Текст книги "Месть. Никогда не прощу (СИ)"
Автор книги: Софи Вирго
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Глава 34
Глава 34
Альбина
Парк шумит, вокруг детский смех, крики чаек у пруда, скрип качелей на детской площадке. Солнце уже клонится к закату, но воздух все еще теплый, пропитанный ароматом свежескошенной травы.
Я стою у бордюра, наблюдая, как Дамир терпеливо объясняет Роме основы катания на роликах. Мой сын держится за его руку, неуверенно переставляя ноги, но в глазах не страх, а азарт, та самая детская радость открытия, которую я так редко видела в последнее время.
Его пальцы вцепляются в рукав Дамира, будто боясь отпустить единственную опору в этом новом для него мире скорости и свободы.
– Не торопись, – говорит Дамир, крепко придерживая Рому за локоть, его голос спокоен и ободряюще тверд. – Первое правило, не паникуй, если теряешь равновесие. Просто немного присядь, и все.
Рома кивает, сжимая губы от сосредоточенности, всем своим видом показывая, как серьезно он относится к этим урокам. Он делает первый шаг, потом второй, и вдруг, о чудо, ролики послушно катятся вперед. Его глаза расширяются от удивления, а затем загораются восторгом, будто он только что открыл для себя волшебство.
– Получилось! – радостно вскрикивает сын, и его лицо озаряет улыбка, настолько искренняя, что у меня ком к горлу подкатывает, а на глаза неожиданно наворачиваются предательские слезы материнской радости.
Я не помню, когда видела его таким... Легким. Без этой привычной тени в глазах, без напряжения в плечах, которое стало его постоянным спутником за последние годы. Он выглядит настоящим ребенком, беззаботным, счастливым, таким, каким и должен быть в четырнадцать лет.
– Мам, смотри! – кричит Ромка, уже увереннее отталкиваясь, и в его голосе столько радости, что мое сердце сжимается от чего-то теплого и болезненного одновременно.
– Молодец! – кричу в ответ, но ноги уже ноют от непривычной нагрузки после получаса попыток кататься рядом с ними. – Я отдохну немного, ладно?
Сажусь на скамейку под раскидистым кленом, ощущая, как прохлада тени проникает сквозь тонкую ткань летнего платья. Тень от листьев дрожит на асфальте, рисуя причудливые узоры, которые постоянно меняются под легким вечерним ветерком.
Через десяток минут Дамир подходит и опускается рядом, его рубашка слегка промокла от пота, волосы растрепал ветер, придавая ему какой-то особенно живой и непринужденный вид. От него пахнет чем-то свежим, мужским, с легкими нотками дорогого одеколона, смешанного с запахом летнего дня.
– Рома быстро схватывает, – говорит он, следя за сыном взглядом, в котором читается искренняя заинтересованность. Не та показная снисходительность, которую часто демонстрируют взрослые детям, а настоящее участие.
– Спасибо тебе, – отвечаю тихо, с трудом находя слова. – Он сегодня впервые улыбался так по-настоящему. Очень давно такого не было. Последние месяцы он был таким замкнутым, и только сейчас, глядя на него, я понимаю, как сильно мне не хватало этой его детской, беззаботной улыбки. Ты нам обоим сегодня помог.
Дамир поворачивается ко мне, и в его глазах – не привычная мне легкость, а что-то серьезное, почти теплое, заставляющее невольно отвести взгляд. Его карие глаза кажутся особенно темными в тени деревьев, но в них нет привычной мне иронии – только какая-то новая, незнакомая глубина.
– Я был рад помочь, – говорит он просто, но в этих словах столько искренности, что мне становится не по себе от этого внезапного душевного тепла.
Мы молчим. Рома рядом катаясь смеется, пытаясь развернуться на месте, и его смех сливается с общим шумом парка, криками других детей, щебетанием птиц, шелестом листвы. Я вдруг понимаю, что говорю дальше, почти не думая, позволив словам вырваться наружу без обычного внутреннего контроля.
– Ему давно не хватало отца. Хорошего примера рядом. Все, что он получал, это тычки, упреки. А я... – голос дрогнул, предательски выдавая ту боль, которую я так тщательно скрывала все эти месяцы. – Я ничего не могла поделать. Сколько ни пыталась объяснить, уговорить, даже умоляла... – резко обрываю себя, понимая, что зашла слишком далеко.
