Текст книги "Twinfinity Soul (СИ)"

Автор книги: Zezuo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

«Просыпайся, Иорфей. Не заставляй нас ждать». – Именно Брат Савелий разбудил меня подобными фразами. Звенел кольчугою своей с каждым сделанным шагом. Он буквально повторял момент прошлого моего Крещения, за странный сон его выдавая. Иронии ради, я пробурчал в его сторону:

– «Иди… буди Сестёр своими песнопениями».

«Чтоб ты в бездну провалился со своими шуточками, Даемонов сын». – Савелий проклинал меня за подобный юмор, хотя в прошлый раз он без устали хохотал над этим. Воистину, прошлое Крещение было похоже на сон. Сейчас же этот сон – кошмар нескончаемый.

Часами раннее меня кормили в Обеденной и благословляли многочисленными путями, а сейчас я… голодный и холодный, в тишине и темноте. И постель моя теперь – не кровать в Братских покоях, а гниющий стог сена в старом складе. Лишь маска на лице моём указывала мне на реальность. Реальность жестокую, мрачную, беспощадную. Смириться я должен с этим. Принять правду эту и идти вперёд, не оглядываясь.

Сестра Элиза ждала моего появления у дверей церковных. С очами светлыми, в одеждах свежих. Единственное лицо, которому я мог доверять… смотрит прямо на меня, приветствуя меня улыбкой светлой. Но улыбка эта пропала, когда встал я рядом с ней, положив руку на её плечо. В теле Сестры я чувствовал дрожь. На щёках её засверкали слезы кристальной чистоты, что стекали от страха… и от боли. В ужасе убрал я руку свою и увидел… лёгкое пятно на одеяниях белых. Багровое пятно, что портило одежды Сестры моей.

«Н-не пугайся, братец», – успокаивала она меня, аккуратно схватив руку мою. – «Я буду сдерживать боль эту из последних сил, когда ты будешь нести меня на руках своих».

Я был благодарен доверию Сестры моей, но пугаться я должен не ран этих, а огней очищения на пути нашем. Представлял я картины ужасные. Как Сестра моя сгорает на руках моих, раздирая душу мою криками. От одной лишь мысли меня бросало в ужас. Не хочу я видеть от Сестры моей лишь прах да угли! Не хочу отдавать огням этим единственную душу, которую я так сильно хочу спасти! Я был готов сдаться и пасть перед судом в этот же миг… если бы не Сестра Элиза, обнявшая меня руками своими нежными. Она тоже испытывала этот страх. Представляла эту картину на глазах своих. Мы оба боимся своей судьбы… и вместе мы хотим найти истину на пути нашем.

«Усмири свой страх, Сестра. Вытри слезы», – словами своими я пытался вернуть улыбку Сестры Элизы. Смыть все страхи и мысли кошмарные прочь. Провёл я рукой своей по её щеке и произнёс: – «Бояться мы должны лишь Даемонов да грехов своих. И даже если во мне растёт Даемоническая тьма, то в одном я точно уверен – душа твоя чиста. Прими благословления мои и наберись терпения. Они нужны будут тебе в этот час».

И вновь словами своими я радовал Сестру Элизу. И вновь я чувствовал тепло в сердце своём. А только массивные двери церквей начинали раскрываться перед нами, представляя нам жар огней святых – ни страха, ни слез, ни единой капли сомнения не было в наших душах. Мы были чисты. Непорочны.

«О, Отец наш Создатель! Благослови и очисти их! Благослови детей своих тёплым взором! Проведи же ты слепое стадо по путям Чистым рукою своей твёрдой!» – мольбы Епископа предзнаменовали час нашего с Сестрой испытания. Молитвы его были мне известны, но Епископ читал их без интонации. Без желания. Не как в прошлый раз. Он даже не стал наблюдать за нашим продвижением, отдав свой взгляд другим занятиям и вещам. Только Братья и Сестры мои отдавали должное, воспевая молитвы нам с Сестрой Элизой.

Я был готов пройти сквозь огонь и пламя в любой момент, но Сестра Элиза… Её пугали эти огни.

