Текст книги "Сказка о колдовстве, гаданиях и проваленной охоте на ведьм (СИ)"

Автор книги: Wellixen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Сказка о колдовстве, гаданиях и проваленной охоте на ведьм

Адам, позор семьи

– Ты – позор семьи, Адам.

«Интересно, Бог говорил точно также, изгоняя тёзку и его пассию из Рая?»

Адам улыбнулся, хотя сложившиеся обстоятельства были далеки от забавных. Разгневанный отец нахмурился. Тяжёлые, кустистые брови опустились так низко, что почти полностью скрыли глаза.

Свет закатного солнца бил прямо в широкую спину, грубо и опасно вытачивая родительскую фигуру. Смотря на отца, Адам никак не мог понять, видели ли его глаза сурового языческого идола или наблюдали за жестоким ветхозаветным Богом.

Отец с трудом держался. Стоя спиной к узкому, узорчатому окну, родитель мелко дрожал от переполняющей его ярости. Брови тоже дрожали, напоминая собой толстых, мерзких гусениц, которые охотно давились детворой. Уголки губ Адама потянуло выше, хотя всё в душе застыло в неопределенности.

Отец его любил. Любил, быть может, даже сильнее, чем младшего брата. Но у всякой любви есть предел.

Сегодня Адам как раз его достиг.

– Ты... Ты хоть понимаешь, что сделал? – Голос отца надломился.

Жёлтый солнечный свет расползся по комнате огромным масляным пятном, пачкая собой громоздкую мебель. Большое кресло, массивный стол, маленькое кресло для посетителей, тумбу с раскрытой святой книгой и масса изображений святых. Кабинет был небольшим. Непосвящённый человек никогда бы и не догадался, что именно здесь восседает глава местной церкви. Почти никаких признаков роскоши, никакого места для манёвренности. В случае чего – бежать некуда.

– Проявил милосердие.

Адам продолжал смотреть на отцовские брови и думать о гусеницах. Это помогло голосу не дрожать. Некогда цельное сознание разбилось на три части. Одна часть начала биться в ужасе, вторая продолжала размышлять о гусеницах, а третья смирилась, что сейчас отцовский кабинет станет и залом суда, и гильотиной, и могилой.

Дрожь усилилась. Отец рывком поднялся вверх, и массивный крест на его груди тяжело закачался из стороны в сторону. Адам невесело подумал, что этим украшением можно прибить человека, бросив его точно между глаз несчастного.

– Ты все испортил! Какое может быть милосердие к ведьме, щенок?!

«Гусеницы, мои гусеницы. Большие, мерзкие гусеницы, которые ползают по земле и жрут урожай...»

Сейчас говорить что-либо бесполезно. Поэтому Адам молчал, продолжая смотреть на отцовские брови. Те колыхались. Маленькие, колючие волосинки зловеще дрожали.

– Ты... Ты ведь даже не понимаешь, что сделал, идиот! Просто стоишь и лыбишься, кретин! – Голос отца сотряс кабинет до основания. Или Адаму так показалось? Недвижимые лица святых точно немного задрожали и немного, совсем чуть-чуть, осуждающе нахмурились. – Ты опозорил нас! Ты свёл на «нет» два месяца тяжёлой работы!

Концентрация на бровях больше не помогала. В висках застучало, а руки зачесались. Перед глазами снова возникла темница, грязное застенье Божьего Дома, и девушка по ту сторону в клетки. Ей едва исполнилось шестнадцать, но никто из инквизиторов не обращал на это внимание, засовывая раскаленные иглы в кровоточащие раны и выдёргивая ногти щипцами.

– Да, отец, это ведь такой труд – избить и запугать малолетку.

– СЕЙЧАС Я ТЕБЕ НЕ ОТЕЦ, СОПЛЯК!