Я осекаюсь. Слишком откровенно вышло. Слишком... Личное. Эти слова были адресованы не ему, а скорее самой себе, вырвавшись из того темного уголка души, где до сих пор живет обида и чувство собственного бессилия несмотря на сделанное.
– Прости, заговорилась, – быстро добавляю, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар. – Не то хотела ничего лишнего сказать. Накатило просто.
Но Дамир не торопится отшучиваться или менять тему, как сделал бы на его месте любой другой. Он смотрит на меня так внимательно, так проникновенно, что становится не по себе от этого взгляда, будто он видит меня насквозь, со всеми моими страхами и сомнениями.
В его молчании нет неловкости, только терпеливое ожидание и какое-то непонятное мне понимание, от которого в груди становится тепло и тревожно одновременно.
– Все хорошо, – говорит он наконец, и в его голосе звучит такая твердая уверенность, что мне невольно хочется в нее поверить. Солнце, пробиваясь сквозь листву клена, подчеркивая решительное выражение лица. – Я хочу попробовать.
– Что... Попробовать? – моргаю, не понимая, что он имеет ввиду.
Он делает глубокий вдох, как будто собирается с мыслями, и я замечаю, как напряглись мышцы на его сильных руках, которые мне сегодня отчетливо видны, ведь он в ыутболке.
– Ты мне нравишься. Как женщина нравишься, Альбин, – от его откровения краска приливает к лицу с такой силой, что кажется, будто щеки вот-вот воспламенятся, да и не только щеки, но и кончики ушей, а в груди поселяется странное, теплое и пугающее одновременно чувство.
Его слова звучат так просто и так сложно одновременно, что я не сразу нахожусь, что ответить.
Ну что он творит? Зачем все это говорит? Ну вот зачем? В голове звучат эти вопросы снова и снова, но ответа нет, только нарастающая паника, смешанная с чем-то еще, чем-то теплым и запретным.
Мне и без того плохо, страшно, а еще и он. И как назло он располагает к себе, своим спокойствием, своей уверенностью, тем, как легко он нашел общий язык с Ромой.
Я еще тогда на дороге, когда он просто взял, перенес встречу с партнером, чтобы довести меня до школы, поняла, что что-то в нем такое притягательное есть. В том, как он смотрит, как говорит, даже в том, как молчит, во всем этом есть какая-то внутренняя сила, которая одновременно и притягивает, и пугает.
Потом рассказ Ромки, что в тире с ним был не только Тимофей, но и Дамир, что-то во мне изменил. Я думала это просто благодарность за неравнодушие к сыну, за то внимание, которого ему так не хватало. Но сейчас, сидя рядом с ним на этой скамейке, понимаю, это что-то большее, и от этого осознания становится страшно.
Сейчас это «как женщина нравишься» выбивает почву из-под ног. Нельзя со мной так. Нельзя со мной играть. Мне уже было больно. Я боюсь еще что-то начинать, боюсь снова ошибиться, снова довериться и снова остаться одной. В горле стоит ком, мешающий сделать вдох, а пальцы сами собой сжимают край скамейки, будто ища опору в этом внезапно потерявшем устойчивость мире.
– Это невозможно, – выдыхаю, и сама жалею о сказанном. – Ты еще пожалеешь, что сказал это. Давай забудем.
– Я не мальчик, Альбина, – он не улыбается, его лицо остается серьезным, а взгляд теплым и твердым одновременно.
Он говорит четко, спокойно, не давая мне съехать со скользкой темы, не позволяя отшутиться или сделать вид, что не поняла.
– Если что-то говорю, значит, обдумал. Я тебя не тороплю. Понимаю, что сейчас тебе сложно и совсем не до новых отношений. Но я буду ждать. Просто сейчас, я хочу, чтобы ты знала, жизнь не закончилась, она только началась. И в этой новой жизни рядом может быть тот, кто не предаст.
Рома в этот момент подкатывает к нам, красный от напряжения, но сияющий, как начищенный пятак. Его глаза горят от счастья и гордости за себя. Он не дает Дамиру договорить, но я все понимаю и без слов, по тому, как он смотрит на меня без давления, но с такой твердой уверенностью, что становится немного легче дышать.