«Прости меня, Сестра, за руки грубые», – с этими словами я брал её на руки свои, стараясь разглядывать землю под её ногами и не поднимать взгляда своего. Своими руками я причинял ей боль, нажимая на раны свежие. И сквозь слезы свои… она не вскрикнула. Не показала боли своей Братьям и Сёстрам нашим. Губы её были крепко сомкнуты, а пальцы рук сжимали одеяния мои от страха и боли невыносимой. Не упадёт она с рук моих, я уверен был в этом. – «Да поможет нам Отец-Создатель.»

Каждый мой шаг приближал нас к огням жарким. Сердцем своим я чувствовал неладное, и чувство это я отбрасывал прочь. Во мне нет места сомнениям и страху! Гордо ступал я по тропе очищения! Наблюдал, как языки пламени танцуют вокруг нас! Как обручи деревянные трещат и трескаются, пугая нас своими предостерегающими звуками! Сестра моя Элиза шипела от боли сильной, нашёптывая молитвы губами дрожащими. Я же молчал. Не произносил и слова, спокойно проходя сквозь огонь и пламя. Не оглядываясь на трескающиеся обручи, рассыпающиеся за моей спиной! Не сходя с пути своего!

Я чувствовал, как огни пытались окружить нас, ослепляя жаром своим! Чувствовал, как уголь древесный падает на мой головной убор и плечи мои! И если же пламя очищения найдёт в Сестре моей грехи и пороки – я не отдам её! Лишь крепче схвачу я Сестру свою! Прижму к плечу своему и продолжу свой путь, вслушиваясь в её шёпот. Путь мой казался нескончаемым, но спустя мгновения, обливаясь потом и чувствуя усталость в руках своих – тело моё погрузилось в чистые воды. Вода эта смыла с меня сомнения и усталость, омыв тело моё волнами лёгкими. Чистыми были наши души. Непорочными. И я, своими собственными силами и целеустремлённостью, своей верою и правдою… доказал это.

«Язычники! Дети Даемоновы!» – внезапно закричал Епископ, обратив на себя взгляды удивлённые. Указывая на нас с Сестрой Элизой жезлом своим, он кричал что есть духу, отрицая чистоту душ наших. – «Они должны были сгореть в огнях святых! Обратиться в прах и пыль! Не читаны молитвы! Не благословлены души!»

«Что же нашло на вас, Отче Епископ?!» – в ответ на подобную клевету я повысил тон свой. В душе моей горело беспокойство и гнев, ибо Отче мой, что заставил меня пройти путями очищения, отрицал чистоту души моей! На предостережения Сестры моей я не обращал внимания, продолжая окрывать Епископа словами громкими: – «На глазах ваших я прошёл Крещение! Доказал всем вам, что душа моя чиста! Что Сестра моя Элиза – мученица, огнями и плетью оклеймованная – безгрешна!»

Я высказывал свою правду Сёстрам и Братьям своим, и не могли они упрекнуть меня во лжи! Не могли, ибо видели меня в огнях и пламени! Всё они видели! И только Епископ отрицал правду мою! Отбрасывал её прочь:

– «Безгрешной она может быть… но ты! Лик твой все ещё обезображен семенем тёмным! Ни разу не коснулась тебя рука огненная! Врата пламенные рушились за твоей спиной, не задев тебя даже щепкой горящей! Никому не по силам пережить подобный хаос!»

Невозможно было назвать эти вещи очередным случаем. Даже если я буду проклинать Даемоновы знаки своими устами – мне не поверят, ибо на мне осталось клеймо тёмное. Чёрный рог не исчез со лба моего. Не сгорел в очищающем пламени.

«Это было зна-» – был я готов перебить Епископа, но он ударил меня жезлом своим в горло, лишив меня дара речи. Сестра же Элиза не знала слов моих. Не могла перекричать Епископа. Она лишь укрыла моё горло ладонью, прижимая меня к плечу своему, пока Епископ кричал Братьям и Сёстрам моим:

– «Это может означать только одно: Рука Даемона оберегает их! Оберегает от святых огней и пламени жаркого! Взгляните на них, дети мои! Взгляните! Неужели Отец-Создатель может простить слуг тёмных? Неужели он оставит рогатую тварь – Даемонового Сына – гулять по землям грешным, среди Святых и непорочных?! Он не простит тех, кто не воспевает молитвы! Он не взглянет на тех, кто отрекается от слов священных! Он не одарит подобным пороком человека безгрешного! Брат ваш Иорфей – Даемонов Сын! Еретик! Слуга Тёмный!»

