Текст книги "Мы говорим на разных языках (СИ)"

Автор книги: Серый Шут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

====== Эта история началась в дождь, как и многие до нее... ======

Сумерки.

Дождливые, слякотные и промозглые.

Город стремительно уходил из закатного марева в глухую глянцевую ночь.

Одна за другой вспыхивали рекламы магазинов и баров, искажая свой смысл отражением в лужах, где плавали вчерашние газеты и пластиковые крышки от бутылок. Дешево и крикливо вывески старались зазвать посетителей, переливаясь убогими лампочками, словно стремясь перекричать друг друга.

«Как шлюхи, которые выставляют напоказ свои прелести и обещают клиенту неземные удовольствия».

Эти магазины и ресторанчики, кособокие пивные ларьки, обмотанные новогодними лампочками, готовы принять любого, у кого достаточно денег, чтобы угодить их владельцам. И подобострастные продавцы улыбаются каждому, кто кинул взгляд на прилавок и полез в карман, а официанты, ненавидя в душе каждого, кому несут поднос с едой, тоже улыбаются и любезно расставляют тарелки на столе.

«Именно как шлюхи. В чем разница, чем торговать – своим телом или своей душой, если и то, и другое равно готовы продать за деньги, лишь бы спрос был? Как будто весь мир вокруг за одну только ночь превратился в продажную суку. Танки, шедшие по проспекту, наверное, раздавили сам хребет нашей страны…»

Все вокруг хотят лишь одного – денег. За них теперь можно все – купить закон, землю, водку… за деньги можно спасти свою жизнь или купить чужую.

И от того, сколько их в твоем кошельке, зависит какого качества ты можешь приобрести себе жизнь, или какую именно смерть для своего конкурента.

Все измерено деньгами.

Шуршащими бумажками, которые есть у толстопузого удачливого дельца, и которых нет у продавцов и официантов, у шлюх, дворников, рабочих, у полудохлых алкашей, что трутся у ларьков в надежде выклянчить стакан за компанию с кем угодно.

Неяркие измятые фантики, засаленные купюры мелкого образца, которые непременно оставит пьяный любимчик судьбы, если достаточно лебезить перед ним и рассыпаться в бисере комплиментов.

А может быть, он даже оставит зеленые хрустящие бумажки другой страны, если сегодня он в ударе и пьян, или куражится перед друзьями, тряся толстой кожаной барсеткой с модным по новым временам кодовым замком.

Невысокий парень в серой толстовке с закатанными рукавами и серых широких джинсах сунул руки в карманы, брезгливо оглядев яркую вывеску «Бильярд. Казино», и отбросил с лица косую неровно стриженную челку.

– Погуляем, красавчик? – его взгляд поймала одна из девушек, стоявших на ступеньках казино, и улыбнулась как можно откровеннее.

– Не сегодня, – парень отрицательно качнул головой. – Я сваливаю.

Девушка отлепилась от стены, которую подпирала до этого, и подошла к нему, заглянув в глаза.

– Брось, пойдем, развлечемся. Ну, что ты теряешь? Я даже готова дать тебе скидку, ты же знаешь, Грей.

Она закинула руки ему на шею и попробовала поцеловать.

Парень нахмурился и откинул голову назад, избегая ярко накрашенных губ.

– Я не в настроении, Наташ.

– Натали, я же просила, – девушка погладила его по щеке и намотала на палец прядь волос. – Хотя для тебя могу быть и Наташей, и кем захочешь.

Грей отстранился, размыкая ее руки, и убрал челку за ухо.

– Тогда побудь ненавязчивой девочкой, – холодно усмехнулся он. – Пока. Тебя же, наверняка, папочка ждет.

Отвернулся и пошел прочь, недовольно копаясь в карманах в поисках сигарет.

«Чего они привязались? Знают же, что я не люблю такие развлекушки, – Грей свернул с улицы в подворотню, закурил и пошел быстрее, стремясь затеряться в ночной темноте хотя бы от чужих глаз. – Я не люблю этот город, в отличие от этих понаехавших куриц и модных пацанчиков. Я все в нем не люблю, начиная со спального района, подарившего мне жизнь, и заканчивая новыми ларьками и киосками».

