Текст книги "Операция "Эдемский сад" (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== Глава 1. Ветер перемен. ==========
20 – 23 июля 2015 года.
Молчание было абсолютным и красноречивым. Все поглядывали на Барри Мэйсона, привычно занимающего место председателя собрания, но тот тоже молчал и лишь рассматривал причудливость фигуры отражаемого в столешнице света. В Лэнгли дождило, за окном звучала размеренная капель, и только её приглушенная барабанная дробь и редкое поскрипывание стульев заполняли тишину. Было раннее утро, и ещё не все, срочно поднятые из постели, успели добраться. В первую очередь, отсутствовал Рэйф Чамберс, первый заместитель начальника отдела специальных операций при ЦРУ. Он не был завсегдатаем встреч в этом кабинете. Обычно здесь единолично царствовал Барри, руководитель ближневосточного направления. И с переменным успехом, насколько это было возможно в вверенном ему одиннадцать лет назад регионе, неплохо справлялся.
Мэйсон, невысокий мужчина с очертившимся брюхом и высокими румяными залысинами в поредевших русых волосах, помнил не одно похожее срочно созванное совещание. И, казалось бы, должен был чувствовать себя вполне комфортно. Но дело было в том, что все предыдущие годы он работал под руководством своего старого друга, с которым разделял не только общую историю, а и – что самое главное – методы. Узнать недавно назначенного Рэйфа Чамберса в похожей обстановке ему ещё не приходилось. И Барри Мэйсон ощущал по этому поводу волнение, а вместе с ним и остро режущую боль в желудке. Чертова язва.
Он придвинул к себе стакан воды и сделал два жадных глотка. В коридоре послышались тяжелые шаги, дверь открылась, и вошёл Галоп. Так Рэйфа Чамберса прозвали в ЦРУ отчасти из-за его внешности: длинное, грубое лицо, с массивной челюстью и рядом крупных желтоватых зубов, проглядывающих из-под широких губ, что напоминало лошадиную морду. Но в большей мере за его манеру действовать торопливо, грубо, часто без должной подготовки и осторожности. Именно это Барри Мэйсона наиболее в нём не устраивало.
– И что это такое, а? – сразу сорвался на крик Чамберс. Многие из присутствующих вздрогнули, выдернутые из дремы. – Объясните мне, сукины вы дети, что это такое?!
Двумя длинными шагами он подошел к столу и обрушил на него тонкую папку с грифом ЦРУ на верхней стороне. Изнутри по инерции наполовину выскользнул листок. Мэйсон постарался рассмотреть его содержимое и негромко кашлянул, пытаясь ненавязчиво призвать Галопа к вежливости и снижению тона. Но тот распалялся всё сильнее:
– Вот это, по-вашему, качественная работа? 32 человека! 32 курда убито и 104 ранено. Блестяще! Теперь ждать ответной атаки в отмщение за своих? Где? В Ираке? Иране? Сирии? Или где-нибудь на наших улицах?!
– Прошу, садитесь, мистер Чамберс, – примирительно заговорил Барри, указывая на свободное кресло. – Давайте спокойно разберемся.
– Давайте разберемся, как так получилось, что турецкая группа прохлопала подготовку теракта. Давайте разберемся, кто на самом деле за ним стоит, потому что турецкие власти уверяют, что исламисты. Но те почему-то необычайно скромно отказываются брать ответственность на себя. Давайте разберемся со вспыхнувшей на юге охотой на полицейских. Этой ночью убили уже двоих! Давайте разберемся с протестом под нашим консульством в Дамаске.
Рэйф Чамберс выдвинул предложенное кресло и грузно на него упал, подсунул к себе папку и с размаху ударил по ней ладонью. Звук получился глухой, но громкий. Несколько человек снова вздрогнули.
– Что у нас по турецкой группе?
