Текст книги "Поединок (СИ)"

Автор книги: Сфинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Рон...– Гарри повернулся к нему, немного растерянно.

– Она может в любой момент вернуться,– Рон отошел от камина, озираясь.

– Думаю, она пошла...

– ... к Розе,– хором закончили они, и Рон испытал настоящий прилив паники. Там же Сара!

– Рон, я думаю, она...

– Без вариантов,– резко оборвал он друга.– Я не могу.

– Она бы хотела...

– Нет!– Рон почти закричал, раздираемый болью от того, что он просто не мог позволить ей приблизиться. Он очень хотел ее увидеть, но это невозможно. Он не вынесет еще одного расставания и остаться не сможет. Это убьет его. И ее...

– Если Роза ей...

– Роза обещала,– глухо откликнулся Рон.– Я должен забрать Сару, и мы уйдем.

– И как ты это сделаешь, если Гермиона там?– Гарри, кажется, все еще не оставлял мысли об их встрече. Веселый это будет разговорчик!

– Ты туда пойдешь и отвлечешь ее, не знаю, как,– Рон прикрыл глаза, чтобы не видеть, как его боль отражается на лице Гарри. О да, друг прекрасно понимал все, что сейчас происходило, но от этого легче все равно не станет.– Я трансгрессирую и тихо войду, заберу Сару и мы исчезнем...

– Рон...

– Гарри, нет!– почти рыкнул он.– Делай, как я говорю. Просто позволь нам уйти, просто позволь... не причинять ей боли...

Несколько мгновений Поттер пристально смотрел на него, явно сомневаясь. Да, ему придется лгать единственной женщине, от которой он никогда не держал секретов. Но если он любит ее, – а в этом Рон не сомневался – он поймет, что для Гермионы лучше неведение.

– Хорошо,– наконец, сдался Гарри, возвращаясь к камину.– Я постараюсь...

– Сделай это,– с нажимом проговрил Рон, подходя к дверям, чтобы выйти на улицу.– И... спасибо.

– Мы же скоро увидимся..?

– Я обещал,– и Рон вышел во мрак наступившей ночи. Холод принес облегчение натянутым нервам. Конечно, он ожидал чего-то подобного, – такой нечаянной надежды на встречу – но никогда не знал, как будет рваться на части сердце, как гулко будет биться кровь в висках.

Он досчитал до пяти и трансгрессировал во двор Розы, тут же ослепленный окнами дома. Он замер, слушая тишину и голоса внутри. Приближающееся полнолуние было сейчас на руку: он мог, сосредоточившись, слышать все, что говорили в гостиной.

– Господи, Гарри, на тебе лица нет! Когда ты спал в последний раз? Ты ел?

– Гермиона...

Ее голос был все тем же и все так же болезненно заставлял сжиматься сердце. Он мог себе представить беспокойство, что сейчас царило на ее лице, ее теплые карие глаза, с тревогой глядевшие на Гарри.

– Роза мне все рассказала... Почему ты не написал мне сразу? Как Лили?

Все? Она рассказала ей все?! Нет, этого не может быть, потому что иначе первым бы ее вопросом, он был уверен, был бы вопрос о нем. И голос бы ее звучал по-другому...

– Я голоден. Роза, ты можешь мне что-нибудь приготовить?– Гарри явно пытался вести себя естественно.– Идем, Гермиона, на кухню, я там тебе все расскажу...

Шаги принесли облегчение. Спасибо, Гарри, подумал Рон и тихо приблизился к двери.

Ее запах буквально наполнял гостиную, где горело слишком много свечей – до рези в глазах. Но он не позволил себе остановиться – бесшумно скользнул в приоткрытую дверь кабинета Тео.

Целитель бы там – он безмолвно поил Сару каким-то зельем. При первом же взгляде на девушку он стал мыслить более четко и трезво, дышалось легче.

– Рон...– прошелестели ее губы, рука дернулась, чтобы поймать его руку. Она была все такая же бледная, но, по крайней мере, пришла в себя и была в состоянии держать чашку.– Ты...? Твоя...

– Все хорошо,– он попытался говорить тихо.– Мы уходим, сейчас же.

Тео кивнул, даже не пытаясь их остановить, и протянул ему наполненную зельем бутыль.

