Текст книги "Twinfinity Soul (СИ)"

Автор книги: Zezuo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– «Человек-кх-х… скитался по… грешн-ным землям, скрываясь от гла-а… глаз людских! Не нах-ходил он… покою, и…»

Удар её должен был быть моим последним. Был я готов свалиться с ног от подобных побоев, но что-то заиграло в моём сердце. Я заметил слезу, засверкавшую в кристальной белизне. Её слезу. Похоже я… достиг своего. Смог увернуться я от мощного удара ногой и толкнуть её в спину, на новых огнях разгораясь.

«Бежал он!» – выкрикнул я, всю боль свою выплёскивая. Остановил я её своими словами, и с каждым моим словом я заставлял её думать. Пробивался сквозь гнев и отрицание, достигая чувств истинных: – «Бежал, вытерпев всю боль и страдания, упав на землях, сокрытых за Горизонтом! Встретил новые краски и улыбки нежные. Его приняли как родного. Рассказали истину страшную…»

Я начал слышать плач. Тихий плач, эхом расплывающийся в белизне безграничной. Слова мои лишь боль причиняли женщине этой, и вновь упала она на колени, заливаясь слезами, сокрытыми за тканью тёмной. Не смел я приближаться к ней, но и правду скрывать я не должен был:

– «Твоя сестра… предложила ему кровать свою. С теплотой и нежностью она обращалась к нему, поделившись с ним… уж… ужасной тайной. И он решил найти тебя. Найти… и простить тебя».

Вздрогнуло тело женщины, и одеяния зашелестели вновь. Тишина заполнила безграничную белизну. В мыслях женщины этой появлялась скрытая истина. Я должен был лишь… подтолкнуть её. Заставить обернуться и увидеть лицо своей родной крови.

«Я… прощаю тебя, матушка», – произнёс я с лёгкой дрожью в голосе, пугаясь возможного исхода. И вновь поднялась с колен женщина, ошеломляя меня своим ростом. Она вновь хотела услышать голос мой, чуть повернув голову свою, а я лишь повторил ей:

– «Глупость, или же вину твою прощаю.»

И вновь я услышал плач громкий. Обернулась женщина ко мне лицом, скрытым за тканью тёмной. Зашелестела одеждами своими, упав на колени. С головы своей она скинула ткани эти и показала мне лицо своё серое. Из глаз голубых текли слёзы кристальные. Текли по коже серой каплями, исчезая в одеяниях тёмных. Лицо… красивое… с рожками крохотными, едва заметными… скрывающимися за волосами каштановыми. Длинными и неухоженными волосами, что грудь её пытались укрыть.

И всхлипнула она, вылив ещё больше слёз из глаз своих сияющих. Протянула ко мне руки свои, всхлипывая вновь и вновь. Только я оказался рядом с ней – руки эти коснулись лица моего. Прошлись ото лба до губ моих. Каждое очертание моё запомнили… и обхватили спину мою, крепко прижав меня к телу дрожащему. И зарыдала она, вжимаясь лицом в плечо моё. От слёз её тёплых… и я… почувствовал всю горечь, сокрытую в сердце. Обнял её шею руками, склонив к ней голову свою. От каждой слезы моей вздрагивала она. От каждого вздоха моего дрожала. Глаза и руки её нежные… нашли того, кого она может назвать своим чадом. И я нашёл, сквозь года, боль и муки… Нашёл я… Слёзы матери моей. Вскоре сотру я их с лица красивого и увижу улыбку на лице этом.

Матушка…

Комментарий к Глава IV : Горизонт.

25.07.17. Второе чтение главы завершено. Ошибки исправлены и оформление изменено для более удобного чтения.

========== Глава V : Вторжение. ==========

Вся моя боль и все мучения нескончаемые… Каждый порок в сердце и в душе моей был затуманен радостью Матушки моей. Слезы её, спустя время, высохли и исчезли, а на месте дрожащих губ и грустной мины – улыбка светлая.

