Текст книги " Соавтор неизвестен (СИ)"
Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
А Илья? Он ищет документы или убийцу брата? Давид всё никак не мог представить себе Илью сейчас. Его единственный друг отказался от своей мечты помогать людям, он решил заменить Макса, быть рядом с отцом, держать в руках наркобизнес, крышевать мамочек с девками, играть судьбами и капиталами людей на махинациях в строительном бизнесе. Разве может тот доверчивый, глазастый, справедливый мальчишка стать подобным цинику Максу? Нет, Илья тоже фантом. Субъективная реальность. Был друг – и нет. Давид не ощущал его существование, он понимал, что ни тогда, ни сейчас Илья ему не был опорой, не был помощником. Более того, сейчас он враг. Интересно, почему Архаров-отец не развил бурную деятельность по поимке «убийцы своего сына»? Или он, зная, каков Андрон, не поверил ему. Нелогично получается: отец не поверил, а Илюха поверил…
Сергей. Не фантом. Дышит в затылок. Присвоил своими руками. Заграбастал. Как он умело перевёл полуобморочное состояние в дыхание страсти! Сергей реален и нереален. Вот он здесь, его кожа пахнет мылом, на вкус она солоноватая, его волосы жёсткие, а спина… Спина мужчины, который хорошо стреляет. Спина из-под резца Мирона или Поликлета, не меньше. Спина, на которой руки становятся беспокойными и сухими. Нереальная спина. И сам Сергей: он здесь и его как бы нет. Ведь он, оказывается, детектив, как Эраст Фандорин или Ниро Вульф, профессия из мира иллюзий, желанная роль брутальных актёров. Роль – это ведь не есть правда, это всего лишь маска. А что за маской? Ещё одна маска? Его мотивов Давид не понимал. Он только чувствовал, что телу хорошо с Сергеем, сердце билось: «Верь! Отдайся до дна!» Разум спорил: «Молчи. А лучше беги».
А впрочем, Давид и сам был фантомом. Вся его рыжеволосая жизнь – бездарный сценарий, эфемерное существование, борьба с прошлым. Может, Сергей тот, кто поможет расправиться с этим прошлым. А может, наоборот, он помогает прошлому… Давид запутался. Вопросов оставалось много. И главный:
– Куда ты дел документы из сейфа? – вопрос вопросов. Зря Сергей его задал.
Теперь отношения Сергея и Давида уже было нельзя назвать родственно-панибратскими. Утром Сергей целовал парня, Давид отвечал. Несколько раз вместе принимали душ, Лариска из восемнадцатой скучала и зазывно кашляла, не зная, чем занят её однооконник. Теперь, когда усаживались на мотоцикл, Сергей владетельно оглаживал бедро Давида и за коленку подтягивал его ближе. Если же он заходил в паб и делал заказ, то непременно удерживал Дейва за запястье, тихонько лаская белую кожу большим пальцем. Да и «сюрпризные романтические ужины» от Сергея хотя и отдавали мужланской неловкостью, чересчур жирной, подгорелой картошкой, но были не семейными, а именно восторженно-чувственными. Вопросам и ответам об, как оказалось, общем романе выделялось место только после ужина и только до постели. Под одеялом только жаркое дыхание и два фетиша: спина и живот. Если дрожание мышц и движения рук становились чересчур хаотичными, Давид двигал локтем под дых (иногда получалось по другому месту) и «брейк» – Сергей ссылался в большую комнату под драное одеяльце. Правда, ночью, замёрзнув, всё равно перебирался к тёпленькому Давиду, на скомканные дрыганием ног простыни.
На следующий выходной Сергей повёз Давида к брату. Тот жил на Покровке, в большой квартире с высокими потолками и лепниной вокруг люстры. Жена и дети умотали на Сардинию, чтобы не мешать кормильцу ковать бестселлер, ибо во время работы он становился раздражительным и нервным. Так объяснил Давиду Сергей.
– А я его не раздражу? – опасливо спросил тот.
– Нет! Он давно хочет с тобой познакомиться! Знаком с тобой только по фотографиям и моим рассказам.
– А ты всё рассказываешь? – улыбнулся Давид и манерно провёл пальцем по щеке.
