Текст книги "Афера (СИ)"
Автор книги: Topsyatina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Афера
https://ficbook.net/readfic/735395
Автор:
Topsyatina (https://ficbook.net/authors/288261)
Фэндом:
Tokio Hotel
Пейринг или персонажи:
Том/Билл, Пери/Мира, Пери/Ксави
Рейтинг:
NC-17
Жанры:
Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Детектив, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения:
OOC, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП
Размер:
Макси, 82 страницы
Кол-во частей:
22
Статус:
закончен
Описание:
молодой человек получает странное письмо, в котором упоминается о его отце, которого он никогда не видел, но догадывался, что это одна знаменитая личность...
Публикация на других ресурсах:
Обязательно спросить!
Примечания автора:
здесь написано про поиски самого себя, как обрести семью и раскрыть несколько тайн глобальной аферы, которую наблюдала вся страна...
Эта идея проторчала в моей голове всего 5 дней, а потом, посреди ночи, я проснулась и начала строчить, поняв, что терпеть уже не могу...
Содержание
Содержание
Пролог
Ребёнок известных родителей
Дневник
Поездка в Танну
Заальбург-Эберсдорф
Прощание с Мирандой
Руперт Хайм
Архив
Йена
Неприятные новости
Вечер памяти
Дедушка
Ночь
Чёрная полоса
Зима
Ошибка
Шаги
Бабушка
В Баварию
Конец поисков
Ответы на все вопросы
Итог
Пролог
Пролог
* – популярная газета
Когда мне было 14 лет, я прочитал одну историю. Она была о двух людях... Страшная, грустная. Этот текст оставил большой отпечаток, впечатлил меня.
В школе был свободный урок, на который нужно было принести материал и написать эссе со ссылкой на него. Обязательное условие – это известный текст (ситуация, факт) и интересный. Я рылся в интернете и нашёл его. Статья в «Die Welt»* меня буквально шокировала уже с первых строк. Там говорилось о двух весьма известных людях, молодых мужчинах. Билл Бохнер и Томас Толлер. Один был известным спортивным обозревателем и бывшим спортсменом – Том. Он играл в баскетбол и теннис, но решил стать журналистом. Комментировал матчи и работал в новостях, потом ушёл в газету, чтобы путешествовать по странам. Был помолвлен с Себилой Оренгт, но так и не женился. Я отдельно искал про неё информацию. Как оказалось, она ему изменила и вышла замуж за кубинца. Сейчас живёт с мужем и тремя детьми на Кипре. Билл происходил из знатной семьи. Он был режиссером. Его знали чуть ли не во всём мире. Брюнет снимал настолько откровенное кино, что прославился своей эпатажностью. Кстати, выглядел соответствующе. Чуть больше 5-ти лет жил вместе с известным рэпером.
В статье было сказано, что встретились они случайно, Тому было 25, а Биллу 23. Бохнер увлекался хоккеем, они столкнулись на матче, Том взял у него интервью. Они стали встречаться через какое-то время. Этого никто не ожидал, но пара стала популярна. Они выступали за введение закона об однополом браке, проведения гей-парада (или парада свободы) в Берлине. Но не из-за этого в целом к ним пришла бешеная слава – Билл снял революционный фильм «Политика правды». Там они играли вдвоём, но эпизодические роли. Фильм о гее, который стал президентом одной из стран Европы (вымышленной), устроил буквально переворот в социуме и был идолом современности. Его любили и ненавидели. Он делал то, что порицалось в других странах и наоборот, что восхищало. Стал значимой фигурой. Его прозвали мессией. Но убили за то, что он гей. С его смертью страна пришла в упадок, и всё вернулось на свои места, как было до него... показано это в фильме настолько реалистично, настолько живо и правдоподобно, что я захотел жить в той стране, хотел быть там, хотел, чтобы у меня был такой президент. Естественно, мир словно взбунтовался. Нашлись довольные и недовольные. Церковь отреклась от фильма (главный герой трактует Библию иначе) и от Билла, чему он был не рад, даже подавлен. Правительство Германии сперва лояльно отнеслось к этому творению, но из-за политических дебатов они разделились. Кто-то был категорически против и хотел даже выгнать режиссёра из страны, а кто-то оставался равнодушен. Бохнера подвергли критики 35 стран, во многих фильм даже запретили, но его мало что волновало. Он