Перескочив через забор, Грей остановился и задумался, вдруг поймав себя на очень интересной, как ему показалось, мысли.

«А что тут любить-то можно? Ну не ту же поломойку, которая произвела на свет меня и брата? Или алкаша, что сделал ей детей, бросив потом на произвол судьбы? Что тут любить, в этом прогнившем, вонючем мире, где все решает толстая пачка купюр?»

Грей поднял голову, всмотревшись в длинные иглы дождя, мелькавшие в свете уцелевшего фонаря, и улыбнулся сам себе, пряча окурок в ладони.

Дождь сегодня был холодный, отвесно бьющий по мостовым и крышам, превративший реку в мелкую рябистую поверхность.

Затянувшись еще пару раз, Грей щелчком отбросил окурок прочь.

Он любил дожди. В детстве ему казалось, что у них какой-то особенный ритм, которому хотелось подстукивать пальцами по столу во время обеда. Дожди казались ему нежеланными гостями в городе, как он и его брат в хорошем обществе, теми, перед кем закрывают дверь. Они были родными.

«Они просто понять не могут, как это красиво. Разве можно даже за пачку бабла купить вот это? Звук… ритм… капли…»

Натянув капюшон на голову поглубже, Грей перемахнул еще один забор и пошел в сторону освещенного проспекта, собираясь вернуться домой.

Было уже очень темно, да еще позднее ночное небо вдруг решило пролиться на землю потоками своих безысходных слез и превратить этот вечер из просто унылого серого марева в совсем уж тоскливый мрак.

На остановке с выбитыми стеклами, тупо ощерившейся в ночь осколками, Грей краем глаза заметил девушку, привалившуюся к металлической опоре, и замедлил шаг.

Проще всего было привычно пройти мимо, как в принципе он делал всегда, стараясь не касаться чужих бед и проблем.

«Своих навалом».

Девушка зябко повела плечами и закуталась в тонкий палантин, насквозь промокший от дождя. Она стояла, опустив голову, словно в глубокой задумчивости, и бессмысленно дергала черный шифон, словно он мог укрыть ее или согреть.

Грей остановился, рассматривая ее и размышляя, пройти мимо или нет. На остановке в такое время суток могла торчать только шлюха, которых в этом районе он знал всех наперечет. Эта не была похожа ни на одну из них, и одета была непривычно хорошо и дорого.

Вздохнув, Грей вернулся к остановке.

Девушка даже головы не подняла на звук шагов, или ей было все равно, кто мог подойти к ней в этом безлюдном месте поздним вечером…

«Может, под кайфом? Тут вообще-то и грохнуть могут, чтобы пошарить у нее в карманах».

Стащив с себя балахон, Грей набросил его на плечи этой странной цыпочке и пошел дальше.

«Ну, вот. Кофту я, конечно, просрал. Брат будет ворчать – он же ее подарил. Но, может, хоть не околеет эта фиалка в такой дождь… Курица! Че она вообще тут забыла в своих брюликах и бархатном платье?! Откуда только взялась?!»

Раздражено мотнув головой, Грей пошел быстрее, чувствуя, как дождь заползает за воротник футболки.

«Что меня дернуло в рыцаря-то играть? Я же, в общем-то, никогда не претендовал на эту благородную и крайне хлопотную роль…»

Дождь. Монотонный, прямой как стрелы, бьющий в самое сердце своим дробным перестуком по мостовой, словно вновь и вновь повторяя ритм похоронного марша, все еще звучавшего в ушах.

Герда повела плечами, бессмысленно дернув черный палантин, как будто хотела укрыться от целого мира за этой тонкой прозрачной вуалью траурного одеяния. Холода она не ощущала, как и тепла, и потоков воды, сбегавших по рукам и плечам. Ничего не было, только барабанный бой в ушах: «Покойся с миром. Покойся с миром… покойся с миром…»

Перед глазами все еще стояло застывшее в гробу лицо отца. Такое спокойное и строгое, такое чужое в этой фальшивой патетике торжественных похорон. Его не стало, и с ним словно лопнула нить, что связывала девушку с ее семьей и родным домом.

«Покойся с миром».

