отца – они все мирки разнесут, камня на камне не оставив. А в Лесу Судеб по определению нельзя было людей держать.
Поэтому коварная Создательница делала просто: мужа своего убивала, а сына отправляла в большой мир, который сковывал магические способности ее детей.
– И это, как вы понимаете, были далеко не заурядные люди, – заключила Марфа.
Кто-то из них ничем не отличился в жизни и умер, как и любой обычный человек. Кто-то был гоним и кончил свои дни у лекарей или на дыбе. Но большинство сыновей Создателя перевернули мир. Например, чингизиды и Мамай.
– Так, – понял, наконец, программист, – Чингисхан напал на Русь, потом было это… иго татарское, насколько я помню…
Марфа кивала ему.
– А потом, когда Мамай отправился с очередным походом на Русь…
– Тут-то его Яга с Кощеем и взяли. Они на Куликовом поле и повстречались-то в первый раз. А Русь после татар, как понимаете, совсем иной стала… Вот вам и дитя Создателя. Но не все ее чада были злодеями.
Например, Марфа рассказала о Петре Первом. Против него Яга с Кощеем не выступали, наоборот, помогали, и в очередной раз, кстати, поженились в дни основания Петербурга. Что поделать, жизнь их долгая, Бессмертный часто отправлялся в загул с молодухами. Тогда нервы Яги не выдерживали, и она уходила от своего благоверного.