Матушка Мика… Она была готова нести меня на руках своих из глубин Горизонта. Расцеловывала ладони и щёки мои, теплом своим меня наполняя. Никогда ещё мне не приходилось испытывать тепла подобного. И если в голове моей были сомнения лёгкие, то сердце моё, что стучит в грудь мою сильнее от вида её, буквально говорит мне: «Я помню эту ласку! Я помню эти руки! Я знаю её!». К несчастью… я не помню ничего про неё. Не помню и единого мгновения на руках её нежных… И вспоминать я их не буду! Те времена были тёмными, и нет места им в сердце моём!

Из Горизонта удалось выйти нам. Появление знакомых лиц и фигур вызывало у Даемонов-лучниц огромный восторг. Они помнили лицо Матушки Мики, как и меня. Пальцем они показывали на знакомые очертания, выкрикивая наши имена.

И раскрылись врата к землям красочным! И окружили нас Даемоны, прибежавшие на крики Сестёр-лучниц, приветствуя словами тёплыми! Даже люди не приветствуют своих героев так, как Даемоны эти! И… Может я и не герой, но Даемоны теперь видят во мне нечто воистину героическое. Прыгнуть в неизведанность бездонную и вытянуть из неё свою родную мать – подобный поступок, в глазах их, достоин почёта.

«Мика! Ми-ика-а!» – Старейшина Онка расплывалась в улыбке и слезах счастья. Она бежала в нашу сторону, смеясь и радуясь появлению нашему. – «Сестричка! Сестричка моя люби-»

Сильный хлопок оставался эхом в ушах моих. Матушка Мика остановила Онка моментально, пощёчину ей подарив. Прервала её радость и счастье своей быстрой ладонью. Чуть не упала Онка на землю от пощёчины этой, а Даемоны, что наблюдали за нами, ахнули в ужасе. Даже я, находясь рядом с Матушкой… в дрожь впадал. Видел я, как разгоралась в ней злость. Как на лице появлялись оттенки гнева. Как брови аккуратные наклонялись друг к другу, а глаза – сверкали от злобы этой. И пока Старейшина Онка, щеку свою потирая в шоке огромном, наблюдала за злобой этой – Матушка Мика, пальцем тыкая в плечо её, выкрикивала слова недовольные:

– «Это тебе за то, что рассказала ему! Это должна была сделать я! Я, я и только я!»

Пощёчину свою она подарила только по этой причине. Не знаю я, что не должна была мне рассказывать Онка, но она приняла это наказание с грустью лёгкой на лице, кивнув головой поникшей.

Спустя миг, сам того не заметив, увидел я иные эмоции на лице моей Матушки. С лёгкой улыбкой она приблизилась к Онка и обняла её, коснувшись подбородка её рукою аккуратной. А только подняла Онка голову свою в удивлении лёгком… Поцеловала её Матушка Мику. В губы румяные поцеловала, без стыда и без смущения. На глазах Даемонов окружающих поцеловала. Как же стыдно мне было смотреть на это. Как Матушка моя… Мика…. целуется с сестрой своей прямо на глазах моих. И поцелуям подобным не возражала Онка, лишь потягиваясь к ней, отвечая взаимностью. Стыдом раскрашено было моё лицо. Отвернулся я в отвращении лёгком, стараясь усмирить дрожь в теле своём от картины подобной. И услышал я ласковое:

– «А это за нежность к моей любимой малютке», – даже если подобные слова шли из уст Матушки моей – стыдом продолжал покрываться я. И не только от слов этих и нареканий новых окрашивался я в румяные цвета, но от воспоминаний о ночи той… в одной кровати со Старейшиной Онка. Матушка видела цвета эти, и я старался не поворачивать своего взгляда к ней, даже когда она спросила меня:

– «Что такое, мой хороший? Стесняешься нас с Онка?»

«Прости меня, Матушка, но нахожу я грех в подобных картинах.» – ответил я ей честно, не скрывая правды и не уводя эмоции свои. И обняла меня Матушка, засмеявшись кротко. Провелась ладонью нежной по волосам моим, разглядывая очами добрыми.

«Глупышка. Любовь к родным – самая чистая из всех. В этом нет ничего странного или противного, мой мальчик,» – не понимал я слов Матушки моей. В чём чистота подобных актов, если они оба вкушают часть плода запретного? К Матушке присоединилась и Онка, с улыбкой пощипывая щёки мои, а Матушка Мика, улыбку свою растягивая, вопрос задала:

– «Что может быть плохого в том, что я поцелую свою сестру, своего брата… или даже маму свою?»

