Текст книги "Нас с тобой трое (СИ)"

Автор книги: tapatunya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

3

– Что значит – у тебя умер отец?

Тамара смотрела на него с таким потрясением, что Тимуру даже стало стыдно.

Наверное, нужно было сообщить ей. Любящие люди должны поддерживать друг друга в болезни и горе, но почему-то Тамара не вписывалась ни в кладбищенскую историю, ни в траурную.

Некоторые женщины созданы для того, чтобы нести свет и радость, а не для того, чтобы варить кутью для поминок.

Она была идеальной, Лиза дала верное определение.

Умная и добрая, красивая и стройная, молодая и спортивная, интеллектуалка с отличным чувством юмора.

– У тебя умер отец, и ты только сейчас мне об этом сообщаешь? – повторила Тамара.

Можно было подумать, что он совершил что-то постыдное.

– Прости, – сказал Тимур, нисколько не чувствуя себя виноватым.

Она встала и прошлась по комнате, как всегда делала, когда о чем-то напряженно думала.

Тама жила в небольшой хрущевке с довольно убогим ремонтом. Как и многие вчерашние выпускники вузов, она еще не слишком много зарабатывала и ненавидела квартиру, которую у неё получалось снимать.

Наверное, Тимур давно должен был предложить ей жить вместе, но ему нравилось возвращаться в тот дом, где никого, кроме него самого, не было.

Ему необходимы были часы одиночества, чтобы наутро снова отправиться в мир людей и не чувствовать себя среди них голым.

Квартира, в которой он жил, досталась ему после смерти бабушки, и была наполнена воспоминаниями детства и прозрачно-хрустальной теплотой, которую посторонние люди непременно бы разбили.

– Как ты? – продолжая расхаживать туда-сюда, спросила Тамара. – Держишься? Вы же не были особо близки с отцом?

– Нормально, – ответит Тимур, – держусь. Не были.

Она остановилась и посмотрела на него внимательнее.

Наверное, ей очень хотелось поругаться сейчас – за то, что он как бы выкинул её за порог своего горя, проводя определенную черту между ними. И Тимур был благодарен ей за сдержанность.

День был долгим и унылым, а вечер – сложным и эмоциональным.

– Мне бы хотелось, – сказал он, – сделать что-нибудь скучное. Посмотреть, например, футбол. Или поиграть в шахматы.

– Что-то, во время которого не надо было бы разговаривать? – вздохнула Тамара и обняла его.

В университете их называли «Тим-Там».

Они учились в одной группе и начали встречаться на четвертом курсе, каким-то образом благополучно миновав рифы темпераментного начала романа и периода притирки, об который разбиваются многие любовные лодки.

Тимур ужасно волновался, когда решил, что ему непременно надо поцеловать Тамару, и целую неделю набирался смелости, отступая назад при каждом удобном случае.

– У тебя такое выражение лица зверское в последнее время, – сказала Тамара. – Зуб болит?..

Она была смешливой и редко о чем-то переживала. Удивительно ценное качество для вечно рефлексирующего Тимура. Тама жила в этом городе одна, её родители остались где-то там, в небольшом поселке, откуда она прибыла в университет. Обычно Тимуру казалось, что это ужасно удобно: взять и уехать от своей семьи, но Тама почему-то скучала по родителям и сестрам.

Это было сложно понять.

Инга позвонила, когда Тимур уже почти задремал у телевизора.

– Мне кажется, что у нашего отца была любовница, – без всякого вступления заявила она.

Инга то и дело без всякого объявления войны обрушивала на Тимура информацию, которую ей удалось раздобыть. В школе он с ума сходил от тех подробностей, с которыми старшая сестра посвящала его в свою личную жизнь.

Сам Тимур не испытывал потребности делиться с кем-то своими переживаниями.

– С чего ты взяла? – немедленно рассердившись, спросил он.

Тамара с сонным недоумением посмотрела на него. Её удивили эти интонации.

– Я сейчас приеду к тебе, – сказала Инга и повесила трубку.

Она всегда просто сообщала о своих действиях, не дожидаясь обратной связи.

Тимур поцеловал теплую и уютную Тамару, которая моментально вернулась в свое сонно-телевизионное облако, и поехал домой.

– Какая теперь разница, – сказал Тимур, открывая дверь в свою квартиру.

Инга дожидалась его на лавочке у подъезда и была раздосадована этим обстоятельством.

– Сделал бы ты уже для меня дубликат ключей от квартиры, – проворчала она.

– Ни за что на свете, – привычно отказал ей Тимур.

– Между прочим, она была и моей бабушкой.

– Ты приехала поговорить и о бабушке тоже?

