Текст книги "Есть такая профессия...(СИ)"

Автор книги: Vladarg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Поезд дал гудок и отправился со станции. Тепло, хорошо, в купе тихо, только дети сидят рядышком и болтают о чем-то, я не прислушиваюсь, только смотрю в окно. Вот ведь, думала, что война уже отпустила меня, а она вона как. Всего только поезд, но возвращаются картины, встают перед глазами… За окном заснеженные поля, а, кажется, что сейчас в купе войдет Машенька и позовет на обход. Сколько я таких полей повидала…

Вот и станция, в глубоких раздумьях даже не заметила, как пронеслось время. Что ж, пора на выход. Вышли на перрон, десятки детей и взрослых вызывают улыбку, Гермиона смотрит немножко виновато, что такое?

– Родители за барьером, они маг… Люди.

– Правильно, малышка, все мы люди, с палкой или без.

Вот и ее родители, вполне обеспеченные на вид люди. Смотрят с волнением на счастливую дочь, я чуть прижала малыша к себе, чтобы не чувствовал себя одиноким.

– Мама, папа, разрешите вам представить мою наставницу – целителя Помфри, – гордо заявила девочка.

Внимательный взгляд коллег, открытый взгляд им навстречу. Минут пятнадцать хвалила Гермиону, отчего та стала совсем бордовой. «Я горжусь своей ученицей». В этом взгляде так много, что не описать словами – гордость, счастье… Нет таких слов. Настала минута прощания. Жестом остановила шагнувшего отца ученицы.

– Не мешайте им, коллега, – тихо попросила.

Не буду подслушивать, как они прощаются, это очень личный процесс, почти интимный. Дети привыкли друг к другу за это время, поэтому им тяжело расставаться. Вот, обнялись, прижались друг к другу. Сколько в этом детской наивной нежности, прелесть просто.

Гермиона отправилась с родителями, а мы – домой. В пустой до этого момента дом. Нужно было многое купить, поэтому, переодевшись и оставив вещи, мы отправились в город. Елка, потому что какое же Рождество без елочки? Продукты и много-много украшений. И началось самое важное в этом празднике…

– Гарри, сейчас мы будем наряжать елочку, чтобы она была красивой и радовала глаз.

– А как мы будем это делать?

– А вот смотри…

Глаза застилает от гнева на Дамблдора – как так возможно с ребенком поступать? Никогда не праздновавший в семье Рождество, никогда не получавший подарков… Да я б такого опекуна своими руками задушила.

Гиппократ прислал сову, улыбнулась и пригласила его к нам.

– Ну, что тут у вас? – густой и какой-то теплый бас заполняет комнату.

Целитель сразу же находит общий язык с ребенком и начинает помогать, давая мне возможность заняться готовкой. Нужно приготовить традиционные английские кушанья, но я готовлю и русские, можно же себе позволить, правда? И выйдя с кухни, чтобы посмотреть на мужчин, поражаюсь – как они органично смотрятся вдвоем, как одна семья… Я просто замерла, любуясь этим зрелищем.

А потом у нас было шумное празднество, много подарков, счастливые глаза малыша и необыкновенные – Гиппократа. Волшебная ночь и волшебные дни каникул. Впервые я чувствовала такое счастье…

***

Сегодня вечером я… Казалось бы, конец января, обычный день, но этот день значит очень много для меня. Сегодня день такой. Весь день я отвлекалась, но пришел вечер и можно поплакать. Сегодня пала Блокада… Блокада, унесшая столько хороших мальчишек и девчонок. Доченька моя… Слезы заливают глаза, я наливаю спирт в стакан. Перед глазами встают их лица. Варенька… Машенька… Сколько вас я видела, сколько раненых стонали под чуткими руками хирурга.

