Текст книги "Холодная зима (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
– Всё, хватит! – закричал Рицка. – Прекратите, хватит!
Его крик был отчаянным, надрывным, а глубокая рана на сердце снова обливалась кровью, и снова он как будто ощутил холодный металл лезвия внутри. Больно, больно, сколько же ещё будет боли? Когда же это закончится? Лучше бы я тоже умер.
– СОБИ МЁРТВ! – кричал мальчик. – А вы просто сумасшедший!
И Рицка развернулся и побежал, тяжело дыша, глотая слёзы, спотыкаясь, ничего не видя. Минами слушал звук его затихающих быстрых шагов и улыбался.
– Ты повзрослеешь, Рицка. И ты ещё захочешь знать. И тогда ты придёшь ко мне.
*
Иллюзии, всегда неизбежно рассыпающиеся в прах, причиняют боль, отбирая всё, во что хотелось верить. И чем сильнее хотелось верить, тем больнее потерять эту веру, а вместе с ней все надежды, расцветающие в сознании радостными картинами, на которых все счастливы. И чем больше убеждаешь себя, тем больше этих картин и надежды. А потом случается то, чего боялся. То, что прятал в самых дальних тёмных углах сознания, там, куда не проникает солнечный свет и самые чистые святые мечты о счастье. И всё-таки почему-то это случается. Выбирается из своего тёмного угла. Неизбежно. И всё рушится. Всё, во что верил и хотел верить. Абсолютно всё, даже жизнь. Крушение иллюзий не оставляет ничего. И стоя посреди обломков, задаёшь вопрос немым небесам: «Почему? Как мне теперь собрать всё это обратно?»
В ванной было тихо, прохладно и темно. В последнее время Рицке нравилось мыться при выключенном свете. Он любил сидеть в горячей воде и слушать, как из крана падают капли. И было так спокойно. Это был для него один из способов расслабиться и прогнать навязчивые мысли обо всех своих неудачах и неудачах тех, кого он любил. А неудачи любимых воспринимались ещё тяжелее, чем свои собственные. За себя Рицка не привык переживать.
Плохо было только, когда вода остывала. Снова нужно было возвращаться в комнату, ложиться в постель и пытаться уснуть. Вечера были для Рицки самым тяжёлым временем. Потому что все мысли, которые он гнал в течение дня, возвращались, подкрадывались в ночной тьме. И снова он ворочался, отчаявшись уже найти такое положение, чтобы не было больно. И иногда подушка была мокрой от слёз, хотя Рицка и не помнил и не замечал даже, что плакал. Неудачи. Крушение иллюзий. Бессилие. Быть счастливым по определению невозможно. Рицка не понимал, как можно спокойно спать ночью, если мама его в больнице, если ей плохо, если Кио плачет у него на плече, если Сеймей делает все эти ужасные вещи? Как можно быть самому счастливым, если столько людей несчастны? Он не понимал, как бы ни старался. Он всё хотел сделать что-нибудь, но только ещё острее ощущал своё бессилие. Что у него есть? Есть ли у него что-то, что могло бы помочь ему изменить всё это? И чем больше Рицка думал об этом в тёплой воде или в постели в тёмной комнате, тем больше убеждался, что есть только то, что Соби нет.
А если его нет, и изменить это нельзя, нет ни смысла, ни желания менять и всё остальное. Пусть всё продолжается, как продолжалось. Пусть все оставят его в покое.
Он почти уснул, проваливаясь в спасительное забвение, как вдруг дверь распахнулась, и в ванную влетел Сеймей. Не замечая Рицки, он сразу пустил воду в раковину и начал с каким-то отчаянным остервенением отмывать руки.
Рицка вздохнул. Он хотел сказать брату о своём присутствии, но так и не сказал. Только смотрел, как Сеймей моет руки, а потом шею и лицо. Он так хотел отмыться, как будто вывалялся в грязи, хотя одежда была чистой.
Мальчик вспомнил, как года три назад Сеймей приходил к нему в ванную всякий раз, когда Рицка мылся. Не было такого случая, чтобы он не пришёл. Они подолгу сидели в воде вместе, смеялись и дурачились, кидая друг в друга ошмётки белой мыльной пены. Однажды Сеймей задержался где-то, Рицке надоело ждать его, и он решил помыться один. И когда он уже собирался вылезать из воды, Сеймей вдруг вернулся.
– Рицка, не спи в ванной, – сказал он тогда, улыбаясь.
– Сеймей? – Рицка тут же встрепенулся. Вода с громким плеском пролилась на пол.
Сеймей стоял в дверном проеме, сложив руки на груди, и улыбался.
– Почему меня не дождался? Помылись бы вместе.
Мальчик сделал вид, что надулся.
– Тебя пока дождешься! А мне завтра рано вставать!
– Помыть тебе голову? – он начал раздеваться.
– Я уже помыл, не видишь что ли?!
– А я еще раз помою.
– Зачем?!! Сеймей!
Сеймей всегда умел настоять на своем. И Рицке нравилось поддаваться ему. Нравилось ощущать его опеку, силу, заботу. Конечно, иногда это и раздражало, когда Рицка в порывах «взрослости» начинал ругать брата за чрезмерное попечительство над ним. Но чаще всего ему это было даже приятно. Приятней, чем он сам себе в этом признавался.
А потом всё вдруг изменилось.
– Рицка? – Сеймей закрыл кран и как будто испугался, увидев мальчика. – Почему ты сидишь в темноте?
– Да так просто, – отозвался Рицка, сделав вид, что не заметил странного поведения Сеймея.
– Так ведь можно уснуть и утонуть, – Сеймей улыбнулся. – Будь осторожнее. Можно к тебе? Мы так давно не мылись вместе.
Рицка ощутил внутреннее напряжение и непонятно откуда взявшуюся нервозность.
– Не стоит, наверное… Я уже ухожу.
– Почему сразу уходишь? Может, свет включить?
– Нет! Не включай!
– Да перестань. Что случилось? Помыть тебе голову?
– Не надо, Сеймей. Лучше уходи.
– Вот как? А раньше тебе это нравилось.
Рицка молчал. Он сидел, поджав ноги и обхватив колени руками, и смотрел, как капает вода. Смотреть на Сеймея он почему-то не мог. Выдержать его взгляд и не сломаться было так трудно. Когда же он научится? Без Соби его внутренней силы стало как будто вдвое меньше.
Похоже, Сеймей не собирался уходить. Наоборот, он подошёл к самому краю ванны и остановился, пристально глядя на Рицку.
– Ты что-то скрываешь от меня, Рицка? – спросил он. – Может, у тебя появилось имя?
Рицка взглянул на него в изумлении.
– Имя?
– Да, твоё истинное имя. Loveless. Мне кажется странным, что оно до сих пор не проступило на твоей коже. Может, оно там, где ты не замечаешь?
– Нет. Нет у меня никакого имени.
Сеймей опустился на колени. Теперь его тёплое дыхание щекотало шею.
– А тебе бы не хотелось, чтобы оно было? – спросил Сеймей шёпотом.
– Не знаю.
– Разве тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был боец? Настоящий, принадлежащий только тебе?
– Не знаю, – снова ответил Рицка. Он только знал, что ему очень не нравится этот вкрадчивый шёпот.
– А может, тебе хотелось бы самому стать бойцом? Сражаться за того, кого любишь, защищать его?
– Что? О чём ты? Я ведь жертва, как я могу быть ещё и бойцом?
– А ты уверен, что ты жертва?
Рицка почувствовал, что снова теряется. Он всё ещё ничего в этом не понимал. В ушах до сих пор звучал холодный ровный голос Минами Рицу. Ты уверен, что Сеймей любит тебя? Ты уверен, что Соби-кун мёртв? Ты не можешь никому верить. Так много вопросов. Есть ли хоть где-нибудь ответы на них?
– Не знаю, Сеймей! Прекрати всё это спрашивать! – закричал он. Он снова чувствовал себя ведомым, а Сеймея ведущим. И только знал, что с этим нужно срочно что-то сделать. – Лучше скажи мне, ты видел тело Соби?
Сеймей перестал улыбаться.
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Потому что! Просто скажи, видел или нет!
– Конечно. Я видел его мёртвым, Рицка. Какие ещё есть вопросы?
– Никаких.
– Вот и хорошо. Тогда я пойду. Нисей зовёт меня. И не сиди долго в воде, – сказав это, Сеймей вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда было за ним. Оставшись один, Рицка успокоился. Ему очень нужно было, чтобы Сеймей сказал это. Что видел Соби мёртвым. Ему очень важно было поверить Сеймею. Мы всегда доверяем тем, кто нам дорог.
И Рицка действительно думал, что доверяет Сеймею. Он старательно убеждал себя в этом, пока вытирал мокрые волосы жёлтым махровым полотенцем, пока обтирал кожу, собирая капельки влаги и пока надевал пижаму. Он всё ещё был уверен в непогрешимости и искренности брата, когда спускался зачем-то на цыпочках на несколько ступенек в гостиную, чтобы лучше услышать разговор Нисея и Сеймея. И, если бы его спросили сейчас, что он делает, Рицка, возможно, очнулся бы от бессознательного сна наяву и очень удивился своим действиям.
– Я ведь уже говорил тебе, чтобы ты не звал меня по пустякам, – сказал Сеймей, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза, как будто от чрезмерного утомления.
– А может, я соскучился? – ухмыльнулся Нисей, сидящий в кресле напротив, спиной к Рицке.
– Замолчи. Думай, что несёшь. Если можешь справиться без меня, нечего меня дёргать. Лучше бы я остался с Рицкой.
– Ну уж извини, что я не Рицка! – вспылил вдруг Нисей.
Сеймей приоткрыл глаза и посмотрел на своего бойца с выражением крайней степени гадливости:
– Повторяю ещё раз, держи язык за зубами, Акаме. А то я тебе его отрежу.
Рицка сглотнул и зажмурился. Нет, это не его брат. Не тот Сеймей, который только что был с ним в ванной. Не тот, который всегда его успокаивал и говорил то, что Рицке хотелось услышать. Это был какой-то другой человек. Чужой, холодный. Ещё более холодный и чужой, чем Рицу-сенсей. «Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне». Если это действительно так…. Если это действительно не Сеймей… Рицка решил попробовать посмотреть на этого человека в теле его брата так же отвлечённо, как он смотрел на прохожих на улице, например. Если это не Сеймей, нужно постараться не любить его хотя бы несколько минут и взглянуть трезво на происходящее. Нужно быть сильным и взрослым.
– Хочешь знать моё мнение, мой возлюбленный Сеймей?! – прошипел Нисей, вскочив с кресла и склонившись над сидевшим в той же флегматичной позе Сеймеем.
– Не хочу. Уж избавь меня от такого удовольствия.
– А мне плевать, что ты не хочешь! Я тебе не Агацума и не твоя собачка! Ты хоть сам понимаешь, в каком дерьме мы оказались?! Так что будь добр слушать моё мнение! В моих планах пока не числится пункт «сдохнуть»! А не хочешь слушать, вали к Агацуме, он сделает всё, что тебе приспичит!
– Не выражайся так при мне, – ответил Сеймей, начиная раздражаться. – Ты не оставляешь мне выбора, Акаме. Я всё-таки отрежу тебе твой болтливый, гадкий и грязный язык. Без него ты будешь куда полезнее. Мы ведь уже много раз говорили об этом. Агацума мёртв. А следовательно, я не могу пойти к нему. Хотя ты прав, он был бы мне сейчас намного полезнее тебя.
– Да, да, да! Хоть при мне мог бы называть вещи своими именами, Сеймей! Самому ещё не надоело? Всё равно Рицка тебя уделает. Он сильнее тебя!
– Я знаю, что сильнее. Но у меня всё под контролем, так что хватит закатывать истерику. Тебе ничего не угрожает. Просто делай, что я говорю, и всё будет распрекрасно. А Рицка всё равно ничего не может без Агацумы. Так что он нам не помеха.
– А если…
– Закрой рот, Нисей. Никаких «если» не будет, – он медленно поднялся с дивана и посмотрел на Нисея взглядом победителя. – Подожди меня на улице. Я ещё не пожелал Рицке спокойной ночи.
Пробормотав какое-то ругательство, Нисей поплёлся к двери, а Рицка вскочил с колен и побежал в свою комнату, чтобы Сеймей не заметил его. Он даже не думал о том, что только что услышал, возможно, потому, что это было ожившим воплощением самого страшного кошмара. Он думал только, что единственный способ скрыть от брата своё состояние – это притвориться спящим. Только бы успеть. Только бы успеть. Больше ничего.
Когда Сеймей вошёл в спальню, Рицка уже лежал на кровати, свернувшись калачиком и стараясь по возможности дышать как можно тише. Сеймей подобрался к нему почти неслышно, сел на край кровати и вздохнул.
– Рицка… Ты уже спишь? – прошептал он.
Мальчик не ответил.
– Прости, что опоздал, – шепнул Сеймей ещё тише и, склонившись, поцеловал Рицку в висок. – Спокойной ночи, мой милый, маленький Рицка.
Он посидел ещё немного, и когда Рицка уже был уверен, что сердце его не выдержит ещё одного громкого тяжёлого удара, Сеймей встал и, прошептав что-то ещё, ушёл из комнаты. Рицка распахнул сверкнувшие в темноте большие глаза. Перевернулся на спину, так было легче дышать. В следующее мгновение по щекам его побежали крупные слёзы, которых он даже не замечал. Сеймей. Сеймей, возможно ли такое? Возможно ли, чтобы ты так обманул меня? Обманул всех? Снова?
Он ясно помнил, как два года назад подходил к семейному алтарю, вдыхал запах белых хризантем, любовался хрупкостью их невесомой красоты, думал о вечности. Зажигал свечи и подолгу смотрел на их трепещущее пламя, ощущая тепло и умиротворение. Он молился тогда о том, чтобы Сеймей обрёл покой, чтобы он попал туда, где не бывает слёз и горечи потерь, туда, где много света и тепла, где вечно живы те, кого мы любим. И когда ему начало казаться, что он сполна оплакал его смерть, Сеймей вернулся. Кому он возносил свои молитвы? Зачем? Зачем Сеймей так поступил с ним? С мамой? И он нашёл в себе силы простить ему этот обман только потому, что Сеймей был жив, и это было величайшим чудом для него тогда.
И теперь. Могло ли всё повториться снова? А если и повторилось, то где ему найти столько сил, чтобы пережить это ещё раз? Нет. Этого не может быть. Соби умер. Сеймей сказал так и ему, и Нисею. Но… Нет. Он умер, умер, умер. И Рицка уже оплакал и его смерть, и его могилу, и помолился, чтобы Соби никогда больше не испытал там такой боли, какую Рицка переживал здесь. Всё это в прошлом. Соби умер. И, наверняка он сейчас счастлив где-то, ему не о чем больше волноваться.
Рицке потребовалось слишком много душевных сил, чтобы поверить в смерть Соби. Настолько много, что он уже не мог «поверить обратно». Не мог допустить хоть маленькую надежду на то, что Соби мог всё это время засыпать и просыпаться, любоваться на закат, рисовать свои картины или курить свои сигареты. Он гнал от себя теперь все мысли об этом. Потому что надежды всегда рушились. Твоя вера – ничто для пустоты и разрушения. Все светлые мечты будут уничтожены, как случалось уже много раз, бесконечное множество раз. Сколько было таких разов, когда Соби мерещился ему на улице, а потом вдруг превращался в чужого человека, равнодушного к его горю и его потере? Нет, хватит. Он больше не будет допускать напрасных надежд. Есть предел даже боли. И предел этот – равнодушие.
*
В кабинете доктора Кацуко сегодня было светло, хотя Рицка предпочёл бы темноту, как в то время, когда он ещё бывал здесь в качестве пациента. Сейчас он пришёл как друг, и Кацуко-сенсей любезно выделила ему час своего свободного времени. Из открытого окна лился мягкий свет весеннего солнца, и пылинки медленно танцевали в луче этого света, а доктор расспрашивала его обо всём, о чём Рицке так трудно было рассказывать. Но он говорил и улыбался, потому что не хотел, чтобы она волновалась за него. Ему хотелось только, чтобы она улыбалась в ответ, чуть смущаясь от его неожиданной внешней взрослости, и чтобы сфотографировалась с ним на прощание.
Но ведь вернулся он сюда не для этого. О причинах этого визита знала, пожалуй, только его интуиция. А сам Рицка пришёл лишь потому, что здесь, в этом кабинете, столько раз он получал ответы на мучающие его вопросы. Кацуко-сенсей всегда умела найти нужные слова. А если и не находила, то всегда давала подсказку, и Рицка уже сам позднее понимал что-то важное. Это было место, где жили ответы.
– Ты хочешь поговорить о чём-нибудь, Рицка? – спросила она, и прядь отросших волос упала ей на плечо. – Я могу закрыть жалюзи, а ты приляг отдохни. Вид у тебя измученный.
Рицка кивнул и улыбнулся ей с благодарностью. Всё-таки есть люди, от которых трудно что-либо утаить.
– Можно спросить у вас кое-что, сенсей? – прошептал мальчик, пока она закрывала жалюзи.
– Конечно, Рицка. Всё что угодно. Ты ведь для этого и пришёл.
– Как быть, если всё, во что ты верил, рухнуло? И если человек, которого ты любишь, обманывает тебя и поступает плохо по отношению к другим? Как мне поверить снова?
Она вздохнула, и Рицка напрягся. Если она не знает, к кому идти тогда?
– Это очень больно, если тот, кого ты любишь, обманывает тебя, – сказала она. – Но это не повод замыкаться в себе. Если закроешься ото всех и перестанешь верить, боли и предательств будет, возможно, и меньше. Но разве это жизнь тогда? Если однажды плюнули в душу, нужно найти в себе силы и мужество, чтобы открыть душу опять. Даже если будут плевать снова и снова, нельзя закрываться. Отвернуться и закрыться от мира и в особенности от тех, кто тебя любит, во много раз хуже, чем быть обманутым, Рицка.
– Значит… Значит, я всё-таки пытался сбежать.
– Есть вещи, которые настигнут тебя, сколько бы ты ни бежал. Так может, лучше разобраться с ними сразу и не тратить лишние силы на бегство?
– Наверное, – Рицка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. – А что если я уверен, что один не справлюсь с ними?
– Всегда найдутся люди, которые захотят тебе помочь, Рицка. Нужно только не стесняться просить помощи.
– И всё-таки есть ситуации, когда никто не может помочь. Когда нужно принять решение самому. Как поступить правильно? Как узнать, где правда?
– Правда – это то, что в твоём сердце, Рицка.
Из кабинета Рицка вышел успокоенным и расслабленным. Его даже начало клонить в сон – бессонная ночь поисков ответов давала о себе знать. И хоть Рицка ещё и не решил, что будет делать дальше, ему казалось, что самое главное уже сделано. Как будто что-то незримо изменилось в нём самом, и больше не было гложущего беспокойства и давящего бессилия. Ему казалось, что всё теперь разрешится, как должно. Что если он что-то и искал, то теперь точно нашёл, хотя, что именно он нашёл, Рицка не знал.
Вернувшись домой, Рицка прошёл прямо в свою комнату, к столу, на котором лежала картина Соби с белыми лилиями. Он принёс её со вчерашней выставки, но так и не развернул почему-то. Сейчас же Рицка неторопливо развязал плотные белые верёвки, развернул обёрточную бумагу, взял картину и переложил на пол. Потом отошёл и взглянул на неё издалека. И почему-то захотелось улыбаться. И не было больше той удушливой боли, стягивающей грудь, мешающей спать, не дающей покоя даже среди дневных забот, не отпускающей и во сне, вытравляя из сердца слёзы на подушку. Теперь ничего этого не было. И вместо этого была сила, которой Рицка не мог дать ни имени, ни объяснения. Он знал только, что эта сила поможет ему двигаться дальше, поможет ему снова подняться и сделать всё то, на что он раньше не мог решиться. Поможет идти путём Правды и Света, который мальчик ещё давно избрал для себя.
Он повесил картину на стену над своей кроватью и снова почувствовал Соби рядом. Чистейшие белые лилии, как окно в вечную весну, туда, где Соби всегда ждал его. Есть вещи, которые уже не вернуть, но всё-таки кое-что ещё осталось. И Рицка может постараться вернуть хотя бы самую малость. Если есть хоть что-то, что он может изменить, он это сделает. Ибо всё, что было разрушено, однажды возродится вновь.
========== Глава 5. Воскрешение ==========
«Нет большей боли, чем эта боль;
с ней не сравнится ни удар остро заточенным кинжалом,
ни огненное дыхание дракона.
Ничто так не сжигает сердце,
как пустота от потери чего-то или кого-то,
когда вы не измерили величину этой потери».
Роберт Сальваторе “Тёмный Эльф/отступник”
«Привет, Соби. Прошло уже полгода с того дня, как ты умер. В Хаконэ сейчас начало лета, которое обещает быть очень жарким. Я пишу тебе на коленках, сидя на крыльце своего дома. Это не очень удобно, но дома так душно, что у меня сразу начинает кружиться голова. Я снова вернулся в школу и быстро наверстал упущенное. Приятно снова видеться с друзьями каждый день. Это здорово, когда знаешь, что кто-то ждёт тебя и очень расстраивается, если ты не приходишь. Это здорово – быть нужным кому-то.
Весь последний месяц я вёл странную жизнь, и, если бы год назад мне сказали, что я поступлю подобным образом, я бы ни за что не поверил. Я бы не поверил, что не буду верить Сеймею. Вот так. Я следил за ним. Почти весь месяц, каждый день. После того намёка, услышанного мной в разговоре брата с Нисеем, намёка на то, что ты жив, я следил за ним, подслушивал его разговоры с Нисеем и другими. Мне много чего удалось узнать про Семь Лун, про то, чего добивается Сеймей. Мне было больно узнавать всё это. Я отвык от этого, почти забыл. Эти проблемы были так далеки от меня, что мне казалось, будто они как маленькие кораблики маячат на горизонте, но мне никогда не дотянуться до них, потому что я стою на берегу.
Это было очень тяжело. Узнавать каждый день новые неприятные вещи про человека, который тебе дорог. Раньше Сеймей был для меня всем. И для тебя он тоже был всем. И ты бы, наверное, тоже всё прощал ему, как я сейчас. Для меня очень важно прощать его, верить в его искренность хотя бы передо мной, потому что, если бы я не прощал, я бы не смог даже видеть его. Конечно, мне бы хотелось, чтобы он изменился. Чтобы он снова был для меня таким, как четыре года назад. Чтобы он на самом деле был таким, каким я представлял его раньше, примером для подражания: взрослым, умным, рассудительным, вежливым, добрым, заботливым. Но я понимаю, что человек не имеет права пытаться изменить кого-либо. Это нехорошо и неправильно. Единственное, что мы можем – это научиться прощать. И это самое сложное. Если мы не научимся прощать, то и сами никогда не будем прощены.
Я узнал столько вещей, о которых предпочёл бы не иметь ни малейшего понятия, но раз уж я узнал их, значит, так было нужно. Плохо только, что я так и не узнал того, чего хотел. Ни слова про тебя. Ничего. Изо дня в день разгоравшиеся надежды затухали, и сколько бы я ни говорил себе: «Перестань надеяться!», я не мог прекратить, хоть это и было очень больно. Я не мог приказать себе не надеяться, как ты однажды приказал себе любить. Наверное, я недостаточно силён для этого.
Сейчас, когда я пишу это и смотрю на чистое голубое небо, я думаю, что, наверное, моя надежда снова угасла. Ты умер, и это было моей слабостью – поверить хоть на секунду, что что-то могло случиться иначе. Да и вообще, трудно продолжать верить во что-либо, когда я каждые выходные приношу тебе на могилу цветы. Я постепенно свыкся с мыслью, что на могильном камне высечено твоё имя. Наверное, человек ко всему может привыкнуть. И я привык. Я смотрю, как синеву неба прорезают чёрные крылья далёких птиц, как колышется на ветру зелёная листва деревьев, растущих в нашем саду. И ветерок такой лёгкий и приятный, приносящий запахи степей, долин и гор, запахи лета, чистых озёр и океана с прозрачной, сверкающей на солнце водой. Я чувствую всё это, стоит только сделать глубокий вдох. И мне так хорошо. Я думаю о совершенстве и вечной красоте природы, и мне сразу становится немного легче от этого. И спокойнее. И единственное, во что я ещё могу и хочу верить, это в то, что ты сейчас где-то там, где так же хорошо и спокойно, где так же светит солнце.
Прости мне все мои слабости и все мои неудачи. Я хочу пообещать тебе, Соби, что стану сильным. Не важно, сколько времени пройдёт, но однажды я почувствую эту силу в себе. Потому что единственное, с чем я никогда не смогу смириться, это со злом, смотрящим на меня свысока. Если у меня появится возможность предотвратить зло, я не пожалею жизни для этого. Я бы так хотел, чтобы ты гордился мной, Соби. Может, теперь ты не считал бы меня таким уж бесполезным. И мы смогли бы сражаться как нормальная пара, разделив силу на двоих. Прости за то, что этого уже не будет. Прости за всё, чего уже не будет.
Мне пора идти. Есть много дел, которые ждут меня, потому что жизнь не стоит на месте, как мне казалось несколько месяцев назад. Поэтому, до следующего письма.
Пока, Соби».
*
Жаркий день клонился к вечеру, когда Рицка дошёл до парка и скрылся в спасительной тени деревьев. Он пожалел, что не взял с собой воды, потому что поблизости продавали только мороженое, от которого захотелось бы пить ещё больше. Обгоревшие вчера плечи ныли под футболкой, и Рицка старался по возможности не шевелить лишний раз руками. Козырёк кепки мало спасал от палящего солнца, и мальчик постоянно щурился, пытаясь рассмотреть лица гуляющих в парке людей. Он искал среди них только одно и почти отчаялся найти, когда увидел высокую худую фигуру с тростью.
Рицу шёл совсем как в тот день, ощупывая свой путь тростью и постукивая её наконечником по выложенной плиткой дороге. В его тёмных очках отражалось солнце, светлыми волосами играл ветер, а бледные губы были слегка поджаты.
И снова изнутри поднялось что-то холодное и пугающее, парализовавшее мальчика на долгую секунду, так что он не только не мог окликнуть сенсея, но даже пошевелиться и пойти ему навстречу был не в состоянии. Вид больного Минами Рицу с тростью для слепых вовсе не был жалким. Наоборот, даже будучи таким, он казался Рицке наполненным какой-то неведомой внутренней силой, которой ему самому так недоставало.
А потом это прошло, и Рицка снова мог двигаться и говорить, и уже не понимал и не мог точно сказать, что творилось с ним минуту назад.
– Рицу-сенсей, – сказал он и хотел задать приготовленный вопрос, но так и не задал почему-то.
Минами повернул голову на звук его голоса и остановился напротив мальчика.
– О, Рицка. Как дела? Я ждал тебя. И ты пришёл наконец-то.
– Ждали меня?
– Конечно. А ты думаешь, я просто так гулял здесь? – он усмехнулся. – Я был уверен, что однажды ты придёшь сюда, потому что не знаешь, где ещё искать меня. Кстати, в прошлый раз было не очень вежливо с твоей стороны просто сбежать. Я ведь просил тебя помочь мне найти дорогу из парка, помнишь? А впрочем, ладно. Ты ведь ещё ребёнок, не удивительно, что мои слова расстроили тебя, и ты заплакал. Надеюсь, теперь ты понял, что пора взрослеть?
Его голос был всё так же холоден и неприятен, неприятен настолько, что вызывал почти физическое отвращение и дрожь. Рицка поспешил сказать то, зачем пришёл, пока не передумал, и, набрав в лёгкие воздуха, выпалил:
– Я прошу вашей помощи, Рицу-сенсей. Я почти ничего не знаю и многого не могу понять, и мне больше не к кому обратиться. Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что знаете сами, сенсей.
Сказав это, Рицка тут же расслабился, и ему было уже всё равно, что ответит Рицу. Главное, что он сам сказал то, на что не мог решиться целый месяц.
Рицу снова усмехнулся.
– Интересно получается, да? Все люди постоянно оказываются то в роли просителя, то в роли того, у кого просят. И эти роли меняются. Всё всегда меняется.
– Так вы поможете мне?
– Кто знает, как всё сложится, Рицка. Для начала предлагаю просто поговорить в неформальной обстановке обо всём, что тебя заинтересует. А потом ты сам решишь, хочешь ты, чтобы я помогал тебе, или нет.
– Я уже решил.
– Не торопись. Слова – это то, что нельзя вернуть назад. И тебе прежде всего нужно научиться не бросаться словами.
– Я не бросаюсь. Если решил, то решил.
– Ну, хорошо. Если ты настаиваешь. Только не передумай потом.
Но Рицка слишком долго не мог отважиться на это, чтобы, когда решимость наконец пришла, передумать снова. Как там говорила Кацуко-сенсей? Есть много людей, которые могут нам помочь, нужно только не стесняться просить помощи. Это один из тех немногих вопросов, ответ на который Рицка знал теперь точно. Человек не способен всё сделать сам. И в этом нет ничего плохого.
Минами Рицу жил в тихом квартале, и дом его был намного меньше и скромнее, чем представлялось Рицке. Окружённый ухоженным садом домик слегка возвышался над пышными кронами деревьев и утопал в тени их сочной зелени. Этот сад напомнил Рицке тот, что был у них в Токио. Интересно, туда прилетают птицы? Интересно, как там мама?
Они прошли по тропинке к крыльцу, и Рицка залюбовался покоем и уютом, царящими в этом месте. Ему всегда казалось, что дом такого человека как Рицу-сенсей должен быть не менее эксцентричным, чем сам хозяин, но оказалось, что Рицу тяготеет к классике, утончённости и простоте. Это немного успокаивало мальчика и примиряло с тем, зачем он пришёл сюда.
– Только предупреждаю, Рицка, мой дом внутри не представляет собой ничего особо элегантного, – сказал Рицу, звякнув ключами и потянувшись к замку. – Всего лишь каморка обычного холостяка. Надеюсь, ты извинишь мой беспорядок?
Рицка ничего не ответил и прошёл в дом. Его сразу поразило то, что Рицу назвал «беспорядком», потому как в прихожей и комнатах была идеальная чистота. Всё на своих местах, так, будто порядок – самое важное, что только может быть для хозяина. Нигде нет ничего лишнего, и кажется, будто этот дом уже «родился» таким, а вовсе не был обустроен человеком. Порядок во всем, в том числе и в мыслях, видимо, это то, что Рицу ценит очень высоко.
– Какой чай ты любишь? – спросил Рицу, провожая Рицку в гостиную и указывая на диван у маленького деревянного столика.
– Мне всё равно, – вздохнул мальчик, готовясь к долгому неприятному разговору и пытаясь отпустить все терзающие его сомнения и страхи. Ему хотелось производить впечатление уверенного взрослого человека. Но с Рицу это не получалось.
– Тогда я заварю тебе зелёный, – Рицу поставил свою трость к стене, и только тут Рицка спохватился и спросил:
– Может, вам помочь?
Он улыбнулся.
– Ничего. Я научился прекрасно справляться сам. Нагиса уже предлагала мне искусственные глаза, созданные ею самой, но я отказался. В мире не так уж много того, чего я ещё не видел. Так что это лишнее.
Рицка проводил его удивлённым взглядом. Не так уж много? Но разве мир не настолько прекрасен, что сколько ни смотри, всё равно мало? Всё равно хочется впитывать в себя его красоту снова и снова. Рицка не понимал.
Может, однажды настанет момент, когда он устанет от жизни так же, как этот странный человек. Одинокий человек. Только сейчас мальчик понял, что Рицу бесконечно одинок. И это тоже немного примиряло его с ним.
Он сел на диван и откинулся на мягкую спинку. Захотелось закрыть глаза и послушать тишину. Как же здесь тихо, в этой комнате. Запах сигарет, который, казалось, впитали даже стены, а ещё аромат каких-то незнакомых Рицке пряностей, немного похожих на корицу. И ещё чего-то… Чего-то, напоминающего о Соби. Запах краски. Рицу-сенсей рисует?
Рицка окинул взглядом стены. Какая-то одинокая гравюра – первое, что бросилось в глаза. А потом он увидел картину. Ярко-красные пионы и две белые бабочки с тоненькой паутинкой чёрных прожилок на крыльях. Одна бабочка уже сложила крылья и почти коснулась лапками лепестка цветка, другая – застыла в полёте.
Если бы Рицу-сенсей действительно рисовал, Рицка готов был поспорить на что угодно, что это не его картина. Мальчик тут же забыл про свою приятную расслабленность, которую он с таким трудом собирал в себе по крупицам, и снова превратился в натянутую струну. Он хотел встать и рассмотреть картину поближе, но тут услышал шаги Рицу и не стал подниматься, только впивался взглядом в полотно, отмечая каждую деталь неповторимого стиля Соби.
