Текст книги "Все мои Надежды и Мечты (ЛП)"
Автор книги: taiyakisoba
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
====== Глава первая ======
Я проснулась. Тело было мокрым от пота. Снова кошмар. Снова это лицо – похожее на моё, как две капли воды.
Обхватив подушку, я вылезла из кровати, а потом покинула комнату, стараясь не шуметь. Иначе папа с мамой проснулись бы. С тех пор, как мы с Азриэлем спали отдельно, наши попытки снова залезть друг к другу они не поощряли, а выслушивать за завтраком нотации совсем не хотелось. Дверь в его комнату, однако, была плотно закрыта – чего Азриэль никогда не делал: ему не нравилось спать в полной темноте. Еще больше, чем мне.
Кто мог бы обвинить нас?
– Аз? – прошептала я в приоткрывшуюся щель. – Можно поспать с тобой? Мне снова… снова снятся плохие сны…
Тишина.
Я вошла в темноту. Идти пришлось наощупь: иначе я бы и шагу не сделала. Вся комната казалась просто нагромождением черных фигур. Протянув руки к самой большой из них, я сделала пару шагов – что это, если не его кровать? В глубине комнаты над ней тускло светился квадрат окна – единственный источник света.
Не-а. Совсем не кровать. Пальцы упёрлись в пыльный картон. Это коробки. Старые коробки, в которых лежат нераспакованные вещи.
Одернув руку, я случайно смахнула на пол одну из них – маленькую, доверху наполненную бумажками. Подушка упала следом за ней. После на пол опустилась я.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Среди рассыпанных бумажек были также фотографии, которые я тут же запихнула обратно. Коробка от них была красной, в форме сердца.
Эта она. Та, которую он давным-давно подарил мне.
Оброненная подушка тут же оказалась прижата к груди. В и без того затуманенные глаза полезли волосы, которые пришлось смахнуть.
Это же не мой дом. Не мой! Совсем не тот, где были папа, мама и Азриэль. Это моя квартира. Я живу в Городе. В полном одиночестве. Я взрослая, и их больше никогда не будет рядом.
Но почему тогда я не перестаю мечтать о своей семье?
Возможно, потому, что с ними я была счастливее. Или потому, что так много всего в конце концов оказалось недосказанным.
Даже вчера вечером я не смогла открыться ему. Хотя очень хотела. Но потом… потом он притащился с ней в ресторан. С этой женщиной. Человеком.
Неужели она правда так хорошо выглядит?
Ну да. Идеальная пара для него. Ведь сам он – настоящий красавец; даже красивее, чем я его запомнила: по-женски длинные ресницы, светлое лицо, мягкая улыбка… вылитый принц в этом пиджаке: стройный, величественный…
Почти забытая боль всколыхнулась с новой силой, и я со всей силы прижала подушку к груди – к самому ее источнику. ДУША. Это она болела.
Дни, когда мне было больно, посещали меня в то время весьма часто.
С этого момента заснуть не получилось бы ни за что. Заварив кофе, я уселась на кухне с чашкой в руках. Гудок одинокой машины где-то на улице заставил меня выглянуть в окно. Мир за стеклом серел, сообщая о том, что в Город вот-вот придет утро и солнце встанет. То есть, было еще очень рано. Мобильник, в который я заглянула, показал время – без двадцати пяти минут пять. Ну и ладно. Скоро все равно надо будет бежать на учебу: лекции никто не отменял. В кровать я больше не вернусь.
Новых сообщений, как показал все тот же мобильник, не было. Почему-то я надеялась получить хоть одно. Впрочем, на ужине я повела себя как распоследняя сволочь. Разве такие заслуживают сообщений?
Глаза снова заволок туман и их пришлось плотно закрыть ладонями. О, Господи, ну почему я порчу все, к чему ни притрагиваюсь?..
Когда мне казалось, что света в жизни больше не предвидится, мне страшно хотелось, чтобы передо мной, как и много лет назад, появилась кнопка СБРОСА, а вместе с ней – утраченная возможность СОХРАНЕНИЯ. Мне хотелось начать все заново и попытаться сделать все по-новому. Но только на этот раз – лучшим образом.
Впрочем, хоти не хоти – все равно не вышло бы. Я снова бы все испортила. Кнопки никогда не вернутся.
