Текст книги "Жемчужина в лотосе (СИ)"
Автор книги: White_Light_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Ханна не смотрит на кривлянье Мартина, она глядит на Агнешку.
– Если кто-то из клиентов подаст жалобу на мою работу, я хочу предупредить вас заранее, я подам в суд на вашего любимца. Домогательства нынче в цене, а у него уже были попытки.
– Ты…?! – теперь очередь Мартина закашляться от возмущения, а Роберта подавить ехидную улыбку. – Ты сама меня тогда провоцировала, проверяла эти свои штучки, как их, мать их, техники!
«Младшенький, маменькин, слабенький…» – читают все трое в глазах Ханны старые детские дразнилки.
«Я старше тебя! Я лучше! Я умнее!» – срываясь в смешной визг, вечно велся нервный мальчик на подзуживания девочки, едва достававшей ростом до его плеча.
– Мартин! – голос Агнешки звучит требовательней. – Прекрати!
– А он действительно заглядывает? – заговорщицки уточняет Роберт. Ханна подтверждает:
– Постоянно, как онанист-извращенец…
– Заткнись! – почти в один голос отзываются Мартин с Агнешкой.
– С удовольствием, – мило улыбается им Ханна. – Я даже не дни, минуты считаю до истечения контракта и никогда больше вас не видеть, не слышать! Ом ма ни падме хум! – произнеся последние шесть слогов с таким выражением, будто это изощренное ругательство или темпераментное магическое заклинание, Ханна покидает комнату, хлопнув дверью.
Оставшись с братом и мачехой в неожиданной тишине, Роберт задает почти риторический вопрос.
– И что это было? – он смотрит на стушевавшегося Мартина, затем оборачивается к Агнешке. – Вы меня удивляете…
– Закрыли вопрос, – отвечает женщина. – Я сама поговорю с сыном. Это безобразие необходимо прекратить.
Роберт хмыкает в сторону брата.
– Вот именно. Неделю-то пусть потерпит…
Резкий звук бьет по ушам – Агнешка с силой хлопает ладонью по столешнице.
– Хорошо, – выпрямляясь, Роберт кивает родным «увидимся».
Когда за ним, так же, как давеча за Ханной, смыкается дверь, Агнешка проходит к столу с кофемашиной, берет с сушилки кружку, подставляет в машину и нажимает кнопку «эспрессо».
– Она права в этом вопросе, – не оглядываясь на сына, женщина, тем не менее, адресует фразу Мартину. – Есть правила общения с клиентами, элементарная этика, элементарная вежливость.
Резко обернувшись, Агнешка одним взглядом стремится погасить весь запал сыновних обид.
– Впредь попрошу держать себя в рамках, – с нажимом звучит её негромкий голос. – Ты с этой своей слежкой и правда походишь на извращенца. Не можешь сдержаться – я дам тебе выходные на всю следующую неделю, пока она не уйдет. Но это должно прекратиться прямо сейчас.
Замычав, словно кто-то рукой ему закрыл рот, Мартин замотал головой и отвернулся.
========== Часть 3 ==========
– Да, мам, привет, как дела у тебя? – покинув релакс-студию обновленной и полной сил, Дана уверенной походкой шагает по улице (нужно зайти за вещами в прачечную, вернуться в номер, собрать и отправить отчеты – планов громадье!), тем удивительнее несоответствие внешнего вида с интонацией, в которой слышится едва ли не вековая усталость. Словно монтажер перепутал видеоряд со звуковой дорожкой, и полная жизненных сил молодая женщина неожиданно заговорила чужим, смертельно усталым голосом. – Я сегодня…
– Только не говори мне ничего про эту свою работу! Ты знаешь прекрасно всё, что я о ней думаю, с самого начала, – отзывается трубка почти такой же, как у Даны, нарочитой слабостью, «украшенной» вдобавок строго-старческим дребезжанием. – Ты меня бросила тогда еще и все остальное время это подтверждаешь. Я тебя жду каждый вечер, каждое утро…
Голос несет в себе правду, укор, одиночество старой женщины.