– Мам, Дамир, я научился тормозить! – Рома останавливается перед нами, слегка покачиваясь на роликах, но уже гораздо увереннее, чем час назад.
– Молодец, – отвечаю, чувствуя, как губы сами растягиваются в ответной улыбке, но взгляд все еще прикован к Дамиру.
Он так же не отводит глаз, и в них нет ни игры, ни жалости только твердая уверенность в сказанном, в своих чувствах, в том, что он готов ждать, сколько потребуется.
Сердце бешено колотится, будто пытается вырваться из груди, но впервые за долгое время не от страха.
И впервые за долгое время сердце хочет верить, хочет рискнуть, хочет попробовать снова, несмотря на все прошлые ошибки и боль.
Глава 35
Глава 35
Альбина
В спа-центре царит расслабляющая тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием фонтана в углу холла. Аромат лаванды и эвкалипта висит в воздухе, помогая расслабиться.
Мягкий свет бра освещает стойку администратора, где я аккуратно раскладываю новые буклеты с перечнем дополнительных услуг, на этой неделе мы ввели ароматерапевтические программы, и нужно обязательно проинформировать клиентов.
Мои пальцы скользят по глянцевой бумаге, выравнивая стопки, пока я мысленно составляю список дел на завтра.
Алина и Катя в это время складывают пушистые полотенца в бельевые шкафы, их тихий смех доносится из глубины зала.
До закрытия осталось пять минут, последние клиенты уже ушли, и мы неспешно готовимся к окончанию рабочего дня. В воздухе витает приятное ощущение завершенности, все процедуры проведены, претензий нет, выручка хорошая.
– Альбина Викторовна, в массажном кабинете все чисто, – докладывает Катя, протирая руки антисептиком. Ее голос звучит устало, но довольно, ведь тяжелый день подходит к концу. На ее лице читается облегчение, ведь завтра у нее выходной, и она явно строит планы.
Я киваю, собираясь похвалить девочек за хорошую работу, как вдруг резкий звук распахивающейся двери нарушает умиротворенную атмосферу. Звон стеклянной двери, ударившейся о стену, заставляет всех вздрогнуть.
Ира врывается внутрь, и первое, что бросается в глаза, ее лицо, искаженное шрамами, с еще не зажившими рубцами, будто кто-то провел по нему острым ножом.
Ее когда-то ухоженная кожа теперь покрыта красными полосами заживающих ран, левый глаз слегка припух, а губа перекошена швом. Глаза горят безумием, руки дрожат, а дыхание прерывистое, словно она бежала сюда через весь город. От нее пахнет дешевым парфюмом, перебивающим больничный запах мазей.
– Довольна?! – ее голос режет воздух, заставляя девочек замереть на месте. Алина роняет сложенное полотенце, а Катя инстинктивно делает шаг назад. – Это ты во всем виновата!
Я медленно откладываю пачку буклетов и выпрямляюсь, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Но не от страха, а от ярости, которая мгновенно наполняет грудь, горячей волной поднимаясь к горлу. Мои ладони сами собой прижимаются к стойке, пальцы впиваются в деревянную поверхность.
– Ира, успокойся и уйди. У меня нет времени на твои истерики, – говорю я, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри все клокочет.
– Нет времени?! – она бьет ладонью по стойке, опрокидывая стакан с ручками, и они рассыпаются по полу с громким стуком. – Из-за тебя я попала в аварию! Мне пришлось уезжать из города, таксист был пьян, мы перевернулись! Посмотри на меня! Я изуродована! Моя жизнь кончена, а ты должна мне компенсацию!
Ее слова звучат нелепо. Я вижу, как Алина незаметно набирает номер телефона, вероятно, собираясь вызвать полицию, но останавливаю ее едва заметным жестом. Вдыхаю глубоко, чувствуя, как лавандовый аромат смешивается с адреналином в крови.
– Ты сошла с ума, – говорю спокойно, хотя пальцы сами сжимаются в кулаки. Ногти впиваются в ладони, но эта боль помогает сосредоточиться. – Я не имею никакого отношения к твоей аварии. И если ты еще раз подойдешь ко мне ближе, я выбью судебный запрет на приближение. Нарушишь, сядешь. Поняла?
Ира закатывает глаза, ее губы искривляются в гримасе, полной ненависти. Она делает шаг вперед, и я вижу, как ее руки дрожат не только от злости, в них читается отчаяние, но сейчас мне не до сочувствия.
– Какая же ты гадина... – шепчет она, но в тишине спа-центра это звучит громко и четко. – Неудивительно, что Марк в камере повесился. Это ты его довела. Ты всех доводишь!
Чувствую, как что-то внутри замирает, не боль, а скорее оцепенение, но не даю этому чувству прорваться наружу, держу лицо несмотря на то, что где-то в глубине души шевелится червячок сомнения, а вдруг правда я... Нет, черт возьми, нет!
– Уходи, – говорю тихо, но так, чтобы каждое слово прозвучало как приговор. Мой голос не дрожит, и это меня успокаивает.
– Сдохни в адских муках, Альбина за свою жестокость! – кричит она, разворачивается и выбегает, хлопнув дверью так, что стеклянная перегородка дрожит. В воздухе остается шлейф ее дешевых духов и тяжелой ненависти.
Даже девочки не решаются заговорить. Алина замерла с телефоном в руке, Катя прикусила губу. Я медленно выдыхаю, чувствуя, как дрожь в руках постепенно уходит. Смотрю на рассыпанные ручки и понимаю, что нужно привести все в порядок, но сначала глубокий вдох, выдох, еще один...
И тут дверь снова открывается, на этот раз гораздо спокойнее.
– Альбина? – в проеме появляется Дамир с огромным букетом роз. Его улыбка гаснет, когда он видит мое лицо. – Что случилось? Все в порядке? От вас тут сумасшедшая выбежала сыпля проклятия.
Я вижу, как его взгляд мгновенно становится острым, как у хищника, уловившего опасность. Плечи напрягаются, он готов броситься на защиту.
– Все нормально. Это Ира, – отвечаю, замечая, как он резко меняется во взгляде, явно желая выйти за ней и приволочь обратно, чтобы извинилась.
Знаю я его, успела изучить за полгода знакомства и месяц отношений.
Этот мужчина не потерпит, чтобы кто-то обижал тех, кто ему дорог.
– Это мне? – тяну руки к букету, выходя из-за стойки и переключая внимание. – Они чудесны, спасибо.
– Альбин, точно все в порядке? – он не отвлекается на благодарности, его глаза все еще сканируют мое лицо в поисках следов расстройства.
– В полном, – отвечаю и забираю букет, наслаждаясь запахом цветов. Аромат роз перебивает остатки напряжения, и я понимаю, что Дамир другой.
В нем слишком много мужества и силы, и слишком мало той хитрости, которую я видела в Марке с самого начала.
– Куда ты сегодня собрался меня утащить?
– Сегодня с Ромкой, все в кино. Надо парню показать, что мне не только его мама нужна, а то заревновал. Тебя ко мне, меня к тебе.
– Ахаха, тогда вперед, – смеюсь, и это смех облегчения, смех человека, который наконец-то может позволить себе быть слабым, зная, что рядом есть тот, кто подхватит.
Дамир берет меня за руку, и его ладонь кажется такой надежной после всего этого кошмара. Девочки переглядываются и улыбаются, они уже привыкли к этим визитам, а я понимаю, что, возможно, наконец-то заслужила это простое человеческое счастье.
Эпилог
Эпилог
Альбина
Вечерний пруд, отражает последние лучи солнца, смешиваясь с темнеющей синевой неба. Воздух наполнен запахом водорослей и свежескошенной травы с берега, а поверхность воды такая неподвижная, что кажется, если дотронуться, она разлетится на тысячи осколков.
Лодка тихо покачивается на воде, будто дышит в такт нашему молчанию, ее поскрипывающие деревянные борта напоминают мне детство, когда мир был проще и добрее.
Я закидываю руку за борт, пальцы скользят по прохладной воде, оставляя за собой мелкие круги, которые тут же исчезают, будто и не было.
Дамир сидит напротив, весла давно убраны, мы просто дрейфуем посреди этого зеркального мира, где небо и вода сливаются воедино. Его глаза в этом свете кажутся темнее, глубже, и в них что-то такое, от чего сердце сжимается, а в груди появляется это знакомое тепло, которое я так долго боялась признать.
Он смотрит на меня так, будто видит не только меня сегодняшнюю, но и ту девочку, которой я была до всех этих потерь, до всей этой боли.
– Альбин, – он тихо произносит мое имя, но так, будто это единственное слово, которое имеет значение в эту секунду, в этот миг между прошлым и будущим. В его голосе слышится легкая дрожь, которую он пытается скрыть, но я-то знаю его уже достаточно хорошо, чтобы заметить ее.
Я поднимаю бровь, делаю вид, что не замечаю, как его пальцы нервно сжимают что-то в кармане куртки, как его дыхание стало чуть чаще. Притворяюсь, что не вижу, как его карие глаза стали еще темнее от волнения, как солнечные блики играют в его коротко стриженных волосах. Притворяюсь, что не понимаю, что сейчас произойдет, хотя сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно даже на берегу.
– Да?
Он вдруг встает, лодка резко качнулась, заставив меня инстинктивно вцепиться в борта. В животе екает от неожиданности, а где-то глубоко внутри уже начинает расти это теплое, сладкое предчувствие, от которого становится трудно дышать.
– Ты что, утопить меня собрался? – смеюсь, но голос дрожит, выдавая все мое волнение, всю эту смесь страха и надежды, что сейчас перевернет мою жизнь.
– Нет, – Дамир не смеется. Его лицо серьезно, даже торжественно, когда он медленно опускается на одно колено, и лодка снова кренится, но теперь мне не до шуток.
в горле ком, а глаза почему-то начинают щипать от слез. В его руке кольцо. Простое, из белого золота, без вычурности, именно такое, какое я бы выбрала сама, с небольшим бриллиантом, который ловит последние лучи заката и вспыхивает, будто маленькая звезда, упавшая к нам в лодку.
– Альбин, я обещаю любить тебя, даже когда ты злая. Баловать, даже когда ты говоришь, что не надо. Быть верным, даже если весь мир перевернется. И никогда, слышишь, никогда не обижу ни тебя, ни Рому.
Вода вокруг нас будто замирает вместе со временем, и весь мир сужается до этого шаткого деревянного островка, до его глаз, полных такой искренности, что становится больно.
– Дамир, ты… – я не знаю, что сказать, слова застревают в горле, потому что все, что приходит на ум, кажется слишком мелким, слишком незначительным для того, что он только что сказал.
Мои пальцы сами собой тянутся к кольцу, хотя разум еще пытается сопротивляться, напоминая о всех тех ранах, что оставил Марк.
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Альбин, – он улыбается, и в этот момент его глаза горят таким светом, что мне хочется верить. – Вы с Ромкой для меня семья. Неужели ты думала мне будет достаточно только свиданий? Ты станешь моей женой?
Я протягиваю руку, замечая, как дрожат пальцы, как трудно сделать даже этот простой жест, когда внутри все переворачивается.
– Нет, не думала, – машу головой, и предательские слезы скатываются по щекам, но сейчас мне все равно. – Я согласна, Дамир. Только не обижай.
Последние слова особенно важны. в них мой самый главный страх, и еще до того, как он начинает говорить, я вижу в его глазах обещание.
– Ни за что и никогда не обижу. Утонуть мне в этом пруду прямо сейчас, если такое случится, – говорит он, и в его голосе столько твердости, что хочется верить.
нет, он не соврет, не предаст. Его пальцы теплые и немного шершавые, когда он надевает кольцо, и оно идеально подходит, как будто всегда должно было быть там, на этом месте.
Лодка снова качается, когда он тянет меня к себе, и я уже не сопротивляюсь, позволяя этим сильным рукам обнять себя. Его губы теплые, чуть солоноватые от ветра и вечерней прохлады, но мне все равно.
в груди разливается такое странное чувство, будто я наконец-то вернулась домой после долгого, трудного пути.
А где-то за спиной, на берегу, Рома машет нам рукой. он все видел, и его улыбка такая же широкая, как в детстве, до всех этих бед. И я знаю: наконец-то все будет хорошо.
Не идеально, не безоблачно, но – хорошо.
Потому что теперь мы не одни.
Пятнадцать лет спустя
Пятьдесят. Полвека. Цифра, которая когда-то казалась мне такой далекой, недостижимой вехой, теперь красуется на воздушных шарах цвета шампань и поздравительных открытках, аккуратно разложенных по дубовому столу, который мы с Дамиром выбирали вместе лет шесть назад.
