Текст книги " Соавтор неизвестен (СИ)"
Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Давид! Прости!
Сергей догнал и свалил беглеца на мягкий, хвойный ковёр. Придавил своим телом, обездвижил и испуганно шептал в любимое лицо:
– Я трус. Я не сказал тебе. Надо было. Прости! Да, я знал, как погибли твои родители. Да, это я, будучи молодым идиотом, согласился взять деньги, согласился на подлог. Я не смог больше работать там. Потому что Гориновы стали наседать. Потребовалось подписывать и другие документы… и я ушёл. Давид! Прости! Давид! Я так виноват перед тобой! Я ведь верил Горинову, что ты подонок и совратитель, что ты хладнокровно убил Макса, украв документы и разорив семью. Давид! Скажи что-нибудь!
– Что ты хочешь услышать? – просипел обессиленный бегом и шоком парень.
– Скажи, что я негодяй, ублюдок, трус…
– Ты – трус. И я даже не знаю, кого мне ненавидеть: тебя, Макса, Андрона?
– Давид, прости меня. И пойми, это не было подготовленное убийство. Именно после этого случая Макс Архаров прекратил пить и наркоманить…
– Это очень облегчает его вину…
– Давид, я говорю не то. Просто позволь мне помочь. Не гони. Он убьёт тебя.
– Уже убивать-то нечего, – прошептал Давид. – Всё раздавлено, всё отравлено…
– Прости, прости, прости… – Сергей стал судорожно целовать лицо и шею Давида, тот сначала равнодушно принимал, уставившись незряче в синее небо над соснами. Но просивший прощения был настойчив, не лёгкие прикосновения горячими губами, а жадный, сильный поцелуй с зубами, с кровавым вкусом, с перехваченным дыханием сорвали пломбы и открыли шлюзы – Давид зарыдал.
Так и сидели, укрытые от людей пыльными кустами и ёлками-горожанками на пышущей летом земле, мужчина спортивного телосложения и на руках его молодой человек, прижимавший к грязной белой футболке свёрнутые в упругую трубочку три папки – фиолетовую, чёрную и красную. Вся палитра жизни Давида: фиолетовые шузы, чёрные похоронные процессии и кровь из-под скальпеля, от удара и от бутылочного стекла на могиле. Личный триколор.
– 13 —
– Теперь нужно поесть! Лекарство лекарством, а кишочки пустые и мозги холостые! – мама Сергея увидела в госте благодатный объект для кормления. – Сына, ну-ка нарежь хлеба и достань маслёнку из холодильника! Давид, сколько тебе поварёшек борщика?
– Сколько-нибудь…
– Ты так матери моей не отвечай, а то лопнешь потом. Я подозреваю, что есть ещё второе и пироги к чаю, поэтому рассчитывай свои возможности поточнее, – с улыбкой предупредил Давида Сергей.
– Цыц! Пусть мальчик ест! Непонятно, в чём душа теплится, кожа да кости! – Галина Семёновна ворчала практически профессионально: вперемешку с поговорками и житейскими советами. Соскучилась в одиночестве, оба сына в Москве, старший с семьёй совсем носа не кажет, а тут младший прикатил, да ещё и гостя привёл – радость. Правда, не привёл, почти принёс. Галина Семёновна даже сначала подумала, что мальчишку хватил тепловой удар: кожа холодная, щёки красные, на лбу испарина, шатается от слабости. Но Серёжа сказал, что это удар не тепловой, а психический. Галина Фёдоровна развела настойки боярышника, вытащила из шкафа пуховые носки и старый Серёженькин свитер. Ну и плотный обед – верное лекарство от «психических ударов». Тем более что мальчик ей понравился: тоненький, робкий, беспомощный, но хорохорится, как воробей: я сам, я сам… Видно, что не баловали парня заботой и любовью, стесняется каждого материнского прикосновения.