– Почти всё. От него хрен что скроешь…
В жизни Семён был не столь импозантен, как на фото: в старой женской вязаной кофте, в мешковатых штанах, клетчатых тапочках, усики подковой безбожно потеряли безупречную форму, образуя густую седоватую небритость, да и очки были не с тонкой золочёной оправой, а уродские, круглые, треснутые. Для полного образа Быковского кота Базилио не хватало фетровой измятой шляпки, надписи «Слепой» и кошачьих усов. Хотя ростом он повыше будет, да и сложение покрепче, помужественее. Рука, которую он протянул для приветствия, тоже не рука писателя – широкая, мозолистая, уверенная. Давид вспомнил про пятнадцать лет работы в органах. А Семён внимательно осмотрел гостя с головы до ног, тсыкнул сквозь зубы и вдруг неприветливо сказал:
– Совсем дитя! Ещё в пабе работает! У меня старшой выглядит взрослее.
Но уже через минут десять неловкость исчезла. Семён кормил гостей пловом собственного приготовления, громко рассказывал про какого-то издателя Манохина, который ждёт не дождётся нового произведения, но при этом диктует драконовские условия авторского договора. Этот самый Манохин подрядил к нему корректоршу – «мышь серую и безмолвную», – и она хоть и не далеко за умом ходила, но сразу спросила: «Вы с соавтором работаете? Сюжет не ваш».
– Боятся, паразиты, что придётся гонорар повышать на двоих! Но я тебе, Серенький, вряд ли место в авторстве оставлю!
– Вот такой у меня брат, – иронично жалуясь, высказался Сергей. – Жмот!
После плова главная тема – содержание романа и герои. Семён повёл в свой кабинет, где потребовал уточнений и деталей. Над столом, который, кстати, стоял одиноко в пустой комнате с полосатыми обоями, на иголки прикреплены фотографии, как в фильмах с крутыми криминалистами-детективами, фигуранты дела, так сказать. Несколько распечаток с Бартеком Боровицем, польским парнем-моделью, есть две фотографии самого Давида, сделанные явно исподволь: вот он выходит из паба, вот он дремлет в электричке. Тут же интерьер паба, зачем-то фотография Ника и Факаидиса, есть и лица популярные, телевизионные – дизайнерша с лисьим лицом, продюсер со скандальной репутацией, девушка модель-альбинос в платье из платиновых чешуек, редактор модного журнала с кубком-наградой в гламурных руках. Но этот «иконостас» не впечатлил Давида. Он припал к картинкам справа: креативная весёлая фотография кудрявого красавца, он же за столом в клубе, смотрит презрительно на фотографа, и ещё одна – красавец в деловом костюме с каким-то мулатом за столом в офисной обстановке. Это Андрон. Ту фотографию, что в клубе, Давид уже видел, она давнишняя. А две другие новые. Вот он какой стал. Деловой.
Ещё Давид увидел фотку Макса, на ней он в бумажной шапке-пилотке, стоит в купальных плавках на берегу реки. Рядом копия снимка с выпускного, где красная лента на фоне тёмных костюмов как бы вычёркивает мальчишку из нормальной жизни. Ещё какой-то парень, отдельно фотография старшего Архарова… Постарел. Сдал. Лоб уже не разглаживается от суровых морщин. Ещё есть фотка ненавистного для Давида дома. Вырезка из какого-то интерьерного журнала с космическим дизайном комнаты-пати. А вот и дом-изба Архаровых, вид снаружи – знакомые наличники и массивные столбы при входе, на крыльце развалился старый котяра Семён Семёныч. Единственный персонаж, который вызвал подобие улыбки на лице Давида:
– Он как навалит, где-нибудь в неожиданном месте, Илюха ему так выразительно, как в кине: «Семё-о-он Семё-о-оныч, ну что ж вы!», – поделился воспоминанием Давид, ткнув пальцем в картинку.
– Тёзка, значит. А Илюху-то ты не узнал, что ли? – ответил старший Безуглый.
– Где? – у Давида даже горло пересохло. – Этот? – Незнакомый парень с ёжиком на голове. Сразу стали видны щёки. Нет никаких длинных патл, смеющихся глаз, серьги-кнопки в правом ухе. Респектабельный молодой человек плотного телосложения, облагороженный алым галстуком. Колючий взгляд, круги под глазами и даже бородка-фрезе – совершенно другой человек, выглядит гораздо старше своих лет. Тот Илюха был фантомом, летним сном, а этот истинный, натуральный, стопроцентный, реальный, но незнакомый. Давид расстроился. И Семён поскорее увёл разговор в сторону от бывшего друга. Он задавал странные вопросы: что Давид помнит о родителях? Каких уродов он помнит из детского дома? Как он воспринял своё новое лицо, не ненавидит ли он этого андрогинного польского манекенщика за этот облик? Какая была боль после операции? Были ли какие-нибудь особые привычки у Греча? Как он вышел на вакансию в «Патрике»? Какого цвета были папки в сейфе? И неожиданно:
– Извини, но мне нужно знать. Секс с Андроном. Только боль?
