Текст книги " Соавтор неизвестен (СИ)"
Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Таким образом они досуществовали до вечера, когда уже сам Давид потащился на кухню варить макароны. И даже пришлось тормошить Сергея, обещая ему божественный ужин. После быстрой еды писатель и заявил:
– Вот, написал кусочек, посмотри. – И пододвинул Давиду ноут, в котором был раскрыт вордовский документ с названием «Брат поневоле». – Здесь я сделал так, как ты хочешь. Читай.
И Давид стал читать:
«Уже в первый день Давид понял – сбежит. Обращаться за помощью не к кому: сам за себя не постоишь, никто не поможет. Он вообще мальчик сообразительный, осознал ещё до дома Голиковых, что как-то подозрительно быстро всё произошло, без волокиты, без многих комиссий и участливых тётенек из отдела опеки и попечительства. Слишком сладок был тон Лиды, чтобы всё было нормально. Слишком. И вот теперь он понял, что стояло за этим «слишком». Вернее, кто стоял.
Этот мажор ещё посидел на Давиде, порассматривал его ненавидящее лицо и полыбился от осознания собственной власти. Потом поднял Давида за шкирку и поволок в соседнюю комнату. Там действительно всё было гораздо проще, чем в хозяйских палатах: узкая кровать, письменный стол, шкаф-купе с зеркалом на весь фасад, аскетичный стул и никаких тебе уютных безделушек, мягких ковров. Вместо картин и гобеленов на стене висел большой круг-мишень для дартса».
На этом месте Давид поёжился, но продолжил читать дальше.
«В целом обстановка неплохая, все предметы мебели добротно-дорогие. Наверное, это лучше не только чем детдом, но и чем его старая небольшая весёлая квартира, в которой стоял извечный бардак. Всего три года прошло, как он потерял обоих родителей. Потом жил у строгой бабушки, папиной мамы, которая почти с ним не разговаривала. Она никогда ни на что не жаловалась, не баловала внука сладостями, не жалела, не прижимала к себе. Поэтому, когда она скоропостижно умерла, упав в магазинной очереди, Давид не испытал шока. Просто очередная смерть. Эта мистическая особа с косой будто бы поселилась в их семействе, методично забирая одного за другим. Сначала деда, потом сестру, следующей была тётка, мамина сестра, самое страшное, конечно, гибель родителей, под занавес бабушка. И это только на его памяти. Давиду казалось, что, очутившись в детдоме, он спрятался от Смерти, но она слепо тыкалась в комнаты этого заведения в поисках последнего из Борковичей. За год, что он провёл в детдоме, там умерло три человека: Тимка, сторож-пьяница и девочка десяти лет от какой-то беспросветной взрослой болезни. Давид уже всерьёз думал бежать, искать новое укрытие, пока смерть не разглядела и его в этой массе обездоленных детей. И тут случай – жена мэра пожалела, заинтересовалась, усыновила.
Возможно, Смерть побоится соваться в эти помпезные мэрские хоромы, к этим самоуверенным, богатым людям. Возможно, это лучшее от неё укрытие. Но, оставшись один в своей комнате, услышав звук запираемого замка, Давид твёрдо решил – сбежит. Сначала он рисовал в своих мечтах картину своего исчезновения из города и появления на суровом севере, где настоящие мужики куют настоящее золото в прямом и переносном смысле. Он прибавит себе несколько лет и начнёт там трудовую деятельность, приобретая с опытом новую личность и новую жизнь. Север казался ему неким сказочным местом, где Смерть и всякие богатые уроды просто боялись появляться, настолько север был честен, прямолинеен и бел.
Но потом он поневоле рассмотрел себя в зеркале шкафа и понял, что прибавить четыре-пять лет к своему облику никак не удастся. Настолько детская внешность. Тогда он решил сбежать обратно в детдом и уговорить Марью Петровну перевести его в другой детский дом. Но тут же вспомнилось почему-то её новое увесистое блестящее кольцо в золотой оправе и довольный масляный взгляд, когда она его передавала Лидии Еремеевне. Пожалуй, и такой вариант не пройдёт. Тогда он вспомнил, что где-то на Чёрном море: не то в Одессе, не то в Новороссийске – живёт его дядя, старший брат его матери. И хотя мама говорила, что тот пропащий пьяница, болеющий морем, что он давно порвал с их семейством и от него никаких известий, но всё равно ведь родная душа. Нужно бежать на юг. Но и тут рациональное брало верх: как бежать? Пешком? В Одессу или в Новороссийск? А если дяди Сани уже и в России нет? А то и в мире нет… Он его видел-то только один раз на похоронах деда, лет десять назад. Помнит только засаленную тельняшку, татуировку с солнышком и якорем на руке да резкий запах папирос.