Пресс-папье пролетело совсем рядом. Его холодок царапнул щеку, но Адам не обратил на это внимание. Он продолжал стоять прямо, глядя на темную полосу, которая закрыла родительские глаза. Сквозь тень нельзя было заметить даже блеска ярости. Глазные яблоки будто впали, а на их месте оказались бездонные глазницы, слившиеся с налипшей на лицо тенью.

– Я твой начальник! – Крик немного ослаб. – Как ты смеешь говорить со мной так нагло?! Особенно после всего того, что я тебе дал!

Адам задумался. Он обратился к памяти. Воспоминания, как книжки с полки, падали перед глазами. Монастырь, лицензия охотника на ведьм, звание младшего инквизитора. Не каждый ребёнок мог похвастаться такой карьерной лестницей к двадцати трём, при этом не приложив никаких усилий.

– Я ведь тебя и до инквизиции довёл, а чем ты мне отплатил?! Дал проклятой ведьме яду!

Адам снова вспомнил камеру, девушку и густой запах смерти, вонючим облаком кружащий возле неё. Всё внутри перемешалось. Официально тошноту Адам победил ещё на семнадцатом году жизни, когда старый наставник привёл его отпевать безвинно утопленного чиновника, но на деле огромных усилий стоило держать съеденный завтрак в пределах желудка. Охота и пытка ведьм не укрепили стенки, но значительно испортили аппетит.

– Её уже сжирала инфекция. Я просто поставил точку.

– Ты дал ей слишком лёгкую смерть! – Вскричал отец, поддавшись вперёд. – Она не искупила страданиями грех колдовства! И, хуже того, тебя заметили. Ты хоть подумал, что теперь будут говорить обо мне? Что я вырастил мягкотелых простофиль, которые не способны совершить благое дело?!

Адам не спрашивал имени девушки. Он вообще о ней не интересовался. Даже возраст узнал случайно, подслушав разговор двух коллег инквизиторов. Тем не менее, замученное пытками лицо Адам проигнорировать не сумел. Отчасти сердцем властвовала вина. Адам не успел прекратить ужасные пытки и не нашёл причины для оправдания несчастной души. Отчасти Адам чудовищно устал. Устал от запаха тухлой крови, эха измученных криков и всего остального.

– Я не вижу ничего благого. Она уже была обречена.

Ему стоило помолчать, заткнуться и сделать вид, что ничего не произошло, но язык сам бился о нёбо и выдалбливал слоги, которые собирались в слова. Отец шумно задышал.

– Она отродье тёмных сил!

– Она стала калекой и мучилась от воспалений!

– Так в этом и весь смысл, кретин! Или в инквизиции тебя не учили – лишь страдания очищают душу и толкают ведьму ближе к признанию!

– Ты бы так говорил, если чувствовал то же самое?!

Длинная, чудовищная минута тишина начала растянулась почти до бесконечности. Колени Адама дрожали, сердце билось сильнее от кипящего гнева. Адам часто злился, но ещё никогда злость не выливалась так обильно, особенно при отце. Родитель испытывал схожие чувства. Он дрожал, дёргал пальцами и кривил губы.

– Ты хоть понимаешь, что твоя слабость бросает тень на всю нашу систему? Твоя слабость бросает тень на меня, на твою мать, на твоего брата! Ты хоть понимаешь, что обрекаешь всех нас? – отец зашипел. – Кем ты себя возомнил, верша правосудие?

– Так сострадание – это слабость?– Адам шумно втянул носом воздух. Лёгкая прохлада чуть умерила пыл. – Хорошо. Я понял.

Адам не мог предвидеть того, как родитель резко бросится к нему. Всё случилось быстро: Адам моргнул, а его затылок уже больно ударился о полую деревянную панель. Спину потянуло вверх, а носки обуви наоборот обвисли вниз. Отец прижал его к стенке так легко, как коллекционер насекомых прижимает бабочек к картонной подложке.

Впервые сын увидел глаза. Крупные, карие от природы, но красные от всепоглощающего гнева. Страх дыхнул в лицо. Впервые Адам пожалел обо всём, что он сказал.

