Текст книги "Все мои Надежды и Мечты (ЛП)"
Автор книги: taiyakisoba
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Мои собственные кошмары забывались, когда он вот так лежал со мной рядом. И я бы хотела прожить так целую вечность: какое-то время мама с папой никак не реагировали на наш совместный сон, но все изменил случай.
Азриэль к тому времени уже перерос меня, и мог с легкостью усесться мне на спину, или поднять в воздух, не давая коснуться пола: монстры-боссы в принципе сильнее людей, а он вдобавок был мальчиком. Но даже тогда, если он пытался использовать свои габариты, чтобы подшутить надо мной, у меня имелся козырь в рукаве.
Никто на свете не боялся щекотки сильнее, чем мой брат. Он ее просто терпеть не мог. И каждый раз, когда он норовил применить против меня свой размер, я использовала щекотку. Несколько быстрых атак на его ребра или пятки, если он был достаточно глуп, чтобы не надевать носки, затевая возню, заставляли его кататься по полу, а меня – переживать, что он может задохнуться.
В один прекрасный день возня все-таки случилась. Причиной послужила пачка картошковых чипсов, которые нам надо было разделить пополам. Делиться Азриэль не захотел: настроение у него было боевое. Он поднял их высоко над головой, так что дотянуться до них не было никакой возможности: Азриэль к тому времени был выше меня на добрых полголовы, тогда как я, кажется, вообще забыла, что детям полагается расти.
Возня случилась в гостиной, и плавно перетекла в нашу комнату, минуя лестницу и коридор, а также спальню мамы с папой. Аз взгромоздился на мой законный верхний ярус и принялся хрустеть чипсами, пока я пыталась преодолеть знакомую мне лесенку.
– Да перестань ты наконец! – взмолилась я, теряя остатки терпения. – Мне из-за тебя в крошках спать!
Вместо ответа Азриэль застонал от удовольствия и сделал вид, что не слышит меня. Мое терпение окончательно лопнуло, и козырь оказался вынут. Я набросилась на его бока. Без предупреждения, без единого слова – действовала я стремительно. Хохот потряс мои уши еще до того, как я ощутила под пальцами его мех, а уж когда щекотка началась по-настоящему, он начал махать руками и ногами, тщетно пытаясь остановить мучительный для него процесс. Пачка чипсов улетела в неизвестном направлении, но мне было уже не до нее. Месть слаще самых вкусных чипсов!
– Ах-ха-ха-ха!!! Эй!!! Сестра!!! Хорош!!! Хорош!!! – вопил он.
– И не рассчитывай на пощаду! – кричала я в ответ, неуклонно приближаясь к шее – самой чувствительной части тела. Я уже сидела на нем сверху, и, хотя весила очень мало, от смеха он так обессилел, что не мог сбросить меня, как ни пытался. Щекоточная атака тем временем продолжалась. Я не успокоилась бы, пока не услышала, как Аз блеет: иногда, когда контролировать себя из-за моих действий было уже очень тяжело, он забывался и начинал делать это, точь-в-точь как самая обычная домашняя коза. Это почему-то было невероятно мило. Я не могла оставить его, не услышав блеяния. Вскоре его смех начал меняться…
Я широко улыбнулась:
– Эй, брателло, ты что, блеешь? Я не ослышалась?..
Он забился с новой силой, но все-таки так и не смог сбросить меня:
– С… с… сестренка!.. Нет! Х-хорош!!! Я с-сейчас… я с-с-сейчас… МААААЭЭЭЭ!!!
Настала моя очередь смеяться. Но одного раза мне показалось мало. Я приняла позу поудобнее – так, что моя попа оказалась точно между его животом и полусогнутыми бедрами, и запустила руки ему под футболку: прямиком к мохнатым подмышкам. Он словно обезумел:
– НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!! М!.. М!.. М!.. МАААААААЭЭЭЭЭЭЭ!!!
Только тогда я остановилась и откинулась назад. Смеяться было уже больно. Внезапно я почувствовала что-то…
– Ой! Это что?..