Перебрав все варианты побега, Давид остановился на Москве. Это же муравейник! А значит, будет легко затеряться, жить случайными заработками: он может и машины мыть, и улицы мести, и рекламки всякие прохожим раздавать… Надо только где-то деньги взять на дорогу. И Давид решил, что присмотрится с недельку, подглядит, где деньги плохо лежат, и будет таков! А что до этого великовозрастного дебила в соседней комнате, так и в детдоме таких было несколько. Нужно приспособиться, потерпеть, адаптироваться и улизнуть в подходящий момент от этой семейки, от лап этого серого города и от запаха старухи с косой, что выкосила уже всю семью.
Неделя. Всего неделя. Ну, две. Или три. Но это максимум… Конечно, было глупо так думать, чертить границы, назначать сроки, рисовать светлое будущее. Разве оно есть – «светлое будущее»? Есть только тёмное настоящее. Такое же тёмное, как этот вечер и эта ночь, которую он провёл не раздеваясь, в обнимку со своим рюкзаком, заснув сидя, не желая делать своей эту холодную постель, эту лицемерно пухлую подушку. Ему снилась бабушка, она ему в сотый раз втолковывала, что чай с молоком – это очень полезно, что это вкусно, что это надо. Она поджимала губы, обиженно отворачивалась к плите, бурчала, что в жизни нужно выбирать не то, что хочется, а то, что правильно, как она когда-то своего мужа Кузьму, Царствие ему небесное, а потом поворачивалась и это уже была Лидия Еремеевна, она ему что-то шептала и пахла перегаром, ближе и ближе, громче и громче…
– Непорядок… Это непорядок… Велено спать? Значит спать! Что это за самодеятельность? Непорядок. Неужели тебе не нравится эта комната и эта постелька? Разве лучше в моей комнате у порожка? Блядь, я перепил, похоже, сегодня – хреновое какое-то пойло всучили в «Фаготе», убью Занозу завтра. Эй, сирота! Ты жив? Подъём! Хозяин пришёл! Голос! Ав! Ав! Что ты в суму свою вцепился?
Над Давидом стоял псих из соседней комнаты. Вернее, конечно, не совсем стоял. Антона качало, и он пытался ухватиться за что-то видное только ему. В конце концов он уцепился за голову сонного мальчишки, больно дёрнув за волосы.
– Чёрт! Не дойду до лежака, сгинь! – с этими словами пьяный свалил Давида на пол и рухнул на его постель, но успел прогудеть в подушку: – Шавки должны спать у ног хозяина, дрыхни на полу, малявка… м-м-м…
Давид окончательно проснулся. И первая здравая мысль: этот урод открыл дверь! По-прежнему сжимая в руках рюкзак, мальчишка на носочках подбежал к двери. Та легко отворилась, даже не пискнув. Высунул нос в коридор. Никого. Тихонечко, как мышь, как ветер-шептун, как человек-невидимка, сливаясь со стенами, спустился по спирали на первый этаж. Внимательно огляделся: ковры, диваны, кресло, пуфы, три разных столика на смешных ножках, за лесенкой он увидел шкафчик. Туда. Давид стал поочерёдно выдвигать маленькие ящички. Темно. Но и при таком тусклом освещении было очевидно, что денег здесь нет: только какие-то открытки, бумаги, целый ящик фигурных свечей, диски, бутылочки, баночки и даже какая-то одежда… денег нет. Вдруг Давид под стопкой то ли платочков, то ли салфеток нащупал что-то круглое, небольшое. Вытащил и поймал лунный свет в прозрачный камень тяжёлого кольца. Обод стального цвета, к нему приникли малюсенькие листики с шариками зёрнышек-семечек. Но ближе к камню листья исчезали, не смели подступить к его святейшеству, Его Стеклянному Величеству. Давид надел на палец, кольцо болталось. «Наверняка стекляшка! Чего бы она тут валялась? – рассудил мальчик. – Но красивая стекляшка. Авось продам за пару сотен. Всё равно больше ничего нет…» И он сунул кольцо в рюкзак.