Я сидела и плакала, а память подсовывала картины… Одна страшнее другой… Наши вагоны, полные детей и раненых солдат, которые не могли без слез смотреть на детишек, переживших ту страшную зиму. Их доставляли по «Дороге Жизни» и сажали в наш поезд. Детки не могли сами ходить, не могли иногда даже говорить – маленькие скелетики…

А что они рассказывали, девочки плакали навзрыд… Все война проклятая… Я не дожила до окончательной Победы, но этот день для меня стал очень важным. Перед глазами вставал любимый город до войны и в первые дни, бомбы, падающие на улицы, зенитки и звукоуловители… Лица, лица, лица…

В дверь вбежал малыш Гарри, откуда только, ему давно полагается спать. Обнял своими ручонками, прижался и шепчет что-то… А слезы бегут по щекам. Что ты шепчешь, малыш?

– Не плачь, мама, мамочка, не плачь… – От этих слов я аж задохнулась. – Все будет хорошо, мама, мы же вместе!

– Как ты здесь оказался? Почему не в постели?

– Я почувствовал, что тебе плохо, – шепчет малыш.

Конец слезам, похоже. Гиппократ ввалился в камин, и ученица вбежала… А, вот оно что, малыш перебудил всех.

– Что случилось, Поппи?

– Сегодня годовщина важного дня…

– Оттуда?

– Оттуда.

И он просто обнял меня, а дети приткнулись с боков и замерли. Так тепло стало… А потом Гиппократ что-то сделал, и появилась сначала музыка, а потом и песня. Песня на русском языке. И от нее слезы снова потекли по лицу, а потом я начала подпевать…

»…Мы помним с тобою сквозь годы

В разрывах сплошных горизонт,

И как из промерзших заводов

Шли грозные танки на фронт.

Душе не давая сгибаться,

Мы верили – с нами страна.

Ведь мы же с тобой ленинградцы,

Мы знаем, что значит война.

Мы знали отчаянье и смелость

В блокадных ночах без огня,

А главное – очень хотелось

Дожить до победного дня…»**

На этих словах я в голос разрыдалась, будто выплакивая из себя войну, а дети и Гиппократ просто молча поддерживали и ничего не говорили.

Потом мы просто сидели, и я рассказывала. Рассказывала, как воют пикирующие самолеты, как взрывы качают санитарный поезд. Рассказывала об окружениях, прорывах и съедавшем душу страхе. Я рассказывала им о людях, прекрасных людях, которых забрала проклятая война. Но дети отказались уходить, поэтому сидели и слушали, а Гарри только прижимался крепче, а Гиппократ смотрел с таким пониманием…

– Я никому не скажу, мама, – необычайно серьезный малыш, сегодня окончательно ставший сыном.

Комментарий к Высочайшее уважение к жизни

* Фотоосветительная авиабомба, ФОТАБ – авиационная бомба, создающая мощную кратковременную световую вспышку.

** Песня из фильма “Мы из Блокады”, исп. Герман Орлов, сл. М. Дахие, муз. В. Плешак

========== Обращаться к ним за помощью и советом ==========

– Девочке очень важно, чтобы ее любили. Не за что-то, а просто за то, что она есть.

– Но мы…

– А как часто вы говорите ей это? Как часто хвалите? Она талантлива, очень талантлива, но ей не хватает простого родительского «мы тебя любим». Детям очень важно это слышать, им мало просто знать, понимаете?

– Я, кажется, понимаю вас, – проговорил мистер Грейнджер.

– Она ребенок и заслуживает счастья. Не когда-нибудь там, в будущем, а сейчас. Здесь и сейчас. Учиться девочка еще успеет, а вот быть счастливой…

Мы жили каждым днем, каждой секундой, потому что завтра может и не настать. «Завтра» за эти годы стало чем-то эфемерным, не воспринимаемым. Многие из нас не планировали дальше, чем на день, хотя мечтали… «Вот война кончится и…» Сколько волшебства было в этих мечтах! Даже мир, в котором я сейчас живу, не сравнится с теми нашими мечтами. В холодных теплушках, в качающихся вагонах, под обстрелами и бомбежками, мы мечтали о будущем, где будет много хлеба с маслом, яркое солнце и никаких врагов. Мы мечтали о семьях и детях…

Я говорила с Грейнджерами, жестко говорила, не как наставница, а как врач. Они не имеют права лишать дочь детства! И я думаю, что они поняли. По крайней мере с каникул девочка вернулась сияющей, просто светящейся от счастья и какой-то спокойной. Как будто случилось что-то, что примирило ее с окружающей действительностью. Но тем не менее ум от девочки никуда не делся, и это я поняла, когда она пришла ко мне, сказав только: «Спасибо, наставница». И столько было в этом простом «спасибо», что я не выдержала и обняла девочку.