– Мам, но я и правда не могу приехать сегодня. Я устала. Ты понимаешь? – невидимое «я» беззвучно и как-то бессильно кричит в ответ чувству вины, стыдится крика, обещая себе новое наказание и произнесенные вслух признания – Я люблю тебя, мам. Я тоже очень по тебе скучаю – не отменят его.
«Если не усугубят» – слушая ответные мамины жалобы, сама себе тяжело вздыхает Дана.
Мысль мгновенна и, к сожалению, имеет свойство до безразмерности набиваться собственными клонами в сознание. Эти дубли толпятся в голове, сваливаются в текущие разговоры, цепляясь к словам и раскачиваясь на них, вызывают аритмию речи.
Мать права – отъезд Даны в другую страну после окончания университета, ее хватание за не самую выгодную из предполагаемых вакансий по сути (и если говорить по совести) именно побегом и являлись. Она ведь тогда не могла ни планировать, ни представить, как удачно в дальнейшем сложится карьера в заокеанском монстре, а в Варшаве оставались более надежные варианты.
– Бог дал мне тебя, Богданочка, – продолжает сыпать обидами трубка, – и я посвятила тебе всю себя, без остатка, а ты меня бросила так же, как твой предатель-отец! Ты сбежала несмотря на то, что мой диагноз подтвердился, а теперь, находясь в одном городе, даже не можешь заехать.
– Могу, мам, я у тебя каждый вечер, но и ты пойми, эта сумасшедшая неделя вымотала так, что я сама едва жива, – слабо защищается сильная деловая женщина. – Я говорила с врачом, кстати, и он подтвердил, что здоровью твоему давно уже ничего не угрожает…
Оправдания – каждый разговор, каждое слово и каждый вдох каждого дня на земле – «вся моя жизнь иногда походит на одно сплошное оправдание».
Повзрослев, Дана поняла, почему отец (в детских воспоминаниях весельчак и балагур) сначала превратился из плечистого великана в сутулого и злого человека, а затем вовсе исчез. Он женился на другой женщине отнюдь не из-за польского гражданства или какой другой подлости, щедро приписываемой ему матерью впоследствии. Как и двое предшественников он сбежал от «идеальной» женщины, отстаивающей свою идеальность изнурительной, непрекращающейся войной со «скотами неблагодарными».
«Но мать не сварливая жена – ее не бросишь, с ней не разведешься» – истина, пришедшая к Дане в то же время.
Постоянно жалуясь на все возможные болезни, мама, тем не менее, обладала странным здоровьем – энергии, с которой она всю жизнь «дрессировала» дочь, хватило бы на маленькую электростанцию, а силы, сокрытой в укоризненных постоянных речах, на станцию атомную.
– Мне нужно было заработать на твою операцию, восстановление, – привычно оправдывается Дана и точно знает – вовсе не за деньгами она тогда улетела за океан.
– А теперь? Я не понимаю, зачем ты теперь остановилась в гостинице? – продолжает заботу, а по сути жалобы, мама. – Твоя комната свободна, и мы могли бы проводить вечера вместе. Что мне этот твой «скайп» по выходным? Что мне эти твои заглядывания на полчаса сейчас, когда ты снова в городе!
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув к концу маминого монолога, Дана с удивлением осознает, что от полного потопления ее чудесным образом спасет отзвук той самой «песни чаши», этот неслышный никому «Ом», звучащий в теле (телом?) после сказочного массажа солнечной девушки.
– Поверь, так удобнее нам всем, – твердо отвечает Дана. – Я с командой, это во-первых, работаю до позднего вечера, это во-вторых, и в это время абсолютно погружена в процесс. Ты же сама начнешь обижаться на недостаток внимания, а я не смогу сосредоточиться и… давай закроем этот вопрос. Лучше расскажи мне о том докторе, у которого взгляд с поволокой.
Но хитрость не удается. Мама уже оседлала любимую тройку и ничто теперь не собьет ее с пути родительской любви, ответственности и заботы.
