Текст книги "Роман Молодой"

Автор книги: Сычев К. В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Вот, Вэсилэ, – молвил, выслушав его, хан Джанибек, – что значит беспечно хлопать ушами! Поэтому тот бесстыжий коназ Ромэнэ без труда обскакал тебя! Но ладно…Я не давал тому Ромэнэ ярлыка на Брэнэ, да он и не просил его у меня! Значит, его дела плохи! Он незаконно занял Брэнэ и будет сурово наказан! Но кому доверить войско? Кто поведет наших воинов на Брэнэ? У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Есть, есть, государь! – вскричал с радостью Василий Иванович. – Мне готов помочь сам могучий Товлубей!

– Неужели Товлубей? – прищурил глаза Джанибек. – Так ли, мой славный мурза?

– Так! – ответил, вставая из толпы придворных, знатный татарин. – А Вэсилэ уже потом расплатится с нами!

– Кого же пошлем с тобой? – поднял руку ордынский хан. – И сколько надо воинов?

– Думаю, что надо взять отважного Нагачу с его туменом, – подобострастно молвил Товлубей, льстиво улыбаясь, – и доброго Ахмуда…

– Ахмуда не пущу! – решительно бросил Джанибек и повернулся в сторону своего тайного советника, стоявшего слева от его трона. – Так и запиши, Тютчи, чтобы ехал на Брэнэ один Нагачу! А все расходы возложи на несчастного Вэсилэ! Пусть сразу же отправляются!

– Благодарю тебя, славный и мудрый государь! – сказал Товлубей, и его глаза блеснули недобрым огнем. – Пожалел мне тумена! – подумал он про себя, но вслух добавил: – Да будешь ты жить века, наш отец и благодетель!

– Слава тебе, государь! – упал с колен князь Василий, обливаясь слезами. – Я до самой смерти не забуду твоей заботы и ласки и буду молиться за тебя Богу всем моим сердцем!

И все-таки, несмотря на волю хана и готовность его знатных подданных оказать князю Василию помощь, его отъезд с татарским войском задерживался. Уже сам хан отправился в дальний путь с большим войском: в Сарай пришло известие о мятеже в Тебризе. С ним уехали мурзы Сатай и Товлубей, а Нагачу, оставленный со своим туменом для похода на Брянск, все еще не спешил. Приближалось лето 1357 года, Василий увяз в долгах, устал от длительного ожидания и невыносимо страдал от своего бессилия. Наконец, в один из теплых майских дней, когда степи заросли густой сочной травой и цветами, а воздух благоухал, татарский полководец вошел в гостевую юрту князя Василия. Не церемонясь и не говоря лишних слов, он сразу же бросил сидевшему за утренней трапезой князю: – Так, Вэсилэ, если хочешь, чтобы мы завтра же выехали к твоему Брэнэ, обещай заплатить каждому моему воину по двадцать государевых серебряных денег, а мне – четыре тысячи!

– Четыре тысячи денег? – почесал затылок оцепеневший от неожиданности князь. – А также каждому воину…В твоем тумене не меньше десяти тысяч воинов?

– Не меньше! – буркнул Нагачу.

– Значит, два десятка денег на десять тысяч, – посчитал князь. – Это будет двести тысяч монет…Да еще тебе четыре тысячи…В одной серебряной гривне – двести денег…Значит, я должен тебе больше тысячи гривен?! Это невозможно! Столько серебра не собрать по всей Руси!

– Ну, тогда пусть будет по десять денег каждому, а мне – так и оставим!

– Для тебя мне не жалко серебра! – согласился князь Василий. – Это…два десятка гривен…Я дам тебе больше – пять тысяч серебряных денег! Но воинам – только по четыре деньги…Больше не получится! И это будет непросто собрать! Две сотни гривен и еще два с половиной десятка…Премного! – князь задумался, понимая, какое тяжелое обещание он дает Нагачу.

– Ладно, – улыбнулся доселе суровый полководец. – Я согласен! С павшего верблюда – хоть шерсти клок!

На следующий день татарское войско, ведомое Нагачу, ушло в дальний поход.