Все происходящее заставило задуматься – почему я зову детей малышами? Ведь там были дети, в том числе и в этом возрасте, дети, которые работали на заводах, дети, которые выживали под бомбами, голодали, но защищали близких – их всех мы не называли малышами. Почему же тогда Гарри и Гермиона мной воспринимаются такими? Не знаю… Возможно, это оттого, что вокруг мир, и мирное время мной воспринимается иначе, возможно, от чего-то другого, но мне совершенно не хочется думать над этим вопросом. Как есть, так есть.

Зелья и регулярные физические нагрузки оказывают свое влияние – я уже точно не шарик, фигура подтянулась. Детям очень понравились лыжи, и, пока лежал снег, мы с радостью уходили на лыжах в маленькие походы. А потом счастливые и раскрасневшиеся пили горячий чай. Гиппократ часто присоединяется к нам, по-моему, он в мою сторону неровно дышит, впрочем, время покажет.

Началась учеба, начались сюрпризы… Сначала новости – близнецы Уизли отчислены, что хорошо, родители их оштрафованы, может быть, вобьют немного ума в своих отпрысков. Рональд, который поразил меня своей нечистоплотностью, отселен в отдельную комнату, чтобы заразу не разносил, вши у него обнаружились, его брату вменено в обязанность следить за чистотой чемпиона. Минерва злилась на свой факультет, который так подвел ее… Да, но в казарме такое только каленым железом выжигать. Нам здесь только тифа и дизентерии не хватало. Как вспомню, как мы с педикулезом боролись в полевых условиях… Да, было время.

Во второй половине года не случилось ничего необычного. Дети привыкли к чистоте и проверкам, даже руки мыли своевременно и все – не понравилось, значит, обследование на яйца гельминтов. Ну и спокойнее стали. По отзывам, тот же младший Малфой значительно тише себя ведет после курса глистогонного. Или впечатлился, или это гельминты так влияли, делая мальчика нервным и агрессивным. Вполне возможно, кстати. Другие носители богатого внутреннего мира, для которого они были внешней средой, тоже значительно спокойнее стали. Хм… Это наводит на мысли. Кажется, Северус что-то подозревает, вон как дергается от моего взгляда. Надо бы с ним поговорить, что ли, но как к нему подойти – не знаю пока.

***

Так, это что такое? Иду я по коридору второго этажа, а там на полу мои малыши сидят. Обнялись и рыдают. У меня внутри аж оборвалось все от такого зрелища. Это не капризный рев ребенка, не плач обиженного дитя, это отчаянные, рвущие душу рыдания. Сколько таких я уже слышала за эти годы. Их ни с чем не спутать… Кто посмел?

– Что случилось, дети? – я присела рядом, обнимаю рыдающую пару.

– Про-ф-ф-фес-с-сор С-с-не-йп, – прорыдала Гермиона.

– Умер? – Отрицательный жест, дети даже рыдать перестали. – Ранен? – Снова отрицание.

– Давайте-ка вставайте и пойдем со мной, – привычным жестом влила умиротворяющий бальзам в оба дрожащих тела.

Пока шли до Больничного крыла, дети практически успокоились и были уже способны связно разговаривать. Напоив обоих теплым чаем с шоколадом и зельями, начала расспрашивать. Хм… В общем-то картина ясна. Северус не удержался в рамках и начал оскорблять детей, причем нашел же к кому прицепиться… Но это мне не нравится, что-то с ним нехорошее происходит, видела я подобное уже, только не помню, с чем это связано. Первое желание вскрыть зельевара я с трудом, но подавила. Врач не должен поддаваться эмоциям, да и вскрыть всегда успею.

– Так, дети, сейчас раздеваемся и ложимся в кровати. А я схожу, пообщаюсь, – спокойно сказала я уже успокоившимся детям. – Вы поспите, отдохнете, а там и поговорим, хорошо?

