Текст книги "Жемчужина в лотосе (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Мисс Николь, – удивительно, как в двух словах она умудряется выразить вежливость, дистанцию и легкую иронию над всем происходящим. – Ничуть не изменилась. Разве что стрижка…

С легкой улыбкой Николь пальцами касается кончиков своих волос – удивительно ностальгический жест (или особенно таковым выглядящий в «Лампочках»).

– Есть ли что-то более непостоянное, чем девичьи предпочтения в стрижке, цвете волос и их форме?

Церемонно предлагая друг другу сесть, Николь и Агнешка одновременно опускаются за столик; обе чем-то напоминают шахматисток, приступающих к новой партии старой, как мир, игры. Черно-белые квадраты поля – это жизнь с ее относительно светлыми и темными периодами, фигуры, в данном случае – факты, суждения и опыт прожитого, накопленные к данной партии. Например, Николь никогда не нравилась Агнешке (она словно излучает превосходство даже в своем безупречно вежливом общении), но при этом Агнешка всегда считала ее слишком хорошей для Роберта. В свою очередь, как относилась к возможной будущей свекрови сама Николь – неизвестно, вполне возможно, за привычной маской «искренней вежливости» скрывается пустое «никак», что для женщины было бы особенно неприятно.

– Еще раз извиняюсь за беспокойство, – пока обе садятся друг против друга, Николь произносит очередную дежурную фразу. Около получаса назад она позвонила Агнешке с просьбой о встрече так скоро, как только возможно. Та согласилась, не выказав при этом ни удивления, не задавая лишних вопросов.

– Лучше расскажите о цели, – устало, но серьезно и внимательно отвечает женщина. – Еще пять дней я связана поручительством с любым из безумств Ханны. Полагаю, вы хотели поговорить именно о ней?

Не желая выдавать истинных мыслей о цели будущей беседы, Агнешка маскирует их под доступное и естественное объяснение данной встречи. Представленная всем невестой Роберта, Николь некогда то ли увезла с собой, то ли сбежала сама в компании с ненормальной Ханной. Кто из них был инициаторшей безумства, сложно сказать – «Николь только на первый взгляд кажется очень «правильной», а на поверку может статься еще более чокнутой, чем эта «дочь страсти» Ё-Ханна».

Подтверждая звание главной «мисс непредсказуемости», Николь уклончиво отвечает:

– Не совсем.

Разумеется, ее нисколько не ввели в заблуждение ни слова, ни отговорки женщины. Не торопясь продолжать, она смотрит на Агнешку, словно прикидывает на взгляд степени адекватности и/или уровень восприятия. Паузу забивает обычный повседневный шум. Днем в «Лампочках» так же многолюдно, как и вечерами, разница лишь в наличии после девятнадцати часов «живой музыки». Сейчас сцена пуста, пространство наполнено голосами посетителей и мягкими ритмами, транслируемыми в записи или непосредственно из онлайна.

Спустя несколько минут бестолкового молчания оно вместе с шумом уже особенно досаждает Агнешке в контексте «дурацких игр этой девицы», мысли привычно вскипают раздражением.

Николь начинает говорить одновременно с потерявшей терпение визави.

– Предвосхищу ваше возмущение, – произносит она в тот самый момент, когда Агнешка открывает рот, чтобы поторопить Николь. Женщина опаздывает буквально на доли секунды и теперь выглядит довольно глупо, словно в разговоре набрала полный рот воды (в данном случае слов) и ни проглотить не может, ни выплюнуть.

Если быть честной до конца, то именно этот эффект был нужен Николь. Нечто подобное она, возможно, даже неосознанно, но довольно часто проворачивает в диалогах, связанных с «определенными сложностями». Выбить собеседника из колеи, заставить его чувствовать себя некомфортно, значит, в какой-то степени получить доступ к управлению им. Люди всегда проще отказываются от суждений своего «дурацкого Я», и Агнешка не исключение.