Что-то твердое – прямо между моими ягодицами. Я снова приблизилась к лицу Азриэля. Выражение, написанное на нем, было таким странным, что я, позабыв о странной твердости пониже спины, снова рассмеялась:
– Эй, Аз! – сказала я, приблизившись к его лицу на минимальное расстояние. – Ты красный, как свекла!
Он даже не улыбнулся. Лиловые глаза не мигали. Застывшие от только-только смолкшего смеха слезы искрились в свете электрических ламп. Выглядели они необычно. Неужели у моего брата всегда были такие глаза? Блестящие, с длинными ресницами… он же просто милашка! Лежать на его по-мальчишески твердой груди было очень приятно: он был такой теплый. И пах вкусно. Конечно, картошковые чипсы слегка перебивали этот запах, но все же он определенно наличествовал: им пахли и мех, и одежда, и кожа. В общем, каждая клеточка его тела.
И мне этот запах очень даже нравился.
Я была так близко… если бы я приблизилась еще хоть на пару сантиметров, наши губы бы соприкоснулись, я бы поцеловала его.
Мне стало жарко. Лицу было жарко вдвойне, оттого что Азриэль обдавал его своим дыханием. Наконец он заморгал:
– Эй, сестричка. Ты, это… ты в порядке?
Я поняла, что попросту рассматриваю его все это время.
– В полном! – ответила я. Мое лицо полыхало. Ужаснувшись тому, что только что произошло, я вынула свои руки из-под его футболки и слезла с него.
Он тут же схватил мою подушку и изо всех сил прижал себе к животу. Я нахмурилась, но ничего не сказала. На секунду мне показалось, что лицо Азриэля тоже полыхает.
Повернув голову к стенке, он заговорил:
– Прости, что дразнил тебя.
Ох, слава Богу, он не заметил, что веду я себя странновато.
– Кстати, – сказала я, припоминая причину потасовки. – Ты случайно не видел, куда запулил чипсы? Кажется, они летели в…
Я замерла, глядя на дверь. На моих глазах она медленно закрывалась, пока в итоге не захлопнулась с виноватым щелчком.
У меня пересохло в горле. Кто-то наблюдал за нами. Мама. Это была она. Она видела все.
Вечером состоялся семейный совет. О щекотке никто не произнес ни слова. Мама с ледяным спокойствием сообщила нам, что мы уже слишком большие, чтобы жить в одной комнате, и что папа займется уборкой хлама в одной из свободных, которую потом переделает под спальню.
Вряд ли папе слишком хотелось заниматься этим, но он согласился с маминым решением. Он посмотрел на нас, кажется, не замечая, что мы маминой затее были рады меньше всех. Однако одного взгляда на маму было достаточно, чтобы понять: спорить бесполезно. Нас никто не спрашивает.
Хотела бы я сказать, что спать в одиночестве было приятно. Обклей я хоть каждую стену всевозможными плакатами, ощущения личного пространства не прибавилось бы. Я скучала по двухъярусной кровати.
Однажды ночью мне приснился очередной кошмарный сон: мой телефон разрывался от приходящих на него сообщений. И все они – из звезд, крестов, рук, но без единой буквы.
Я подскочила на кровати и, пытаясь спуститься по несуществующей лестнице, рухнула на пол. Схватив подушку, я вылезла в коридор и направилась к комнате Азриэля, которая когда-то была нашей общей. В темноте я на кого-то наткнулась и вскрикнула. Тут же к моему рту прижалась чья-то рука. Мохнатая и белая.
– Тише, это всего лишь я. – прошипел Аз. – Ты разбудишь маму с папой…
Когда он отвел руку, я облегченно выдохнула.
– Это я тебя разбудила? – спросила я. По мягкому прикосновению ушей к моему лицу я поняла, что Азриэль опустил глаза в пол и качает головой.
– Я не могу уснуть, – ответил он наконец.
Взявшись за руки, мы пошли в его комнату. Расположившись под одеялом, он жестом пригласил меня прилечь рядом с ним.
– А что, если мама с папой узнают? – спросила я. Перед ответом Азриэль фыркнул.
– И что? Мы же спим, а не… ну, в общем, ты поняла.