– Так кем ты себя возомнил щенок? Ты действительно думал, что Всевышний оставит твой проступок без внимания?

В нос ударил кислый запах. Накануне отец хорошо отобедал квашеной капустой и вяленым мясом. Жаль, что запахом изо рта нельзя было убивать. Окажись у Адама такая возможность, он бы мгновенно ею воспользовался. Стена всё сильнее давила на спину.

Перед глазами заплясали круги. Адаму показалось, что он смотрит через призму воды. Разноцветные точки заплясали в глазах, как листья, опавшие в воду. Суровое лицо отца пошло кругами.

– Ты...кхе ... убьешь своего сына?

Насмешливый вопрос послужил своеобразной пощёчиной. Адам вздохнул полной грудью, когда отцовские руки упали с шеи. Земля резко стукнулась о стопы. Или они стукнулись о землю? В любом случае, голова Адама шла кругом.

– Убью своего сына? – Отец резко отошёл назад. – Нет. Нельзя убить то, что давно мертво.

В ушах кипела кровь и слова родителя потонули в этом шуме. Мысли тоже были неустойчивы. Адам думал то о гусеницах, то о своей судьбе, то о предстоящем наказании. Его, любимого ребёнка, никогда не пороли даже за самые тяжёлые провинности.

"Всё бывает впервые " – мрачно подумал Адам, в красках представив, как его выведут на площадь и перед всей конторой от души побьют мокрыми палками.

Отец вернулся к столу, сел за большое кресло и вынул пергамент.

– Да. Точно. Мой первенец мёртв. Хочешь потакать злу? Отлично, не буду мешать. Веришь в силу своей любви и сострадания? Что ж, я дам тебе такую возможность. Адам, с этого момента ты лишаешься всех своих званий и достижений. Я лишаю тебя и наследства. От меня ты не получишь даже ломанного гроша.

С каждой секундой слова отца становились все фантастичнее и фантастичнее. Адам не узнавал этого голоса. Он звучал так, будто в одно мгновение отец просто взял и разорвал все существующие между ними связи.

– Что ты имеешь ввиду?

– Я тебя упустил. – Отец покачал головой. – Родня по матери, жизнь в столице. Ты мог нахвататься этого либерального мусора где угодно. Но я исправлю. Повторяю: все твои достижения при церкви аннулированы. Больше ты не имеешь права использовать статус ведьмолова или инквизитора. Ты будешь священником в маленьком городе. Отныне всей твоей работой будут ведение летописи, отпевание, заключение браков и крещение. Никаких ведьм, никаких перспектив. Лишь скучное, убогое существованием среди дегенератов и деревенщин. Ты ведь этого желал, Адам?

С громким треском жизнь поделилась на «до» и «после».

Адам, любимый племянник

Адам и сам не понял, как ноги вывели его прочь сначала из Божьего Дома, а потом из Белого квартала. Он не чувствовал осуждающих, ликующих или заинтересованных взглядов коллег. Все прознали о провинности сына главы, но Адаму, честно говоря, было на это плевать. Мысли диким ворохом метались по голове, звучно стучась то в одну стенку черепа, то в другую.

Его невыносимая, но привычная жизнь оказалась окончена. В кармане разгоряченной серебряной подковой горело извещение. Чистая формальность, но фактически – билет на улицу. Домой идти смысла не было. Адам не был уверен, что готов увидеть довольное лицо единокровного брата и ликующую мину мачехи. Да и было ли это место его домом? Едва отец взялся растить из старшего сына замену себе, как уютные стены собственной комнаты сменились голым кирпичом инквизиторской каморки.

Но, с другой стороны, Адам шёл в единственное место, откуда его не прогнали бы. Двери тётиного дома всегда были для него открыты. Адам не успел занести руку, чтобы постучать, как тётушка выпрыгнула из коридора и втащила племянника внутрь. Она уже всё знала. И кто ей вообще рассказал? Пришёл другой, неродной племянник с вестями или духи покойных друзей нашептали вести на ухо?

