Текст книги "Холодная зима (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Рицка? – вопрошающий шёпот Соби щекочет шею. Его дыхание такое тёплое и спокойное. Может, хотя бы его сердце бьется так же быстро, как у меня?
– Что?! – Рицка вздрагивает.
– Мой вопрос так смутил тебя? – Соби тихонько хихикает, и становится совсем щекотно. И Рицке кажется, что он не выдержит этого жгучего стыда. И он чувствует себя до жути глупым и смешным. И вдруг с удивлением обнаруживает, что ему это даже нравится.
– И вовсе не смутил!
– Тогда каков будет ответ?
– Соби, ты садист! Сколько можно спрашивать?!
– Понял, в следующий раз буду без разрешения. Значит, можно?
– Да. Можно, – Рицка вздохнул. И услышал ответный вздох Соби. Что, не ожидал, что я соглашусь?
И снова тысячи мыслей, только на этот раз они в миг прерываются, когда Соби касается его губ. Соби не спешит. Он целует медленно, осторожно, в уголок губ, вынуждая Рицку самого спешить от нетерпения, ища его губы, обвивая руками шею.
Соби. Сколько времени прошло… Рицка думал, что сумел за этот год найти себя, примириться со своими потерями и повзрослеть. И когда он был один, когда ходил на уроки к Рицу-сенсею и говорил с ним о «делах», когда гулял с Осаму и встречался с друзьями, ему казалось, он по-прежнему оставался собой. Однако ему постоянно чего-то не хватало, он беспрестанно искал что-то, и он думал, что ищет силу, что именно её не достаёт ему. Но оказалось, что искал он ту часть себя, что расцветала в нём красивейшими цветами любви, нежности и безграничного доверия, всякий раз, когда Соби был рядом. И пока этой части не было с ним, Рицка не был собой в полном смысле этого слова. И все попытки обрести силу обернулись бы провалом. И только сейчас он был настоящим Рицкой, только это сейчас и было важно, потому что сердце его было наполнено и спокойно. И только сейчас в нём возникала та долгожданная уверенность, которую раньше приходилось вызывать искусственно. И заживали все раны. И он мог обретать прощение и сам прощать. Воскрешение, искупление грехов. Любовь. И больше не будет слёз. Ни твоих, ни моих. Никогда не будет.
*
Ему снился удивительный сон, такой яркий и красочный, что казалось, будто он снова обрёл зрение. Ему снился берег океана, с искрящейся на солнце водой и белыми барашками прибрежной пены. Чистейший, почти белый песок, тоже сверкающий, омываемый волнами и тут же высыхающий. Ему снился Рицка, стоящий у самого берега, босыми ногами в прохладной воде. Рицка смеялся и расплескивал воду, и его чёрные волосы трепал тёплый ласковый ветер. И в руке у Рицки были ракушки самых разных форм, и он всё говорил что-то и снова смеялся. Он был счастлив. Он был таким, каким Соби его запомнил.
Но сейчас Рицка другой. Как жаль, что нельзя уже увидеть его. Ты, наверное, стал очень красивым, Рицка. Я могу только представлять тебя, касаясь твоей кожи. Могу только рисовать тебя в своём воображении. Это единственное. Но так хорошо, что есть хотя бы это.
Рицка. Такой тёплый, сонный. Не хочется тревожить его сон, ведь он так устал вчера. Но так хочется обнять его, услышать его сонное бормотание. Он всё такой же милый. Рицка. Теперь уже никто не отберёт у него это имя. Нарушить приказ нельзя, но нельзя и умереть, потому что он обещал больше не оставлять Рицку. Сеймей…. Почему ты заставил дорогого тебе человека так страдать? Почему позволил это, если любишь его? Почему ты сохранял невозмутимость, в то время, пока Рицка плакал? Почему не сделал всё возможное, чтобы остановить его слёзы, не допустить этих слёз? Сеймей. Ты… Нельзя думать такое. Запрет. Но. Сеймей. Ты… Ошибся.
Рицка. Скоро проснётся и проголодается. Соби знал, что уже не сможет приготовить что-нибудь, столь же вкусное, как раньше. Но он ещё помнил, что любил Рицка. Конечно, может, для завтрака это и слишком, но тунец быстро жарится и с ним не надо долго возиться. И что-нибудь сладкое. Рицка любил сладкое. И Соби надеялся, что у него остались ещё какие-нибудь конфеты, потому что сам он их почти не ел.
Рицка поворачивается на бок, прижимается к нему. Рицка любит спать в обнимку. Как можно было забыть обо всём этом? Как можно было жить без этого? Рицка. И хочется сказать: «Не бойся. Я никуда не уйду». И хочется пообещать ему счастье. Но нельзя будить. Пусть поспит ещё немного. Нельзя обещать невозможные вещи. Даже, если в этот момент кажется, будто способен на всё.
Рицка. Говорил, что я самый сильный. Пусть я буду таким хотя бы в твоих глазах. Пусть я буду таким, пока ты веришь в это.
Соби удалось выбраться из постели, не разбудив Рицку и дойти до кухни, ни обо что не споткнувшись. Он умел вести себя тихо. Его учили вести себя тихо. А рядом с Рицкой сразу хотелось вспомнить все уроки, нужные и ненужные, только, чтобы угодить ему, только чтобы порадовать его, защитить его. За этими уроками можно было спрятать свои слабости, даже забыть о них на какое-то время. И снова стать нужным.
На его кухне был идеальный порядок. Всё должно лежать на своих местах, иначе он не найдёт это. Соби стоило большого труда запомнить, где лежат мелкие предметы, и поначалу он часто путался, да и память тогда постоянно подводила. Сейчас было легче. Сейчас ему не приходилось ощупывать всю поверхность столешницы в поисках солонки. Сейчас он знал, что солонка лежит в пяти сантиметрах влево от набора ножей и в двух сантиметрах вправо от чайника с заваркой.
Ему без особых проблем удалось нарезать тунца, приправить его и положить на сковородку, а вот конфеты найти всё никак не удавалось. Он точно помнил, что положил их в крайний от входа шкафчик, но вместо них там стояли какие-то бокалы, которых Соби вообще не помнил. Он потянулся на вторую полку и был уверен, что она пуста, но проклятые бокалы были и там, и Соби, не рассчитав, смахнул один из них ладонью.
Бокал сначала ударился о столешницу, но не разбился, и только соскользнув на пол, с оглушительным для утренней тишины звоном, разлетелся на осколки. И вместе с этим Соби вдруг показалось, что и в нём самом разбилось что-то. Пару мгновений он не мог пошевелиться, потом сделал неловкий шаг назад и наступил босой ногой на острый осколок стекла.
Он не думал о боли, не думал о том, как тёплая кровь потекла из глубокой раны, оставляя тёмно-красные следы на полу. Он думал только, что нужно скорее убрать все эти осколки, пока Рицка не проснулся. Скорее убрать, чтобы он не поранился, чтобы найти для него конфеты. Чтобы Рицка не увидел его промаха. Чтобы считал его нужным.
И Соби склонился над осколками, пытаясь находить их на ощупь, но постоянно колол пальцы, искал снова и промахивался. И сердце колотилось, и куда-то исчезла вся привычная выдержка, и в голове плыли слова Сеймей, брошенные как будто невзначай, и не менее колкие: Ты не нужен мне. Сейчас ты бесполезен. Теперь любой боец победит тебя. Ты ничего не можешь. Ты только будешь мешать. Отвернись, мне противно смотреть в твои пустые глаза.
Боль. Слова, которые нельзя стереть из памяти. Слова, которые убивают. Сеймей.
– Соби! – крик Рицки совсем рядом, словно будит, и, возвращаясь к реальности, одна боль сменяет другую. – Ты весь в крови! Что случилось?!
Нет. Уходи. Не смотри.
– Опять отворачиваешься?! Соби…
И Соби слышит звон, как будто Рицка сгребает осколки в сторону, и тут же чувствует его тёплые руки, обнимающие его сзади. Это хорошо, можно не отворачиваться. Его руки… сильные.
– Ну почему ты меня не позвал? Я бы помог, – прошептал Рицка, согревая кожу горячим дыханием.
– Рицка… я бесполезен. Тебе не нужен такой боец как я. Даже такой слабый человек рядом тебе не нужен.
– Соби, это всего лишь стакан. Все иногда их разбивают.
– Я неловкий. Я постоянно буду что-нибудь разбивать. От меня одни проблемы. Я только мешаюсь. Я даже защитить тебя не смогу, если что-то случится. Я не нужен. Сеймей поэтому не приходил ко мне, – и Соби говорил и уже не мог остановиться. Повторял заученные слова Сеймея, в которые сам верил теперь безоговорочно. Говорил о Сеймее, выпуская всю боль, связанную с ним. Раньше он никогда не позволил бы себе подобного при Рицке, но сейчас, сидя на полу у горы осколков, с окровавленными пальцами и опущенной головой, он ощущал себя слабым и уязвимым как никогда, и ему казалось, что терять уже нечего. А потом он вдруг опомнился, что, говоря всё время о Сеймее, может причинить боль Рицке, и замолчал, запнувшись на полуслове.
А Рицка вдруг ещё крепче прижал его к себе.
– Не слушай ты его. Сеймей наговорил тебе кучу гадостей. И, даже если ты не нужен ему, ты нужен мне.
И Соби замирает. Голос Рицки такой спокойный, без тени сомнения. Его словам хочется верить. Его словам невозможно не верить. Его слова как заклинания.
– Ты очень нужен мне, Соби. Как боец. Как человек рядом со мной. Ты – неотъемлемая часть меня самого, Соби. Поэтому, пожалуйста, будь сильным. Оправдай мою веру в тебя. Но, если вдруг у тебя что-то не будет получаться…. Например, ты будешь постоянно колотить стаканы, я не перестану любить тебя.
Вздох. И что-то внутри электрическим током отзывается на эти слова. Слова, преисполненные силой. Слова, которым хочется подчиняться.
– В своём сердце я всегда верил, что ты жив где-то. Даже, если всё говорило против этого, даже если я сам впадал в отчаяние, во мне теплилась вера, и я всегда поднимался на ноги. Только благодаря этой вере я сам не умер. Вера в тебя, в твою жизнь, в лучшее в тебе – это то, что всегда было со мной, Соби. Ты не просто нужен, ты необходим.
Слова, наполняющие светом мир вечной темноты перед глазами и тьмы в сердце. Слова, озаряющие путь. Дающие смысл одинокой и пустой жизни.
И Соби вдруг понял, что всё это время был мёртв не для Рицки, а для Сеймея. Сеймей сказал, что он умер, что он не нужен, а Рицка писал ему письма, весь год носил цепочку, подаренную им, видел его во сне, плакал по нему и звал его. Значит, всё это время, он был нужен Рицке, а не Сеймею. А меня учили быть нужным. Сеймей назвал меня мёртвым, а мёртвые не нужны. Если я умер для тебя, Сеймей, я буду жить для Рицки.
– Соби, – тихонько шепчет Рицка в самое ухо. – А куда подевались твои серёжки? Я ещё вчера спросить хотел, но уснул. Если Сеймей выбросил их, я куплю тебе новые. Хочешь?
– Да, – отвечает Соби хриплым, непослушным голосом. – Я хочу принадлежать только тебе, Рицка.
– И ты волен быть со мной, Соби. Если хочешь, будь. Мне плевать на все нелепые условности, потому что ты уже часть меня. Остальное – неважно. Важно только то, что мы сами чувствуем.
– Рицка… Ты стал очень сильным.
Короткий вздох.
– Поэтому тебе придётся тоже постараться, Соби. Ты можешь быть сильным, сильным по-настоящему, как только перестанешь стыдиться своих слабостей. И не пугай меня так больше с утра пораньше. Осколки я потом сам уберу, а сейчас давай лучше займёмся твоими порезами. Ты как? Лучше?
– Да. Спасибо, Рицка.
Быстрый смущённый поцелуй в щёку – и Рицка встаёт, помогая и Соби подняться.
– А что так вкусно пахнет? – спрашивает он. – Опять какой-нибудь шедевр готовишь? Я даже проголодался.
– Всего лишь тунец, – и Соби сам уже не может сдержать улыбки. Счастья, облегчения. – Выключи плиту, а то он уже сгорел наверное.
– Обожаю тунец! Спасибо! Но это потом. У тебя аптечка есть?
Рицка, ты такой смешной и милый, когда разводишь какую-нибудь деятельность. Эта деловитость так идёт тебе.
И хочется позволить ему всё, что он захочет. И больше нигде не болит.
Рицка перевязывает мелкие порезы с такой виртуозностью, что Соби даже не замечает этого. Он слушает беззаботное щебетание мальчика о том, что снилось ему под утро, о том, что у него, у Соби, жутко неудобная кровать, и надо купить новую. И лёд внутри понемногу таял, и забывался разбитый бокал и холодные на ощупь острые осколки.
И Соби даже не отворачивался. Он начинал привыкать к мысли, что Рицка видит его.
А потом его отвлёк звон металла. Голос Рицки сразу стал глуше в его восприятии, и Соби сосредоточил все усилия своего слуха на этом звуке.
– Что такое? – спросил Рицка.
Слух Соби был теперь на порядок острее, поэтому он услышал звон ключей в коридоре сразу. И ещё потому, что этот звук был хорошо знаком ему.
Когда ключ вошёл в замочную скважину, это услышал и Рицка. Он тоже замолчал. И снова стало тихо, холодно и пусто. Пожалуйста, не забирайте его у меня.
Но Рицка вдруг взял его за руку. Осторожно так, чтобы не коснуться свежих порезов. Этим он как будто сказал: «Я не уйду».
Этим он как будто бросал Сеймею вызов, который, войдя в комнату, увидел их держащимися за руки. И долго ещё никто из троих не произносил ни слова. И тишина говорила всё за них.
*
Когда Соби было лет семь, Рицу-сенсей в очередной раз довёл его до слёз, и, слушая его рыдания, раздражался всё больше. Он сказал тогда фразу, которую Соби помнил и сейчас: «Не думай, что все люди такие добрые, что будут дарить тебе игрушки и угощать конфетами. Человек по своей природе жестокое и довольно эгоистичное создание. Будешь искать в людях лучшее – значит, будешь постоянно подвергаться обману и разочарованию. Я не призываю тебя ненавидеть людей. Но и любить их не за что. Будет лучше, если ты уже сейчас поймёшь это и станешь относиться к окружающим ни больше ни меньше, как равнодушно. И даже, если кого-то будут убивать на твоих глазах, не вмешивайся, только если не убивают твою жертву. Только жертва будет иметь значение для тебя. И в своей жертве тебе придётся любить всё. И терпеть всё».
Идя по жизни, Соби постоянно примерял эти слова сначала на Рицу-сенсея, потом на Сеймея, на Рицку. Любить и терпеть. Соби хорошо знал теорию. Но на практике не всегда получалось. Он чётко знал, что Жертва – то, что любишь. Остальные люди – ничто, пустота. Он всегда старался следовать этому правилу, но остаться равнодушным к Кио так и не получилось. Не получилось остаться равнодушным к друзьям Рицки, он тоже полюбил их. Не получилось остаться равнодушным и к Нисею, ибо этого человека Соби ненавидел. Наверное, он всё-таки оказался не таким идеальным, каким представлялся Рицу-сенсею.
И теперь, когда перед ним были два человека, значившие для него одинаково много, он снова вспоминал этот урок, который так и остался невыученным. Он ощущал этих людей рядом с собой, их силу, их власть над собой, и впервые перед ним вставала проблема выбора. Впервые он сомневался в одном из этих людей.
Соби успел выучить, что Сеймей всегда прав. Но сколько раз он сам уже говорил Рицке: «Что бы ни случилось, знай, что я всегда буду на твоей стороне». И если раньше ему удавалось закрывать глаза на неправоту Сеймея, то теперь, когда она коснулась другого дорогого ему человека – Рицки, Соби пришлось задуматься. Серьёзно задуматься. Сеймей всегда прав, и Сеймей заставил Рицку страдать. Когда прошлым вечером Рицка всё никак не мог перестать плакать и цеплялся за него, рассказывал, как писал ему письма каждый день, как приносил цветы на его могилу, Соби чувствовал всю глубину его боли. И эту боль он не мог простить Сеймею, будь тот хоть тысячу раз прав.
– Рицка. Ты убежал вчера, даже ничего не сказав. Я волновался за тебя, – сказал Сеймей.
Соби удержал вздох. Он знал, что Сеймей всегда умел находить для Рицки правильные слова. Сеймей любил, чтобы другие чувствовали себя виноватыми перед ним. Но Рицка по-прежнему держал Соби за руку, и от этого ему становилось спокойнее.
– Ты сам ничего не хочешь объяснить мне, Сеймей? – спросил Рицка. В его голосе появились интонации, которых Соби не помнил раньше. Это были интонации тщательно скрываемой, но огромной боли и обиды. Однако при этом его голос не терял своей силы. Скорее даже возвышался над нотками лёгкой нервозности в голосе Сеймея.
– А что ты хочешь услышать от меня, Рицка? Что я солгал тебе? Ты это итак уже видишь. А оправдываться я тоже не собираюсь, потому что у меня одно оправдание, о котором ты уже знаешь – это моя любовь к тебе.
И снова Соби невольно ощущает, какой болью эти слова отзываются в Рицке, и крепче сжимает его руку в ответ.
– Я вижу, ты не веришь мне, Рицка, – в голосе Сеймея улыбка. – Людям всегда нужны доказательства любви. А раз так, я докажу тебе. Хочешь забрать себе Соби? Если ты так уверен, что этот ни к чему не годный боец, тебе пригодится, я предлагаю честное сражение. Если сможешь победить меня при помощи Агацумы, он будет твой. Я подарю его тебе. Он будет только твоим. И тебе самому я тоже дам свободу. Потому что люблю тебя.
– Прекрати повторять, что любишь меня, Сеймей. Прекрати использовать эти слова, чтобы парализовать мою волю. Это нечестный ход. Тем более, мы ещё даже не сражаемся, – теперь голос Рицки был холоден и твёрд. Это был голос человека, за которым всегда оставалось последнее слово. – Ты не можешь дать мне свободу, потому что я не твой. И ты мне не принадлежишь. И Соби тоже не принадлежит мне, потому что связь – это больше, чем обыкновенная принадлежность бойца жертве. Любовь – не принадлежность, Сеймей. Любовь – это свобода. Но твой вызов я принимаю.
– Хм, – Сеймей попытался усмехнуться, но вышло неестественно. – Так вот как ты теперь заговорил, да, Рицка?
– А ты думал, я буду вечным ребёнком?
Короткое молчание, как будто Сеймей не может найтись с ответом.
– Значит ли это, что теперь я навсегда потерял тебя, Рицка? – спросил он, наконец. – Ты уже не любишь меня? Ты уже не простишь меня больше?
– Сейчас мне тяжело говорить о любви к тебе, Сеймей. Ты сделал мне очень больно. И продолжаешь сознательно причинять боль, спрашивая об этом. Я действительно не знаю, люблю ли тебя сейчас. Но, пожалуй, я смогу ещё раз поверить тебе. А значит, и простить смогу. Со временем.
И Сеймей говорил что-то ещё, но Соби уже не слышал этого. Для него голос Сеймея навсегда потонул в голосе другого человека. Это был голос взрослого, осознающего свою ответственность, обладающего определённой мудростью, спокойствием и уверенностью, решимостью к действиям. И в вечной для него тьме этой комнаты Соби чувствовал сейчас только одного человека. Чувствовал его только зарождающуюся, но уже безграничную силу. А больше всего Соби всегда хотелось принадлежать сильнейшему. Только сильнейший может властвовать над ним.
И Сеймей ушёл, закрыв дверь ключами. А Рицка остался и держал его за руку. Рицка остался.
– Соби, с тобой всё хорошо? Выглядишь бледным, – спросил Рицка с заботой. Соби знал, Рицка волнуется за него просто так, а не как за полезную вещь, которая может сломаться.
– Извини. Со мной всё нормально.
– Теперь ты можешь быть спокоен, Соби. Я думаю, Сеймей сюда больше не вернётся.
Имя Сеймея уже не режет слух, уже не причиняет той боли, как утром. Имя Сеймея как будто стало немного дальше от него. А Рицка сидит рядом.
И преодолевая лёгкое, словно пьяное головокружение, Соби опускается на пол, на колени перед Рицкой, взяв обе его руки в свои, закрыв глаза, как будто это могло помочь ему поймать эти новые необычные ощущения.
– Эй, Соби, ты чего это вдруг? – Рицка удивлён и смущён. И доволен.
– Можно мне просто посидеть так немного?
– Да… Конечно.
И Соби неторопливо целует его руки, а Рицка молчит, и Соби кажется, будто он слышит биение его сердца. В этой тишине им не надо говорить. Они просто так слышат друг друга. У них просто есть то, что сильнее связи и власти имён. То, что всего сильнее.
*
Настенные часы в комнате Сеймея тикают так громко, будто специально задались целью свести Нисея с ума. Это утро стало для него одним из самых болезненных за долгое время. Всё-таки вчера надо было вовремя остановиться и не выпивать следующие три бокала. Да ещё и Сеймей как назло сгинул за своим Рицкой и не от кого было подпитываться силой.
Нисей приоткрыл один глаз. Темно. Тихо. Он ненавидел эту комнату с её опустошающей тишиной, серым потолком и этой мягкой прохладной постелью, на которую Сеймей никогда не позволял ложиться. Ненавидел эти часы, всегда действующие на нервы, ненавидел колышущиеся на холодном зимнем ветру занавески. Ненавидел всё здесь, потому что эта комната принадлежала Сеймею.
Он снова начал проваливаться в сон, когда дверь тихонько приоткрылась, и вошёл Сеймей. Нисей оживился и вскочил, головная боль сразу отпустила. Но Сеймей прошёл мимо, даже не взглянув на него, к окну. Он даже не рассердился, что Нисей лежал на его кровати. Он вообще ничего не говорил долгое время, а потом вдруг спросил, опускаясь на первый попавшийся стул:
– Это ведь ты рассказал ему, да?
– Кому и о чём? – ровным голосом переспросил Нисей.
– Ты прекрасно знаешь.
Нисей усмехнулся.
– Ты тоже знаешь, и всё равно спрашиваешь. Можешь отрезать мне язык, как и угрожал.
Сеймей не двигался с места. Потом вдруг закрыл лицо ладонями, опустил голову и спросил всё также тихо:
– Зачем ты это сделал?
– Наверное, потому что я такой же подонок, как и ты, – Нисей снова хотел усмехнуться, но почему-то не получилось. Он всё пытался понять, что происходит с его жертвой, которая, по его представлениям, должна была уже давно убить его, или хотя бы начать кричать и разносить всё вокруг. Но Сеймей всё сидел, не двигаясь и не поднимая головы. Его мокрые от снега волосы падали на глаза. И Нисей вдруг понял, что Сеймей просто убит горем.
– Из-за тебя я потерял Рицку навсегда, – прошептал он.
– Нечего валить всё с больной головы на здоровую! Причём здесь я, Сей? Неужели ты так и не понял, что потерял Рицку ещё, когда только разыграл свою смерть и подсунул ему Агацуму?
– Нет. Тогда Рицка простил меня. И мы всё могли начать сначала. А теперь уже нет.
И Нисей снова хотел что-то возразить ему, но слова так и застряли в горле. Он смотрел на опутывающую Сеймея холодную, вязкую и отчаянную боль и пытался вызвать в себе хоть подобие некой жалости, но не чувствовал ничего, кроме отвращения. Сеймей был жалок.
– Оставь ты его в покое уже, – сказал Нисей, поморщившись. – Даже мне это наскучило.
– Оставлю. Если ты проиграешь Агацуме.
– Что?! – Нисей вскочил с кровати. – С чего я должен проигрывать ему?
– Можно сказать, я заключил с Рицкой пари. Если они победят нас, оба будут свободны.
– Да какого черта, Сей?! Ты со мной не пробовал договориться сначала?!
– Не ори. Я всю ночь не спал, и голова раскалывается, – Сеймей потёр виски.
– Но зачем тебе драться с ними?!
– Как зачем? Я не понимаю тебя, Акаме. Не ты ли мечтал померяться силами с Агацумой? Не ты ли собирался «размазать его по стенке»? Я предоставляю тебе такой шанс, а ты не доволен? Неужели испугался Агацумы?
Нисей молчал. Он не боялся Соби. Соби был болен и слаб, и перспектива сражаться с таким противником не представляла для него интереса. Куда больше его волновал младший Аояги. Именно поэтому он приложил вчера столько усилий, чтобы раз и навсегда убрать Рицку с дороги. Подстраховаться на будущее. Потому что Рицка был сильнейшей жертвой их всех, что Нисею доводилось видеть. И если Сеймей этого ещё не понял, ослеплённый чувством своего ущемленного достоинства, то Нисей, по крайней мере, оставался в здравом уме.
– Знаешь, Сей… – вкрадчиво начал он. – Если ты думаешь, что моя победа над Агацумой, вернёт тебе Рит-тяна, и ты сможешь своими хитрыми уловками вымолить у него прощение, то ты ошибаешься. Твой брат скорее умрёт, чем расстанется с Агацумой.
– С чего ты это взял? У Рицки сейчас просто трудный возраст. Это скоро пройдёт, как пройдут и чувства к Соби.
– О, нет… – Нисей закатил глаза с театральным вздохом, как будто собрался падать в обморок. – Меня окружают одни идиоты! Влюблённые люди так глупы и слепы, что не видят дальше собственного носа!
– О чём ты? – кажется, Сеймей начинал раздражаться, и это вызвало у Нисея ядовитую усмешку.
– Я расскажу тебя, о чём я! – передразнил он. – Знаешь, вчера, когда Рицка вымаливал у меня адрес Агацумы, я тоже заключил с ним кое-какое пари.
Сеймей побледнел, и Нисей, удовлетворённый произведённым эффектом, продолжил:
– Я поставил условие, что если скажу ему, где его ненаглядный, он сам вместе с ненаглядным, разумеется, навсегда уберётся с нашей дороги. Что забудет вообще, что такое битвы, пары, имена и связи. Что пожертвует своим блестящим будущим жертвы, пожертвует своей неутолимой жаждой справедливости только, чтобы увидеть его. И знаешь, что ещё? Если бы я сказал, что эта встреча будет стоить ему жизни, он бы согласился без колебаний. Ты можешь видеть здесь трудный возраст и всё что угодно, продолжая закрывать глаза на очевидные вещи. Но я вижу здесь сильную жертву, готовую жертвовать всем ради своего бойца.
Теперь молчал Сеймей. И Нисей кожей ощущал, как оседает в комнате его боль, тяжёлая и сильная, с горьким привкусом во рту. Это была боль, которую Сеймей уже не мог скрывать, она была в нём, повсюду. Была в его дрогнувших губах и кончиках пальцев, была в его потухшем взгляде и опущенных ушах. Нисей не понимал его чувств. Он никогда не был привязан к кому-либо столь же сильно. И он думал раньше, что в этом с Сеймеем они похожи. Сеймей представлялся ему невозмутимой холодной машиной, всегда знающей своё дело и не тратящей время на глупые эмоции. Сеймей в его представлении ушёл дальше обычных людей со всеми их слабостями, вроде любви, и за это он уважал его. Сейчас же он видел перед собой человека, всего лишь человека, в чём-то ещё ребёнка, с особым, свойственным лишь детям эгоизмом. И у него сразу пропадало привычное желание говорить колкости и подсмеиваться над ним.
Расплата за грехи. Может, она в самом деле существует?
Нисей готов был поверить в это, когда выходил из комнаты, оставляя Сеймея наедине с его наказанием, с чашей его вины, испить которую ему не хватит жизни.
*
Рицка сидел на кровати и ел конфеты в разноцветных шуршащих фантиках, а Соби лежал рядом и очень смешно рассказывал, как Кио пытался списать у него на зачёте по всемирной истории искусств. Рицка долго и весело смеялся, а потом сказал:
– Кио ведь тоже считал тебя мёртвым, Соби. Ты обязательно должен сходить к нему. Он просто с ума сойдёт от радости.
– Да. Сходим вместе?
– Угу, – Рицка потянулся за очередной конфетой, а Соби услышав шуршание разворачиваемого фантика, не выдержал:
– Рицка, зубы испортишь.
– А вот и не испорчу! Я уже сто лет конфет не ел! И вообще, зачем тогда накупил столько, да ещё и разных?!
Соби засмеялся и спросил:
– А ты не успокоишься, пока все не попробуешь?
– Ну, разумеется! – Рицка хотел ещё возмутиться, но его прервал телефонный звонок. Новый модный рингтон мобильника Рицки огласил своим резким трезвоном уютную тишину вечерней комнаты. С замирающим сердцем Рицка пошёл за телефоном. Соби молчал. Оба были уверены, что это Сеймей.
И Рицка не удержал вздоха облегчения, когда увидел номер Рицу-сенсея. Потом покосился на Соби. Он ведь так и не придумал, как объяснить всё это ему. Но теперь думать уже не было времени, и Рицка вздохнул ещё раз и снял трубку:
– Да, Рицу-сенсей, – сказал он.
– Сенсей?! – Соби тут же сел на кровати.
– Рицка? – Минами откашлялся. – Я звоню предупредить, что не вернусь и на следующей неделе. Командировка оказалась интереснее, чем я предполагал.
– Ничего. Всё равно я не буду уже сдавать ваш экзамен.
– Это ещё почему?!
– Потому что я больше не участвую в вашей войне. Я пообещал Акаме Нисею, что если он скажет мне, где Сеймей спрятал Соби, я навсегда уйду с их дороги.