– Основная в Анкаре, – тихо ответил Барри Мэйсон, оглядывая пустующие места. Он не любил начинать подобные встречи в отсутствие своих работников. То, что Галоп жил неподалеку и владел дорогой мощной машиной с личным водителем, не означало, что каждый из задействованных мог добраться так же быстро. Эта встреча не была назначена заранее и новость о ней всем пришла одновременно, в начале пятого утра. Опаздывающих стоило дождаться, но указывать стоящему выше него заносчивому Чамберсу Барри не стал. И продолжил: – Трое в консульстве, семеро в офисе представительства. Из них один техник, трое аналитиков, остальные – бойцы оперативной группы.
– Руководитель?
– Вызван к послу, скоро выйдет с нами на связь.
– Ключевые агенты?
Барри Мэйсон удивленно вскинул брови и перевел взгляд на сидевшую рядом с ним встревоженную руководительницу турецко-сирийского направления. Та едва заметно передернула плечами и осторожно посмотрела на Рэйфа Чамберса. Он повторил требовательнее:
– Ну же! Кто незаменим в группе, а кого мы можем безболезненно отозвать?
– Сэр, я настоятельно не советую производить какие-либо рокировки. Это едва ли…
– Я пока не спрашивал Вашего совета, Барри, – сухо оборвал его Галоп. – Ваши ребята в Анкаре едва ли справляются, это точно. Давайте мне имена и досье!
Мэйсон беззвучно открыл и закрыл рот, развел руками и откинулся на спинку кресла. Слово взяла Дайна Уоттс. Она придвинулась ближе к столу, сложила перед собой руки – Барри видел, как она до побелевших костяшек вцепилась пальцами в собственные локти. Уоттс была фанаткой своего дела, болезненно худой и не по годам осунувшейся женщиной. Она могла казаться кроткой в общении, но была абсолютно безудержной в своей непосредственной деятельности.
– Ключевых в звене трое. Софи Варгас, большой специалист по востоку. Была завербована на первом курсе арабской филологии Стэнфордского университета. Знает турецкий и многие диалекты арабского, приняла ислам; латинского происхождения, а потому весьма органично растворяется среди местных. Работает в Анкаре четыре года, наработала большую и надежную базу информаторов среди местных властей и террористических ячеек.
– Н-да? – недовольно встрял Чамберс, пока Дайна Уоттс переводила дыхание. – Что ж её большая и надежная база информаторов ничего не сообщила об этом?
И он дважды ткнул пальцем в папку перед собой.
На виске Уоттс различимо взбугрилась вена. Она шумно вдохнула и выдохнула прежде, чем ответить:
– Их сведения были неточными и неполным, мы не смогли ими воспользоваться.
– Славно. Дальше.
– Фердинанд Блэйк. Руководит оперативной группой, больше десяти лет в регионе. Эксперт по местности, имеет широкую сеть связей в правительстве, силовых структурах, частных военизированных формированиях и тюрьмах. Свободно владеет турецким и сиро-пакистанским диалектом арабского. И наш главный в Турции, Энтони Фауэлер…
– Э, нет-нет-нет! – вскрикнул Чамберс и замахал перед собой руками. – Этого вон из обоймы.
– Сэр, и всё же нам лучше не торопиться с такими кадровыми решениями, – настойчиво продублировал свою позицию Барри Мэйсон, но Галоп метнул в него свирепый взгляд и процедил:
– Я сказал: глава представительства возвращается в Вашингтон. Он обосрался. Я не позволю ему продолжать размазывать своё дерьмо по Анкаре. Найдите ему замену.
***
Вентилятор медленно поворачивал свою сплющенную круглую голову из стороны в сторону, и по приколотым к доске листкам и приклеенным стикерам-запискам проходила волна шевеления и шороха. Слух удивительно заострился на мерном ритме вращения лопастей; происходящее вокруг – телефонные звонки, голоса, шаги, стрекотание компьютерных клавиатур – не достигало сознания Софи Варгас. Она стояла во внутреннем коридоре их офиса, скрестив руки на груди и привалившись плечом к стене, и пристально наблюдала за тем, как за распахнутой дверью в конце коридора Энтони Фауэлер собирал в своём кабинете вещи.
