Текст книги "Жемчужина в лотосе (СИ)"
Автор книги: White_Light_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
…Да, ей всегда казалось, что каждый шаг ее записывается в какую-то огромную книгу огромным пером. Каждая запись выглядит примерно так – «Она перешла дорогу. Она выбрала темное платье. Она слушает своих собеседников…».
Стоп! – сама себя останавливает Дана. – Несоответствие – записывается действие выполненное, откуда взялось текущее здесь и сейчас? Должно быть «Она выслушала, а не она слушает»!
– Дана… – слегка растерянно звучит голос Маризы. Девушка улыбается, заглядывает в глаза. – Ты сама с собой споришь?
Дана принимает фужер, полный ароматов испанского лета.
– Это бывает. Я та еще зануда, – смеется в ответ. Вокруг царит веселье, и никто никого особо уже не слышит да и не слушает.
Оглядевшись вокруг, Дана так же неожиданно перестает удивляться странности мира, напротив, все становится на редкость понятно, логично и обоснованно. Все вокруг бесконечная причина и следствие самого себя. Цикл постоянной перезаписи информации.
«Видимо, с тех пор, как я маленькой осознавала пишущийся за мной «гроссбух», вселенная перешла на более современные средства сохранения информации» – потешается вдыхающей до странного слишком свободно внутренний…
«Кто?» – задается новым вопросом Дана.
Перед глазами возникает официальная карточка удостоверения. С фото на Дану смотрит серьезная молодая женщина. Сверлит черными точками карих в жизни зеркал души и словно на глаз примеряет к законным стандартам – размеры в пространстве, вес, возраст, мировоззрение…
Запив видение «себя официальной» большим глотком дешевого вина, словно желая утопить его в сангрии, Дана глубоко вдыхает в себя пряный и пьяный вечер.
«Здесь находиться в таком виде ты не должна» – ледяным голосом матери произносит фото с удостоверения. Оно непотопляемо!
Что-то обручем сжимает виски. То, из чего не вырваться, только спрятаться.
– Извини, – в новом витке истории (как ей кажется) произносит Дана. – Все отменяется.
Отказ удивляет и явно расстраивает идеальные очи прекрасной Маризы.
– Что случилось? – будто слово Даны может еще иметь иной какой-то смысл, переспрашивает та.
– Извини, – повторяет первая и громче добавляет всем остальным, – прекрасный вечер, спасибо!
Громкое прощание и факт того, что она уходит одна, тоже должен где-то быть записан, а вот зачем он нужен, Дана пока не прочла объяснений, только инструкцию, да и ту не на родном языке, а потому понятную лишь отчасти.
Задав телу движение к выходу из кафе, Дана с каким-то весельем представляет дальнейшие действия – сейчас чужая машина с человеком, который одним взглядом оценит Дану в цифрах, доставит ее в указанную точку координат. За услугу перемещения в пространстве Дана подарит человеку бумажку с загаданной им цифрой, возможно, добавит к ней еще одну – просто так, от хорошего настроения или…
– Я подвезу вас! Не уходите! Не оставляйте меня… – догоняет Мариза уже на улице. – Бог с ним, с городом. Куда скажете…
Странно умоляющий взгляд новой знакомой, будто от ответа Даны зависит ее жизнь.
«Пусть не это, но судьба или благополучие» – вспыхивает мысль в ставшей вдруг бесконечной черепной коробке. Дане кажется, что в голове ее от каждой мысли рождается эхо, но она еще не поняла – это страшно или смешно, возможно… странно?
– Дана… – Мариза держит ее руку в своей руке. Мариза смотрит в глаза… в том бостонском клубе много тел, но никогда не видно глаз.
«И это к лучшему! – отвечает мысленно им Дана. – Мне не нужны ваши чувства!».
– Только секс, – тихо подтверждает голос Маризы. Задержав взгляд на ее губах, Дана не уверена в том, что они открывались для произношения этих слов…
– Мне… очень странно, – оглядевшись по сторонам, Дана чувствует себя опустевшей диспетчерской станцией скорой помощи, в которую бесконечно летят со всех сторон сигналы сбоев и бедствий, но машин нет, нет врачей, которые смогли бы помочь. Катастрофа неизбежна.