Я почувствовала, как лицо моего брата раскаляется. Он покраснел. Сердце забилось, и в груди стало горячо. Я приблизилась к его лицу, желая сказать кое-что важное, но он тут же отвернулся к стене и уснул. Я тоже попыталась уснуть, но у меня ничего не получилось: мою голую поясницу щекотал его пушистый хвост. Через некоторое время Аз начал бормотать, а потом перевернулся и, приобняв меня, прижался к моей спине. Я не возражала, ведь уснула почти тут же после этого.
====== Глава вторая ======
Андайн и Альфис все-таки поженились. Никто из нашей компании не удивился, обнаружив в почтовых ящиках приглашения на свадьбу. Напечатаны они были на розовых открытках с Милашкой-Целовашкой, и мама, глядя на них, громко и долго смеялась. И все-таки все мы были очень счастливы за них. Андайн теперь работала инструктором в спортзале, а Альфис устроилась в одну из человеческих лабораторий. Она была круглосуточно загружена работой, и очень скоро забыла о том, что так и не осмотрела нас с Азом. Думаю, бывшая ученая бы и не вспомнила – весь ее досуг теперь занимали счастливые хлопоты по подготовке к свадьбе.
Мне выпала честь раскидывать лепестки цветов, а Азриэль должен был заботиться о золотых кольцах, лежащих на бархатной подушечке. Девочка-цветочница и мальчик-паж.
Вообще, девочкой-цветочницей хотел быть Папирус, но Андайн насилу удалось отговорить своего товарища от этой идеи. Зря, думала я тогда: платье надевать мне страшно не хотелось.
– Неужели без этого никак нельзя? – спрашивала я маму с самыми жалобными выражениями лица, на какие была способна. – От платьев кожа чешется… и вообще, мне всегда так неуютно в них… может, я просто шорты надену?
Папа задумчиво погладил бороду:
– Ну, только если это будут очень красивые шорты…
Мама просто рассмеялась:
– Доченька, ну это же всего на пару часов! И Альфис с Андайн будут очень тебе признательны, если ты примешь на себя эту жертву.
Я вздохнула. Приму, чего уж тут…
Так что мама повела меня покупать платье. Больше всего на свете я ненавидела примерять одежду и очень хотела, чтобы Аз пошел с нами, но мама отказала мне в этом желании:
– Это самое что ни на есть женское дело! Мужчины будут только путаться под ногами.
Я попробовала сократить время своей пытки, сказав, что сильнее всех платьев мне нравится то, которое я надела самым первым, и дальше смотреть нет смысла, но мама снова рассмеялась и заявила, что мы должны примерить столько, сколько получится, а если первое платье мне к тому моменту так и не разонравится, значит, мы его только тогда и купим. В итоге к нашим услугам оказалась целая дюжина магазинов. Правда, к моему удивлению, процесс выбора в самом деле начал в какой-то момент доставлять удовольствие; под самый конец примерок нам попалось потрясающее платье с желто-зеленым пояском, которое привлекло меня чуть ли не с первого взгляда. Надев его, я встала перед зеркалом. Неужели я правда выглядела в нем так неплохо? Наверно, даже замечательно. Сделав поворот-другой на одном носке, я с удовольствием следила за тем, как его подол надувается воздухом.
Словом, платье было великолепное.
– Вот это, мама. Оно самое лучшее! – сказала я. Мама только улыбнулась. Она поняла, что я говорю это не чтобы побыстрее закончить.
Между тем наступил день свадьбы. Меня как следует умыли, причесали и вообще привели в самый образцовый порядок. Под конец мама помогла мне надеть недавно купленное платье.
– Мальчики нас уже заждались, – весело сообщила она мне, когда все приготовления были окончены. В гостиную я шла, как на расстрел: кровь прилила к каждому сантиметру кожи, а еще недавно роскошное платье казалось мне тесным и неудобным – даже заколки в волосах казались мне такими тяжелыми, будто их отлили из свинца. Папа и Аз сидели на диване. В смокингах они выглядели как два брата-близнеца – повыше и пониже. Аз казался старше, чем на самом деле. При виде меня их глаза широко распахнулись. Я расхохоталась. Неудивительно: ведь я очень нервничала, а тот факт, что они уставились на меня синхронно, будто два зеркальных отражения одного монстра-босса, был просто уморителен.