Она не могла точно определить, что по этому поводу чувствовала. С одной стороны, всё своё время в Анкаре она провела под его началом и многих своих успехов достигла именно под его руководством. За это была благодарна и из-за этого, наверное, ощущала какой-то слабый привкус сожаления. Энтони Фауэлер в целом был неплохим начальником. Порой даже казался своеобразным другом. Но часто бывал упертым ослом, и это в конечном итоге его погубило. Их группе, естественно, не предоставляли официального отчета о причине его отстранения, но та была очевидной: Суруч.
Семь недель назад Софи впервые сообщила о готовящейся среди курдов провокации, и пусть тогда не могла предоставить каких-либо деталей, до сих пор считала, что Фауэлер не имел никакого разумного права от неё отмахиваться. Три недели назад она указала ему на несколько потенциальных целей, которые считала весьма вероятными, но глава представительства снова проигнорировал отчет. Чуть более недели назад, узнав от своего источника в полицейском управлении о санкционированной поездке группы курдов из Стамбула для реконструкции храма, прежде оккупированного исламистами, она внесла и это событие в список возможных целей и обвела красным, но Энтони снова заявил, что она основывается на шепоте ветра. Эта его формулировка «шепот ветра» своей поэтичностью и претенциозностью допекала Софи Варгас давно, и неделю назад окончательно стала поперек горла. Тогда она знатно прооралась на начальника, за что едва не оказалась сосланной в визовый центр консульства. И вот вчера в полдень взрыв прогремел именно там, где она предсказывала, в толпе готовящихся к переходу границы курдов. Три с половиной десятка людей погибло. Больше ста оказались с травмами разной степени в больницах.
Софи хотелось войти в кабинет и ядовито сказать, что пресловутый «шепот ветра» оказался правдивым, и что она была правой, что они могли предотвратить этот жестокий маневр, но она оставалась стоять у стены, скрестив руки на груди.
Люди совершали ошибки – людям нужно было принимать за них наказание. Но то едва ли состояло в ублажении её собственного самодовольства.
Никогда раньше она так отчетливо не видела, насколько медлителен и излишне осторожен Фауэлер. Но теперь понимала, что им в Анкару требовался кто-то, не боящийся действовать. Пусть они и значились юридической консультативной фирмой при посольстве, они не были дипломатами, ищущими мирный выход из любой ситуации. У них были кулаки и были полномочия пользоваться ими при необходимости, но Фауэлер слишком боялся замарать руки.
Так, она некоторым образом ждала назначения нового главного. В надежде, что тот будет чуть более решительным, и их деятельность из пассивного сбора информации переродится в её практическое применение. И в то же время, она несколько опасалась нового человека. Она не хотела оказаться отстраненной. Объективных причин отсылать её вслед за Фауэлером не было, но таковым было её видение, и оно вполне могло не совпадать с мнением нового начальника. У него могли быть свои взгляды на кадровую политику или и вовсе своя готовая группа, а Софи Варгас очень не хотелось оказаться не у дел. Она слишком тщательно работала, слишком многое отдала этому назначению, слишком высокую цену за него заплатила, чтобы смириться.
Ей было всего восемнадцать, когда её завербовали – ещё несмышлёный ребенок, страдающий юношеским максимализмом и склонный к радикальному разделению мира на исключительно белое и непроглядно черное. Она не знала полумер и стремилась содрать с напыщенных лиц своих взрослых коллег их надменные улыбки, а потому с самого первого дня работала на износ. Софи Варгас начала в Лэнгли как аналитик ближневосточного направления и именно там в сентябре 2001-го встретила новость о событиях в Нью-Йорке и о падении третьего самолета на Пентагон всего в нескольких милях от них. Её знание языков и многих диалектных вариаций, а также культурно-исторической базы региона дало ей место в срочно сформированной специальной следственной группе, нацелившейся в самое сердце Аль-Каиды. Она преимущественно отслеживала и трактовала перехватываемые сообщения и телефонные разговоры, а когда в 2004-м и 2005-м годах в Афганистане и Пакистане случилось несколько важных арестов, Софи Варгас была направлена туда в составе экспертной группы, помогавшей в проведении допросов.