– Я отвезу вас… – легкая растерянность в голосе Маризы.
– В отель, – резко добавляет ей уверенной твердости Дана.
***
Ребята расшалились не на шутку. Роберт не слышал, чем окончился диалог Даны с Маризой. Он лишь видел, как обе девушки вышли друг за другом из кафе, а спустя несколько минут программа, загруженная в его смартфон, оповестила о начавшем движение автомобиле, принадлежащем ему же – он сам отдал Маризе ключи от машины.
«Чего не сделаешь ради достижения цели?» – Роберт салютует тронувшемуся со стоянки кафе автомобилю бокалом.
– Ты с кем там пьешь? – пьяно гогочет рядом знакомый с юности голос. – С галю… лью… с этим невидимым другом? Кстати, хотел сказать – отличная была идея насчет (он заговорщицки подмигивает), очень весело получилось…
Парень глядит на Роберта странным взглядом. Вернее, взгляд кажется странным из-за сверх всякой меры расширенных зрачков, не реагирующих даже на мелькание яркого света, когда по всем законам должны бы сужаться. Роберт отмахивается, не поднимая головы и не отвлекаясь, зачарованно глядит на движущийся по виртуальной карте маячок.
– Погоди, Лукаш, все мы немного шизики! Хотя… – он рукой наугад находит свой бокал с оставшейся текилой, опрокидывает в рот большой глоток. – За тебя, Лукаш! Сангрия для слабаков!
Никакого вкуса, кроме горечи, на языке не остается. Не зря, наверное, учат закусывать текилу лимоном.
Или наоборот – сначала лимон, затем текилу?
Обидевшийся Лукаш сначала бурчит что-то совсем уже непонятное, затем пропадает в трипе собственных словесных переживаний и исчезает из физического пространства Роберта, от чего последний нисколько не расстраивается, вздыхает с облегчением – как прикрытие этот зануда хорош, но как собеседник просто ужасен.
«Да еще и болтлив сверх всякой меры» – мысль запоздало цепляется за уже истлевший в быстрой памяти намек с подмигиванием. Роберт на несколько секунд отвлекается от смартфона и наблюдает за дурачащимся другом детства. Он всегда велся на все самые безумные предложения «поразвлечься» или подшутить над товарищами – «но никогда не умел хранить секреты».
Кивнув себе – «на этот счет я тоже все продумал, никто и не догадается даже о нашем маленьком секрете», – Роберт вновь погружается в виртуальное отражение реальных девичьих передвижений.
Маячок автомобиля, начав движение от парковки возле кафе, медленно пополз по электронной карте города в сторону отеля Даны.
«Вот это я понимаю – работа на результат!» – Роберт берет еще порцию текилы и, чувствуя теплую лень, разливающуюся в спине, плечах и ногах, удобнее устраивается в не самом удобном кресле.
«Абсолютно дурацкий план!» – критиковал сам себя Роберт, но другого у него не сложилось, и в принципе, кое-что подобное когда-то уже работало. В то время, когда Роберт проходил стажировку в головной компании и был твердо намерен окончательно сменить Варшаву на Нью-Йорк, женившись на дочке шефа. Та гениальная идея пришла ему в голову вместе с неожиданно свалившимся в руки компроматом, которым Роберт планировал распорядиться по максимуму.
Морща свой аристократический лоб и не очень интеллигентно кривя тонкие губы, отец предполагаемой невесты едва не поперхнулся действительно наглыми Робертовыми условиями.
«Но в конце концов сдался… как и позже, когда я заставил его рассчитаться за побег свободолюбивой Николь, пусть и виновна в том побеге в большей степени была Ханна».
– Или обе они…
«И в целом тогда всё сложилось к лучшему, хотя и выглядело на первый взгляд не совсем красиво» – оставшись без невесты, Роберт смирился с потерей Нью-Йорка, но приложил все свои таланты – бизнесмена, переговорщика, аналитика, честного человека и жуткого афериста и добыл себе филиал в Варшаве, добив Старика.