После обеда (Давид и вправду думал, что его разорвёт от обилия съеденного) мужчины удалились в старую комнату братьев, где уже много-много лет ничего не изменялось. В углу ободранный письменный стол. На стене выцветшая карта мира. На полках и в шкафах чередовались учебники по разным отраслям права и такие упоительные юношеские романы. Два спальных места, две тахты, покрытые клетчатыми пледами. Сёмки и Серёжки. Трудно представить себе, что писатель, во многом уже богема при потолочной лепнине, так просто жил в этой скромной двушке и подпитывался Дюма, Крапивиным, Лондоном. Время остановилось в этой комнате с выцветшими обоями, и Сергей здесь – не матёрый преследователь и нюхач на криминал, а виноватый мальчишка, который не смог проявить отвагу, когда потребовалось.
– Как ты? – жалостно спросил Сергей.
– Боюсь дышать, разорвёт. У тебя чудная мама.
– Да, чудная. Давид, пожалуйста, я…
– Хватит, а то у меня разорвёт не только желудок, но и мозг. Мне нужно время, чтобы переварить всё это. Ты просто мне расскажи про себя, а то ты обо мне знаешь гораздо больше меня самого, а я как слепой котёнок, бегу и бегу за бантиком на верёвочке. Ты лично видел моих родителей и Макса там на этой долбаной дороге?
– Да. Я был очень молод и служил всего второй год в этом районе. Но амбиций было прорва, я ж повоевать успел, пока служил – тогда мало спрашивали, гнали на Кавказ. Там и добился и наград, и повышения, поэтому, несмотря на молодость, уже считался бывалым. Как-то легко всё удавалось. Везло. Лихо скакал по службе. И вот расплата. Позвонили гаишники, сказали, что смертный случай на трассе. И мы бы не выехали, это их епархия, но сверху велели дуть, так как там были какие-то «особые обстоятельства». Этими обстоятельствами и был Макс. Без экспертизы было видно, что парень вкручен. Причём конкретно под завязку. Даже удивительно, что он не угнал с места происшествия, что вообще заметил… Думаю, что твои родители погибли быстро. Мы тогда долго дожидались технику, долго не могли вытащить машину, дождь полил. Мы оформили всё как положено, Макс хоть и не бил себя в грудь, но осознавал, что он виноват. Помню, что он постоянно двигался: ходил, жестикулировал, дёргал шеей, сплёвывал, присаживался, опять вставал, щёлкал пальцами, и мимика была такая болезненная, неестественная. Короче, всё началось уже вечером. Меня вызвали в отделение, и я имел разговор с начальником РОВД. Я не сразу согласился переписывать протокол. После часового тет-а-тета с начальством меня оставили «подумать» в командном кабинете. Через пять минут моего одинокого «думания» в кабинет вошёл Архаров. Он молча положил передо мной пухлый пакет и пошёл вон, но всё же не удержался и у дверей уже, не поворачиваясь ко мне, сказал: «Я отец. Те люди погибли, их не вернёшь. Я обещаю, что помогу этой семье… Мой сын виноват. Но я отец». Видно, что не готовился к речам, сказал как-то неловко и ушёл… Я взял эти деньги. И переписал протокол. Мне тогда казалось, что поступаю правильно, что этому человеку можно верить. Ведь действительно никого не вернёшь. Прости, но тогда я так думал, да ещё и надавили.
– Архаров обещал помочь семье убитых? – Давид презрительно прищурился.
– Да. Я точно знаю, что он пытался дать денег твоей бабушке. Но она не взяла, ни в какую. Думаю, что она что-то подозревала.
– А раз гордая бедность отказывается, то можно и не париться… Серёж, ужасно не то, что ты тогда документы подделал. Ужасно то, что все вокруг знали, что Макс виноват в смерти моих родителей. Я был разменной пешкой в игре великих комбинаторов. Теперь я понимаю, почему вдруг Гориновым вздумалось усыновить великовозрастного парня! Я уверен, что это всё сценарий Андрона. Он понимал, что Макс его конкурент в будущей делёжке города. Каким-то образом он получает протоколы и разыскивает меня в детдоме. На всех вечеринках, где был Макс, Андрон выставлял меня послушной марионеткой в стрёмных нарядах. Если Макса не ожидалось, то Андрону было пофиг на меня. Они пытались переиграть друг друга: Макс возвращает меня после бегства к Гориновым и требует найти документы. Он называет компромат на отца, понимая, что всё хранится в одном месте. Конечно, он рисковал, я мог прочитать документы, но уже сделал на меня ставку, был уверен, что я не выдержу издевательств и сделаю всё как надо. А Андрон хранит секрет до поры до времени, чтобы либо держать Архаровых в узде, либо просто ликвидировать Макса, выставив меня убийцей. Типа узнал парень правду и отомстил за родителей.