Потом долгая, невыносимо тяжелая дорога до кладбища. Цветы, горькие соболезнования родных и знакомых, друзей семьи, всех тех, кто ничего не знал об отце при жизни, но торопливо примчался на похороны, как стервятник на свежий труп.

А потом ресторан…

Этот поминальный ужин стал последней каплей в бесконечном кошмарном дне.

Когда мать начала долгую и невероятно трогательную речь о своем любимом безвременно почившем муже, Герда не выдержала и вылетела прочь.

Все ложь! Мать говорила о нем, как о нежном супруге, заботливом и ласковом отце, талантливом художнике, которого просто не смогло принять и поддержать общество. Говорила то, что должно, что хотели услышать родные, и что мечтала видеть она сама при жизни отца. Но Герда знала, лучше других, как брезгливо кривила мать губы, когда смотрела на него, и как холодно позволяла целовать себя в щеку.

Он не оправдал ее надежд.

Как они сошлись такие разные и чужие друг другу, Герда не знала. Она еще с детства поняла своим крошечным умом, что родители совсем чужие друг другу, и просто приняла это, как и все остальное, что ее окружало. Но отца она любила. За его теплый настоящий смех, редкие, но такие важные похвалы и ту доброту, с которой он шел сквозь жизнь, стремясь помочь всем и каждому, кто его окружал…

И вот теперь отца не стало. Его добросовестно оплакали и отпели, опустили холодное тело в могилу в дорогом красивом гробу и вычеркнули из памяти, отправившись в ресторан утолять горечь по своим несбывшимся мечтам, а не по погибшему человеку.

А Герда бросилась бежать прочь. Прочь от этого ресторана, от родни и друзей, от мужа и прежде всего от себя самой.

Как она оказалась на этой ужасной остановке с разбитыми стеклами, без денег, телефона, машины и сумочки?.. Куда идти дальше и стоит ли вообще это делать, или подождать, пока местная подвыпившая шпана убьет ее в надежде найти в карманах пару мелких купюр?..

Что-то теплое обняло плечи, обдав непривычным запахом табака. Герда инстинктивно перехватила руками плотную ткань, еще сохранившую живое человеческое тепло, и закуталась в нее, даже не подняв головы.

Какая разница, кто вдруг решил на пустой улице вот так запросто поделиться своим теплом с совершенно незнакомой девушкой? Какая теперь разница, если отца все равно уже нет на свете, и некому будет рассказать, что в людях все еще жива доброта…

Герда вскинула голову, уставившись прямо перед собой, вдруг осознав, что так мог поступить ее отец, будь он жив.

Она обернулась, лихорадочно всматриваясь в пустую улицу, а потом совершенно бессознательно плотнее закуталась в чужую кофту.

– Такси? – из обшарпанной машины высунулся водитель и уставился на нее вопросительным и просительным одновременно взглядом.

Герда с трудом смогла оторвать ищущий взгляд от пустой улицы и сфокусировала зрение на водителе, машинально назвав свой адрес.

Парень вытаращил глаза, но только кивнул. Один из самых богатых и дорогих районов, куда он не смел соваться на своем стареньком автомобиле.

Он торопливо выскочил под дождь и распахнул пассажирскую дверцу, пока странная девушка не исчезла, как видение, лишь поманив хорошим заработком.

Герда села в машину, даже не обратив внимания на то, что сиденье продавлено и порвано в нескольких местах. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, все еще кутаясь в теплую пропахшую табаком кофту.

====== Брат ======

Уже подходя к дому, Грэй привычно окинул взглядом окна и понял, что у них в квартире горит свет.

«Грэнзэ дома? Странно для него».

Бегом поднявшись на второй этаж, Грэй ощупью отыскал ключи в кармане и открыл дверь.

В коридоре свет не горел, поэтому он споткнулся об брошенные прямо у входа ботинки, тихо матернулся и пошел к себе, решив сперва переодеться, а уже потом выяснять, что случилось.

– Ну и где тебя носило на этот раз?

Грэй остановился уже у двери, ухмыльнулся сам себе и пожал плечами.

«Сколько лет ни пройдет, а он не изменится никогда, видимо. Как будто мне все еще 12».