Уже около входной двери он увидел двери гардероба. И тут же возникла мысль, что какая-нибудь мелочь может лежать в карманах верхней одежды богатеев. Конечно, всё логично, он в первом же пальто обнаружил смятые три сотни. Но более логичен и другой эпизод. В тот момент, когда его рука обшаривала следующие карманы, вдруг зажёгся свет. И на плечо мальчишки упала тяжёлая рука.
– Так я и знал. Привели в дом вора! – Парня сграбастал и отшвырнул от гардероба здоровенный мужик в чёрном костюме охраны. На квадратном лице гримаса отвращения, он даже руки потёр, словно к мерзкой жабе прикоснулся. Давид перепугался так, что забыл как дышать, смог хрипло выдавить из себя:
– Я не вор… Мне нужно уйти. Иначе мне тут будет плохо…
– Не вор он! – мужик вроде бы и негромко говорил, но Давиду казалось, что он сейчас перебудит всех, что сбегутся все Голиковы и будут укоризненно смотреть на него, а потом отведут обратно в детдом и прикрепят к его спине табличку «вор». – А что у тебя в руках? Фантики? Это деньги, мил человек! Я знал, что так и будет. Что с тобой делать сейчас?
– Возьмите деньги, а меня отпустите, я убегу, – прошептал незадачливый воришка.
– Ты, мил человек, путаешь что-то! Если ты убежишь, то я первый землю рыть буду, чтобы тебя найти. Ты разве не знаешь, куда ты попал?
– Знаю.
– Ну вот. Поэтому даже не рыпайся. Раз уж ты так понадобился Голиковым, то быть тебе здесь. Что тебе надо-то? Будут кормить, наряжать, комнату выделили… В детдоме, что ли, лучше?
– Нет, не лучше. Но я свободный человек, а не игрушка для их сыночка. Он меня Тузиком называл…
– Тоша-то? – похоже, охранника это нисколько не удивило. – Этот придурок может… Игрушкой, значит… что ж, мы все игрушки в их руках. Думаешь, я не игрушка? Или армянка Карина – наша повариха? Все мы игрушки. Поэтому не сочиняй ничего! И планы побегов не строй. По периметру усадьбы ток, а ночью собаки. Бережём хозяйское добро и хозяйские игрушки. Пошли-ка, мил человек! – И мужик за рукав поволок парня наверх, обратно в пьяное царство придурка Голикова-младшего. Когда они вошли в комнату Давида, тот несколько удивился, увидев молодого хозяина на кровати, но хмыкнул, вытащил из-за пояса наручники, толкнул воришку к кровати и соединил холодным железом вялую плеть Антона и дрожащую руку Давида. – Ну вот, раз тебя для него приобрели, то тут и будь. А деньги эти, – он кивнул на смятые бумажки в руке Давида, – завтра сам ему отдашь и скажешь, как всё было. Воровать – плохо! Это тебе наука!
Охранник, явно довольный собой, развернулся и удалился из уже пропахшей перегаром комнаты. Мальчик остался стоять прикованный к своему мучителю-братцу. Простоял над ним несколько минут. Несколько десятков минут.
«Где ты, Смерть-сука? Ползи сюда! Вот же я, – дрожал внутренний голос, – устрой забаву для них! Пусть эта пьянь проснётся, а я мёртвый тут воняю!» Но Смерть не слышала. И не видела слёз, что закапали из мальчишеских глаз, предательски блестя в лунном свете. А она бы удивилась, ведь ей не довелось увидеть слёз ни на одних похоронах. А тут… А тут не горе, которое можно пережить, стиснув зубы, тут раздирающая обида и жалость к себе, что зубы только крошит, что выбивает влагу из самых сильных. Давид устал. Он сел на краешек кровати. Ещё через какое-то время солёные следы на щеках высохли и мальчик склонил голову, засыпая. Антон что-то забубнил, перевернулся и повалил измученное тело на себя, под себя. Обнял так, как будто это плюшевый мишка, уткнулся в шею Давиду и тоненько выдохнул. Антон спал с игрушками лет до двенадцати, и никто не мог его убедить, что это не по-взрослому. Потом он ложился спать с ноутбуком, потом с пьяными друзьями и мятыми подругами и бог весть с кем. И вот теперь в девятнадцать вернулся к игрушкам…»
Давид отодвинул ноутбук. Не дочитал, хотя там ещё оставалось страницы четыре готового текста. Помолчал. Включил чайник. Вытащил из пакета пряник и стал его остервенело грызть.