– Он это и сделал. Но всё же ты переиграл их обоих, не понимая этого. Ты не только смог смыться благодаря Максу и охраннику Резниченко, ты упёр с собой банковские бумаги самих Гориновых. Всё их ворованное достояние, да ещё и расписанное по счетам в швейцарском банке, да ещё и магнитный ключ к ячейке. По этому документу можно составить календарь откатов и воровства во время правления глубокочтимого мэра. Это компромат на самих Гориновых. И он не имеет срока давности. Единственное, что удалось Андрону – это убедить всех, что Макса всё-таки убил ты.
– Всех, – Давид грустно поднял глаза. – И тебя, и Илью.
Сергей перебрался на кровать, где полулежал Давид, и заставил его положить голову на свои колени.
– И меня. Весь город. Я занялся твоими поисками только через полгода. Андрон меня нанимал лично. И всё было представлено просто в высшей степени художественно. Я поверил, я не мог не поверить. Все факты были против тебя.
– Что он сказал?
– Во-первых, что он всё знает об аварии и моей роли в ней. Во-вторых, что Архаровы подонки, а Гориновы решили позаботиться о несчастном мальчике и усыновили, облагодетельствовали. В-третьих, что мальчик оказался далеко не ангелом. По его словам, ты вёл себя странно: тащил всё, что плохо лежит, сбывал краденое, рассказал, что так пропала семейная реликвия – пятикаратный бриллиант в белом золоте…
– Сколько каратный? – Давида приподняло с колен Сергея.
– А ты думал, что стекляшка, глупый. Он говорил, что ты странно одевался, что пил, курил и лез к нему в постель с непристойностями. При этом он так рассказывал, что как бы оправдывал тебя, дескать, это всё детский дом. Показал справки из больницы про суицидальные наклонности, показал шов на себе, который ты ему оставил. Напомнил историю угона его машины. Ну и само убийство: похищенные деньги, отпечатки пальцев, появившийся повод отомстить. Ты выглядел в моих глазах злобной тварью, неблагодарным шакалом. А тот факт, что ты мог обнародовать документ моего позора, заставил взяться за это дело. И я начал поиски тебя и документов.
– Скажи, ты сам придумал писать книгу?
– Нет. Это Семён, он был в курсе всего. И он её начал писать до того, как я с тобой познакомился. И кстати, именно он первый засомневался, что история, рассказанная Андроном, правда. Всё твердил: не ложится это сюжетно, не вмещается, не логично.
– Что его смущало?
– Прежде всего, почему ты не подружился с Андроном-Антоном и не плюхался в удовольствиях в богатом доме, а пытался бежать. А потом я смог…
– Обмануть меня, дурака. Блин, противно вспоминать, как я тебе диктовал!
– Давид, мы так правду узнали. Если бы я не втёрся к тебе, чтобы проверить, ты ли это, а просто бы сцапал, то не стал бы слушать. Уволок бы Горинову.
– А что знает Андрон обо мне?
– Я ему сказал, что у меня есть «подозреваемый», что ты работаешь официантом и соответствуешь легенде, найденной у Греча, но что по внешности определить трудно, что у тебя хороший паспорт и по нему ты старше.
– Можно ли сказать, что Горинов одержим идеей меня найти?
– Поначалу да. Но сейчас уже не так рьяно. Он думает, что ты уничтожил документы, иначе они бы уже всплыли. Да и его империя подросла: то строительство, то разборки мафиозные, то какие-то приобретения за рубежом, выборы вон на носу…
– Как думаешь, Семён до выборов напишет книгу? – Давид задал этот вопрос как-то по-особому. Стало тихо в комнате. – Серё-о-ож! Ты чего замолчал?
– Ты всё-таки решил мстить?
– О! Это громко сказано. Но было бы неплохо сорвать кое-кому наполеоновские планы.
– Я останусь с тобой! Не прогонишь?
– Серёж! Куда я тебя прогоню? Ты мне нужен сейчас.
– Значит ли это, что ты меня простил?