– Я не просился на этот свет!

Грэй сжимается и втягивает голову в плечи, ожидая неизбежного скандала.

Он пытается делать уроки в их общей с братом комнате, расчистив кусок древнего письменного стола от вороха бумаг и комиксов. А мать и брат разговаривают на кухне.

«Если это можно назвать разговорами. Ну, почему?! Почему у всех все нормально и только у нас все не так? Почему они вечно ругаются?»

Грэй захлопывает учебник и зажимает уши руками, против воли вслушиваясь в разгорающийся скандал.

Мать кричит и плачет на кухне, обвиняя брата в своих бедах, неудачах и проблемах. Кричит так, словно он может исправить ее убогую жизнь или изменить хоть что-то. А брата, как всегда, почти не слышно. Он никогда не кричит. Молчит или огрызается короткими шипящими фразами и язвит ей в ответ.

«Господи, когда это закончится? Почему мы не можем быть нормальной семьей?!»

По полу кухни резко скрипит стул. Грэй отнимает ладони от ушей и удивленно вслушивается в неожиданно прервавшийся скандал.

«Неужели поладили? Пожалуйста! Пожалуйста, пусть они помирились!»

В комнату вваливается его брат и с грохотом захлопывает за собой дверь.

Минуту смотрит на Грэя, как будто оценивает, и начинает собирать вещи, кидая их в сумку.

С кухни раздается новый крик, но брат даже бровью не дергает, продолжая свое занятие. Шмотки, кассеты, фотоальбом и недавно появившийся у него магнитофон – все это летит в большую спортивную сумку.

Уже закидывая ее на плечо, он останавливается и оглядывается.

– Идешь? – коротко бросает он. – Или останешься тут учиться пить водку и жаловаться на жизнь?

Грэй нервно дергается, но не встает со стула.

Уйти из дома? Куда? Как? Конечно, он тоже ненавидит это поганое грязное место с щербатой посудой и немытым полом… но все же – это их дом…

– Ну? – брат хмурится. – Или хочешь и дальше слушать упреки этой пропитой стервы и ее причитания о бросившем ее алкаше?

Грэй, с трудом соображая, кивает.

«Они же наши родители. Какие есть. Почему он так говорит?..»

Еще толком не понимая, что делает, Грэй вскакивает и начинает собираться, пытаясь понять, надо ли взять учебники, в чем завтра в школу идти и кто его будет будить.

– Куда ты собрался?! – в комнату с криком врывается мать и застывает на пороге, увидев собранные сумки. – Сам хоть на тот свет проваливай, а младшего я погубить не позволю!

Грэй оборачивается, нерешительно сжимая в руке коробку с настольной игрой. Ему страшно от происходящего, и в то же время он хорошо понимает, что потерять брата он не хочет.

– Грэнзэ… – нерешительно тянет он, почему-то думая, что это просто очередной виток скандала и все сейчас как-то уляжется.

– Да? – брат вскидывает бровь, даже не обратив на него внимания. Он глядит прямо на их мать, демонстративно закуривая в комнате. – А на кой черт он тебе сдался? Орать не на кого станет? Или винить в своих бедах?

Они секунду смотрят друг другу в глаза. А Грэй смотрит на них.

Он только в этот миг понимает, что его старший брат давно вырос. Он выше матери и смотрит на нее сверху вниз. Глаза у них одинаковые – болотно-зеленые. Только у матери уже чуть поблекшие и плывущие от водки, горько-разочарованные, обиженные, а у брата – холодные, презрительно прищуренные, но в них тоже обида, как лед.

Грэй смотрит на них и не может понять, кто из них двоих сейчас больше имеет право обижаться на другого. Мать, за то, что брат хочет бросить ее, как бросил уже отец, или он, потому что она не любит его?..

– Отойди, – цедит Грэнзэ. – Он уходит со мной, потому что я не хочу встретить через пару-тройку лет пьяного укуренного малолетку в обносках, который выпрашивает мелочь на бухло и сигареты.