«Вернее, я всего лишь ухватил маленький кусочек, добила его несносная дочура в своей священной войне против семейных устоев. Она-таки возглавила монстра вопреки всем отчим стараниям! – Роберт хмыкнул, мысленно разглядывая картину событий прошлого и настоящего, сверяя ее с собственной картой прогнозов на будущее. – Засланная сейчас Дана тоже часть той военной компании, касающаяся меня вопреки нашему с Николь договору».
Размышляя так, Роберт видит сквозь призму вечера события полуторагодичной давности – их первую и последнюю встречу с несостоявшейся невестой после ее знаменательного побега с его почти сестрой.
Хмыкнув еще раз на забавное сплетение определений-слов, родившееся в тронутом текилой сознании, Роберт буквально построчно перебирает в памяти пункты их с Николь последнего разговора, а точнее, неписанного договора-плана определенных действий. Роберт становится нянькой для Ханны на ближайшие пятнадцать месяцев, а Николь прощает Роберту кое-какие грешки филиала. Она тогда срочно вернулась из «райского побега» в Нью-Йорк отвоевывать компанию у «почти покойника» с его армией юристов, а Ханна, отказываясь что-либо понимать, пустилась буквально во все тяжкие, доставляя массу проблем всем вокруг и в первую очередь Николь, которой и так было очень не сладко.
Разумеется, никто ничего об этом не должен был знать, да и не знает. Агнешку Роберт «подключил» уже самостоятельно. Прикидывая, куда бы «пристроить» почти сестру на пятнадцать месяцев, сообразил, что знания и таланты Ханны лучше всего впишутся в канву косметического центра мачехи и тем самым будет выполнен один из основных пунктов условной свободы Ханны – официальное трудоустройство.
В общем, все вновь сложилось идеально – Ханна при деле и помимо пассивной миссии «козыря в рукаве» выполняла вполне активные задачи «видения насквозь» любых интересующих Роберта партнеров. Николь с головой была занята своей «священной войной» за наследство против наследия семейно-ретроградной политики почившего к тому времени Старика.
«В общем, это был единственный подходящий момент, чтобы рискнуть и выиграть. Мой личный выигрышный билет сам упал в руки, нужно было только не упустить его».
– И в принципе, не было в нашем с Николь договоре пунктов, запрещающих мне подобные действия. Это даже не рейдерство, а так, легкое планирование.
Роберт действовал осторожно, как только мог. Сделать из филиала свою компанию, и так, чтобы потом никто не мог оспорить ни юридически, ни финансово, никак вообще – дело не быстрое, ювелирное и опасное. Оно целый год изводило и доставляло немыслимое удовольствие; теперь близилось к завершению, когда в офисе Роберта неожиданно появились эти четверо во главе с «отмороженной» Даной Петрик, аккредитованные Советом, но по факту лично Николь, и карточный домик, который построил Джек Роберт, закачался.
Проигрывая в голове все возможные варианты, Роберт начал с ближайших. Глядя на Ханну, этот «козырь в рукаве», вспомнилось, как они впервые встретились.
– Мне кажется, я могу тебе верить… – девочка неуверенно и странно глядела на юношу, представленного ей братом. Ей было восемь, ему семнадцать.
– А ты не уверена, что ли? – хмыкнул Роберт, разглядывая странную внешность сопливки, представленной ему сестрой. Она по сути дикарка, воспитанная в большей части аборигенами, которых лечил их общий отец, а сам Роберт – блестящий студент американской бизнес академии.
– Это не я, – девочка помотала головой, отчего в ушах и косичках ее тихо зазвенели подвески-сережки. – Ты сам еще не уверен.
– Ты экстрасенс? – он рассмеялся, поняв, что она не знает такого слова, упростил. – Или гадалка?
Разговаривали они на английском, так как по-польски Ханна еще двух слов связать не могла, а тибетского не знал Роберт. Может быть, поэтому еще разговор казался более знаковым, как первый контакт двух различных цивилизаций.