В словах её смысл мелькал, но это не меняло моих взглядов на увиденную картину. Я видел двух женщин, целующихся в губы! Смело, с охотой, с жадностью! В безостановочных движениях рук по одеждам длинным! В какой мере можно показывать любовь эту… и правильно ли это? Я… затруднялся найти ответ.

«Как же я рада! Как же я рада, что ты снова с нами, сестрёнка!» – Старейшина Онка вновь выливала радость и счастье своё на наши души. В улыбке растекалась она от объятий Матушки моей. Разглядывала лицо сестры своей глазами сверкающими.

«Я тоже рада видеть тебя, сестричка. И я тут подумала… Может я могу… пообедать у тебя? Дитя моё проголодалось от вечных скитаний по Горизонту. Да и я, тоже…» – на вопрос Матушки моей Онка ответила радостными кивками, помахав рукою своей Анку, что появился из-за угла дома каменного. И его встретила Матушка с поцелуями нежными, но коротким поцелуй этот был. Возможно… Матушке не хотелось смущать меня вновь картинами подобными, или же она не слишком сильно любила Старейшину Анку.

И взяла меня за руку Матушка. Поцеловала сестру свою Онку нежно и взглянула на меня с улыбкой тёплой. А из уст её ласковых вышло: – «Пойдём, мой мальчик. Мы не будем задерживаться у них. Обещаю. Не терпится мне принять горячую ванну и поболтать с тобой за чашечкой чая».

И вновь я слышал слова незнакомые, вновь задавался вопросами новыми. К счастью… Матушка Мика с радостью ответит на все мои вопросы.

Матушка решила провести ночь в Доме Анку и Онка, и вечер в их доме начался с лестных слов и небольшого обеда. В доме уютном и тёплом сидели мы, за столом из дерева светлого. На столе этом быстро оказался и хлеб свежий, и вода чистейшая, вместе с разнообразными плодами и мясом существа неизвестного. Многие вещи на столе этом пугали меня, и я пристально наблюдал за каждым движением рук Матушки моей. Каждый неизвестный мне плод, который брала она в свои руки, брал и я, повторяя всё, что делает она.

Многие вкусы познал я, и Матушка Мика, со смехом добрым, рассказывала мне о плодах этих. Узнал я о таких плодах как Яблоко и Груша, Помидор и Огурец, Редис и Кукуруза. Узнал о существе, названным Рыбой и попробовал мясо существа этого. Так же Старейшина Онка предлагала мне… Ягоду, как она называет. Маленький плод красноватого оттенка, который назван был Клубникой. Но самым удивительным открытием для меня стал напиток душистый. Тот, что Матушка моя назвала Чаем. Травы разнообразные залила она водой кипящей в прозрачном сосуде странных форм, и вода этот цвет свой сменила спустя время. Воду эту все пили с улыбками, и я, научившись пить с осторожностью горячие воды, смог насладиться этим напитком. Чаем… из Чайника.

Разговоры Матушки Мики не доходили до меня порою. Она разговаривала с Онка и Анку на темы различные, которые никак не касались меня. Чувствовал себя я… не в своей тарелке, слушая разговоры эти. В молчании я пытался разобрать их слова и темы, наедаясь сладкими плодами. К счастью, Матушка Мика… Часто встречались наши взгляды, и всегда улыбалась она мне, порою целуя меня в лоб или сжимая руку мою в ладонях нежных. Рядом с ней я чувствовал себя нужным. Многие отличия находил я в этом времяпровождении. Находил удовлетворение. Вспоминал часы свои в Обеденной, где мне доводилось разговаривать с Братьями и Сёстрами своими. Я желал подобных обедов. Желал слышать голоса и чувствовать себя частью этих голосов…

Вскоре, спустя несколько часов, когда на столе практически ничего не осталось, начал я чувствовать неприятные ощущения в спине своей. Ощущения, словно я поймал занозу огромную, сидя на стуле крепком. Не хотел прерывать я разговоры Матушки моей, сдерживая неприятную боль в себе, но она, не знаю как, увидела боль мою.