В ту же секунду под носом возникла полная чая чашка. Хоть что-то в этом дне было не так уж и плохо. По запаху Алан быстро понял – это улун. Немного молока оказалось влито в коричневый кипяток.

– Так давай я тебе погадаю! – С энтузиазмом предложила тётушка, усадив Адама за стол.

Адам кисло вздохнул. Любимый чай облегчения не принёс. Пусть всё оказалось выпито, но тиски на душе не ослабли. Наоборот, стали сильнее. Если отец вознамерился его заточить в самую дальнюю точку страны, то всё было плохо. От чая нужно отвыкать. В глушь его таскать никто не будет.

Адам покосился на окно, не полностью уверенный, что за ним не стоит какой-нибудь очень принципиальный блюститель порядка. Отец вполне мог подговорить кого-нибудь из подчинённых для слежки.

– Тебе не хватает, чтобы меня ещё в ереси обвинили?

Но его замечание не получило ответа. Тётя схватила пустую чашку и перевернула её на блюдце. Адам вздохнул, подпёр щекой руку и лениво уставился на руки родственницы. Она сотни раз проделывала нечто подобное с кружками «клиентов», но впервые гадала собственному племяннику.

Всё-таки отец совершил великую ошибку, когда доверял родственникам покойной жены воспитание ребёнка. Едва ли он, вечный блюститель воли Всевышнего, догадывался о размерах змеи, которая удобно пухла на груди. Столько извести несчастных девушек по подозрению в колдовстве, при этом не догадываясь , что истинный колдун одной с ним крови и другого пола.

Крестик из орешника на груди точно обрел немного в весе.

– Ты ведь говорила, что нельзя гадать родственникам. – Лениво заметил Адам, смотря на перевернутую кружку. – Дочерям, матерям, сыновьям…

– Но не племянникам. Это другой случай. – Отмахнулась тетя, завертев чашку на блюдце.

От души немного отлегло. Паника потихоньку исчезла, и Адам почувствовал себя сильно вымотанным. Буря эмоций улеглась, оставив после себя лишь мелкие напоминания, так похожие на пепел. Или чай оказался слишком хорош? В любом случае, сейчас собственная судьба казалась не такой уж и тёмной. В голове замелькали смутные воспоминания из далёкого детства.

– И разве чай не должен быть чистым? – Адам зевнул, лениво припоминая красивые материнские строчки внутри семейного гримуара.

Складка раздражения прорезалась на тётином лбе. Темные глаза предупреждающе поднялись и Адам послушно замолчал. Пока родственница возилась с его чашкой, Адам снова, неосознанно, точно сонно, ощупал деревянный крестик, скрытый под рубашкой. Орешник продолжал ощущаться тяжелее обычного. Тётя говорила, что именно это дерево колдуны из старых сказок использовали для создания магических посохов и артефактов.

Нелепо.

И неправильно.

И крестик, и сам Адам не очень вписывались в рамки.

Слишком испорченный для службы в Божьем Доме, но недостаточно талантливый для настоящего чернокнижия. Адам тяжело вздохнул. Как же ему это надоело! Взгляд сам перелез на окно. Там никого видно не было. Улица у тётушкиного дома пустовала. Адам не знал, Бог или Дьявол спутывал дороги, но городская стража и инквизиция никогда не брались всерьёз осматривать этот район. Все, кто мог позволить себе жильё здесь, принадлежали к истреблению с церковной позиции. Большой иронией служило то, что до самой церкви было рукой подать. Острый, как игла сапожника, шпиль врезался в небо и колокола тут звучали как гром.

Адам вздрогнул. За своими мыслями он и не заметил, как тётя дрогнула. Её красивое белое лицо потемнело от замешательства.

– Что и требовалось доказать. – Адам пожал плечами. – Не знаю, насколько родство влияет на гадание, но вот чай ты заварила неправильно.