Маленькая Ханна смерила большого Роберта странным взглядом, смешно сложила губы, а затем и вовсе улыбнулась мордашкой забавного чертенка:
– Я – зрячая. Если будешь хорошо со мной дружить, то я буду подсказывать тебе, кому можно верить. Тебе это нужно.
Разглядывая прозрачную жидкость в своем бокале, Роберт чувствует лишь легкий спиртуозный запах, смешивающийся с общим запахом кафе, летнего вечера, легких закусок, парфюма и тел обоего пола, включая промежуточные варианты.
В тот день они с Ханной приняли первое свое соглашение и тщательно соблюдали его условия. Ханна «видела» всех друзей Роберта насквозь, Роберт помогал «почти сестре» освоиться в новой семье. Именно тогда Мартин наградил их этими определениями – почти сестра, почти брат. Отец уехал в командировку, когда Роберту было девять, Мартину пять, и вернулся домой лишь спустя почти восемь лет, привезя с собой главную причину раздора – дочь его и неизвестной любовницы.
Вернее сказать, эта девочка с черными ресницами и бровями была лишь следствием – не она же неосмотрительно изменяла жене и закрывала потом глаза на растущий с каждым месяцем результат измены. Отец коряво по-своему пытался искупить вину, заставив законную жену удочерить чужую ей девочку. Возможно, он и не думал, что ее потом обвинят в его грехе, но получилось именно так – он со временем оказался чистой пострадавшей стороной и почти героем, вынужденным провести восемь лет вне дома, недодать родным сыновьям своего воспитания и любви – за них ее получила дикарка…
«…Да к черту отца! – досадуя на себя, восклицает Роберт. – Лично я его и до Ханны не особо знал, а вот она молодец, что вовремя, пусть и за деньги, предупредила об этой пикантной извращенной стороне предпочтений холодной суки проверяющей. Иначе выглядел бы полным идиотом, да еще и дело бы все провалил».
Перескочив с детско-юношеских воспоминаний в вечер сегодняшний, Роберт думает о том, что, по большому счету, ему совершенно плевать на личные предпочтения Даны. Ему по тому же большому счету и самому абсолютно без разницы, кого иметь в качестве пассивного сексуального партнера. По-настоящему его возбуждают лишь деньги и власть – то, что эта зажатая тварь приехала отобрать у него, пусть и не по своей собственной воле, а по решению шефини.
«Дела это не меняет, а теперь за мои деньги тебя еще и профессионально ублажат» – усмехнувшись, Роберт глянул в бокал, поморщился и отставил. Алкоголь определенно не его фетиш, хотя сделать свое пьянящее дело уже успел.
«Для протокола хватит? – прикинув мысленно, что лишним в данном случае не будет, поморщившись, допивает текилу. – Выпил, вести машину не мог, потому отдал ключи непьющей Маризе».
…Ханна права! – кричит возбужденно где-то в толпе невидимый Лукаш.
Выдохнув след крепкого алкогольного напитка, Роберт усмехается – «это ты верно подметил, хоть и дурак редкий. Эта чертовка вечно права – память здесь светится в каждой лампочке!».
Каждый вечер они зажигаются памятью о той, от той искры, что мгновенно пробежала между Николь и Ханной, едва он успел их представить друг другу.
«Что может быть глупее, чем так называемая любовь?!».
– Черт бы побрал эту Дану с ее упрямством и явной упертостью! – неожиданно эмоциональный возглас Роберта тонет в гомоне разошедшихся гостей кафе и живой музыки.
Силуэт настоящего перекрывает искры прошлого. По совету сестры Роберт покопался на сколько мог в истории Даны. Ему и искать особо ничего не пришлось – все нарочито открыто, словно статьи электронной энциклопедии – прозрачные, предельно честные, только бери и читай.