Солнце льется через большие панорамные окна нашего дома, того самого, в который мы переехали, когда Артем, наш сын, пошел в первый класс. Лучи мягко скользят по фотографиям в рамках, выставленным на каминной полке: наша свадьба, первые шаги Артема, выпускной Ромы.
В воздухе витает аромат свежеиспеченного торта, ванили и дорогих духов – смесь, ставшая для меня запахом счастья.
Дамир стоит у стола с трехъярусным тортом, украшенным шоколадными завитками и пятью десятками крошечных свечек, что-то шепчет на ухо Артему, в котором так странно и прекрасно смешались его спокойная уверенность и моя упрямость.
Вижу, как он по-отцовски кладет руку на плечо мальчику, как его губы шевелятся, произнося что-то, что заставляет Артема закатить глаза с преувеличенным подростковым возмущением. Но сын все равно улыбается той сдержанной, мальчишеской улыбкой, которую он унаследовал от отца, потом бросает взгляд на меня и дразнится: "Старушка", и от этого становится смешно и трогательно одновременно.
я только смеюсь с этого, потому что знаю, он обожает меня, даже если прячет это за подростковым бунтом и показной грубостью, за которой так трогательно видна его нежность.
Рома подходит неслышными шагами, как всегда умел, и обнимает за плечи, крепко, по-взрослому, но с той же осторожностью, с какой обнимал в детстве, будто боясь сделать больно.
Он уже не тот хрупкий подросток, что когда-то боялся отцовского гнева, не тот мальчик, чьи плечи дрожали от подавленных слез. Теперь в его движениях уверенность мужчины, который нашел свое место в жизни, в голосе тепло, которое не смогли убить все те испытания, что выпали на его долю.
Рядом его жена Катя, милая девушка с теплыми карими глазами, держит за руку нашего внука Ваню, того самого "маленького бандита", который уже успел разбить старинную вазу в гостиной и украсть у меня кусочек торта до официального разрезания, оставив липкие пальчики на белоснежной глазури.
– Бабуля, с днем рождения! – Ваня тянет ко мне руки, его глаза сияют таким восторгом, что кажется, будто это его собственный праздник, а не мой.
Я поднимаю его, чувствуя, как его маленькое тельце доверчиво прижимается ко мне, целую в макушку, вдыхая этот неповторимый детский запах, сладкий, как только что испеченное печенье, и теплый, как само счастье, с оттенком детского шампуня и чего-то неуловимо родного.
– Спасибо, солнышко.
– Деда, а давай торт сейчас разрежем! – вдруг заявляет Ваня, вырываясь из моих объятий и поворачиваясь к Дамиру, протягивая к нему руки с безоговорочной детской уверенностью в том, что этот взрослый его.
– Ладно, преступник, – трясет Ваню, который уже ликует, предвкушая сладкое, – но только кусочек! Иначе бабушка нас обоих прибьет.
И пока они спорят с тортом, а Артем ворчит, что "это нарушение всех правил", но сам тянется за украденным кусочком, а Рома обнимает жену, прижимая ее к себе, я ловлю себя на мысли, которая, кажется, звучит у меня в голове уже несколько лет без перерыва: Господи, как же мне повезло.
Повезло дожить до этих морщин, которые Дамир целует каждое утро, до этого смеха, наполняющего наш дом, до этих глаз, взрослых и детских, которые смотрят на меня так, будто я самое дорогое, что у них есть. Повезло пройти через все бури и найти эту тихую гавань, где меня любят не за что-то, а просто потому что я – это я.
Дамир ловит мой взгляд через комнату, переполненную смехом и разговорами, подмигивает мне своей особенной ухмылкой, которую я люблю уже пятнадцать лет. И я понимаю, да, это счастье.
Настоящее.
Не идеальное.
с ссорами, болезнями, подростковыми кризисами и прочими трудностями. Но мое. Наше. Выстраданное и заслуженное.
глядя на эту комнату, наполненную людьми, которых я люблю, я думаю только одно: оно того стоило.
Каждой слезы, каждой боли, каждого дня ожидания, потому что все это привело меня сюда.
К ним.
К нему.
К нам.