– Да, мама, – прошептал Гарри, а Гермиона просто кивнула, соглашаясь, девочку еще немного трясло.

Я свела две кровати вместе и уложила Гарри и Гермиону, которые буквально ластились к рукам, что же им наговорил-то такого этот «ужас подземелий»? Дети смогли передать только в общих чертах, настаивать я не решилась, пусть сначала успокоятся, переживут это. Войны нет, а вот действия у меня такие, как будто она до сих пор дышит в затылок. Скольких я уже вот так успокаивала после похоронки… Ладно, пора.

– Барбара, посиди с ними, хорошо? Не надо оставлять детей одних.

– Да, мадам, не волнуйтесь, все будет в порядке.

Умная девочка, хорошая. Все понимает, что для врача немаловажно. Пора и мне. С собой взяла зелья и снова подавила желание взять малый хирнабор*. Все-таки, инстинкты** – штука сложная и разумом подавляемы не всегда. Вздохнула и пошла искать Северуса. Или у него застарелая травма, или нашему зельевару, как говорят танкисты, гаубица в башню попала. Не приведи Господь, если второе, тут все-таки школа.

Северуса я нашла в кабинете зелий, он выглядел сильно обозленным и каким-то дерганным. Поэтому первое, что я сделала, прямо сходу – иммобилизовала зельевара и наложила диагностическую группу заклинаний. Не глядя на его перекошенное в гневе лицо, я считывала параметры, мрачнея с каждым откликом. Мне совершенно не нравится то, что я вижу, причем это не паразиты, их я исключила в первую очередь. Непохоже и на проклятье, зельевар не имеет внутренних повреждений, но вот отклик его мозга – это что-то очень сложное, я такого еще не видела. Не уверена, что могу понять, о чем речь.

Диагностика – штука всегда сложная, в отличие от хирургии, в которой все просто: залез, увидел, отрезал, а тут… Я задумалась и наложила специальный комплекс чар. Северус пытается сопротивляться, но против науки и полевой медицины не попрешь. Читала я тут намедни в одной книжке про опыты с целью создания послушных людей, так вот очень похоже. Нет, тут я не справлюсь. Подняв мистера Снейпа заклинанием, я оттранспортировала его в Больничное крыло, где находится специальный камин, позволяющий перемещать подобных пациентов.

На лицах попавшихся навстречу учеников читалась, в основном, радость. Беспокойства не было даже на лице старосты его факультета, что само по себе многое говорит о Северусе и его поведении. Я, конечно, многое видела, но такого точно не должно быть. Вот и камин… Взглянув на Барбару, увидела ее кивок и шагнула в Мунго вслед за пациентом.

***

– Что тут у нас? – заинтересованно спросил целитель Джонсон, к которому Гиппократ направил Снейпа.

– Странный ответ на диагностику, коллега. Объективно, приступы немотивированной агрессии по отношению к детям, резкая смена настроения, не вполне адекватное, с моей точки зрения, поведение.

– Агрессия словесная или?.. – еще более заинтересовался целитель, накладывая специфические чары.

– Словесная, но среди детей отмечаются нервные срывы, что недопустимо в школе.

– А, так это тот самый Северус Снейп! – улыбнулся целитель.

Улыбка его была несколько злобной, видимо, он слышал о зельеваре и вряд ли что-то хорошее. Я задумалась, не было ли ошибкой привлекать именно этого целителя? Однако, похоже, коллеге Сметвику виднее, поэтому решила просто подождать результатов. А коллега Джонсон внезапно стал очень серьезным, он раз за разом налагал какие-то незнакомые мне чары, и все больше напрягался. Закончив, целитель посмотрел на меня тяжелым взглядом, да так, что я сделала шаг назад.

– Что же вы не распознали-то… – начал говорить коллега, но потом что-то сообразил. – Ох, извините, вы же тогда медиведьмой были, чего ж это я…

– Что случилось, коллега?

– На профессоре целый комплекс проклятий. Тут, видимо, и дети постарались, но основа, та, которая делает его агрессивным – в очень специфическом заклятии, относящимся к магии света.

– То есть накладывал тот, кто специализируется в… – начала я и осеклась, увидев кивок.

– Ему можно помочь?