был с Томом... сказка закончилась тогда, когда Толлера уволили. Их решили просто выжить из страны, потому что посчитали позором иметь «такие дарования». В их защиту выступили люди, устроили митинги, но это не помогло. Билла сравнивали чуть ли не с Гитлером. Прошло 3 года, их ещё не вытурили из страны, но они по-прежнему сидели без работы, без достатка, к тому же, парням продолжали докучать. Нашёлся один активист, Хедвиг Барнс, политик, который угрожал им, оскорблял, унижал, всячески издевался и постоянно упоминал, что «нескончаемо несчастен по поводу того, что в его прекрасной стране родился изверг, изгой, гнилой человек, который продублировал позор великого военачальника, вновь втоптав страну в грязь». Германия разделилась. Появились те, кто ненавидел Барнса. Билл продолжал существовать, жить в нищете. Последней каплей стало публичное выступление Хедвига, где он предлагал ввести смертную казнь и уничтожить псевдо патриота. Билл убивался два месяца. Правительство, конечно, даже рассматривать не стало это предложение, но в прессе ходили слухи о скором нововведении. Барнс начал лично угрожать. Он приехал к ним домой, провёл беседу, уехал, а на следующий день выступил вновь с публичным надругательством над этими людьми. Тем же вечером домой к Биллу и Тому приехали журналисты, но никто не открыл дверь. Наутро нашли предсмертную записку, где было сказано, что они так больше жить не могут и им не остаётся другого выхода. В квартире творился жуткий беспорядок, все стёкла и зеркала были побиты, мебель перевёрнута, на полу пятна крови. Все личные вещи находились там, а тел не было. Следы на полу говорили о том, что они покончили с собой, потому что чётко выделялись их контуры, лежавшие вместе. Расследование ничего не дало. Соседи утверждали, что был шум, что били вещи и слышались крики, как будто кого-то резали. Потом плачь, похожий на вой, и тишина. Германия сошла с ума от этого известия. Билл Бохнер и Том Толлер покончили с собой. Дело закрыли через 3 года, осудив Хедвига Барнса, предъявив ему обвинение по статье «Доведение до самоубийства». Дали 8 лет лишения свободы. Но тела так и не нашли. «Политика правды» получила несколько премий. Билл посмертно удостоился звания «Лучший режиссёр современности». Этот фильм, как ещё 3 из-под его пера, сподобились государственной награды. Талант Бохнера признали только после смерти гения. О нём написано множество статей, пособий и даже книга, изданная другом семьи. Билл стал достоянием государства, достоянием современного мира, им восхищались и жалели о такой утрате. Спустя несколько лет было написано несколько книг и снято пару фильмов по мотивам жизни и любви двух мужчин. Один из них, «Безвыходность», получил Оскара.
Когда я прочитал эту статью и все остальные, связанные с этими людьми, то зарыдал. Взахлёб, скуля и лежа головой на столе. Мне казалось, что ничего ужаснее быть не может. Они погибли, когда мне было 6 лет. Я просмотрел все фильмы Билла, потратив на это всю ночь... и плакал. Как оказалось, не зря. Через 4 года, в своё 18-тилетие, я узнал, что они являлись моими родителями.
Ребёнок известных родителей
Ребёнок известных родителей
Меня зовут Вильперт Трюмпер, но друзья называют меня Вил или Пери. Я рос с матерью, но она меня не любила, была холодна и иногда не замечала. Мне было невдомёк, что такое любовь, семейное тепло, счастье. Отца не было. Она говорила, что он бросил её. В принципе, было не интересно, если он предал нашу семью. С годами, смотря на мать, я понимал, почему мой папа ушёл от этой женщины – ничего холоднее в мире не найдёшь. Её душа была ледяной. Но я не обижался. У меня была своя комната, игрушки, завтрак, обед и ужин. Мне и не надо больше ничего. Лет в 10 меня потянуло к творчеству. Я рисовал, лепил фигурки, конструировал машины, но жизненной целью ничего из этого не стало. В 12 я уже разбирался в людях, видел красоту и уродство, как внешние, так и внутренние. В 16 увлёкся историей стран и этнографией. Стал писать всякие статейки, а потом вдруг понял, что хочу стать журналистом, ну или кем-то в этом роде. В 20 мне удалось устроиться в журнал, в котором я работаю по сей день.