– Я не понял… – нарушил тишину Сергей. – Опять не то? Что за реакция?
– Зачем ты ввёл такого персонажа, как охранник? – неожиданно громко спросил Давид. – Тебе не кажется, что было бы логичнее, если бы за обшариванием карманов, кстати, априори пустых, такие не носят наличные по карманам. Так вот, не логичнее ли было бы представить, что героя засёк этот Тоша? Что он потом всякий раз будет напоминать, угрожать, что всем о воровской сущности расскажет…
– У меня Антон был пьян в драбадан! Пусть это будет охранник. Всё равно нужно пространство текста наполнять живыми людьми. Этого мужика Давид будет называть «мил человек», так как у него такая присказка была. С Кариной он подружится, та ему помогать будет, за что её выгонят, обвинив, кстати, в краже того самого кольца…
– Из-за этого кольца?! – вскричал Давид и пошёл пятнами. – А… но… а почему главный герой не сознался?
– Он не знал, из-за чего. Перед ним хозяева не отчитывались. Ты что разволновался?
– Ладно! А что утром было?
– Так дочитай!
– Не мо… не хочу. Скажи так, вкратце!
– Антон проснётся на мальчишке, начнёт его щекотать, щипать и лапать. Ржать над ним, смрадно дыша в лицо. Потребует рассказать историю появления наручников. И Давид расскажет. Про то, что тот пришёл пьяный-сраный, что хотел сбежать, что искал мелочь по карманам, что был пойман охранником и тот его пристегнул к «хозяину». Антон так развеселится, что захочет даже одарить «мил человека».
– Нихрена! Он даже не знает, как зовут охранника, даже не поинтересуется! Всё лизоблюдство в этом доме воспринимается как естественное. Тошенька и не подумает как-то выделить верного пса, тот зря старался! Исправь это! Должно быть так! И нифига он не развеселился от этой истории. Избил парня. И приковал этими же наручниками к кровати на день в наказание, оставив без жратвы. Не нужно приписывать ублюдку остроумия или обаяния какого-то. Ублюдок – он и есть ублюдок!
– Жёстко ты… У меня он избивает парня в этот день, но за другое. За то, что тот посмел его сволочью назвать…
– Тем более, легко будет исправить… – Давид уже совершенно справился с собой и наливал себе чай. – Делай, как я говорю. Чай будешь? А вообще, ты как-то медленно пишешь, тут всего-то страниц шесть новых!
– Я ещё предыдущий текст переделывал, да такая скорость вполне нормальна, я ж недолго работал.
– А я надеялся, что пару дней – и ты свалишь из моей жизни!
– И не надейся. Я надолго.
– 5 —
«Идея с наручниками, похоже, заводила Антона не на шутку. Он повсюду таскал парня за собой, и на запястье у Давида образовалось красное болезненное кольцо от наручников. Сам же Голиков-младший иногда отстёгивал себя от этих железяк: уходил к друзьям, отправлялся в душ, гонял на своей тачке – оставлял свою игрушку прикованной к вертикали барной стойки. Поначалу Давид пыхтел, пытался наручники снять, вытащить оттуда кисть руки, ругался в пустой комнате грязными словами, а потом не то чтобы смирился, но понял, что это счастье, когда придурка нет рядом. Валялся на спине, рассматривая расписанный потолок. На нём чёрный космос со спиралью звёзд, наиболее крупные выпукло смотрели глазом светодиода. По периметру этой большой пати-комнаты на потолке был круглый нижний уровень, оформленный как гигантский металлический иллюминатор космического корабля. И на фоне звёздного неба, как раз над тем местом, где лежал прикованный созерцатель, «с улицы» в иллюминатор заглядывал смешной зелёный гуманоид с рожками улитки и ромбическими глазами в пол-лица. Давиду казалось, что космос в темнеющей комнате кружит звёздами, затягивает в свой вакуумный покой, а гуманоид готов прийти на помощь, протянуть сверху холодную чешуйчатую руку с присосками и спрятать Давида на далёкой планете с маленьким лисом и розовым кустом, где больше никого нет.