– Каждые три часа по полстакана, утром я приду к вам,– целитель бросил взгляд на дверь кабинета, словно понимал все, что сейчас происходило в этом доме.– После трансгрессии – два стакана.

Рон кивнул, наклонился и подхватил завернутую в одеяло Сару. Она обвила руками его шею и судорожно вздохнула, словно собиралась заплакать.

– Сюда,– Тео указал на еле заметную дверь, что вела из приемной. Ну конечно, у них ведь должен быть черный ход!

– Спасибо,– Рон хотел бы пожать руку Тео, но прижатая к нему Сара не позволяла этого сделать. Тот лишь кивнул.

– Мы с Розой собираемся пожениться,– целитель будто бы просил разрешения, и Рон оценил этот жест.

– Я рад. Приглашения не высылайте,– с горькой усмешкой проговорил Рон и вышел во мрак ночи, нарушаемый лишь светом из окна. Это было окно кухни, и на какие-то мгновения он успел увидеть ее.

Она стояла в профиль, склонившись, чтобы поцеловать Гарри в черную макушку, пока тот что-то старательно переживывал. Ее руки нежно обнимали его за плечи, волна непокорных волос падала на лицо, скрывая черты, которые так хотелось увидеть.

Сара застыла в его руках, кажется, она даже не дышала. В какой-то миг Гермиона повернула голову, и Рон тут же трансгрессировал, унося в памяти ее лицо.

Меньше, чем через пятнадцать минут – которые он почти не заметил, делая все автоматически – они были у дверей гостиницы. Едва они успели материализоваться у задней двери, как Сара заплакала – навзрыд, судорожно, уткнувшись лицом в его шею.

– Что такое?– растерялся он, крепче сжимая ее почти невесомое тело. Усталось после трансгрессий накатывала, но он не мог позволить себе слабости.

– Сп... Спасибо,– шептала она, обнимая его и вздрагивая всем телом.– Спасибо...

– Сара, что ты?– его голос стал прежним, спокойным, ласковым, словно он разговаривал с ребенком.– У тебя что-то болит? Тебе больно?

Она помотала головой, не поднимая заплаканных глаз, продолжая всхлипывать.

– Я так боялась... Так боялась, что ты... что она...– снова рыдания в его плечо. И только тут он понял, что испытала Сара в минуты, когда рядом с ней была Гермиона.

– Я никогда не оставлю тебя,– прошептал он ей, прижимаясь щекой к русым волосам.– Ты моя жизнь...

Она опять заплакала, но на этот раз посмотрела на него. Слезы струились по худому, изможденному болезнью лицу. Она прильнула теплыми губами к его губам. Он прикрыл глаза, позволяя ей его целовать.

– Спасибо,– она отстранилась, благодарно глядя на него.

– Я всегда буду с тобой,– пообещал он, делая шаг к освещенным дверям.

Моя любовь остается с моей женой. Но ты, Сара, ты спасла мою растерзанную, истекающую кровью душу, и самое малое, что я могу сделать для тебя, это отдать ее тебе.

Мое сердце отдано Гермионе. Но моя душа принадлежит тебе, Сара.

Навсегда.

Альбус Поттер.

Он брел по коридорам Хогвартса, не сильно соображая, куда. На самом деле, он спал стоя и с открытыми глазами. Бессонные ночи в коридорах школы давались ему с трудом. Наверное, нужно будет потренироваться, чтобы с легкостью переносить подобные бдения.

Жаль, что он так и не дождался ни Лили, ни Скорпиуса – наверное, им было мало некольких часов для того, чтобы вспомнить все. Альбус очень наделся, что сестра скоро будет в порядке.

– Эй, Поттер!

Он вздрогнул и поднял взгляд – его окликнул мальчик с Рейвенкло, вместе с которым они ходили на Травологию.

– Ты знаешь, что кто-то обидел Альберту? Она ушла с завтрака в слезах...

Альбус нахмурился. Первое, о чем он подумал, так это то, что, оказывается, сейчас время завтрака и нужно идти в Большой Зал. Потом голова его начала работать, и он нахмурился еще больше.

– И кто?– немного сурово спросил гриффиндорец.