Я думала, что все наладится, если я спасу его. И моя жизнь на первых порах действительно налаживалась. Десять лет назад. Десять лет – вплоть до того самого дня, когда я проснулась в знакомой постельке, слыша такие знакомые слова…
– Пожалуйста, Фриск! Прошу тебя, проснись!
Я знала этот голос. Я часто слышала его отзвуки, звенящие во мраке моего подсознания. И я была готова внимать ему, идти за ним по пустоте, чувствуя, как оглушительно воющий ветер пытается сбить меня с ног, столько времени, сколько потребуется, пока в конце концов не увижу его обладателя.
Глаза распахнулись. Они горели. Горел каждый сантиметр моего тела, кроме правой ладони. Её кто-то сжимал.
Повернув голову, я наконец его увидела. Он сидел сбоку от кровати и теребил мою руку, лежащую у него на коленках – маленький монстрик, напоминающий козленка с длинными висячими ушами. Он был одет в желто-зеленую полосатую футболку и, кажется, очень волновался. Вот ты какой, Азриэль, сын Ториэль и Азгора. Погибший по вине своего отравленного друга. Восставший из мертвых в виде темного, злого и бесконечно сильного существа. Побежденный мной в той ужасающей пустоте, которой отделена друг от друга жизнь и смерть.
Но теперь ничто не выдавало в нем грозного Бога Гиперсмерти. Это был просто маленький мальчик, который сидел на стуле, подняв голову к потолку. Его глаза были закрыты и он что-то тихо бормотал себе под нос.
Странно. Даже очень. Азриэль был мертв. Стало быть, я тоже мертва? Оставалось только лежать и слушать. Мягкость его голоса притупила разлитую по телу жгучую боль:
– О, во имя звезд на небе – шептал он. – Во имя всех самых ярких звезд на небе… пожалуйста. Пусть Фриск проснется. Пожалуйста…
Фриск. Совершенно верно. Я Фриск. Это мое настоящее имя. А это моя старая кровать: одна из нескольких в доме Ториэль. В Руинах. В Подземелье.
Помимо странных молитв Азриэля до меня доносились дополнительные звуки: кто-то, погромыхивая тарелками, мыл посуду. Воздух был пропитан знакомым сладким ароматом ирискового пирога, который только что вынули из духовки…
Минуточку. Покойники не едят пирогов. И уж точно не пачкают посуду, которую потом приходится мыть.
Выходит, я была жива. Как и Азриэль.
Я попробовала привстать, но тут же упала в подушки, тяжело охая. Моя грудь. Ее как будто придавили тяжеленной глыбой льда.
Азриэль тут же встрепенулся. Его рот широко распахнулся – едва ли шире, чем и без того огромные лиловые глаза.
– Ф-Фриск?.. – протянул он сдавленным голосом, буквально пронизанным надеждой и счастливым неверием.
– Который час? – пробубнила я, потирая глаза.
Азриэля как ветром сдуло: вскочив со стула, он понесся в комнату, крича на ходу только «Мама! Мамочка!!!».
Сесть у меня все-таки получилось – как раз в этот момент в комнату вошла Ториэль. Та самая. Мама-коза. Мне показалось, будто я ее уже лет сто не видела.
– Мама? – прошептала я.
Едва только взглянув на меня, Ториэль с грохотом уронила на пол густо намыленный противень и опустилась на колени:
– Д-деточка?..
Ответить я не успела: Азриэль издал радостный вопль и бросился ко мне. Я снова упала в подушки, поддаваясь бесконечному счастью, охватившему вертевшегося волчком Азриэля. У меня скоро заболели ребра – так крепко он меня обхватил.
– Фриск, – говорил он, обильно поливая слезами мою шею, – Ох, Фриск! Т-ты что… правда проснулась?
Вместо ответа я только разевала рот, как рыба – на большее не хватило воздуха. Ториэль тем временем оттащила охваченного восторгом сына и, наклонившись, обняла меня – гораздо нежнее и мягче.
– Добро пожаловать домой, дитя мое, – сказала она наконец. А после, взяв мобильник, принялась набирать сообщение, неуклюже пытаясь справиться со своими слишком большими пальцами.
– Кому ты пишешь, мамочка? – спросил Азриэль, сосредоточенно следя за ней.
– Доктору Альфис, – ответила Ториэль. – Она обещала осмотреть Фриск, когда та наконец проснется.
Отложив наконец мобильник, она снова посмотрела на меня с широкой улыбкой:
– Но сначала – пирог!
