Текст книги "Мир на продажу (СИ)"
Автор книги: Шлифовальщик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Поднявшись, оперативник посмотрел на Игната с уважением.
– Не ожидал от тебя, смельчак! – похвалил он. – Храбрая мышь и коту наваляет, как говорится...
Игнат пожал плечами, поморщился, потерев ушибленный бок, и замычал.
– Попадём на Землю, попытаюсь скостить тебе года два, – пообещал оптимистичный фсеновец и честно добавил: – Если следак знакомый будет дело вести...
Оперативник полез в свой рюкзак и начал в нём рыться:
– Кляп надо сделать, – прокомментировал он. – Есть идейка одна...
Очнувшийся от созерцания Нелоги романтик Фил, услышав в убежище странную возню, бросился к стенному пролому. Забежав в комнату, он застал странную картину. Посреди помещения стоял Гусаров, возле рюкзака суетился хвостатый философ, складывая рассыпанное содержимое, а возле стены лежала Элина, опутанная связушкой. Она ёрзала и пыталась что-то сказать, но ей мешал кляп. Смекнув, что дело тут нечисто, нелоголаз моментально сжал кулаки и принял боевую стойку.
– Подожди, Фил, – мягко проговорил оперативник, осторожно приближаясь к нелоголазу. – Дело в том, что я – Элина.
Фил чуть опустил кулаки:
– Кто ты?
– Элина. А вон тот, – оперативник указал на связанную девушку. – Гусаров. Мы в нелепу вляпались. Обменник называется, сознания обменивает. Вот мы с Гусаровым и поменялись телами.
Нелоголаз медленно опустил кулаки.
– Обменник? – переспросил он. – Никогда не слышал о такой нелепе.
Оперативник улыбнулся и развёл руками:
– Это же Нелога! Тут всего не упомнишь: каждый день новые нелепы появляются... Не веришь, что я Элина? Давай, докажу. Подойди-ка сюда.
А через секунду Фил уже лежал на полу, опутанный с головы до ног, и ругал себя на наивность. Войдя в комнату, он не обратил внимания на отсутствие Игната, который, оказывается, прятался за дверью. Лишь только нелоголаз направился к Лжеэлине, дилапер выскочил из засады и в момент обмотал Фила связушкой.
Гусаров профессионально обшарил Фила и Элину, забрал понимальники и оглядел поверженных противников с победным видом:
– Ну что, ребятки, ситуация поменялась! В нашей маленькой группе произошло антифашистское восстание, и власть перешла в руки трудового народа. Наивные вы всё-таки, смежи, как дикари, ей-богу! Как только до своих заумных технологий додумались...
– Вам всё равно отсюда не выбраться! – прохрипел Фил, ворочаясь на полу.
– Да ну?! – притворно выпучил глаза Гусаров и, подойдя к поверженному противнику, свысока поглядел на него. – Один ты такой умный? Не переживай, смеж, выберемся по твоим приборчикам. И вас тоже дотащим. До ближайшей нелепы. Какая, говоришь, самая опасная?
Оперативник склонился к уху Фила и шепнул:
– Хотя тебе, дружище, всё одно пропадать: хоть в нелепе, хоть в фашистских застенках. Я вот сейчас с тобой шепчусь, а Элинка следит за нами. Решит, что ты пошёл на сговор с забредышами. А я ей помогу в этом убедиться.
Гусаров зло улыбнулся:
– Знаешь, как ваши орбисты с предателями поступают? В лучшем случае, обессвойствят или абстрагируют.
– Я не предатель... – растерянно произнёс сбитый с толку Фил тем же тоном, как совсем недавно оправдывался Павел. Не зря слухи ходят о коварстве забредышей, они кого угодно запутать могут! Гусаров игнорировал реплику Фила:
– Даже если девица и не настучит местному гестапо, тебя всё равно абстрагируют или привязой обработают. Экспедиция сверхсекретная, контролируют её орбисты. Они любят всякие секреты и ненавидят, когда слишком много народу посвящено в тайну. От лишних свидетелей избавляются. В этом я уверен: сам из силовых структур.
– Меня в гвардию обещали взять, – пробормотал пленённый нелоголаз, – Или в отпуск отпустить...
– Глупый ты, Фил, – тихонько засмеялся Гусаров. – У нас в народе говорят: дурак и за собственную казнь заплатит. Тебя обманули, рядовой. Я случайно подслушал разговоры гвардейцев: нас всех, кроме Элины, после похода отправят в Отстойник. Слышал, что ты там уже обитал когда-то. Соскучился по прежней нищесвойской жизни, боец?
Растерявшийся нелоголаз не заметил вранья оперативника: как тот мог подслушать гвардейские разговоры, если у него не имелось понимальника.
– А гвардия тебе зачем? – продолжал давить Василий. – Грязная работа. Сначала ты будешь ловить забредышей, потом – инакомыслящих, потом – ещё кого-нибудь. Фашисты всегда находят себе врагов, уж поверь; мы это уже проходили в своём мире. А потом они и до тебя доберутся во время очередной чистки, потому что уже будет некого убивать. Ничего другого фашисты делать не умеют, а кровушки свежей хочется. И повод они легко найдут.
– Что ты от меня хочешь? – начал сдаваться Фил.
– Это другой разговор! – обрадовался оперативник. – Помоги выбраться из Нелоги.
– Ты ведь сам хотел выбраться, по приборам, – не удержался от сарказма нелоголаз.
– Я-то выберусь, но на это больше времени уйдёт. А его и так в обрез.
Фил зашевелился как большая гусеница:
– Сам ведь говоришь, что меня обессвойствят при любом раскладе...
– Я тебя могу спасти: взять с собой в наш мир. Пусть у нас тоже не сахар: обычная Потребиловка, как вы называете, но орбистов нет.
Подошедший Павел вдруг встрял в беседу:
– Всё не так! Нам обязательно надо добраться до Нелоги! Я ведь уже говорил об этом!
Гусаров резко обернулся к философу.
6
– Зачем тебе к Нелоге надо? – подозрительно прищурился Гусаров.
– Ты ж не даёшь слова сказать!
– Я тебе давал слово, – возразил оперативник. – И ты полчаса про диалектические категории молол.
– Я всё расскажу, – пообещал Павел. – Выключи понимальник, чтобы эти не слышали.
Он кивнул на Фила. Оперативник щёлкнул понимальником и уставился на философа:
– Давай, объясняй, что ты затеял. И зачем столько барахла набрал. Только, пожалуйста, без заумной метафизики. Башка и так кругом идёт!
– В Нелоге ведь ничего толком не работает, кроме чёрной материи, – сказал Павел и опасливо осёкся.
– Говори, говори, – подбодрил его Гусаров. – Пока всё понятно.
– Ни онтроника, ни обычная техника не действуют, – продолжил философ. – Межмировая связь тоже не функционирует. Вот если бы здесь нашлось место с нормальными законами, мы бы могли связаться с Землёй и нам бы открыли вещевод...
– Если бы да кабы... И где его найти, это место?
– Чёрная материя нам должна помочь, – заявил Павел и указал на свой рюкзак, битком набитый черноматными функами. – Я её тайком понабрал в институте, в соседней лаборатории.
– Аппарат связи ты тоже в соседней лаборатории взял? – подозрительно спросил Гусаров.
– Нет. Я его в отделе изучения забредышевых технологий взял. Миогенцы, оказывается, интересуются нашими штуковинами: понимальниками, хамелеонниками, межмировой связью...
– Допустим. А как же нам помогут твои чёрные вращалки с перемещалками?
Павел, вопрошающе поглядывая на оперативника после каждой фразы, относительно кратко рассказал, что в институте ему удалось открыть любопытное явление. До сих пор из миогенцев не пробовал обонточивать изделия из черномата. Философ посчитал, что обонточка чёрной материи должна привести к интересным результатам.
– Когда мы обонточиваем обычные вещи, они превращаются в обонточку – те же вещи, но с изменёнными свойствами. Чем дольше держим в Изобре вещь, тем страннее она становится. Она становится как бы перевещью: вещью на порядок онтологичнее, чем обычная.
– Опять тебя в дебри понесло? – нахмурился Гусаров.
– Да подожди, Василий! – отмахнулся философ и продолжил. – Так вот, изделия из черномата – это своего рода недовещи. Поэтому на них Нелога и не влияет. Если их обонточить, что они станут обычными вещами...
– Ну и что?! – с явным раздражением спросил оперативник. – Ты для этого понабрал всякой дряни черноматной, чтобы поварёшки с топорами делать?
– Когда мы обонточиваем обычные вещи, появляются "отходы", Нелога растёт. По моей теории, при обонточке черномата Нелога должна исчезать. Строго говоря, это нельзя назвать обонточкой, это – нечто другое. До сих пор мы знали только два эффекта Изобры – онтроника и обонточка. "Купание" чёрной материи даёт третий эффект, который управляет законами онтологии. Точнее, он нормализует их. Черноматные изделия превращаются в обычные вещи и при этом как бы поглощают окружающую нелогичность.
Гусаров вздохнул:
– Фантазёр ты! Даже я, тупой, понимаю, что Нелогу не уничтожить твоими вертячками. Тут их вагон нужен!
– Разумеется, всю не уничтожить. Но маленькую площадку нормализовать сможем. Для горловины вещевода хватит места по моим расчётам... Мы нормализуем местечко, настроим межмирсвязь и вызовем Землю. Они нам откроют вещевод прямо на эту площадку.
– А если они не верны, твои расчёты? Разве нельзя площадку другим способом соорудить? У нас ведь есть нормальники, запасные юстаккумуляторы...
Павел снисходительно улыбнулся:
– Нормальников нам самим еле хватает, чтобы с текущей алогией справиться. Они алогию до семи баллов едва выдерживают, а возле Изобры она – все двенадцать.
– И как же мы тогда подойдём к ней?
– На то нелоголазы и нужны, – Павел кивнул на обездвиженного Фила. – Они выискивают тропинки с минимальным количеством алогии и по ним ходят. Где по приборам, а где и по интуиции. Даже возле Изобры есть места с пониженной алогией. К тому же, если идти кучно, мощность нормальников суммируется и выдерживает больше семи баллов.
После долгих убеждений упрямый оперативник сдался. В самом деле, выбраться из Нелоги – это значит немедленно угодить в лапы орбистам. Теория Павла слабовата, но это – маленький шанс на спасение.
Теперь путешественники двигались в несколько другом порядке. Впереди, как и раньше, шёл Фил. Гусаров высвободил ему одну руку, чтобы он смог держать алогометр, зато стреножил его связушкой как лошадь. За ним шла Элина, также стреноженная. С ней оперативник "провёл беседу" как и с Филом. Неизвестно, что он ей нагородил, но она после разговора перестала сопротивляться и покорно отправилась к Нелоге. Идущий позади фельдфебельши Гусаров присматривал за пленниками, в затылок ему дышал философ. Замыкал шествие Игнат.
Любой нелоголаз знает, что по мере приближения к центру Нелоги поход превращается в непрерывное лавирование между нелепами. Нужно алогометром прощупывать относительно нормальные тропинки и по ним двигаться. С каждым километром это становилось всё труднее и труднее. Вокруг путешественников, слабо защищённых нормальниками, бушевало море абсурда. Пение птиц немедленно конденсировалось и тяжёлыми каплями скатывалось с ветвей. Утренняя свежесть воздуха окрасилась в ультразелёный цвет. На деревьях выросли свежие сковородки и газонокосилки. Камни закукливались, а затем из них на свет появлялись послекамни-бабочки. Зайцы дружно размножались черенками и клубнями. Мошкара в воздухе сложилась в надпись "Магазин постоянных распродаж", и эту надпись тут же сожрал утренний туман, отрыгнув перегаром.
Не успели путешественники отойти от Поющей скалы, как налетело скользилово – неприятная нелепа, перестраивающая любые цепочки классов вверх или вниз. Растения эта нелепа умеет превращать в подрастения, а животных – в надживотных. Воздух над скользиловом перешел из газообразного состояния в плазму, а камни на дороге из твёрдых стали сверхтвёрдыми.
Пришлось Филу, ориентируясь на показания алогометра, сворачивать в пути и обходить нелепу. Сначала он хотел провести группу слева, но там расположилась аналожка, большая и свежая. Хитрая нелепа заняла удобную полянку и краем упёрлась прямо в деревья, сплющенные по вине скользилова. Стайка мелких пичужек, пресекая поляну, попала в нелепу, остановилась и перестроилась в странном порядке. Птички, подобно планетам, закружились вокруг ярко засветившегося вожака стайки. Те, которые помельче, начали вращаться вокруг экземпляров покрупнее. При этом все пичуги, включая вожака стаи, выполняющего роль звезды, завертелись вокруг собственной оси. Молодые сосёнки, растущие вокруг поляны, задрожали и приняли размытые очертания. Похоже, они тоже закружились вокруг своей оси, только гораздо быстрее и непонятнее чем птички. Туман, не успевший рассеяться с утра, помутнел, затвердел, и от него резко и вкусно запахло свежей выпечкой. Увязнув в тестоватом тумане, птички стали вертеться заметно медленнее.
– Ребята, это ведь аналожка! – обрадовался Павел. – Такая редкая нелепа!
Философ поднял с земли камешек и запустил его в центр аналожки. Не долетев до цели, камешек заострился, металлически заблестел и вдруг оглушительно взорвался. Все от неожиданности вздрогнули. Гусаров, обернувшись, наградил исследователя лёгким подзатыльником.
– В другой раз сам прыгай! – посоветовал он. – Сперва думать надо, а не швыряться чем ни попадя.
– Это же аналожка, Василий! – повторил философ, в пылу исследовательской страсти не заметив унизительного подзатыльника. – Она делает одни предметы похожими на другие. Видишь птичек? Они стали на планеты похожи. А деревья – на элементарные частицы. Смотри, как вертятся! Это спин у них.
Пока Павел демонстрировал Гусарову бурундуков, похожих на щёлочь, муравьёв с дифракцией и землянику с вертикальным взлётом, Фил, прощупав алогометром всё вокруг, нашёл тропинку. Группа, оглядываясь по сторонам, направилась по ней к своей цели.
Перед Изоброй Фил решил сделать последний привал и начал выискивать стабило с алогией хотя бы в семь баллов. Он заметил, как измучился грузный Павел, хотя Гусаров и освободил его от рюкзака, взвалив последний на пленного нелоголаза.
Неподалёку виднелся уютный овражек, в котором Фил поначалу намеревался сделать привал. В прошлый свой поход тут было стабильно, но на этот раз в овражке расположилась крутильница. Эта нелепа проделывает с попавшими в неё вещами геометрические преобразования всех видов, помимо перемещения и вращения как в обычном пространстве. Крутильницу всегда видно издалека: огромные шишки размером с три человеческих роста торчали из оврага. А бедные лягушки, случайно проделавшие над собой конформное преобразование, вывернулись причудливыми кривулями.
– Аккуратнее идите, – посоветовал Фил, решивший осторожно пробраться мимо нелепы и поискать стабило за оврагом.
– Действительно, – подтвердил Павел, тяжело дыша. – А то проделаете над собой случайно произвольную деформацию, а потом обратное преобразование не получится.
Он некоторое время бормотал что-то насчёт аффинных преобразований, геометрий Клейна, эрлангенской программы и о том, какие интересные в овраге законы механики, в которой разрешены любые геометрические преобразования, но надоевшего философа уже никто не слушал.
За оврагом путешественников ожидал новый сюрприз. Сначала в десятке метров промелькнула переносилка. Не успел Павел рассказать, что эта нелепа спонтанно переносит явления в пространстве и времени и части внутри целого, как за переносилкой пронеслась группа всадников, закованных в латы. Впереди отряда скакал знаменосец с сине-красным флагом. Путешественники присели за шерстяными кустами. За всадниками, прячась за стволами деревьев, проследовали какие-то бородатые люди в стёганках и с автоматами ППШ наперевес. Переносилка надёргала этих воинов из разных эпох и миров.
Фил, выждав время, повёл путешественников дальше, но тут дорогу перегородила кругота. Павел искоса глянул на определ и вполголоса прокомментировал:
– Кругота закручивает цепочно-структурные категории. Целое замыкается на часть, следствие на причину. Можно регулировать количество "звеньев" в цикле...
– Вот и иди молча! – ругнулся Гусаров. – А то замкнёшься на себя и окажешься в собственной заднице!
Круготу нельзя было обойти: справа возникло уравняло, которое, как объяснил Павел, приравнивает категории: целое к части, содержание к форме, время к пространству. Слева пройти мешала отделилка, отделяющая причины от следствий, сущности от явлений и свойства от объектов.
Наверное, часа два путешественники метались в поисках места для привала. По расчётам Фила уже давно должен наступить вечер, но солнце застряло на небе и никак не хотело закатываться. Казалось, что вся местность утыкана нелепами: то типичница обнаружится, то замерье вылезет, а то и хвалило разбросается на полкилометра. Куда ни ткнись, нелепа на нелепе: то на местоклад наткнёшься, то на закипь, то на неприятный ребусник.
Наконец, измученная выкидонами Нелоги группа нашла довольно большое стабило с алогией около семи баллов. С облегчением скинув рюкзаки, путешественники сели в тесный кружок, тем самым устроив себе нормальное местечко в океане нелепостей. Костёр разводить не стали из осторожности: как знать, во что может превратиться открытый огонь в этом нестабильном мире. Оперативник Павлу запретил курить. Пообедали холодными консервами. Гусаров лично покормил пленного Фила, предварительно примотав ему свободную руку к туловищу. Павел, сильно покраснев, потчевал связанную Элину.
– Через три-четыре часа выберемся на Землю, – планировал оптимистичный оперативник. – Аборигенов с собой захватим, дома допросим, как следует. На Земле сообщим, что Миоген готовит масштабное вторжение...
– Кто поверит? – усомнился философ.
– Поверят! – заверил его Гусаров. – Я к начальству пойду, по знакомым силовикам пробегусь.
– А воевать кто пойдёт? – уныло промолвил Павел. – Наши жирные обыватели, трусливые и ленивые? Которые дня не могут прожить без чипсов и орешков?
– Наёмников привлечём из воинственных миров.
– Из наёмников плохие вояки, – упорствовал философ. – Увидят состар или плоскач, разбегутся. Я уж про онтронику молчу.
Павел, поёрзав, убито добавил:
– Игнат не рассчитал, что маятник так быстро качнётся...
– Какой ещё маятник? – вскинулся Гусаров.
– Теория маятника, – пояснил философ, глядя на прислушивающегося Игната. – Любое общество всегда стремится к противоположному строю. При демократии люди жаждут диктатуры и порядка, при диктатуре – наоборот, свободы и демократии. Мы быстро построили в Миогене потребительское общество, а оно качнулось в сторону фашизма, то есть орбизма – ответная реакция, всё нормально.
– Ну и почему так резво всё произошло, умник?
– Тут вообще всё быстро происходит. Раньше организации сами конфигурировались. А общество – очень большая организация, которая в момент переконфигурировалась в потребительское общество. И так же быстро – в фашистское. Вообще, потребительство и фашизм – две стороны одной медали, капитализма...
– Может, оставим тут Игната? – предложил Гусаров, прервав рассуждения философа. Дилапер тут же вздрогнул. – Пусть он подилапит немного и переконфигурирует орбизм во что-нибудь более мирное.
– Теперь вряд ли получится, – нахмурился философ. – Миогенцы отказались от самоконфигурации. Сейчас тут всё стабильно: вождь, партия орбистов, институты, армия...
Павел, глядя в землю, уныло профилософствовал:
– Это только в тупых боевиках герои спасают мир. Наш мир уже не спасти, Василий. Мы сами себя погубили жаждой потребления и развлечениями...
– Заныл, моралист! – возмутился оперативник. – Как всякую дрянь придумывать типа обонточки, так ты первый. "Мне нужен домик", "в нём хорошо думать"... Наворотили дел с Игнатом, век не расхлебаешь! Как говорят в народе, ели мёд да редькой отрыгнулось!
– Я хотел как лучше, но не получилось, – попытался оправдаться Павел и не без ехидства добавил: – Как говорят у философов, не та возможность стала действительностью.
Философ замолчал, представляя себе события недалёкого будущего. Миогенцы открывают многочисленные вещеводы, через которые их войска устремляются на Землю. Храбрые миогенские бойцы, характеры которых скопированы с Гусарова, наводят ужас на разучившихся воевать землян. Немногочисленную армию наёмников разгромят в первые же часы. Следом за миогенскими войсками в наш мир заявится Бурая гвардия. Возле крупных земных городов вырастают отстойники, в которые, как скот, сгоняют деморализованных землян. И все проклинают его, Павла, который помог миогенцам в разработках оружия. А орбисты будут очень злы на философа, что он сбежал во время эксперимента. Пощады от них не жди, и в уютном домике на берегу озера не спрячешься.
Наверное, безопаснее остаться здесь, в Миогене и продолжать работать на орбистов. Лар похлопочет перед комиссией по расовой чистоте, и Павла признают полноценным миогенцем. Но для этого нужно предать своих земляков: быстро развязать Фила или Элину, которые со своей слоновьей силищей быстро скрутят Гусарова. Но философ побаивался оперативника с его дьявольской изворотливостью. Если Василий выпутается, то Павлу каюк. И развязать пленных будет затруднительно, ведь дальше до Изобры придётся идти тесной кучкой – алогия вырастет ещё на полдесятка баллов. Гусаров втиснется между философом и аборигенами – попробуй доберись до связушки Фила или Элины, тем более когда вокруг бушует море абсурда. Онтология мира связана с логикой, подобно физическим законам, связанным с геометрией континуума. Изменение онтологии влечёт за собой изменение логики. А если онтология выписывает абсурдные кренделя, то и ничего логического в окружающем мире не остаётся. И, главное, непонятно, почему так происходит.
Но это и не удивительно. Аборигены пользуются дарами Изобры, не зная её природы и внутреннего устройства. Всё, как у людей. Все знают, что одноимённые заряды отталкиваются, но никто не догадывается, почему. Дилаперы пользуются смежными мирами, но не знают их природы; то ли это параллельные миры, то ли наслоение трёхмерных миров в четырёхмерном пространстве, то ли ещё что. Но философ верит в людей. Ведь когда-то люди не знали причин возникновения молнии, ветра и дождя. Теперь знают. Значит, и Изобра познаваема. А, познав её, можно выведать ещё столько интересного, по сравнению с которым онтроника покажется детским лепетом. Изобра... По Либре она занесена в этот мир господом Лепестом. Снова, как тогда в лаборатории, философу показалось, что он близок к какой-то очень важной разгадке.
Неожиданная мысль, озарившая Павла, заставила того вскочить.
7
Гусаров немедленно осёк Павла:
– Ты чего скачешь? В нелепу захотел угодить?
– Это не Врата!! – закричал Павел. – Это горловина вещевода!!
Оперативник быстро огляделся:
– Какая горловина?
– В Либре сказано, что Лепест пришёл из Врат и принёс в этот мир Изобру. Так вот, я почти уверен, что он пришёл через вещевод!
– Нам-то что с того? – недовольно спросил Гусаров. – Нам собираться пора, до Изобры чуть-чуть осталось.