Инга прошлась по кухне и заглянула в миксер.

– У меня мурашки по коже бегут от твоей стерильности. Давай хоть яйцо разобьем об стену, что ли? Всё добавится какой-то живости.

– Чая? – кротко спросил Тимур.

– Пива, – отмахнулась Инга. – Или что у тебя там? Вино?

Значит, она приехала надолго, и они начнут разговаривать по душам.

О, господи.

Инга нуждалась в разговорах, как растение в солнечном свете.

Тимур протянул ей бутылку пива, а себе плеснул вина.

Надо стараться быть внимательнее к Инге и маме, – снова напомнил он себе.

Они-то, в отличие от него, действительно скорбели.

– Никак не могу поверить, что папа… Невероятно, правда? – Инга смотрела на него вопросительно и жалобно. Оставалось только удивляться, каким непогрешимым выглядел отец в её глазах.

– Невероятно, – буркнул Тимур. – Наверное, ты ошиблась. Да и потом… Сейчас это уже всё равно.

– А вот и нет, – живо возразила Инга. – Маме кто-то досаждает анонимными звонками.

От неожиданности Тимур на полном серьезе удивился.

– Не понял.

– Звонит какая-то женщина. Плачет. Спрашивает, также плохо маме, как и ей.

– Может, какая-нибудь одиозная студентка? В отца были влюблены все первокурсницы. Они же ненормальные, и им всего восемнадцать.

– Не знаю, – с сомнением протянула Инга. – Голос вроде взрослый.

– А мама?

– Молчит. Но ты же её знаешь.

Иногда ему казалось, что отец соткан из воды, а мама – из камня.

– В любом случае это какая-то ерунда, – сказал Тимур. – Зачем было бы этому болвану…

– Тим!..

– Заводить себе любовницу? Если мама вышибла его вон, он остался бы с голой задницей.

– Ты совершенно невыносим, – вздохнула Инга. – Почему у тебя так всё сложно? Что это? Тестостерон?

– Что эта женщина хочет от мамы?

– Ты знаешь – кажется, что сочувствия.

На следующий день Тимур позвонил завкафедрой и попросил адрес Елизаветы Алексеевны.

– А, каблуки и яркая помада, – вздохнула старушка. – Странно, что ты вспомнил про Скамьину. Они с Русланом Ибрагимовичем не жаловали друг друга.

– Да неужели, – не удержался Тимур от язвительного комментария. – Тем не менее, мне бы хотелось передать ей кое-что.

– Что же это? – ревниво спросила завкафедрой.

– Не знаю. Кажется, это чья-то курсовая. На ней стикер «показать Скамьиной».

– Вот как, – утратила всякий интерес к происходящему завкафедрой и скучно продиктовала адрес, велев «поцеловать маму».

Лиза открыла дверь сразу, как будто стояла с той стороны и ждала, не постучит ли кто-нибудь.

Без косметики она снова превратилась в невзрачную моль, косой шрамик поперек губ подрагивал, словно Лиза пыталась сдержать то ли смех, то ли слезы.

– Тимур? – она вроде бы не удивилась. – Проходи.

Представив, сколько раз переступал через этот порог отец и что он творил за ним, Тимур поспешно сделал шаг назад.

– Я подожду вас во дворе. На качелях, – хмуро сказал он.

Лизы не было так долго, что Тимур даже заподозрил, не наводит ли она там марафет.

И почему-то испытал раздражение, когда она наконец появилась – все в той же ситцевой пижаме в больничную полоску. Мышиного цвета волосы были собраны в тощий хвостик.

– Зачем пришел? – спросила она довольно недружелюбно. – Вряд ли ты вдруг решил слиться со мной в объятиях поддержки и моральной взаимопомощи.

– Для чего вы звоните моей матери? Разве мало того, что вы отравляете мою жизнь?

Лиза слегка оттолкнулась от земли, раскачивая детские качели.

– Так я и думала, что с какими-нибудь претензиями, – объявила она без всякого выражения.

Тимур встал перед ней, ухватив поручни качелей, и притянул их к себе поближе.

Он рассматривал её круглое и сложное лицо так близко, что мог пересчитать ржавые крапинки на радужке.

– Не надо больше звонить, – сказал он. – Чего вы хотите? Воспоминаний о нем? Утешения? Понимания? Я вам предоставлю всё, что потребуется. Не беспокойте маму.

Она смотрела на него так пристально, как будто пыталась отыскать ответы на какие-то сложные вопросы.