– Это значит, что я начал переваривать… Это значит, что ты, гадкий педофил, смог привязать меня к себе. И я, дурак, привязался…
– А я не просто привязался, – Сергей смотрел сверху вниз на Давида и как-то мучительно у него получалось. – Я не просто привязался, я… – И Давид закрыл ему ладонью рот.
– Давай улетим уже завтра в Москву. Не смогу я здесь ещё два дня…
– А как же мама?
– А мама поймёт. Она же мама.
***
Семёна бесила эта молодая, бесплотная корректорша: ни кожи, ни рожи. Полина. Близоруко щурится и придирается ко всему, в каждой строчке по паре почеркушек. А Семён сражался за каждую букву, за все новообразования слов.
– Это же диалектизм! Так в Поволжье говорят! «Шутю», а не шучу. Там ещё и не так говорят: и «лавю», и «сводю»…
– Но ведь книгу будут читать не только в Поволжье. Пусть герой говорит правильно, никаких «шутю» и «лавю». И вот это что за слово? «Баский»? Давайте заменим. Здоровский, красивый, завидный…
– Полина, вы не понимаете! Это речь героя! Он родом оттуда, поэтому и говорит так! И это выдаёт его!
– Вы же тоже из Поволжья приехали? Вы же так не говорите.
– Ну… Я уже сколько здесь живу!
– Вот и он не одну неделю! Кроме того, он же специально привычки менял, боролся с собой старым…
– М-м-м! – возмущённо мычал Семён, ему казалось, что речь главного героя делает образ живым, индивидуальным. А плоская Полина каждый раз вытравливала из текста его изюминки, сражаться с её унылым и настойчивым голосом не было смысла. С этим «шутю» и «баский» она подъезжала уже в третий раз.
– Семён Рафаилович, ваш герой в мире моды вращается! У него должна быть жеманная, гламурная лексика, а вы местечковые словечки вставляете…
– Там, где они вставлены, он ещё не в мире гламура… дальше же их нет! Речь героя же… – Договорить не дали, заверещал звонок от домофона, вернее от вахтёрши. Семён даже с радостью ринулся к трубке, так как чувствовал, что чуть-чуть – и взорвётся.
– Семён Рафаилыч, к вам люди пришли, говорят, что вы их знаете и будете рады видеть.
– Кто?
– Не знаю, сказали, что земляки ваши. Молодой мужчина, такой представительный, приятный. А двое – кажись, его телохранители.
– Земляк, говорите?
– Да! Они ведь поднимаются! Или что, не пущать надо было?
– Всё нормально, пущать… – Семён положил трубку и добавил: – Не пустишь разве такого? – И метнулся в кабинет. Под удивлёнными взглядами корректорши оборвал несколько фотографий со стены, кинул их в ящик стола. Раздался звонок в дверь.
– Откройте, – распорядился Семён, – и вот что, не уходите из квартиры пока, но будьте в гостиной!
Полина послушно пошла открывать дверь, а Семён лихорадочно осматривал фотографии, успел сорвать ещё одну, с Ильёй Архаровым. Гость же бесцеремонно, мягко отодвинув Полину, прошёл прямиком в кабинет; прежде чем поздороваться, он повернулся к двум одинаковым мужчинам и приказал:
– Оставайтесь там! – Когда же посмотрел на хозяина кабинета, тёмные глаза излучали доброту и восторг одновременно. – Ну, здравствуйте! Давно нужно было познакомиться со знаменитым земляком. Я прочитал почти все ваши книги. Увлекательно! – он протянул руку для приветствия, – Горинов Андрон Анатольевич, простой бизнесмен.
– Ой ли! Такой простой? – поддержал бодрый тон Семён и пожал гостю руку. – Наслышан о вас, наслышан. Для города многое сделали. Присаживайтесь, у меня тут, конечно, не хоромы, но вот как-то так… привык к такой обстановке… Попрошу Полиночку кофе нам сварганить…
– Не стоит. Я, собственно, надеялся поговорить с вами о вашем брате.
– А что с ним? – играл дурачка писатель.