– Можно, – кивнул целитель. – Часа через четыре будет, как огурчик.

– Зеленый и в пупырышках? – не удержалась я, развеселив коллегу.

Северуса забрали специалисты, а я села и задумалась. Подчеркнуто светлых у нас всего ничего. Первый, кто просится – это арестованный директор, допросы которого идут не первый месяц. Следует, видимо, сообщить в местное НКВД… Никак не привыкну к этим названиям. Хотя, как говорил один милый старичок: «ГПУ есть ГПУ, как его не назови». Да… Память моя, память…

Решила не ждать, а вернуться в школу. Там Барбара одна, а детей много. Вернувшись, посмотрела на спящих детей и пошла к директору. Надо же известить человека, что сегодня зельеварение надо отменять.

По школе уже ползли слухи… О! Каких только версий я не услышала, пока шла к директору. И то, что зельевар оскорбил Поттера, а я в ответ ему отрезала все выступающее, и то, что злая я решила снизить градус агрессивности зельевара известным способом… В большинстве своем сплетники сходились на том, что Северус по возвращении сможет петь высоким тенором и отлично танцевать. Казарма есть казарма, достоверность и скорость распространения слухов, конечно… М-да…

– Северус Снейп где-то получил светлое проклятье, чем и объяснялась его агрессивность, целители работают.

– Светлое, значит… Спасибо, Поппи, вы мне очень помогли, – задумчиво проговорил директор.

Комментарий к Обращаться к ним за помощью и советом

* Набор хирургический операционный малый

** Родительский инстинкт – один из основных инстинктов живых существ, обеспечивает выживание и развитие потомства. Доказанно не зависит от связки биологический родитель-потомок.

========== Независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения ==========

Северус после выписки старается не попадаться никому на глаза. По его просьбе занятия по зельеварению веду я еще недели две. В таких случаях давить нельзя, нужно подождать, пока он сам будет готов к разговору. Гарри и Гермиона всюду ходят вместе, тот случай с зельеваром сплотил их, дав почувствовать поддержку друг друга. И вот иду я к подземельям, потому что целитель обязан уметь варить зелья, когда слышу голос. Это был голос кого-то из детей второго-третьего года, потому я снизила скорость, осторожно завернув за угол. Подросток стоял посреди коридора и что-то вещал окружившим его детям первого курса, по-моему. Я прислушалась…

«Грязнокровки», «уничтожить», «рабы» – какая знакомая песня. Только там были не «грязнокровки», а «унтерменши». Остальные слова в точности… Молокосос еще, ничего не видевший в жизни. Выскочив из-за угла, я схватила за ухо маленького нациста.

– Ах ты, маленький убийца, – прошипела я. – Значит, ты готов убивать людей за то, что они отличаются от тебя? Ты готов пытать, унижать и получать удовольствие от этого?

Я волокла этого нациста к директору, находясь в крайней степени ярости, и рассказывала ему. Рассказывала о сожженных городах, о том, как воет мать по убитому сыну, о том, как выглядят дети после концлагерей, и про штабеля голых трупов. Совершенно не сдерживаясь, я говорила про то, как горит санитарный эшелон, как кричат ночами дети, не в силах выдержать возвращающихся кошмаров, как выглядит амбар, в котором сожгли всю деревню. Никогда не подумала бы, что встречу эдакий гитлерюгенд здесь.

Войдя в кабинет директора и, кажется, прервав какое-то совещание, я закончила речь для юного нациста.

– Раз ты готов видеть на своих руках кровь невинных людей, то тебе не место среди нас, даже дикие звери не в состоянии напасть на детеныша, потому ты – хуже, значительно хуже дикого зверя! – я повернулась к директору, и он отшатнулся от меня, потому что в моих глазах сейчас полыхала война и боль миллионов людей. – Директор, нацистов в школе быть не должно. Прощение по отношению к маленьким зверям не доведет ни до чего хорошего, как показала Вторая мировая война, потому я требую исключения этого нациста из школы и полного запрета этой идеологии.