– Хорошо, – решилась Лиза наконец. – Я всего хочу. Разговоров. Утешения. Понимания. Я хочу, чтобы ты приходил каждый раз, когда мне нужно будет вспомнить его лицо. А взамен, – шрам на её губах снова невесомо дрогнул, – я сделаю так, чтобы звонки прекратились.

Тимур кивнул.

– Только одна поправка, – ответил он, – в эту квартиру я не войду. Захотите вспомнить его лицо – приедете ко мне сами.

Она криво улыбнулась.

– Конечно.

4

Исполнительная Лиза вежливо выдержала пару дней и позвонила предварительно:

– Можно я загляну к тебе завтра вечером? Тебе не слишком обременительно будет?

Тимуру было, само собой, обременительно, но он кивнул.

И только потом понял, что во время телефонного разговора молча кивать как-то бесполезно.

– Приезжайте, – сказал он, – только не рассчитывайте на ужин.

– Твой отец говорил, что ты предпочитаешь есть в одиночестве, – легко согласилась она.

Этот звонок моментально и как-то радикально испортил Тимуру настроение.

Во-первых, вечер в одной квартире с Лизой казался ему какой-то изращенной пыткой и насилием над его психикой. В-вторых… разве отцу нечего было больше делать, как рассказывать своим бабам о привычках сына?

При мысли о том, как много еще Лиза знает про него, Тимура снова и снова скручивали приступы тошноты.

– Ты очень похудел, – грустно сказала ему мать, когда он заглянул к ней вечером. – Плохо спишь, плохо ешь?

Она, как ни странно, выглядела как всегда. Суховатая, подтянутая, немногословная.

Человек не слов, но дела.

Не эмоций, но поступкой.

Тимуру захотелось обнять её, как в детстве, но от только улыбнулся.

– Всё хорошо. Я в порядке. Тама за мной приглядывает.

– Славная девочка, – отозвалась мама. – Вы еще не думаете о свадьбе?

– Не думаем, – коротко ответил Тимур.

– Ты никогда не женишься, – коротко взглянув на него, заметила мать. – Не знаю, почему ты у нас вырос таким диким.

– Я не дикий, я самодостаточный, – Тимур проверил краны и вынес мусор.

Он не знал, что еще сделать для матери.

Лиза пришла ровно в восемь, как они и договаривались. Тимур даже подумал о том, что не стояла ли она за дверью, дожидаясь минутной стрелки.

Она снова была совсем без косметики и каблуков, неброское темное платье, шлепки, белый шрам поперек бледных губ.

Человек-моль, человек-тень.

Ни индивидуальности, ни яркости, ни пыла.

– На балконе, – сказал Тимур, – пластиковые мешки для мусора, набитые его хламом. Может, вам интересно будет порыться в них.

Она улыбнулась, словно не замечая сознательной грубости этого приветствия.

– О, с удовольствием, – ответила Лиза, будто бы получила приглашение на вечеринку.

Истекало минутами время.

Тимур не поднимал глаз от ноута, не желая видеть, что происходит за стеклянными, в пол, дверями на балконе.

О чем она думала, листая никчемные фотографии и чужие курсовые?

– Это я, – вдруг прозвучало над ухом, и на стол рядом с ноутом легла старая фотография, с искаженно-яркой цветопередачей.

У Лизы была смешная челка, круглые щеки, широкая улыбка.

– Откуда у вас этот шрам?

Она села напротив него, по другую сторону барной стойки, разделяющей условную кухню от места для отдыха.

– Хочешь, я расскажу тебе психологически насыщенную историю о том, что меня бил мой собственный отец, и поэтому я пятнадцать лет состояла в унизительных отношениях с мужчиной, вдвое меня старше?

– Я думал, что вы упали с велосипеда, или что-то в этом роде.

– Не любишь драм, сынок?

Он дернулся и так сильно захлопнул ноут, что немедленно об этом пожалел. Не хватало еще угробить ценную вещь.

Должно быть, из него выплеснулось одномоментно столько концентрированной ненависти, что Лиза даже зажмурилась ненадолго, как от вспышки яркого света.

– Хорошо, – сказала она севшим голосом, когда дыхание у обоих выровнялось. – Я упала в детском саду. Но мне поставили подножку.

– Вы и тогда приносили другим людям столько…

В последнюю секунду он удержал слово «дерьмо» на языке.

– Неудобств, – как можно спокойнее закончил свой вопрос Тимур.

Лиза проигнорировала этот выпад.

– А отца у меня и вовсе никакого не было. Поэтому…

– Вы пятнадцать лет состояли в унизительных отношениях с мужчиной, вдвое вас старше. Я понял.

Она повертела головой.