Сколько бы я не пытался оборвать цепь этой клеветы – безуспешны были мои старания. Братья и Сестры уже начинали покрывать меня проклятьями и клеймить меня словами грязными. Заливался я стыдом и гневом. Прятал лицо своё от всеобщего взора, отдаваясь в руки Сестры Элизы. Жезлом своим ударил меня Епископ, отводя Сестру прочь от меня. Взывал к Братьям и Сёстрам, отдавая меня на растерзание «Присяжным».

Каждая часть моего тела получала удар за ударом, и боль моя превращалась в агонию. Избивали меня и руками, и ногами, и Порядком зажжённым. Били без остановки и топили в чистых водах, проклиная каждое мгновение моей жизни. Мне… хотелось плакать. Рыдать, что есть духу. Молить о пощаде. На глаза мои начала литься кровь, и сознание моё начинало утекать вместе с ней. За что мне эта ненависть? За что…?

Тело моё было наполнено неописуемой болью. Агонией, которую мне никогда не приходилось испытывать. Эта боль перерастала то в жар, то в холод. Колола мою душу своими невидимыми иглами. И боль эта не давала мне сомкнуть глаз. Не давала душе моей выйти из тела, мучая и её.

Никто не увидит мучений моих, ибо скрыли меня от взора божьего под землёй грешной. Моё дрожащее тело бросили в темницу. В грязную клетку, стены которой были покрыты кровью и грязью. Церковь захотела оставить меня тут. Оставить меня гнить, без надежды на спасение. Тело моё немело, не позволяя мне двинуться. А если же в попытках моих появлялись успехи – неимоверная боль прижимала меня обратно к земле. Безнадёжны были мои старания. Судьба моя нашла свой конец. Эта неимоверная боль сожмёт меня в кулаках своих и выжмет из меня оставшиеся капли жизни, бросив моё бездыханное тело в тёмный угол небытия. А если же тело моё окрепнет – Братья наверняка отправят меня на костёр, где я буду воспевать свои последние молитвы в криках диких.

Впервые в своей жизни я… сдался. Отдался окружившим меня чувствам и понял безнадёжность своих стараний. Мне оставалось только выпустить душу свою и дать ей покинуть моё тело. Очистить своё тело от этой агонии и отдаться… всему, что существует. Отцу-Создателю, Даемонам… Пусть даже душа моя упадёт в Бездонную тьму. Все, чего я хочу… это умереть.

Уши мои прислушивались к лёгким шагам и скрипу решётки. В голове моей пролетела радостная мысль: «Неужели страданиям моим конец приходит? Неужели это… судья, готовый разорвать нить судьбы моей?»

«О боже…» – я услышал шокированный голос. Едва различимый и тихий. Этот голос касался моих ушей, вызывая у меня неприятную боль. Вскоре же не только голос этот начал касаться меня. В теле моём появлялись новые волны боли, заставляющие меня кричать. Я не мог вытерпеть этих мук и просил бога покончить с моими страданиями, но они продолжались! Меня никто не слышал! Не слушался! Моё тело дрожало и двигалось само по себе, а вскоре… меня окружило тепло. Я не чувствовал холодных камней. Не чувствовал ветров дуновения. Вся моя боль… медленно уходила прочь, отдавая место этому странному теплу. И боль эта уходила от рук нежных и шёпота женского. От молитв тихих и касаний аккуратных. В этом шёпоте нашла душа моя смирение, а сердце – покой. Благослови же, Отец-Создатель, эти руки ласковые… Благослови… голос этот.

Часы шли мимо, не останавливаясь предо мною. Даже если они и стояли смирно – я не знал этого. Веки мои были закрыты, и тело моё отдавалось теплу приятному и голосам нежным. Под голоса эти засыпал я с каждым пробуждением, и боль моя уходила прочь от тепла этого. Плакал я во снах своих, от боли или страха, и слезы эти исчезали моментально, не успевая остыть. Вечность я благодарен был тому, кто забирал эту боль. И когда веки мои приподнялись, дабы увидеть своего спасителя… им оказалась Сестра моя. Элиза.