– А ты, что, собираешься драться?– почти весело поинтересовался мальчик с Рейвенкло, скептически оглядывая худую фигуру Альбуса.

– Я не собираюсь драться,– угрюмо ответил Ал. Еще чего... Он же не какой-нибудь тролль, чтобы глупо махать кулаками!– Так кто ее обидел?

– Новый слизеринец.

– Они размножаются?– не понял Альбус, направляясь в Большой Зал.

– Нечего из школы сбегать, тогда не будешь пропускать все самое интересное,– как-то загадочно ответил рейвенкловец, махнул рукой и пошел в сторону своей Башни.

Любопытство и волнение за Берти окончательно разбудили Альбуса. Он буквально скатился по лестнице и вошел в Зал, где еще было очень много учеников. Несколько преподавателей только что сели за свой стол.

При входе Ал наткнулся на замершего в бешенстве Бруна. То, что друг был в бешенстве, Альбус не сомневался – стоило лишь взглянуть на напряженное лицо Алекса. Тот не отрывал взгляда от стола Слизерина, и Алу не составило труда понять, что они здесь с одинаковой мотивацией. Только вот Брун явно собирался помахать кулаками.

Альбус остановился рядом и проследил за взглядом Алекса.

– Кто он?– тихо спросил мальчик, толкнув Бруна плечом и указывая на совершенно незнакомого слизеринца, что сидел отдельно от всех и без особого интереса ел. Прямые черные локоны падали ему на глаза и немного бледные щеки. Выразительный, еще незаживший шрам, не скрываемый даже челкой, проходил над правой бровью. Незнакомец был одет в форму Слизерина, но остальные члены этого факультета словно сторонились его, стараясь не садиться близко. Но мальчишку, кажется, это мало волновало.

– Исключили из Дурмстранга,– буквально выплюнул Брун, продолжая испепелять слизеринца глазами.– Какого... его сюда-то приняли?!

– Говорят, за него попросил сам портрет Дамблдора,– рядом с мальчиками остановилась Марин.

– Кто говорит?– буркнул Алекс.

Марин пожала плечами и улыбнулась брату:

– Хватит сходить с ума, он не тронул Берти даже пальцем.

– Тогда почему она плакала?– Ал повернулся к подруге.

– Потому что этот мальчик сказал, что от нее пахнет собаками... или волками,– немного обескураженно пояснила Марин.– Не представляю, чего она так обиделась... Просто невоспитанный мальчишка...

И Марин пошла к своему столу, изредка бросая заинтересованные взгляды на новичка. Альбус тяжело вздохнул: видимо, Берти испугалась, что этот слизеринец знает ее тайну – о том, что ее мама и дядя Рон – оборотни.

– Как он мог почувствовать запах?– Альбус продолжал смотреть на странного слизеринца, который без аппетита ковырялся в тарелке.

– Говорят, что он сын вампира,– пожал плечами Брун,– вот и перенял кое-что от папочки.

– Вампира?– любопытство начало брать верх над беспокойством за подругу.– Разве такое бывает?

– В этом дурдоме бывает все!– фыркнул Брун, развернулся и пошел вон из Зала, словно напоминая Альбусу, что они все еще в ссоре. Ну и ладно!

Поттер еще раз посмотрел на нового слизеринца и отправился за свой стол, чувствуя голодные судороги желудка. Он опустился на скамейку, и почти сразу же рядом села Аманда. Он слабо ей улыбнулся.

– Как ты?– она заботливо потрепала Ала по плечу.– Совсем не спал?

Он помотал головой, наливая себе сока и беря кусок пирога с патокой. Сладкое обычно помогало ему поддержать силы...

– Новости от Лили есть?

Ал снова покачал головой, ленясь говорить. Он тяжело вздохнул и поднял глаза, чтобы тут же посмотреть на странного мальчишку.

– Правда, что за него попросил Дамблдор?– старательно прожевав, спросил Ал у Аманды.

– За нового слизеринца?– Она робко взглянула на объект их разговора и тут же опустила глаза.– Портреты на шестом этаже шептались б этом... Они не одобряли Дамблдора.

– Почему?

–Ну... Во-первых, мальчика исключили из Дурмстранга.

– За что?