Но уже через два дня у хозяина возникла новая блажь. Он потащил свою игрушку в магазин – одевать. Ему было абсолютно наплевать на надёжные, немаркие куртки, крепкие джинсы, приличные рубашки и удобную обувь. Разве в надёжность и консерватизм обряжают кукол? Тем более если есть возможность посорить деньгами.
Их маршрут лежал через сток-центры с приторно-пахнущими странными вещами, через магазин детской одежды, где Тошу заинтересовали голубенькие шортики и новогодние костюмы, через бутик местного чудилы-модельера Ики – «Иксклюзив», через «Спортивные товары», в котором им вынесли кучу идиотских нарядов в блёстках для спортивных танцев, набор гольф для фитнеса, детское борцовское трико. А на закуску был ещё секс-шоп с названием «Недетский мир». Антон в первом же магазине врезал возмущённому, упирающемуся Давиду к ужасу пожилой продавщицы: заставил его надеть кримпленовые брюки-клёш со звёздами а-ля Элвис Пресли, а потом примерять золотистые майки, ковбойскую рыжую рубаху с бахромой по рукавам, обдрипанный чаплинский фрак с длинными фалдами, футболки с суперменом и розовыми девчачьими «Хеллоу, Кити». Почти всё купил, похерил только толстый свитер-геологичку и вязаный кардиган с якорем на кармане. У Ики по бешеной цене приобрёл странный костюм непонятного назначения со стилизацией под одежду тореро, а также пляжный полосатый костюм льва Бонифация с милыми рюшами по штанинам. Гардероб Давида дополнился также голубыми шортиками и футболкой с гюйсом явно для детсадовского возраста, костюмом белочки, гавайской рубахой и ультраузкими джинсами, разорванными под задницей, на бёдрах и коленях. По пути в секс-шоп Антона осенило зайти в магазин, где продавали всё для сна, там он выбрал фланелевую пижаму чёрного цвета с розовыми сердечками и женский полупрозрачный халат в пол. Но больше всего Давид ужаснулся в секс-шопе (там он получил по голове ещё раз, но продавец – равнодушный небритый мужик – ничему не удивился). Чёрные колготки, корсет на шнуровке, латексные шорты, клетчатая юбка, форма американского полицейского самого маленького размера, какие-то невероятные фиолетовые башмаки на гигантской платформе, с шипами по голенищу – всё это было свалено в серебристую коробку и водружено в багажник его спортивной «бэхи» серебристо-красного цвета с серьёзной мордой. Однако всего этого хлама оказалось недостаточно, Антон прихватил ещё пакет каких-то кожаных штук, то ли хвостов, то ли плёток, странных шариков на ремешках и браслетов, часть из которых он нацепил на себя тут же.
Давид был в шоке. За несколько дней пребывания в доме Голиковых он, конечно, уже усвоил, что этот Антон придурок, что дома он царь и бог, что родителям совершенно нет дела до его прибабахов. Он даже узнал, что отец заключил с сыном договор о том, что тот делает что хочет, но не впутывается в криминал, не появляется в скандальных хрониках официальных СМИ, ибо этого требует политическая репутация Юрия Владимировича. Иногда Антон даже торжественно стоял рядом с первой леди и первым мэном города во время каких-нибудь нужных церемоний, одетый просто и классически. Но в остальное – неполитическое – время он с отцом вообще не общался, а с матерью находил шутливый тон и сматывался от её заботы в свой обдолбанный мир. Пару раз журналисты пытались рассказать миру о буднях молодого аристократа, но эти попытки заканчивались потерей камеры, лицензии, работы. Причём все эти «связи с общественностью» талантливый сын мэра налаживал сам, без участия папочки. Но то, что взбрело в голову этому отморозку в этот раз – ни в какие ворота! Неужели он заставит Давида носить эту чешую? А не дай бог кто увидит? Да и вообще, такое унижение пережить трудно…
В машине грохотал «Bad Balance», и Антон подчитывал с рэперами окончание фраз:
– Хардкор, хардкор… ты-ты-ты… Слушайте, вот он…
От громкости и басов нутро «бэхи» вибрировало, и авто, казалось, подрыкивало брутальному исполнителю. Но у Давида от такой музыки образовывались рвотные спазмы и рисовались образы его недругов из детдома. Вдруг шизанутый водитель дал по тормозам, и Давид чуть было не вмазался в лобовое стекло. Лихорадочный блеск в глазах золочёного мажора был вызван скромной вывеской «Дружок» – магазина для домашних животных. Давида опять за шкирку выволокли из машины и втолкнули в воняющее тепло магазинчика с рядом аквариумов на стене, с подвешенными клетками и огромной рекламной пачкой кошачьего корма.