– Сейчас принесу! – выпалил Азриэль, выбегая из комнаты.
Сев на оставленный сыном стул, Ториэль взяла меня за ладонь и несколько раз поднесла ее к мягким белым губам:
– Спасибо тебе, сыночек! И тебе, моя маленькая…
Я нахмурилась. В отяжелевшей голове ворочались обрывки каких-то туманных воспоминаний.
– Мамочка, что со мной произошло?
Улыбка, казалось, расцвела на ее губах:
– Ты спасла нас, дитя мое! Ты спасла… его. – Однако от улыбки тут же не осталось ни следа. – Но, Фриск, дорогая, милая девочка, как тебе это удалось? Я ума не приложу!
Я попыталась вспомнить. Несмотря на попытки, ничего не получилось: голова загудела, а в груди начало покалывать.
– Ну нет, – сказала Ториэль, накрыв мой лоб своей ладонью. – Нет, нет и нет. Даже не думай волноваться. Ты еще слишком слаба. Об этом мы с тобой поговорим на досуге.
– А вот и пирог! – пропел Азриэль, вбегая в комнату. В руках он держал блюдо с куском едва ли не больше собственной головы.
Пока я хищно ела, Ториэль, поминутно перебиваемая путаными замечаниями Азриэля, поведала мне, что же произошло, пока я лежала без сознания. Мои собственные воспоминания, кажется, постепенно возвращались ко мне, пока мы говорили. Ну, по крайней мере, некоторые из них. Очень многого Ториэль не знала, и мне приходилось смотреть на открытое лицо Азриэля, прикидывая, что обо всем произошедшем может помнить он.
Однако дверь спальни очень скоро распахнулась, и в комнату ввалилась Андайн.
– Проснись и пой! – сказала она, обхватив мое плечо крепкими пальцами и широко улыбаясь. – Спать на работе не положено! Но, знаешь ли, ты неплохо со всем справилась – даже для такой рохли, как ты! – ее глаза заблестели, но всего лишь на одно мгновение. – Ха-ха!!! Хотя я в тебе никогда и не сомневалась!
Тут же показалась Альфис, вытянув шею из-за спины гигантской рыбы:
– Итак, к-как же ты себя чувствуешь, Фриск?
– Так себе, – честно ответила я. От последовавшего смешка Андайн лучше мне не стало.
Вскоре Альфис окружила меня целой батареей приборов непонятного назначения и принялась списывать с них данные. Удивительно, но, похоже, никто из них не помнил о том, как Цветик поглотил их души, и мне пришлось с ними сражаться. Злобно хохочущий цветок, человеческие души и Бог Гиперсмерти, вероятнее всего, с тем же успехом могли быть горячечным бредом. Для них их не существовало – их помнила только я.
Я посмотрела в добрые глаза Азриэля. Он заморгал, потом покраснел и потянул уши книзу:
– А ты… ты правда в порядке, Фриск?
– Ну да. А что? – то ли ответила, то ли спросила я.
– Твои глаза, – прошептал он. – Ты вот-вот заплачешь…
Я улыбнулась и провела по лицу рукавом. Даже не думала, что оно могло быть мокрым.
– Все нормально.
Пожалуй, все было даже лучше, чем нормально…
Альфис, тяжело опустившаяся на стул и в свою очередь вытиравшая мокрый лоб, была со мной солидарна: Решимость и Надежды были не слабей, чем когда-либо до этого. Однако ящерица все же хмурилась:
– Н-некоторые данные странноваты; я н-не могу понять, отклонения это, или нет… скорее всего, это просто погрешности, н-но все же пара дополнительных осмотров в Лаборатории явно не повредит, если вы, конечно, н-не возражаете…
Ториэль возражала:
– Ни за что. Хватит с бедного ребенка на сегодня. Никаких осмотров! – сказав это, Ториэль запустила когтистую ладонь в мои волосы и погладила их. – Постельный режим и диета – вот все, что ей нужно.
В захлопнутую дверь кто-то внезапно постучал. Кто-то с густым басом, отлично слышным даже через дверь:
– Прошу прощения… если все в порядке, нельзя ли мне войти?
Ториэль фыркнула и закатила глаза. Андайн открыла дверь и знакомый монстр еле протиснул сквозь узкий дверной проем свои широченные плечи.
Это был Азгор.
Его добрые глаза засияли, стоило ему посмотреть на меня и широко улыбнуться:
– Фриск!