Князь Василий, дремавший в тряской телеге, не испытывал чувства радости. Он не сомневался, что татары вернут ему брянский «стол», даже если придется сражаться. Однако после всех проволочек и унижений он потерял интерес не только к власти, но, в связи с недомоганием, и к самой жизни. А когда его верный боярин Борил подскакал к телеге своего князя, радостно крича: – Княже, Брянск, Брянск перед нами! – он лишь грустно улыбнулся и покачал головой. Даже темник Нагачу едва расшевелил князя Василия, приблизившись к нему с криком: – Брэнэ уже на горе!

Несчастный изгнанник, не желая обижать татарского полководца, приподнялся в телеге и увидел силуэт своего города, возвышавшегося над оврагом.

Татарские воины по мановению руки своего полководца начали переходить Десну вброд. Сам же Нагачу, тысячники и князь Василий со своим отрядом из двух десятков дружинников проследовали по большому деревянному мосту на другой берег.

Остановившись у начала Козьего болота, татары разбили лагерь, в мгновение ока заполонив все свободное пространство у города своими шатрами и кибитками.

– Надо послать человека в город, – сказал Нагачу все еще сидевшему в телеге князю Василию. – Давай же, коназ Вэсилэ. Потом соберешь все договорное серебро, корм моим воинам и зерно для коней!

– Ладно, могучий воевода, – равнодушно кивнул головой Василий Иванович. – Нам не нужен гонец. Я сам со своими людьми войду в город! Мне нечего боятся! Я чувствую, что мне недолго осталось жить…А серебро и прокорм ты получишь так, как мы условились!

– Ну, делай, как знаешь, – пробормотал Нагачу, удивленный княжескими спокойствием и смелостью. – Но, если те урусы воспротивятся и захотят сражаться…, – он поднял вверх кулак, – тогда я сожгу этот Брэнэ, а всех врагов беспощадно перебью!

Князь махнул рукой и телега, в которой он сидел, ведомая его дружинником, двинулась вперед. За ней проследовал весь его маленький отряд. Процессия медленно шла по Большой Княжей дороге. Сочился мелкий дождь. Только цокот копыт доносился до ушей князя да шум ветра и дождевых капель, падавших с неба и деревьев. Вот они подъехали к купеческим лавкам, разбросанным по берегу Десны, и оказались между ними и городской крепостью.

Князя никто не встречал, не звонили колокола, повсюду было пусто и безлюдно.

– Сам Господь не благославляет меня! – думал, глотая слезы обиды, князь Василий. – В городе никого нет! Видно разбежались, узнав о татарах!

Однако у крепостных ворот князя ждали, и как только он со своим отрядом приблизился к крепостному рву, разом ударили колокола церкви Горнего Николы, город ожил, и князю показалось, что благовестный звон единственного храма «есть знак самого Господа», что наступает, наконец, покой для его души. Стоявшие по обеим сторонам моста, вышедшие из крепости священники во главе с епископом Нафанаилом, державшим в руке золотой крест, громко пели славившие Бога псалмы.

Князь приблизился к мосту, слез, кряхтя, с телеги и оказался рядом с брянским епископом. Хлеба-соли не было. Владыка протянул руку и перекрестил склоненную перед ним голову постаревшего, поседевшего, сгорбившегося от унижений и скитаний на чужбине князя. – Благослови тебя Господь! – сказал он. – И желаю тебе сердечного добра! Прошу тебя, сын мой, не гневаться на свой город и простить своих обидчиков!

– А где же бояре? Почему не видно горожан? – тихо спросил князь, роняя крупные слезы. – Неужели никто мне не рад, и все стали моими врагами?

– А твои беспокойные бояре и горожане так напугались, – ответил епископ, жалостливо глядя на искаженное страданиями лицо Василия Ивановича, – что разбежались, кто куда! Однако это поправимо! Здесь нет ни молодого князя Романа, ни литовцев. Они ушли в Литву три дня тому назад…И оставили нетронутой всю твою казну…Так что садись на свой «стол» и прими с уважением свою верную супругу, которая с тоской и душевным страданием ждала твоего возвращения!

– Мой несчастный супруг! – выкрикнула, выбегая из-за спины отца Нафанаила, сорокалетняя красавица-княгиня. – Как же ты поседел, мой страдалец!

Священники опустили глаза: князь, который был старше своей жены всего на два года, выглядел перед ней дряхлым стариком!