– Первые несколько раз – да. Хотя он пытался растягивать и даже приобрёл анальную пробку, – Давид скосил взгляд на Сергея. Тот сидел красный как маков цвет. – Потом было не так больно, я научился расслабляться. Но могу с гордостью сказать, что психу ни разу не удалось меня завести. Как он ни пытался, если вы понимаете, о чём я говорю…
– Понимаем, будь уверен, – ухмыльнулся Семён. – А зачем ему нужно было, чтобы ты заводился?
– Как ни странно, он хотел, чтобы я привязался к нему и был зависим. Говорил мне: «Ты будешь умолять меня, ты будешь выпрашивать, я приучу тебя к себе!» Не приучил.
– Но ведь он привлекательный парень, – щёлкнул по весёлой фотке Семён.
– При чём тут привлекательность? Она не имеет никакого значения. Может, для молодых девочек в мартовский сезон под воздействием смазливых киногероев и полуголых рок-идолов внешность и имеет определяющее значение. Но это проходит вместе с глупостью. Меня, скорее, даже отталкивает красота. Редко Бог награждает кого-то и красотой, и добротой, и умом. Обычно это разные блюда, а из этого меню я выберу не первое блюдо. Им не насытишься.
– Н-да… Не дитя. Я ошибся, – сделал вывод Семён. – Но сам-то ты красив.
– А это не моё.
– И ещё вопрос. Куда наш герой папки с документами дел? – продолжил опрос Семён. Давид приподнял бровь:
– А это разве важно?
– Конечно! В них всё дело!
– А как бы вы поступили на месте Давида? Давайте вместе придумаем.
– Вариантов много. Если Давид дурак, он документы выбросил. Если он рисковый и отважный герой, то изучит папочки и будет мстить с их помощью. Если он просто напуганный ребёнок, то он где-то спрятал бумаги, чтобы сообщить Максу об их местонахождении позже. Есть ещё абсолютно жизненный вариант: он их потерял, или его обокрали. Но тогда нужен новый поворот сюжета и новая линия героев…
– Думаю, для вашего романа подходит вариант «рискованного и отважного супер-боя».
– А в твоём романе как? – вдруг вклинился Сергей.
– А в моём романе я дурак. Я кинул папки в мусорку, которую пацаны подожгли.
– Хм… и не полюбопытствовал, что внутри? Как так?
– Поверьте, мне было не до исследований. Я только и думал о том, как ноги унести. Да и меня больше всего впечатляло количество денег в моём рюкзаке. Ну, и вы сами сказали, был дурак.
Братья переглянулись, один тсыкнул сквозь зубы, другой почесал ухо. «Один еле сдерживается что-то сказать, другому не нравится то, что он слышит», – невольно вспомнил пособие по НЛП Давид. Он вообще обратил внимание, что Безуглый-писатель всю беседу провёл, искусно зеркаля Давида, кивая мягко головой, поднимая открытую ладонь к нему, смотря в глаза с правильным интервалом отрыва, не перемещаясь по комнате, застыв на жалкой табуретке в углу. «Знаем, читали, – улыбался про себя Давид. – У Греча каких только талмудов не перебрал».
Но несмотря на то, что Семён Безуглый, по мнению Давида, всё-таки больше не беседовал, а допрашивал, да и многие его вопросы не имели к будущей книге никакого отношения, все остались встречей довольны. Семён пообещал окончить работу за месяц, потом ещё корректура, потом работа издательства, ну и через два месяца пилотный экземпляр в подарок гарантирован. Давид отправился в туалет, а после, как в каком-то дешёвом сериале, смог подслушать даже шёпот братьев, так как с защёлкой не разобрался и не стал париться, дверь же открылась бесшумно.
– Ты охуел? Он ребёнок! Ему двадцать три! А тебе?
– Не нужно мне капать на мозги, мне и без твоих мудрых советов херово.