– Ты не можешь так поступить со мной, – мать вдруг оседает у двери, привалившись к ней спиной. – Не можешь забрать его… моего мальчика… сыночка родного…

– Сыночка? – Грэнзэ кривится и шагает прочь. – Надо же, как нежно. Знаешь, если он и сдохнет однажды, то хоть не в луже собственной блевотины. А у тебя больше не будет тех, кто вечно портит тебе жизнь и вынуждает думать о доме. Бывай.

И распахивает дверь.

Грэй кидает короткий взгляд на скорчившуюся в их опустевшей комнате мать и идет за братом.

Ему безумно жаль ее – брошенную и одинокую, такую постаревшую, в засаленном старом платье, вытирающую горькие слезы.

Ему кажется, что они сделали ей очень больно своим поступком.

– Пока, – тихо шепчет он, переступая порог.

– Пройтись захотелось, – Грэй обернулся, спрятав кривоватую улыбку. – Ты ужинал?

– Нет.

– Ясно, – Грэй пошел на кухню и распахнул холодильник.

Минуту рассматривал пустые полки, потом со вздохом захлопнул его и грохнул на плиту кастрюлю с водой.

«Придется варить пельмени, если они остались, или валить в магазин».

Налив себе кофе, Грэй сел на подоконник, всматриваясь в ночь, и задумался. В принципе, есть он не хотел. Голова почему-то была забита совершенно ненужными вопросами относительно сегодняшнего вечера. Он сам не понимал, что вдруг заставило его укрыть от дождя совершенно незнакомую девушку собственной кофтой, почему ее потерянный вид заставил что-то внутри болезненно сжаться и ни с того ни с сего помочь ей?

– А папа принес новые мультики! – на кухню заглянула темноволосая девочка лет пяти и хитро улыбнулась, глядя на Грэя. – Про принцессу и дракона. А ты что принес?

Грэй отставил чашку и слез с подоконника, усевшись на корточки у стены и невольно улыбнувшись ей.

– Ничего, малышка.

Девочка без приглашения устроилась у него на руках и дернула за кулон на шее, привлекая внимание.

– Так и знала, – вздохнула она. – А еще ты опоздал. Приходила Юма, она принесла мне большой кусок торта и ванильные вафли.

– Хорошо, – Грей взъерошил ей волосы. – Хочешь, кулон отдам на время? А папа дома давно?

Малышка нахмурилась, подозрительно на него покосившись, но потом кивнула.

– Да, еще днем вернулся. Необычно, правда?

– Есть такое, – Грэй ссадил девочку на пол и снял с шеи кожаный шнурок с подвеской, сунув в требовательно протянутую ладошку. – Мне надо поговорить с ним.

– У тебя всегда куча дел, – она наигранно обиженно сложила на груди руки. – Когда сможем поехать в парк с аттракционами?

– Когда папа разрешит, – Грэй прошел мимо. – Грэнзэ?

Подойдя к комнате брата, он стукнул костяшками по косяку, хотя дверь была распахнута настежь.

– Что-то случилось?

Тот читал какую-то книгу и только хмуро качнул головой, не поднимая взгляд.

– Нет. Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать или отвлечь от твоих гулянок. Но раз уж спросил – Кира убили.

Грэй откинул голову на стену, так и не переступив порог, и прикрыл глаза. Кир был другом Грэнзе и его напарником во многих рабочих моментах. Наверное, брата это расстроило…

– Ясно…

– Ни черта тебе пока что не ясно! – Грэнзе швырнул книгу в стену и вскочил. – Денег он мне так и не отдал! Почти месяц работы впустую!!! Понимаешь? Месяц!!

Грэй не среагировала на крик и брошенную книгу. Брат потерял как минимум свой месячный заработок и хорошего друга … вряд ли он сейчас в том настроении, чтобы с ним можно было поговорить о сегодняшнем вечере и спросить совет. Ему самому бы сейчас совет дать стоило. Знать бы еще какой.

– Юма, найди ему хоть какое-то дело.

Кафетерий уже давно закрыт, но к удивлению Грэя, на стук брата дверь открывается, и их впускают.

– А что он умеет? – хорошенькая официантка без стеснения падает брату на колени и целует в щеку.

– Пусть хоть что-то делает, – Грэнзэ слегка отстраняется от нее, одновременно придвигая Грэю чашку с кофе. – Нам любая работа сгодится.