Опустившись на колени перед кроватью он притянул меня к своей твердой груди – шире самой кровати раза в два. Светлая борода царапала лицо, но из своих объятий монстр меня не выпускал:
– Девочка моя, наконец-то ты проснулась!
Ториэль цокнула языком и сложила руки крестом:
– Азгор, положи ее сейчас же. Ей положен постельный режим. И диета, – сказав это, Ториэль фыркнула. – Схожу-ка я, кстати, за пирогом…
Покинуть комнату, однако, ей не дал Папирус, выскочивший из-за двери, как черт из табакерки:
– НО НЕ ЗАБУДЬ ОСТАВИТЬ МЕСТО ДЛЯ СПАГЕТТИ!
Длинноногий скелет, с согнутого предплечья которого, наподобие салфетки у официанта, свисала фирменная красная бандана, положил на мой живот доверху наполненную тарелку.
– я б на твоем месте их и в рот брать не стал, – поделился со мной советом низенький скелет (брат Папируса по имени Санс), лениво топая по комнате. Руки он держал в карманах толстовки. – он приготовил их позавчера и все это время прятал в своем шкафу.
– НО ЭТО ЖЕ ЛУЧШИЕ МОИ СПАГЕТТИ! – запротестовал Папирус. – ШЕДЕВР! ВЫШЕ НЕГО Я УЖЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, И НЕ ПРЫГНУ! ДА И К ТОМУ ЖЕ – СПАГЕТТИ УЛУЧШАЮТСЯ С ВОЗРАСТОМ!
– вино. вино, а не спагетти.
– ВИНО?! – вскричал Папирус. – ПРИ ЧЕМ ТУТ ВИНО?! ЧУШЬ КАКАЯ-ТО!!!
Я изучила содержимое тарелки. Свежими спагетти и правда не выглядели… грязный носок, примостившийся между фрикаделек, аппетитнее их не делал.
Подождите-ка? Когда Папирус их приготовил? «Позавчера»? Сколько же я пролежала в этой кровати?
– Ты так крепко спала… – протянул Азриэль. – Как бы я не звал тебя… – на его лиловые глаза навернулись слезы, и ему пришлось промокнуть их ушами. – М-мы уж начали думать, что ты никогда не проснешься…
Санс тем временем приблизился к кровати:
– так-так-так… – проговорил он, изучая меня своим любопытным желто-голубым глазом. – ты все-таки нашла его последнюю часть. много же времени это у тебя отняло…
– О КОМ ЭТО ТЫ? – влез в разговор Папирус. – КТО ЖЕ ЭТОТ ТАИНСТВЕННЫЙ «ОН», ЧАСТЬ КОТОРОГО НАШЛА ФРИСК? ОН СТРОЕН? КРАСИВ? НЕОТРАЗИМ?.. ТАК! НЕ ОБО МНЕ ЛИ ВЫ ГОВОРИТЕ?
Говорили мы, впрочем, явно не о Папирусе. Я вообще не понимала, кого Санс имеет в виду. Я постаралась напрячь память, но от этих попыток моя грудь заныла с двойной силой.
– да ты не колотись, – пожал плечами Санс. – это уже явно не твоя забота.
– На выход. Все, – лицо Ториэль посуровело: она заметила судорогу, пробежавшую по моему лицу. – Я же сказала: постельный режим и диета. А не допросы! Уходите! Уходите-уходите!
С Ториэль лучше не спорить – это знают все. Попрощавшись со мной, мои друзья вышли из спальни. Даже Азриэль, хотя Азгору в итоге и пришлось оттаскивать своего сына от меня – последний ни за что не хотел уходить.
Ториэль поцеловала мой лоб и тоже заспешила:
– Прости меня, дитя мое. Мне тоже придется отойти: пирог может пригореть. Но я скоро вернусь!
Оставленная наедине, я принялась судорожно соображать, опустив руки на одеяло и уставившись в потолок. О чем вообще Санс говорил? Какая последняя часть? Часть чего? Или «кого», как он сам сказал?
В груди снова что-то закололо. Нет уж, лучше и правда не колотиться – мне же хуже.
Тем более, все мои друзья теперь вне опасности. И среди них был Азриэль.