– Возраст это одно. Но Горинов по-любому выйдет на него, если ты останешься с мальчиком. Не нужно его недооценивать. Он сложит всё как дважды два!
– Горинов без документов бессилен, мы расскажем Архарову правду, кто убил его сына. Давид – главный свидетель. Он ему поверит.
– Не пори горячку! Ты думаешь, что Андрон допустит эту встречу? Он его убьёт раньше, тем более если узнает, что компры нет.
– А я на что? Я защищу!
– Защитит он: один против отлаженной машины. Капец! Слушай, неужели он действительно всё выбросил? Святая простота! Вот так лёгким жестом глупого ребёнка рушатся империи.
– Я не уверен, что он уничтожил документы. Он понимал, что они очень важные. Он же не знал, что Макс убит, и он должен был бумаги ему передать. Не такой уж Давид был ребёнок!
– Серый! Он ребёнок! Он и сейчас ребёнок! А ты… педофил! – писатель истерично заржал, с трудом сдерживая звук, а потом закашлялся, видимо, получив от младшего брата ощутимый удар. – Блин, дождался, младшенький меня избивает… Где те счастливые времена, когда я запирал тебя в туалете и пугал дурным голосом… у-ха-ха…
– Пошёл ты! – смеясь, ответил Сергей.
– Нет, уж лучше мы пойдём, – объявился Давид. И они стали прощаться. Семён даже свой телефон Давиду записал, сказал, что ждёт в гости, а после «со своей благоверной познакомит» и с детьми.
Вечер провели правильно: после героической починки холодильника Анны Ивановны был совместный просмотр голливудского триллера, когда оба сидели с отпавшей челюстью от задумки сценариста и таланта оператора, а Давид зарылся под футболку смелого товарища. И даже когда фильм закончился, не вылезал оттуда, на что Сергей счастливо улыбался.
– Тебя смущает мой нежный возраст? – пробубнил Давид в пузо Сергею.
– Н-н-нет, – улыбка сразу превратилась в растерянную хмурость.
– Твой брат назвал тебя педофилом, я слышал!
– Я с ним не согласился.
– Тогда давай уже сделаем это как люди…
– Как люди? – испугался детектив. – Какие люди?
– Отказываешься? Ссышь? – Давид по-прежнему общался с животом, который начал судорожно дышать.
– Ну, так-то ссу, конечно, – сознался Сергей, задирая футболку и разглядывая грустное лицо соблазнителя. – Я «как люди» не умею.
– Мог бы хотя бы теоретически подготовиться, – обиженно парировал рыжий.
– А теоретически я давно готов, уже четыре дня! – растерянно оправдывался Сергей, оставаясь с задранной футболкой. – Я даже презик купил… Вот, – и вынул из кармана, – «Контекс», икс икс эль, суперпрочные, какая-то резина особая…
– Нифига себе! И даже в карман положил?
– Ну… А куда класть-то?
– На меня… – шёпотом сказал Давид и потянул растерянного, пунцового сожителя целоваться. – Эх ты, а ещё педофил…
– М-м-м… – ответил в губы Сергей. А дальше текст был уже непонятен. Тем более звуки быстро перенеслись в комнату Давида, на более удобный диван.
Сергей вымотался: столько нервов и терпения у него не отнимал ни один секс в жизни. В самые острые моменты он всё портил, спрашивая испуганно:
– Тебе не больно? Правда?
После чего всё приходилось начинать с начала.
Но когда уже задыхался, когда отключился мозг, оставляя в живых только инстинкты и какие-то отрывки слов, он выгнулся и закричал:
– Оу-у-у! Вот как у людей… вот…
А потом засыпали, не укрываясь одеялом, так как жара, и нега, и марево состоявшегося. Нужно было остыть и набраться энергии от лупоглазой наглой луны, которая бесстыдно подсматривала за любовью. В комнате Анны Ивановны брякнули старые настенные часы – наверное, два ночи.
– Серёж! – шепчет Давид. – Тебе опасно будет со мной. Тс-с-с… Не перебивай. Когда выйдет книга, я отправлю её Илье и Горинову. Да, ему тоже. Я хочу, чтобы он понимал, что я жив и я рассказал правду. Но потом я уеду. Без тебя. И мне будет легче, и тебе. Это правильно. Не перебивай! Но… пока Горинов не в курсе, я хочу съездить в С. На кладбище. У меня там все. Поможешь мне? А то один я не решусь.