– Не знаю, но думаю, за дуэль,– Аманда провела пальчиком у себя над бровью, намекая на шрам слизеринца.– Во-вторых, он странный...

– В каком смысле?– Альбус подавил в себе желание тут же влезть в голову новенького, чтобы все вопросы тут же отпали. Но он чувствовал себя таким усталым и невыспавшимся, что даже эта простая операция казалась ему сейчас слишком большим усилием.

– Ты видишь – никто не садится с ним рядом... Он ни с кем не познакомился и держится особняком...

– И что в это такого? Он же в новой школе,– Ал взял себе еще пирога, понимая, как с любопытством просыпается аппетит.

– Его все боятся.

– Потому что он сын вампира?– догадался мальчик.

– Потому что он странный,– пожала плечами девочка.– Говорят, что он сирота... Что его отец убил его мать, выпив у нее кровь...

– Ого... А потом он покончил с собой, выпив свою собственную?

– Очень смешно,– фыркнула Аманда.– Нет, я слышала, что его поймали мракоборцы... ну, он сопротивлялся... и они его...

– Бедный...– Ал думал не о вампире, который убил свою жену, а о мальчишке, что сидел за почти опустевшим столом. Получется, этот слизеринец совершенно одинок...

– И у него страшные глаза,– почти шепотом проговорила Аманда, вздрогнув.

– С чего ты так решила?

– Увидишь... И он странный,– заключила девочка и поднялась.– Поспеши, скоро колокол.

– Ами, как его зовут?– успел спросить Ал до того, как кузина ушла. Она пожала плечами и вскоре уже покинула Зал.

Ну, что ж... Раз сам дедушка Альбус просил за этого мальчишку... Дядя Рон, радуйся: я добрался до Слизерина.

Гриффиндорец огляделся – в Большом Зале почти никого не осталось, все торопились на занятия. Новый слизеринец тоже поднялся – движения его были какими-то осторожными, неспешными, словно он старался ничего не задеть.

Альбус улыбнулся уголком губ и последовал его примеру: тоже поднялся. Они пересеклись уже в дверях, и Ал понял, почему Аманда говорила о глазах мальчишки шепотом.

Такого яркого синего цвета Альбус в своей жизни никогда не видел, такого же яркого, как его изумрудный. Только эти синие глаза были обведены тонким кругом красного, очень тонким, что издалека вряд ли можно было бы заметить.

– Ты идешь на Защиту?– Ал дружелюбно обратился к слизеринцу.

Тот едва заметно втянул носом воздух, и кривая усмешка исказила вполне приятные черты, надевая на них маску юного сатира, что были нарисованы в учебнике по Истории магии. Он промолчал и продолжил свой путь.

Тогда Ал все-таки не сдержался и поступил так, как нужно было сделать давно: сделал попытку проникнуть в сознание слизеринца. Попытался – и встретил жесткий отпор. Вот это новость! Как интересно!

– Наглость – второе счастье?– голос у новенького был гладкий, скользкий, не очень приятный на слух.

– Тебя научили, или ты всегда умел ставить блок?– со все восходящим интересом спросил Ал, не отставая от скользящего, быстрого шага сына вампира.

Слизеринец не ответил, лишь скривил губы. Да, общительным его не назовешь... Но какой интересный...

Сирота-полукровка. Что-то знакомое зашевелилось в памяти, но Альбусу было некогда разбираться в этом кавардаке.

– Я люблю сладкое, а ты предпочитаешь кровь?

Слизеринец буквально застыл, вперив в Ала синие глаза. Рука мальчишки потянулась к карману, где, видимо, была его палочка.

– Я не хотел тебя обидеть,– спокойно исправился Альбус,– просто все говорят, что ты сын вампира...

– Сын...– сквозь зубы проговорил слизеринец и продолжил свой путь.

– Как тебя зовут?– они поднимались по лестнице, не обращая внимания на колокол.

– Отстань, а?

– Я Альбус Поттер.

Слизеринец закатил глаза и не ответил.

– Да, я знаю, мало кто любит Поттеров, нас слишком много, чтобы нас любить, но вот мой брат Джеймс дружит со Скорпиусом Малфоем, он был слизеринцем...