Ярко-алые губы дрогнули. Тётя резко встала и прошла в соседнюю комнату. Она не сказала ничего, но Адам понял – родственница корила себя за все те уроки прикладной магии. Лениво чашка оказалась подвинута к носу. В чайных гаданиях Адам не разбирался. Все его умения заканчивались на кофе. Но вот банальный интерес оказался сильнее. Ничего особенно не ожидая, Адам уставился на дно. Чаинки, как птицы, оказались разбросаны по белым стенкам чашки.

Никакой фигуры, никакого знака. Просто беспорядочно налипший чай.

Тётя вернулась с громкими шлепками по полу. В руках её красовались карты.

Пока молодые и неопытные ведьмы рисковали головами, чтобы заполучить новомодное таро, матёрые, запуганные и наученные жизнью волшебницы использовали самую простую игральную колоду. Адам улыбнулся. Таких ведьм он любил. Защищать их на процессе было невероятно легко, если выставлять всё как карточную игру.

«Это расклад? Нет. Это не расклад. Это всего лишь ещё одна вариация бриджа. Играть в бридж ведь не запрещено, так? Так. Именно это и говори, милая. Ты только потерпи. Обещаю, они не будут вырывать тебе ногти. Просто немного потопят. Но ты ведь девочка умная? Говори о бридже. Иначе ты не всплывёшь никогда»

А тётя играть любила. И бридж, и дурак, и какая-нибудь ещё экзотическая игра, пришедшая со стороны границы, вызывали в её сердце ликующий трепет. Даже отец был неравнодушен к их играм и, случалось такое, что сходился с тётушкой в карточной дуэли. Церковь не одобряла этого, но человеческий интерес был куда сильнее запретов из святой книги.

Адам шумно вздохнул, когда тётя сунула карты ему в руки, а после забрала назад. Она верила, что на этих бумажках останется отпечаток «энергии». Адам вздохнул опять, когда киноварные бубны, изумрудные крести, черные пики и розоватые червы покрыли собой часть стола.

– Не стоит.

– Стоит. – Тётя мрачно кивнула. – Я хочу знать, что будет ждать тебя в глуши, дорогой мой.

А Адам не хотел, поэтому отвернул голову в сторону стены с картинами. Портрет покойной матери, совсем миниатюра, был окружен маленькими пейзажами. Всё то, что родительница успела увидеть и не увидеть за короткую жизнь. Адам практически не знал женщину с портрета. Он узнавал черты её-его лица, подчеркивал овал головы, замечал трогательный уголок глаз, опущенный чуть ниже, чем стоило бы. Все его знания заканчивались на внешнем сходстве, тем не менее, Адам испытывал тоску.

Ему искренне хотелось знать, что бы сказала ему мама, когда узнала бы о ссылке и практически уничтожении в семейном дереве отца. Была бы она зла из-за потери статуса? Или, наоборот, счастлива, что золотая клетка сына открылась?

Как она, женщина с трогательными глазами и колдовским даром, вообще умудрилась связаться с амбициозным и жестоким охотником на ведьм? Адам не знал, а материнская родня упорно молчала по этому поводу. Да и какой смысл вообще был в этом знании? Всё давно произошло.

– Знаешь, а ведь справедливость есть в этом мире. – Тётя широко улыбнулась. – С тобой всё будет хорошо. И даже лучше! Ох, слава тому, кто тебя хранит!

Немного полегчало. Адам не смог сдержать улыбки, продолжая смотреть на портрет. Ему показалось, что уголки губ нарисованной матери чуть приподнялись. Эта улыбка показалась очень ободряющей.

– Значит, я обзаведусь брюшком, найду симпатичную матушку, настрогаю детишек и помру старый, но сытый, в глуши?

Тётя улыбнулась. Когда она обращалась как «дорогой мой» это было знаком добрых перемен.

– Ну, дорогой мой… Насчёт брюшка не знаю. Жрёшь ты как рота, а худой, как жёрдь. Но в целом – да. Я вижу девушку в том месте. Вы построите семью.