Но философ его не слушал, разгорячённый своими мыслями, которые он высказывал вслух:
– Лепест не бог, не создатель. Он – такой же забредыш, как и мы! Он прибыл сюда из невероятно развитого мира. Может, цивилизация в том мире поднялась выше разума, как разум у нас на Земле поднялся над жизнью, а жизнь – над неживой природой. И Изобру он подарил аборигенам, как какую-то мелочишку, как зажигалку или огрызок карандаша. Или просто выронил.
Игнат приподнялся и заинтересованно промычал. А Павел не унимался:
– Можете себе представить мир, в котором существуют миллионы, миллиарды устройств, подобных Изобре?! Каждое из которых способно производить нечто вроде онтроники? Только такое, что мы себе и вообразить не можем! А, быть может, Изобра – это станок, звено какой-то грандиозной технологической цепочки из мира Лепеста, которое мы используем не по назначению. Всё равно, что токарный станок разбираем на винтики-онтронику и используем их, не зная о возможностях самого станка. На самом же деле Изобра с миллиардами других изобр составляет гигантский производственный комплекс, создающий такие вещи, которые...
Не подобрав нужное слово, Павел только махнул рукой. Оперативник уже набрал воздуху, наверное, чтобы окрикнуть болтливого философа, но его удержал за рукав Игнат.
– Это ж грандиозное открытие, Вася! – с жаром произнёс толстяк, дрожа от возбуждения. – Если одна только Изобра способна на чудеса, то производственный комплекс мог бы такое!.. Ведь, по сути, онтроника управляет онтологией мира, то есть существующей материей. Но я же говорил, что отрицание, по здешней философии, всегда множественно. Материя, бытие – это то, что есть, существующая объективная реальность. Всё остальное мы по глупости считаем единым небытием, забывая о множественности.
Странно, но Гусаров по обыкновению не пресёк болтуна. А тот не унимался, забыв обо всём на свете. Он предположил, что небытие – не единое целое, а совокупность инобытий. Странные загадочные несуществующие инобытия вспухают в небытии и исчезают в нём, примерно как в физическом вакууме возникают и гибнут иные вселенные с другими физическими законами.
– Да и вообще любая вещь рождается и умирает в окружающем мире, который для неё является субстанцией, – разглагольствовал философ, словно находился не в двух шагах от абсурда, а на кафедре онтологии и гносеологии в университете. – И наше Бытие, и другие инобытия – все они тоже как бы рождаются и умирают в объемлющей субстанции – небытии. Для нас инобытия не существуют, так как их псевдоонтологии сильно отличаются от нашей онтологии. А, быть может, есть и иные бытийные формы: полубытие, надбытие, подбытие, антибытие, квазибытие...
Игнат с интересом покосился на оперативника, который, казалось, впал в транс от высокомудрой болтовни Павла. Философ же, обрадованный, что его не прерывают, рассказывал, что небытие, скорее всего, тоже относительно и "вложено" в ещё более общую субстанцию. И вообще, по выводам Павла, для любой субстанции есть границы, за пределами которых она становится акциденцией ещё более субстанциональной субстанции. Онтология – раздел философии, который изучает бытие, а для изучения инобытий нужен обобщающий надонтологический раздел – всеведение, панология. Изобра даёт людям онтронику, управляющую онтологией, а придуманная Павлом производственная цепочка, вероятно, порождает какую-нибудь пантронику, способную управлять инобытийными категориями и свойствами.
Когда до Изобры осталось около километра или семи, абсурд начал превращаться в сумбур. Нелепы начали смешиваться, складываться, вычитаться и обрушиваться на окружающий мир двойной и тройной мощью алогий. Их уже невозможно распознавать и классифицировать. Стреноженный Фил вцепился в направу, стараясь не потерять направление в царстве почти сумбурного абсурда.
Идти дальше пришлось плотной кучкой, тесно обнявшись – так повышалась суммарная мощность нормальников. Возле Изобры алогия достигнет максимума – двенадцати баллов, полный сумбур. По некоторым гипотезам, внутри Изобры алогия зашкаливает за максимум и, возможно, равна двадцати, тридцати, миллиону баллов, перейдя в новое качество – заабсурдное.