– Я хотела спросить, – негромко продолжает девушка со спокойствием каменной статуи, – что вы будете делать, если Мартина обвинят и осудят за убийство той проститутки? Я предупреждала насчет возмущения, – буквально полтона выше гасят первую искру в глазах Агнешки.

Отмечая увеличившиеся, особенно заметные в сузившихся глазах женщины, зрачки, Николь продолжает с прежним спокойствием.

– Как вы представляете дальнейшую вашу и его жизнь в этом случае?

Мир на мгновение замер. Уйти? – в безмолвии смотрит Агнешка. – «Только эта бездушная кукла может произносить с такой легкостью такие ужасные вещи».

Николь исключала вариант побега несчастной с их условного «поля боя». Эта женщина привыкла встречать любые трудности лицом (или грудью) и пробивать их лбом, читай, упорством. Правда, данная тема была особенно чувствительной, если не сказать болезненной.

Спустя несколько секунд осознавания и более глубокого понимания прозвучавшей информации, буквально задохнувшись – будто одним ударом из нее выбили дух, Агнешка, медленно приходя в себя, с некоторым трудом обрела дар речи.

– Я всегда считала тебя… – голос зазвучал натужно, будто на своих плечах женщина пыталась удержать что-то несоразмерно тяжелое, – наглой и чересчур самоуверенной, но сейчас ты перешла все границы.

Слушая Агнешку, Николь остается спокойной, как и прежде, как и в любых переговорах.

– Вы знаете, как убили Маризу? – она серьезна, но на всякий случай еще уточняет, – я не шучу.

Ходьба по канату окажется грубой подделкой в сравнении с той психологической игрой, что всегда доставляла Николь особое удовольствие – скорее это балет на игольном острие. Не заставить человека что-либо сделать, понять или признать, а подвести его/ее к нужному решению незаметно, провести за руку, исключив любое чувствительное касание, будто собеседник сам, по собственной воле и исключительно силами собственной психики проделал тот нелегкий путь.

Удивительно, как одним только видением Николь, ощущением ее, каким-то интуитивным восприятием Агнешка махом миновала все пять стадий принятия неизбежного. За считанные секунды и всего несколько произнесенных с правильной интонацией слов она уже безоговорочно поверила «заморской невестке», правда, при этом возненавидев её со всей возможной душевной силой.

«Но это не смертельно» – до микрона вымеряя доступную паузу, Николь продолжает.

– Её задушили, – пауза. – Так же, как Мартин пытался выразить свое отношение моей Ханне.

И последний штрих – одно слово едва уловимым акцентом перевернуло всю картину мира.

Она никогда ее не бросала и не отказывалась – «моей» было сказано просто, спокойно и честно.

Ничего внешне не изменилось ни в лице, ни во взгляде Николь, но из ледяного он неуловимо стал леденящим. Задевать то, что эта девушка считает своим, непростительная глупость – нельзя об этом было забывать.

«Значит, Мартин…» – вертится в голове единственная неоконченная фраза. Из-за нее ответить у Агнешки получилось не сразу. Эти два слова заполнили собой все доступное для рассуждений пространство и просто крутились заезженной пластинкой, теряя собственный смысл и обессмысливая все вокруг.

– Откуда ты знаешь? – наконец, с трудом произнесла женщина. Мысли то стопорились в кучу-малу, то разлетались в стороны. Собрать их, расставить по местам, сообразить, что вообще теперь делать – невозможно, когда эмоции перехватывают управление сознанием.

Задумчиво касаясь со стороны ладони большим пальцем кольца, идентичного Ханниному, надетого на безымянный, Николь отвечает просто, как о погоде:

– Мартина остановил электрошокер. Про вторую… знаю, – она не отвечает про Маризу ничем более конкретным, только уверенное «знаю», избегает также называть ее по имени, хотя оно уже прозвучало.

Агнешка не стала задавать глупый вопрос – «не причастна ли сама Николь к убийству». Достаточно изучив противницу, она знала, что девушка, честно глядя в глаза, легко ответит «нет».