***

Опять паломничество в Больничное крыло – сезонные респираторные заболевания. А к весне потянутся, наверное, и другие специфические… М-да. Зелье на самом деле убирает симптомы, но проблема никуда не девается, ибо вопрос иммунитета остается. Детям нужны витамины, а младшим еще и пригляд. Зимой в замке холодно, несмотря на значительно улучшившуюся ситуацию в гостиных. Дети выскакивают, конечно, не в чем мать родила, но зачастую очень легко одетыми. Далеко не все подумали о том, что в феврале в Шотландии достаточно холодно, не наши минус сорок, но тоже ничего хорошего. Предложила устраивать уроки физической культуры – занять подростков спортом. Пока снег и лед – лыжи, коньки, хоккей опять же. Дети волшебников о хоккее и не подозревали, многим понравилось. Азартный спорт, хоть и не для девушек, конечно, но ту же агрессию гасит.

Время идет, бежит время… Вот и Снейп смирился с тем, что от меня никуда не денется. Жертва самолечения, как оказалось. Ну, хоть здесь Дамблдор нагадил только косвенно – подсунул мальчику книгу специфическую, когда тот по любви неразделенной страдал. И этот недалекий упрямец решил вылечиться от метки, ну и от влюбленности своей. Ментальным заклинанием. В Мунго, когда это выяснилось, целители по стенкам съехали. Что ему стоило обратиться к специалисту, что это за страсть к самолечению?

Поговорили мы с ним за бутылкой крепкого алкоголя. Сам себе жизнь испортил, сначала возведя влюбленность в абсолют, а потом почти сведя себя с ума заклинанием, действие которого не особо и понимал. Ну, хоть сейчас понял. Мертвых надо отпустить, пусть идут.

– Поппи, вы не понимаете, как я ее люблю… любил! Я не могу жить… так…

– Северус, отпусти ее, ты же сам держишь ее и мучаешь обоих. – А перед глазами, как живая, доченька, солнышко мое… – Отпусти Лили.

– Да при чем тут Лили… Я говорю о Марлин… Ее убили незадолго до Лили вместе со всей семьей, я… я даже узнал поздно… – Глухие рыдания, от которых веет страшной болью.

Странно, все считали, что Северус любил Лили, а оно вона как… Ради подруги, которую, как теперь оказалось, боготворил. Ну и смерть Лили стала для этого мальчишки тем камнем, что переломил хребет. Он сломался… Ну да ничего, и не таких вытаскивали, он у меня еще научится улыбаться.

Вроде бы пришел в себя, как выговорился. Северусу ведь даже выговориться было некому. Это, дорогие мои, очень плохо, когда совсем один. Ну вот теперь посмотрим… Привела его к детям, настороженно смотрящим на принесшего им столько боли зельевара, а потом успокаивала всех троих. И осознавшего, что он наговорил, Северуса, и моих малышей, обладающих самым сильным волшебством в мире – умением сопереживать. Это умение намного важнее зелий, чар и палочек. Намного.

***

Вот и весна пришла… Респираторные заболевания сменились циститами и прочими радостями любительниц посидеть на холодном. Сколько с ними ни разговаривай, а любовные томления по весне медленно переходят в проблемы при мочеиспускании, и я не гонорею имею в виду. Зелья для этого, конечно, есть – проблема-то возникла не сегодня, но приходится каждой читать лекцию на тему репродукционной системы и вреда для нее от отсутствия мозгов.

Эльфы доложили, что стирают младшего Уизли регулярно и принудительно, могу засвидетельствовать – девушки в Большом зале от него уже не шарахаются. Интересно, у него мозги-то хоть появятся? Принимать пищу начал аккуратнее, все-таки умница моя ученица – правильный подход нашла к поросенку. Она как видела его характерный застольный этикет – отправляла на глистогонку и в клизменную. Двух раз хватило, значит, чему-то учиться мальчик способен. Нацисты местные утихли, и больше выпадов на тему расы и чистоты крови я не слышала, что очень хорошо. Все палачи тоже когда-то были детьми…

Ой… Прилетела сова, принесла письмо. Гиппократ приглашает на прогулку. Весна, значит, даже у него, ну так и что? Пойду, конечно, али я не человек? Выдала Барбаре инструкции, Гермионе пропедевтику, Гарри присоединился к девочке, чего я, в общем-то, ожидала. То есть суббота, дети заняты, Барбара при деле, ученики отдыхают и гуляют, а я… Я тоже гуляю.