Могло показаться, что это худший сценарий из всех. Мнимый борец с системой, наконец, становится частью того, что он так сильно ненавидит. Но был ли он борцом? Скорее деталью, которая просто дала сбой. И вот теперь, спустя столько лет и унижений, наступил финал.

Всё внутри Адама затряслось от предвкушения покоя. Ему нравился придуманный им сценарий, и он практически сразу влюбился в ту, о ком сказала тётя. Хотя… Адам посмеялся.

Влюбиться – это слишком громкое слово. Но вот нравиться – уже более правдоподобно.

Адам кивнул себе головой.

Да, ему уже нравилась эта девушка.

– Искренне надеюсь, что у неё не будет даже намёка на частную собственность, преступники в родословной и, по возможности, хотя бы половина зубов.

От мысли, как его мачеха и сводный младший брат в ужасе визжат от нареченной, а отец, рьяный эстет и ценитель прекрасного, седеет, Адам улыбнулся. Едва появится возможность вернуться, он привезёт девушку в столицу и каждому прохожему сообщит с гордостью – вот она, моя любовь. Мой свет в окне. Невестка отца моего, верховного церковника и беспощадного инквизитора.

Всё это звучало прекрасно.

– Дорогой мой, ты ведь не ребёнок. – Тётя покачала головой. – Тебе незачем выбирать женщину просто потому, что ты хочешь насолить отцу.

Но тётя улыбалась и продолжала звать его «дорогим». Значит, госпожа удача действительно повернулась нужной стороной.

– Эй, но ты ведь сама сказала – она моя судьба. – Адам повернул голову к раскладу и впервые увидел цветастый ворох карт на столе. Тётушка не солгала, пообещав сытое, безопасное будущее. Впереди маячила пара болезней, легкий физический вред здоровью, но всё это оказалось ничем перед той фантастической картиной, которая простиралась впереди.

Адам умел читать знаки, но именно в этот момент он поставил свою способность под сомнение. Предсказание выходило слишком хорошим. Не просто любовь, а любовь на всю жизнь. Не просто легкое брюшко, а живот до колен. Не просто убогая келья, названная местными «домом божьим», а крепкий и симпатичный храм.

Если насчёт брюшка карты могли обманывать, то первое и третье чувствовались отчётливо.

Биение сердца участилось, а дыхание потяжелело. Любовь, судьба, счастье. Невольно Адам бежал от этих слов, как люди бегут от прокаженных. Вонь инквизиторских застенков и многочисленные потухшие женские глаза ещё в девятнадцать отбили всякое желание связывать свою судьбу с кем-то. Адам даже пошёл в писари, чтобы отвертеться от роли мужа и остаться неприкаянным на этом свете. Отцу такое решение пришлось не по душе и он, заручившись поддержкой друзей, засунул Адама в ведьмоловы, ставя того начало отвратительно пахнущей кровавой дорожки.

Сейчас же Адам подумал, что он просто выполнил долг и некто, кто наблюдает за всеми ними, решил, что это исполнение – блестящее.

– Дорогой мой, может это всё и к лучшему? – Спросила тётушка, подцепив одну карту. – Если бы тебя не сослали, то ты бы её не встретил.

Голос тётушки звучал так, будто Адам не просто встретил ту самую, а уже сделал предложение и привёл в выделенный старостой дом. Слабая улыбка загорелась на лице. Некоторые коллеги по инквизиторскому делу давно обзавелись семьями. Смотря на них, хмурых, но не одиноких, Адам даже немного завидовал и злился. Завидовал тому, как молодые и не очень девушки приходят в главное здание, чтобы передать обед с ужином. Злился из-за лицемерия и какой-то душевной чёрствости. Как они вообще могли каждый вечер ложиться с одной женщиной в кровать, когда накануне они измучили другую?

Неужели их не мучил запах крови и слабое, но всё же существующее чувство вины? Или проблема была в нём?