Лежать в кровати мне пришлось недолго – мамин кулинарный талант делал свое дело, и я быстро шла на поправку. Тем лучше: Барьер пал, монстры готовились выйти на Поверхность, и каждый был по уши завален делами. Азгор назначил меня официальным послом между людьми и монстрами, и я пообещала отнестись к этой должности со всей ответственностью.
Жители Города никогда не были особо близки мне. Тем более сейчас – после всего, что успело со мной произойти. Я смотрела на них, как на инопланетян. Однако мне пришлось быть решительной: я не могла подвести ни Азгора, ни монстров. Тем более, что озадаченные происходящими событиями люди искали того, с кем их можно было бы обсудить.
Очень скоро я поняла, почему Азгор выбрал послом именно меня. Действительно: словам маленького ребенка доверяли почти на инстинктивном уровне. Кто в здравом уме стал бы бояться меня?
Вскоре люди убедились, что монстры, несмотря на их чудной вид, не представляют из себя опасности: благо, моими официальными сопровождающими, которых на эту должность тоже назначил Азгор, были монстры-собаки и монстры-кролики. Надо сказать, что Король Монстров, вопреки всем опасениям Ториэль, проявил себя как отличный правитель и прирожденный дипломат, так что вскоре людское правительство убедилось в том, что монстры нагрянули к ним со мной во главе исключительно с мирными целями.
Но только не думайте, что все шло как по маслу! Если бы! Сами подумайте: легко ли сделать частью общества недоверчивых лысых приматов живое желе и ходячие вулканчики? Но благодаря моим друзьям жизнь монстров и людей в итоге… ну… по крайней мере, не остановилась.
Тем не менее, я была счастлива. У меня наконец появились друзья. И семья тоже!
В тот первый вечер на Поверхности, когда мы стояли рядом друг с другом и смотрели на Город, переливающийся в золотых лучах заходящего за горизонт солнца, как дальний райский сад. Ториэль спросила, не хочу ли я остаться с ней.
Азриэль тоже стоял там. Он не отходил от меня ни на шаг, как будто боясь, что я исчезну, если он потеряет меня из виду. Гадая, как я отвечу, он дергал себя за уши и тянул из книзу. Это означало, что он нервничает.
Но когда я наконец ответила, что хочу остаться, оба монстра заключили меня в крепкие объятия своих мохнатых рук.
– Я стану твоей мамой, – сказала Ториэль. – Должен же кто-то о тебе заботиться!
– А я буду твоим братом! – добавил Азриэль, широко ухмыляясь.
Получить за один раз и маму, и брата.
Нет, не просто брата.
Лучшего друга!
Семья вскоре пополнилась папой: после возрождения Азриэля история с человеческими душами медленно уходила на второй план, и Ториэль в конце концов простила Азгора, хотя бывшему королю часто не доставалось и минуты покоя. Но он, похоже, был искренне счастлив снова стать частью семьи. Он устроился садовником в школе, организованной Ториэль. Место трезубца и короны заняли соломенная шляпа и садовые ножницы, к которым Азгор относился с не меньшим почтением.
Монстрам, принятым людьми, больше не нужен был посол, и я переквалифицировалась обратно в маленькую девочку. Вскоре мне стало ясно, что никакой другой жизни, кроме той, в которой были Ториэль, Азгор и их сын, мне вовсе не надо. Хотя по именам я называю их только сейчас – для меня они навсегда стали мамой, папой и Азом.
Поначалу мы, как и подобает брату и сестре, жили в одной комнате. Спали мы на двухъярусной кровати. Верхняя койка, по настоянию Азриэля, оказалась моей. Кровать была не новая, но спрашивать, откуда у моей новой семьи завалялась кровать именно с двумя ярусами, мне не пришлось. Ответ был нацарапан на деревянном изголовье: «ЗДЕСЬ БЫЛА ЧАРА».
Я заклеила косые буквы несколькими наклейками с Меттатоном из коллекции Азриэля. Игриво подмигивающий робот был выбран мной случайно – он просто первым попался под руку, но был уж гораздо симпатичнее, чем… она. Я не хотела видеть этого имени. Даже думать о его обладательнице мне не хотелось.
Мне хватило кошмаров, заставивших меня запомнить это имя раз и навсегда. На всю жизнь. На тысячу жизней вперед.