– Конечно, съездим. И без меня ты даже не планируй. Ни «до», ни «после»!
– Тогда через две недели. Я попрошу отпуск, что ли… Положен же мне он раз в три года? И к маме с папой…
– 12 —
То, что Факаидис дал Дейву отпуск в виде трёх недель покоя, вызвало в «Патрике» немалый ажиотаж.
– Ну, всё! Сейчас держись, греководник! Вслед за Давидкой, я первая на очереди! – радостно инициировала первый в их заведении «график отпусков» Борисовна. – Сегодня же дам добро на путёвку в Турцию! Пусть только попробует не отпустить.
– Натравим на него Давидкиного писателя! – поддержал оптимизм Ник. – Думаю, если бы не Серёга, то хрен бы Дейв деньки получил.
Это правда. Факаидис упёрся рогом, отпускать работника не хотел, тем более «в самый сезон». Как будто для пива в Москве есть какой-то особый сезон. Сначала он просто бегал от рыжего официанта, не говорил ни «да», ни «нет». Партизанил. Тогда и пожаловал Сергей. Чем уж там он угрожал ресторатору, неизвестно, но результат отменный: три недели типа оплачиваемого отпуска.
Только после этого Давид проникся предчувствием встречи с родным городом. Стал раздражительным. Срывался на Сергее: ни с того ни с сего на пустом месте устраивал ссоры, и даже пытался выгнать сожителя вон. Навсегда! Совсем! Адье! Но Сергей старше и мудрее, терпел, извинялся ни за что, молчал и, конечно, никуда не уходил. Потом он принёс билеты на поезд до С. И ночью Давид выдохнул ему в ухо, сознавшись: «Боюсь!»
Билеты были в разных вагонах, так велел сделать Семён. Он вообще не считал эту поездку хорошим решением. Увещевал: вместе по городу не ходить, Давида поселить в гостинице, а не в отчем доме Безуглых, у матери. Сергей слушал и кивал головой:
– Знаю, знаю… Я как бы профессионал. А ты своим героям советы давай!
Все меры конспирации от всяческих коварных незримых врагов были соблюдены. Давид и Сергей встречались только в тамбуре, курили, болтали и коротко целовались «до следующего перекура».
Когда Давид вышел из вагона и ступил на перрон родного города, он почувствовал себя Эдмоном Дантесом, который вернулся во Францию крушить злодеев. Набрал в лёгкие побольше знакомого липового воздуха напополам с мазутным ароматом и направился сквозь вокзал в город. Сначала в гостиницу «Волга», где был забронирован одноместный стандартный номер, а потом, оставив сумку, гулять по городу. Сергею, уехавшему к маме, наврал по телефону, что лёг спать.
Давид прошёл по длинной улице, параллельной набережной. Свернул в переулок к своей школе. Стоит, и даже цвет фасада не поменяли, только на асфальтовой площадке перед зданием появилось множество надписей, сделанных выпускниками: «Мы вас любим! Будем помнить!» Похожи на траурные эпитафии. Потом отправился на набережную, посидел в знакомом открытом кафе, которое летом всегда оккупирует пластиковыми стульчиками часть тротуара, мешая мамочкам прогуливаться с колясками. Зашёл на речной вокзал. Там он и увидел плакаты «Все на выборы». Осенью выбирают нового мэра. Давид даже рот открыл от неожиданности: на плакате фотография Андрона. «Преемственность и молодость», – оптимистично гласил слоган. Давид подошёл ближе к стенду. «Я не обещаю чудес. Я обещаю рабочие места. Я не обещаю праздников. Я обещаю, что будет труд и созидание. Я реалист и готов осуществлять реальную политику». Давид минут десять стоял у стенда. Рядом остановился толстый мужик с чемоданом на колёсиках, тоже стал читать – видимо, от нечего делать.
– М-да… – философски высказался мужик. – Лет тридцать парню. Отзажигался, захотелось сурьёзу.
– А он зажигал? – подключился к разговору Давид.