Адам посмотрел на родственницу. Тётя, дяди, племянники и племянницы слишком сильно влияли на его жизнь. Не исключено, что их взгляд на мир не сделал из Адама того, кого так отчаянно хотел увидеть отец.

– Единственное, что дурно – характер у неё тяжелый. – Тётушка закусила щёку со внутренней стороны, прерывая размышления. – Не просто тебе будет.

Она могла и не говорить. Адам сам это прочитал в карточной круговерти. Сложный характер, тяжёлое прошлое, неприятное настоящее и тёплое, удачливое будущее. И ведь всё должно произойти в тот момент, когда он войдёт в её жизнь.

Поджилки задрожали. Хоть кого-то, по-настоящему, он сможет спасти из мрака окружающего мира.

– Жизнь у неё не сахар. – Пробормотал Адам для того, чтобы не то поразить тётушку своим мастерством, не то укрепить эту мысль в своей голове.

– А у кого она вообще сахар? – Тётушка не поразилась. Радость схлынула с неё, а взгляд стал уставшим и немного скучающим. Она получила добрые вести, и этого оказалось достаточно, чтобы сбить весь интерес. – Дорогой мой, страдают даже короли.

Но кому до них есть дело? Один вариант – страдать в замке, будучи окруженным прислугой и деньгами, а другой – страдать, не имея даже медяков для покупки краюшки хлеба. Его суженая была ближе ко второму варианту. Люди на картах хмурили лица, играючи улыбались, благосклонно клонили головы. Адам с лёгкостью читал свою судьбу, которая так легко перевернулась.

– Знаешь, я вообще считаю, что с твоими данными ходить в холостяках – грех. – Тут же сказала тётушка, переворачивая настрой беседы. Её рука ласково погладила плечо Адама. – Расслабься. Ты сделал всё что мог. Теперь отпусти всё старое и начни жизнь с новой страницы. Передай наше наследие.

Адам смущенно закашлялся, не выдержав ехидного взгляда тёти. Ей нравилось вести эти разговоры, из раза в раз загоняя племянника в краску. И пусть Адам помнил, что его одиночество – это осознанный выбор, а не набор случайных совпадений, на душе у него всё равно было неспокойно. Разговор о его личной жизни постоянно всплывал на семейных обедах.

– Меня немного пугает, что ты заинтересована в моём браке сильнее, чем я.

– Что поделать? Ты не торопишься жить как нормальные люди.

Кончик губ полез вверх. И это Адаму говорила вдова, трижды похоронившая мужей. Тётушка никогда не признавалась вслух, но Адам смутно догадывался за каждой гибелью стояли определённые обстоятельства, далёкие от законных и естественных.

Знающие люди поговаривали, что тётушка одной силой мысли способна заставить чужое сердце навеки остановиться или призвать град посреди солнечного дня. Ничего из этого Адам никогда лично не видел, но все же чувство собственной неполноценности на фоне более талантливой родственницы всплывало время от времени.

Веселье быстро схлынуло. Тело забила мелкая дрожь.

– Когда я уйду, моё место займёт ведь Авель, да?

Собственный голос прозвучал тихо и жалко. Мысленно Адам отмотал время назад, прикидывая – а не поздно ли попросить прощение и уговорить отца всё вернуть? Едва ли в мире существовали такие слова, способные смягчить сердце старого главы Божьего Дома, но если Адам приложится лбом пару раз к кончикам его сапог и, быть может, найдёт в себе силы для унизительного поцелуя земли, отец всё-таки отменит принятое решение?

– Мне не нравится то, о чем ты думаешь. – Тут же холодно заявила тётушка.

Адам вздрогнул.

Черную книгу матери он прочитал от корки до корки, но там не было и намёка на чтение мыслей. Или всё было видно по его лицу?

– Если моё место займёт Авель, то жизнь пленниц станет ещё хуже! Нет, тётушка, мне надо всё исправить. Может, ты подскажешь, что нужно сказать, чтобы отец…

– Даже не думай!