– А с ним то, что он недобросовестный работник. Я его нанял, а он исчез. Нехорошо, – и это такое литературное слово «нехорошо» прозвучало у Андрона почти нецензурно, как будто клинок из ножен выхлестнулся: ш-ш-о… Андрон не стал присаживаться на табуреточку Полины, что ему радушно предложили. Он подошёл к окну и полуприсел на подоконник. Харизматичен. Семён подумал, что фотографии всё-таки жалкие отпечатки лица, не способные передать силу, угрозу и какой-то запах власти, исходящий от этого черноволосого мужчины. Андрон был безупречно одет, начисто выбрит, с запястья свисала нить яшмовых чёток, и только пальцы, теребившие эти грязно-зелёные бусины, выдавали нервы визитёра. Мимика расслаблена, речь спокойна, поза вальяжна. – Где ваш брат, Семён Рафаилович?
– Он за границей, отдыхает. А про ваш контракт он сказал, что что-то там сорвалось. И человек, на которого он думал, оказался не тем.
Андрон улыбнулся.
– Он уехал в Сардинию? А с кем?
Семён поёжился от географического названия.
– С моим старшим сыном, – соврал вдруг Семён. И сразу пожалел об этом, ладони вспотели, ощущение опасности выросло многократно. «Глупо», – подумал он.
– А у меня другие сведения. Ваш старший сын на Сардинии уже пару месяцев с матерью и младшим братом отдыхает. А Сергей Рафаилович сейчас с неким Давидом Лёвеном. По поддельным паспортам, что ли, они границу пересекали? Если бы они рыпнулись через таможню, то я бы знал. Кто этот Давид?
– Это друг Сергея. Он бы не хотел распространяться об этом. Его личная жизнь никого не должна интересовать, вас в том числе.
– Даже так! Его личная жизнь меня не интересует. А вот жизнь этого Давида – мой кровный, давний интерес, – Андрон улыбнулся ещё шире и отвернулся в окно. – Недооценил я сучёнка… Соблазнил, значит, спеца-молодца. Ваш брат не выполнил контракт…
– А по условиям контракта он не может покидать территорию страны, не может просто съездить отдохнуть во время своих поисков?
– Нет, такого условия там нет. Да и мы с вами понимаем, что он здесь, в России. Но он по условиям контракта обязался в случае нахождения объекта, во-первых, предоставить полную, достоверную информацию. Во-вторых, предоставить сам объект. Имел право распорядиться только одним документом. И это тоже прописано в условиях.
– Возможно, он не нашёл.
– Нашёл, и вы знаете это. Я это понял по его последнему визиту в С. Нёс какую-то ерунду, противоречил сам себе. А потом мне доложили, что подкопана одна интересная для меня могила, а нанятый мной господин Безуглый покинул родной город с каким-то молодым человеком. Самолётом. Сразу же выяснили имя этого юноши. Опа! А это тот самый подозреваемый. Пришлось ехать в Москву. Искать чёртов паб. И тут сюрприз: нужный нам человечек день назад уволился. Сергей на телефонные звонки не отвечает. Исчезли. Где же они?
– Я не знаю. Сергей сказал, что хочет отдохнуть.
– И вы с ним не на связи?
– Он не отвечает мне так же, как и вам.
– Дивно! А я думал, что он мне захочет хотя бы посылочку прислать… Три дня назад мой конкурент по выборам – Архаров – имел мне сказать, что получил важную посылку. Документ бог знает какой давности. Бумажка, конечно, силы сейчас как бы и не имеет, но мужику неприятственно. Он даже снял свою кандидатуру с предвыборной гонки. Ему, значит, прислали… а мне?
– Я об этом ничего не знаю.
– Зато я знаю. Передайте брату следующее: я, в принципе, готов увеличить его гонорар за документ и за мальчишку. Я сам бы сделал так, как он, я чту чужие материальные интересы. У него есть две недели, после которых этот самый Давид должен явиться ко мне с похищенными документами, причём сделать это тихо, без участия общественности. Но… если он намерен использовать СМИ, публиковать там чьи бы то ни было воспоминания, обвинения, а тем более обнародовать документ, чтобы навредить мне, если он надеется, что у меня до него руки коротки при этом, то пусть знает: проигранные выборы – всего лишь проигранные выборы, потрепать мне нервы – это тоже как-то мелко и проходящее, а вот мама… – Андрон развернулся к Семёну с лучезарной улыбкой. – Мама уже немолода. Её беречь нужно! Вот у моего отца приключился инсульт пять лет назад. Возраст! Надо беречься! Я отправил вашу маму в санаторий на три недели. И жду документов!