Однажды, когда Андайн и Альфис пришли к нам на чай, бывшая королевская ученая предложила вернуть наши воспоминания, сказав, что она изобрела машину, которая гарантированно может мне помочь. Мама ответила категоричным отказом, заметив, что все, что было, то сплыло, прошлое лучше не ворошить, и вообще, лучше, чтобы все мы были просто счастливы – без оглядки назад. Альфис вместо ответа поправила очки и окинула взглядом Андайн, которая схватила щипцами кубик сахара. Когда тот от усилия треснул и рассыпался в порошок, она откинулась на спинку стула, самодовольно ухмыляясь и потирая затылок.
– П-пожалуй, вы правы… – согласилась Альфис с виноватой улыбкой.
Аз тоже был согласен с мамой:
– Каждый раз, как ни пытаюсь вспомнить, у меня грудь болит, – сказал он. – Лучше уж забыть и не вспоминать!
Таким образом, я решила, что так и сделаю: забуду, и вспоминать не стану.
Впрочем, все, что происходило между нами двумя, мы бы ни за что не забыли, и постоянно возвращались к пережитому в беседах друг с другом. Азриэль помнил и наши битвы, и тоскливое одиночество, смешанное со страхом и желанием воспользоваться СБРОСОМ, однако все, связанное с Цветиком, превратилось в смутный сумбур, похожий на обрывки увиденного в детстве кошмара.
Я завидовала ему.
Азриэль не утратил любви к цветам. На Поверхности он мог выращивать любые, какие ему только нравились. В распоряжении у него была даже была небольшая клумба, на которой росли исключительно золотые цветы. Вообще-то они были сорняками, и папе всегда приходилось возиться с «непрошенными гостями», постоянно вырастающими то тут, то там у него в саду, но так как ему нравился чай, заваренный на их лепестках, и усердие сына, ухаживающего за своей единственной клумбочкой, он не предъявлял к нему никаких претензий.
Золотые цветы, стоящие в вазе на кухне, часто навевали на меня тоску, но любовь папы и Аза к этим растениям несколько усмиряла ее.
Мама, как я уже сказала, открыла школу, которую мы с Азом с удовольствием посещали. Учениками поначалу были почти исключительно монстры, но в итоге местные людские семьи, прослышав о невероятном педагогическом таланте мамы, отправили туда и своих детей. Мама была очень этим горда.
Потому, что она была превосходным учителем, мы и ходили в школу так охотно. Вскоре у нас появилось много друзей – как монстров, так и людей.
В те дни жизнь казалась по-детски беззаботной. После уроков мы часто ходили в лес неподалеку от дома, чтобы насобирать улиток для маминых пирогов. Пусть вкус их вызывал во мне значительно меньший восторг, чем ирисково-коричные пироги, охотиться на слизняков, тащащих на спине свои домики, мне нравилось. Я вообще была немного нелюдимой, предпочитая бесцельные прогулки в одиночестве какому бы то ни было обществу. Лишь теперь, когда у меня появилась семья, мне удалось пересилить свои привычки и стать ближе к своему окружению. Впрочем, я не всегда находила с ним общий язык. Благо, что рядом всегда был Аз, на поддержку которого я могла рассчитывать. Он был плаксивым мальчиком, но вдвоем с ним смотреть в глаза превратностям судьбы было легче, чем поодиночке.
И я всегда знала, где его искать, если он будет расстроен. Смотровая площадка.
Узнать о ней мне пришлось после первого Дня Святого Валентина. Я помню, как проснулась, и обнаружила у себя в ногах небольшую коробку в форме сердца. Стоило мне прикоснуться к ней, как Азриэль, высунувший свою голову из-за края кровати, радостно выпалил:
– С праздником, сестренка!
Я вручила ему свой подарок: открытку, сделанную из сухих макарон, наклеенных на лист картона. Неаккуратно раскрашенные макаронины изображали кого-то, похожих на нас двоих.
– Красота! – похвалил он врученный ему подарок. – Открой, пожалуйста, коробку! Прошу тебя!
Я сделала, как он просил. Внутри были шоколадные конфеты ручной работы.
– Меня мама научила, как их делать, – объяснял он взволнованным голосом. – Все пальцы себе обжег, но все в итоге получилось! Правда красивые? Попробуй!
– Эээ… ну, может, позже… – сказала я, прикусив губу.
Аз нахмурился. От улыбки не осталось и следа:
– В чем дело? У тебя… у тебя живот, что ли, болит?
Я покачала головой.
Он с удивлением засунул лицо в коробку.
– Они ведь… они ведь гораздо вкуснее, чем выглядят!..