– Ха! Конечно! Его ж батя мэр бывший! Не этот, который щас, а тот, который был до него. Вечный был мэр. Сыночек куролесил – будь здоров! Но четыре года назад батяньку переизбрали, Андрон бизнесом занялся, объездную дорогу построил. Они с одним местным авторитетом все остановки в городе переделали, построили гигантский торговый центр. Ходят слухи, что и машиностроительный завод он прибрал в свои руки, в Москве связями обзавёлся, на Урале акции какого-то суперпредприятия приобрёл. Новый-то мэр тютя тютей, свадебный генерал: только на церемониях отсвечивает, да на фуршетах жрёт. Вот сейчас все на Горинова смотрят, как на перспективного, молодого, делового и борзого.
– Думаете, изберут?
– Чёрт те знает! – почесал пузо мужик. – Конкурентов-то у него стоящих нет. Разве только что Архаров.
– Архаров? – Давид даже подпрыгнул. – Илья?
– Ты что? Илья совсем зелёный! Отец его. Он и есть тот самый авторитет, что с Гориновым сотрудничал. Сильный мужик, знающий, не погремушка. Но беспартийный! Да и слухи о нём нехорошие, что дел за ним много, у-го-лов-ных! Хотя за кем их нет? – опять философски изрёк местный политобозреватель.
– А вы за кого будете голосовать? – робко спросил Давид. Мужик насторожённо покосился.
– А ни за кого! Делать мне, что ли, нечего, как голосовать? Без меня решат!
– Ну-ну… – Давид не хотел продолжать разговор, развернулся и пошёл вон.
Успел съездить в свой бывший двор, поглазеть на окна родительской квартиры. Там на родной балкон вдруг вышла тётка и стала развешивать бельё. Из подъезда выперся лохматый парень. Давид его сразу узнал и чуть не окликнул. Это его сосед Витька. Совсем не изменился, кажется только, что ещё больше похудел. Витька равнодушно посмотрел на незнакомца и уселся в бордовую «девятку», которая уже через несколько секунд исчезла, оставив противный запах некачественного бензина.
Уже совсем вечером Давид встретился с Сергеем в центре, они пошли в кино в полупустой зал. Вместо просмотра фантастического боевика они шептались на последнем ряду, подальше от малочисленных зрителей. Сергей рассказал, что был у Горинова и сказал нанимателю, что «подозреваемый» рыжий официант, оказался не «тем, кого мы ищем». Горинов слушал молча и не задал ни одного вопроса, велел искать дальше, но и не упускать из виду этого «рыжего парня». Назавтра они договорились идти на кладбище. Утром. Как положено. Утром. Так правильно, считал Давид. Утром так утром. Сергей не стал спорить.
Встретились у Троицкого собора. Поехали на общественном транспорте. Уже перед входом на Воскресенское кладбище около кирпичной арки Сергей придержал бледного парня за локоть и сказал:
– Давид, там всё заросло. Ты ничего не прибирай, не вырывай траву, не оставляй ничего. Горинов распорядился докладывать ему, если на этой могиле будут какие-либо изменения.
– Серёж, я к маме иду… И пошёл Горинов на хуй, я оставлю цветы. Он же всё равно узнает, что я жив, что я дышу и люблю.
– Давид, но… – но Сергей не удержал. Парень ринулся к бабусе, что продавала букетики нарциссов перед входом.
Несмотря на то что на кладбище он был пять лет назад, ориентировался здесь Давид очень хорошо. Идти нужно было далеко, через всё кладбище к западному выходу. Мёртвые фотокарточки насторожённо пялились на странную парочку: рыжего, бледного парня с решительным лицом и здорового мужчину, который шёл, оглядываясь, не доверяя даже упокоенным под разнокалиберными плитами.
Когда дошли до развилки основной дорожки около небольшой берёзовой рощицы, что даже при ветре не шелестела в угоду кладбищенской тишине, Давид вдруг остановился.
– Серёж… Прости, но я пойду один. Подожди меня здесь и пойми. Я недолго.
– Но…
– Никаких «но». Я хочу побыть один.
Сергею пришлось согласиться. Перечить этим глазам невозможно.
– Иди. Я здесь побуду.
Давид похлопал ободряюще напарника по плечу и свернул на извилистую тропинку, что уводила всё дальше и дальше, мимо разных лиц, мимо грязных венков и формальных слов на лентах, мимо старых и юных. И Сергей остался на дороге, ему вдруг показалось, что все мёртвые сговорились и не пускают его дальше, там единоличная зона слёз Давида. Пусть идёт.