Одежды её были разорваны. В руках её нежных я находился, обмотанный тряпками рваными. Обмотан я был… кусками её одежд. Вся грязь и кровь была лишь на тряпках этих, но не на коже моей. А Сестра Элиза… спала. Спала, склонив голову мою к коленям своим. Я был счастлив… и в то же время я покрывался стыдом. Мне, Святому Сыну, довелось склониться к оголённым ногам Сестры своей. Подобное можно сравнить с грехом необъятным, ибо даже руками прикасаться не должен я к Сёстрам Святым. Грех это или нет – мне уже было безразлично. Сестре моей… было безразлично.

Меня уже оклеветали и признали Сыном Даемона – с рождения грешным. Никакой божественный свет не смоет с меня эти пороки. Не сотрёт те грехи, накопившиеся в глубинах души моей. К тому же… нет. Я все ещё являюсь Сыном Святым! Мне не стоит даже мечтать о грехах этих! Не преклонюсь я перед отчаянием и безысходностью! Не отдам своё тело бессовестным желаниям! Сестра моя Элиза должна остаться неприкосновенной даже мне! И я, богом клянусь, не позволять рукам своим касаться её сокровенной и чистой кожи!

Мне пришлось встать на ноги, сдерживая боль и усталость, и движения мои пробудили Сестру. Заставили её обхватить моё тело и утащить меня обратно, к её коленям. Дрожащими губами она шептала:

«Отдайся покою, прошу тебя. Не шевелись». – И я повиновался ей. Повиновался её рукам нежным, расслабив тело своё. Вместе со мной расслабилась и она, со взглядом напуганным оглядывая лицо моё. Избитое и истоптанное.

«Сест-» – прикрыла она рот мой ладонью, не давая мне и звука выпустить из уст своих.

«Не нужно, братец. Тише», – успокаивала меня Сестра, поглаживая голову мою. Смотрела она на меня с улыбкой лёгкой, но в глазах её я видел тревогу. Если бы у меня её оставались силы, то спросил бы я её о том, что ждёт меня. Какая судьба мне предначертана.

Спустя моменты, успокоив свой разум, она сама рассказала мне о моей судьбе. – «Как же счастлива я, что мои слова были услышаны. Что Отче Епископ бросил меня в одну клетку с тобой. Никогда я ещё не видела такой… жестокости. Как Братья избивают Брата своего. Без сожаления, без жалости…»

«Нет… Не Брат я… и-им…» – сил моих не хватало на простые слова. Я едва мог дышать, и разговоры для меня были делом сложным. И всё же, Сестра Элиза прикрывала рот мой в испуге, стараясь прекратить мои разговоры с ней. В молчании моём она находила спокойствие, ибо каждый звук, выходящий из моего рта, показывает ей всю ту боль и страдания, которые я испытываю. Нас вновь окружило молчание, и Сестра взглянула на меня, проведя пальцами по моему чёрному рогу. Никакая маска не сможет скрыть порок этот.

«Скоро наши судьбы разойдутся.» – произнесла она тихим шёпотом – «Я… вновь отправлюсь под кнут, как и положено мученице, а ты… Иорфей – братец мой, свет мой, спаситель мой… Я н-не хочу видеть… тебя на к-к-кострах.» – после вестей подобных… слезы появились на щёках румяных. Слезы Сестры моей пали на меня капельками сияющими. Как же хотелось мне стереть эти слезы прочь с её лица. Успокоить её словами тёплыми…

Рукою своей я пытался дотянуться до неё, но я лишь напугал её своими стараниями. Она схватила руку эту и прижала её обратно, к груди моей, а из уст её, с тревогой сильною, вышли: – «Нет! Не прилагай усилий! Прошу тебя!»

Я не знал, как поступить и что думать. Скоро меня отправят на костёр, но когда? Сколько пробуждений мне придётся пережить? Ответ был неясен мне. Я мог лишь расслабить своё тело и отдаться покою, пока есть возможность. Ждать своего часа я должен… и только тогда… умереть.

Рядом с Сестрой своей я набирался сил. Находился в её руках и наслаждался теплом рук этих. Она исчезала и появлялась с каждым моим пробуждением, нашёптывая мне о приближении конца. Как же рад я был, что она заботится обо мне, даже если моя судьба предрешена была. Долгими снами я наслаждался, и тело моё набиралось сил. Вскоре же… Не видел я Сестру свою часами. В момент, когда я мог самостоятельно встать с железной скамьи, она не появилась рядом. Часы шли мимо меня, а тревога в сердце моём лишь росла, и тогда… Я увидел её. Притворился, что я все ещё немощен и узрел, как её затаскивали в мою клетку.