– Ладно же, Оленька, – обнял жену брянский князь, – пошли в наш терем и будем налаживать нарушенную жизнь!

Уже на следующий день князь Василий, посоветовавшись со священниками и епископом Нафанаилом, без покинувших город бояр, принял решение извлечь из брянской казны все наличное серебро и расплатиться с татарами. Кроме того, в лагерь темника Нагачу были отправлены телеги с мясом, хлебом и бочками с пивом, вином, хмельными медами. Вся княжеская челядь была в полном сборе и усердно исполняла волю своего князя. В крепость по приглашению князя Василия прибыли татарский мурза Нагачу и его приближенные. Целых три дня праздновал князь свою бескровную победу и без конца благодарил татар. Помимо серебряных слитков, каждый знатный татарин получил от него по особому подарку – либо драгоценному перстню, либо серебряной чаше, либо иному дорогому изделию. В день отъезда татар не осталось и следа «от былых богатств славного Брянска». Все раздарил щедрый князь Василий!

– Будь же здоров, коназ Вэсилэ! – сказал на прощание темник Нагачу. – Я вижу, что ты добрый и щедрый! Обещаю, что если тебе еще понадобится моя помощь, я приду к тебе по одному твоему слову!

С уходом татар оживился, казалось, совсем притихший и поникший Брянск. Его жители стали возвращаться из отдаленных краев и лесов. Город вновь стал обретать свой прежний вид: застучали молотки кузнецов и топоры плотников на посаде, открылись купеческие лавки, потянулся дым из гончарных и литейных мастерских. Жизнь входила в свое русло.

…Прошло семь недель, и князь Василий, собрав духовенство в своей думной светлице, объявил о прощении всех своих обидчиков: и бояр, и простых горожан. – Еще я хочу, – сказал князь, – чтобы все убежавшие из города люди, напуганные татарским войском, вернулись назад и не боялись моего суда! Я понял, что был неправ и незаслуженно обижал своих подданных! Теперь все будет иначе! Я буду править по закону и справедливости! – Но едва он успел сказать эти теплые и благородные слова, встав со своего большого кресла, как вдруг княжеское лицо исказилось, его глаза, доселе спокойные и веселые, покраснели и вылезли из орбит, изо рта брызнула слюна. – Ах, какая лютая боль! – вскричал он, хватаясь ладонью правой руки за грудь и сползая, как куль, на пол.

– Господи, спаси! – прохрипел, волнуясь и не веря своим глазам, епископ. Он вскочил со своей передней скамьи и резво подбежал к лежавшему на полу бездыханному князю. – Какое горе! – простонал он, вглядываясь в почерневшее княжеское лицо. – Наш славный князь Василий скончался! Господи, прими же душу этого мученика в райские врата и прости ему все грехи!

– Аминь! – хором пропели потрясенные, дрожавшие от ужаса священники.

К вечеру уже весь город знал о случившемся.

– Сам Господь покарал этого Василия за дружбу с татарами! – говорили одни.

– Жаль этого непутевого князя! – бормотали другие. Но большинство горожан не сочувствовали умершему.

– Слава Роману Михалычу! – неслось по городу. – Слава могучей Литве! Будем вместе с Литвой против Москвы и поганых!

Огромная толпа собралась на вечевой площади близ церкви Горнего Николы.

– Теперь мы с Литвой заодно! – кричали брянцы, звоня в вечевой колокол. – Слава Роману Молодому!