– Малфой? С Поттером?– новенький опять остановился. Синие глаза уже не пугали, к этому можно было привыкнуть.

– Да, я знаю, это странно,– улыбнулся Ал.– Но они...

– Тебе больше некого мучить?– неприятно ухмыльнулся слизеринец.– Захотелось острых ощущений?

– Нет,– Ал тяжело вздохнул,– просто я решил, что тебе здесь одиноко...

Мльчишка насупился и опять продолжил путь, причем не в сторону класса, где у них уже начались совместные занятия.

– Мне не бывает одиноко.

– Ну, тебе виднее,– Альбус быстро отбросил от себя мысль об очередном наказании.

– Отвяжись, а?

– Ты живешь в приюте?

Слизеринец резко развернулся, устрашающе сощурив синие глаза. Красная кромка стала явно заметнее.

– Хочешь поехать на каникулах ко мне? Правда, у нас дома всегда очень много народа, у меня очень большая семья, зато у нас не бывает скучно... У нас есть домовой эльф, а у дедушки Артура живет упырь...

Красная кромка в синих глазах сужалась, плотно сжатые губы обрели очертания. Слизеринец поднял руку и убрал с лица длинную челку.

– Зачем тебе это?– голос был все таким же неприятным.

– Может, я люблю детей вампиров,– хмыкнул Ал.

– И много ты их знаешь?

– Одного, если считать тебя,– пожал плечами гриффиндорец, засовывая руки в карманы брюк.

– От тебя пахнет оборотнем.

– Я и с ними дружу,– улыбнулся Альбус.– Ты что-то имеешь против волков?

– Нет, абсолютно.

– Тогда зачем ты обидел Берти?

– Это кто еще?

– Девочка, от которой тоже пахнет волками.

Слизеринец скорчил гримасу, показывая, что совершенно такого не помнит. Что ж, стоит его научить хорошим манерам. Но это позже...

– У тебя обостренный нюх?

– И слух,– добавил слизеринец, прислоняясь к стене.– Сюда идет смотритель с кошкой-скелетом.

Мальчишка явно ожидал, что Ал подпрыгнет и убежит, но гриффиндорец лишь пожал плечами: бояться Филча – в Запретный лес не ходить. Альбус прислонился к противоложной стене и улыбнулся.

– Так как тебя зовут?

– Роберт Конде.

– Ты англичанин?

– Я сын вампира,– хмыкнул слизеринец, словно это все объясняло.

– А где твой дом?

– У меня нет дома.

– А приют?

Роберт вздрогнул, красная кромка опять стала хорошо заметна.

– Ладно, прости, считай, что я не спрашивал.

Слизеринец промолчал, бровь, над которой проходил шрам, подрагивала.

– Принимай гостей,– шепнул Конде, и через несколько мгновений в коридоре появился Филч. Его старое морщинистое лицо озарилось радостью от встречи, и Альбус ответил ему веселой улыбкой: соместные наказания обычно приносили только пользу.

Нужно написать дяде Рону. И рассказать дедушке Альбусу.

Я тебя понял, дедушка. Ты ведь всегда говорил: Поттеры призваны вставать на пути большого и малого зла. И лучше всего сделать это в самом начале, тогда зло еще может передумать...

Ал снова улыбнулся тому пути, что только сам для себя выбрал.

Поединок.

В темной комнате ощущулось – почти осязалось – чувство ужаса. Ни одного луча не пробивалось сквозь зашторенные окна, никто не смел шире открыть дверь – лишь настолько, чтобы скользнуть внутрь, а затем вернуть этой комнате ее мрачный покой.

Ксения долго стояла у стены, пытаясь привыкнуть к темноте и слушая шумное дыхание находившейся здесь Присциллы. За дверью еще раздавались тихие, взволнованные голоса родителей Забини, ее брата и Тобиаса Паркинсона, который не отходил от этой комнаты уже двое суток, как заметила мать больной. Только вот Присцилла отказывалась его видеть, каждый раз впадая почти в ярость при упоминании об этой стойкой преданности школьного друга.

Из угла комнаты сверкнули два больших, нечеловеческих уже глаза. Странно, ведь здесь совсем не было света, чтобы большие желтые зрачки его отражали. Кажется, они блестели сами по себе.