– Дитя мое, покрутись, – попросила мама.
Именно так я и сделала – правда, гораздо более неловко, чем в магазине.
– Ого… – протянул Азриэль. Его глаза при этом стали еще больше. – Выглядишь отпадно!
Я отвернулась к стене, судорожно прижимая руки к груди. Пунцовый оттенок моего лица Азу было видеть совсем необязательно. Надо сказать, рук с груди я не сняла и по дороге до часовни. Мой сводный брат сидел рядом со мной на заднем сидении и рассматривал пейзаж, мелькавший в окне автомобиля. На каком-то участке пути последний неожиданно въехал в туннель. Стоило этому произойти, и Аз рассмеялся.
– Что смешного? – спросила я.
– Посмотри на отражение в стекле.
Из отражения на нас смотрели человеческая девочка в белом платье и мальчик-монстр в черном смокинге. Я сразу поняла, что его рассмешило.
– Выглядит так…
– …будто это мы сегодня женимся! – закончил за меня Азриэль.
Я рассмеялась, но смех получился фальшивым: мое сердце будто провалилось на дно желудка, когда он это сказал. Через некоторое время он снова подал голос:
– Знаешь… если мы никого себе не найдем, когда вырастем… кто знает, может, нам правда стоило бы пожениться?
Мама на переднем сидении прыснула.
– Ой, батюшки-светы, – протянул папа сладким голосом.
– Дорогой, что такое? – настороженно спросила его мама.
– У меня сердце тает, когда я слышу такие беседы…
Мама пару секунд посверлила его идеально круглыми глазами, а потом легонько шлепнула по плечу. Бывший король монстров захихикал.
Пожениться? Выйти замуж за Азриэля? Да уж, смех да и только! Рассмеяться у меня, правда, уже не получилось: я же не просто так не снимала рук с груди в течение всей поездки. Сердце колотилось, как мотор – вроде того, что спрятан где-то в глубине папиной машины. Даже в часовне и в течение всей свадьбы подумать хоть о чем-то другом не получалось. Папа, несмотря на то, что больше не был королем, все еще мог женить монстров друг на друге, и Альфис с Андайн обратились к нему с этой просьбой первыми. Папирус, несмотря на то, что должность девочки-цветочницы так ему и не досталась, вдрызг расспорился с Меттатоном, выясняя, кто же из них будет свидетелем на этой свадьбе. Конфликт предотвратила Андайн, любезно предложившая Меттатону должность фрейлины. Надо сказать, что для скелета в доспехах Папирус выглядел просто потрясающе.
Альфис, одетая в смокинг, топталась перед алтарем. Ее лоб влажно блестел – волноваться в этот день ей пришлось больше, чем когда-либо. И я все время представляла себе Аза, так же топчущегося на месте и сгорающего от волнения. Моим фантазиям не мешало даже то, что он ни на шаг не отходил от меня – с самого начала приготовлений к церемонии. Интересно, когда Азу придет пора жениться, он будет нервничать так же сильно, как и Альфис? Не на мне жениться, разумеется. Он бы не смог. Он бы не захотел. Хотя бы потому, что я его сестра. Но от мысли, что он ждет не меня, а кого-то другого, одетого в гораздо более роскошное платье, чем сейчас на мне, стало почему-то невыносимо тоскливо. Я даже чуть не пропустила момент, когда Меттатон окончил шествие по ковровой дорожке и подал мне сигнал – спасибо Азу, ткнувшему меня в бок. Я встрепенулась и, позволив Азриэлю взять меня под локоть, двинулась вслед за Меттатоном, покрывая красный ковер лепесткам цветов. Ни одного желтого среди них не было – Альфис лично на этом настояла.
– Отлично держишься, сестренка, – прошептал Аз.
Мы заняли свои места рядом с мамой – сбоку от алтаря. Она улыбнулась нам обоим. Я прижала опустевшую корзинку к груди так же крепко, как пару часов назад прижимала руки.