– Абсурд в обычной логике может быть совершенно неабсурдным в расширенной, – сказал Павел, морщась от бушующего вокруг сумбура. – Квадратный корень из отрицательного числа абсурден в поле действительных чисел, а в поле комплексных – нормальное явление.
– Нормальное явление, – подтвердили часы, идущие за путешественниками.
– Нормальное явление, нормальное! – захихикали ржавые рельсы, уходящие в небо.
– Абсурден в поле комплексных чисел, – сказал Бел, вышедший из-за сосны.
– Всё в мире комплексно, – сказал мудрец и выпил бокал машинного масла. – Сначала придумывают нечто, потом расширяют его до натурального ряда, затем придумывают нулевое значение, потом отрицательное, дробное и – венец творения – комплексное поле этого нечто.
– Мир с одной стороны старается уменьшить число сущностей бритвой Оккама, – проворковало воронье гнездо, – а с другой – увеличить их помазком Попандопуло-Кречинского. Это и есть диалектика.
В воздухе резко запахло испаром. Фил, борясь с путавшимся сознанием, велел застегнуть противоиспарники. Машина тоже велела. И пролетавшая мимо миска с макаронами повторила слова Фила. И микроволновка повторила, и овощехранилище.
Путешественники или табличные представления шли, цепляясь друг за друга, уже несколько столетий или секунд. А рядом шли их души и тоже цеплялись друг за друга и за ненависть. Доброта таяла, как мороженое. Моряки и кинозвёзды ели её ложками, сделанными из гнутой печени ягнёнка. Нежность играла на баяне, сделанном из толстой нежности, тавтологический блюз.
– Не смотрите по сторонам, – шептал Фил и свободной рукой закрывал глаза идущему рядом философу. – Не смотрите, свихнётесь. Вперёд идти, только вперёд!..
– Зачем идти вперёд? – сказала добрая бабушка Павла. – Все всегда идут вперёд, и никто не догадается идти назад или вбок.
– Бабушка! – закричал философ, сбрасывая с глаз руку Фила.
– Внучек мой, – тепло ответила старушка. – Вырос-то как, возмужал! Дед тебя и не узнает. Он тут, рядышком, пошёл накосить травы кроликам.
Нелоголаз, выронив направу, изо всех сил вцепился в Павла одной рукой. Тот вырывался и слёзно кричал:
– Отпусти меня, идиот! Они не умерли, ты же видишь, они не умерли. Они тут живут, в Нелоге!
– Тихо, дурак, тихо... – шептал Фил, крепко держа философа. – Молчи и иди! Не смотри на бабушку, не смотри!
– Можно и посмотреть, – возразило облако и рассмеялось. – Вы, люди, всегда на что-то смотрите.
– Действительно, пусть посмотрит, – разрешил Гусаров.
– Пусть, – сжалился Фил.
– Я ничего не говорил,– закричал оперативник. – Это не я сказал.
– Я тоже молчу, – ответил Фил.
– И я молчу, – ответил Фил. – Всё время молчал, даже не полсловечка за цельный день.
– Идём вперёд и не обращаем внимания, – посоветовал Фил.
Теперь уже не нелепы складывались, вычитались и делились, а операции над ними сочетались, умножались и видоизменялись под действием сотен других операций. И операций над операциями. Путешественники шли меж бильярдных столов, на которых толстые почки играли в "подойди и ударь". Над столами висели лампы на шнурах, и горела яркая тьма. Толстый перец вышел из избы, чихнул три раза, перевернулся через левое колено и стал немощью, завёрнутой в железный лист псевдоматрицы. Пятое взаимодействие подружилось с седьмым кварком, и они вместе пошли бить отрицательный объём. А тот позвал на помощь отрицательную массу, но плотность снова стала положительной.
– Когда это всё кончится?! – закричала уставшая молчать Элина.
– Никогда, – сказала левая рука Игната и показала кукиш правой руке.
– Смени юстаккумулятор в нормальнике, идиот! – крикнул дилаперу Павел. – Ты нормальность теряешь!