– Зачем ты пришла?– голос Присциллы был низким, хриплым, с едва различимым в нем страданием.– Ты ничем не поможешь.

– Я могу хотя бы попытаться облегчить твое состояние,– спокойно произнесла Ксения, делая два шага вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте и различали сидевшую в углу Присциллу, в белом платье, на котором отчетливо выделялись темные пятна застывшего физического страдания.

Порок неконтролируемой анимагии. Именно этот приговор Ксения прочла в истории болезни, что ей удалось пробежать глазами до того, как отправиться в этот дом. Действительно приговор, который не подлежит обжалованию. Это как рак или самые страшные заболевания у магглов, о которых Ксения читала, учась в Академии... Когда целитель смотрит на то, как болезнь все быстрее и быстрее, по каплям, пьет жизнь из пациента... Это самое страшное – бессилие перед наступающим концом... И в такой момент, насколько знала Ксения, единственное, что она могла сделать, – это быть рядом и дать надежду, если не на исцеление, то на прощение и... спасение...

– Я просила просто оставить меня в покое,– Присцилла не двигалась, видимо, уже наступила та стадия, когда анимагическая форма только прогрессировала, не давая человеческому телу правильно функционировать...

– Я могу снять боль.

– Зачем?– в голосе послышалась горькая усмешка.– Разве что ты можешь ускорить все?

– Нет,– почти в ужасе прошептала Ксения, присаживаясь в двух шагах от несчастной.

– Не можешь, или не хочешь?

– Не имею права, я не палач,– твердо произнесла Ксения.

– А кто лучше: палач или мастер пыток, не желающий их закончить?

– Я могу снять боль,– повторила целительница.

– На этом пытки разве закончатся?– выдохнула Присцилла, медленно поднимая руку, что уже утратила четкие очертания.– И без боли я буду видеть все, что происходит...

– Твои родители так ничего и не знают, да?– Ксения заметила это, когда только приехала. На лице миссис Забини были тревога, беспокойство, но не сметение и ужас, что Ксения привыкла видеть на лицах родных тех, кто был уже на пороге смерти, мучительной и пугающей.

– Они скоро все увидят, разве нет?– Присцилла прикрыла глаза, поскольку Ксения уже не видела в темноте два огромных нечеловеческих зрачка. Сова... Видно, оставалось совсем немного времени, пока сердце Присциллы не остановится, превращаясь в сердце ночной птицы. И оно уже не начнет биться, потому что анимагия не завершится...

После полуминутной тишины Присцилла снова посмотрела на Ксению и заговорила:

– Я умру вот такой, да?

Ксения понимала, о чем спрашивает девушка: о том, что станет с ее телом после смерти. Перед целительницей вставала дилемма, но, возможно, в этом и есть выход: выход, чтобы обмануть смерть, чтобы не отдать ей ту, что так устала жить? Обман – чудовищный, сравнимый с концом, но дающий шанс – на жизнь, все равно на какую...

Ксения и не думала, что предется предлагать подобное. Зная Присциллу, она была уверена, что больная откажется. Да и мало кто из тех, кто проходил через подобное, – через самое жестокое наказание после игры с анимагией – был согласен на это псевдо-спасение...

– Да, твое тело не станет прежним,– шепотом ответила целительница, в полумраке определяя странные очертания Присциллы. Да, ее плечи и грудь сжимались, округляясь, ноги принимали неприятно-скрюченную форму, голова вжималась в шею, руки... Руки уже не были руками, готовые в любой момент закончить превращение в крылья. Еще были пальцы, еще были локти, но все покрывалось перьями, смешанными с кровью, что безостановочно опустошала человеческое тело.

Медленная анимагия – это и есть смерть. Не миг, когда даже крупица крови не успевает покинуть превращающееся тело... Вечность, отнимающая даже шансы на жизнь...

– Когда я умру?– голос Присциллы звучал смиренно, тихо, словно она уже видела ее – свою вечность.