Через пару мгновений музыка торжественно усилилась, и в зал вошла Андайн. Ее крепкое тело облегало шелковое свадебное платье самого белого цвета, который я когда-либо видела. По чешуйчатым плечам рыжим водопадом сбегали роскошно завитые волосы. Прекрасней ее в часовне в эти мгновения не было никого. Стоило ей начать свой путь по красному ковру до алтаря, как Альфис начала шататься, потеть и так сильно таращить глаза, что в какой-то момент я успела поверить, что она потеряет сознание. Но Андайн, увидев, в каком та состоянии, лишь широко ухмыльнулась и, в два прыжка преодолев все, в общем-то, немаленькое расстояние, схватила свою невесту прежде, чем та успела лишиться чувств.
Папин голос гулко загремел, летя к высоким сводам часовни и прося молодоженов жить в любви и правде, деля друг с другом все радости и печали. Временами мой отец впечатлял меня самым невероятным образом. Несмотря на то, что мама всегда находила, за что упрекнуть своего мужа, я всегда относилась к нему с настоящим почтением. Когда папе приходилось вести себя «царственно», ему не было равных. Наверное, правление Подземельем складывалось примерно так: харизматичный папа был «лицом», а практичная мама – «мозгами» организованного монстрами государства. Толк в таком правлении, безусловно, был.
– Обменяйтесь кольцами, – наконец сказал папа.
Это уже была задача Азриэля. Я легонько сжала его руку. Мой брат кивнул и двинулся по направлению к Альфис и Андайн, держа на вытянутых руках бархатную подушечку. Но на полпути с Азом случилось то, чего никто не ожидал: из-за алтаря выпрыгнул крошечный белый песик и, схватив то, что лежало на бархате, бросился бежать наутек.
– ЭТОТ ЗЛОДЕЙ ПОВИНЕН В КРАЖЕ!!! – завопил Папирус под всеобщие вздохи и перешептывания. – НО НЕ БОЙТЕСЬ! ВЕЛИКИЙ РЫЦАРЬ ПАПИРУС ВЕРНЕТ КОЛЬЦА!!!
Произнеся эту речь, скелет бросился в толпу, преодолев расстояние между ней и алтарем, как и Андайн, в каких-то два прыжка. Свадебная церемония моментально превратилась в мешанину из беготни, шума и криков: все гости вскочили со своих мест и принялись гоняться за песиком по всей часовне, как по стадиону. Да что уж там: бегала даже я, приподняв полы своего недавно идеально выглаженного платья. Единственным, кто не шелохнулся и не произнес хотя бы одного звука, был Санс: он просто стоял в уголке, наблюдая с ленивой улыбкой, как мы бегаем за крошечным белым пятнышком, опрокидывая скамьи, стулья и замешкавшихся гостей.
Поняв наконец, что без него мы не справимся, он пожал плечами и поднял вверх костлявый палец. Пасть собаки озарилась голубым светом, и кольца, повинуясь магии Санса, взмыли в воздух. Песик, явно не ожидавший подобного развития событий, прыгал вверх и вниз, пытаясь вернуть то, что, по его мнению, успело стать его законной собственностью, но Санс удерживал парящие кольца на достаточном расстоянии. Прямо как пачку с картошковыми чипсами. В точности.
Два сине-золотых сияния поплыли по воздуху – вдоль поваленных стульев на первом ряду по направлению к оторопевшим невестам. Песик, не теряя надежд в конце концов завладеть крадеными атрибутами свадебной церемонии, шел под ними и обиженно тяфкал. Поняв в какой-то момент, что рассчитывать ему не на что, он сдался: прыгнул в купель, налакался святой воды и благополучно покинул часовню, не прекращая лаять.
Кольца снова приземлились на бархат. Аз, последние минут пять стоявший как вкопанный, выдохнул. Мы с Папирусом вернулись к алтарю, а гости, расставив столы и стулья по прежним местам, снова уселись на них, как ни в чем не бывало. Альфис трясущимися пальцами взяла свое кольцо с подушечки, поданной Азом, и взяла Андайн за руку. Последнюю происшествие с похищением колец тоже вывело из равновесия: ее ладонь тряслась ничуть не меньше, чем у Альфис, а в ногах кудрявились желтые опилки: монстр-рыба, ковыряя пол ногой, протерла его, как рубанком.