– Здравствуй, Поппи, – улыбается незаметно подошедший целитель.

– Здравствуй, Гиппократ, – как-то рефлекторно получился легкий книксен, как в молодости.

Неужели я волнуюсь? Такое ощущение, как будто мне вновь четырнадцать: балы, юнкера и счастливое будущее… Хочется петь и танцевать. Да, я тоже рада его видеть. Так, хирург, собралась, ты же офицер! Хотя очень приятно…

– Разрешишь мне сюрприз? – с улыбкой поинтересовался Гиппократ, и в ответ на мое смущенное кивание мы аппарировали, оказавшись в каком-то парке.

Гиппократ ненавязчиво поддерживал беседу, а мы гуляли. Гуляли по аллеям, и так спокойно было на душе, так хорошо. Однажды у меня было подобное ощущение, году в сорок втором, кажется. Поезд отвели на переформирование и ремонт, и у нас была целая неделя тишины. Зимний лес, тишина и будто бы нет войны. Как сейчас… Там у нас не было времени думать о весне, любви, хотя девчонки влюблялись, конечно, дело-то молодое. Просто такая жизнь у нас там была. Сегодня «жив», а завтра – «жил». Хорошо, что нет войны, но чего-то я совсем растаяла, а этот змей-искуситель привел меня в ресторан, причем явно не для волшебников. Помог раздеться и усадил за стол, а я оглянулась вокруг и почувствовала, как глаза становятся мокрыми. Просто слезы потекли по щекам, и я ничего не могла с собой сделать. Я будто оказалась в детстве…

Резные стулья, огромное зеркало у входа, персонал в русских национальных одеждах, самовар… Русские надписи вокруг. Как в детстве… Будто бы не было революции, гражданской и Отечественной. Я не выдержала и расплакалась, как девчонка, а Гиппократ обнял меня как-то совершенно естественно и закрыл от всех. А слезы все текли и не хотели останавливаться. Вокруг были люди, которые просто отводили взгляд от нас, может быть, Гиппократ отводил им глаза. До сих пор я даже не представляла себе, как соскучилась по Родине, по дому, по «родным березкам»… Как-то успокоившись и вытерев слезы при такой доброй и теплой поддержке мужчины, я тихо поблагодарила его и принялась изучать меню.

А дальше я просто получала удовольствие. Полузабытый борщ, пироги, даже, как сейчас говорят, «хит» сорок первого года – пельмени. Это блюдо неожиданно появилось в армии, когда немцы стояли под Москвой. И хлеб, и мясо, да и готовится быстро. Говорят, что рецепт взяли у кого-то из северных народов и на их языке «пельмень» – это «вареное ухо». Но эти уши спасли тысячи бойцов, да и нас тоже.

Трапезу я бы не назвала изысканной, скорей, она была простой, но эта простота была во сто крат ближе моему сердцу, чем изысканные французские кушанья. Краем уха слыша русскую речь, кушая наваристый борщ, я чувствовала, как внутри становится тепло и приятно, как уходит стылый холод войны и ожидание очередной бомбежки. Оказывается, это жило во мне все это время. А вот от десерта я отказалась… Мне вдруг захотелось того десерта, о котором мечталось. Самого вкусного и сладкого, который я очень люблю, потому…

– Принесите черного хлеба, масла и сахара, пожалуйста, – сказала я, забывшись, по-русски.

Юный официант в косоворотке умчался, чтобы появиться с затребованным и с сильно пожилым мужчиной, лет, наверное, восьмидесяти. Диагностировать его я не решилась, просто оценила по ощущениям. Он присел за соседний столик и смотрел, как я отрезаю кусок от буханки, мажу его толстым слоем масла – с полпальца, наверное, и посыпаю сахаром. Мужчина поднял голову и посмотрел на меня с таким пониманием, что я снова расплакалась. Да что со мной такое сегодня!

– Присядьте с нами, – сказал Гиппократ, поймав взгляд мужчины. – Угощайтесь.