– Твое тело пока меняется внешне, внутренне все только началось,– с тоской ответила целительница, медленно нащупывая пульс на руке больной и пытаясь понять изменения на совсем другом уровне, уровне только человеческом. Да, вот здесь духовность уже менялась, нечеловеческое становилось сильнее. У анимагов, правильных анимагов, подобное появлялось и исчезало в долю секунды – в момент трансформации, а потом душа снова становилась собой, словно отторгая животное. У Присциллы такого не произойдет...– Как только пойдет изменение внутри, все будет быстро...

– И больно.

– И больно,– кивнула Ксения, имевшая очень сильное желание достать палочку и убрать эту боль.

– И мои родные увидят не меня, а кусок мяса в перьях и крови,– холодно, почти равнодушно пробормотала Присцилла. Ксения не стала отвечать – она даже думать об этом не хотела, потому что слишком ярко помнила совершенную красоту девушки.– И это никак не исправить?

– Нет,– целительница прикусила губу, осознавая, что же так тревожит больную. Не боль, не смерть – то, что будет после этого. Ее беспокоила даже не утраченная красота – ее семья, которая не сможет снова ее увидеть. Им придется прощаться не с ней – не с той, которую помнили и любили. Ксения видела подобное лишь однажды: закрытый бокс, истерические крики женщины, рвота мужчины, которую было невозможно сдержать, закрытый гроб, глаза, полные ужаса...– Но тебе не обязательно умирать...

– Ксения, не надо мне ложных надежд,– холодно отозвалась Присцилла, неподвижно затаившись в углу.– Если бы она была, я бы сейчас сидела в Азкабане.... Это мои родители могут верить всякой ерунде о помешательстве и раскаянье... Но не целители из мира великого Гарри Поттера, этого идола... Там, в этом мире – твоем мире – не прощают даже тех, кто пересолил его суп...

– Я не говорила, что могу спасти тебя,– Ксения чувствовала, как ранят ее эти слова. Как страшно бессилие...– Но тебе действительно не обязательно умирать...

– Жизнь с Поттером не принесла тебе пользы,– фыркнула Присцилла, и целительнице внезапно показалось, что они вернулись в Хогвартс, в те первые дни, что она провела в школе, когда только познакомилась с одноклассницами. Она помнила, какой тогда была мисс Забини, помнила ее насмешливо-холодные нотки человека, знающего цену себе и всем вокруг, эту лишенную чего-то главного, чего-то самого светлого внутри девушку со взрослой душой. Душой, залитой мрамором, отточенной искусным мастером, но так и оставшейся навсегда окаменелой... Никто и никогда так и не смог согреть в ладонях каменное сердце...– Ты разучилась объясняться...

В голосе Присциллы не было привычного презрения, с которым она говорила когда-то о Джеймсе. Словно земное и мучавшее ее уже уходило, оставляя в ней только самое важное, стирая мелочное...

– Ты умираешь, потому что твое тело не может закончить превращение. Я могу ему в этом помочь,– слова давались с трудом, потому что Ксения не была уверена, что этот выход лучше, чем то, что произойдет с больной через несколько часов. Но она не могла не показать Присцилле этот выход.– Я могу завершить превращение... Но это будет все, что я могу сделать.

Они молчали. Ксения не стала объяснять дальше. Она была уверена, что слушающая ее девушка сама поймет то, что пыталась ей сказать целительница.

– Я стану совой, навсегда,– прошептала Присцилла, изредка моргая большими глазами.

– Ты сохранишь свой разум,– поспешила объяснить Ксения.– Это доказано давно.

– Но я никогда не верну себе человеческое тело.

– Я не знаю. Нет свидетельств о том, что кому-то это удалось,– Ксения грустно улыбнулась. Почти все те, кто принял для себя такой способ жизни, исчезли навсегда. И никто никогда не узнал, смогли ли эти вечные анимаги когда-либо вернуть себе волю над собственным телом, пытались ли... Сохранили ли человеческое сознание по прошествии десятилетий...

– И я умру совой, в любом случае...– с отвращением проговорила Присцилла.

– Нет,– целительница покачала головой, уверенная, что сейчас больная видит в темноте не хуже, чем Ксения при свете дня.– Известны два случая смерти подобных... анимагов... Известны именно потому, что были найдены их тела... человеческие,– Ксения изучала анимагию на пятом курсе Академии, но до сих пор в деталях помнила те фотографии, что были приведены под статьей о необратимых анимагах.– Когда сердце животного остановится и все мышцы расслабятся, тело вернет себе настоящий облик.... Целители назвали это «синдромом возвращения к истокам»... Тело становится таким, каким оно было до финального превращения...

Ксения ждала, как ответит Присцилла, но была совершенно не готова к тому, что услышит:

– Тогда сделай это.

– Ты... ты уверена?

– Ну, это разве не надежда?– почти с издевкой откликнулась больная, поднимая руку, покрытую перьями.

– Присцилла...

– Я хочу, чтобы ты это сделала,– твердо повторила девушка, с трудом двигаясь.

– А как же твои родные?

– Я просто исчезну, разве нет? Мракоборцы фиксируют здесь два живых существа. Когда ты выйдешь, я буду все еще здесь... А потом сбегу... через окно,– усмехнулись странной формы губы.

– Ты не хочешь с ними попрощаться?

– Смеешься? Клюнуть их?– презрительно ответила Присцилла.– Сделай это. Но сначала...

Оказывается, в ее руке, что она прижимала к груди, был какой-то предмет. Девушка тяжелым движением протянула его Ксении.

Это был шейный платок, черный, шелковый. Казалось, что на одном конце стоит какой-то вензель или эмблема, но света от глаз Присциллы было недостаточно, чтобы понять.

– Отдай Малфою,– тихо проговорила Присцилла.– Это его...

– Нужно что-то ему передать? Или ты хочешь его увидеть?

– И он примчится? Он оторвется от своей Лили ради меня?– презрительно спросила Присцилла.

– Ты знаешь, что она нашлась?

– Это же Малфой, разве нет?– фыркнула Забини.– Я бы удивилась, если бы это не случилось...

– И тебе неинтересно, кто...?

– Нет. И я... я не хочу его видеть... Разве что... наверное, ему станет интересно, где я взяла этот платок... История, достойная, чтобы он ее узнал...– голос Присциллы стал каким-то странным, почти беззвучным, но наполненным чувством, которое даже Ксении было трудно определить.– Я встретила эту девушку в доме друзей... Это было лето, то последнее мое лето на свободе... (Слабая усмешка). Она показалась мне интересной... Такой, как я... (Презрение и разочарование на миг отразились в глазах). Мы общались некоторое время. Не сказать, чтобы мы были подружками – у меня их никогда не было,– горькая усмешка.– И однажды я побывала у нее, в ее комнате, где случайно увидела этот платок – среди других странных у девушки вещей. Запонка, галстук, визитка... шейный платок Скрпиуса Малфоя... Это были ее трофеи, памятные вещи, свидетельства того, как она нарушала режим своего строгого опекуна... Я спросила, она рассказала, смеясь... И о серебряном мальчике тоже... Она не знала, как его звали, не знала, кто он и откуда... И не хотела знать...

– Я знала о нем все, была с ним рядом всю мою жизнь, а она... Она получила его...– тишина в темной комнате нарушалась лишь тяжелым и частым дыханием Присциллы.– Была ли это ревность? Нет, это была месть. Только не спрашивай, за что и почему. Не всем дано быть такими золотыми и добрыми, как ты... Я подлила ей в чай кровь домовика, смешанную с моей...– наверное, она увидела, как нахмурилась Ксения.– Изобретение моего старшего братца, он в то лето много экспериментировал с кровью эльфов... Моя кровь позволяет мне дать установку, кровь домовика не позволяет не подчиниться... И главный плюс: жертва даже не помнит и не осознает, что получила приказ... Она просто его выполняет...

Ксения вспомнила еще один эксперимент с кровью эльфов, – зелье Арахны – что четыре года назад Присцилла и Фриц дали Лили. Тогда бедная девушка не могла не ослушаться приказа той, в кого она превратилась под действием Оборотного зелья. Сколько еще подобного рода экспериментов завершил Дрейк Забини и когда и где они всплывут?

– Я даже не знаю, выполнила ли она его... Я не ставила никаких временных рамок,– рассмеялась Присцилла, но смех вышел почти пугающим, отчего по спине Ксении побежали мурашки.– Я внушила ей, что она полюбит самого скучного из всех парней, которых она когда-либо встречала...