– А твой Стив? Богдана, твой жених вообще собирается приехать? – строго-укоризненный тон нужно рассматривать как заботливый. Ведь мама вовсе не ставит себе цели поймать Дану на каком-то несоответствии идеалу, она лишь хочет, чтобы у единственной дочери было все идеально – муж, дети, деньги. Следующим пунктом непременно прозвучит – «Твоя карьера – это блажь. Пойми уже наконец, главная карьера женщины – ее семья».
– Мы обсудили со Стивом заранее, его приезд сейчас не выгоден ни компании, ни моей карьере. Это назначение – мой шаг вверх, – Дана останавливается перед вывеской с изображением сверкающей чистоты. Белый фон, голубые буквы, какие-то пузырьки.
– Что ты за глупости мне говоришь? – удивленно возмущается мать, передразнивает. – Мы обсудили и нам это не выгодно! Ты сама-то себя слышишь? Муж и жена должны…
Дана не выдерживает и закатывает глаза. Пузыри на вывеске прачечной напоминают последний выдох утопленника.
Чувствуя себя едва ли лучше после душеспасительной беседы с мамой, Дана забирает аккуратно завернутые в чехлы рубашки, при этом не забыв дотошно проверить качество выполненной работы. Сочтя его удовлетворительным, Дана вежливо и холодно прощается с испуганной работницей прачечной и покидает мини-филиал царства чистоты.
До отеля подать рукой. Нужно всего лишь пройти через два дома и свернуть за угол. Не предполагая в этой командировке дальних или длительных перемещений, Дана не стала брать машину в прокат. Для ежевечерних поездок к маме она вызывала такси.
И в целом можно было бы сегодня совместить родительский визит с намеченной встречей в кафе – есть же еще три часа свободного времени. Ехать до дома матери пятнадцать минут. Только сходить в душ и не тратить время на ужин – мама все равно накормит, хочешь того или нет.
«И вовсе она не такая самодурка, как могло бы показаться» – поднимаясь в лифте к себе в номер, Дана глядит на остающийся далеко внизу городской проспект. Двадцатиэтажное здание из стекла и металла отдаленно напоминает полюбившийся Бостон.
«Очень отдаленно» – хмыкает позабытый сарказм. Приглушенный электронный сигнал возвещает о прибытии металлически-стеклянной капсулы лифта на наивысший этаж, бесшумно распахивает двери.
«Мама права, конечно, и о побеге, и о том, что можно было остановиться у нее».
Странно, но холодный, бездушный, безличный хай-тек Дане особенно уютен.
– И одновременно с этим… – закрыв за собой дверь номера, вслух произносит временная хозяйка и бросает, оставляя фразу не оконченной.
Холодная цветовая гамма довольно большой комнаты кажется теплее в лучах остановившегося на окраине города солнца.
Середину номера занимает «диванный островок» – диван, два кресла, прямоугольный кофейный стол.
Справа огромный телевизор и дверь в небольшую спальню.
Слева мини-бар, где имеется мини-холодильник, микроволновка, микрошкафчик с мини-набором посуды.
Ванная комната тоже слева, а вся стена большой комнаты напротив входной двери стеклянная. Визуально за стеклом номер продолжает довольно широкий балкон, огражденный стеклянным же бортиком.
Дана сгружает на спинку дивана зачехленные рубашки, разувается здесь же и босиком проходит в спальню.
Спустя пару минут она появляется из спальни абсолютно голая и направляется в ванную. Двадцатый этаж, конечно, не исключает, но в большой степени затрудняет возможность подглядывания, да и гостей она не ждет.
По пути Дана меняет траекторию, чтобы достать из мини-холодильника бутылочку апельсинового сока.
Задержав во рту глоток (наверное, чтобы согреть излишне холодную жидкость и не простудить горло), Дана оборачивается к городу за стеклянной стеной. Нагромождение крыш всех возможных вариаций, уровней, материалов, залитое светом вечернего солнца, и небо с извечно чуть стальным оттенком. Варшава так и не стала для Даны второй родиной, как бы мать ни старалась привить дочери любовь к «стране, приютившей нас и давшей шанс на человеческую жизнь».