Одежды моей сестры… они редели на моих глазах. Тело её лежало на холодном полу и дрожало. Невыносимую боль испытывала моя Сестра, и она… могла испустить дух. В любой час могла она погибнуть! Дождаться смерти той, что предназначена мне и только мне! Усилия придавал я стараниям своим. Пал рядом с ней я, коснувшись руками её плеча. И вновь я сделал ту же ошибку. Коснулся раны свежей, заставив Сестру вскрикнуть от боли. Эта боль должна исчезнуть… но рук моих будет недостаточно, чтобы успокоить её. Что могу я сделать в подобной ситуации? Чем я могу помочь ей? Спасение моё… издавало звон. Цепи на ремне моём привлекли моё внимание. Знал я, как утолить боль Сестры моей.

Руки мои схватили её моментально, заставив её вскрикнуть от дикой боли, нарастающей с каждым мгновением. Я все ещё чувствовал усталость в теле своём, но усилий придав действиям моим, мне удалось взять её на руки. Положить её на скамью стальную, повернув на бок.

«Не сочти это за грех, Сестра. Мне нужно снять с тебя одежды эти», – прощения просил я у Сестры своей за мысли мои дурные, закрыв ноги её накидкой своей. И если Отец-Создатель простит меня за идею эту, то и Сестра Элиза простит меня. Без промедления мне пришлось приподнимать одежды её, стараясь оголить её спину и найти зияющие раны на ней. Ужас охватил меня от вида этого.

Спина её была покрыта шрамами и ранами свежими, следами ожогов и ссадинами лёгкими. Неужели судьба мученицы настолько тяжела? Неужели её заставляют подставлять свою спину под кнут и дубину каждый божий час? Даже на ногах её я мог видеть лёгкие царапины! Вопросами была заполнена моя голова, и лишь один вышел изо рта моего: – «Неужели все её тело страдает от боли этой?!»

Дабы убедиться в этом, я коснулся её живота и услышал лёгкий крик, вышедший из уст Сестры моей. Я даже позволил себе, стыдом покрываясь, коснуться груди её и услышать тот же крик душераздирающий, за которым шла дрожь лёгкая. Сестра моя Элиза… Что же это за люди, что терзают тело твоё? За что тебе судьба эта?

На теле моём были тряпки рваные – части одежд её – и одна из них была чистой. Ни следов багровых, ни капли грязной на ней не было. Ею я и воспользовался. В одном из карманов, я помню, хранился сосуд небольшой, заполненный водою святой. Каждая капля воды этой была дорога мне. Намочил я тряпку эту водою и снял с цепей писания святые, вот только… чем помогут мне молитвы? На что мне осквернять Сестру мою словами бессмысленными? Мне уже довелось понять смысл слов этих, и смысла в них не было. Нет места писаниям этим в руках моих!

«Сестра… Боль твоя будет невыносимой. Я хочу, чтобы ты знала это, ибо никакие молитвы не смоют её», – может я и обижал Отца-Создателя словами подобными, но в ложную силу молитв я начал верить сильнее с каждым часом. Нет божественной силы в них, лишь пустота и звуки бессмысленные. Вместо этого я предлагал себе наказание за вред возможный, приложив к дрожащим губам Сестры моей руку свою. – «Укуси меня так сильно, как только возможно. Сожми зубами и губами своими и не отпускай».

Сестра Элиза не стала перечить мне. Огромная волна боли прошлась по руке моей, как только она впилась зубами своими в большой мой палец. И боль эта лишь нарастала с каждым касанием тряпки мокрой, что стирала кровь с ран её. Глухими криками заливалась Сестра, а зубы её начинали терзать палец мой. Впиваться в плоть мою. Она делилась со мной своей болью, и я терпел боль эту вместе с ней. Даже если она откусит палец мой – я не оставлю ран этих.

Святая вода помогала мне в этом, стирая кровь с кожи нежной. Раны на спине Сестры моей затянутся вскоре. Долгое очищение тряпками и водою святой не оставит на коже её шрамов новых. Боль, может, и не исчезла, но затупить её удалось мне. Оставались лишь раны на… другой стороне её тела. И этих ран я касаться боялся.