– Чем ты занимаемся по вечерам? Эта комната выглядит так, как будто сюда годами никто не заходит. Может, только уборщица с тряпкой.

– Разве отец вам не рассказал о том, что я страдаю патологической любовью к чистоте? Что я ненавижу есть с кем-нибудь за одним столом? Что я не нуждаюсь в разговорах?

– Он говорил, что ты интернетозависимый зомби, как и все твое поколение. Что суррогатное общение в сети заменяет тебе настоящее общение. И удивлялся, как ты вообще завел себе девушку.

Сколько раз Тимур слышал всю эту муть – словами было не передать.

Собственно, все их беседы с отцом заканчивались призывами выйти погулять в парк или покататься на коньках с друзьями.

– Он отчитывал меня и разбрасывал свои носки и галстуки по всей квартире, – сказал Тимур, – мама приходила с работы и убирала его барахло. Творческая личность, непоседливый художник. Ему сходило с рук то, что для других было бы недопустимо.

И при этом он, как напыщенный индюк, не замолкал ни на секунду, читая им с Ингой свои бесконечные нотации.

– Да, – вздохнула Лиза понимающе, – он вызывал любовь и ненависть одновременно.

Тимур ошалело взглянул на неё, потрясенный собственными откровениями.

– Почему ты не выбросил эти пакеты? – спросила Лиза.

– Не знаю, – буркнул Тимур. – Не смог, – добавил он, подумав. После всего, что он сегодня наговорил, еще крошка правды не утопила бы его окончательно.

– Хочешь, я выброшу?

– Они тяжелые. Там бумага.

– Я буду носить стопками. Придумала. Мы сдадим их в макулатуру.

– Обойдусь, – слишком поспешно возразил ей Тимур.

– Не затягивай с этим, – посоветовала она мягко.

Он хотел сказать ей, что это не её дело, что именно лежит у него на балконе.

Но вместо этого, сам не веря себе, Тимур спросил:

– А вы уже выбросили его вещи?

– Око за око, – пробормотала Лиза.

Жизнь, как ни странно, продолжалась своим чередом.

Не было никаких катастроф, люди ходили по улицам с обычными лицами, ездили машины, пыхтели трамваи.

День сменялся другим днем, пока однажды Тимур не понял, что уже больше недели не звонил Тамаре.

Обычно она сама прерывала такие паузы, и, набирая её номер, Тимур вспоминал, не ссорились ли они.

Ничего такого в голову не приходило.

– А, – сказала Тамара гудка этак после пятого, – вот и ты.

– Вот и я, – согласился Тимур. – Куда пропала?

– Мне было любопытно, – с нескрываемым ехидством ответила она, – когда вообще ты про меня вспомнишь. Тим, ну это уже переходит всякие границы. Ты как Маленький принц на своей отдельной планете.

– Прости, – смущенно ответил Тимур. Он всегда стыдился того, что не скучал по Тамаре. Ни по кому не скучал.

– Давай поженимся, что ли, – буднично предложила Тамара. – Пока ты окончательно про меня не забыл.

– Может, просто сходим в кино?

– Потому что там можно будет помолчать?

– Я перезвоню тебе позже, – испугавшись этого безжалостного натиска, произнес Тимур, – у меня дела.

– У тебя аутизм, – сердито сказала Тамара и бросила трубку.

Телефон немедленно зазвонил снова.

– Давай без медицинских диагнозов, – предупредил Тимур.

– Привет, – ответила ему Лиза.

Её не было слышно всё это время, и Тимур робко надеялся, что она исчезла навсегда.

Не собирается же она преследовать его вечно.

– Не вздыхай так сильно, – включила Лиза свой фирменный воркующий голос. – Я же не собираюсь преследовать тебя вечно.

От удивления Тимур споткнулся, тихо выругался и уронил ключи от квартиры.

– Хотите прийти? – уныло спросил он.

– Уже.

С площадки следующего этажа вниз начала спускаться фигура.

Тимур поднял ключи и стал открывать дверь в свою квартиру.

Сверху произошло какое-то движение, Тимур вскинул недоуменно голову, что-то полетело ему прямо в лицо, он инстинктивно дернулся и ощутил, как его грудь и плечо становятся мокрыми. Фигура с силой оттолкнула его в сторону, бросилась по лестнице вниз, снизу послышался возмущенный женский крик, и всё стихло.

– Вот ведь хрень какая, – сказала Лиза.

Поднялась на несколько ступенек выше и приблизилась к Тимуру. Зачем-то брезгливо ткнула пальцем ему в плечо, потом понюхала этот палец.

– Краска, – вынесла она вердикт. – Красная. Ты задолбаешься её отмывать. Скипидаром, может быть?..