– Я не могу следить за ним двадцать четыре часа в сутки, к тому же… – произносит женщина вместо дурацкого вопроса о возможной виновности Николь. – Зачем ему это делать и откуда он мог знать, где находится машина Роберта.

– Последить придется, – пропуская все Агнешкины слова мимо ушей, Николь возвращается к сути встречи. – Разумеется, если вы не хотите реального воплощения того, о чем я говорила в самом начале. В ближайшие дни, пока не закончится ограничение Ханны на выезд, я должна быть точно уверена, что он не вывалится внезапно из своего шкафа, не появится из-за угла, не будет переходить мне дорогу в неположенном месте. Это понятно?

Заготовленное Агнешкино – «я не знаю, где Мартин» – остается ненужным, нерожденным. Врать Николь явно не имеет смысла, как и продолжать этот дурацкий разговор.

– Это всё? – холодно интересуется женщина. – Пообещав, я могу идти?

Вот сейчас она действительно готова сорваться с места и бежать (домой, где закрытый на ключ в дальней комнате Мартин находится в наркотическом трансе), но девушка не торопится отпускать женщину. Чуть сощурив глаза, словно приглядываясь к дальней памяти – «ничего ли не забыла?», Николь вдруг становится доброй и мирной.

– Как ваш опыт лечения мании психоделиками? – произносит она с таким светски-классическим выражением, будто не было сказано еще ни слова, а лишь прозвучали приветствия.

Агнешка могла бы поклясться, что отличная актриса Николь интересуется искренне, без какой-либо «задней мысли», если бы не одно «но» – это невозможно.

– Вы ведь ЛСД используете? – эти слова уже не намек, а прямая дорога в такую пропасть, откуда Мартину никогда после не выбраться.

– Мне кажется, тебя это не касается, – и опять у Агнешки не получается ответить так холодно, как хотелось бы. Вечная боль за сына странно смягчает лед в голосе несчастной матери.

Николь на удивление легко соглашается с прозвучавшей отповедью. Прощаясь, она протягивает Агнешке свою визитку – «На всякий случай» и отпускает. Этот пункт отработан максимально.

Оставшись за столом одна, Николь откидывается на спинку стула и, сложив руки, задумчиво касается кольца губами – так лучше думается, а если оно еще и повернуто вверх гравировкой, то и вовсе предсказывает успех намеченному.

«Ханна назвала бы это собственной-житейской магией» – она всему дает забавные на первый взгляд определения и сама же в них верит.

Знак, ставший впоследствии гравировкой, Ханна нарисовала во время их непредвиденного и невероятного по всем законам «райского побега» в какой-то глуши между Непалом и Индией, в странной пещере-храме с мозаичным полом и льющимися с высоты струями воды. Там «повенчал» девушек человек с космическим, не меньше, взглядом и удивительно красивым голосом.

Но понять, что именно тогда произошло между ними, все равно что разгадать загадку мироздания.

«Созданы друг для друга» – как глупо звучало бы, если бы не было истиной! Простой и понятной.

– И невозможной!

Любовь… наив!

Сколько с незапамятных времен придумано определений любви! А сколько способов ее проявления, переживания! Кто-то сочиняет стихи, кто-то объявляет и выигрывает войну, иные же впадают в нирвану и медленно, с удовольствием растворяются в своей любви, любви объекта, причем, есть варианты комбинаций война-нирвана-стихи или наоборот. Кто-то в большей степени любит себя, захваченного неистовым чувством, кто-то, напротив – начинает видеть смысл жизни исключительно в объекте, а есть и такие, кому важно все, но в большей степени само это многогранное чувство.

«Мы с Ханной две ненормальные эгоистки, впервые встретившие себе подобное, как котята, играющие с зеркальным отражением. Там, где одной бы из нас уступить – нападали обе; а где любой из нас обернуться бы, мы со всех ног зеркально бежали в разные стороны».

– Но так и не убежали. Что-то в нас с тобой переключилось тогда, и это нечто держит крепче, чем если бы мы были связаны пуповиной, – тяжело вздохнув, Николь опускает глаза. – Я знаю, о чем говорю. Я действительно пыталась удалить тебя из своей жизни, твое на меня влияние, твою странную власть над моими… моими же чувствами! Я пыталась забыть, но даже тотально ослепшие люди всю жизнь помнят солнечный свет. Каюсь – пыталась убить тебя в себе, но сдохла первой, а возродилась только с тобой, в понимании вечного нашего единства – крепче веры нет теперь на земле, глупее нет ситуации. Одно на двоих мы получили что-то сложное и прекрасное, к чему теперь должны сами написать инструкцию пользования.

– Ты не хотела слышать меня тогда, услышишь ли теперь? Отпустив, отдалив нарочно, я знаю, тем не менее, каждый твой день из этих пятнадцати месяцев, каждое твое слово и вместе с тем не представляю, как мы запросто встретимся здесь сейчас.

Николь никогда не отличалась излишней сентиментальностью, но эти «Лампочки» все же настроили на определенный лад, о котором она не задумывалась, выбирая место для предстоящих бесед.

«Может быть, позвонить Роберту и перенести в другое место? – оглядевшись по сторонам, девушка решила оставить как есть. – Может быть, с ним это тоже как-то сработает в нужном мне ключе».

Ханне Николь пока не объявлялась. – «Разберусь с засранцами, а потом в спокойной обстановке мы решим все наши с тобой разногласия. Можешь снова меня обвинить в том, что я решаю за двоих…» – сбивает с мысли легкая тень, что-то очень маленькое и досадное в неслышной фразе – «а будет ли это «позже»?».

– Бред! – вслух отвечает неизвестному Николь. – Будет только так, как я решу и никак иначе.

Мартину, например, сегодня позволила шуметь только на безопасном для Ханны расстоянии. Но зато очень громко, чтобы не меньше половины дома слышали его вопли с угрозами. Правда и действий против него не пришлось никаких применять, он почему-то сам сбежал в ужасе. Осталось только препроводить его до дома и проследить за тем, как Агнешка прячет птенца под свое необъятное крылышко.

«Интересно, такая вот материнская любовь – это благо или проклятье?».

Николь никогда не знала ничего подобного. Отец очень хотел первенца-мальчика, мать до последнего скрывала пол будущего ребенка, надеясь, что вид «родной кровинушки» тронет отеческое сердце. Но тщетно – он даже в роддом не приехал, и как много позже мать рассказала Николь, «знакомиться» отец пришел к малышке лишь на ее первую годовщину.

«Неудивительно, что её матери охотно поверили, когда она из женской глупой гордости заявила, будто Николь дочь иного человека».

Она, правда, потом миллион раз отреклась от своих речей, но слово, как известно, не воробей.

Да и сама мамуля особой привязанности к ребенку, не угодному мужу, не питала, как, например, к близнецам – со второго захода родились сыновья, или самой младшей дочери, ставшей её любимицей. Николь не хотела бы называть сестру «игрушкой», чаще она называет ее «самым удачным маминым проектом». А тогда, в самом начале, разумеется, у «маленькой принцессы» было все, кроме любви родителей.

«Так чего они ждали позже? Что я это «все» им уступлю, неожиданно отыскав дочерние чувства в ледяном сердце?».

Отрицательно покачав головой в ответ на собственные мысли, Николь мысленно готовится к следующей встрече.

Роберт.

Этот не в меру честолюбивый и безмерно прыткий стажер идеально вписался в план Николь относительно честным образом заполучить в свои руки инвестиционную компанию отца. То, что на близнецов нет надежды (даром, что Сыновья!), стало ясно окончательно, когда после долгих войн, уговоров, уступок и снова войн эти два гения информационных технологий сбежали в «силиконовую долину» и там растворились в желанной с детства среде. О самой младшей дочери и разговора идти не могло – она была создана для роскоши, неги и потребления, а вот Николь… Ирония судьбы заключалась в том, что ей действительно нравилась война под названием «большой бизнес». Она обладала всеми теми качествами, которые отец мечтал видеть в своем сыне-продолжателе, с одним только досадным для отца моментом – она родилась дочерью. Но и этого судьбе показалось мало – «хохмить, так хохмить!» – видимо, споенные Дионисом, потешались Мойры, вплетая в нить будущей девочки волокна то ли небесно-голубого шелка, то ли атласа цвета утренней зори.

Переживая период осознания, Николь однажды явилась в офис отца элегантным молодым человеком и забавы ради вскружила голову его официальной любовнице, пока все догадались, в чем дело.

«Отец слишком многого не мог мне потом «простить» – пол, с которым родилась, характер, ум, честь и совесть. Этот старый упертый человек в итоге поставил условие, что передаст всю компанию с соблюдением самых мельчайших формальностей – законному мужу Николь!».

– Как поступили бы мой дед – основатель и отец. Никогда женщина, даже самая умная, даже наша по крови рождения не возглавит официально семейное дело. Так-то!

Николь приняла вызов с улыбкой – ей всегда нравились сложные задачи и проекты, а этот оказался прямо вишенкой на торте.

Она тоже решила припомнить отцу все свои обиды и начать с самой главной. Так у «избранного», рвущегося в дамки стажера Роберта появились сначала идеи о «женитьбе на компании», а затем поддельные результаты отрицательного теста на отцовство. Такое исследование тайно провела сама Николь несколько лет назад и с сожалением должна была признать – Старик ее отец. В дело же пошла изощренная ложь, многократно усиленная рвением молодого честолюбца и тонко направляемая самой Николь.

Расчет на то, что Старый Патриарх согласится потерять что угодно, кроме чести, оказался верен.

Николь подготовила будущий брачный контракт, и Роберт был согласен на все (ему не доставалась компания и через месяц после заключения брак должен был автоматически аннулироваться, но «гонорар» Роберта по договору был весьма внушительным).

«Сколько лет прошло? Три? Четвертый?» – перескочив с одной мысли на другую, она в сотый раз окинула взглядом зал кафе. Зачем ей тогда захотелось совершить этот предсвадебный тур? Убедить отца и всех прочих в истинности происходящего? Так вот и не захочешь, а поверишь в судьбу.

«Будто вчера мы встретились для знакомства вон за тем столом, и эта невозможная, нереальная девушка одним только взглядом легко открыла дверь в потайную комнату души, о которой я и сама никогда не подозревала, смешала мои планы, расстроила весь идеально собранный механизм…» – размышляя о прошлом, Николь не сразу признала пару, идущую к «тому самому» столику, а узнав, потеряла дар речи и возможность мыслить.

========== Часть 18 ==========

Рабочий день его давно уже закончен, но какой-то мотивчик вертится в голове и не отпускает.

Небо?

Окно?

Полет того парня Лукаша. В его вещах нашли «марку», идентичную по химическому составу растворенным в «дружеской сангрии» прошлым вечером на той вечеринке со случайно собравшимися неслучайными людьми.

Неосознанно барабаня подушечками пальцев по столешнице, Роман мысленно перебирает «лица» – Роберт, Дана, Ханна, Мартин. Этого последнего, кстати, так и не нашли или кто-то скрывает его – «например, мать».

– Пани Агнешка та еще скала, – вполголоса хмыкает Корф, но мысленно представляет уже совсем иное. Мариза была задушена. Что-то ненормально отчаянное в этом было – как всплеск эмоций, как следы на шее у другой девушки. Мог ли знать Мартин Маризу? И зачем ему ее душить? На Ханну, с которой у него явно давнишняя война, Австралийка даже отдаленно не походит, спутать невозможно.

«Если только…» – а вот что именно «только» и «если» мешает разложить по полочкам внезапно вернувшийся Артур.

Он расстроен и от этого сварлив. Молчаливый, педантичный в работе, после окончания рабочего времени переключается в режим брюзги, и его бурчание уже не остановить – можно только не обращать внимания, благо что ворчит Артур негромко и часто неразборчиво.

– А ты разве не должен быть с Люциной сейчас? – на всякий случай задает вопрос Роман, хотя очевидно, что женская копия Артура опять проявила не лучшую сторону своего характера.

«Забавная у них пара – вместе грызутся, постоянно доказывая что-то друг другу, но и врозь не могут долго находиться, ибо еще не всё доказали. Вот она формула постоянства. Пример самого крепкого из всех мне известных союзов!» – не слушая ответ Артура, Роман просто топит в голосе напарника отзвук давно надоевшей собственной грусти.

«Я или твоя работа! Я или твоя Варшава! Прости, но я выбрала не тебя, все было ошибкой…» – давно забыть бы это прошлое, но как?

– Слушай, – поднимаясь, Роман хватается мысленно за неясную искорку, мелькнувшую где-то в синей мгле интуиции. – А поехали поглядим эти их «Лампочки».

***

Они встретились на очень оживленном перекрестке. Удивительно, как Дана мгновенно узнала Ханну в движущемся навстречу рыхлом потоке людей. Кричать не имело смысла и Дана просто пошла следом, рассчитывая перехватить девушку не на «зебре» среди спешащих сквозь временно застывший автомобильный строй прохожих, а на более безопасном тротуаре.

Интересно, как настроение и внутреннее душевное состояние отражается в выборе одежды или цветовой гаммы. Обычно предпочитающая яркие краски, сейчас Ханна одета в легкое платье цвета кофе с молоком; через плечо перекинута такая же бледная холщовая сумка, нет привычных бликов украшений.

«Да и сама она какая-то бледная и словно не здесь».

Крича исчезающему фантому, Дана была твердо намерена найти Ханну в любом случае, любым способом и устроить ей взбучку.

«Дурацкие игры маленькой хиппи грозят пустить тень на мою репутацию! Это недопустимо! Это не ее дело! Это строилось годами, потом и кровью – моей!».

Уверенность переросла в какое-то странное бездоказательное знание – Ханна неспроста появилась в тот вечер в офисе, и на их вечеринку она пригласила ее наверняка по наущению братца. Это безобидное на вид создание вовсе не так искренно и невинно, как кажется всем окружающим. Она хитрый компьютерный вирус – системный червь! Награждая девушку двусмысленными, неприятными эпитетами, Дана торопилась на встречу, прокручивала в голове разные варианты диалога, в любом случае намереваясь добиться правды. Даже неясные очертания делишек Роберта стали вдруг понятны в простых до глупого (или гениального) схемах.

…А теперь в двух шагах справа и чуть впереди невесомо движется полинявшее солнце. Ханна выглядит не изможденной, но здорово ослабленной, не имеющей ничего общего с тем энергичным фантомом, что явился в номер, предвкушая неплохое развлечение, замешенное на предполагаемом сексе.

«А может быть, она вовсе не в курсе, и все эти приколы с душем и фантомом лишь моя больная фантазия?!» – Дана чуть не остановилась в шаге от тротуара. Мысль охолодила ее, словно окатила ведром ледяной воды.

Словно почувствовав ту же волну холода, Ханна резко оглянулась и посмотрела Дане в глаза.

– А, это ты… – донесся до Даниного сознания негромкий голос. – Привет.

«Если бы не было фантома, то как бы она узнала о назначенной здесь сейчас встрече?! – хватаясь за соломинку, Дана спасается от полного потопления в непонятном. – Но точно так же мы могли бы встретиться здесь случайно. Сколько там той Варшавы?».

– В «Лампочки» или посидим в другом месте? – слегка прикрыв взгляд ресницами, Ханна выглядит так, будто только проснулась.

«Будто вместе мы проснулись после…» – оборвав мысль, Дана комкает ее, пожимает плечами.

– Эм… – голос тоже звучит непривычно, даже откашляться захотелось и на «ты» Дана не решилась ответить этой Ханне, как ответила бы фантомной. – Как угодно.

Но все ближайшие кафе будто вступили в преступный или какой другой сговор и в них либо не оказывалось свободных мест, либо невообразимо отвратительно пахло, либо соседние места занимали слишком громкие посетители.