– Она наконец-то сдохла? – Юма дергает бровью, но в ее взгляде нет даже намека на сочувствие.

– Нет. Но нам там больше нет места.

На миг сморщившись, Юма кивает и оценивающе смотрит на Грэя.

– Зря ты его с собой притащил, – негромко замечает она. – Обуза.

– Он мой брат, – коротко режет Грэнзэ. – Найди ему дело.

Грэй давится горячим горьким кофе и молчит.

Ему неуютно под пристальным взглядом этой незнакомой девушки, которая явно не довольная его тут присутствием. Хотя брату рада, и он, видимо, хорошо тут всех знает, раз даже ночью ему открыли двери.

– Ладно, – Юма вздыхает, пока ее рука рассеянно гладит Грэнзэ по длинным растрепанным волосам. – Пусть посуду моет. Справишься с этим, а?

Грэй вскидывает взгляд, видит, что брат закуривает, явно не собираясь поддерживать его даже одобрительным жестом, и торопливо кивает.

Будь что будет, но назад он не вернется.

Грэнзэ кивнул, приглашая Грэя войти, провел руками по лицу и шумно выдохнул.

– Где кофту просрать умудрился? – он смерил брата неожиданно теплым, смертельно усталым взглядом и взял со стола бутылку пива. – Опять по сторонам много глазел, мечтатель?

Грэй усмехнулся, усаживаясь в кресло напротив, и отрицательно мотнул головой.

– Знаешь, я сегодня неожиданно решил побыть героем дня. Хотел вот тебя спросить, но сейчас явно не до этого.

Грэнзе тихо засмеялся, прищурившись, и выпил большой глоток пива.

– Ничего неожиданного я в этом не вижу. Валяй, рассказывай. Деньги все равно уже не вернутся, да и Кир с того света тоже.

====== “Я просто верну ее и все” ======

Дом. Холодные, выверенные до миллиметра стены застыли в немом совершенстве, режа взгляд своими безупречными углами, словно упрекая Герду за ее растекшуюся по лицу тушь и смазанные тени.

«Геометрия. Совершенная, идеальная, бездушная геометрия. Все четко под 90 градусов. Все ровно, все промерено, измерено и взвешено. Ни грамма лишней штукатурки, ни одного недоведенного вензеля на потолке… Говорят, что человеческое лицо становится полностью симметричным только после смерти. А у нас уже при жизни все идеально. Ни одного изъяна, ни зазорчика или отошедшего уголка обоев. Как будто уже мертво все заранее…»

Герда сбросила туфли прямо посреди коридора, добралась до дивана в гостиной и рухнула прямо в одежде на мягкие замшевые подушки, сжимаясь в клубок.

Дом молчал, взирая на свою хозяйку натертыми до блеска зеркалами и рамами с дорогими картинами признанных художников прошлых лет. Герда прижала к себе остро пахнущую дешевыми сигаретами кофту и горько заплакала, выбрасывая в этих бессильных слезах боль невосполнимой потери.

Слезы хоть чуть успокаивали ее, впитываясь в кремовую замшу обивки вместе с тушью.

Впервые за долгое время это подарило ей какую-то злую радость.

«Не ототрут уже. Придется или обшивку менять, или терпеть пятна».

Сев, Герда оглядела свой дом и передернула плечами, как будто ей было холодно. Бездумно погладила серую толстовку на своих плечах и слабо, вымученно улыбнулась ей, как живому существу.

«Интересно, кто был тот человек? Почему он вдруг решил помочь мне ни с того ни с сего? Даже денег не попросил… впрочем, наверное, рассчитывал на мою благодарность, а я, как курица, даже ничего не сказала».

Сняв кофту, Герда положила ее рядом с собой и попробовала по ней составить портрет ее владельца.

«Явно не новая. Даже странно, что не стал ждать, когда я соображу отблагодарить. Там такой бедный район, что и сотки хватило бы с лихвой».

Герда еще раз попробовала представить себе, каким бы мог быть тот человек, который вдруг укрыл ее от непогоды, но в голове настойчиво всплывал только образ отца в гробу. Из всех, кого она знала, лишь он один мог запросто скинуть на улице пиджак и укрыть им любую нищенку в непогоду. Только отец. Никто больше так не поступал, никто так не делал, и его не раз упрекали в этом все абсолютно, включая мать.

Она снова зарыдала, уткнувшись носом в подушку, и сама не заметила, как наконец-то заснула, полностью обессиленная своим горем.

Проснувшись среди ночи, Герда с трудом смогла вспомнить вчерашний день, который сначала показался просто дурным сном, но потом она увидела на себе черное траурное платье и быстро осознала, что похороны были на самом деле, как и все, что последовало за ними.

Она дернулась, проведя рукой по дивану, и не обнаружила рядом с собой теплую кофту, которая спасла ее от дождя.

– Я ждал тебя, – из кресла у окна поднялся ее муж и, подойдя ближе, присел на краешек дивана. – Мы все волновались, когда ты убежала из ресторана, ты была не в себе. Я понимаю тебя, такое потрясение…

Он попытался обнять Герду, но она передернула плечами, сбросив его руку, и поднялась.

– Мне надо в душ, Дима, – она направилась в ванну, на ходе стаскивая с себя черное платье, насквозь пропахшее ладаном и кладбищем.

– Я не рискнул выбросить эту тряпку, – уже в дверях настиг ее голос мужа. – Но, скажи на милость, откуда это чудовищное порождение кошмарного кинофильма о бомжах поствоенной эпохи?

Герда резко оглянулась и увидела на спинке кресла серую кофту с капюшоном.

Дима, конечно, хотел просто пошутить и хоть как-то поднять ей настроение, но Герда сама не поняла, почему ее так задели эти слова.

– Не трогай ее, – бросила она резче, чем хотела. – Кем бы ни был владелец этой вещи, ее надо вернуть и отблагодарить за то, что позаботился обо мне, когда я, как ты изволил выразиться, была не в себе.

– Мне вызвать такси? – Дима насмешливо приподнял брови, списывая поведение жены на стресс. – Как считаешь, пару сотен хватит в качестве благодарности? Дай адрес, куда отвести этот шедевр и вознаграждение, и я все сделаю.

– Я сама разберусь,– Герда хлопнула дверью в ванну. Разговаривать у нее не было никакого желания.

Дима бросил взгляд на дверь, а потом перевел его на злополучную кофту. В их доме она была столь же неуместна, как и помойное ведро на банкетном столе, и почему-то ее присутствие позволило ядовитой игле ревности больно уколоть молодого человека в сердце. Он давно позабыл, что такое чувство вообще существует.

Его удивило, что его Герда защищает это от него.

Они были женаты уже больше года.

Идеальная пара, как говорили все вокруг. Красивые, молодые, сильные, яркие. Богатые.

Удачливые родители Герды, лихо взлетевшие всего за полгода из среднего класса на самый верх новой страны, предложили Диме жениться на их дочери, когда узнали, что его отец разорился.

Цепляться за родословную и гордиться ей можно было, пока были деньги и перспектива заграничных командировок в прекрасном безмятежном Союзе. А в новой незнакомой и дикой России, где пока еще был лишь один закон – волчий, где бал правили деньги и те, у кого они были, нужно было как-то выживать и приспосабливаться.

Гордиться фамилией, капризно подбирая кандидатку в невестки, отец уже не мог себе позволить.

Герда стала Орловой. Графиней, как теперь модно было говорить. А отец Димы получил 15% от оборота компании ее родителей.

Сделка.

Мать Герды исполнила главную свою мечту, после богатства – породниться с теми, кто «не от сохи».

«Вызвать такси! – Герда стояла под душем, с остервенением оттирая кожу мочалкой. – Как будто я знаю, куда эту вещь отвозить. Я даже не знаю, как выглядит ее счастливый обладатель… Две сотни, надо же! Мне кажется, душевное тепло нельзя купить и за тысячу, и даже за миллион! Он просто так укрыл меня посреди улицы. Просто так!!! Ничего не попросил взамен, не стал ждать, пока я сама додумаюсь дать ему денег! Это какая-то нереальная сказка, так давно уже не бывает. Надо просто вернуть ее и сказать спасибо, может, и в самом деле отблагодарить финансово…»

Девушка выключила воду, вышла из душа и завернула волосы полотенцем, накинув на плечи мягкий махровый халат.

Она вернулась в гостиную и села на диван, глядя прямо перед собой. Дима, как догадливый мальчик, метнулся на кухню и вскоре вернулся с чашкой ароматного кофе, молча поставив ее на столик перед женой. Ему было не привыкать. За год совместной жизни он изучил привычки Герды и ее настроение. Когда ее стоит трогать, а когда нет, когда лучше промолчать и не лезть под руку, а когда нужно выслушивать и улыбаться.

Он все делал правильно и идеально, подтверждая свою внешность милого парня с обложки журнала.

Как он так промахнулся этой ночью, всего час назад, так неудачно пошутив насчет этой дурацкой кофты. Да и что еще могло бы понадобиться оборванцу, который ни с того ни с сего укутал его жену своим тряпьем? Явно же просто хотел выпросить побольше денег, изображая благородного мачо и пытаясь сыграть на ее чувствах.

Очевидно же, что богатая расстроенная девушка будет признательна тому, кто ее вдруг пожалел.

«Фигляр несчастный!»

Дима метнул злой взгляд на злополучную вещь и промолчал, поджав губы.

Герда пила кофе, задумчиво прокручивая в голове события прошлой ночи. Кажется, когда она выходила из обшарпанного автомобиля, который привез ее домой, и швейцар расплачивался с водителем, он взял у него телефон или карточку. Кажется…

– Никогда бы не подумал! – парень аж задыхался от восторга, торопливо отъезжая от высокого подъезда с пассажиркой на заднем сиденье. – Вот уж повезло, так повезло! Вас куда доставить? Или Вы на весь день меня вызвали? Если что, я подожду, где скажете… Я и на постоянной основе могу…

– Я оплачу весь твой день, даже если он мне не понадобится, – коротко улыбнулась Герда, бросив немного высокомерный взгляд в зеркальце заднего вида и поймав восхищенный взгляд водителя. – Отвези меня туда, откуда забрал вчера ночью.

Парень немного приуныл от этого замечания, поняв, что загадочная девушка не собирается нанимать его на постоянную работу, но послушно порулил вдоль проспекта.

Герда с болезненным злорадством в душе отметила, что ее увидела соседка с первого этажа, пялившаяся в окно, когда она садилась в машину.

«Сейчас, наверняка, уже трезвонит своим подружкам и матери, с ужасом охая и рассказывая о том, какая жуткая, ободранная машина меня увезла».

Герда не удержалась от кривоватой усмешки, представив себе лицо матери, когда она это услышит.

Дорога отняла полтора час.

Вчера ночью Герда попусту не заметила этого времени, полностью погруженная в свои мысли и горечь от потери отца. Ей было все равно, что происходит вокруг.

А вот сейчас она только удивлялась, как смогла забежать так далеко от дома и ресторана, находившегося в их районе.

Чтобы скоротать время, Герда стала изучать серую кофту, которая лежала у нее на коленях.

«Нам же рассказывали, как составить портрет человека по его вещи. Сейчас попробую. Итак, начнем…»

Первое. Запах табака. Значит, он курит и явно не сигары или кальян, как принято в высшем обществе, а сигареты и при том, судя по стойкому запаху, довольно дешевые, без ароматических добавок.

Второе. Распахивающийся серый балахон с капюшоном был довольно поношенным. Значит, его владелец небогат, что вполне очевидно, если учитывать район, в котором он нашел Герду.

Третье и, пожалуй, самое важное. На правом рукаве на тыльной его стороне в районе локтя был нашит небольшой металлический герб. Странная серебряная бляшка с крылом и рубленой латинской буквой. Значения этого символа Герда не знала совсем, но предположила, что именно по этому знаку и стоит начать поиски.

«Если у них там символы, знаки и все такое, то совершенно точно все должны знать, что эта штука обозначает и кому именно может принадлежать. Просто спрошу на улице и все. Верну, дам денег и уеду».

– Вот! – водитель притормозил около разбитой остановки. – Здесь я Вас увидел и, конечно же, не мог не предложить помощь.