«Что такое, мой хороший? Нездоровится?» – со словами нежными и взглядом тёплым, провела Матушка по лбу моему рукою нежною, разглядывая лицо моё. Не стал скрывать я проблемы своей от неё:

– «Спина болит… Почему-то…»

Задумалась Матушка над словами моими. Даже Онка и Анку, разглядывая глаза мои, пытались понять мою боль.

«Может он съел что-то плохое?» – на вопрос Анку Матушка моя ответила молча, помотав головой в отказ. Подсела она поближе и провела рукой нежной по спине моей, нажимая аккуратно пальцами своими и опуская руку свою к ногам моим.

Дотянулась она пальцами до больного места, заставив меня вскочить на ноги с криком громким. Боль невыносимая пронзила меня, словно сел я на огромный шип, и боль эта не прекращалась. Не испугал я Матушку криком своим, но заставил улыбнуться. Сделал её улыбку шире обычного, и это… пугало меня.

«Мой мальчик растёт прямо у меня на глазах», – произнесла Матушка с улыбкой широкой. Взяла меня на руки свои, крепко прижимая ими к себе. – «Анку, братик, ты ведь присматривал с Онка за моим домом?»

Я не знал, что происходит со мной, и почему встреча эта прервалась так скоро. Почему Матушка взяла меня на руки без предупреждения? Что это за боль, и почему она только усиливается? Все, кроме меня, знали причину моей проблемы, но не упоминали её.

«Конечно!» – ответил Анку с широкой улыбкой, раскрыв Матушке Мике двери наружу. – «Мы с Онка… не позволяли себе оставаться в нём на ночь, но мы заходили в него время от времени».

Ничего не сказала Матушка ему. Лишь попрощалась и направилась нужной дорогой, широким шагом шагая к своему дому, не выпуская меня из рук своих.

Дом моей Матушки оказался чуть больше обычного. Дом этот пуст был, но вещи в доме этом блестели от чистоты. Ни единой пылинки я не увидел. Ни на чашах, ни на стульях, ни на столах. Матушка же прошла мимо комнат неизвестных, успокаивая меня словами нежными. Положила меня на кровать и ушла в другую комнату, оставив меня одного. Смог я расслышать лишь воды всплески и напевания Матушки моей из комнаты той, но… что делает она там? Почему оставила меня одного? Не мог я пошевелить ногами своими, ибо боль моя усиливалась десятикратно от простого движения. С кровати встать я не успел, как Матушка Мика вновь появилась рядом со мной, произнеся голосом нежным:

– «Вот так… Сейчас мы тебя разденем…»

«Матушка, не стоит…» – я не был рад словам этим! Никакая боль не заставит меня оголиться перед женщиной! Даже если этой девушкой окажется моя Матушка – не оголюсь я! Извивался и сопротивлялся я! Просил её остановиться… но она лишь смеялась, успокаивая меня. Ловкими и сильными руками удерживала она меня на кровати, перекладывая на разные стороны и стягивая с меня одежды неспешно. Были бесполезны сопротивления и просьбы мои.

И пяти минут не прошло, как оказался я… голым до пят. Лежал я на животе своём и сдерживал неприятную боль со стыдом, пока Матушка моя водила пальцами по моей спине, поглаживая каждую попавшуюся кость. Нажимая аккуратно на больное место и успокаивая меня лёгким шёпотом, если вдруг я вздрагивал от боли колющей.

«Сейчас, дитя моё. Потерпи. Дай мне раздеться, и мы пойдём принимать вместе ванную», – ещё сильнее я начал боялся Матушки моей. Я мог стерпеть наготу свою… показать её человеку кровному… Но как я могу стерпеть вид моей нагой матери?! Как душа моя останется чистой после увиденного?!

И вновь я продолжал молить свою Матушку остановиться, закрыв глаза свои руками от стыда дикого, но она видела в словах моих что-то… приятное. Радовалась она моему сопротивлению, щекоча моё нагое тело пальцами нежными:

– «Мой малыш… Ты ведёшь себя как маленький ребёнок. Извивающийся червячок, который не хочет вставать со своей постели».