– «Лампочки» наша судьба, – обреченно произнесла Ханна, озвучивая следом внутренние свои сомнения. – Я не знаю, почему мне так сегодня туда не хочется заходить. Может быть, это из-за вчерашних событий?

Она неуверенно глядела на Дану, словно искала в ее лице подтверждение или опровержение.

– В принципе, можем вообще вон в том сквере на лавке посидеть, – предложила последняя, но тут же, как по команде, все видимые доступные лавочки заняли мамы с колясками, студенты, а крайнюю ароматная компания уличного бомонда.

Зато в уютном пространстве того самого кафе негромко играет приятная музыка, воздух наполнен запахами кофе со свежей выпечкой и свободен любимый столик Ханны.

– Я вижу ваши сомнения, Дана, – первой начинает солнечная девушка, когда обе занимают места друг против друга. – Так уж вышло, что я вижу больше, чем многие другие люди, но не о том я хотела сказать. Не знаю, пока, как верно и доступно объяснить то, что случилось. Я сама еще не разобралась до конца.

Она вновь поднимает на Дану свой странный взгляд.

– Я вся внимание, – честно отвечает та.

– Только не делайте лишних… – жест «осторожно», «спокойно» предваряет то, чему не поверил бы ни один нормальный человек. Напротив Даны теперь сидят две абсолютно идентичные Ханны, но при этом они колоссально различны между собой. И разница не столько внешняя – в данном случае только цвет или точнее – свет глаз. У одной в радужке странно матово светится золото, в то время как в глазах другой темнеет зелень омута. Основное расхождение нельзя объяснить, увидеть или потрогать руками – оно заключается в ощущении энергии. Невидимые, но почти ощутимые физически, лучи исходят от Златоглазой, в то время как ее земная основа явно испытывает недостаток сил.

– Необходимо выпить кофе с чем-нибудь очень сладким, – не произнеся ни слова, Златоглазая Ханна прозвучала в голове Даны. – Это быстрая энергия. Вам она тоже не повредит.

– Но… – вопрос вертится на языке Даны, никак не формулируясь окончательно.

– Как это возможно и кто из нас настоящий? – Ханна делает попытку помочь обычным средством общения – звучащими вслух словами.

– На первый отвечать очень долго, и позже, если еще будет актуально, я попробую. На второй – это все «Я». Просто в свете последних событий произошел небольшой перекос, и у ментального моего воплощения, вашими, в том числе, стараниями, энергии как у дурака фантиков, чего не скажешь о страдающей от голода и жажды физической оболочке.

Чуть влево склонив голову, Златоглазая из-под ресниц глядит на Дану. Она ни слова не сказала, но отраженные лучи ее энергии до нельзя изменили смысл слов Ханны, придав им явный эротический подтекст.

– Извини, – заказав горячий шоколад с маршмэллоу, Дана с легким смущением обращается к Ханне, – а можно вас как-то объединить на время в одну? Желательно в ту, с которой мы встретились на переходе.

Став почти прежней, земная Ханна рассмеялась. На миг золото мелькнуло в глазах обеих Ханн, а затем осталась лишь одна – та, что слабее.

– Так лучше? – она улыбнулась.

– Проще, – отражением земной улыбки ответила Дана и решила, что пора приступить непосредственно к цели встречи. – Расскажи мне о том, что произошло, то, о чем я не знаю.

– Но ты и сама уже давно обо всем догадалась. Спрашивай конкретнее, что знаю – расскажу. Обняв бока кружки ладонями, Ханна делает маленький глоток. Энергетический напиток по старинному рецепту уже одним своим запахом придает силы. Дана соглашается с таким предложением.

– Роберт подстроил нашу встречу в офисе? – первый вопрос закономерен и подтверждается без слов лишь движением ресниц.