ГЛАВА 11
ПОСЛАННИК БРЯНСКОГО ЕПИСКОПА

Ранней весной 1358 года митрополит «московский и всея Руси» Алексий принимал у себя, в скромной монашеской келье, великого князя Ивана Московского. Им было о чем поговорить! Прошлый год был тяжким и беспокойным. Мало того, что на самой Руси не было «тихости да порядка», и князья искали только повод для очередной междоусобной войны, не все было ладно с церковными делами: смерть косила епископов, поставленных Москвой, и митрополит едва успевал назначать очередных своих сторонников. Неожиданно летом в Москву прибыл посланник из Орды от ханши Тайдуллы. Последняя тяжело заболела, ослепла и так страдала, что была вынуждена прибегнуть к совету своей русской рабыни – вызвать из Москвы митрополита Алексия, как чудотворца, и излечить ее. Святитель был человеком глубоко образованным и практичным. Помимо книжных знаний, он обладал большим жизненным опытом, не кичился своими достоинствами и пытливо учился даже у простолюдинов навыкам излечивать больных. Он общался со многими знахарями, не только монастырскими, запоминал свойства целебных трав, умел составлять лекарственные настойки и мази. Призыв ханши Тайдуллы не обескуражил его. Он посоветовался со многими «знатными лекарями», подготовил необходимые лекарства, а затем, перед отъездом в Орду, провел торжественный молебен «у гроба святого Петра», подле которого зажег две свечи. Потом он «раздробил свечу для благословения народа» и выехал в далекую степь, взяв с собой «благочестивых людей», знавших врачебное дело.

Ханские же лекари, назначенные во дворец благодаря родственным связям и взяткам, могли вылечить только легкий насморк. Когда же они сталкивались с «неведомой болезнью», то полагались только на «волю Аллаха». Однако молитвы не помогли, и врачебные «светила» объявили, что «государыня обречена». Как только святейший митрополит прибыл в покои несчастной ханши, он сразу же понял, что болезнь не опасна, но сильно запущена, поэтому он дал ей укрепляющие, обеззараживающие настойки, и смазал ее глаза особой целебной мазью, приготовленной из трав. По совету митрополита Алексия ханские рабыни тщательно помыли свою госпожу, уложили на ложе и напоили успокаивающим «зельем».

Уже наутро выспавшаяся и посвежевшая Тайдулла почувствовала себя лучше, а через три дня прозрела и встала на ноги.

Выздоровление ханши было расценено в Орде как чудо. На русского митрополита смотрели как на волшебника и святого. Стоило ему выйти из усадьбы сарайского епископа для следования в церковь, как со всех сторон сбегались простые татары и услужливо, раболепно кланялись ему.

Это не нравилось сарайским муллам и подстрекаемым ими мурзам.

Тем временем в Орде случилось несчастье. Хан Джанибек, недавно покоривший «Тивирижское царство», получил известие, что там вспыхнул мятеж, и власть над беспокойной окраиной его ханства перешла в руки Джелаиридов – другой, враждебной ему, ветви Чингизидов. Он вместе со старшим сыном Бердибеком немедленно выступил в поход и, явившись в Азербайджан, разгромил своих соперников, занял Тебриз, а главного своего врага – Ашрафа – казнил. Оставив сына Бердибека в Тебризе, Джанибек-хан поспешил домой, поскольку наступало время приема русских князей с ежегодной данью. Однако по пути в Сарай он «крепко занедужил». В Орде ходили слухи, что несчастный хан был проклят казненным в Тебризе Ашрафом, и якобы по дороге ему явилось привидение в облике казненного, от чего он «помешался умом и взбесился». Русские же, проживавшие в Сарае, хорошо знали о пристрастии больного хана к «добрым грецким винам» и поэтому считали, что у хана был приступ «винной горячки».

Один из ханских приближенных, мурза Товлубей, воспользовавшись создавшейся ситуацией, объявил хана сумасшедшим, связал его с помощью своих слуг по рукам и ногам, а сам послал гонца к царевичу Бердибеку в Тебриз, призывая его немедленно приехать и занять престол. Когда же царевич, послушав совет своего давнего приятеля, прибыл к месту стоянки больного хана, Товлубей стал убеждать честолюбивого наследника, что «ему пора занять ханский трон, а батюшку – отправить в неведомый мир!»

В это же время Бердибеку сообщили, что его отец стал выздоравливать. Судя по всему, тяжелый приступ белой горячки проходил. Подстрекаемый Товлубеем, Бердибек не стал дожидаться полного выздоровления отца и, ворвавшись в ханский шатер, задушил его. В Сарай же послали Товлубея с верными людьми и сообщили, что «добрый государь Джанибек скончался от лютой хвори».

Неожиданная смерть довольно молодого хана вызвала переполох. Ордынская столица загудела, заволновалась. Придворные разом заговорили о многих претендентах на высшую власть: ведь от покойного Джанибека осталась двенадцать сыновей! Но Товлубей упредил нежелательное развитие событий. По его приказу, согласованному с самим Бердибеком, ханские палачи умертвили всех двенадцать сыновей покойного хана, не исключая даже грудного младенца! После этого Бердибек был торжественно объявлен новым «повелителем правоверных», и мурзы поклялись ему в верности.