– Мне нужен поводок! – весело заявил Антон продавцу.
– Для какой собаки? И для чего? Для дрессировки или для прогулок?
Антон подозрительно покосился на стоящего рядом растерянного Давида, который вытянул шею, чтобы рассмотреть красивого попугая в синем «фраке» и жёлтой «рубашке».
– Собака большая. А какие бывают поводки?
– Вот этот – водилка, с коротким захватом, чтобы вести собаку у ноги. Вот этот – рулетка, на регулируемой длине. Это простые – брезентовые, нейлоновые. Это подороже, цепочки. Есть со строгими ошейниками.
– Это как?
– Вот, – продавец вынул ошейник с небольшими шипиками внутри обода, – это на время дрессуры, чтобы пёс знал команду «рядом». И вообще… сдерживает питомца. Бывают ещё шлейки для больших собак…
– Не-не! Шлейки не нужно! Беру вот этот строгий и вот этот с цепочкой. Он крепкий?
– Конечно! Собаки его не перегрызают! Вот такой рекомендую, фирменный, «Ями-Ями», у них и карабины надёжные. Что-нибудь ещё?
– Да! Вон ту поилку прикольную и коврик с вышитой косточкой. Ага! А бывают клетки для больших собак?
– Бывают. Их чаще всего для перевозки используют. А так собаки не любят в клетках, если есть дом, то уж лучше конуру сколотить.
– Кто их спрашивает, собак… Есть у вас клетки?
– К сожалению, нет…
– Жаль! – искренне расстроился Антон, вынимая карточку из портмоне и расплачиваясь за покупки. – Ну, псинка, вроде всё закупили, порулили домой! – это он уже обратился к Давиду, схватил его за воротник и повёл к выходу. Продавец, молодой парень, немного косивший правым глазом, открыл рот и только через пару минут пришёл в себя, медленно убрал радушно выложенные товары обратно и громко выругался в пустом помещении:
– Ебанутый придурок!
На что голубой попугай заверещал:
– Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Негодяя-а-ай!..»
– Ты про поводок серьёзно? – оторвался от чтения Сергей.
– А почему нет?
– Но… это он для Давида купил?
– А для кого ещё? Не для собак же охраны!
– Это перебор! Ну, правда… Мне это не нравится!
– Ты сам разрешил править твой текст прямо на ноуте! – взвился настоящий Давид. – Все эти клоунские шмотки – мелочь, хотя и неприятная, унизительная. Но поводок и коврик – это уже настоящий повод ненавидеть, хотеть убить. Поверь, так бывает! Оставь это в тексте!
– Антон получается совершенным извращенцем!
– И отлично! Пусть!
– Блин, это даже писать противно, про поводок… Я ведь дальше написал только то, как он его переодевал и заставлял в латексных шортах и футболке с котёнком по дому ходить, как пригласил друзей и Давида нарядил в полосатый купальный костюм и фиолетовые ботинки из секс-шопа, а в меховом костюме белочки…
– Приказывал ложиться к нему в постель! Вместо плюшевой игрушки…
– Это уже ужасно. Про поводок… Я не смогу написать.
– Я тебе помогу. Он ведь не всегда будет из Давида пса делать. Но один эпизодец можно и включить!
– Ну у тебя и фантазия! – Сергей был явно расстроен тем, куда заводил сюжет этот рыжеволосый соавтор. – И мат нужно убрать, не пройдёт, многовато уже…
– Ну, пусть продавец скажет: «Ах какой нехороший человек!» – и пальцем ещё пожурит! – сделал рожу и захлопал ресницами Давид.
– Это не я про мат придумываю, законы профессиональной этики. Какие ещё унижения ты приготовил моему бедненькому Давиду?