Тот лишь мотнул головой, а потом заговорил. Тихо так и проникновенно. По-русски.

– Знаешь, дочка, ты в войну должна была быть совсем несмышленышем, да только это не подделать, это прожить нужно. Я вот смотрю на тебя и вижу, что ты прожила все это, вобрала в себя, теряла и терялась сама. Я вижу в тебе ту войну… Отпусти ее, дочка, прогони и живи дальше.

– А как? – с тоской в голосе протянула я.

– Не знаю, дочка, не знаю… Но пусть твой мужчина тебе поможет. Не надо смущаться, я же вижу, как он на тебя смотрит. Живи, девочка. За всех, кого мы потеряли, живи!

Старик поднялся и ушел, не оглядываясь, а я сидела, устремив взгляд в пустоту, и только слезы катились по моим щекам.

========== Посвятить сохранению и укреплению ==========

Чувствуется запах весны в воздухе, что настраивает на романтический лад. Вот не думала, что после всего во мне еще может возникнуть романтическое настроение… Об Альбусе нет никаких вестей, да и кто я такая, чтобы меня информировали об этом? Скоро закончится год, дети разъедутся на каникулы, будет у меня месяц тишины с сыночком.

Кстати, о сыночке, почему глаза на мокром месте? Неужели, как и Гермиона, перенервничал из-за экзаменов? Ученице пришлось зелья споить и спать уложить, пригрозила отшлепать – так удивилась, что выпила без пререканий. Смешная она иногда.

– Что случилось, Гарри? – села я рядом с ребенком.

Прибежал ко мне, слезы по щекам текут, в руках пергамент. Взглядом спросила разрешения, взяла, читаю. Ребенка только к себе прижала и читаю. Сириус Блэк сподобился письмо написать, крестный называется. Как я подсознательно ожидала – общие фразы, нежелание встретиться, замаскированное словами типа «опасно», «невозможно» и тому подобное. Понятно, в общем. Как был инфантильным шалопаем, так и остался, зачем ему эта ответственность, а малыш плачет, потому что его предал тот, кого мальчик считал близким. Дети в этом возрасте очень жесткие – или белое, или черное. Не может – значит, не хочет, не хочет – значит, предал. Да… С детьми работать непросто.

– Ты меня не оставишь, – шепчет куда-то в подмышку.

– Глупый, нет, конечно, – улыбаюсь ему, и он в ответ только теснее прижимается. – Теперь мы навсегда семья.

Очень ребенку мамы не хватало. Тяжело сиротой жить, особенно в детстве… Господи, как же мне без этого, оказывается, плохо-то было. Семья. Ребенок. Много лет об этом думать было некогда и незачем, а вот только теперь понимаю. Дернулся – это он заметил лежащую Гермиону, забыл, что самому плохо, и кинулся к ней. Самоотверженный и верный.

– Мама, что с ней? – В глазах почти паника.

– Переучилась твоя Гермиона, пришлось зелье принудительно вливать, – по-доброму улыбаюсь я.

– Она не… – начинает ребенок, но замолкает, разглядывая спящую девочку. – А она согласится?

– С чем, сыночек?

– Ну… – покраснел весь. – Быть моей Гермионой?

– А это от тебя зависит, Гарри, от того, как ты себя с ней поведешь.

***

Скандал у нас тут был феерический. Иду я, значит, по коридору, а навстречу мне Хагрид. Ну, Хагрид в замке – явление нечастое, но ничего экстремального в этом нет, если бы не сочащиеся кровью куски мяса, которые этот большой косматый мужик тащит с собой. Вот это уже странно и непонятно.

– Хагрид, а куда это ты мясо несешь? – тактично интересуюсь я у полувеликана.

– Так… эт-та… того… Пушка кормить, – смущается Хагрид.

Интересно, что это за Пушок такой, думается мне. И пошла я с ним, значит. Интересно мне, дуре, стало. Ну и… Удовлетворила свое любопытство. Вроде бы не юная девчонка уже, пора бы начинать логически думать. За неприметной дверью на третьем этаже сидит громадная такая… Трехголовая собака. Пока собака питалась, я приходила в себя, душа-то в пятки убежала от такого-то страшилища.