Те проходили грубо, грязно и не всегда эффективно, часто с преждевременной смертью заключенного. Этот опыт немного сгладил остроту восприятия Софи; постепенно она приняла, что силы добра вовсе не белые, а запятнаны красным, а силам зла не чуждо человеческое. Продолжать так она не смогла, и на следующие два года спряталась в офисное отчуждение консульства в Тегеране, но зимой 2008-го заскучала и снова спешилась. Какое-то время она мигрировала по европейским и северо-африканским представительствам, помогая в отслеживании и нейтрализации ячеек Аль-Каиды. А в конце 2010-го, когда вспыхнувшие в Египте и Йемене революции и разгоревшиеся в Сирии и Ливии гражданские войны положили начало «Арабской весне», Софи была направлена туда. Она провела несколько месяцев в Дамаске, а потом перевелась в Анкару, где остро нуждались в специалисте по северокурдскому языку.
И здесь она нашла то, что искала давно и уже отчаялась найти – своё место. В относительно мирной и европеизированной Турции отсутствовало то, чего Софи Варгас наиболее не любила в своей прежней полевой работе – беспрерывная пальба и доминирование грубых, неотесанных военных. В Анкаре ей удавалось гармонично сочетать полевую и аналитическую работу перед экраном компьютера. Тут её ценили, как эксперта, а так, она получала должную долю власти над происходящим в представительстве; и её больше не считали слишком молодой или глупо идеализирующей окружающий мир. Годы до назначения в Анкару перетрясли её между острых камней, сбив её в что-то плотное, цельное, разумное.
В Турции Софи Варгас наконец стала тем агентом, которым всегда стремилась быть – без лишних ошибок, без эмоциональных срывов, без нравственных конфликтов. Отказаться от этого она была не готова.
***
Трава путалась вокруг ног, будто силясь его ухватить; обрыв стремительно приближался. Он бежал на пределе сил, подталкиваемый инерцией спуска с холма. В голове гулко пульсировала кровь, в легких растекалось сдавливающее жжение, каждый вдох был маленькой победой, каждый шаг – обрывком боли. Воздух был влажным и соленым, ещё хранящим ночную прохладу, он обволакивал его взмокшее тело и пытался протиснуться в прилипшие к шее, щекам и лбу волосы. Густой хвойный запах сменил пыльную горечь оставшейся позади проселочной дороги.
Джайлз Хортон преодолел последний отрывок своего забега несколькими широкими шагами и, оказавшись на самом краю, резко остановился и пошатнулся, неловко вскинув руки. Внизу, в десяти метрах под сбитыми носками его старых кроссовок голодная синяя вода, пенясь и гремя, набегала на черные валуны. В её переливах ослепительными вспышками отражалось утреннее солнце.
Привычно в сознании сформировался ядовитый призыв прыгнуть, но в такие моменты воля к жизни захватывала полную власть над телом и выставляла между Джайлзом и прыжком невидимую, но непреодолимую стену. В его работе – жизни – слишком часто хотелось и ещё чаще выпадали возможности подохнуть, но вырабатывался неотменимый инстинкт выживания.
Он наклонился, прислушиваясь к рваному ритму своего сердца, и запустил пальцы в волосы, темной влажной тенью свесившиеся вокруг лица. Кожа пылала жаром, обжигающими полосками по ней стекали капли пота, их соленый привкус собирался на губах, между зубов скрипела пыль. Перед глазами вместо волнующейся воды проплывали разноцветные пятна. Впервые на эту пробежку он вышел 20 ноября 2014-го и теперь, 245 пробежек спустя не наблюдал основательного прогресса. Неудивительно, что он оказался выброшенным. Бесполезный поломанный кусок безвольного мяса. Джайлз прочесал пальцами спутанные пряди, с силой сжимая голову между ладоней и закричал.