Сердце упало в желудок. Очень редко тётушка кричала, но когда это всё же происходило, Адам понимал – дело дрянь.

– Но если он получит власть…

Это не был голос зависти или ревности к младшему брату. Адам поймал себя на мысли, что он с радостью отдал бы все сокровища мира, лишь бы Авель был если не хорошим парнем, то просто нормальным человеком. Его, юнца без щетины, боялись даже опытные слуги отца, повидавшие всякого. Что стоит говорить о несчастных ведьмах, которые попадутся в его руки?

– Дорогой мой, – тётушка снова заговорила глубоким, томным голосом. – Ты действительно думаешь, что Авель будет так себя вести?

Её глаза замерцали, и Адам понял – на его младшего брата у родственников имеются конкретные планы. Быть может, в вещах тётушки даже припрятана специальная кукла с куском волос.

Грудь заныла опять. Стоило одной проблеме разрешиться, как Адам нашёл новую.

– Архивы! Уверен, отец возьмётся за них и пройдется по всем моим оправдательным приговорам!

Ужас сжал глотку. Не выдержав, Адам поднялся с места и начал мерить гостиную быстрыми шагами. В голове мерцали различные мысли. Тщетно Адам пытался вспомнить хоть чей-нибудь адрес и имя. Не вышло. Память, изощренная человеческая привилегия, действовала странно: Адам мог поклясться, что помнил каждый больной взгляд и каждое увечье, но не помнил даже намёка на имена. Не говоря уже об их домах. Многочисленные жертвы бессмысленной охоты просто перемешались в его глазах, став одной единственной девушкой.

Адам попытался сосчитать на пальцах количество выигранных им дел, но в голове всё сбивалось и перемешивалось. Считая чужие увечья, Адам то и дело сбивался со счёта.

– Нужно что-то сделать! Я уверен, оправданных схватят опять и снова начнут допрашивать!

«Повезёт, если выживет хотя бы половина»

– Если они не дуры, то давно сменили имена и место жительства. – Тётка равнодушно покачала головой. Адам сглотнул. Не всегда он понимал родственную жестокость по отношению к другим, не сильно везучим ведьмам. – Поэтому об этом больше не думай. Это не твои заботы.

– Но тётушка!

Адам хотел сказать многое: рассказать о своем беспокойстве, ещё раз попросить повлиять на отцовское решение, глупо пошутить… Но ладони тётушки сомкнулись на его щеках. Родственница, не мигающее, посмотрела прямо в глаза.

– Всё это больше не твоя забота, дорогой мой. Со следующей недели у тебя начинается совершенно новая жизнь.

Она говорила так твёрдо и уверенно, что невольно Адам кивнул. Голос родственницы звучал со всех сторон, теплым воском заползая в уши. Вырезанный из орешника крестик начал нагреваться, оповещая о колдовстве, но Адам даже не сопротивлялся. Он позволил чужой силе избавить себя от тяжести страха и сомнений.

– И ты проживёшь её достойно. Так, чтобы все наши предки тобой гордились.

Ладони отпустили его лицо, и Адам шумно выдохнул. Он только заметил, что задержал дыхание.

Тётушка фыркнула и подошла к стене. Маленький материнский портрет оказался в её руках. Сердце Адама бешено застучало.

– Только не говори, что…

– Она сопроводит тебя. – Грустно посмотрев на портрет, родственница всучила его в руки растерянного Адама. – Ты можешь с ней говорить, если захочешь. Пусть её компания станет для тебя утешением.

Адам открыл рот, но тётя его тут же закрыла и неторопливо пошла к банке с чаем. Закрыв ту плотно, тётушка обернулась и посмотрела на племянника:

– Таким будет мой подарок. Забирай чай и портрет. Спрячь их с черной книгой. Боюсь, ты ещё не скоро сможешь хорошенько закупиться. И да, больше не возвращайся в этот город. Карты говорят, если ты ещё раз сунешь сюда нос – случится страшная беда.