Богдана Петрик – дочь эмигрантов из западной Украины. Отец шофер, мать неожиданно бухгалтер, здесь, понятно, работала кем придется – заводы, уборка, пока не нашла себе полулегальное место в странноватой польско-украинской компании. Развелись. Отец женился на польке, двое совместных детей – он был младше первой жены на несколько лет. У матери Даны тот Петрик был третьим мужем, Дана единственным ребенком. Больше женщина с замужествами не экспериментировала, а посвятила себя воспитанию дочери.
У Роберта были и одноклассники из подобных эмигрантских семей, и знакомые студенты. Первые встречались всякие – от диких хулиганов до зубрильщиков-ботанов. Одно объединяло эти противоположности – дикая энергия, стремление жить, «зацепиться», где дальше вступал только выбор доступного способа. Хулиганы цеплялись силой, смекалкой, ботаны – неимоверным упорством.
Дана что-то среднее между теми и другими, она пример «новой женщины» – самостоятельной, самодостаточной, строящей собственную карьеру, а не ищущей выгодное замужество.
«Даже польки далеко не все такие, – хмыкает Роберт. – А здесь наверняка еще стараниями обиженной на мужа матери идеальная и первая во всем: в учебе, в стажировке, в работе. Заряженная «эмигрантским вопросом» мотивация действует бесперебойным и мощным источником топлива для двигателя внутреннего достижения. У Даны такая зарядка вдвойне – нужно еще за мать «дожить, доказать».
«Поэтому и договориться без веских аргументов в случае с Даной невозможно. У нее ставка изначально выше моей, – вовремя осознал Роберт и принял соответствующие меры.
Пусть проститутка и не самый надежный вариант, но других в условиях цейтнота не сложилось. Значит, будем работать и развивать то, что есть. Первый камень брошен».
Теперь только ждать – Роберт глянул на часы, на маячок в виртуальной карте.
«Уравняем наши ставки, а потом поговорим».
«Умница Мариза вроде пришлась Дане по вкусу, – насколько со стороны мог рассудить Роберт. – В остальном она тоже не должна подвести – фото, видео, личные мелочи. На войне как на войне. Не я это придумал, и если тебе станет легче, то знай, что ради тебя я даже глупышкой Ханной пожертвовал» – Роберт не отвечает на стучащий именем в дисплей телефона звонок брата.
«Жаль ее, этот дурак тот еще извращенец, но только так можно было предотвратить явно намечавшуюся в поведении Ханны глупость. Компромат мне на Дану нужен, но связь с Ханной скорее скомпрометирует меня, а не ее, да еще проблем с Николь добавит, а так… дело семейное».
Неожиданно для себя Роберт втянул голову в плечи и воровато оглянулся. Почему-то ему показалось, что Николь где-то рядом и наблюдает.
– К черту тебя! – буркнул он, мазнув взглядом по вечерней развязной толчее: лица, краски, тела – всё смешалось в неразборчивую пеструю картинку, отогнал от себя мысль о непростительной, непоправимой ошибке.
– Впрочем, теперь даже ты не в силах помешать, дело сделано, – вслух усмехается Роберт, насильно напуская на себя ребячью браваду, смотрит, как машина-маячок бесшумно ползет по электронной карте судьбы.
========== Часть 7 ==========
С самого первого мгновения, оказавшись запертой в машине со своим вечным врагом, сохраняя абсолютное молчание с видимой внешне отрешенностью, Ханна неимоверным усилием справилась сначала с паникой, затем с дикой яростью на Роберта, и, наконец, приняла решение – наблюдать за происходящим столько, сколько это возможно. Мартин нервно-возбужден, уверен в ее беспомощности, машина мчится за город – можно выдохнуть, собраться с силами, энергией.
Ситуация осложняется еще тем, что странная сангрия играет в обновленной вселенной Ханны неслыханными до сего часа звуками – музыка льется с темных небес и волнами пронизывает все вокруг. Музыка шуршит колесами автомобиля, томится в придорожной траве, таится в паузах между вдохом и выдохом.
Подобные формулировки Ханна, конечно, слышала и раньше, а вот ощущать их, как сейчас, приходится впервые, и признаться, это здорово отвлекает.