Ему оставалось только догнивать на свою ветеранскую пенсию, в полном одиночестве в незаконченном доме на отшибе городка Гвалала, спрятавшегося в прибрежной сосновой зелени севернее Сан-Франциско. И ждать, когда его существование покажется кому-то в неизбежно сменяющейся власти невыгодным или опасным, и в его дверь постучатся стволом пистолета.
***
Звонок Дайны Уоттс застал Барри Мэйсона, когда тот снимал со спинки кресла пиджак, готовясь уйти. Пришлось задержаться. Дайна явилась спустя несколько минут, привычно не выдерживая паузы между стуком в дверь и её открыванием.
– Насчет Анкары, – сообщила она с порога, немного скривившись, будто после совещания тремя днями ранее эта тема стала для неё особо болезненной.
– Проходи, садись, – отозвался Мэйсон, поправив переброшенный через локоть пиджак и продолжая стоять.
Уоттс к радости Барри тактично отклонила приглашение и перешла к сути.
– Джайлз Хортон, – коротко проговорила она и вопросительно качнула головой.
– Бывший глава отделения в Кабуле? – уточнил Барри Мэйсон, но на самом деле совершенно точно знал, о ком была речь. Да и сам о нём уже вспоминал.
Джайлза в управлении в первую очередь знали по успешно проведенной операции «Копьё Нептуна», он сыграл весомую роль в нахождении и организации убийства бен Ладена. За такие заслуги имя Хортона в ЦРУ произносили с восторженным придыханием, а на седьмом этаже и в администрации он был на особом почете. Но Барри Мэйсон помнил его ещё задолго до этой своеобразной славы.
В 2002-м, за два года до своего назначения главой всего ближневосточного отдела в центре специальных операций, Барри занимал пост главного шпиона в Кандагаре. На тот момент он провел в Афганистане 16 лет, первые несколько из них припали на завершение Афганской войны против СССР. Мэйсон знал регион как свои пять пальцев, имел множество ценных контактов с моджахедами и даже с начавшей своё становление под его бдительным взглядом Аль-Каидой. А потому, когда в его поле зрения попал паренек из армейской разведки и начал предоставлять точные и своевременные данные, которых очень часто у самого Барри и его группы не было, Мэйсон удивился и заинтересовался.
Джайлзу Хортону на тот момент было двадцать четыре, два из которых он отслужил в США на базе сухопутных войск, затем прошел переподготовку, и его первым назначением оказалась самая горячая из тогда полыхавших на земном шаре точка – Афганистан, подвергшийся вторжению Америки в ответ на теракты 11 сентября. Он был высоким и долговязым, с мощной шеей, узким лицом и пристальным темным взглядом, под которым даже Мэйсону порой становилось не по себе. Завербовать амбициозного Джайлза Хортона тогда для Барри не составило труда.
Он полноценно перешел в ЦРУ в 2004-м, как раз после того, как Барри получил новую должность в штаб-квартире, и получил от нового руководителя ближневосточного направления Мэйсона огромный кредит доверия. И Хортон никогда не подводил. Он принадлежал к тем, кому судьбой было велено стать агентом – одиночка, зубастый и упрямый, беспринципный, бесстрашный, изобретательный. Отличный тактик, тонкий психолог, крепкий боец.
Так было до прошлой осени, после которой некоторые заговорили, что Джайлз теряет сноровку. Барри в это не верил.
– Почти год он зализывал раны дома в Калифорнии, – ворвался в размышления Мэйсона голос Дайны Уоттс. Он тряхнул головой, прогоняя застелившую глаза пелену воспоминаний. – Но какое-то время уже рвется обратно в бой. У него зуб на исламистов после их откола от Аль-Каиды.
– Да, – согласился Барри. – И думаю, этот зуб заметно заострился после октября. Вот только… – он выдержал задумчивую паузу и добавил заметно тише: – Он старой школы. Из тех, кто не по нраву нынешнему Белому Дому.