«Это грех… Н-но ради твоего благополучия я готов его… обрести.» – словами своими я заставил Сестру Элизу дрогнуть. Может ноги её и были укрыты накидкой, но грудь её укрыть мне никак не удастся. Сестра Элиза сама укрылась руками дроащими, закрыв глаза от стыда и боли. Этим стыдом заливался и я. Я не хотел даже смотреть на неё, но иначе… я не увижу ран свежих. И ран этих, к счастью моему, оказалось не так много.

Я смог очистить её тело и затупить терзающую её боль, не смотря на стыд и позор, накрывший меня тяжёлыми слоями. И когда я вновь спустил её одежды к ногам, скрыв тканью ужасные раны на теле невинном, я услышал лёгкое: «Благо… слови…», вышедшее из уст моей изнеможённой Сестры. Она заботилась обо мне все это время… Настал час и мне позаботиться о Сестре своей. И если это станет последним добрым деянием в моей жизни – так тому и быть.

И вновь часы шли мимо нас. Шли незаметно, то быстро, то медленно. Силы мои то возвращались, то уходили прочь, даже не давая мне понять этого. Холодную клетку освещал лишь тусклый свет лампы, и свет этот не угас даже на мгновение. Из-за этого фонаря… мне казалось, что всё вокруг нас, сокрытое темнотой непроглядной – небо наше тёмное. И только я, да Сестра моя Элиза, отдыхающая на коленях моих, освящены лампой этой. Тело моё вновь было готово погрузиться в сон, если бы не нежный голос Сестры моей:

«Братец…» – произнесла она лёгким шёпотом, взывая ко мне. – «Братец мой любимый… Вновь ты… тратишь на меня с-силы свои… Время своё…»

Пугали меня слова эти. Никогда ещё не приходилось Сестре моей винить меня за помощь возможную. Неужели она винит меня за то, что я делаю для неё?

«Что ты такое говоришь? Это мой долг, моя миссия – заботиться и защищать! Я просто не мог-» – дрожащие руки Сестры Элизы коснулись рта моего, а из губ её вышел лёгкий шёпот, прервавший меня на полуслове. Она успокаивала меня, растягивая улыбку на лице румяном:

– «Глупенький братец… Твоя помощь… Она не-еоценима… Душа моя… с трев… вогой принимает долг… перед тобой. И мне… не оплатить долг… эт-тот».

«Нет долгов среди Братьев и Сестёр», – произнёс я ей в ответ, в тоне скромном, но серьёзном. – «Мы должны заботиться о тех, кто нуждается в заботе и помощи нашей. Мы отдаём наш долг, Сестра. И долг этот мы отдаём Отцу-Создателю, а не людям».

Я был уверен в том, что слова Сестры Элизы я понял точно. Что ответ мой должен раскрыть истину, сокрытую в душе моей. Что добро я приношу по своей собственной воле, не желая взаимной выручки и не закрывая душу свою одолжениями. Я даю слово, которое выполнить я обязан. Я даю клятвы, которые рушить запрещено. Я забочусь и даю добро… только добра ради. Но в словах Сестры моей была сокрыта небольшая тайна. Она улыбнулась мне, коснувшись щеки моей рукой дрожащей, а из уст её вышел шёпот ласковый:

– «Я… не верю в Отца-Создателя, братец», – признанием своим она шокировала меня. Святая Сестра, рождённая и выращенная в церквях… не верит в бога нашего! Как бы странно это не звучало, но я не мог винить свою Сестру за это. Я сам был готов свернуть с этого пути, ибо в нем не было того добра и света, которого я так сильно желал. Даже Сестра моя, словно книгу читая, ловила мысли мои: – «Меня покрывали молитвами… но молитвы эти… Это лишь слова. В них нету… тепла. Смысла. И взгляд божий… неизвестен мне. Я чувствую лишь тепло огня. С-света… тепло. А то, что сделали с тобой… люди, называющие себя святыми… Это не то, во что я должна верить».