И Давид шёл. Он не сразу узнал участок своих родителей. Так всё заросло. Проржавевшая ограда обросла зарослями колючего, злого шиповника, плит было не видно, их скрывала пожухлая листва, мох и выпяченная трава. Маленькая рябина, посаженная бабушкой на девятый день после похорон, превратилась в деревце и уныло склонялась над двумя прижавшимися друг к другу обелисками. Давид отогнул ржавую проволоку на калиточке и с трудом открыл её. Пришёл к родителям. Не плакал. Приблизился к памятникам и рукой оборвал траву, убрал листья, обломал рябиновые ветки, которые скрывали фотографии на эмалированных овалах.
– Вот и я… – произнёс Давид, вглядываясь в родные черты, искажённые приблизительностью печати на жестянке. «Борисова Татьяна Алексеевна». «Борисов Павел Давидович». Могилы поросли бурьяном, никаких выцветших, растаявших карамелек, припрятанных мутных стаканов, обрезанных пластиковых бутылок-ваз. Никто не навещал все эти годы. Давид сел на корточки и положил ладонь на могилу. Прислушался и как будто ответил кому-то: – А я жив.
Минуты две он просидел, всматриваясь в материнское лицо на овале. Оставил в траве нарциссы. А потом решительно встал. Оглянулся. Пристально посмотрел в сторону тропинки, по которой пришёл. Заметил за соседним обелиском припрятанную детскую железную лопатку. Перелез через невысокую оградку и позаимствовал этот нехитрый инструмент. Оглянулся ещё раз. Подошёл к памятнику отца и стал подкапывать землю с левой стороны. Вдруг железяка брякнула о что-то твёрдое. Парень продолжал рыть, иногда прищуриваясь в сторону тропинки. Отбросил лопатку и уже отгребал землю руками. Ухватился и вытащил наружу… полуторалитровый металлический термос с нарисованным подсолнухом на нержавеющем боку. Обтёр грязные руки о штаны. И с кряхтением открыл прикипевшую крышку посудины. Оглянулся. Опять присел на корточки, практически скрываясь за безмолвными обелисками и бурьяном. Удерживая корпус термоса между коленей, он стал вытаскивать изнутри бумаги. Трудно, так как бумага немного всё же отсырела и набухла, а папки свёрнуты туго. Но всё же вытащил. Положил термос в сторону и на холмике отца разгладил папки. Три штуки.
Первая, в фиолетовой обложке. Та, в которую он успел заглянуть когда-то. Уголовное дело об убийстве некоего бизнесмена. Много незнакомых слов. Описание места преступления. Свидетельство экспертизы. Протокол о задержании гражданина Зурабяна. Его невнятная фотография и показания. Он называет имя заказчика: Архаров Матвей Григорьевич. Этот же Зурабян описывает ещё убийство по приказу Архарова. Протокол об эксгумации. «Фу…» – Давиду стало зябко. Протокол о закрытии дела за недостаточностью доказательств. Протокол о смерти подозреваемого Зурабяна в камере. Повесился… Давид тяжело вздохнул и непроизвольно потёр шею. Это было уже больше десяти лет назад. Может, уже вышел срок давности?
Вторая папка. Чёрная, потоньше. Здесь документ на английском. Но Давид разобрался. Это банковский документ. «Swiss Bank Corporation» в Цюрихе. Много слов о том, что вкладчик Горинов А. В. гарантирует какой-то management fee, а дальше номера счетов и… суммы. «Уф-ф…» – Давиду показалось, что очень душно. Он, даже не задумываясь о чистоте джинсов, сел прямо на задницу, оказавшись ещё ниже уровня травы. Печати швейцарского банка с ключиками, с крестом вселяли трепет, вторым документом был файл с маленькой согнутой карточкой с магнитной полосой и с теми же названиями банка. В сторону чёрную папку. Теперь красная.
Почему-то красная папка вызывала наиболее тревожные чувства. «Протокол осмотра места дорожно-транспортного происшествия…», «150-ый километр трассы Р-228», «28 апреля 20.. года 12.34», «мокрая дорога», «пытаясь избежать столкновения с выехавшим на встречную полосу «Hummer H2», кузов чёрный, номер С007 МК64», «за рулём Архаров Максим Матвеевич, 19.. года рождения, в/у АУ 008674», «от экспертизы на алкогольное опьянение отказался», «пострадавшие на «Renault Clio», кузов серый, номер Н885 СК64…» Давид уронил папку. «Дышать, дышать, дышать!» Он схватился за траву, упал лбом в могильную землю. «Не может быть! Погибшие: Борисов П. Д., Борисова Т. А. Не может быть! Нам с бабушкой сказали, что папа не справился с управлением, что просто занесло на мокрой дороге, что просто несчастный случай! Что судьба! Что с любым может случиться!..» Давиду стало не просто душно, стало невыносимо, захотелось заорать. «Раз, два, три, четыре… – стал считать он, пытаясь успокоиться. – Надо дочитать. Что там ещё? Пять, шесть… дыши, дыши, будь сильным».