Дайна Уоттс метнула быстрый сосредоточенный взгляд на висевший за креслом Барри портрет Президента. Барак Обама был известен – и потому не популярен в силовых кругах – благодаря своей политике прекращения пыток и улучшения условий содержания задержанных террористов. В 2009-м он весьма публично предпринял попытку закрыть Гуантанамо и с тех пор довольно чутко следил за деятельностью спецслужб.
После случившегося в Кабуле в октябре Барри очень не хотел подставлять Джайлза Хортона, но выбора не оставалось.
========== Глава 2. Что имеет значение. ==========
29 июля 2015 года.
Самолёт, снижаясь, описывал плавные круги над аэропортом. В иллюминатор виднелись то зеленые лоскуты возделанных полей, то серые соты застроенных кварталов, то алые разводы гор. Джайлз Хортон поерзал в кресле и поправил плотно обхватившую голову бейсболку. В назначениях он так привык выглядеть как можно менее похожим на американца, что теперь в образе калифорнийского туриста ощущал себя предельно некомфортно.
Почти неделю назад ему позвонили и пригласили в «спальный район» Вашингтона, где у входа в до боли знакомое здание его ждал настолько же хорошо знакомый Барри Мэйсон. Ему допекал рискующий полыхнуть по-крупному исламистско-курдский конфликт, и вот теперь Джайлз обычным рейсом с пересадкой в Мюнхене прилетел в Анкару.
Он сидел в кресле туристического класса и пытался унять дрожь в руках. Посттравматика играла злую шутку с его психикой и телом. В левом боку от лица и до колена пылала фантомная боль, в ушах стояло дребезжание бьющегося стекла. Дома, просыпаясь от этого сна, он что было мочи бежал к океану, а затем долго тренировался на берегу. Но в несколько часовом перелете бежать было некуда, и Хортона накрывало с головой. Чтобы отвлечься, он изучил всех видимых ему с места соседей по самолёту и бортпроводников; перечитал от корки до корки два глянцевых рекламных журнала, воткнутых в кармашек впереди стоящего кресла; трижды вставал и выходил в тесный туалет, где умывался холодной водой и долго смотрел на себя в зеркало.
Эхо Кабула преследовало его, но он надеялся, что выбьет кол колом.
Назначение главным шпионом в Турцию подвернулось ему, когда он наименее верил в своё возвращение в ЦРУ и наиболее в нём нуждался. Джайлз Хортон замечал за собой, что в Гвалале медленно, но основательно сходил с ума. Он растолкал по всем углам оружие и всерьез задумывался над созданием чего-то вроде мемуаров, его перестало интересовать окончание строительства дома и совершенно не раздражала размокающая в дождь грунтовая подъездная дорожка – чего в прежние увольнения с ним не случалось. Прежде он болел этим домом, а теперь мечтал из него сбежать. И вот он оказался в Анкаре.
Посадка была мягкой и быстрой, самолёт побежал по взлетно-посадочной, замедляясь, а за окном стремительно проносилась стеклянная глыба аэропорта. Турция встретила его жарой и солнцем, прячущимся за слабой дымкой на располосованном белесыми следами реактивных двигателей небе. Джайлз прошел паспортный контроль, вместе с небольшой сумкой своей ручной клади обогнул таможню по зеленому коридору и вышел наружу, где выстроились ряды желтых такси и туристических автобусов.
Хортон коротко осмотрелся и зашагал к парковке. Он нашел нужную ему серебристую Тойоту-седан посередине стоянки, там где каждое место было занято автомобилем и между ними едва можно было протиснуться. У Тойоты, упершись в её радиаторную решетку ногой и откинувшись на капот, стоял загоревший коренастый мужчина в солнцезащитных очках и арафатке, обернутой вокруг шеи.
Завидев Джайлза, мужчина спешно вынул изо рта зубочистку, которую лениво пожевывал и встал на обе ноги. Он протянул для пожатия квадратную мясистую ладонь и тихо произнес:
– Добро пожаловать, сэр.