Семён соскочил с побелевшим лицом, кинулся к лощёному цинику, что так спокойно угрожал их семье, схватился за лацканы его модного плаща:
– Ты! Ты, ублюдок… если с матерью что-то…
– Тс-с-с… У меня здесь охрана! Руки уберите! Они ещё понадобятся нашей расейской литературе. С Галиной Семёновной всё хорошо! Уверяю! И у меня нет никаких причин желать ей зла, ни ей, ни вам лично. Поэтому просто дозвонитесь до брата, – Андрон с силой оттолкнул от себя растерянного писателя, он спокойно подошёл к столу и, опершись на него, стал рассматривать фотографии на стене. – Тем более документом этим они не могут воспользоваться напрямую, им никто со счетов денег не даст. Пусть просто вернёт мне документ и сучёнка. О! Я знаю, это режиссёр Мостицкий. Это у вас здесь лица для нового романа? Здорово… Интересно. Так… какое лицо… Вот значит, каким ты стал! Давид. И имя-то какое! Героическое.
– Это польская топ-модель Боровец, – прошептал Семён.
– Этот да… А вот этот нет! – Он по-хозяйски оторвал фотографию, на которой Давид выходил из паба. – Вас вдохновляет это лицо? Или почему это здесь висит? Из уважения к братскому выбору? Я позаимствую у вас этот снимок… О чём ваш новый роман?
– Иди-ка ты на хуй! – справился с собой Семён.
– Хорошо, я пойду. Не переживайте так сильно! Вы, главное, доходчиво до Сергея донесите всё это. Через три недели голосование, и я за это время не жду никаких сюрпризов ни от своего братца, ни от своего наёмного работника. Я намерен стать мэром.
– Ты насильник, ворюга, да ещё и убийца. Для полной палитры как раз поста повыше не хватает, – тихо, но жёстко ответил Семён.
– Ладно! Мне пора. Приятно было познакомиться, – Андрон направился к двери, но вдруг остановился, вернулся и пристально посмотрел в лицо писателю: – А собственно, почему вы поверили этому пацану? Он вам врал. Артистично и изощрённо. Я уверен, выдавливал слезу и заставлял хвататься за горло. Он может, он всегда был неплохим сказочником. Где доказательства его словам? Мои слова против его. Моя репутация против его.
– Его слабость против твоей силы. Вот и все доказательства.
– Слабый всегда прав? Гнусная мораль! Да и его слабость вами преувеличена. Он был сильнее меня. Единственный, кто был сильнее меня. Он меня практически сломал тогда. Он, а не я. Так что моя слабость против его силы! Всё, ауфидерзеен! Звоните, пишите, шлите открытки! – Он стремительно вышел вон, кивнув своим шавкам.
Корректорша Полина робко заглянула в комнату.
– Семён Рафаилович, мы ещё будем сегодня работать?
Семён изумлённо увидел свою помощницу, почему-то отметил про себя, что она вроде как и хорошенькая, но тут же заорал:
– Да-а-а! Сегодня корректируем всё! И пусть завтра же Манохин несёт в типографию! – похлопал себя по карманам, нашёл телефон, тыкнул на быстрый набор, несколько секунд ожидания – и опять ор: – Серый! Я убью тебя! Отставить все ваши прекрасные планы мести! Слушай сюда!..
– 14 —
– Ну, я пошёл? – оторвавшись от губ, прошептал Давид.
– Ты боишься?
– Нет. Всё будет так, как должно быть.
– Не должно быть так, чтобы этот ублюдок торжествовал.
– Значит, не будет торжествовать.
– Давид, помни, я рядом. Я слежу за окнами. Будь чутким, если опасность, то бросай что-нибудь в окно, делай что-нибудь со шторами, пиши на стекле… Я ворвусь и перегрызу всем горло.
– Сто раз уже всё слышал. Мне пора.
– Я боюсь за тебя. Я бешусь от того, что он может… Что он просто будет рядом.
– Я справлюсь. И надеюсь, мы с Семёном всё рассчитали правильно.