Я мог согласиться с этими словами. Я веду себя как ребёнок, но на то есть причина! И она не понимала этого! Взяла Матушка меня на руки свои и, не стесняясь наготы своей, прижала к груди своей, медленно шагая в другую комнату. Как бы не пытался я укрыть нежные части тела своего… глаза свои укрыть от вида моей нагой матери – Матушка Мика лишь заливалась смехом нежным, не отрывая от меня глаз своих.

Вскоре я вновь раскрыл глаза свои, почувствовав жар сильный у ног своих. Матушка… погружалась в некий котёл вытянутой формы, наполненный водой. Очень горячей водой! В котле этом грешников держат Даемоны! Не успел я даже выбраться из рук Матушки моей, как тело моё погрузилось неспешно в воду горячую, заставив меня вскрикнуть от нарастающей боли. Матушка же, чуть согнув ноги свои в колени, усадила меня на ноги свои и медленно села на самое дно котла этого, промычав довольно.

Тело моё, спустя минуты, привыкло к теплу воды этой, но боль моя не исчезала. Даже слёз своих я сдержать не мог, то сгорая от стыда, то дрожа от страха, то скрипя зубами стиснутыми, сжатыми от боли ужасной. И повернула меня Матушка к себе. Положила голову мою на своё серое плечо и прижала к себе тело моё, чуть расставив ноги свои в стороны. В миг меня поразила острая боль, когда Матушка моя Мика коснулась пальцами больного места. Тело моё вздрогнуло, а изо рта моего вышел громкий, но кроткий крик. А потом… ни стыда, ни страха… ни боли не чувствовал я, расслабив тело своё. Упал к груди Матушки моей, вздрагивая бесконтрольно.

«Какая прелесть… прямо как у меня». – Произнесла она радостно, голосом нежным и тихим. И обняла меня Матушка руками нежными, пощекотав меня кончиком хвоста своего. Приподняла и поцеловала в щёку губами мягкими, успокаивая меня лёгкими касаниями рук своих. И на груди её пышной, на коже серой… засыпал я. Уснул, впитывая в себя тепло и нежность её тела.

Сон мой не был сном. Прикрыл лишь глаза я и потерялся в себе на короткий миг, даже не заметив этого. Лёгкая боль в голове и теле высасывала из меня все силы возможные. Не сразу я различил места новые. Раннее я находился в котле с Матушкой моей, что прижимала меня к своему нежному телу, а сейчас… Матушка Мика лежала со мной на кровати, расположив меня на животе своём. Разглядывала лицо моё сонное в улыбке тёплой, поглаживая волосы мои мокрые.

Пока я спал – одела меня Матушка… и сама она нашла время одеться в странные спальные одежды. Если мои спальные одежды были более лёгкими, просторными, и скрывали всё моё тело, то одеяния матушки… Они скрывали лишь самые нежные части женского тела. Странные повязки представляли они, и повязками этими она укрыла свою грудь и талию, но все остальные части её тела были открыты для глаз моих. Ничто уже не смоет мой стыд, даже если моя матушка оденется.

«Мой малыш… Ты и вправду стесняешься красот своей родной матери?» – Матушка вновь увидела разгорающиеся краски на моём лице. Увидела, как глаза мои медленно уходили в сторону, убегая от её тёплой улыбки. Я хотел поднять свою голову с её стройного живота и положить её на подушку, но моя усталость не давала мне возможности даже рук поднять.

«Это… грех, матушка». – Произнёс я губами усталыми, расслабив тело своё.

«Грех? Так люди называют плохие деяния, да?» – Матушка не была знакома с человеческой верой. То, что она не знала «греха» и не боялась его – очень хорошо описывает природу Даемонов. Матушка уложила меня на тело своё нежное, словно дразня меня, и улыбнулась нежно, поглаживая щёки мои.

«Грехами питаясь – чернеет душа невинная, матушка. Отец-Создатель сделал нас с добром в сердцах, и тот, что грех познает – исчезнет в Бездне тёмной», – пытался объяснить я ей истину, стоящую за грехами и верой нашей, и все внимание своё отдавала мне Матушка Мика. Слушала рассказ мой с вечной улыбкой, разглядывая меня глазами голубыми. – «Сквернословие и ложь, похоть и жадность, гордыня и кровопролитие… Каждый из этих грехов приближает душу человеческую к мукам вечным. Очерняет нас…»

Матушка не придавала особой серьёзности словам этим. Она тихо смеялась, покачав головой и стороны в сторону в улыбке.