Они сели в машину, салон которой оказался заполненным густой липкой жарой и царапающим запахом гретого пластика. Встретивший Хортона агент торопливо повернул ключ зажигания, включил кондиционер и выкатился с парковки. Уже на шоссе, когда из воздуховодов перестала вытекать обжигающая лава, и по взмокшей спине побежал холодок, они переглянулись.
– Меня зовут Фердинанд, – сказал коренастый в очках. – Можно просто Фер. Я командир оперативной группы. Рад встрече с Вами. Очень наслышан.
Джайлз отвернулся к катящемуся за окном пейзажу – сухая пожелтевшая трава, зеленые деревья, соревнующиеся в высоте со столпами электропередач, и редкие белые дома с рыжей черепицей крыш. На горизонте виднелась желтоватая пыльная дымка.
– Хреновое качество для агента, – ответил Хортон, кривя губы. – Быть узнаваемым.
Фер Блэйк – Джайлз всего несколько дней назад просматривал личные дела отдаваемой ему в распоряжение агентуры – хмыкнул. Он пробарабанил что-то пальцами по рулю и добавил:
– Но Вы ведь только среди своих известны.
– Никогда не знаешь, кто действительно свой, а кто нет.
– Резонно, – со смешком согласился Фердинанд и к радости Джайлза замолчал.
Здесь всё было иначе: другой климат, другая природа, другие люди, машины, архитектура и даже небо. После Афганистана – и, в первую очередь, после восьми недель в госпитале и 250 дней дома – Хортону нужно было приложить особые усилия, чтобы быстро приспособиться. Но так или иначе, это была его стихия, и как только он оказался в этой Тойоте, дрожь в руках бесследно исчезла.
***
Для полуденного намаза Софи Варгас привычно уединилась в их небольшой служебной кухоньке. Здесь в щели между шкафчиком и холодильником с приносимыми командой обедами она хранила свой свернутый коврик, всегда омывала руки в раковине и на некоторое время отбрасывала все свои заботы, уединяясь со Всевышним.
Коллеги по турецкому офису давно приучили себя не воспринимать это чем-то из ряда вон выходящим, но поначалу – как и все, встречавшиеся Софи по работе – очень терялись. Некоторые особенно негативно настроенные и отождествляющие мусульман с террористами, пытались её образумить разговорами или помешать физически. Мешали молиться, толкали, воровали коврик и платок, которым Варгас покрывала голову для молитвы, высмеивали. Но к собственному удивлению Софи за годы на Ближнем Востоке узнала, что практика принятия ислама среди работников посольств, агентов ЦРУ и даже некоторых военных вовсе не была такой уж редкостью. Так, словно здесь ислам становился кристально чистым, терял ту негативную коннотацию, которую имел в Штатах, где быть мусульманином означало постоянно сталкиваться с предвзятым, враждебным отношением к себе.
Дома Варгас предпочитала скрывать своё вероисповедание, она не хотела лишних вопросов или догадок. Она молилась редко и тайком, прячась от родителей в нечастые увольнения к ним. Мама умерла, продолжая верить в то, что её Софи преподаёт литературу и английский по программе помощи ООН бедным восточным регионам. И это горько щемило где-то за ребрами. Папа в последнюю их встречу два года назад сказал, что понимает, что именно она негромко бормочет за запертой дверью, и спросил, чем на самом деле она занимается в Турции. Но Софи, конечно, не смогла ответить честно. И была вынуждена с отвращением к себе повторить одну и ту же многолетнюю ложь.
Такова была реальность спецслужб: о том, что кто-то был агентом ЦРУ близкие узнавали лишь после его смерти.
Коран Варгас изучила ещё в юности, заинтересовавшись арабским языком. Но уже в назначении на Ближний Восток обнаружила успокоительную, медитативную магию в повторении молитвенных строк, в голосе имама, в плавных молитвенных движениях. Обычно Софи молилась дома или на работе, но по пятницам всегда ходила в мечеть. В ней и неспешной прогулке обратно домой после Варгас черпала силы.
Закончив с последним, четвертым ракаатом, Софи оттолкнулась от пола и встала. Она не была уверена что непременно верила в Бога, скорее в выполнении предписаний Корана и в соблюдении графика намаза находила ту упорядоченность и самодисциплину, которой остро не хватало в работе. Здесь легко было забыть о распорядке сна и еде, потерять счет времени или чашкам кофе. Ислам в понимании Варгас был не о служении Аллаху, и уж точно не о джихаде, а о ведении простой благочестивой жизни. И с переменным успехом ей это удавалось.
Софи спрятала коврик, заварила себе чай и с парующей чашкой в руках подошла к окну. Снаружи вдоль проспекта толкалась автомобильная тянучка, несколько уличных торговцев из фруктовых лавок и ларьков с мороженым поднимались с колен после молитвы; на летнюю террасу кафе обернутый белым передником официант в красной феске с покачивающейся кисточкой вынес большой металлический поднос, уставленный сладостями; неспешно под полуденным солнцем шли прохожие.
***
В Анкаре Джайлз Хортон не находил ничего знакомого. Вместо обветшалых домов глиняного цвета с плоскими крышами и зарешеченными окнами были бетонно-стеклянные высотки, окрашенные в белый и розовый фасады отремонтированных старых домов, резные двери, большой шар, повисший на верхушке телевизионной вышки где-то впереди, шпили башен мечети. Вместо замусоренной обочины и перемешавшихся в единый хаос старых машин, людей, собак и коров были чистые светлые автомобили, дороги с разметкой и работающими светофорами, отгороженными тротуарами и подземными переходами. Вместо сухих уставших мужчин в национальных одеждах и женщин, безмолвными, безликими тенями в темной парандже следующими за ними были пестро одетые в штаны и шорты, платья и сарафаны, оголяющие плечи и ноги выше колен прохожие обоих полов. Вместо серой пыли и высохших кустарников были пышные кроны сочной зелени на деревьях, ровно выстриженные газоны и клумбы. Вместо старых европейских и российских машин с самодельными надписями «такси» на боках были одинаковые желтые корейцы со светящимися шашками на крышах. Вместо выгоревшей, обрисованной, клочьями выдранной рекламы были видеоборды и яркие растяжки над дорогой.
Здесь ощущался совершенно иной настрой. На светлокожих европеоидных туристов никто не оборачивался. Раствориться в толпе тут было невообразимо легче.
– Офис в самом центре, – спустя почти полчаса молчания в пути, сообщил Фердинанд Блэйк. – Тут много международных компаний, сетевых магазинов, популярный среди туристов торговый центр. Рядом станция метро – очень удобно, когда дороги настолько загруженные. Наше прикрытие – аутсорсинговая консалтинговая компания при юридическом отделе посольства.
– Как далеко от офиса само посольство?
– Всего в миле ниже по бульвару Ататюрк. Приехали.
Фер толкнул пальцем рычаг поворотника, замедлился и свернул в узкий переулок под прямоугольной глыбой сплошного стекла. На первом этаже была пиццерия и сетевой магазин одежды «Колинз», рекламный щит на углу сообщал, что на третьем этаже работают языковые курсы. Тойота прокатилась в густой тени между зданиями и нырнула в низкий заезд на подземную парковку.
– У нас отдельный лифт с доступом только по личному пропуску, – осторожно пробираясь между оставленными машинами и широкими столпами, продолжил Фердинанд. Колеса взвизгивали на гладком цементном покрытии, после яркого солнечного света снаружи паркинг казался черной дырой, из которой фары выхватывали бамперы других автомобилей и стершиеся указательные стрелки на полу. Встав на свободное место сразу рядом с дверью, ведущей к лестнице и лифтам, Блэйк заглушил двигатель, но прежде чем отстегнуть ремень и выйти, кивнул головой на стоящий рядом черный Рендж Ровер.