В день 18-тилетия мне пришло очень странное письмо.
«Германия. Лойче. 39326. Банхофштрассе, 19. Симона Каулитц». Там было написано, что эта женщина знала лично моего отца и готова поделиться информацией. К письму прилагалась фотография Билла Бохнера и Тома Толлера с какой-то женщиной на фоне дома, где был как раз написан адрес: «Банхофштрассе, 19».
Конечно же, я догадался, что кто-то из них мой отец. Мать пытать было бесполезно. Она молчала и смотрела на меня каким-то чересчур равнодушным взглядом. Через месяц я приехал в эту деревню, но как выяснилось, дома никого не было уже очень долгое время. Хозяева переехали. Никто не знал куда. Что эта была за женщина... я ломал голову очень долго. Где-то 2 года мне понадобилось для того, чтобы узнать, кто я есть на самом деле. Про эту странную парочку была издана книга, в которой говорилось, что её написал друг семьи. Я отыскал этого Хагена Берри. Он оказался школьным другом Тома. Как только увидел меня, тут же сел в своё кресло и прикрыл рот рукой.
– Ты действительно есть... действительно родился.
Расшатал я этого дядю только через час. Он мне скупо рассказал, что знал их, пересказал всю историю, которую я и так знал. Ничего путного мне не удалось у него узнать, только одно: женщина, что писала мне – моя бабушка.
После дня рождения прошло полгода, я переехал от матери. Мне показалось, что она даже обрадовалась. Поцеловав меня в щеку, приобняла сухо и как-то безразлично пожелала счастья, попросив хоть изредка ей звонить. Но мы оба понимали, что она сказала это лишь из вежливости и никому не нужны эти звонки. С тех пор я её не видел.
Все поиски пришли в тупик. Я знал, что разгадка в бабушке, мне надо найти её, но... ничего не выходило, она как будто умерла. Мне оставалось жить своей жизнью и забыть про них... не искать отца.
Я учился в колледже, работал в журнале, и всё вроде бы было хорошо... но меня терзало внутри чувство пустоты. Я хотел семью, хотел узнать, кем они были, какими людьми. Но не стал ничего искать больше. Подумал, что будет в 100 больнее, если не найду. Как-то раз я представил, что они живы, что мы скоро встретимся... и стал жить этой мечтой, этой сказкой и самообманом. Стало легче. Я никому не говорил, кто я. Просто не видел смысла. Ни друзьям, ни девушкам. Меня устраивало моё пресное существование.
Дневник
Дневник
Я сел в такси, отдав водителю свой чемодан и положив портфель рядом.
– Куда поедем? – бодро спросил он.
– Домой, – выдыхаю.
Назвав улицу, я откинулся на спинку. Работа просто задолбала меня. Зазвонил мобильный. Это была Рози.
– Привет, Пери, – нараспев. – Как поездка?
– Прекрасно. Отчёт будет через 3 дня. Я хочу отдохнуть.
– Супер. Мне звонил Ксави, сказал, что тебе пришла посылка, но он уехал и отдал мне. Заедешь?
– Да. А почему этот троглодит не позвонил мне?
– Ты был недоступен. Да и потом, кажется, я нравлюсь твоему соседу.
Улыбаюсь и прощаюсь с девушкой. Набираю номер друга.
– Вил, привет, бро, я улетел в Англию, оставил тебе сообщение на автоответчике.
– Привет.
– Там посылка пришла, отвёз Рози.
– Спасибо, она мне уже сообщила.
– Слушай, адрес незнакомый и от какой-то женщины.
– Ты фамилию запомнил или имя? – у меня начались трястись руки.
– Вроде... кажется, Симона.
Я выдохнул шумно, после чего поблагодарил друга и сказал водителю адрес редакции. Дыхание было рваным, глаза бегали. Я не мог смотреть в одну точку. Внутри всё прыгало. Я получил посылку от бабушки... вдруг там что-то важное?