Он опять сел и дрожащими руками вновь открыл красную папку. Итак, авария произошла явно по вине… Архарова М. М. «Макс! Он виноват в смерти родителей! Видимо, он был пьян. С места ДТП он не скрылся, вызвал ментов сам. Машина родителей, пытаясь избежать столкновения с несущимся на бешеной скорости внедорожником, вырулила в кювет и упала с высоты в камни. Машины задели друг друга касательно. Трупы из «Рено» вырезали. Всё всмятку. Тут же указан свидетель происшествия, некий Иванов, который чудом остался жив, его машина удержалась на дороге. Как тогда Макс сказал? «Не вникай в документы, тебе ни к чему». Вот почему Архаров-отец поверил, что я – убийца его сына. У меня был повод. И он не просто поверил Андрону, он не стал меня искать, придерживаясь принципов права на месть».
Давид пролистал первый протокол, дальше лежал ещё один. Правда, не оригинал. Ксероксная копия. «Протокол осмотра места дорожно-транспортного происшествия…» Ещё один? Но… Здесь совсем всё по-другому. Здесь нет Макса и его внедорожника, а свидетель Иванов говорит, что просто водитель «Рено» не справился с управлением. Прилагается экспертное заключение о неисправности тормозной системы… Что это? Это та версия, которую донесли до них с бабушкой. Всесильный Архаров заплатил и имя его сына исчезло из списка убийц? Кому он заплатил? Свидетелю Иванову и… Давид вернулся к первому протоколу, там, где вписана фамилия следователя…
– А-а-а! – вырвалось из самой глубины, откуда-то из самого чрева, отдирая застарелые ссадины на сердце. – Ма-а-а-ма-а-а! Мама… мама… – Давид скулил. Он вонзил пальцы в землю и не чувствовал, что порезался каким-то стеклом. В голове бил набат, гудело, стучало, орало: много голосов, много лиц, песня про Победу, звук выстрела, шум дверцы сейфа, дыхание в макушку того, кому доверял. Но в трескучей от кузнечиков летней тишине только много раз повторяющееся: – Мама-мама-мама…
Давид не соображал, где он, что с ним. Как бы выпал в другое измерение – классическое состояние аффекта. А вокруг могилы, и некому помочь. Все только скорбно наблюдают. И вдруг крик:
– Давид! Ты где? Ты кричал? – Сергей медленно шёл по тропинке, огибая натыканные густо оградки.
В голове Давида сразу всё стихло. Бамс! И ясность. Он схватил три папки, скрутил в привычный для бумаг рулон. Кинул уже ненужный термос и лопатку на соседнюю могилу. Соскочил на ноги, увидел Сергея. Тот тоже увидел парня, но не сразу узнал. Взгляд бешеный, злой, ненавидящий. Всего пару секунд они удерживали друг друга глазами, а потом Давид вдруг развернулся, лихо перескочил ржавую оградку и побежал от Сергея. Он перепрыгивал могилки, скамейки, пнул пару венков, что оказались под ногами. Замочил ноги в маленьком вонючем ручье, обежал свалку со старыми крестами и уродскими могильными «украшениями». Неважно, куда бежать! Главное, от него! От бывшего старшего лейтенанта, следователя Безуглого Сергея Рафаиловича, который не просто выполнял поручение Горинова. Он был заинтересован лично. Вопрос: «Куда ты дел документы?» – вопрос вопросов. Бежать от него! Куда-нибудь за край кладбища, за край города, за край… Давид не думал, не высчитывал траекторий своего бега, не понимал, зачем бежит, просто ярость гнала его дальше и дальше. Он сбил какого-то пьяненького старичка, свалил у бабки мешочек с семечками, еле увернулся от маршрутки на мостовой и уже приготовился нырнуть в реденький лесок за дорогой, но не успел. Был перехвачен сильными руками, горячим дыханием, потным телом и хриплым голосом:
