Текст книги "Месть. Никогда не прощу (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 30

Глава 30

Марк

Чемодан стоит раскрытым на кровати, я швыряю в него вещи, не глядя. Рубашки, документы, часы, все летит внутрь вперемешку, как мусор в помойное ведро. Зубная щетка падает на пол, отскакивает от паркета с глухим стуком, но мне плевать. Пусть валяется. Все равно этот дом больше не мой.

Альбина думает, что победила? Что я просто уйду? Нет, я пережду и растопчу ее, как букашку под сапогом. Она еще пожалеет, что связалась со мной.

В злющем состоянии захлопываю чемодан, с силой дергаю молнию, она заедает, но я рву ее с таким остервенением, будто это шея Альбины, и она поддается. В зеркале напротив мое отражение. Лицо красное, с перекошенными губами, глаза налиты кровью. Я выгляжу как загнанный зверь, но это ненадолго. Все еще впереди. Скоро мы поменяемся с ней местами.

Дорога до квартиры Иры заняла двадцать минут. Я ехал, сжимая руль так, что пальцы немели, а кожа на ладонях растягивалась от напряжения. Казалось, еще чуть-чуть, и руль треснет от моей хватки.

Ничего, вот сейчас выставлю эту кошку мартовскую, посмевшую обмануть, и буду жить хорошо, готовя удар по суке Альбине, которая заплатит за эту подставу.

Когда поднимаюсь на площадку, вижу, что дверь в квартиру приоткрыта. Все внутри сжимается. Это элитный дом, ограбить не могли. Тогда какого черта дверь открыта?

Захожу настороженно, и первое, что вижу, чемоданы у порога, разбросанные вещи, бардак. На полу валяется детская игрушка, плюшевый мишка с оторванной лапой. Странно, но сейчас он кажется мне символом всего, что пошло не так.

Зайдя в спальню, застаю Иру стоящей у шкафа, складывающей платья в дорожную сумку. Солнечный свет из окна падает на ее спину, подчеркивая каждый изгиб тела, но сейчас это не вызывает во мне ничего, кроме омерзения.

Она оборачивается, увидев меня, но не пугается. Наоборот, ее губы растягиваются в ухмылке, той самой, которую я раньше принимал за игривость, а теперь вижу в ней только презрение.

– О, смотрите, кто пожаловал, – голос у нее скользкий, довольный, будто она только что сорвала куш и проиграла его же. – Пришел попрощаться?

Смотрю на нее и вижу гнилую стерву перед собой, которая наконец сбросила маску милой девчонки, на которую я, остолоп, повелся когда-то. В ее глазах нет испуга, лишь насмешка, и от этого внутри закипает что-то темное, липкое, как деготь, разливаясь по жилам и отравляя изнутри.

– Как ты посмела обмануть меня? – такое чувство, будто кто-то сжимает мне горло, но слова все равно срываются с губ, хоть и с трудом. – Как ты посмела навязать чужого ребенка? Ты думала, это никогда не всплывет?

Она перестает складывать вещи, смотрит на меня, медленно проводя языком по губам. Ее пальцы сжимают шелковое платье, которое она только что собиралась упаковать, и я вижу, как ткань мнется в ее руках.

– Марк, ты такой идиот, что грех было не развести тебя на бабки, – она пожимает плечами, будто говорит о чем-то совершенно обыденном, и этот жест бесит меня больше всего. Ее голос звучит спокойно, почти ласково, но в каждом слове смертельный яд. – Я даже рада, что больше не надо спать с тобой и притворяться, будто мне хорошо. Это был кошмар.

Я чувствую, как кровь приливает к лицу, а в ушах такой гул, будто в них бьют в барабаны. Ладони сжимаются в кулаки сами собой. Я чувствую только жгучую, слепую ярость, которая требует выхода.

– Ты…

– Альбине, кстати, надо цветы послать, – она улыбается, перебивает меня, подбирает с пола помаду. Ее движения плавные, уверенные, как будто она уже давно знала, чем все закончится и сейчас просто воплощает репетицию в жизнь. – С открыткой: «Спасибо за избавление».

Эти слова, как последняя капля. Я не сдерживаюсь. Рука сама взлетает, и я отвешиваю ей такую пощечину, что удар отдается в запястье резкой болью, но это ничего по сравнению с тем, как сладко видеть, как ее голова дергается в сторону.

Ира пошатывается, хватается за комод, опрокидывая флакон с духами. Стекло разбивается о пол, и резкий запах разливается по комнате, смешиваясь с пылью и чем-то еще. Какое же удовлльствие доставляет видеть красный след мой ладони на ее щеке.

На удивление она не плачет. Наоборот, смеется, и этот смех звучит, как скрежет ножа по стеклу, проникая под кожу и заставляя меня содрогнуться.

Я дышу тяжело, сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди. Воздуха не хватает, и я понимаю, что задыхаюсь не от физической усталости, а от осознания того, насколько глупо я себя вел все эти годы.

– Убирайся, – это все, что я могу выдавить из себя. Слова звучат хрипло, будто вырваны из самой глубины души.

Она берет сумку, закрывает ее, не закончив собирать вещи, проходит мимо, нарочно задевая меня плечом.

– Не волнуйся, уже ухожу. И кстати, это квартира Альбины, она меня выставила, так что свой чемодан не спеши раскладывать. Ты даже тут уже не хозяин.

Ее слова выбивают остатки воздуха из легких, и я чувствую, как земля уходит из-под ног. Комната вдруг кажется маленькой, стены будто сжимаются вокруг мня.

Ира уходит, оставляя за собой шлейф своих духов и тишину, в которой слышно только мое тяжелое дыхание и бешенный пульс.

Ну точно сука, а не жена. Я опущу тебя с небес на землю.

Глава 31

Глава 31

Альбина

Вот и прошла неделя, целых семь дней, которые должны были принести облегчение, но вместо этого оставили после себя странное послевкусие.

Я сижу в кабинете Тимофея, откинувшись в кожаном кресле. Солнечный свет пробивается сквозь жалюзи, рисуя на полированном столе полосатые тени, которые кажутся мне символичными.

На столе передо мной стоит чашка кофе, уже остывшего, не такого вкусного. Я не люблю холодный кофе, поэтому всегда выпиваю его сразу, но сегодня даже не заметила, как он остыл. Все мысли крутятся вокруг одного: неужели все действительно закончилось?

Мне сложно в это верить. Я к этому так долго шла, что осознать сложно. Понимаю, что не ждала ни год, ни два, ни десять лет, и все же те недели показались вечностью.

Тимофей протягивает мне папку с документами. Его пальцы слегка дрожат, выдавая волнение, которое он так старательно скрывает.

– Вот, теперь все оформлено, никто не прикопается, что акции переоформлены с какими-то нарушениями. Доля Марка полностью аннулирована. Поздравляю, Альбин. Мы его добили.

Я беру папку, листаю страницы. Все четко: подписи, печати, юридические формулировки. Все так, как мы и хотели. Все четко, кроме одного. Это передача акций мне и Роме. Он снова за свое? Сердце сжимается от досады. Неужели после всего он все еще не понял?

– Спасибо, Тим, – откладываю документы на стол, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но внутри поднимается знакомая волна раздражения. – Но я уже говорила, ни мне, ни Роме эти акции не нужны.

Тимофей хмурится, постукивает пальцами по столу.

– Но я не могу просто так их принять. Ты мне фирму спасла, меня спасла. Если акции не берешь, то хотя бы компенсацию деньгами возьми.

Я качаю головой, чувствуя, как волосы скользят по плечам. Ну как он не понимает, что акции, что деньги, будут жечь руки. Не хочу принимать то, что будет тяготить, что будет связывать меня с прошлым даже чисто символически.

– Мне не надо ничего, Тим. Ты отблагодарил тем, что щелкнул его по носу так, как никто не смог бы в этой ситуации. Будем считать это платой. Прошу, давай закроем эту тему уже.

– Альбин… – он хочет перебить меня, перехватить инициативу, продолжить настаивать на своем, но я не отступлю. Не сейчас, когда только все начало успокаиваться внутри меня.

– Тим, я серьезно, – практически рычу на него, и я сама удивляюсь этой жесткости. – Рома только начал отходить от всего этого. Он не хочет ничего, что связано с отцом. Да и я тоже.

Тимофей вздыхает, долго так, глубоко, протяжно и откидывается в кресле. Оно слегка скрипит под его весом, и словно тоже возмущается моей неразумностью. Но что поделать, вот такая я сейчас. Месть дороже денег оказалась.

– Ну ладно. Но если передумаешь… – все же сдается, и теперь уже выдыхаю я, внутренне выдыхаю, чтобы не принял это за слабину и не начал по новой уговаривать, а то знаю его.

– Не передумаю, – четко осекаю его, и между нами виснет неловкая пауза.

За окном слышен шум города, который просто живет, и теперь его смех, влюбленные парочки меня не раздражают, как было раньше. Похоже отомстив, я полюбила снова жизнь.

Смотрю на часы и понимаю, что пора идти, но как-то встать и уйти молча не выходит. Как-то тяжело мы расходимся, а не хотелось бы этого. Все же не врагами расходимся, и хочется уйти легко.

И тут дверь кабинета открывается, спасая нас от паузы.

На пороге появляется Дамир, уж теперь то я сразу его узнаю. Увидев нас, он останавливается в дверях, его рука еще держит ручку, пальцы сжимают ее чуть сильнее, чем нужно, что удивляет. Почему он злится?

Его глаза скользят от меня к Тимофею и обратно, и в них читается легкое удивление, смешанное с раздражением, но раздражение не от того, что я мешаю ему здесь, оно какое-то другое, но не пойму какое.

– Секретаря нет на месте, я подумал не занято. Я подожду, Тимофей, позовешь тогда, – немного нервно говорит.

– Нет, не уходите, – воспользовавшись моментом, чтобы избежать продолжения спора с Тимом об этих проклятых деньгах, останавливаю его, и встаю, чувствуя, как колени слегка дрожат от напряжения. – Я уже ухожу. Мы закончили.

Дамир кивает и проходит внутрь, но мягче не становится. Как был раздражен, так раздраженным и остается.

– Вы сегодня отлично выглядите, – казалось бы, мужчина делает комплимент, и от него вроде бы даже приятно, но такое чувство внутри, что он пытается кого-то переплюнуть в чем-то, и я этого не понимаю.

– Спасибо, – благодарю его и уже сравниваюсь с ним, еще пара шагов и уйду, но почему-то замедляюсь, словно пытаюсь понять, что с ним не так.

– В тот раз в школе все нормально разрешилось? – внезапно спрашивает, и мне становится интересно, а это-то ему зачем знать? Но я не хамка, он не сделал мне ничего плохого, поэтому отвечаю, хотя и без подробностей.

– Да, – коротко киваю, чувствуя, как волосы скользят по шее. – Все закончилось хорошо.

– Тогда не буду задерживать, – он отступает, пропуская меня к двери, и его движения плавные, уверенные, как у человека, который знает, когда нужно отступить. Но я смотрю на него удивленно. Что значит «тогда»? А если бы все закончилось плохо, что, не выпустил бы?

Но задать ему этот вопрос не успеваю, хотя уже открываю рот, Тимофей поднимается из-за стола и привлекает к себе внимание.

– Я на выходных заеду к Роме, поговорю по-мужски, – говорит он напоследок, и в его голосе звучит что-то отеческое, то, чего так не хватало со стороны Марка.

Я киваю, чувствуя смесь благодарности и смятения. Все же сложно мне пока снова принимать добро со стороны мужчин.

– Хорошо, – благодарю его, но слова звучат тише, чем я хотела бы. – До встречи.

Не уверена, что он сможет помочь. Хотя… попытка не пытка, отказываться глупо.

Глава 32

Глава 32

Дамир

Гулкий треск выстрелов наполняет тир, смешиваясь с резким запахом пороха и холодным металлом. Я стою рядом с Ромой, наблюдая, как он прицеливается. Его брови сведены, пальцы уверенно обхватывают рукоять пистолета, не дрогнув ни на секунду.

Парень стреляет лучше, чем я ожидал от подростка, четко, без лишних движений, с той самой выдержкой, которая редко встречается даже у взрослых мужчин.

– Неплохо, – говорю я, когда он опускает оружие, и мой голос звучит громче, чем нужно, перекрывая звон в ушах после выстрелов. – Видно, что не первый раз.

Рома поворачивается, и в его глазах мелькает что-то вроде гордости, та самая искорка, которую так приятно видеть в глазах любого человека.

– Дядя Тим пару раз приводил. Он говорит, мужчина должен уметь защищаться, – отвечает парниша, и в его голосе нет ни хвастовства, ни заносчивости, только констатация факта.

Тимофей, стоящий рядом, хмыкает и перезаряжает свой пистолет с привычной ловкостью.

– А еще это учит концентрации, и дисциплине, – подхватывает партнер по бизнесу и хороший знакомый, бросая мне понимающий взгляд.

Я киваю, соглашаясь с ним, но мои мысли уже далеки от стрельбы. Больше всего меня удивляет не то, как Рома стреляет, а то, какой он в целом. Спокойный, не по-подростковому рассудительный. И в его глазах – ни капли той озлобленности, которая могла бы быть после всего, что с ним произошло.

Три дня назад, застав Альбину в кабинете Тимофея улыбающейся, но с потухшим взглядом, я все же выпытал у него, что с этой женщиной не так, и он рассказал. Я был в шоке, но и обрадовался, что она теперь свободна. Ведь я не хотел совращать любящую женщину, запрещал себе даже думать о ней. А оно вон как все на самом деле оказалось.

Но ладно, о ней позже. Сейчас меня заботит парень, потому что я нахожусь рядом с ним, вижу, как он сосредоточенно прицеливается, как старается сделать все правильно, и в этом старании видна вся его боль, желание понравится.

Вот только чтобы родители гордились ребенком, ребенку не нужно быть лучшим, ему нужно просто быть. У нормальных родителей так, жива кровинка, и все, большего не надо.

Но даже если у Ромы с отцом все не так, все равно не понимаю, как от такого парня можно было отвернуться? Он ведь отличный подросток, умный, воспитанный, с ясным взглядом на мир. Золото, а не ребенок.

Мы продолжаем стрельбу. Я ловлю себя на мысли, что смотрю на Рому и вижу в нем Альбину. Ту же ее сдержанность, ту же внутреннюю силу. Только если она вся из себя, как колючки и броня, то он… он просто честный. Без притворства, прямолинейный и несгибаемый, но без той горькой оболочки, которая окружает его мать.

И вот что странно: чем больше я наблюдаю за парнем, тем больше понимаю, что Альбина, скорее всего, не такая, какой кажется. Ей пришлось стать жесткой леди ради сына. Одна, без поддержки, с ребенком на руках и предательством за спиной, какой выбор у нее был? Сломаться или бороться, третьего не дано.

Уверен, за ее броней скрывается совсем другая женщина. Мягкая, ранимая, мечтающая о большом и светлом. Та, которую когда-то знали близкие, но которую теперь почти никто не видит.

– Ром, насчет акций, – вдруг говорит Тимофей, откладывая пистолет в сторону, когда очередная обойма оказывается пуста. – Я все же думаю, тебе не стоит от них отказываться.

Рома нахмурился моментально. Сразу понятно, больная тема для парня. Его пальцы сжимаются, и я вижу, как напрягаются его плечи.

– Я же сказал… – начинает парень, но Тим не дает ему продолжить, что мне не нравится.

Его и без того отец затюкал, сейчас бы дать парню высказаться, тогда бы, глядишь, видя уважение со стороны взрослых, он смог бы хотя бы услышать доводы.

– Знаю, знаю. Но подумай: продать ты их всегда успеешь, а вот вернуть – нет.

Парень молчит, потом вздыхает. Вижу, что в нем что-то надламывается. Он сдается, не хочет конфликта. Черт, если сейчас согласится, тогда сам потом с ним встречусь и поговорю. Тимофей его загонит, а это не есть хорошо.

– Ладно, – ну вот, сломал пацана. – Но участвовать в делах компании я не хочу, – а вот это уже лучше. Хоть что-то свое потребовал.

– Никто и не заставляет, – отвечает Тимофей. – Просто пусть они будут. На всякий случай.

Рома пожимает плечами, но не спорит. Его лицо остается непроницаемым, но я вижу, как он стискивает зубы. Ему неприятно, но он не хочет показывать это.

После стрельбы мы идем в кафе при тире. Запах кофе смешивается с ароматом свежей выпечки. Мы садимся за столик у окна, за которым уже темнеет. Вечер подкрался незаметно.

Рома берет телефон, и я вижу, как его лицо меняется. Глаза тускнеют, губы поджимаются.

– Что-то не так? – спрашиваю, откладывая меню в сторону.

Он кладет телефон на стол, слегка толкая его от себя, будто он его обжег.

– Друг зовет кататься на роликах. Родители ему новые подарили… А я не умею, – он говорит это так, будто признается в чем-то постыдном, хотя это не так. Просто еще одна маленькая рана, оставшаяся от отца, который не научил его таким простым вещам.

– Это не проблема. Хочешь, научу? – Рома поднимает на меня удивленный взгляд, и в его глазах проскакивает что-то живое. Надежда. Слабая искорка надежды, которая заставляет мое сердце сжаться.

– Вы серьезно?

– Завтра, в три, в Центральном парке. Если хочешь можем встретиться и начать, – уточняю ему, таким образом отвечая на вопрос. Он смотрит на меня секунду, потом его лице расплывается улыбка, первая за сегодня. Искренняя, беззаботная, какой и должна быть улыбка подростка.

– Да. Хочу. Спасибо вам, – Тимофей усмехается, слегка толкая меня локтем в бок.

– Ну вот, теперь ты и тренер, – подкалывает он, но в его голосе нет насмешки, только тепло.

Я пожимаю плечами, стараясь сохранить невозмутимый вид.

– Зато будет повод выйти из дома и вынырнуть из бесконечных дел, – отвечаю ему, но мы оба знаем, что дело не только в этом.

Рома смеется, и в этот момент он выглядит просто ребенком, без груза прошлого, без боли. И я понимаю, что завтра в парке буду не только ради него.

Но и ради нее.

Чтобы и ей стало легче, видя счастье в глазах сына.

Глава 33

Глава 33

Альбина

Холодный пластик стула впивается в ладони, когда я сжимаю его края, пытаясь найти хоть какое-то устойчивое положение в этом неуютном казенном помещении.

Полицейский участок пахнет дешевым кофе и чем-то затхлым, как будто здесь годами выдыхали отчаяние. В воздухе висит тяжелая смесь пота, стресса и усталости, запах людей, попавших в беду, и тех, из-за кого случаются беды.

За решеткой в соседней комнате шумят задержанные, кто-то кричит угрозы полицейским, кто-то плачет. Один из сотрудников монотонно стучит по клавиатуре, изредка вздыхая. Обычный рабочий день в этом месте, где чужие трагедии становятся рутиной.

Я не хотела сюда приходить, но следователь настоял: Марк просил встречи. Настойчиво просил.

Дверь открывается с легким скрипом, и его вводят под конвоем.

Он выглядит… изможденным. Небритое лицо, тени под глазами, будто он не спал неделями. Рубашка мятая, будто в ней спал несколько дней подряд, на вороте темное пятно то ли от пота, то ли от еды. Но взгляд все тот же, острый, злой, как у загнанного зверя, который еще не сдался. Он садится напротив, цепляется пальцами за край стола так, будто это единственная опора в его рушащемся мире.

Я замечаю, что ногти у него обломаны, будто грыз в моменты отчаяния.

– Ну что, довольна? – первое, что он говорит, глядя на меня.

Я не отвечаю сразу, просто смотрю. Внутри нет ни злорадства, ни жалости, только холодное любопытство. Интересно, он действительно думает, что я пришла выслушивать его упреки?

– Ты позвал оскорблять меня? Я не собираюсь это терпеть, – встаю, желая уйти, но он резко вытягивает руку, как будто пытается схватить меня через стол.

– Не для этого. Стой, – голос сразу меняется, становится более низким, хриплым и просящим. В нем слышится отчаянная мольба, но нет, мне его не жаль. Мне любопытно зачем я здесь, и как он из своего хамства будет выкручиваться.

Я сажусь обратно, закидываю ногу на ногу и, скрестив руки на груди, жду.

– Я не просил бы, если бы был другой выход, – он резко вздыхает, наклоняется ближе, и от него пахнет потом, тюремным мылом и чем-то горьким. – Мне нужен адвокат. Хороший. Помоги. Я не протяну за решеткой. Тем более я не заслужил там быть!

– Зачем мне тебе помогать? – мой голос звучит ровно, без злости.

– Ты что, не понимаешь? – он бьет кулаком по столу, и гулкий стук разносится по комнате. Конвоир тут же делает шаг вперед, но Марк отмахивается, будто тот назойливая муха. – Меня посадить могут, Альбина! На десять лет минимум! Ты хочешь этого? Ты правда хочешь, чтобы я сел и все говорили, что у Ромки отец сидит?

– Ты сам этого хотел, когда изменял, когда хотел бросить меня, когда решил, что можешь кинуть Тимофея. Ты получаешь по заслугам, и, дав тебе адвоката, я не собираюсь перечеркивать все то, что так долго делала, все, к чему так долго шла.

Он замирает, потом медленно качает головой, усмехаясь. Эта усмешка кривая, безрадостная, как у человека, который вдруг осознал, что игра проиграна.

– Вот тварь… – шепчет. – Я думал, ты хоть сейчас включишь мозг. Ну да, я урод, предатель, козел, я все заслужил. Но Рома? Ты думаешь, ему будет легче, если его отец сядет?

Я сжимаю зубы. Он знает, куда давить. Рома единственное, что еще может задеть меня. Но я не позволю, не позволю искажать все.

– Рома уже принял решение. Он не хочет тебя видеть.

– Он ребенок! – Марк резко встает, стул с грохотом падает на пол. Конвоир хватает его за плечо, но он не унимается, его лицо искажается яростью. – Ты его настраиваешь против меня! Ты всегда это делала!

– Хватит, – я поднимаю руку, останавливая его. Я продолжаю уверенно, без криков и лишних эмоций. – Ты сам от него отвернулся. Ты выбрал Иру, выбрал другого сына, которого у тебя даже нет. А теперь, когда все рухнуло, ты вспомнил про нас? Нет, Марк. Каждый получает то, что заслужил.

Он смотрит на меня несколько секунд, и в его глазах мелькает что-то дикое: ненависть, отчаяние, бессилие. Потом лицо его искажается, и он произносит слова, которые, кажется, копил годами.

– Какая же ты жалкая тварь, – его слова выходят шепотом, но каждое из них как удар. – Мелочная, нищая душонка. Я тебя ненавижу. Ты с самого начала была мне якорем, обузой, тянула на дно и вот, добилась своего. Хоть я и на дне, но я рад, что наконец избавился от тебя. И я всплыву, ясно тебе, и замурую тебя саму потом на дне. И ты не всплывешь.

Хватит, мне это надоело.

Я встаю. Мне не больно, что странно. Раньше его слова оставляли раны на сердце, а сейчас нет. Как будто он говорит это кому-то другому, а я лишь наблюдаю со стороны.

– Мне все равно, что ты думаешь, – отвечаю спокойно. – Желаю удачи в новой жизни. Надеюсь, она научит тебя отвечать за свои слова и поступки.

– Альбина! – он кричит мне вслед, и в его голосе слышится что-то почти животное, пока я разворачиваюсь к выходу. – Ты пожалеешь! Я выйду и тогда…

Я не оборачиваюсь. Дверь за мной закрывается, оставляя его голос за спиной, и я не слышу, что же будет тогда, но мне и не интересно. Пусть это тогда остается в его воображении последним криком загнанного в угол человека.

На улице свежо. Я вдыхаю прохладный воздух полной грудью, и легкие наполняются свободой. Мимо проходят мужчина с ребенком за руку. Он улыбается мне, думая, что у меня хороший день.

А ведь так и есть.

Сегодня хороший день.