В редакции было мало народа. Рози, увидев меня, тут же расцвела. Девушка хотела выпить кофе и поболтать, но я был резок и попросил просто отдать мне посылку. Она была квадратной. На бумаге выведено моё имя и адрес отправителя: «Германия. Танна. 07922. Визенштрассе, 14. Симона Каулитц». У меня опять всё запрыгало внутри; чувство радости затопило и грозило задушить к чертям. Девушка смотрела на меня, как на шизика. А мне было всё равно. Мне бабушка написала. Прижав драгоценный кулёк к груди, я спустился вниз и сел в своё такси, попросив уже ехать домой.
Внутри была небольшая записка и книга, похожая на ежедневник, очень красивая, из кожи, сразу видно, что стоила не мало.
«Дорогой Вильперт, ты уже знаешь, что мы родственники. Я осведомлена о твоём визите к Хагену. Со мной всё хорошо. Я присылаю тебе вещь, которая поможет разобраться в себе и, возможно, ответит на некоторые твои вопросы».
Это был дневник. С внутренней стороны обложки было аккуратно и ровно выведено: «Биллу».
«Почему-то захотелось оставить записки с тщательным описанием нашей жизни, чтобы в старости, когда воспоминания превратятся в кашу и будут в голове лишь в качестве вспышек и бликов, прочесть их здесь, улыбнуться и подумать, что жизнь прожита не зря.
Моя фамилия Бохнер. Я из знатного рода. Моим предком был герцог Тюрингии Альфред Бохнер. Под Лейпцигом есть поместье, в котором живут мои родственники. Я мало знаю о них, потому что никогда не претендовал на титул и фамильные привилегии. Мне казалось это глупостью. Родители давно свыклись с тем, что их сын не как все. Я думал по-другому, вёл себя иначе. Отец, конечно, пытался мне втолдычить, что признание семьи есть важная составляющая жизни, полная принадлежность к фамилии и роду. А мне было всё равно до этого. Ну фамилия и фамилия... что с того? Папа принял мою позицию и больше никогда не заводил разговор на эту тему.
Я увлекался кино. Сходил с ума, ревел, если мне не разрешали досмотреть фильм. Вкушал дары киноиндустрии все и без разбора. Ужасы и комедии воспринимались мною одинаково однобоко. Я просматривал фильм за фильмом и вскоре понял, что в мире достойных кинолент настолько мало, что даже плакать хочется. И вот с тех пор задался целью исправить положение. Поступил на режиссёрский с первого раза. Мне казалось, что я уникум, гений и смогу изменить мир. Кстати, мне так кажется до сих пор.
Не вижу смысла писать о своих подростковых годах, потому что они были абсолютно стандартными, как у всех. С всплеском гормонов, Тунисом летом и половым созреванием. Нет ничего особенного в моём взрослении, что я хотел бы вспомнить. Единственное, конечно, как понял, что мне нравятся мужчины. Мне было лет 14, наверное, я точно уже не помню. Мы с родителями поехали на Канарские острова отдыхать. Портье в гостинице был жгучим испанцем. Я удивлялся тому, что испанцы не говорят по-английски. Они любят свой язык и, кажется, вообще не в курсе, что за пределами страны люди говорят на других языках. А этот мужчина, а точнее юноша, был образован. Он мне понравился сразу. К концу отпуска я понял, что хочу его поцеловать. Родители пошли к такси с чемоданами, я подтянулся к стойке и чмокнул его в губы. Он покраснел. Я же убежал. Наверное, именно с того дня осознал, что мне нравятся два пола. А когда исполнилось 17, окончательно решил остановиться на мужчинах.
Шае я встретил на одной из вечеринок. Этот рэпер был своеобразен и хорош собой. Настолько хорош, что уже через 10 минут любования им я понял, что хочу раздвинуть перед ним ноги. Прошла неделя – Шае стал моим. Он был в восторге от такой домашней шлюхи как я. А мне нравился его здоровенный х#й и пухлые тёмные губы. Мы трахались, как кролики, по несколько часов подряд, и нам это не надоело даже через год. Совместная жизнь с ним была не дурна. Конечно, я исполнял обязанности верной и послушной жены, стирал ему носки и готовил ужин, а он пел про меня и для меня свои песни, где через каждое матное слово называл «малышом». Я приходил в восторг от каждого такого трека, в котором Шае хвастался «своей девочкой», которая была его «личной проституткой с длинными ногами». И так прошло 5 с лишним лет, пока эта кобелина не сказала мне, что моя задница для него устарела. Мне было 23, мать его. 23! Как в 23 задница могла устареть?! Я послал этого урода на хер и стал жить своей жизнью...»