Надевать трясущееся в руках кольцо на трясущийся же палец непросто – особенно, когда ты носишь очки: Альфис поэтому потребовалось ровно четыре попытки. Зато Андайн управилась сразу же – ловкости ей было не занимать даже в самой безвыходной на первый взгляд ситуации.
Папа блаженно улыбнулся и пропел, в последний раз потрясая стены часовни своим басом: «Можете поцеловать невесту!».
Альфис встала на цыпочки, чтобы дотянуться до губ Андайн, и та ответила ей долгим, глубоким поцелуем. Я представила, как Аз, так и не нашедший себе жену, целует меня, и у меня задрожали колени. Зал гудел: в тысячу раз сильнее, чем когда бы гонялись за кольцами. Неладное заметил только один-единственный человек во всей часовне. Вернее, не человек, а монстр:
– Эй, сестра, ты как?
– Голова кругом идет, – ответила я.
– Облокотись об меня.
Я облокотилась. Его рука обвила мою талию. Вздохнув, я положила голову ему на плечо. Пах Аз тоже «по-взрослому»: наверное, папа позволил ему надушиться собственным одеколоном. Мне стало гораздо легче. Сердце, правда, все равно не унималось – до самой ночи.
Время шло. Подходило к концу наше обучение в начальной школе под руководством мамы: на горизонте маячил быт учеников средней школы. Несмотря на волнение, я была в предвкушении. У Аза, к сожалению, унять волнение предвкушением не получалось.
– Я же никого там не знаю, – причитал он. – Я слышал, там несколько сотен детей! И почти нет монстров – одни люди!
– Да ладно тебе! – смеялась я. – Принцу монстров – и бояться людей!
– Некоторых не бояться не выходит… – сказал он, глядя на меня с серьезным выражением лица.
– Не волнуйся ты так, – утешала его я. – Я же буду с тобой!
Он улыбнулся мне немного неуверенной улыбкой. Но все же улыбнулся!
– Разве твоя старшая сестричка тебя когда-нибудь подводила? – спросила я, пытаясь сделать его улыбку увереннее.
Вообще, по возрасту Азриэль меня превосходил. Если считать также многочисленные прожитые им в обличие Цветика жизни – превосходил значительно. Но я все время чувствовала себя старшей сестрой, и ничего не могла с этим поделать.
Увереннее улыбка не стала, поэтому я привстала на цыпочки и потерлась своим носом о его морду. Мама и папа часто проделывали что-то подобное, и мы с раннего возраста подражали им, но, похоже, с возрастом это превратилось в наш «фирменный» жест. Аз отстранился, хихикая. Расстроить его было проще простого, но, стоило нам потереться носами, и от плохого настроения не оставалось и следа.
В одно погожее утро тех бесконечно длинных летних каникул, которые переживают все школьники, которым в новом учебном году придется учиться в новом месте, Аз подошел ко мне после завтрака с предложением:
– Слушай… ты не хотела бы сходить на смотровую площадку?
Я посмотрела ему в глаза. Смотровая площадка, действительно, не посещалась нами уже очень давно – ни вместе, ни поодиночке: с возрастом мы становились все более занятыми, и времени на это у нас просто не находилось. А если и находилось, то мы охотнее проводили его со своими школьными друзьями: бродили по Городу, устраивали ночевки, и все такое прочее. Но поскольку друзья у нас были общие, мы никогда не разлучались и, следовательно, приводить мысли в порядок нам не приходилось. Оттого, едва услышав о площадке, я почувствовала такую щемящую горечь, что чуть не заплакала: наше детство кончалось, и я ничего не могла с этим поделать. Может, жалеть об этом было глупо, ведь в нашей жизни ничего не обещало кардинальных перемен – даже в среднюю школу мы бы ходили, как и прежде, вдвоем, но стойкое чувство тоски от этого осознания все же не притупилось. Может, правда, дело было в том, как протекают любые летние каникулы: тебе все время кажется, что ты теряешь время попусту, и когда лениво тянущийся, душно разогретый день сменяется сиреневой ночной прохладой, ощущение того, что ты навсегда утратил частичку блаженного бытия, мучает тебя, пока ты не уснешь и не начнется новый день. Это периодически переживаемое чувство утраты было сравнимо и с той моей мгновенной горечью. Вряд ли детям часто приходится сталкиваться с такого рода мыслями, но я, во-первых, уже прощалась с детством, а во-вторых, повидала достаточно тяжелых вещей, чтобы быть серьезнее, чем можно ожидать от ребенка.