– Я не понял, – мотнув головой, медленно прохрипел Тимур, – кто-то сейчас бросил в меня пакетом с краской?

– Кажется, эмаль, – Лиза снова поднесла измазанный краской палец к носу, – а может, водоэмульсионка. Я же не маляр.

– Но зачем?!

– Можно попробовать потереть тебя оливковым маслом, – предложила Лиза. – Сейчас погуглим.

Слишком потрясенный, чтобы отвечать ей, Тимур вошел в квартиру и едва не захлопнул перед Лизой дверь. Однако она с кошачьей ловкостью умудрилась просочиться внутрь.

Её присутствие не могло сделать вечер еще хуже, и Тимур первым делом отправился под душ.

У него никак в голове не появлялась причина, по которой один человек может кинуть в другого краской. Кажется, хозяева помечают разными цветами овец, чтобы они не перепутались.

Но Тимур же не овца?

И не аутист. Наверное.

Все-таки, разговор с Тамарой сильно его расстроил.

Да еще и эта… навязалась.

– Это подростки, – сказала Лиза. когда он вышел из ванной, – нормальные люди так не поступают.

– Думаете?

По крайней мере, подростки многое объясняли.

От них можно было ждать всякого.

Но зачем?

Тимур знал, что его иногда переклинивало на каких-то вещах.

Например, он не сможет спать, пытаясь понять логику этого странного поступка.

Он забрал бутылку оливкового масла и вернулся в ванную, пытаясь оттереть с кожи краску.

Зачем Тамаре понадобилось выходить за него?

Зачем приходит к нему Лиза?

Зачем отец завел любовницу?

Сколько этих любовниц было?

Зачем кому-то кидаться краской?

Зачем мама вообще за него вышла? Ведь бывают же нормальные отцы.

Он вернулся в кухню-гостиную.

– У вас дома он тоже носил эти ужасные халаты?

– Какие еще халаты?

– Яркие. Павлиньи. Мне всегда они казались женскими.

– Нет, ничего такого.

– По воскресеньям он целый день бродил по квартире в этих халатах, пил кофе, что-то писал, смотрел туманным взором в голубую даль, доставал нас с Ингой. Ни разу я не видел, чтобы он помыл посуду и пожарил яичницу. Он был слишком талантлив для этого.

– Творческие люди часто в быту невыносимы.

– А вы?

– Что я?

– Тоже вся творческая?

Лиза моргнула и засмеялась.

– Нет, я скорее ремесленник. Послушай, твои правила на чай тоже распространяются?

– Какие правила?

– Ну про еду. Я после работы, и не отказалась бы от чая. С печенькой. Печенька ведь не еда.

– У меня нет чая. Нажмите вон на ту кнопку, и получите кофе. Печеньки – конечно, еда, но я могу выдать вам бутерброд.

– А ты?

Он не стал говорить, что в последнее время его отношения с едой совсем разладились. Нервно-агрессивная тошнота, подавленность, бессонница приводили к стремительной потере веса.

Одежда становилась слишком просторной, и скоро отбоя не будет от вопросов и комментариев.

Инга с него не слезет, когда поймет, как плохо дело.

Будет приезжать трижды в день с кашками и супчиками.

При мысли об этом, ужас буквально сковал Тимура.

Он не вынесет, если над ним начнут хлопотать.

– Я не голоден, – сказал Тимур. – Что вы преподаете?

– Всё понемногу, – отмахнулась Лиза, – я вечный препод на замене. Про таких как я говорят «Звезд с неба не хватает».

– Не понимаю.

– Что твой отец во мне нашел? Да, загадка. А тебе не приходило в голову, что этот вопрос надо задавать мне? Он не был таким уж даром небес.

– У него были… – Тимур сглотнул, – другие женщины?

– Время от времени, – без всякого выражения сказала Лиза, следя за тем, как струйка кофе наполняет пустую чашку. – То одна, то другая. Творческая личность.

– Вы так говорите, как будто это что-то оправдывает.

– А ты так говоришь, как будто кто-то назначил тебя судьей.

Тимур помотал головой, не находя сил для ответа. Мир стремительно уменьшался, а Лизы становилось всё больше. Так много, что Тимур даже дышать не мог в её присутствии. Наверное, она убьет его – даже не прикасаясь. Изранит словами, ядом, самой собой.

– Вы можете уйти? – взмолился Тимур, хватаясь рукой за барную стойку.

Рука скользила об мрамор, и плитки полы оказались такими прохладными, что к ним было так приятно прикасаться щекой.

– О, господи, – сказала Лиза, и тьма, наконец, поглотила её.