– Простите, – от дневника меня отвлёк водитель. – Там пробка, мы практически наглухо застряли.
– Я не тороплюсь, – улыбаюсь ему и возвращаюсь к чтению.
«Том встретился мне давно. Конечно, многие считают, что мы впервые пересеклись на хоккее, но это не так. Мне было 17, когда впервые я узнал о нём. Этот паренёк с дредами и пирсингом в губе будоражил моё воображение. Я увидел его по телевизору, в обзоре спортивных новостей. И всё... мозг мой уехал. Я тронулся умом. Каждую долбанную ночь представлял, как этот парень долбится в меня, трахает и стонет, смешивая свой пот с моим. Я знаю, что влюбчивый и не скрываю этого. А ещё блудливый. Шае это знал, поэтому изменял мне, а я ему... с Томом. Толлер подвернулся мне под руку уже через год, когда мне только-только стукнуло 18. Я снял короткометражку для учёбы о новостях. Там мы и познакомились. Ненавязчиво намекнув ему о том, что он симпатичный и нравится мне, получил отворот-поворот. Причём жёсткий. Нет, Том не хамил, не матерился, не плевался ядом. Просто сказал, что я красивый, но он не заинтересован в нашем общении. Естественно, я был не блондинкой, понял всё тут же. Во второй раз мы пересеклись на дне рождении одного канала, когда мне было 21. Вышло 2 моих фильма, я становился значимой фигурой. Этот олух стоял со своей якобы невестой, даже не замечая, что она глазами ищет себе партнёра на ночь. Может, он был влюблён в неё безумно... не знаю. Я, как добрый самаритянин, решил открыть парню глаза, за что получил по челюсти в мужском туалете. Вид собственной крови на ободке унитаза так меня впечатлил, что я даже включил этот момент в один из фильмов. Том был зол.
– Никогда больше не смей ко мне подходить, шалава.
Естественно, он знал, что я встречаюсь с Шае. Что ж, я улыбнулся, вытер рукавом кровь и удалился. Никто не знал об этом инциденте. Через 2 месяца Толлер попросил о встрече. Мы зависли в одном баре и выжрали столько алкоголя, сколько я в жизни-то не видел. Очень много. Наутро, когда разлепил глаза, понял, что лежу на животе в кровати, а сверху меня придавливает некое тело... голое тело! Том был в ужасе. Я тут же понял, что мы не переспали... Он был уверен в обратном. Я сидел на кровати, укутанный в простыню, курил и смотрел на его аппетитный член. Мне нравилось это тело. Парень, вереща, гонял по квартире, потом успокоился. Он попросил у меня прощения ещё в баре за тот удар, подтвердив, что Себила – бл#дь. Мы выпили по бутылочке пива и по 3 чашки кофе. Начали общаться. Встречались через день. Я понимал, что обманываю его. Моя влюблённость, появившаяся ещё в 17, никуда не делась. Я ловил его улыбки, смех, жесты и представлял, как этот парень будет любить меня, как будет ласкать и трахать, задыхаясь, говорить, что я самый классный его любовник. Время шло, мы стали корешами. Он был рад общаться со мной... а мне было тяжело. Я не контролировал себя иной раз, когда мы смотрели фильм на его огромном диване в квартире. Если он сидел рядом, смеялся и жевал попкорн, облизывая губы, то я возбуждался. Да, знаю, я озабоченный, но... это было сложно, невыносимо. Закрывая глаза, думал о чём-то отвратительном, чтобы возбуждение спало. Так я спасался месяцев 5. На мой день рожденья Том спросил, что мне подарить, то я ответил:
– Подари мне себя.