«И только по этой причине ты стесняешься женщины?» – этим вопросом она перебила рассказ мой, а потом, взяв краски моего стыда в качестве ответа, рассмеялась скромно.

«Это не смешно, матушка!» – я не был доволен смехом этим. Она смеялась над самым главным законом жизни! Смеялась над человеческой верой! Наша вера – основа нашего рода! Она сплотила нас и сделала сильнее! И многие, воспринимая её за ложь… Я-я… Я поспешил с выводами. Забыл, что Даемоны понимали эти вещи иначе, и Матушка Мика… С улыбкой и голосом нежным рассказала она мне истину вещей этих. Как видят Даемоны грех человека:

– «Эти вещи очень серьёзны, я даже не буду спорить на этот счёт, но вы – люди… Вы слишком сильно воспринимаете вещи за… «грех». Некоторые вещи в жизни можно попробовать только раз, дитя моё любимое. В них нужно погрузиться как можно раньше. Не отказывать себе ни в чём и не жалеть о своём выборе. А если ты будешь отказывать себе в них – не останется красок в жизни этой, и рассказать другим тебе будет… нечего».

Матушка была права в одном: Человек не должен ни в чем себе отказывать. Но… как это оправдывает грешные души Даемонов? Матушка… она знала этот ответ с самого рождения:

– «У нас… как ты нас назвал? А-а! Даемонов! У Даемонов есть то, что мы называем Свободой. Свобода слова, Свобода действий, Свобода выбора…. Их много. Если кто-то попытается лишить тебя свободы – он и себя лишит свободы этой. И потому мы, Даемоны, ни в чем себе не отказываем. Мы – Свободны! Мы можем говорить то, что мы хотим! Мы можем делать то, что нам вздумается! Мы можем брать что-то на что-то взамен! А если ты решил взять что-то без спросу, солгать или сделать запретное дело – на то должна быть причина. Все ведь вернётся на свои места в скором времени, разве нет?»

«Почему так? А что на счёт… убийств? Похоти?» – вопросами очередными задался я, стараясь расставить всё по полочкам. Распутать клубок загадок этих и взглянуть на Даемонов в их истинном свете. Мне интересно было, чем себя описывают Даемоны… Кто они на самом деле: Животные дикие или же мудрые и… воистину… свободные существа?

«Мой маленький почемучка. Знаешь ли ты, что наш род считают бессмертным?» – спросила Матушка голосом нежным, коснувшись пальцем кончика моего носа. Вопрос, который она задала мне, удивил и шокировал меня, ибо бессмертие считалось проклятием среди людей. Никто ведь не хочет растягивать свои мучения и страдания! В глазах моих удивлённых увидела Матушка Мика ответ, а потом, приложив ладонь к моей щеке, ответила мне:

– «Если Даемон и убьёт Даемона, то по очень серьёзной причине. Мы ценим жизнь чужую и не будем забирать её… просто так. Порою отцы, или же матеря, просят своих детей, или даже умоляют отпустить их. Прервать их скучную, потемневшую жизнь. И они с радостью расстаются с ними, а иногда даже помогают им в этом. Кто-то уходит вглубь Горизонта, кто-то умирает от рук детей своих и сгорает в огне…»

Лицо Матушки изменилось в этот момент. Она прекратила рассказ, взор яркий скрыв. Даже она боялась смерти. Как своей, так и чужой. Но потом, вновь взглянув на меня, она успокоилась. Я волновался за неё, и волнение это вновь растопило её материнское сердце.

– «А вот… похоть…» – Матушка чуть рассмеялась, упомянув себе про самый сладкий грех из всех. – «Запретов в любви не существует, мой мальчик».

«Это как?» – ответа этого я не понял абсолютно. Что позволяют себе Даемоны? Я хотел знать истину… и истину эту скрывала Матушка в губах своих. Она прижала моё беспомощное тело руками. Схватила меня и подтянула к себе, коснувшись моего носа своим. А потом, как только краски моего удивления и стыда разгорелись вновь – Матушка коснулась моих губ своими, и этими нежными, мягкими, словно шёлк, губами… она целовала меня. Целовала губы мои. Аккуратно и неспешно, прикрыв глаза от наслаждения.

Кротким и нежным были поцелуи эти, но они воистину заставили меня взглянуть на Матушку Мику иначе. Мурашками покрыться от рук нежных. Задрожать от стыда дикого. Её кончик хвоста чуть защекотал мой бок, скрывшись спустя мгновение, и Матушка вновь широко улыбнулась, чуть рассмеявшись. И произнесла она мне шёпотом, в мочку уха поцеловав:

– «Стеснением покрываются только те, что скрывают любовь свою, моя малютка. А стыдятся только те, кому есть чем поделиться… или показать. Мне же скрывать нечего. Нам, Даемонам, нечего скрывать».

«Но ведь…» – успокоила меня Матушка руками нежными. Поцеловала меня вновь, прижимая ладонь мою к щеке своей серой. Ещё не всё она рассказала мне:

– «Если тебе хочется показать свою любовь к кому-то – сдерживаться не стоит. И я, увидев сестру свою, не сдержалась. Это не запретно, мой хороший. Мужчина может быть с мужчиной, Женщина – с женщиной… У нас даже принято спрашивать об уединении с тем, кто приглянулся тебе».

От слов Матушки у меня пробежались мурашки. Вспомнил я тот вечер со Старейшиной Онка… Понял я смысл слова «уединиться» и что видели в этом другие Даемоны. Мне стало ещё хуже от воспоминаний этих. Столько стыда я перетерпел, столько красок из себя испустил… А Матушка лишь продолжала делиться со мной тайнами Даемонов, вшивая в мой разум порочные картины:

– «Ты можешь попросить у отца или матери уединиться с их чадом, попросить чадо это… или же попросить уединиться с самими родителями, если тебе так хочется. А если они согласятся, ты можешь делать с ними всё, что тебе вздумается. Где угодно, когда угодно… главное только получить согласие. А отказаться… всегда можно».

Не понимал я подобной логики. Странным мне казались пути общения у Даемонов. На секунду же я представил, как Матушка выпрашивает маленькую Катъю у её родителей… и они соглашаются. Как низко может опуститься человек при подобной возможности? И вспомнил я всё, что терзало моё сердце и душу днями раннее, произнеся:

– «Я-я… не соглашался с тобой… все это время».

Матушка Мика хотела что-то сказать мне с улыбкой, но улыбка эта исчезла внезапно после моих слов, не дав ей сказать и слова. Она задумалась. Прикрыла глаза и стёрла улыбку свою, промычав что-то себе под нос. Неужели я её обидел?

«Прости меня, моя радость, но… Я только что вспомнила, что люди назвали тебя иным именем. А я, глупая, чуть не назвала тебя старым.» – рассмеялась моя матушка после слов этих, положив меня рядом с собой на кровати мягкой, не давая мне убрать ладонь со щеки её тёплой. Повернулась она ко мне и поцеловала, спросив нежным шёпотом: – «Как они назвали тебя, дитя моё?»

Был я слегка запутан вопросом подобным. Неужели… и имя моё было ложью всё это время? Глупость! Это имя дали мне люди, и среди людей я должен носить именно это имя. Даемоны же оклеймовали меня своими названиями, ибо я жил среди них, разве нет? Со спокойным голосом, чуть раскрыв глаза от удивления, произнёс я тихо: «Иорфей», но Матушка… Она либо не услышала меня, либо решила назвать меня иначе, произнеся умилённо:

– «Орфе’й. Мой маленький-маленький мальчик. О’рфи…»

«Ты не услышала мен-» – не смог я поправить Матушку. Обняла она меня крепко, к груди своей прижимая, пороча имя моё вновь и вновь, делая его моим новым. Может она называла меня так из любви материнской? Чую… Не сразу привыкнуть к этому имени я успею.