Я согласилась. Встретиться мы условились там, где всегда – перед этим мне нужно было допить кофе. Я тогда пыталась приучить себя к его вкусу, потому что, как мне казалось, этот «взрослый» напиток придаст мне более серьезный вид к началу нового учебного года, но давалось мне это тяжело – даже если я разбавляла его таким количеством молока и сахара, что у меня першило в горле. Сделав пару глотков на глазах у Аза, я выплеснула содержимое кружки в раковину, когда он хлопнул входной дверью.
Папа в тот день был занят черепицей и ползал по крыше. Он помахал мне рукой, когда я вышла на улицу, щурясь от света стоящего прямо над головой солнца:
– Как денёчек, пирожочек?
Я ничего не ответила, но помахала в ответ. Азгор становился мне все роднее и роднее с каждым годом. Это было странно. Если вы помните, когда-то давно он пытался меня убить – наверное, чувство вины так и не покинуло его, он старался обходиться со мной как можно ласковее.
Я же говорила, что тяжелых вещей на мою долю выпало немало. Хорошо, что они позади…
Азриэль был на месте и нетерпеливо прохаживался около знакомого кедра. Едва заметив мою голову, показавшуюся из-за куста дикой азалии, он бросился ко мне.
– Смотри, смотри! – затараторил он, уткнувшись лбом мне в подбородок, чтобы я увидела его темя. Он даже плотно прижал волосы к голове.
Не понимая, чего он от меня хочет, я на всякий случай сделала пару шагов назад, недоуменно изогнув брови. На мой вопрос, что, собственно, я должна увидеть, Аз нетерпеливо фыркнул и взял меня за запястье, приложив ладонь к тому же самому месту между лбом и затылком.
– Вот, сказал он. – Так точно почувствуешь!
По-прежнему держа меня за запястье, он начал водить моей рукой по своей голове. И тут я поняла о чем он. Рука нащупала пару отчетливых бугорков – уже довольно твердых и острых.
Рожки.
– Ну надо же, – произнесла я, убрав руку из уже растрепанных волос. – Тебе рога наставили! Клёво!
Азриэль, гораздо менее испорченный, чем я и дети его возраста вообще, моего каламбура не понял и только заулыбался, плюхаясь на кедровый ствол и закидывая ногу за ногу:
– Клёво! Очень-очень клёво!
Я присела с ним рядом.
– Как думаешь, мои рога хоть когда-нибудь будут такими же, как у папы? – спросил он, сияя, как июльский день.
– Может быть, – ответила я. Откуда мне было знать? Восторга Азриэля я разделить не могла, хотя понимала, что чем больше рога у монстра-босса, тем он, вероятно, красивее для представителей своего вида. Это, наверное, как грудь у женщин – чем она больше, тем женщина привлекательнее, так, что ли? Я посмотрела на свою футболку, и тут же пожалела, что подшутила над Азриэлем, даже если моя непонятая ирония его не задела. Грудь у меня была плоская – как ни посмотри. О какой же привлекательности могла идти речь? Я вспомнила о Терпии – девочке из нашей школы, которую все за глаза назвали «та, с бантом на голове», потому что бант этот она берегла как зеницу ока, и никогда не снимала, несмотря на то, что ее, как и нас, ожидала средняя школа, в которой пора отказываться от всяческих «детских» атрибутов. Но не в этом дело: ее грудь уже была просто огромной. А ведь мы были ровесницами…
Вообще, Терпия мне не нравилась. А все потому, что когда-то в школе она, заговорив со мной, вдруг вынула из своего рюкзака нож. Я жутко перепугалась – пусть нож и оказался игрушечным и вообще неопасным. Но лично мне на любой нож смотреть тошно. Всегда их опасалась!
Ножи напоминали о ней.