«И во что же ты веришь, Сестра, если не в Отца-Создателя?» – спросил я её с улыбкой. Мне было интересно узнать о вере своей Сестры в свои последние часы, и увидеть в ней человека иного. Многое я могу узнать из слов своей Сестры. Пойму я каждое её решение и каждую её мысль. И её новая вера заставила меня… покраснеть:

«Я верю в тебя, братец. В слова твои… верю. В правду твою». – Сестра, словами тихими, заставила меня залиться стыдом безграничным. Вера её была необъяснимой, и в центре веры этой стоял я – проклятый сын, избитый своими Братьями и проклятый всеми в церквях. Брошенный в темницу и забытый всеми. Узнай об этом любой Святой – сочтут за грех. Не поймут. Не простят.

С улыбкой на лице румяном, Сестра Элиза коснулась моих губ пальцами своими, продолжая наблюдать за мной. Наблюдать за тем, как я наполняюсь красками и сжимаю губы свои, отвожу взгляды свои… Как в сердце моём набирается волнение от каждого касания её рук.

«Отец-Создатель, сколько бы я не молила его… Не слышит меня. Не дарит мне прощения и не очищает меня от мук вечных… Только ты, братец мой… слышишь меня. Прощаешь меня. Стираешь боль руками своими», – каждое её слово лишь добавляло красок к моему лицу. Сердце моё не могло успокоиться, высказывая свой отказ частым ритмом. Даже сопротивляться я не мог, когда она приподнялась, обхватив шею мою руками нежными. Коснувшись губами своими мочки уха. Продолжая шептать мне о вере ко мне, впитывая в себя всю дрожь и тепло в теле моём: – «Не хочу я… стыдить тебя словами своими, братец. И все же… рядом с тобой… я готова к любым испытаниям. И даже если исп-пытания эти подразумевают грех – я согрешу. Ради тебя, братец мой, согрешу, и одарю душу твою… на небесах… поцелуями…»

«Н-не нужно, Сестра. Прош-шу тебя.» – о подобных вещах говорила она… С улыбкой. С радостью на лице. Уста её едва заметно дрожали, но слова, что исходили с них, были спокойными, нежными. Это пугало меня. Заставляло дрожать от стыда и неуверенности, ведь никогда ещё в своей жизни мне не предлагали… поцелуев. Плодов запретных. Грехов необъятных. И раз это все исходит из уст Сестры моей Элизы – мученицы невинной… не такой уж и невинной она оказалась. Мы оба стыдились и страшились слов подобных, но у Сестры Элизы оказалось больше смелости. Она осмелилась произнести их… мне.

Скрип и грохот дверей в конце коридора заставил меня с Сестрой вздрогнуть. Кто-то шёл по мою душу. Проверял, окреп ли я за час этот. Укрыл я своё лицо головным убором и лёг на скамью стальную, рядом с Сестрой своей Элизой, пытающейся встать на ноги. Час мой был близок…

«Окреп ли твой грешный братец, Сестра?» – я узнал этот голос в мгновение: Брат Савелий пришёл по мою душу! Голос самовлюблённый, гордый, громкий… И голосу этому не повиновалась Сестра моя. Молчала она, тихо шипя от лёгкой боли, и Савелий лишь подбавил ей боли, надавив на свежие раны. Воистину злым человеком был Брат мой. – «Отче Епископ предоставил мне возможность испытать твоего братца в последний раз. Передал в руки мои святой артефакт, удерживающий в себе воистину святые воды. Воды эти сожгут душу Даемона, подобно невидимому огню, но для чистой души эта вода безвредна. Я могу выпить её, и остаться целым! А если же воду эту выпьет Иорфей…»

Речь Брата Савелия прервалась с громким звоном и лязгом металла, и сестра моя вновь села на скамью, схватив свою руку. Ожоги появлялись на ней, и на одеждах её начали появляться дыры.

«Не навредить тебе, лживое отродъе… Брату моему!» – выкрикнула она Савелию с гневом сокрытым. То, что сделала она – ужасное преступление в глазах Брата Савелия. Взял он Сестру мою за волосы длинные и начал утаскивать за собой, не замечая криков громких.

«Рядом с Даемоном шастая… Сама Даемоном стала! Покайся, Сестра! Отвергни ложные молитвы Даемонова Сына! » – Крики Савелия не могли свести Сестру Элизу с пути выбранного. Даже когда она начала сопротивляться – Савелий не отпускал её. Только когда Сестра назвала его «Истинным Даемоном»… Брат встрепенулся в удивлении.