– Да нет, они выглядят просто превосходно, Аз! Дело в том, что… ну… мне нельзя шоколада. У меня аллергия.
– Ну конечно! Ты же всегда любила шоколад! – рассмеялся он. Осознание своей ошибки пришло к нему почти сразу. Я бы к шоколаду действительно не притронулась. Лиловые глаза заблестели, а губы искривились от дрожи. Вырвав коробку из моих рук, он выбежал из комнаты.
– Прости!.. – выкрикнул он плачущим голосом.
– Аз, остановись! – крикнула я вдогонку.
Когда я спустилась в гостиную в одной пижаме, Азриэля уже и след простыл. Мама, вышедшая из кухни с пирогом, приготовленным на завтрак, с недоумением уставилась на меня:
– Доченька, что случилось?..
– Аз… я потом объясню!.. – выпалила я, напяливая верхнюю одежду и отправляясь на поиски.
Чтобы найти Аза, мне пришлось побродить по лесу. Наконец я напала на след: звуки плача становились все отчетливей. Идти пришлось вверх по склону хребта – туда, где до этого мне ни разу не приходилось быть. Достигнув вершины, я замерла: глазам предстала невероятная панорама. Ничего подобного видеть мне еще не приходилось. Я бы стояла и смотрела, разинув рот, если бы не увидела Аза, сидящего на упавшем кедре.
Услышав мои шаги, он повернулся в мою сторону и вздрогнул, увидев, как я приближаюсь. Чтобы он не убежал, я стала говорить с ним:
– Аз, подожди!
Вместо ответа он закрыл лицо руками и снова начал плакать. Коробка с конфетами лежала рядом с ним на том же кедре.
– Прости меня, пожалуйста!
Подняв на меня заплаканные глаза, он заморгал и, шмыгнув носом, забормотал:
– «Прости»? За что?
– Ты сделал эти конфеты специально для меня! Старался! А я…
– Нет, сестричка – покачал головой Аз. – Это ты меня прости. Я ошибся… мне показалось, что это ты любишь шоколад. Его любила…
Имени он не произнес, но мне показалось, что вся природа, окружавшая нас, произнесла его – и оно повисло в февральском воздухе, пронизанном свистом ветра.
– Да ну, перестань, братик, – приобняла я его плечи, присев рядом. – Не плачь.
– А я так хотел, чтобы этот день оказался особенным… – снова шмыгнул он носом. – Я так хотел… так хотел показать тебе это место…
– Это место?
– Я нашел его несколько дней назад, – кивнул он. – Но никому не рассказал: ни маме, ни папе. Держал в секрете специально для тебя.
Я осмотрелась вокруг.
– Оно прекрасно, – протянула я, любуясь расстелившимся лесным пейзажем; с одной стороны он был огражден громадой горы Эботт, а с другой – исполинским Городом и пляжем. Там, где у кедра, на котором мы сидели, начинались корни, вершина круто обрывалась вниз. Место, вне всякого сомнения, было прекрасным, но также и страшноватым.
– И никаких больше подарков мне не надо, – вздохнула я, когда прекратила осматриваться. – Этот – лучший.
– Ты… правда так считаешь? – провел он по глазам рукавом пижамы.
Я ничего не ответила. Мы долго просидели так: в компании друг друга и без единого слова.
– Вернемся-ка мы, пожалуй, – сказала я в итоге. – Мама с папой наверняка с ног сбились.
– Фриск, – только и проговорил Азриэль, обращаясь ко мне.
– Да, братишка, что такое? – откликнулась я, предчувствуя очень важную беседу: по имени Аз называл меня нечасто и только когда был предельно серьезен.
Он повернулся. От выражения его лица у меня заныло сердце:
– Фриск… знаешь… мне иногда очень стыдно… стыдно перед ней.
«Перед ней». По имени ее он так и не назвал.
– Стыдно? За что?
– За то… – отвечал Азриэль, кусая губы и не находя места, куда можно было бы деть свои дрожащие руки. – За то что так любил ее. За то… что даже если она и была далеко не лучшим примером для подражания и сделала мне много плохого, я не перестал ее любить.
Мне пришлось приковать свой взгляд к точке на горизонте, прежде, чем задать Азриэлю главный вопрос: видеть его лицо вне зависимости от ожидавшего меня ответа было бы невыносимо:
– А ты что… все еще любишь ее, Аз?