Шанс – это замечательно, но и страна получила взамен кое-чего, например, исправных налогоплательщиков, неплохого специалиста в моем лице и теоретически когда-нибудь получит новую демографическую единицу в лице моего дитятки. Мы просто заключили взаимовыгодный договор – при чем здесь любовь?
Оставив сок на столе, Дана скрывается в ванной комнате. Едва она входит в небольшое помещение, выполненное в том же стиле хай-тек, но в более теплых тонах, автоматически включается мягкая матовая подсветка. Если света мало, то можно еще включить дополнительные лампы, но Дане хватает.
«И если на то пошло, то гораздо более теплые, почти любовные чувства вызывает Бостон.
Там моя первая настоящая свобода, почти своя съемная квартирка в старом доме над рекой. Мой диван, за которым охотилась и купила с огромной скидкой, любимая настольная лампа… хотя, это такая глупость привязываться к вещам…».
Включив душ и закрыв глаза, Дана просто стоит под потоками теплой воды.
Ручейки стекают с макушки по спине и груди, струятся по рукам и ногам вниз.
«Немного жаль, что вода смоет тонкий, едва уловимый запах массажного масла, ассоциирующегося у Даны теперь с солнцем и морем в глазах девушки-свободы.
Девушка-ветер… вот у кого нет проблем. Само спокойствие и уверенность, если эти определения можно применить к ощущению никогда не находящейся в статике стихии.
Ханна явно занимается любимым делом, явно в мире с собой – это значит, что где-то дома или впереди ее ждет любимая – милая сердцу и прочему, что она ценит, партнерша.
В предпочтениях Ханны Дана интуитивно и необъяснимо уверилась где-то еще на первых фразах общения.
А меня по окончанию командировки и возвращению в Бостон ждет брачный контракт с главой нашего ведомства. Очень выгодный договор. Отличный вклад в благополучное будущее».
Собственно-выбранное, почти отвоеванное одиночество закончится. Сожаление сыплется на голову каплями воды из душевого фильтра, обнимает плечи, совсем как первые волны любовной тоски по одной из сокурсниц, так и оставшейся в блаженном неведении о безумно сильных Данкиных чувствах к ней.
Чуть усилить напор воды, изменить режим, и струйки иглами вопьются в кожу первым сексуальным опытом, неожиданно приключившимся в студенческой поездке по обмену. Та девушка окончательно развеяла все сомнения Даны о себе, правда после Дана пережила немало волнений и страхов – об этой стороне ее предпочтений никто и никогда не должен узнать!
«К нам, эмигрантам, всегда выше требования. Мы должны быть первее первых и идеальнее идеальных. Ты должна быть» – изо дня в день мама вдалбливала Дане простую истину.
Удивительно, сколько противоречий можно намешать в одной душе – и даже получив свободу в виде самостоятельной жизни в чужой стране, даже укрывшись от мамина зоркого взгляда океаном, Дана продолжила жить идеалами и принципами воспитавшей ее женщины.
«Америка свободная страна и для твоей сексуальности в том числе!» – время от времени скреблись в Данину душу провокации, но всякий раз девушка отвечала им твердое нет.
Специалист из отдела «внутренней безопасности» – Дана должна быть первее первых и идеальнее идеальных!
…Однако, Дана все же была живым человеком, не роботом и не пустой оболочкой, вмещающей в себя лишь скрипты правил с инструкциями. Дружеского тепла ей хватало в сложившейся команде, оно грело взаимным доверием, уникальностью отношений; оно смогло заменить бестолковую потребность в душевной привязанности, именуемой людьми любовью – «но спасовало перед потребностью физической». Как быть в условиях, когда любые отношения почти наверняка бросят тень, любые интрижки – камень?
Изучив все возможности и просчитав риски, подойдя к данному вопросу со всем своим профессионализмом, Дана наконец нашла подходящий закрытый клуб для взрослых девушек, таких же инкогнито, как она сама. Клуб стал ее самым большим, если не сказать больным, секретом, а по восприятию вовсе враньем…
Маленькая ложь не тонет ни в повседневности, не стирается из памяти – она растет, отравляя все вокруг. Она застревает стеклянной пылью под веками и не дает смотреть ни маме, ни Стиву в глаза без острой, колючей боли.
«Лгунья и предательница» – на теле не осталось живого места от невидимых горящих стигм. Дана ощущает их повсеместно, постоянно.
«Но в Бостоне они ощущались легче».
Она изначально была против командировки в Варшаву. То ли возрастающее в присутствии матери чувство вины, то ли какое-то иное предчувствие не давали Дане покоя, но поделиться сколько-либо вменяемыми опасениями со Стивом не смогла – не нашла подходящих слов.
Теперь же остается только по возможности быстрее закончить проверку, тем более, что ей будто специально подкидывают знаки – где и что нужно просмотреть-просчитать тщательнее, и именно там непременно оказывается «косяк».
Идеально-образцового порядка не бывает в принципе, и это ни для кого не секрет. Когда он сменился ворохом мелких, ничего не значащих нарушений, Дана ничуть не удивилась и даже обрадовалась, что так быстро – значит, еще пара дней и домой.
Воды в ладонях не удержать, разве только пару минут, да и то вряд ли – так и первая радость убежала сквозь пальцы в неизбежное. Под мягким слоем многочисленной мелочевки явно скрывается что-то большое, цельное, страшное. Нащупывая наугад, Дана копает интуитивно, но пока бездоказательно.
Выключив воду в душе, Дана наскоро обтирается полотенцем, накидывает халат и выходит в залитую солнцем комнату.
«Да и пес с ними, с предчувствиями, виной и тому подобным. Варшава неожиданно балует отличнейшей погодой, словно дразнит ощущением мифической, киношной свободы. Так почему бы не провести вечер в стихийно-сложившейся компании со случайными и наверняка приятными людьми за возможно интересной беседой?».
– Тем более, что моя команда разлетелась – уикенд, собственные планы, а вопрос о воображаемом друге (шепотом – подруге) с фатальным постоянством возвращается и каждый раз норовит ударить посильнее, будто спрашивает «ну что, поняла, наконец?». Пора его прояснить!
Расчесав щеткой мокрые волосы, Дана вновь слегка взлохмачивает, приподнимая пальцами от корней. Почти черные, мокрые, высохнув, они станут цвета горького шоколада. Скользящие по влажным локонам Даны солнечные лучи напоминают о меди или темном золоте, просвечивающем как основание сквозь весь образ Ханны.
– Уж кто-кто, а эта девушка наверняка знает, о чем говорит… – прислушиваясь сама к себе, Дана не может окончательно определить свое ощущенческое отношение к прекрасной массажистке. Ханна абсолютно точно не попадает в обычно интересующий Дану типаж, но что-то есть в ней такое, что держит уже не одним, а по меньшей мере десятком невидимых крючочков.
Решив точно – идти, Дана заказывает в номер ужин – «неплохо бы перекусить, чтобы не урчать там голодным желудком». Сегодня и до вечера воскресенья она будет на этаже одна – ребята улетели к семьям, подругам и даже писать вряд ли будут, пока не сядут на самолет, следующий обратным рейсом.
Вспомнив о мессенджере, Дана переносит присланный Ханной адрес в виртуальную карту. Моментально найденная виртуальная точка пестрит снимками-впечатлениями гостей, а может быть, и завсегдатаев. Интернет рассказывает о демократической кухне и ценах. Оцениватели присваивают предпоследний по шкале восторгов балл. Это говорит лишь о том, что «лайки», скорее всего, живые, а не куплено-накрученные, и все остальное тоже будет соответствовать – и «приятная свободная атмосфера», и… Дана отвлекается от чтения отзывов на поступившее сообщение. Шеф ждет промежуточный вечерний отчет. Она ни в коей мере не просрочила, это симпатизирующий Дане секретарь шефа переживает о разнице во времени.
Время виртуальной любви – этому мальчику нравится быть влюбленным в невесту шефа на расстоянии. В реальной жизни он с испугом замирает, изо всех сил стараясь в ее присутствии слиться с интерьером.
Интерьер же прилизанной идеальной реальности неожиданно вновь вспарывает луч нахального солнца – Ханна, лучезарное явление из параллельного мира. Она глядит с экрана планшета с фотографии двухлетней давности из кафе «Лампочки». Кадры наверняка давно забытой своими участницами вечеринки, подписанные заметками на чужом языке. Возможно, девушки даже не знали, что какой-то турист, восхищаясь, увековечил их взгляды и улыбки мгновениями своей камеры. Танцы, диалоги, вино…
– Даже странно, – разглядывая компанию и вновь возвращаясь к солнцеликой девушке, Дана задумчиво прикусывает губу. – Та же улыбка, тот же свет, но будто в ином спектре.
– Ладно, посмотрим, – сама себе обещает Дана. Для нее не составило труда выяснить в первый же вечер, кто является большим братом маленькой хиппи. В фактах нарушений, расследуемых Даной, Роберт подозреваемый номер один. Поэтому очень вовремя появившаяся волшебница, легко снимающая головную боль наложением рук… это сущая глупость, как стратегический ход, но, возможно, это расчет на то, что Дана сочтет его сущей глупостью…
– Подумать только… – Дана вновь произносит вслух, удивляя вечную тишину одиночного номера повышенной сегодня разговорчивостью. – Я непринужденно болтаю обо всяких тибетских штучках с яркой представительницей современных хиппи или яппи, или Пи… кажется, он был индийским мальчиком?
Да в любом случае это похоже на фантастику ненаучную.
========== Часть 4 ==========
«А Роберт, оказывается, еще более безумен, чем этот наш общий «половинчатый» брат! Идиот-ты! Оба!» – спеша к метро, Ханна, словно раскаленной и смертельно ядовитой иглой, собой прошивает город.
Незапланированное появление Агнешки прервало разговор с Робертом на полуслове (впрочем, Ханну весьма устраивал тот обрыв, ибо ничего хорошего от вспыхнувшей в глазах брата идеи она не прогнозировала, скорее, дополнительный трындец к уже имеющемуся).
«И думала, этот упырь так просто отстанет? – саркастически вопрошает теперь, обращаясь к себе «со стороны». – Ханна, солнце, когда ты уже перестанешь быть наивной дурочкой?! Роберт вовсе не добрый большой брат, он огромный эгоист и лицемер, извлекающий из всего вокруг свою только выгоду, и без разницы, хочет ли это «что-то вокруг» ему эту выгоду дать!».
Роберт подкарауливал Ханну после работы в двух шагах от студии, выглядел жутко в сочетании фирменно-добродушной улыбки, маньячного блеска в глазах и этой все возрастающей, видимой только Ханне, черно-красной тенью за спиной.
«Задерживаешься?» – от его сладкоголосия захотелось бежать без оглядки, но Ханна вынужденно замедлила шаг, уклонилась от попытки взять ее за руку.
«Я подвезу тебя. Ты ведь домой?» – вторая попытка Роберта завладеть рукой, а то и всей Ханной, также осталась для него безрезультатной.
«У меня занятия в йога-центре, – возразила девушка и не сдержалась, – да чего ты хочешь?!».
На ее прямой вопрос он остановился и смерил взглядом со странным выражением злости, добродушия и сарказма. Таким Роберта Ханна еще не видела никогда в жизни.
«Или, может быть, тогда еще просто не умела настолько объемно видеть?».
«Всего лишь маленькой помощи, – почти брат сложил ладони в молитвенном жесте и домиком поднял брови. – Тебе и делать ничего не нужно будет лишнего, только сидеть в кафе, тянуть… что ты там любишь и болтать, болтать без умолку».
Не понимая, к чему он клонит, да и, честно, абсолютно не желая понимать, Ханна изобразила в ответ удивление. Роберт же улыбнулся еще слаще, маслянней:
«Сегодня на встрече с Даной в «лампочках» тебе нужно будет ее напоить, сделать все для того, чтобы она стала пьяной. Понимаешь? – объяснил он подробно, как для дурочки, и честно жутко добавил: – Отказ не принимается».
***
Сложив пальцы в соответствующую «мудру», девушка задает ритм дыхания небольшой группе женщин. Спокойное и светлое пространство йога-центра свежо кондиционированным воздухом. Минимальное усилие мысли наделяет его первозданной свежестью тибетского нагорья, и вот в сознании восьми женщин (не считая самой Ханны) уже серебрятся далекие горные пики, словно парящие в голубизне небес.
На восьми лепестках лотоса лежат восемь жемчужин сознания, дышат в унисон с самим космическим движением в ритме вечного шестисложия.
Идиллия, достигнутая ударным путем – буквально оглушив женщин своей энергетикой, Ханна насильно заставила их сегодня замолчать. Закрыла дверь на щеколду, дабы избежать любого случайного или специального вмешательства извне. Правила, конечно, против. Но правила существуют лишь для того, чтобы, изучив их, точно знать, как правильно нарушать, а ей нужна тишина и сосредоточенность, ей нужно подумать о том, как выбраться из этой внезапной ловушки родственно-деловых отношений, долгое время служившей надежной защитой от не самых лучших последствий не самых правильных поступков в прошлом. Теперь же эта защита становится настоящей удавкой.
«А еще мне нужно хоть немного успокоить тот ураган тягуче-разрушительной энергии, что возникает в следствие длительного воздержания».
«Я не клялась хранить тебе верность, но глупо и бессмысленно гоню от себя даже мысли о ком-либо! Я ненавижу тебя!».
«Я люблю…» – после утреннего безумия, открыв дневник на мятой странице, Ханна бережно разглаживала ее. При этом отдельные буквы записей в хаотичном порядке становились темнее – их выделяли капли влаги, беззвучно орошающие бездушную бумагу.
«Я не могу желать тебе смерти, это не я».
«Это… что-то во мне без тебя впадает в безумие».
Странная и изматывающая не-война перевалила не так давно за отметку в полтора года. Пятнадцать месяцев непрекращающейся боли от внутренних ожогов, Ханна плавит сама себя, не в силах исправить, отказаться, принять… вся впитанная когда-то мудрость Лам испаряется на подходе, как если бы на солнце нашей системы кто-то вздумал бы плеснуть ковшик воды.
Энергия растет, воспроизводя сама себя цепной, схожей с химическим принципом, реакцией. Не имея выхода, она уплотняется в тесной оболочке ментальности и физического тела, зачастую поражая последнее болезнями.
«Не дождетесь!» – непонятно кому грозится Ханна.
Подавив ментальную болтовню в головах доверившихся ей дам, привычно рассредоточившихся неровным кругом, девушка сделала паузу, ввела дыхание в определенный ритм, осознание, и мир, будто только этого момента ждал, мгновенно разделился в видении Ханны на затейливые узоры потоков. Будто она взяла обычную фотографию и поверх привычных объектов нанесла полупрозрачными слоями краски разноцветные вихри. Мысленно сплетя из белого цвета «Ом», Ханна отпустила. Беззвучным для человеческого уха солнечным шаром тон покатился по мирозданию. По восходящей дуге он обошел комнату для медитаций, прошел сквозь удобно расположившихся кругом женщин, после чего они окончательно затихли в не очень правильных, но старательных позах, и ушел в бесконечное пространство.
«До свободы лишь шаг – лишь шесть дней, и вновь все дороги из этого города мне открыты. Можно ехать и убегать, можно… на цыпочках подойти к прошлому, чтобы последний раз, спустя эти пятнадцать месяцев, коснуться взглядом и теперь уже пропасть навсегда» – тоскливо между строк мечтает о не-свободе последняя дневниковая запись.
Одергивая себя за двусмысленность, легкомысленность и глупость, Ханна, с трудом абстрагируясь от любых-всех мыслей, переживаний, концентрируется заново лишь на кончиках ноздрей – иллюзорном портале-переходе внешнего воздуха в состояние внутреннего и наоборот. Но переполняющая девушку энергия гнева, подхваченная давно не реализованной сексуальной, не сдается так просто, бушует штормовым океаном, требует равнозначного ответного потока, жаждет его…
Выдыхая протяжно и медленно, Ханна открывает глаза иным зрением. Видеть «разноцветными» людей она научилась еще в детстве, когда с отцом (врачом Красного Креста) и нянькой жила в Непале. Если быть точнее, то видела она так всегда, просто очень вовремя появился человек – бритая наголо женщина в пыльной оранжевой одежде, которая, не пользуясь словами, мысленно объяснила диковатой трехлетней девочке разницу «зрений». Родными языками для маленькой Ханны изначально стали тибетский с английским, первыми настоящими друзьями странные люди, держащие в своих ладонях распускающиеся вселенные. Когда впервые она показала свое умение создавать «распускающийся в ладони лотос» отцу, тот в ужасе отшатнулся и крепко-накрепко запретил когда-либо еще повторять «свои фокусы». Это привело лишь к тому, что девочка научилась определять по цветам людей, кому можно верить, доверять или лучше-проще соврать. Ханне было восемь лет, когда отец увез её из Непала в Варшаву, в шестнадцать Ханна бежала обратно, её поймали, вернули, она должна была продолжить образование… Череда тех побегов с возвращениями длилась несколько лет и казалась вечной, пока вопреки всему не была нарушена одним лишь взглядом точно таких же, как у Ханны, глаз, или точнее – схожим видением сути вещей.
«Николь» – представилось до боли родным выговором прошлое.
«Моя невеста» – добавил яда из того же прошлого Роберт.
Укрывшись медитацией, Ханна пропускает эти голосовые картины мимо порога чувствительности и восприятия.
Невидимая обычному человеческому зрению, фигура Ханны поднимается над ее же физическим телом. Пятнадцать месяцев медитаций и самопознания (если не самокопания) не прошли даром. Не тульпа, не шизоидно-воображаемая подруга – часть самой сущности Ханны проявляется в энергетическом пространстве ее полуосязаемой проекцией. Поочередно обходя женщин-участниц группы, впавших в странный транс, невидимая Ханна касается их искрами энергии, активируя точки в основании шеи, поправляет осанку, правильность «мудр». Не открывая глаз, женщины зачарованно слушаются мнимых прикосновений невидимых рук. Сидящая на своем коврике видимая Ханна ощущает контакт невидимой своей двойницы с каждой из участниц, прохладу пола под невидимыми босыми ногами, свежесть воздуха за двоих. Говорить только она не могла раньше – фантомная Ханна удивительно обрела неслышный голос в ответ на какой-то из первых вопросов Даны. Несущий информацию импульс родился в солнечном сплетении и, блеснув звездой, зазвучал диалогом двоих.
С этой Даной с самого начала все совсем не просто и уж точно не случайно. Ханна почти сразу догадалась, что хитрый Роберт специально подстроил их встречу – ему нужна была эта женщина. Не видимый публичный образ, а то, что обычно люди под ним скрывают. Даже те из людей, кто считают, что уж они-то точно исключительно монолитны и масок не носят.
Но идеальная Дана вообще случай особый. Она не надевает маску, она сама практически ею стала.
«Неудивительно, что ее живо интересует вопрос так называемых «невидимых друзей», ведь по сути маске уже тесно находиться в одной плоскости с первопричиной. «Я», созданное по самым идеальным лекалам, намерено окончательно изгнать из своего светлого образа все несовершенное. Оно просто пока не догадывается или основательно забыло, что без основы, без ядра оно лишь иллюзия».
Закрыв глаза, Ханна видит цветовую картину мира. Помещение для медитаций подобно плотной, глубоко-голубой бесконечности неба; в нем парят восемь бутонов, готовых раскрыться с минуты на минуту; бутоны связаны между собой лучами разной длины, цвета и интенсивности, как система зеркал в храмах древних – где всего один слабый луч способен осветить огромное пространство пещерно-храмового комплекса, если только правильно рассчитать рисунок (читай гениальную инженерную схему).