Я наблюдал за всем этим из-за угла и увидел, как Брат стоял спиной ко мне в середине коридора. Как он схватил Сестру мою за шею. Заставил исчезнуть слова её в кашлях громких. Поднял её над собою, подобно ребёнку. Сердце моё разрывалось от подобного самосуда. От вида одного, как Сестру мою душит Брат мой. Это… грех! Не Брат мне этот человек! Он наносит вред и увечья Сестре моей! Не мог я притворяться более! Я должен был помочь своей Сестре вновь, и сделать невозможное! Я должен был сбить Савелия с ног! Заставить его отпустить Сестру Элизу! Отвести меня на костры и оставить её в покое! Тело его крепкое невозможно было мне сломить, и я знал это! Я был слишком слаб и вял для такого опытного Судьи, как Савелий. Но все же решился я! Решился испытать судьбу свою на прочность!

Побежал я на Савелия с камнем в руках, выпуская из уст своих ярость дикую… и споткнулся я на пути к нему. Слаб я был для сражений. Слишком поздно понял я это. Тело моё начало лететь к Савелию, падая на пол… И ударился я об него головою своей. Заставил его вскрикнуть от боли. Рог мой впился в его живот. Пролил кровь Братскую я по случаю нелепому… и спас Сестру свою.

И теперь Савелий лежал у моих ног. Звал на помощь Братьев своих, дикими криками заливаясь. С кончика рога моего капала кровь его, и я наблюдал за каждой каплей в ужасе диком. Я… я не знал, как поступить. Я согрешил, пролив кровь Святого, но Савелий – ужасный человек, или даже грешник. Каждый проходящий момент лишь ближе приближал меня к концу… но Сестра моя Элиза… она протянула мне инструмент Савелия. Давала мне шанс Судить его.

Я едва чувствовал вес «Присяжного» в руке моей. Короткий и лёгкий – таким инструментом я всегда хотел обладать. И выпустив из себя гнев волнами огромными… Ударил я Савелия Порядком, не сдерживая сил в теле своём. Одного удара хватило мне. Выбить я из него дух тёмный. Предрешён был его вердикт. Теперь же, когда я выбрался из клетки своей и спас Сестру Элизу от рук проклятых… Новый путь я нашёл для себя! Новую судьбу я готов был растянуть перед собой!

«Пролив кровь Братскую, я… наполнил свою душу грехом. И раз уж я грешен с самого рождения…» – не закончил я речь свою. Руками своими грешными я обыскивал тело Савелия, заполняя запасами найденными карманы свои. Сестра же моя Элиза, напуганная до глубины души актом самосуда, потеряла дар речи, наблюдая за каждым моим шагом, удерживая руки свои у шеи и кашляя. За каждым движением моих рук она наблюдала.

Взял я за руку её и отвёл обратно в клетку, посадив её на скамью стальную. И указал я ей:

– «Ради своего же блага… Закрой клетку эту и жди Братьев наших. Покайся им, прими служение и продолжай свой путь. Они не тронут Сестру свою Мученицу, если не узнают о грехах твоих».

«Ты…» – Сестра Элиза не могла высказать слов своих. Она, возможно, понимала мою идею. Понимала и лила слезы, крепко схватив меня за руки.

«Прости меня, Сестра», – произнёс я, склонив голову свою. – «Более не увидишь ты во мне Брата Иорфея. Лица не увидишь, шагов не услышишь. Наши судьбы… не сплетутся более».

Речью своей я колол её сердце. Прибавлял боли и ужаса словами своими. И даже когда она мотала головой, отказываясь верить в слова эти… Я успокоил её. Провёл рукой по щёкам румяным и произнёс в последний раз благословления свои:

– «Я не знаю, что ждёт меня на тропе неизведанной, но я знаю, что твоя судьба терниста. Найди в сердце своём место для слов моих добрых, взора моего тёплого… и сохрани их. Не поминай меня лихом, если жив я останусь. Не вспоминай судьбу мою, если погибну я. И… пусть хранит тебя Отец наш Создатель».

Плач Сестры моей не мог покинуть разум мой. Даже когда я вышел из подземелий тёмных – слышал я её. Как она рыдает. Как она произносит моё имя, вновь и вновь. Уверен я… не забыть мне лица Сестры. Не забыть судьбы её мрачной. И я постараюсь изменить для нас мир этот, если успехом кончится мой побег. Я дал себе слово в этот момент. Обещание, что невозможно сломить!