– Иди… – Сергей сжал пальцами руль, уставился в лобовое стекло; вспомнилось, как они ругались, орали, как он был бессилен переубедить брата и Давида в решении идти к Горинову. И вот он сам его привёз, хотя никто не мог угадать планы Андрона, никто не мог спрогнозировать его первую реакцию. Сергею было страшно и горько, ощущение бессилия его подавляло. Давид открыл дверцу машины, стал выбираться. В руках ни сумки, ни рюкзака, только чёрная папка с документами. Он уже снаружи под грозным осенним небом, обещающим разразиться очередным дождём. Звёзд не видно – сдача «резидента» происходила без свидетелей. Казалось, что даже деревья, облысевшие от осенней биотерапии, нарочито отвернулись и выполняют условия Горинова: прийти, чтобы никто не видел, чтобы никто не знал. Сергей поспешно перехватил дверцу, которая должна была отрезать от Давида, и крикнул: – Прости меня! – Давид, не поворачиваясь, уходя к гориновскому дому, показал «викторию». – Я люблю тебя! – Давид вдруг встал, но ненадолго, но не показывая лицо, но не отвечая этим словам, досчитал до десяти и решительно пошёл к воротам. Позвонил.
За кирпичной оградой залаяли собаки. Раздались и человеческие окрики, в числе которых тошнотворно знакомый:
– Я открою сам, уберите собак!
Через пару долгих минут засов на воротах жалобно лязгнул и дверь открылась, образуя щель, в которую Давид смело шагнул.
Вся эта смелость, уверенность и бодренькая «виктория» стоили Давиду на самом деле значительных усилий. А как он только увидел за воротами знакомый силуэт, то вообще готов был развернуться и трусливо бежать. То, что Андрон сразу ухватил его за плечо, даже помогло преодолеть этот страх. Пришлось поднять взгляд навстречу своему кошмару. Андрон почти не изменился, но всё же возмужал: шея и плечи стали шире, причёска короче, на скулах и подбородке проявлялась щетина «правильной длины», наверняка чтобы выглядеть старше. Он жадно рассматривал Давида: узнавал, сличал. Потом тряхнул головой, как бы прогоняя замешательство, вопросительно выгнул бровь:
– Я полагаю, без сюрпризов? – спокойно спросил хозяин дома. – Ни ментов, ни журналюг, ни неотомщённых призраков за твоей спиной нет?
– Нет. Я один. Вот документ, – услышал свой голос Давид. Он не ощущал себя единым с телом и смотрел на себя как бы со стороны. Этот феномен уже приключался с ним, когда он отходил от анестезии.
– Прекрасно! Идём, дружок! – И Горинов повёл парня в дом. В тот самый – проклятый, забытый, но такой добротный и богатый. Вместо того чтобы направиться в гостиную или в кабинет, Андрон подтолкнул «гостя» к кухне. Прошли по пустому царству кастрюль и свернули к узкой дверце, которая ведёт в подвал. Давид никогда там не был, не случилось… Горинов повернул вставленный ключ, включил свет на лестнице и подтолкнул Давида вниз. – Извини, твоя комната переделана. Апартаментов не жди!
Они спустились на тёмное дно этого помпезного дома. Андрон подталкивал Давида по неосвещённому коридорчику прямо, направо, прямо, направо, почти сразу налево, прямо… Упёрлись ещё в одну дверь. Хозяин загремел ключами, и отсыревшее дерево отворило проход в небольшую комнатку – подвальное помещение. Андрон щёлкнул выключателем, и оба зажмурились от режущего глаза света, исходившего от лампы накаливания, уныло висящей на шнуре. В узком помещении была длинная скамья с рулончиком клетчатого байкового одеяла, в углу стояло ведро, около противоположной стены было небольшое заграждение – по-видимому, за ним должна была храниться картошка. Выше находились пустые полки. Впрочем, на одной из них стояла открытая бутылка водки. Андрон пихнул «гостя» посильнее, и тот оказался на скамье, больно ударившись коленом.
