Текст книги "Месть. Никогда не прощу (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10

Глава 10

Альбина

Мы с Ромой устроились на диване в гостиной, укрывшись одним пледом, его ноутбук балансирует на наших коленях. На экране идет какая-то абсурдная комедия. Сын выбрал ее специально, чтобы поднять мне настроение. Мой большой, но маленький мужчина чувствует, что с мамой что-то происходит и старается поддержать.

Его смех искренне разносится по дому, так же, как и мой, и на эти секунды я забываю обо всем, просто наслаждаюсь этим моментом.

Но ничто не длится вечно.

Дверь в прихожую хлопает с такой силой, что мы оба вздрагиваем. Марк появляется дома в скверном расположении духа, и, честно говоря это немного странно. До воплощения моего плана осталось всего несколько дней, я довожу все до идеала, и нанесу удар за неделю до того, как он должен нанести свой, по словам его любовницы.

– Опять сидишь дурью маешься, Рома? – Марк стоит в дверях несколько секунд, а потом резко ослабляя и снимая галстук, идет к нам.

Чувствую, как сын мгновенно замирает. Муж бросает взгляд на ноутбук, и Рома моментально закрывает крышку, словно пойман на чем-то запретном. Пальцы сына начинают дрожать, вижу это даже в полумраке комнаты, освещенной только торшером у дивана и ночной подсветкой в потолке.

– Пап, мы просто... – голос Ромы звучит неуверенно, он сжимает край ноутбука так, что побелевших костяшек.

– В комнату. Сейчас же, – Марк бросает это так резко, что хочется взять у сына ноутбук и как врезать по одной голове, но насилие ничего не решит.

Сын встает с дивана, не поднимая глаз. Его плечи ссутулены, будто он пытается стать меньше, незаметнее, раствориться в воздухе. Я хватаю его за руку, но он мягко высвобождается, не встречаясь со мной взглядом, и уходит, оставив ноутбук на диване.

Дверь его комнаты закрывается с тихим звуком, который почему-то звучит громче, чем если бы он хлопнул изо всех сил.

– Что не так? – я встаю, чувствуя, как по спине бегут мурашки от злости, а в груди разливается волна ярости. – Почему ты волком смотришь на сына, упрекаешь его просто так? Ничего не произошло. Зачем столько агрессии?

– Это не твое дело, – он проводит рукой по лицу, и я замечаю, как дрожат его пальцы, как напряжены мышцы спины. – И все эти комедии и посиделки с матерью у дивана неприемлемы, когда он ходит через день, да каждый ко мне за помощью в домашней работе… Ему стоит учиться, чтобы не быть тупым идиотом.

Я чувствую, как что-то холодное сжимает мне горло, перекрывая дыхание. Комната вдруг кажется слишком тесной, воздух слишком густым, а потом наступает свобода, заставляющая меня сорваться хоть в этой мелочи, потому что сил скакать на задних лапках уже нет.

– Наш сын не дурак, – голос звучит тише, чем я планировала, но каждое слово такое четкое, что муж реагирует правильно, удивляется и злится, что ему возразили. – И это нормально, когда ребенок чего-то не понимает. Для этого и есть взрослые: учителя, родители, репетиторы, чтобы помочь, научить, объяснить.

И нет, я ошибаюсь. Мой выпад интересен ему всего несколько секунд. Он не слушает меня, у него свои мысли, свои планы, а я назойливая муха, которая его достала, а прихлопнуть тапком лень. Его глаза скользят по мне, но не видят. Он уже где-то далеко, в своем мире, где есть только он, его бизнес и та другая семья, которая куда важнее нас, но я все равно хочу договорить.

– И тебе стоило бы радоваться, что сын, вместо того чтобы где-нибудь курить за гаражами, проводит время с нормальными друзьями или с семьей. А еще ходит за советом, а не сидит, замыкается в себе и обрастает кучей комплексов.

Марк фыркает, поворачивается к кухне. Демонстративно намекая, что разговор закончен.

– Мне на это плевать. Он тратит время на ерунду.

Кофемашина за стеной гудит, шипит, будто разделяет его раздражение. Я иду за ним, чувствуя, как пол под ногами будто идет волной, заставляя меня придержаться за дверной косяк.

– Нам надо поговорить, – решаю спустить на тормозах все. Сам напросился. За сына я потреплю тебе нервы, заставлю ошибаться.

– Не сейчас, – пытается отмахнуться от меня.

– Сейчас, Марк, – я делаю шаг вперед, ощущая, как земля уходит из-под ног. – Потому что вопрос очень странный и непонятный.

Он тяжело вздыхает, закатывает глаза, но возвращается в гостиную и плюхается на диван прямо на то место, где только что сидел Рома. Его кофе оставляет темный след на стеклянном столике, и я почему-то замечаю, как капля проливается на белую обивку, оставляя пятно.

Глядя на это пренебрежение, я понимаю, что мы же не Ира с Антоном. На нас можно срываться, на нас можно наплевать. Мы – ошибка молодости, а они – новая, блестящая жизнь, ради которой он готов растоптать все, что у нас было. Вот только он еще не знает, что ему приготовила его Ирочка, но этот козырь я придержу на финал.

– О чем ты хочешь поговорить, что это не терпит хотя бы до завтра? – он делает глоток, и я вижу, как его пальцы сжимают чашку слишком сильно, будто он хочет ее раздавить.

– Почему наш домик в элитном кемпинге больше не наш?

Он замирает. Всего на секунду, но я это вижу, как его глаза расширяются, как дыхание задерживается, как пальцы непроизвольно сжимаются.

– Ты о чем? Домик наш, – его взгляд бегает, не может остановиться на мне, будто ищет выход.

Я же вспоминаю, как после проверки документов, сегодня утром мне прислали документы, где черным по белому значится имя Иры во владельцах домика. Этот дурак уже пошел все на нее переписывать, а я жалею, что дура, позволила этот домик в свое время оформить на него.

– Это не ошибка, – говорю я, садясь напротив, ощущая, как диванный прогибается под моим весом. – Я хотела, чтобы домик подготовили к выходным, съездить туда всей семьей, позвонила, а мне сказали, что этот дом не наш.

– Произошла ошибка, – он ставит чашку, и она дребезжит о стекло, звук разносится по всей комнате. – Я позвоню и все улажу, наволнуйся. Ты с Ромой собралась туда? У меня нет времени с вами кататься.

– Ты не едешь? – он качает головой, явно уже планируя нормальные выходные с той семьей. Герой. Отец года. – Тогда и мы не едем, но все равно разберись с домиком, – усмехаюсь, и это звучит горько даже для меня. – А то я уже подумала, что это гнездышко теперь твое и любовницы. Мало ли… вдруг мы тебе больше не нужны.

Воздух в комнате становится тяжелым, будто перед грозой. Лицо Марка сначала бледнеет, потом покрывается красными пятнами, как будто под кожей разливается яд. Он открывает рот – я вижу, как дрожат губы – но я уже встаю и ухожу, оставляя его одного с его кофе и ложью.

Прежде чем ты нанесешь удар, я успею нанести свой, дорогой, а этот разговор так, провокация.

Глава 11

Глава 11

Альбина

Гостиная Ульяны залита мягким вечерним светом, пробивающимся сквозь полупрозрачные занавески. На подоконниках горшки с орхидеями, их нежные лепестки кажутся хрупкими, почти прозрачными в лучах заходящего солнца.

Я сижу в глубоком кресле, пальцы сжимают фарфоровую чашку с чаем, который уже остыл, но я все равно делаю глоток, чтобы хоть чем-то занять руки, пока заканчиваю ей пересказ событий последних дней.

– А еще он переоформил домик в кемпинге на нее через дарственную, – говорю, глядя, как чаинки медленно оседают на дно чашки, образуя причудливые узоры, похожие на карту моей разрушенной жизни, которую я не могу прочитать.

Пальцы сами сжимают фарфор сильнее, чем нужно, и я чувствую, как тонкий материал вот-вот треснет под давлением.

– Чтобы даже в суде ничего нельзя было сделать. Я такая дура, что позволила тогда только на него его оформить.

Ульяна застыла с чашкой в руках. Ее брови почти срослись от напряжения, а губы плотно сжаты, образуя тонкую полоску.

– Ты уверена? Может, это ошибка? – ее голос звучит неестественно высоко, словно она сама не верит в эту возможность, но отчаянно цепляется за нее.

– Я видела документы собственными глазами. Ошибки быть не может, – отвечаю, ставя чашку на стеклянный столик с легким звонком, который кажется оглушительным в тишине просторной гостиной. – В них черным по белому написано, что Ирина Лобанова единственная хозяйка. И дата свежая, неделю назад все провернул.

– Боже… – Ульяна проводит рукой по волосам, сбивая аккуратный хвост, и несколько прядей выбиваются из прически, падая на лицо. Она даже не пытается их убрать. – Какой же он…

– Козел? – подсказываю я, хотя в голове варианты покруче: предатель, подлец, тварь. Но эти слова слишком личные, слишком болезненные, чтобы произносить их вслух.

– Хуже. Настоящая мразь, – она резко встает, начинает ходить по комнате, ее босые ноги шлепают по теплому паркету с подогревом, оставляя едва заметные следы на идеально отполированной поверхности. – И ведь если бы на вас сказала оформлять, он бы тебе как-то подсунул отказные документы. Раз он такое творит, я уже во все поверю.

– Кстати, – соглашаюсь с ней, и только сейчас понимаю, что да, при желании он мог что угодно сделать, и через кого угодно.

– И эта Ира… Я видела ее в фитнес-центре на прошлой неделе.

По-хорошему, мне должно быть все равно, но не могу задушить в себе проклятый интерес, что там было. В груди что-то сжимается, будто невидимый кулак сдавливает сердце, заставляя его биться чаще.

– Она хвасталась новым кольцом, говорила, что «ее мужчина» вот-вот избавится от ненужного балласта.

Я сжимаю кулаки. Боль резкая, четкая, и это единственное, что удерживает меня от крика.

– Она так и сказала? «Балласта»? – просто не верится, что я и сын уже стали балластом, а когда-то он хотел положить мир к нашим ногам.

Вспоминаю его слова на нашей свадьбе: "Ты – мое сокровище". Теперь сокровище – это Ира, а я балласт, который нужно сбросить.

– Дословно, – Ульяна останавливается у камина, скрещивает руки на груди, ее пальцы впиваются в собственные локти. – Они стоят друг друга. Ничего, отольются потом Марку мышкины слезы, когда его Ира его бросит и оберет как липку.

Я смотрю в окно, где закат окрашивает небо в кроваво-красные тона. Такой же цвет был на картине, которую они заказали. Их "идеальная семья" на фоне заката.

– Я вообще сомневаюсь, что Антон его сын, – продолжает Ульяна, возвращаясь на диван и сминая под собой шелковую подушку. – Уверена, это просто афера Иры и какого-нибудь мужика. Есть же люди, которые занимаются подобным.

Я киваю, хотя мне все равно. Даже если это правда, это ничего не изменит. Марк уже сделал свой выбор, а последствия разгребать мне, особенно в отношении сына, которому я устала повторять, что ошибаться и не понимать, это нормально, ведь мы все люди и ошибки – это как раз показатель того, что человек пытается что-то делать, а не сидит на одном месте ровно.

– Я его жалеть не буду. Мне все равно, что будет с ним после развода.

После моих слов в комнате повисает тишина, прерываемая только тиканьем старинных часов на каминной полке, дорогих, антикварных, подаренных Ульяне мужем на годовщину. Я замечаю, что подруга смотрит куда-то мимо меня, ее пальцы теребят край подушки, вытягивая нитки из идеального шва.

– Почему ты сидишь загруженная? – спрашиваю, чувствуя неладное. – Вроде бы в разговоре, слушаешь, но в то же время как будто где-то далеко.

Она вздрагивает, будто я разбудила ее от глубокого сна, и быстро натягивает на лицо улыбку.

– Да нет, просто устала.

– Уль, мы же с тобой не первый год дружим.

– Пора открывать клуб обманутых жен, – бросает она, глядя в окно, а по лицу проходит волна боли, той самой, которая мне знакома, той самой боли, с которой я познакомилась не так давно.

Я замираю, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– В каком смысле? – спрашиваю, а сама надеюсь, что ошибаюсь в догадках.

Ульяна поворачивается. Ее глаза блестят, но слез нет, только холодная ярость, которую я узнаю слишком хорошо.

– В прямом. Мой муж мне изменяет.

Часы продолжают тикать, я сижу и понимаю, что мир стал еще более хрупким, чем казался минуту назад.

Глава 12

Глава 12

Альбина

– Вы выглядите уставшей, – замечает адвокат, отодвигая чашку кофе в сторону.

Его голос спокойный, профессиональный, но в глазах настороженность, словно он уже видит перед собой не просто клиентку, а бомбу с тикающим механизмом.

– Я не спала две ночи, – просто отвечаю, сжимая пальцы на каком-то автомате.

Он кивает, берет папку и листает ее. Его пальцы скользят по бумагам без лишней спешки, будто он уже видел сотни таких дел, сотни разрушенных жизней, и моя для него просто еще одно дело в списке. Он кивает чему-то своему, видимо нашел в документах что-то важное.

– Итак, вы говорите, что ваш муж не только скрывал вторую семью, но и начал переписывать имущество?

– Да. Наш домик в кемпинге уже оформлен на нее. Он был только у него в собственности, и чтобы избежать дележки, он оформил все через дарственную, – говорю спокойно, но где-то внутри кричу, рву на себе волосы, но снаружи только спокойствие.

– Это серьезно, но не смертельно, – он откладывает документ, смотрит на меня оценивающим взглядом, будто пытается понять, сколько я еще продержусь. – Вы уверены, что все было сделано именно через дарственную, а не, скажем, фиктивная сделка провернута по купле-продаже?

– Я видела документы, ошибки нет, – ком встал поперек горла, но я заставляю себя говорить.

– Хорошо, – мы это уладим и сделаем все, чтобы оспорить дарение, – он делает пометку в блокноте, и скрип по бумаге звучит невыносимо громко, будто кто-то царапает ногтями по стеклу прямо у меня в голове.

В горле пересыхает, но я не могу сделать глоток воды, руки дрожат слишком сильно, и я боюсь, что стакан выскользнет из пальцев, и все из-за надежды, которую он только что дал. Вернет дом? Это было бы замечательно.

– А что насчет бизнеса? Вы упомянули, что он выкупает долю партнера.

– Да, у Тимофея, – имя вырывается сквозь стиснутые зубы, оставляя на губах привкус горечи. – Все выкупленные и свои активы, Марк хочет переписать на Иру и их сына.

В голове всплывает лицо Тимофея, его сочувствие, его дружеские похлопывания по плечу, все эти годы, когда он был нашим другом, а теперь я даже не знаю, смогу ли сама остаться с ним в хороших отношениях. И все благодаря мужу.

Адвокат задумывается, постукивает дорогой ручкой по полированной поверхности стола. Каждый стук отдается в висках, как удары молотка, отсчитывающего последние минуты моего терпения. За окном начинается дождь, тяжелые капли бьют по стеклу, словно пытаются пробиться внутрь, к нам, к этому разговору, который решает мою судьбу.

– Это сложнее, но тоже поправимо. Вам надо будет задержать сделку, если я не буду успевать. Нам так проще будет, чем отбивать все у любовницы, – он откладывает ручку, и она катится по столу, останавливаясь в сантиметре от края. – Если он действительно нанял хороших юристов, то все оформлено так, чтобы в суде это выглядело легально.

– Значит, я ничего не смогу сделать? – голос звучит ровно, но где-то глубоко внутри что-то рвется на части.

Я представляю, как Марк сейчас сидит в своем кабинете, как листает документы, которые лишат меня всего, как он улыбается, думая, что я даже не подозреваю о его планах.

На стене за адвокатом висит картина, абстракция в синих и серых тонах, и внезапно мне кажется, что это моя жизнь: беспорядочные мазки, в которых уже невозможно разобрать, где правда, а где ложь.

– Нет, не так, – он откидывается в кресле, и оно издает тихий скрип, будто жалуясь на вес своего «пассажира». – Сможете, вопрос во времени, а нам бы обоим хотелось разрешить все максимально быстро, а не затягивать на годы.

– Хорошо. Это все, что вы хотели мне сообщить?

– Нет, не все. У меня почти все готово. Но мне нужно семь-десять дней, чтобы оформить документы правильно. Ваш муж слишком плотно занимается финансовыми махинациями, и они хорошо их скрывают. Чтобы это распутать, и чтобы доказательства имели вес в суде, нужно постараться.

Киваю в ответ. Десять дней. Десять дней, в течение которых Марк может завершить то, что начал: переписать на Иру последнее, что у нас осталось. Десять дней, когда мне придется смотреть ему в глаза за завтраком, улыбаться ему, целовать его на прощание, зная, что каждый его поцелуй, это поцелуй предателя.

– Плюс, – продолжает адвокат, поправляя галстук, – надо вернуть вам домик. К этому я не был готов.

– Хорошо, – соглашаюсь с ним, но на мгновение мне становится страшно. Вдруг не успеем? Я не могу больше ждать, но и его ускорить не могу, он итак работает максимально быстро. – Жду скорейшего звонка.

После моих слов, он задерживает на мне взгляд, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то похожее на тревогу. Его пальцы нервно теребят край папки с моим делом, оставляя на глянцевой поверхности едва заметные отпечатки.

– Вы как-то... Странно мне отвечаете.

– Разве? – выгибаю бровь, изображая легкое удивление.

– Да, – он складывает руки на столе, и перестукивает пальцами, намекая, что мне лучше говорить, пока он не стал допытываться до меня. – Что вы собрались делать?

Я смотрю в окно. Капли дождя стекают по стеклу, как слезы, которые я не позволяю себе пролить. Где-то там, за этим дождем, Марк, наверное, уже целует Иру, уже шепчет ей на ухо обещания, которые когда-то давал мне. Ну вот пусть и дает, а я начну новую жизнь. Без него.

– Ничего такого, что могло бы вам помешать. Наоборот, я сделаю то, что может вам помочь, – мужчина напрягается, его пальцы слегка сжимают край стола, и я вижу, как белеют его костяшки.

– Альбина, я должен понимать, с чем имею дело. Если вы планируете что-то... Радикальное, это может повлиять на ход дела.

Я смотрю ему прямо в глаза и улыбаюсь, и это не та улыбка, которую он ждет, не улыбка жертвы, не улыбка женщины, которая сдается. Это улыбка человека, который уже принял решение и не собирается отступать.

– Вы все узнаете в свое время. У меня все под контролем, – он хочет что-то сказать, но я уже встаю, поправляю сумку на плече. – Всего доброго, и надеюсь вы позвоните мне через семь дней, а не через десять.

– Я позвоню, как только все будет готово, – говорит он в спину, и в его голосе впервые слышится что-то похожее на беспокойство.

Я не оборачиваюсь. Дверь закрывается за мной с тихим щелчком.

Десять дней.

Я выиграю их для него, но первый удар нанесу уже завтра.

Глава 13

Глава 13

Альбина

Казалось бы, обычный вечер, мы привычно ужинаем на кухне за столом.

Я, Марк, Рома. Все как положено, все как должно быть.

Свет от люстры мягко падает на стол, застеленный белой скатертью, но даже его теплые оттенки не могут скрасить леденящую душу атмосферу. Тарелки уже почти пусты, мы едим молча, словно боимся нарушить хрупкое перемирие.

Рома сидит, сгорбившись, вдавливая вилку в картофельное пюре, будто надеясь, что оно его поглотит и избавит от необходимости быть здесь. Его глаза опущены. Он ест быстро, торопливо, как будто каждая лишняя минута за этим столом пытка для него.

Марк, напротив, спокоен. Он медленно пережевывает салат, его пальцы уверенно держат вилку, будто в его мире нет никаких бурь, никаких предательств, только этот ужин и его собственное безразличие. Его телефон лежит рядом с тарелкой, и я вижу, как экран изредка загорается. Наверное, Ира пишет.

Я сжимаю нож с такой силой, что пальцы немеют.

В итоге Рома встает первым, его стул скрипит по полу.

– Я пойду, – бормочет сын, даже не поднимая глаз, и его голос звучит так тихо, что я едва различаю слова. Его пальцы нервно теребят край тарелки, оставляя на белоснежном фарфоре жирные отпечатки. – Мне еще физику делать.

– Хорошо, – отвечаю ему, но внутри что-то сжимается, будто кто-то сжал сердце невидимой рукой.

Он убегает. Убегает, потому что боится разозлить отца, боится, что его снова назовут тупым, неудачником, слабаком, теми словами, которые Марк бросает так легко, будто они ничего не значат, хотя каждый раз оставляют сыну новые шрамы.

Муж даже не смотрит на него. Просто кивает, отхлебывает воды и продолжает есть, будто сын для него пустое место, незначительная деталь, которая мешает лишь тогда, когда требует внимания. Его вилка звенит о тарелку, и этот звук кажется мне оглушительным в тишине кухни.

Я слышу, как Рома поднимается по лестнице, как его шаги становятся все тише, будто он старается ступать как можно легче, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Дверь его комнаты тихо закрывается, и этот тихий щелчок замка, кажется мне громче любого крика.

Ну что же, теперь мы одни, и сейчас будет первый шаг.

Дестабилизация.

Нервы.

Страх.

– Представляешь, – начинаю, откладывая нож на край тарелки, и металл с глухим стуком ударяется о фарфор. Мои пальцы слегка дрожат, но я сжимаю их в кулаки, чтобы скрыть дрожь. – Я сегодня встречалась с Ульяной, и она сказала, что у нашей однокурсницы Светки муж ей изменяет, – и плевать, что нет никакой Светки, но, чтобы не сорвать Ульке месть, и мой не выдал дружку его залет, пришлось придумать.

Марк замирает на секунду. Его вилка застывает в воздухе, кусок салата так и не доходит до рта. Я вижу, как его пальцы слегка сжимают ручку прибора, как его взгляд на мгновение становится остекленевшим, будто перед ним внезапно появилось что-то невидимое, но очень опасное.

Правильно, проводи ассоциации с собой, сволочь.

– Ты представляешь? – продолжаю, делая глаза чуть шире, будто искренне поражена, хотя внутри меня переворачивается все от ненависти и отчаяния. – Он ей изменяет! Ну как так можно, Марк? Я не понимаю, что у мужиков в голове, почему они предают своих жен? Светка же классная, веселая, следит за собой. Чего ему не хватало?

После этих вопросов он давится салатом. В яблочко! Да, дорогой, это мои вопросы тебе, какого черта ты полез, кобель плешивый на чужую сучку. Его лицо краснеет, глаза слезятся, и он резко наклоняется вперед, хватая салфетку, чтобы прикрыть кашель.

– Что случилось? Чего ты так закашлялся? – тут же вскакиваю, стучу ему по спине, подаю стакан воды.

Я делаю все как заботливая жена должна делать. Мои движения четкие, отработанные, будто я играю роль в спектакле, который повторяла сотни раз.

– Все хорошо, – хрипит он, отпивая воду, но его голос звучит неестественно, будто кто-то сдавил ему горло, а именно я, своими неудобными вопросами.

Капли воды стекают по его подбородку, оставляя мокрые следы на безупречно отглаженной рубашке. – Просто не в то горло пошло. Его глаза бегают по кухне, останавливаясь на всем, кроме меня: на холодильнике, на часах, на собственных руках, лишь бы не встретиться с моим взглядом и не выдать себя.

– А, ну хорошо. Тогда я продолжу, – как бы успокаиваюсь, раз с ним все хорошо. – Ну вот, правда, – сажусь обратно, подпираю подбородок рукой и смотрю на него, не моргая.

Поза расслабленная, но внутри все напряжено до предела, будто я готова в любой момент сорваться с места и куда-то бежать.

– Ответь мне, пожалуйста, Марк, что могло его с подвигнуть ей изменить? Ну объясни ты мне этот бред. У них ведь все так хорошо было, – голос звучит мягко, почти наивно, но каждое слово, как нож, который я медленно поворачиваю в ране.

Он откладывает вилку, смотрит на меня. В глазах мелькает что-то новое. Напряжение? Раздражение? Страх. Его пальцы медленно сжимаются в кулаки, но тут же разжимаются, будто он боится выдать себя лишним движением.

На столе снова вибрирует его телефон очередным сообщением, но он даже не смотрит в ту сторону, слишком занят попытками сохранить самообладание.

– А я откуда должен знать?

– Ты же тоже мужик, – улыбаюсь, но хочется выцарапать глаза. Губы растягиваются в привычной улыбке, но в груди все сжимается от ярости. – Должен ответить по идее.

На кухне становится тихо. Даже холодильник перестает гудеть, будто затаив дыхание вместе с нами.

– Я не могу отвечать за всех, – его голос твердый, но в нем слышится что-то, что раньше я не замечала. Нервозность. Вина. Он проводит рукой по лицу, и я вижу, как дрожат его пальцы. – И то, что муж изменяет... Ну, значит, он козел и дурак, и сам не уважает свой выбор.

«Ну да, ну да»

Думаю, глядя на него.

«Ты свой выбор очень сильно уважаешь. И как еще наглости и совести хватает так лицемерно лгать мне в глаза?»

Мои ногти впиваются в ладони, но боль кажется приятной, ведь она единственное, что удерживает меня от того, чтобы вцепиться ему в горло прямо сейчас.

– Да и, Альбин, тебе лучше воздержаться от советов в подобных вопросах, – добавляет он, отодвигая тарелку, и его движение резкое, почти грубое.

Фарфор со звоном скользит по стеклянной поверхности стола.

– Это почему? Мы с ней давно знакомы, – удивляюсь искренне, даже играть не приходится.

– Потому что чужие семьи потемки, и неизвестно, что и как там происходит, – его взгляд наконец встречается с моим, и в нем я читаю предупреждения "закрой рот", "не лезь не в свое дело", "знай свое место".

Я отмахиваюсь от этого, будто тема и правда закрыта, встаю, подхожу к нему. Мои шаги бесшумны. В ушах звенит, а в груди пустота, будто кто-то выжег там все чувства, оставив только решимость.

– Хорошо, не буду, – говорю тихо, обнимаю его со спины за талию, прижимаюсь щекой к его спине, чтобы он не видел моего лица, не увидел ту ненависть, что горит в моих глазах.

Его спина теплая, знакомый запах его кожи проникает в нос, и меня чуть не тошнит от этого привычного, родного аромата, который теперь кажется чужим.

– И как хорошо, что ты у меня не такой. Я бы не выдержала предательства. Прибила бы, наверное, обоих, прямо на месте, и стала бы вдовой.

Его тело напрягается под моими руками, мышцы становятся жесткими, как камень. Он не отвечает, не поворачивается, будто боится, что, если посмотрит на меня сейчас, я увижу в его глазах правду. Его дыхание стало чуть чаще, и я чувствую, как под моими ладонями учащенно бьется его сердце. Или это мое собственное?

– Я никогда тебя не предам. Кроме тебя мне никто не нужен, – от этих слов с силой сжимаю пальцы и закрываю глаза. – Успокойся, тебе нечего бояться.

В голове всплывает картина: их семейный портрет, который я видела в доме Иры, их счастливые лица, его рука на ее плече, их будущее, которое он строит за моей спиной.

Ври пока можешь, милый, ври, закапывай себя в этой лжи.

Завтра я начинаю свою месть.

Завтра я начну рушить твой карточный домик, но не махом, а по ярусу, наслаждаясь волнами твоей агонии.

И обещаю, тебе это не понравится, Марк.