Придя к власти, Бердибек стал насаждать свои порядки, окружив себя молодыми сторонниками и друзьями. Старые и опытные советники Джанибека были отставлены. В числе опальных вельмож оказался и мурза Сатай, который уже больше не приглашался в ханский дворец на совещания новой знати. Едва устоял и тайный советник покойного хана – Тютчи. Лишь потомственная слава, знание «государевых дел» и нескольких языков, позволили ему еще некоторое время оставаться на плаву, но хан Бердибек, не любивший «книжных людей», до последних своих дней относился к нему с некоторым презрением, редко обращаясь за советами по «важным делам».

Наслушавшись мусульманских священников и своих молодых неопытных приближенных, новый хан с недоверием отнесся и к целительным действиям русского митрополита Алексия, которого обвинили в чародействе и «злом колдовстве». Пришлось московскому митрополиту предстать перед целым собранием мусульманских богословов и выдержать тяжелейший философский диспут. Бесстрашный святитель Алексий сумел не только оправдаться, но своей «дивной речью», прекрасным знанием татарского языка, местных обычаев и традиций, завоевал еще большую славу среди татар. Не имея возможности победить его в споре и боясь растущего влияния русской церкви в Сарае, ордынский имам Мухаммад уговорил хана Бердибека не только беспрепятственно отпустить митрополита в Москву, но даже способствовал тому, что новый хан выдал ему очередной ярлык, освобождавший русскую церковь от ханских поборов.

Вскоре в Сарай прибыли с «выходом» многие русские князья, в том числе и великий владимиро-московский князь Иван Иванович. Богатые дары, привезенные из Москвы, сделали свое дело, и князь Иван Красивый вновь получил ярлык на великое владимирское княжение. Тем временем митрополит Алексий, выехавший из Сарая «посуху», а не по Волге, как ему советовал сарайский епископ Иоанн, подвергся нападению разбойников и был начисто ограблен. Злодеи похитили всю «казну», церковную утварь, дорогие одежды и даже кресты. Но высокий авторитет чудотворца спас жизни святителя и его людей: разбойники ушли, оставив несчастному митрополиту лишь его телегу с лошадью. Так и добрел до Москвы, «в голоде и нужде», первый человек «святой Руси».

Вот и беседовали святейший митрополит с великим князем Иваном, благополучно вернувшимся из Орды, вспоминая минувшие события. Обсудив прошлогодние дела и придя к утешительным выводам, поскольку титул великого владимирского князя Ивану Московскому удалось отстоять, собеседники перешли к последним новостям.

– Недобрые вести пришли из беспокойного Брянска, – начал митрополит.

– Это насчет смерти князя Василия? – пробормотал великий князь. – Об этом все знают…

– Его смерть еще не все, сын мой, – кивнул головой митрополит. – Не оправдались наши надежды на смоленских князей! Никто не захотел идти в Брянск: ни Святослав, ни его дети! А Иван, сын покойного Василия, оказался в литовском плену…Я слышал также от наших людей о болезни великого князя Ивана Александрыча. Этот старик, видимо, умирает!

– Тогда ясно, почему Святослав не поехал в Брянск, – молвил с хмурым видом Иван Иванович. – Ведь он – наследник всего смоленского удела! Но ведь мог бы послать в Брянск своего сына Юрия!

– Я вижу, что Смоленск подпал под влияние Ольгерда, – с грустью сказал митрополит, – и отдает брянские земли Литве…А пленный Иван теперь не наследник…Остается только один князь – Роман Молодой! Известно, что Брянск ждет этого литовского человека…Ты же помнишь, с какой радостью брянские крамольники встречали его во время городской смуты?! Если бы не татары, этот Роман по сей день владел бы Брянском!

– Значит, Брянск отдается Литве, – насупился великий князь Иван, – а Роман Молодой вновь занимает княжеский «стол»! А может, уже занял?