– Это не фантазия, – буркнул парень. – У нас кофе нет и пряников. Давай сгоняем до «Пятёрочки». А уж с пряников я тебе таких извращений надиктую, что только успевай записывай!
Сергей согласился сгонять за пряниками. А то они целый понедельник просидели в душной комнате. Сначала он писал, а Давид валялся на диване, слушал музыку из планшета через наушники, потом гладил на журнальном столике высохшие шмотки и бельё, подложив выжженное покрывало. Потом змей дал ему прочитать кусок текста и разрешил править прямо в ноутбуке. Парень увлечённо тыкал в клавиатуру, морщил лоб, кусал губы, скалился кому-то в монитор.
За пряниками они пошли пешком, так как дождь закончился и нужно было подпитаться живым озоновым воздухом. Сергей не собирался глубокомысленно молчать всю дорогу.
– Расскажи, почему ты тут в Москве один? Где у тебя родители?
– Родители дома… далеко… не в Москве. Просто надоело в провинции жить и после школы сорвался сюда.
– Поступал в институт? Хотел покорить златоглавую?
– Н-н-не поступил… Стал искать работу и вот, нашёл.
– А из какого ты города всё-таки родом?
– Из этой… Костромы.
– Я там был! Памятник-то Романовым на центральной площади напротив каланчи восстановили?
– Э-э-э… Я не знаю, давно не был. Наверное, восстановили. Бесишь своими вопросами!
– Мне же интересно, – на лице змея появилась довольная улыбка, и он утвердительно кивнул, наверное, какой-то своей мысли. – А до «Патрика» ты где работал?
– В «Старбаксе».
– Долго?
– Всё! Закончили пресс-конференцию!
– Какой ты!
– Нормальный. Мне не нравится, что ты лезешь в мою жизнь. Ты про своего Давида пишешь, вот и пиши.
– Но ведь ты прототип! Он сбежит в результате. И куда? – Сергей щёлкнул пальцами. – В Москву! Будет прятаться, ночевать на чердаках и на вокзалах, мотаться по съёмным квартирам, искать работу. Вот тут мне и будет нужен твой опыт обустройства в столице! Поэтому мне интересно!
– Хе… Кто его на работу возьмёт, такого мелкого? Да и квартиру снять он не сможет.
– Так он же не сбежит сразу. Он проживёт в этом аду года три. Школу закончит и потом сбежит, грохнув обидчика. Только вот не срастается, три года – это много. Никакой нормальный человек не выдержит такого обращения. Должен был сбежать раньше.
– А он пытался, – уверенно заявил Давид. – Пока были каникулы, то из дома он мог выйти не иначе как с придурком. А дома – то на поводке, то заперт, то в наручниках, ну или просто вокруг надсмотрщики. Он будет терпеть весь август, – в этом месте Сергей улыбнулся ещё раз, но так, чтобы соавтор не увидел. – А в сентябре его поведут в новую для него школу, не в интернатскую, а в супер-пупер гимназию с охраняемой парковкой перед зданием и рестораном вместо тухлой столовки. В школу его будет отвозить либо сам Тошенька, либо охрана и увозить сразу после уроков по расписанию. Но ведь в гимназии решёток на окнах нет, вход хоть и через электронный терминал, но ведь не тюрьма! И уже день на третий пацан сбежал. Прихватил с собой деньги, что он всё-таки прикарманил в доме у Голиковых – рублей пятьсот, кольцо то самое, в рюкзак с утра вместо учебников сунул пару своих родных вещиц, стырил нож на кухне; повариха, с которой он подружился, завернула ему в фольгу бутербродов. Ну и после первого же урока вышел через запасный вход на стадион, перелез заборчик и… свобода! – Давид растопырил руки и подпрыгнул, изображая восторг персонажа.
– И он отправился на автовокзал, так как понимал, что поездом поехать не сможет, паспорта нет…
– Нет, – рыжеволосый придумщик погрустнел, – сначала он сделал страшную глупость. Он побежал туда, где жил до детского дома. У его родителей же была квартира. После смерти бабушки она стояла запечатанная, там никто не жил, Давид об том знал, так как директриса детского дома ему показывала постановление администрации города о его квартире. Он и решил, что заберётся туда, захватит некоторые вещицы, пару маминых безделушек, чтобы продать, свою старую кошку-копилку времён бабушкиной экономии. Ключа у него, ясно-понятно, не было. Но по соседству жил дружок, и через балкон вполне можно было очутиться внутри. Вот он и полез, тем более что приятель оказался дома один, обрадовался, помогал, страховал…
– Н-да… А квартира на ведомственной охране… Ясно. Уже минут через пятнадцать парня сцапали и торжественно притащили в участок.