Приоткрыв глаза, Ханна отмечает вторую странность – любое движение словно вязнет само в себе или вытягивается шлейфом повторения себя же. Машина мчится не по шоссе – по вытянутому резиной странному коридору. За отнятой от руля рукой Мартина тянется бесчисленное повторение проекций кисти руки…
…Набрав одной рукой номер на дисплее телефона, Мартин, видимо, придерживает скорость машины – ощущение движения тонет в воздухе, словно в густой тормозной жидкости; лобовое выглядит для Ханны так, будто блики фосфоресцирующей краски плеснули в стекло и размазали.
Закрыв глаза, Ханна делает шаг в себя – туда, где скрывается ее «пустота и холодный разум», её фантомное повторение, созданное в бесконечных (особенно за прошедшие пятнадцать месяцев) медитациях. Себе не соврешь – Ханна изо всех сил пыталась создать тульпу с внешностью Николь, а получила собственную слабоэмоциональную проекцию, рождающуюся из солнечного сплетения, когда Ханна мысленно касается мерцающей там звезды. Проекция знает о своей создательнице всё, может быть полезной посильной помощницей, взаимодействуя с посторонними людьми через мыслеформы, но чаще они с Ханной просто молчат, словно укрываясь этим одним на двоих молчанием от одиночества.
Сейчас же в том месте ощущается странность – не пусто и не полно. Звезда во мгле тела мерцает, как электрическая лампочка, мигающая перебоями напряжения в сети, и так же бестолкова, как посылающий в эфир азбукой Морзе сообщения пьяный радист.
Проекции Ханны нет и одновременно она присутствует везде, она окружает тело девушки миллионами повторений себя самой, бессмысленными копиями.
«Я похожа на луковицу» – раскатилась по копиям мысль, раздробилась эхом собственного хохота и эхом эха.
Засмотревшись в свои мысли, Ханна не заметила, когда машина остановилась в проплешине загородного лесопарка. Ей слишком уютно в своей «луковой шелухе», тепло и спокойно, чтобы обращать внимание на какие-то внешние изменения.
– Ну и к черту! – зло выкрикнув, Мартин бросил свой телефон в неизвестность заднего сидения. Его голос Ханна слышала словно издалека или из-под одеяла.
«Я так устала» – мысленно отозвалась дурачку брату, когда он буравил огненным взглядом свернувшуюся на сидении в позу зародыша девушку.
– Ненавижу тебя… – свистящим шепотом отозвался молодой человек, огляделся и вернулся взглядом к Ханне. – Не притворяйся здесь ангелом, я тебя знаю лучше их всех! Я не верю! Я теперь точно знаю, что делать!
Спеша, словно не успеет или передумает, он шарит по голове, плечам Ханны руками, не обращая внимания на ее слабые попытки отстраниться.
«Неужели он в самом деле что-то хочет со мной сделать?» – лениво, почти сонно изгибается мысль, когда на шее Ханны смыкаются подрагивающие бешенством пальцы.
Крича свое «знаю!» и «ненавижу!» Мартин, кажется, всерьез принимается ее душить…
Страх глухо и больно до рези взорвался в животе. Признаться, к такому именно действию Ханна абсолютно не была готова – не верила до конца в то, что Мартин… мертвой хваткой пальцы сжимают горло, ненависть дико усиливает их безжалостное стремление лишить, наконец, ее воздуха. Внезапность странно добавляет Мартину решительной уверенности. Паника странно, словно отдельно от Ханны, трепещет в слабости полузабытья.
В темноте невозможно сказать наверняка – «у меня потемнело в глазах», скорее, под прикрытыми веками Ханны, наоборот, что-то вспыхнуло. Страх и паника усилили атаку и принялись лупить по голове криками – «воздух! мне нужен воздух!», но что слова могут сделать против лютой ненависти, вылившейся в звериную физическую силу?
Все слабее отбиваясь от почти брата, будто он душил ее целую вечность, Ханна успела подумать о том, что ей до слез досадно таким идиотским способом выйти из текущего перерождения, что слишком много еще не успела, не сделала и… вдруг понимает, что дышит…
Слезы двумя горячими стрелами скатываются по лицу. Шея болит следами пальцев ненависти Мартина, но воздух свободно и беспрепятственно проходит в легкие и обратно. Показалось, что хлопнула дверь автомобиля, но…
…В глазах и ушах проясняется. Ночь вокруг, коробка автомобиля, Мартин немым, бесформенным мешком.
«С тем, о чем обычно говорят: не тронь, чтобы не воняло» – первой приходит в себя ирония, словно хлопает виртуальными ладонями Ханну по щекам. Медленно глубоко вдохнув, Ханна мысленно исследует тело и ставит виртуальные галочки соответствия норме – здесь окей, здесь отлично, тут с натяжкой на троечку…
«Жива, жива!» – наконец, подытожив общее состояние, открывает глаза и до бабочек в животе внезапно ныряет взглядом в свой же собственный взгляд. Ужас пронзает сознание стальной иглой – она же пришпиливает его к реальности, спасая от обморока. Никогда еще Ханна не смотрела в глаза своему фантому и, наверное, не зря!
Две темно-зеленые сферы с грифельным ободком по краю и золотом солнечных лучей, расходящихся изнутри от зрачка. Они не были виртуальной, какой-либо иной проекцией. Осмысленны, одухотворены, как глаза реального и не самого глупого из людей.
«Вот теперь нас действительно двое разных» – в кружащемся «ничто» пронесся голос. Ханна не была уверена в том, что эта мысль принадлежит ей, а не полупрозрачной сущности, только что принявшей самостоятельное решение и тем самым укрепившейся в физической жизни. Невероятно, но Ханна-фантом самовольно отделилась от полузадушенного тела девушки, прошла сквозь Мартина и с силой буквально воткнула бестелесные пальцы в обездвиживающие точки на шее обезумевшего в своей ненависти молодого человека. Преобразовав его собственный энергетический заряд ненависти в ударную волну, Ханна-фантом не только обездвижила физическое тело человека, она умудрилась выключить его сознание, что, в принципе, фантому не дано.
…Правда, было еще какое-то странное ощущение электрического разряда. Но я подумаю об этом позже…
Бесчисленное количество раз за все эти годы Ханна видела «себя», свою фантомную сущность со стороны, проживала ее ощущение реальности своим осязанием, наслаждалась ее вселенским спокойствием безмыслия, бесстрастности, и ни разу Ханне не приходило в голову посмотреть в ее, а по сути свои собственные глаза. – «Ведь это только фантом, проекция, энергетическая копия без души и своего собственного сознания» – неудавшаяся тульпа на деле оказалась не чем-то, а кем-то гораздо более сложным, чем планировала изначально сама Ханна.
Медленно сближаясь с собственным фантомом, Ханна вспоминает, как впервые училась переживать двойственность восприятия физического мира, как это было странно, к примеру, одновременно идти и стоять, как это было замечательно чувствовать полет, недоступный ее физической оболочке, но возможностью невесомой проекции.
Объединение всегда значило для Ханны лишь физическое ощущение прекращения этой двойственности.
«Но теперь в ней… во мне… есть то, чего не было раньше» – глядя в собственные глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям, Ханна медленно сливается с фантомом ладонями.
Солнце в радужке цветет, расходится лучами в малахит бесконечности. Что произойдет, когда в меня войдет инородная искра? И разве она может быть инородной, если…
Что «если», Ханна так и не смогла сформулировать.
Медленно, миллиметр за миллиметром, она погружается сама в себя. Фантомная проекция в физическое тело, а вокруг диковинными узорами цветет ночь, готовая в любой момент стать последним, поминальным венком, и только истошный вопль Мартина внезапно прерывает это увлекательное занятие.
Очнувшись на своем сидении, он не сразу вспомнил все предшествующее отключке, а открыв глаза, решил, что просто сошел с ума – на соседнем месте странное существо, похожее на отвратительно полусросшихся сиамских близнецов, продолжало врастать друг в друга прямо у него на глазах. И что самое жуткое – этим существом была Ханна!
– Ты меня видишь? – одновременно повернулись и удивленно спросили две девичьи головы, растущие из почти единого тела.
Дико взвыв, Мартин кубарем вывалился из машины и как мог побежал на негнущихся, слабых ногах прочь в кусты, не разбирая дороги, а Ханна, в свою очередь, почувствовала странный зов – словно она вдруг узнала и поняла, что где-то кто-то ее очень ждет и это важно.
– Это ново… – словно ища поддержки у самой себя, она глядела в глаза и уже не могла разобрать, с какой стороны теперь фантом, а с какой первопричина. Головокружение в движении от одной к другой передалось восходящим винтом всей вселенной, ощущение зова усиливалось, пока не сорвалось вовсе и не полетело сквозь многомерное пространство новорожденной искрой.
«Светом в конце тоннеля» оказалась знакомая Ханне круглая пещера со светящимся, словно сцена, полом-мозаикой. Неровные стены пещеры еще тогда казались ей фрагментами вечности, над головой темно-синее небо со звездами краями рассеивается в тень стен. Из ничего, будто из неба, а по сути из трех водостоков, словно рождаясь из пустоты, потоки воды летят вниз, разбиваются о горящую матовым светом мозаику, сложенную в затейливый знак. Стоя под потоками воды, Ханна знает этот символ – он мантра ее души, программисты назвали бы его исходным кодом, но древние мистики Тибета не знали современных определений. В линии символа Ханны вплетен второй отличный и многим дополняющий символ, образующий вкупе с первым единое целое.
Звук льющейся и бьющейся о мозаику воды приобретает форму голоса, только слов не разобрать. Мрак окружающих стен неуловимо трансформируется в темень глухого переулка в ночном городе, где мозаика пола – всего лишь мокрая от дождя брусчатка, высвеченная клочком отраженного света от одинокого фонаря, нервно подрагивающего где-то выше.
Ханна задирает голову, в лицо летят холодные капли, ледяные слова – уходи! перестань!
«Лучше бы голос Николь оставался неразличимым шумом воды!» – не отвечая ни слова, Ханна отрицательно мотает головой. Николь с ее третьего этажа должно быть видно.
– Почему ты не слышишь меня?! – падают сверху слова холодным дождем. – Почему не хочешь понять?!
В переулок заглядывает патрульная машина, маячки вращаются беззвучно, равнодушно, рутинно.
– Ханна, беги! – плачет дождь криком Николь. Ханна не трогается с места. В темноте она не видит – чувствует, знает – со второго этажа из-за занавески в темном окне за ней наблюдают чужие глаза. Двое патрульных, с досадой покинув машину, идут переулком – можно сбежать, догонять они не станут, не первый раз.
Стерев с лица дождь слез Николь, Ханна поворачивается к темным фигурам без лиц. В каждом сне они снова и снова уводят ее с собой в алгоритм системы, в прохождение одной и той же программы бесчисленное количество раз – переулок, Николь, дождь, неизбежность…
Слабая судорога заставляет уголки губ Ханны дрогнуть – приближаясь, фигуры патрульных становятся больше, темнее. Все как всегда, кроме искорки, ободком темного золота зажегшейся неожиданно в ее глазах. Двое замирают, словно натолкнулись на невидимую преграду. Лучи двух маленьких солнц в глазах Ханны становятся ярче. Нарочито медленно двигая руками, до нитки промокшая Ханна складывает пальцы в мудру, заменяя тем самым акустическое воздействие на пространство. Причудливая тень за ее спиной вытягивается на блеске брусчатки в «знак двоих», где одна из линий едва лишь угадывается и переулок теней растворяется в небытие.
«Энергии должно хватить – вернуться в пещеру, исправить знак, извести вторую линию в ноль, в ничто» – чувствуя накатывающую слабость, Ханна закрывает глаза. Падает сверху вода, ощутимо стучит по макушке, стекает ручейками по лицу, становится заметно теплее, вместе с тем меняются звуки, внешний свет и запахи…