– Но ты не первая и не единственная, – добавляет окраски ответу Ханна, скорчив смешную гримаску. – Если бы эти полтора года я работала исключительно на клиентуре Агнешкиного центра, то еще сама бы должна ей осталась, наверное, а коллеги Роберта давали неплохие чаевые, плюс дополнительные сеансы не под запись, когда весь гонорар мой. Я сначала подумала, что наша встреча тот же самый случай.

Нелогично закончив фразу на высокой ноте, Ханна поддевает ложкой зефиринку и отправляет в рот.

Дана видит в жесте Ханны желание уклониться от взгляда, попытка глубже спрятать что-то.

– Понятно, – кивает Дана. – А когда поняла, что это нечто иное и что это за «иное»?

– Когда поступил заказ пригласить тебя в «Лампочки». Роберту страшно нужно было хоть какую-то тень на тебя напустить, – на секунду Ханна замолчала и тяжело вздохнула. – Я сейчас говорю ужасные вещи, знаю, извини. Я не знала, что он собирается делать. Я страшно запуталась и хотела только, чтобы скорее закончилось всё. Я не могу выезжать из страны еще пять дней. Хотя, боюсь, теперь это может… я не знаю, что может еще случиться. Какое-то плохое предчувствие.

– Просто нервы, – почти физически ощущая волнение Ханны, отвечает Дана.

– Возможно, – соглашается девушка, «прячась» куда-то глубоко в себя. – Всё возможно.

Помолчав, пока Дана систематизирует в голове ответы и формулирует новые вопросы, Ханна продолжает сама.

– Роберт мне помогал всегда – деньгами, советами, жильем, просто поддержкой, а я… хоть Николь потом и говорила, что у них лишь деловое соглашение, думаю, он по-своему был в нее до чертиков влюблен.

Ханна глядит на Дану, но так странно, будто одновременно глядит куда-то в себя.

– Они собирались пожениться ради каких-то деловых своих интересов. Я ничего не знаю, я просто влюбилась, влипла с первой же встречи, как и она. Потом говорила, что по-настоящему жила лишь в наш короткий период полной свободы, то есть сумасшествия. Мы не думали ни о чем, просто были вместе, шли, летели, ехали куда глаза глядят, куда хотели.

Вот оно, тайное, самое главное. Глядя на Ханну, скорее, чувствуя ее слова, чем понимая их смысл, она странно «увидела» все происходившее в предшествующие дни глазами этой девушки. Путанные откровения Ханны теперь не остановить.

– Она сказала, что нам на время нужно пожить отдельно, тихо-тихо, сделать для всех вид, что мы расстались. Это глупо, – слова льются рекой эмоций. – Разумеется, я пыталась ей доказать… еще большими глупостями пыталась. Я просто хотела достучаться хоть как-то и в результате оказалась здесь. За мои глупости им пришлось нанимать адвоката, все обошлось, почти… но она не писала мне ни разу за эти полтора года. Ни слова. Только Роберт… – смахнув слезу, Ханна вновь посмотрела на Дану. – Зачем я вам все это рассказываю?

«Хороший вопрос!» – наверняка в другое время, в другом месте и с другим человеком Дана отреагировала бы иначе, но никто никогда не знает наверняка, как повел бы себя даже в самой простой ситуации; все очень сиюминутно, ситуативно.

– Может быть, чтобы вам стало легче, – спустя минуту негромко отвечает Дана. – Хотя, мы уже переходили на «ты».

Глядя на Дану через стол, словно она не в полуметре от нее, а в десятке или даже сотне, Ханна, наконец, неуверенно пытается улыбнуться.

– Значит, у него был свой интерес в том, что ты приводила в рабоче-способное состояние его сотрудников? – решает Дана зайти с другой стороны.

Выслушав вопрос, Ханна, помолчав, соглашается, а потом вновь пропадает в невыболенное прошлое:

– Разумеется, так. А еще он сказал, что это она все подстроила с тем, чтобы меня поймали, чтобы все так именно вышло, и я хотела… я все это время копила поехать, как только будет возможность. Я продавала ему их секреты, подсмотренные иным зрением и моим мастерством. Мне нет прощения…