– Именно. Он и до автовокзала не дочапал.
– И как Голиковы?
– Приехала Лидия Еремеевна с сынулей. Все из себя обеспокоенные, Лидуля бледная, за сердце хватается, придурок-сын её за локоток придерживает, спокойствие и уверенность источает. Псих! Им пацана вручили. И на следующий день Давида в школе не было, так его названный братец избил. Даже Лидуле пришлось тогда вмешаться, испугалась, что убьёт парня.
– После этого случая Давид отказался от мысли о побеге?
– Нет, конечно! Ещё раз пять будет пытаться, и удавалось даже до соседнего областного центра доехать. И затихориться в заброшенной деревушке на несколько недель. Но всякий раз его находили. Разными способами. Охрана у них хорошая. И «мил человек» действительно «землю рыл», – парень вздохнул.
– Я полагаю, что парню надевали электронный браслет на ногу с GPS-слежением, как преступникам с ограничением свободы. Да и в школе нашли тех, кто будет следить за Давидом. Пустили слух в гимназии, что Давид вороватый, сложный подросток из детского дома, что за ним нужен глаз да глаз, контроль и дисциплина.
– Да, нашли. И нескольких. Но сделай так, чтобы Давид подружился с одним таким «охранником», тот ему поверил и будет даже помогать.
– Да, хорошо. Пусть это будет не кто-нибудь, кого можно быстро к ногтю прижать, а младший сын главного криминального держателя города – Бархатов. Как будет его имя?
– Назови его… – Давид запнулся и вдруг открыто посмотрел в лицо Сергею, – …Илья.
– Хорошее имя, сильное, – уже не смог спрятать улыбку Сергей, – и тоже еврейское.
– И чего ты лыбишься? Нормальное имя… правильное. Пусть так зовут. Только сделай так, чтобы они не сразу подружились…
– Ну уж это понятно! Думаю, что такой, как Давид, и не подпустит к себе никого быстро… Кроме пряников и кофе что ещё возьмём?
Широкоплечий улыбающийся мужчина и рыжеволосый хмурый юноша растворились в ярком свете измождённого толпой магазина. Теперь обсуждался только сорт пряников и количество пакетов с молоком и кефиром. Расплачивался за кучу еды Сергей. Флиртовал с уставшей кассиршей. Порвал пакет, выпросил другой. И всё с улыбочкой. Но улыбочка какая-то не такая, безглазая, фальшивая. Было очевидно, что Сергей расстроен. То ли просто накатило необъяснимое, то ли история, что вырисовывалась в новом детективе, оказалась гораздо более жестокой и неприятной, чем он планировал.
Совсем не было улыбки, а напротив, несвойственная ему растерянность и даже смятение застыли на лице Сергея, когда он уже под утро перечитывал тот кусок текста, который родился вечером из совместного обсуждения. Хотя обсуждения было мало. Давид, чуть прикрыв глаза, смотря куда-то мимо гостя, диктовал, порой поразительно актёрски меняя голос, как будто видел какое-то кино и достоверно в деталях описывал картинку. Сергей, казалось, даже слышит музыку, что звучала тогда в комнате, ощущает букет корично-кофейного кальяна и стойкий спиртовой фон, перемешанный с наглым и легкоузнаваемым запахом анаши. Он редко переспрашивал рассказчика, иногда зацеплялся за какое-то слово, уточнял и даже пару раз спорил, но то были споры лексические, а не сюжетные. Сергей печатал очень быстро, но после всё равно пришлось многое исправлять, убирать повторы слов и даже будить соцсеть, чтобы выяснить, как лучше написать. Но это уже тогда, когда Давид замолк (видимо, пошли титры) и, ни слова не говоря, отправился к себе в комнату. Бухнулся на кровать, какое-то время просто смотрел в стену, не моргая, а потом «щёлк»! И отключился… спа-а-ать.