А зачем она его показала? Очень просто: ее папа работал в цирке (как можно догадаться, метателем ножей), и она хотела пойти по его стопам, а для этого надо постоянно тренироваться – вот она и хотела продемонстрировать мне пару приемчиков, которые уже успела освоить.
– Терпенье и труд все перетрут! Когда-нибудь я смогу проделать это с настоящим ножом! – гордо сообщала она всем, кто был готов ее выслушать.
Терпенье и труд все перетрут.
Терпенье и труд.
Терпенье.
Терпия.
Это странное имя ей подходило.
Аз часто укорял меня, что я слишком несправедлива по отношению к Терпии. Ну да. Я несправедлива. А нечего было махать ножом у меня перед лицом!
Еще и эти ее громадные сиськи…какой же лютой ненавистью в тот момент было переполнено мое сознание.
Дело тогда еще было совсем не в зависти: у моей мамы грудь тоже была немаленькая – но ведь ее я не ненавидела. И не смогла бы! Хотя надоесть ее общество мне очень даже могло. Я даже помню один такой случай…
В тот день мама предложила мне посетить пару магазинов и купить новые лифчики. Наверное, так она хотела показать свою любовь к своей неуклонно взрослеющей дочери. Но вообще поначалу это было даже забавно: перед началом покупок мы перекусили замороженным йогуртом. Пока мы ели, мама шутила о том, что даже если в такой простенькой кафешке, как та, в которой мы сидели, нет йогурта с улиточным вкусом, день можно считать потраченным зря. К концу походов по магазинам считать день потраченным зря стала уже я: из всего ассортимента мне подошли лишь скучные спортивные бюстгальтеры, похожие либо на чехлы с лямками, либо на детские купальники. Примерять их было неловко. Мама же, кажется, была мной искренне горда.
Вообще, если б я могла, я бы вообще не переживала о несовершенстве моего формирующегося тела: ну, проживу я всю жизнь, как плоскодонка, и что с того? Но мама постоянно давала мне какие-то советы, от которых я начинала нервничать и убеждаться, что выгляжу плохо – например, просила, чтобы я отрастила волосы. Мне приходилось отчаянно отказываться.
– Но тебе бы так пошло!.. – настаивала мама. – Не хотела бы ты носить хвостики, как паучиха Маффет?
Я ответила, что мне гораздо больше нравятся прически Тэмми, и папа так рассмеялся, что его чай пошел не в то горло. Мама смерила его ледяным взглядом.
Но факт оставался фактом: у Аза начали расти рога. Он вообще очень быстро рос, почти ежемесячно обгоняя меня еще на сантиметр-другой. Я же, кажется, вообще перестала расти.
Но характер у меня продолжал портиться.
С началом обучения из-за него у меня начались проблемы. Новая школа казалась просто громадной, и монстров там почти не было. Подросток-козел и узкоглазая девчонка, похожая скорее на щуплого мальчика, смотрелись как две белые вороны. Поэтому мы старались проводить друг с другом как можно больше времени, хотя учеба наша протекала в разных классах.
Однажды я застала его перед шкафчиком – он просто стоял и смотрел в узкое пространство, как будто вот-вот готовясь залезть туда с головой. Это было в самом начале второй перемены, когда ученикам, согласно расписанию, полагалось завтракать. Мы с Азом предпочитали безвкусной столовской стряпне мамины завтраки, которые она заботливо укладывала в пакеты и, будьте уверены, готовила в тысячу раз вкуснее, чем самому лучшему повару самой лучшей школьной столовки снилось. Пакеты с завтраками мы хранили в шкафчиках – поэтому-то мы и непременно встречались с ними в коридоре на второй перемене. Но в тот раз Аз выглядел явно как-то не так…
– Эй, брателло, – сказала я, положив руку ему на плечо. – Что с тобой?
Он вздрогнул. Я подошла ближе и все поняла. Он прижимал к разбитой губе кусок какой-то ткани. Глаза у него были красные:
– Ненавижу это место, – просипел он.
Он так и не сказал мне, кто его побил. Боялся, что я пойду выяснять отношения, ведь когда девочка заступается за избитого брата, у них обоих могут быть еще большие неприятности. Боялся он не напрасно. Драться я не любила, но зла во мне в тот миг хватило бы на десять драк.