– Думаю, сын мой, что так и есть! – кивнул головой отец Алексий. – Вот только что ко мне приехал посланник от брянского владыки Нафанаила. Я его еще не выслушал, потому что пошел на встречу с тобой. Думаю, что пора его позвать! – и митрополит, подняв со стола серебряный колокольчик, позвонил. В келью вбежал одетый в монашескую рясу мальчик.

– Позови-ка сюда, дитя мое, отца Семена из Брянска. Он ждет моего приглашения в простенке! – распорядился отец Алексий.

Мальчик удалился, а в митрополичью келью вошел рослый рыжебородый священник с непокрытой головой и большим серебряным крестом на груди. – Здравствуй, великий князь! – сказал он густым басом, остановившись у входа и крестясь на иконы. Поскольку брянский посланник уже виделся с митрополитом, он не подошел под его благословение.

– Садись же, предобрый Семен! – молвил митрополит, указывая рукой на небольшой диванчик, стоявший у входа прямо напротив сидевших в креслах за столиком высоких собеседников. – И рассказывай, как там ваши дела. Не пустует ли княжеский «стол»?

– Не пустует, святитель, – грустно ответил отец Симеон. – Прошло уже больше сотни дней, как Роман Михалыч Молодой вошел в наш город…

– Ах, так! – бросил великий князь Иван. – Значит, мы не ошиблись!

– Мы слышали, что после смерти князя Василия в Брянске вспыхнул мятеж! – усмехнулся митрополит. – Стоит только услышать слово «Брянск», как сразу же думаешь о крамоле! Сколько же будет это продолжаться? У ваших брянцев нет ни терпения, ни мудрости! И еще этот невенчанный, незаконный князь Роман!

– Горько так говорить, святой отец, – тихо сказал брянский священник, – но издавна, чуть ли не со времен греков или римлян, считается, что голос народа исходит от самого Господа! А народ повелел…

– Неужели весь народ?! – встрепенулся митрополит. – Значит, там было вече?

– Было, святитель, – кивнул головой отец Симеон. – И не одна чернь, городские дураки, а даже все бояре участвовали в собрании! Как только умер тот несчастный князь Василий, так сразу же вернулись все беглые брянские бояре! Они и собрали весь народ на горке, где провозгласили брянским князем Романа Молодого…А потом бояре послали к великому князю Ольгерду целую толпу из городской знати и богатых горожан с просьбой «дать им в князья прямого потомка славного Романа Старого»! Однако молодой князь Роман не сразу прибыл в мятежный город. Он подождал, пока успокоятся городские страсти, и лишь только после этого вошел в Брянск под «малиновый» звон всех колоколов…

– А как же принял его ваш владыка Нафанаил? – нахмурил брови митрополит.

– Пока никак, святитель, – покачал головой брянский посланец. – Вот он и прислал меня к тебе за благословением! Владыка не будет венчать князя Романа без твоего разрешения! Он не стал этого делать во время изгнания князя Василия. Тогда Роман Молодой был как бы «местоблюстителем«…А сейчас у него нет другого выхода. Ведь сам народ принял решение о князе! Владыка боится нанести ущерб святой церкви и оттолкнуть от себя брянскую паству! Как быть?

– Да, сын мой, – с горечью сказал митрополит, – у нас, в самом деле, нет иного выхода! Если мы откажем в венчании, тогда тезка князя Романа, лживый литовский митрополит, воспользуется случаем и переманит на свою сторону брянцев…Надо венчать! Может, мы тогда склоним князя Романа к дружбе с Москвой!

– Неужели ты веришь, – пробормотал великий князь Иван, – что нам удастся оторвать этого Романа от Литвы? Разве он не названный сын Ольгерда?

– Верю, сын мой! – улыбнулся митрополит, и его голубые лучистые глаза осветились внутренним пламенем. – Роман Михалыч – русский князь, в его жилах течет кровь православного христианина! Надо бы мне самому побывать у вас в Брянске и поговорить с этим молодым князем!

– Так что мне передать нашему владыке? – тихо спросил растерявшийся отец Симеон. – Венчать ли ему князя Романа?

– Венчать! – весело сказал митрополит. – В этом нет сомнения! Так и передай владыке Нафанаилу! Пусть спокойно, прилюдно благословит этого князя и тем прославит нашу святую православную церковь!