«Прости меня, Орфей, мальчик мой», – шептала Матушка, поглаживая ладонь мою на её щеке самыми кончиками пальцев. – «До сих пор я рада этому моменту… и до сих пор я не слушаю моего юного мальчика. Я делаю это из любви огромной к тебе, мой Орфи, и даже если тебе не нравится это… Даже если ты будешь ненавидеть меня за то, что я делаю с тобой – Моя любовь к тебе не погаснет. Я все ещё буду целовать твои щёчки и губки, касаться твоего животика и плеч твоих. Никому не позволю уединяться со мной, если тебе захочется. А если вдруг твоя любовь начнёт гореть ярче… Если вдруг тебе захочется уединиться с кем-то… Даже если этим «кем-то» станет твоя матушка любимая…»

«П-прекрати. Прошу». – Не хотелось мне слышать слов этих грязных, особенно когда они выходят из нежных уст моей родной Матушки. Не хотелось очернять свой разум грязными картинами. Позволила мне убрать Матушка Мика со щеки её руку, и увидел я… След руки моей. Тускло-красный след, словно краской нарисованный, не исчезающий с её серой кожи. И указала она на след этой, проведя по нему кончиками пальцев своих в улыбке тёплой:

– «Проси меня обо всём, малыш мой Орфи. Я всегда услышу тебя. Обещаю».

Надолго я запомнил ночь прошлую. В нежных объятиях Матушки своей спал я, позабыв про стыд и страх. Доказал я себе, что… Это моя родная кровь. Не должен я бояться её вида, её касаний, её слов. Нет ничего постыдного в любви к матери своей.

На какой-то момент я задумался о своём отце. Он… хотел достичь мира, разве нет? Указать на истинную ложь, скрытую человеческим родом. И раз уж Матушка доказала мне, что грех – лишь слово… Почему не могу я доказать это и другим людям? И почему увидел Епископ в роге моём порок и зло?

Мне снилось прошлое… Как я проходил по тропе огненной, молитв не читая. Как Братья и Сёстры мои – Судьи – забирали жизни людей безгрешных, завидев на шее крест грубый. Как Сестра моя Элиза, после случая несчастного, была признана грешницей и мученицей стала. Сестра… я совсем забыл про неё! Совсем забыл про обещание, которое я сделал себе! Мне нужно было вызволить её из тёмной клетки. Унести с собой, к землям светлым, где её примут и пожалеют. Я должен был вернуться обратно!

Утро яркое прошло мимо меня. Я спал в кровати уютной и не замечал течения времени, ворочаясь с боку на бок. Даже Матушка Мика, которая встала раньше меня, не пробуждала меня ото сна, давая возможность насладиться мягкостью и нежностью постели тёплой. Даже запах, оставшийся после неё на одной из подушек… лишь сильнее приковывал меня к постели. И только когда я почувствовал неудобство в спине своей, словно что-то лежит подо мною – пробудился я, встретив новый порок в теле моём.

Из задней части моего тела выходил длинный хвост телесного цвета. С чёрным, пушистым кончиком, формами своими с пламенем свечи схожий. Хвост этот неспешно извивался, подтягиваясь к моей шее, и я ничего не мог с этим поделать. В отличие от всех остальных частей моего тела… Я не знал, как повелевать своим хвостом. Подобные вопросы только Матушка моя могла решить, и я поспешил к ней, даже не надевая своих верхних одежд.

Матушка Мика была в соседней комнате, которую Даемоны прозывают Гостиной. Там она подготавливала утренние блюда, стоя в углу, где хранились все кухонные приборы и инструменты. Я не мог не прозвать этот угол Кухонным, ибо только на кухнях можно готовить различные блюда и булки сдобные. Привыкнув к яркому свету и протерев глаза свои сонные, я, без промедления и лишних остановок, показался ей на глаза, обняв её.

«Доброе утро, мой мальчик», – произнесла радостно моя Матушка, оглядев меня сверкающими глазами, полными радости и счастья. – «Ты очень-очень вовремя. Я как раз хотела приготовить что-нибудь вкусненькое для тебя. Нам многое предстоит сделать, повидать новые лица…»

Я был благодарен ей за уход и ласку эту. Благодарен был за еду вкусную и заботу неописуемую. Матушка всегда улыбалась мне, даже когда для улыбок не было повода. И всё же… прошлой ночью я сделал выбор:

– «Мне нужно вернуться назад, матушка». – решил я сдержать своё слово. Вернуться на земли грешные и спасти ещё одну душу, которую я посчитал родной. Матушка восприняла мои слова в шутку, но… спустя мгновение выражение её лица поменялась. Поняла она, что слова эти были более чем серьёзными.