Мохнатые пальцы сомкнулись на моей ладони. Я повернулась. Мой брат улыбался и мотал головой:
– Нет. Не люблю. Она умерла. Ее больше нет. Если я ее и вижу, сестренка, то только в кошмарах.
– Ага. В кошмарах, – прошептала я, крепче сжимая его руку.
Молчание продлилось еще немного. Первой заговорила я:
– Аз, ну чего тебе стыдиться? Знаешь, что тетя Андайн сказала мне когда-то? «Любовь – наш самый страшный противник, потому что предугадать, как он себя поведет, невозможно».
– Тетя Андайн? – изумленно заморгал Азриэль.
– Ну да, – уверила его я. – Наверное, это она о тете Альфис.
– Выходит, любовь – это вам не шоколадки в коробочках… – философски произнес Аз.
От упоминания шоколада мне стало нехорошо.
– Ну, сама коробочка мне очень даже понравилась, – брякнула я. – Я ее, пожалуй, сохраню. Буду хранить в ней свои любимые вещи.
– Конечно-конечно! – пропел мой сияющий брат. – Это потрясающая идея!
Я вытянула шею и поцеловала его в щечку:
– С Днем Святого Валентина, братик.
Из глаз Азриэля в последний раз за день брызнули слезы – и наконец-таки слезы счастья. Он обнял меня так крепко, что я даже пошевелиться не могла.
Благодаря тому Дню Святого Валентина находка Азриэля стала нашим секретным местом. Если кому-то из нас надо было привести мысли в порядок, то он шел сюда, чтобы побыть наедине с самим собой часок-другой. Впрочем, для одиночества у нас попросту не было времени.
Зато его хватало, чтобы охотиться на улиток, собирать грибы, гоняться за Фроггитами, дразнить Плакселотов, или попросту бродить по лесу, взявшись за руки.
Чего еще желать?
Когда мама звала нас поесть, мы всегда приходили. Ее кулинарные познания расширились за счет еще и человеческой еды, хотя еду монстров я ела ничуть не реже: единственное из того, что полюбить я так и не смогла – это улиточный пирог. Несмотря на все мои попытки, которые моя семья горячо поощряла, я не могла привыкнуть с соленому вкусу «резиновой» начинки, и лишь с трудом изображала удовольствие. Аз, пристально следивший за мной, мог скосить свои широко распахнутые лиловые глаза на самый кончик широкого носа и начать хлопать висячими ушами, стараясь рассмешить меня. Когда ему это удавалось, я поневоле глотала невкусное содержимое рта, чтобы оно случайно не пошло не в то горло.
Но дело было вовсе не в том, какая еда ждала нас на тарелках. Когда мы все садились вокруг стола, как настоящая семья, на душе становилось так тепло, как никогда раньше – до моего падения в Подземелье к монстрам.
Счастье. Вот что это такое. И я становилась вдвое счастливее, когда рядом был он.
Впрочем, даже жизнь бок о бок в одной комнате была неспособна стереть из нашей памяти все пережитое: нам постоянно снились кошмары. Азу – даже чаще, чем мне. Иногда, когда все в доме уже давным-давно спали, я просыпалась оттого, что он катался и ворочался где-то подо мной, как будто отталкивая кого-то, видного только ему одному.
– Аз? Братишка? – шептала я в такие ночи.
Он затихал. Вскоре кровать начинала скрипеть и шататься: мой брат лез на верхний ярус по крошечной лесенке.
– Сестричка… можно… можно мне сегодня поспать с тобой? – раздавался в густой темноте дрожащий голос.
За все такие ночи я ни разу ему не отказала, хотя могла и поворчать. Тем не менее, матрас всегда проваливался, рядом со моей головой укладывалась подушка, и затем прижимается своим мохнатым тельцем, одетым в пижаму, к моему.
Вообще, я ворчала скорее для вида – мне нравилось спать с ним в одной кровати. По ночам я часто мерзла, а Аз… был таким тепленьким. И внутри, и снаружи. Сначала он просто лежал рядом, но потом, засыпая, обязательно переворачивался и прижимался ко мне. Мне приходилось бодрствовать, пока он не засыпал окончательно. Он напоминал большую мягкую игрушку. Единственное, что немного мне мешало – его уши, густой мех которых так и норовил залезть мне в нос, и я просыпалась, чихая и убирая их со своего лица. Но разве это большая проблема?