Томно, страстно, облизывая губы, стоя в паре сантиметров от парня. Он шарахнулся и ушёл. Я не видел Толлера 2 месяца. Мы не общались. Я ревел, а Шае не мог понять, что со мной, вроде и не ПМС, и не климакс. На празднике, когда гулял весь город, я встретил его на площади. Он смеялся и с кем-то беседовал. Нацепив капюшон, пошёл к нему, потом бесцеремонно схватил, утащил в подворотню и там припёр к стене. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, пока я не впился в его губы и не навалился. Начал тереться, стонать сквозь жёсткий поцелуй. Том снял с меня капюшон и схватил за волосы.
– Шлюха.
– Хочу тебя, – шептал я, будто в бреду, как собака, трахал ширинкой его штаны.
Толлер был груб. Он целовал меня дико, засасывал кожу на шее, так же тёрся. Наваждение улетучилось, когда мы кончили в штаны. Кое-как переведя дыхание, вновь начали целоваться.
– Пошли, – взяв меня за руку, он побежал сквозь переулки, улицы, скверы и дворы.
Я бежал рядом, не разрывая контакта ладоней, улыбался, как идиот. Мы примчались к нему домой, отдышались в лифте, спокойно прошли по коридору. Он открыл дверь...»
– Приехали, – сказал водитель.
Я выплыл из ирреального мира моего возможного отца. Посмотрел в зеркало. У меня горели щёки. Да, многое из написанного меня смущало. Отдав деньги, достав чемодан, пошёл домой. Приготовив кофе, я вырубил все телефоны, забрался с ногами на диван и с остервенелым любопытством мечтал узнать, что же у них случилось дальше.
«... в квартире вкусно пахло, кажется яблоком. Я вошёл и встал у стены. Том закрыл дверь, обернувшись. Глаза в глаза. Мои и его, практически одинаковые, карего цвета, с искрами и жаждой. Одновременно срываемся и начинаем целоваться. С полок к чертям летит всё на пол, если мы их задели. Я стукался об каждый угол, пока мы кружили по коридору. Потом выбрали одно направление, попутно срывая друг с друга одежду. Зашли в ванную. Толлер поднял меня и посадил на бортик, врубая воду на ощупь. Я соскользнул в неё. На мне джинсы, которые тут же мокнут. Быстро достаю из кармана мобильный, а потом уже снимаю сам предмет одежды. Том оголяется, смотря на меня яро. Лютый парень. Я улыбаюсь, ложусь, раздвигаю медленно ноги, дотронувшись до своей промежности, поглаживая ягодицы. Упираюсь ступнями в стенки ванной, показывая всё, чем владею, всё, что могу предложить. Ласкаю член и живот.
– Ты шлюха.
– Возьми меня.
Буквально плюхается в ванную, подмяв меня под себя. Целуемся, нежимся. Я, наконец, дотрагиваюсь до его члена. Слышу слабый стон. Он не скрывает, что вообще не в курсе, как и что делать со мной. Попутно объясняю. Смазкой нам послужил гель для душа. Такого секса у меня ещё не было. Жёсткого, страстного, можно сказать, с неопытным любовником, но который великолепно трахал меня. Я отдавался ему, как истинная бл#дь и был этому до поросячьего визга рад. Потому что любил... и получил! Он двигался резко, я стонал и выл, а эхо билось об стены комнаты и отдавалось в ушах. Мы кончили быстро, минут через 20. Этого было вполне достаточно для того, чтобы я ощутил такое безграничное счастье за те несколько секунд, что длился оргазм. Мы целовались, лежа в воде. Он гладил моё тело, успокаивал. Бережно вытащил из ванной, вытер полотенцем, потом понёс в спальню, положил в кровать и лёг рядом. Мы разговаривали до вечера, просто обнимаясь и иногда смеясь. Нам никто не был нужен. Затем уснули. Утром он напоил меня кофе и был очень нежен.
– Ты не шлюха и не бл#дь. Ты таким хочешь казаться, думая, что это привлекает кобелей. Но я не кобель. Со мной ты можешь быть собой.