– Спрятал Соби? – переспросил Рицу дрогнувшим голосом. – Ты имеешь в виду…
– Да, сенсей. Соби жив. Вы были правы. А Сеймей лгал мне.
– Значит, – сенсей вздохнул. Ему стоило большого труда снова придать своему голосу всегдашнее спокойствие. – Ради Соби-куна ты решил больше не сражаться за восстановление справедливости?
– Да. Именно так.
– А Сеймей что? Он тоже оставит вас в покое?
– Не совсем. Он бросил нам вызов. Завтра мы сражаемся на закате. Сеймей сказал, что если мне удастся победить, он отдаст мне Соби.
Рицу-сенсей усмехнулся.
– Сеймей ничего не понимает. Он не замечает, что Соби-кун уже принадлежит тебе. И, наверняка, он как всегда уверен в своей победе. Ведь он не знает, что я готовил тебя. Что ж, Рицка. Я думаю, эта битва будет во многом очень полезной тебе. Она способствует укреплению вашей с Соби-куном связи. Можно сказать, это будет своего рода экзаменом для тебя. Соби-кун сейчас с тобой? Я хотел бы сказать ему кое-что важное накануне битвы.
– Да, конечно. Я передам ему трубку, – Рицка протянул телефон Соби, который тут же попятился от него с возгласом:
– Нет! Я не хочу с ним говорить!
– Соби, не упрямься! Он хочет сказать тебе что-то важное по поводу завтрашней битвы! Просто выслушай его!
Соби тяжело вздыхает и берёт трубку из рук мальчика.
– И нечего так вздыхать! – пробормотал Рицка.
Он с интересом наблюдал за поведением Соби во время разговора. И сейчас в очередной раз заметил, что при общении с Рицу-сенсеем Соби из уверенного в себе молодого человека без комплексов превращается в обиженного ребёнка. Через несколько минут он снова вернул телефон Рицке, а сам ушёл есть конфеты.
– Рицка! Слушай внимательно, больше повторять не буду, – голос Рицу-сенсея твёрд и холоден, так что Рицка сразу возвращается на землю из своих размышлений о Соби и конфетах. – Если Соби-кун потерял зрение, вам придётся нелегко. На своих занятиях мы с тобой ни разу не рассматривали подобную ситуацию. Нельзя позволить, чтобы слабость такого рода стала преимуществом ваших противников.
Рицка нахмурился. Сенсей объяснял всё кратко и предельно понятно, но чем больше он говорил, тем меньше у Рицки оставалось уверенности в своих силах. Сможет ли он всё сделать правильно? Сможет ли он поступить как должен, когда потребуется?
– Ты всё понял? – спросил, наконец, Рицу.
– Да. Спасибо за полезную информацию, сенсей.
– И ещё. Я хочу, чтобы ты знал, Рицка. Мне очень жаль терять таких воинов в своих рядах, как ты и Соби-кун. Ведь потеря вас, значит победу Сеймея. Но это твой выбор, и я должен уважать его.
– Можно спросить вас кое о чём, сенсей?
– Да, Рицка?
– Как бы вы поступили на моём месте? Выбрали бы вы борьбу за справедливость или Соби?
Какое-то время в трубке не слышно ничего, кроме чьих-то шагов и далёких голосов, а потом Минами Рицу ответил:
– Знаешь, пожалуй, несколько лет назад, когда я был помоложе, я выбрал бы глупую и никому не нужную войну. Я свято верил бы, что совершаю что-то великое во благо всех. Но ведь жертва всегда должна быть за своего бойца, всегда и при любых обстоятельствах. Она жертва, она жертвует ради него всем. Тогда это по-настоящему сильная пара. Самоотдача должна быть с обеих сторон. Сейчас я понимаю это. Поэтому сейчас я выбрал бы Соби. Значит ли это, что ты уже сейчас мудрее меня? Предоставляю тебе самому делать выводы. И не забывай, что я сказал тебе. И береги Соби-куна. Он очень ранимый. Это я тоже только сейчас понял.
И стало трудно дышать. И Рицка вздохнул, но воздуха как будто и не было. Горечь чужих ошибок иногда бывает болезненна как своя собственная. Как бы хотелось, чтобы никто никогда не ошибался, и не жалел потом мучительно о том, чего уже не вернуть.