– Ну, вот! Обживайся! Твой телефон? Давай его! – язвительно произнёс Горинов, облапал парня по груди и по бёдрам, вытащил телефон. И тут же присел рядом на скамью, развернул пленника к себе: – Ну-ка я рассмотрю тебя… Давид. – Ухватился за подбородок и стал пристально всматриваться в черты лица Давида, иногда трогал пальцами левой руки то брови, то веки, то уши, то волосы… – Вот ты какой. Интересно. И швов нет? Надо же! Совсем другой человек! Жалко родинку на брови, была прикольная. Ушки стали, конечно, более аристократичными. А вот нос… нет, мне определённо не нравится. Искусственно смотрится, тот маленький был, таким шустреньким и любопытным. Разрез глаз, конечно, красивый, но те глаза были лучше… Жаль. Каким бы ты был сейчас, если бы тогда не вытворил это…
– Скорее всего мёртвым, – холодно ответил Давид. – А если бы был жив, то с выбитыми зубами, сломанным носом, заплывшими, слезящимися глазами, слабый, трясущийся энурезник. Хотя с твоей фантазией, может, портрет был бы ещё ужаснее.
– Не изменился! – торжествующе улыбнулся Андрон. – Всё тот же! Дерзит, наглеет, не боится! Умница! Цвет волос идиотский. Так, что в папочке? – Он открыл папку и вынул оттуда сначала один документ, просмотрел, потом второй документ, потом магнитный ключ. – Фух-х-х… Думаю, восстановят! Мне сейчас эти деньги край как нужны! Если же вы сделали ксероксы счетов, то знайте, они никакой силы иметь не будут!
– Это оригинал, и нет никаких ксероксов. Мы выполнили условия. Теперь ты: Безуглая Галина Семёновна должна приехать домой.
– Приедет, обязательно. Только через недельку: у неё закончится санаторное лечение, а у меня выборы. Я всё делаю так, как условились!
– Скажи, зачем тебе я? Ты получил доступ к счетам. Игрушка тебе уже не нужна, да и мэру опасно иметь такие пристрастия. Конкурентов у тебя уже нет, чтобы с моей помощью их держать в узде…
– Для того, чтобы меня никто в узде не держал, – Андрон сел поглубже на скамье, привалился спиной к грязной бетонной стене, закрыл глаза. – Я никому не могу позволить разрушить всё то, что создано. Ты даже не представляешь, сколько я работал эти пять лет! Ты прав, конкурентов нет. Я ведь подмял под себя Архаровское хозяйство. Был его воспитанником, можно сказать…
– Убил сына и заменил его собой?
– Макса убил ты, сучёнок. Ты, а не я! Сначала мне пришлось импровизировать на ходу, ты же меня не предупредил о своём фортеле, – Андрон так и сидел с закрытыми глазами и с блаженной улыбкой на губах. – Мне пришлось стрелять в плечо ещё раз, потом стенать и разыгрывать депрессию… Матвей Архаров как только услышал о похищенных документах, так сразу же поверил в твою вину. Судил по себе: он бы убил, значит, и другие должны… Труднее было с дружком твоим. Он не хотел верить. Он решил тебя найти. И мне нужно было найти тебя раньше. Ты высосал из меня кучу денег: Безуглый ведь не единственный, кого я нанимал, тем более что найти нужно было не только тебя…
– Ты нашёл охранника Владимира?
– Глупый вопрос! Он-то не делал пластики!
– Он жив?
– Зачем тебе знать? Пусть тебя интересует твоя судьба.
– И какова же моя судьба?
– Конечно, тебя тоже нужно убирать. Твои останки даже искать никто не будет. Но… во-первых, у тебя появился неожиданный друг. Соблазнил мужичка? Если он узнает, что ты мёртв, то молчать не будет, а у него ещё и брат знаменитый. Вот, блядь, запара! Во-вторых, как-то жалко уничтожить то, во что вложено так много усилий, денег, времени. Искал, ловил, преследовал – и просто пристукнуть? В-третьих, у меня сейчас другое положение, я во много крат осторожнее, чем раньше. Понятно, что электорат схавает любую лажу, но народная любовь изменчива, любая сплетня, всплывшая история, подозрительные связи могут разрушить созданное. А я что-то так устал… Бегу, бегу… Вокруг одни тугодумы или слабаки, отец – не помощник, а вздумаешь передохнуть – тут как тут борзые новички или старые бандюганы разных мастей. Устал…