Я сидел с выпученными глазами, а потом даже заплакал, прижимаясь к его груди. Никто и никогда мне такого не говорил, не просил о естественности. Всех моих мужчин устраивало то, что они имели шалаву с дивным ротиком и тугим очком»
«Мы стали видеться и спать вместе. Наши ночи напоминали яркую карусель. Не было ни одного места в квартире Тома, где бы ни была припечатана моя задница, только потолок остался нетронутым. С каждым днём я любил его всё больше, всё страстнее. С каждым днём меня всё больше раздражал Шае. Он был животным, не знающим, что такое нежность и чуткость. Как-то я предложил Тому действительно встречаться. Сказал, что брошу Шае, что хочу быть с ним. А Толлер повёл себя, как трус, хотя сейчас я так не считаю. Он сделал упор на работу. Якобы, если мы станем официально встречаться, это увидит общественность и его карьере хана. Он хотел пригреться, устроиться как надо. В принципе, зла я на него не держал. Самое главное, что он вгонял в меня свой х#й и целовал на ночь, а остальное не важно... Так прошло больше года, и Шае сказал, что я его больше не удовлетворяю. Не было переживаний... у меня был Том. Чего можно было желать? После официального расставания с Шае, я задумал фильм... не просто какую-то познавательную херню, а поистине шедевр, то, чего ещё никто и никогда не видел, что будут любить и ненавидеть, чем будут восхищаться и порицать. Вот ведь странно, что идея теплилась во мне давно, но нашла выход только после слов Шае. Я понял, что этот человек сдерживал меня. Он знал, что я более талантливый, чем он, вот и гасил во мне все творческие порывы. А Том был только рад моим идеям, он поддерживал меня. В ту ночь, когда Шае уехал, забрав все свои вещи, я сидел на коленях у Тома и анализировал свои 5 лет жизни с этим человеком. А потом резко повернулся, поцеловал парня и сказал:
– Я всё это время любил только тебя, Толлер.
Он посмотрел на меня очень странным взглядом и хотел что-то сказать, но я перебил:
– Ничего не говори. Если не любишь, не ценишь, то лучше молчи. Оставь мне маленькую надежду на наше счастье, чтобы я мог жить хотя бы этим.
Журналист засмеялся, обняв меня крепче.
– Ты замечательный.
– Я знаю.
– Поэтому я не имею права не любить тебя.
Я плакал тогда. Он сказал мне то, чего я не ожидал услышать. Хотелось летать. В ту ночь моё тело обезумило и отдавалось так, как ни разу до этого. Мы чуть не убили друг друга от страсти и похоти. Я вывихнул кисть, а любовник ходил с расквашенной губой. После этого мы стали думать, как бы лучше подать наши отношения общественности. Решили начать как бы заново. Я снял в этот период фильм про домохозяйку-убийцу, по книге, которую раз 10 прочитал. Мне нужно было настроиться на тот проект, что я задумал»
«В конце года мы решили провернуть наше дельце. Спланировали всё тщательно. Хоккей, я и репортаж Тома. Всё идеально. Он как бы натыкается на меня, берёт интервью (ведь я же уже, бл#, звезда). В принципе, всё было не так сложно, как казалось. Никто ничего не заподозрил. Мы пару раз попадались на глаза папарацци, идя вместе. Вот так якобы и развился наш роман, хотя как в реальности я уже не мог жить без Тома, уже грезил им, когда он... да хоть бы в душ уходил. Мне нужен был этот человек. У нас, конечно же, спрашивали, кто мы друг для друга и бла-бла-бла. На премьеру фильма пришли вместе. Мне показалось, что они, весь этот сброд, даже улюлюкали. Уроды моральные... Фильм вышел классным. Я не видел окончательный монтаж.
– Ты просто умница, гений в свои 23. Я горжусь тобой, Билли, – Толлер нежно прошептал мне на ухо, когда пошли титры.
Зрители, что пришли на премьерный показ, аплодировали. Да я и так знал, что у меня всё получилось. Не зря же жертвовал сексом с Томом ради этой мути...
Потом нас затюкали. Я конкретно устал, приоткрыл пиджак и показал принт на футболке, что была под ним. «F*ck you, be*ches». Сосите все, идиоты. Ну, конечно же, эту выходку мне припоминали месяц. На Томе она не сказалась. На работе все реагировали адекватно, лишь порой подшучивали. Но он держался молодцом, как я понимал».
Я отвлёкся, смотря в окно. Было уже темно. Вспомнилось, что мне надо писать отчёт, но хотелось дочитать. Пролистав страницы дневника, понимаю, что за сегодня это нереально.
Мне почему-то стало так остро завидно Биллу, когда я делал себе чай. Ему было 23 года, он любил, стал популярен, имел практически всё. Мне тоже 23, и я ничего не имею, только неплохую работу. Он любил жизнь, любил мужчину, любил эксперименты и ничего не боялся. Был эпатажен, экстравагантен, но, прочитав несколько страниц, я понимаю, что был и человеком, обычным, немного нимфоман, но... его нельзя обвинять в том, что он обожал секс. Рядом с ним был тот, кого он боготворил, но сам поистине был велик. Вот как всё просто. Для того, чтобы стать значимой фигурой, у тебя должен быть человек рядом, сильнее тебя по духу, но для других оставаться незаметным. У Билла был такой. Наверное, в этом был секрет успеха. Мозги + любовь к жизни и творчеству + обожаемый мужчина.
Я пил чай, чесал затылок и рассуждал на эту тему, понимая, что дико устал и пора бы идти спать. В моей комнате, на тумбочке стояла та самая фотография с ними и бабушкой. Я купил одну из самых дорогих рамок. Теперь мне казалось, что я действительно их ребёнок. Стал журналистом, как Том, но не прочь проявить свою творческую натуру, как Билл. Я запутался...
«Помню был денёк, когда Том умотал куда-то там, в Венесуэлу что ли... ко мне приехал Хаген. Я люблю этого парня. Он был лучшим другом Тома, школьным приятелем. Весь на позитиве, такой смешной, с плоскими и пошлыми шутками. Но они мне нравились. Я поделился с ним, что мы с Томом уже живём довольно-таки долго, и мне хочется узаконить отношения. Я хочу быть только его. Хаген охренел, естественно. Он сказал, что в нашей стране ещё не легализованы подобные браки. Короче, это была проповедь. О да... я был грешным аборигеном, который не знает законов Божьих. Началась тёрка между нами. Это было забавно. Мы цитировали Библию, как будто играли в интересную игру. Я верующий человек, и Хаген был такой же. В итоге, когда я привёл ему стих об уничтожении непослушных детей, он заткнулся. Потому что нечего было ответить.
– Я люблю этого мужчину, я хочу быть его супругом и хочу создать семью, как и было нам завещано Всевышним. А то, что ты воспринимаешь некоторые его слова буквально, а некоторые нет, то, знаешь ли, не моя проблема. Я в церковь хожу и молюсь по ночам. Мы не выбирали свою внешность, мы не хотели встретиться. Мы просто встретились, просто увидели друг друга. Я с пелёнок не мечтал стать геем и не думал соблазнять Тома. Так вышло.
– Ты слишком молод.
– Я полюбил Тома ещё в 17. Знаешь, 6 лет – это срок.
Этот разговор закончился не так, как я предполагал. Хаген молчал, но потом, перед уходом посоветовал мне проверить Толлера, не стыдится ли он того, что живёт и любит парня.
Когда мой ненаглядный приехал, я попросил его пойти со мной на митинг. Том очень удивился, когда узнал, что я за проведения гей-парада в Берлине.
– Я думал, тебе по боку.
– Нет.
И я врал. Мне реально было всё равно, но его-то я должен был проверить.
Через месяц это чучело так влилось в процесс, что он шёл впереди меня с транспарантом, в идиотском парике, смахивая на клоуна, орал про свободу геев и бил рукой в грудь. Я шёл за ним, осматривая любимое тело, и вновь чувствовал к этому человеку безграничное сладкое чувство. Он не боялся быть геем.
На этом моя дурь не кончилась. Ещё через месяц я ныл ему о том, что хочу пойти и проголосовать за легализацию однополых браков. У него глаза были, как у беременного бегемота во время родов. Он ходил по квартире, чесал затылок и вздыхал. Потом под моим щенячьим взглядом сдался. Мы пошли на этот долбанный митинг, где нас фотографировали, брали интервью и были шокированы такой выходкой. Тома уже знали, как успешного журналиста, который далеко пойдёт. Дома Толлер вообще был сам не свой, хоть мы и классно провели время. Перед сном задал мне мучавший его вопрос:
