Текст книги "Император"
Автор книги: РуНикс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Прихрамывающий человек был странным.
Данте позволил Тристану разобраться с подонком, не сводя глаз с бородатого мужчины в другом конце переулка, смотря, как тот наблюдает за ними. Был ли он одним из людей Габриэля?
Данте направился к нему, и он заковылял прочь, тяжело опираясь на трость.
– Подожди, – крикнул Данте на главной улице, хотя в это время ночи она была почти безлюдна. – Кто ты? Почему ты за нами наблюдал?
Мужчина остановился и посмотрел на него из-за очков. Он сунул руку в карман и вытащил листок бумаги.
– Я не представляю для тебя угрозы, Мистер Марони. Но когда-нибудь у тебя возникнут вопросы, – тихо сказал ему мужчина. – Тогда позвони мне.
Данте с подозрением взял листок.
– И позаботься о нем. Он очень важен.
С этими словами мужчина захромал прочь, а Данте наблюдал за ним, чертовски удивленный.
Но он сохранил листок. А потом вмешался, прежде чем Тристан убил ублюдка.
***
– Розы? – он нёс Амару через лес к небольшому месту у озера, где она обычно сидела с книгой.
Это был прекрасный день, и хотя ей еще не разрешалось ходить, Данте знал, что ей нравится выходить из дома.
Его маленький клубочек покачала головой, на губах появилась легкая улыбка.
Данте усмехнулся, осторожно усадил ее у дерева и сел рядом.
– Какая девушка не любит розы?
Данте рассмеялся, притворно шокированный.
Она пожала плечами и закрыла глаза, наслаждаясь солнечными лучами.
Данте посмотрел на нее, пытаясь осмыслить все, что произошло за последние несколько недель. В основном он работал и пытался переварить все, что эта девушка заставляла испытывать внутри себя.
Если раньше он был человеком, не замечавшим солнца, пока не ослеп, то теперь он был слепым, наделённым зрением, видящим солнечный свет во всей его красе. Амара не была солнечным светом ясного неба; она была солнцем, прячущимся за темными облаками, приглушенным, но достаточно мощным, чтобы все еще освещать мир.
Прекрасная Амара, которая начала исцеляться, но все еще не могла ни говорить, ни ходить. Со временем это заживет. Ее разум пугал его, если он признавался в этом.
Он взял за правило навещать ее каждый день хотя бы раз, просто чтобы проверить, как она. Сначала она ни на что не реагировала, погруженная в свои мысли, но постепенно начала улыбаться ему, даже когда ее глаза находились на далеком расстоянии. Она боролась с этим, где бы ни находилась ее голова, он мог сказать. Иногда она прерывалась на середине фразы, которую он говорил, прежде чем встряхнуться и вернуться назад. Иногда начинала часто дышать, прежде чем он успевал окликнуть ее по имени и вернуть в настоящее.
Доктор сказала ему, что ей, скорее всего, понадобится терапия, чтобы смириться со всем пережитым. Данте начал признавать, что она права. Но пока она не сможет заговорить, он поклялся себе быть рядом с ней. Он почему-то чувствовал себя ответственным за нее. Возможно, это был тот ужас, который он испытал, когда Вин позвонил ему. Возможно, это паника, которую он почувствовал, когда вбежал в гараж и увидел ее тело таким разбитым. Возможно, это облегчение от того, что он почувствовал, когда взял ее на руки и отвез в больницу. Он не знал, что это и почему, но уже смирился с мыслью, что не понимает. Иногда у вещей действительно нет причин. Иногда они просто есть.
Он действительно начал читать о переживших травмах и пытках, чтобы лучше понять ее психику, и помочь ей любым способом, в котором она нуждалась для восстановления. Он был просто благодарен, что ее не изнасиловали каким-либо другим способом. Когда доктор рассказала о ее ранах, Данте вспомнил, как затаил дыхание и чуть не упал от облегчения. Она была сильной малышкой.
– Ты вообще любишь цветы? – спросил Данте, продолжая их разговор, глядя в небо, позволяя солнцу согреть его.
Она снова пожала плечами в его боковом зрении, подняв два тонких пальца. Два цветка.
– Дай угадаю, – он посмотрел на нее в фиолетовом платье, шарфе и сапогах, пытаясь представить, какие цветы она любит. – Орхидеи?
Она лишь слегка улыбнулась. Данте привык читать ее ответы и то, что они означали в этих разговорах, которые он вел с ней.
Он закатил глаза, глядя на ее руки. Повязки были сняты несколько дней назад, раны проветривались. В ярком солнечном свете он разглядел ужасные шрамы на ее запястьях. Черная ярость наполнила его, когда он увидел это, потребность поднять этих ублюдков из могил только для того, чтобы снова убить их.
Он хотел было коснуться ее руки, но остановился. Нести ее, это одно, тогда к ней не нужно прикасаться. Но прикасаться к ее коже вот так, на открытом месте, где любой мог увидеть, это не то, что ей нужно.
Сделав глубокий вдох, он сжал руку в кулак и отдернул ее назад, подняв голову к небу, и продолжил их разговор, как ни в чем не бывало.
– Полевые цветы?
Легкая улыбка, в то время как ее глаза находились в кошмаре.
***
Дни шли.
Он навещал ее каждый день, просто чтобы присматривать за ней, по крайней мере, так он себе говорил.
Он выносил ее на руках на солнце, когда оно светило. Оставался дома и смотрел с ней фильмы, когда солнца не была.
Каждый день он проводил с ней не меньше двух часов, хотя она с ним и не разговаривала. Но она взаимодействовала. Она общалась с ним глазами, мягкими улыбками и руками.
Иногда она отключалась и боролась. Иногда уделяла ему все свое внимание.
Данте навещал ее каждый день, и через некоторое время он понял, что она этого хочет.
***
Шли недели.
Он виделся с ней каждый день, а потом гулял.
На четыре дня он уехал из города, чтобы повидаться с братом.
В течение следующих трех дней он и Тристан преследовали её похитителей. Через неделю он вернулся к ней.
Она сердито посмотрела на него, бросила ему подушку и заплакала. Он сел рядом с ней, и она ударила его в грудь. Это был первый раз, когда она прикоснулась к нему добровольно, прежде чем укрыться одеялом.
Это был прогресс.
***
Месяцы шли.
Его поиски Гилберта не увенчались успехом, но он продолжал. Это было катастрофой, сколько людей назывались Гилбертом, и без фамилии они находились в растерянности. Поиски также стали побочным проектом, поскольку он узнал больше о бизнесе.
Она начала учиться на дому. Приступила к терапии. Начала восстанавливаться.
Она проводила время с Вином, иногда с Тристаном и читала любовные романы.
С каждым днем он узнавал о ней все больше.
С каждым днем она видела его все чаще.
С каждым днем шрамы на ее коже заживали все больше.
Но она с ним не разговаривала.
Ее мама говорила, что она начала шептать короткие фразы.
Вин говорил ему, что она начала шептать маленькие вопросы. Даже чертов Тристан говорил, что она начала шептать ему короткие слова.
Но не с Данте.
Это его чертовски беспокоило.
***
Шли годы.
Она стала его личностью.
Обычно он заканчивал свой день тем, что приходил к ней домой и проводил с ней несколько часов. Она слушала, когда он говорил, и сообщала, если у нее возникали вопросы. Она заставляла его смотреть фильмы и баловала его, когда он просто хотел.
Иногда он видел, как она вздрагивает посреди пустоты, и задавался вопросом, стали ли ее пытки еще одним видом насилия. Но врач ничего не говорила, она ничего не говорила, и Данте не имел понятия, следует ли ему предполагать только из-за дерьма в его голове.
Отец никогда не расспрашивал его о ней, но Данте держал его в курсе, говоря, что присматривает за ней. Он знал, что поступает опрометчиво. Понимала, что снова бунтует. Но он взрослый мужчина, а не мальчик, и он может ее защитить.
Вин сразу подошёл и прямо спросил его, каковы его намерения по отношению к ней, в то время как Данте потребовал, чтобы он подтвердил, что он не кто иной, как ее лучший друг. Он подтвердил, и Данте почувствовал облегчение.
Связь между ними росла, чувствуя солнце и воду, чувствуя заботу и привязанность. Они начали чувствовать себя скорее магнитами, чем кусочками головоломки, находя свой путь друг к другу, близко, но недостаточно близко, поскольку напряжение между ними росло, росло и росло.
Она стала его личностью.
Она стала его.
Глава 9
Амара
17 лет
Может, у него была девушка?
Амара не знала, почему это вывело ее из задумчивости, но это вывело. Наблюдая, как он ведет красивую девушку в танце, Амара осознала, что каким-то образом попала в безопасное место, проведенное с ней.
За последний год Данте стал чем-то вроде солнца. Она ждала каждый день, чтобы почувствовать его тепло, хотя бы на несколько минут, прежде чем вернутся облака. Но пока у нее было солнце, облака были терпимы.
Она больше не знала, что чувствует к нему, все внутри нее было запутано так, когда он вплелся в ее жизнь. Но она знала, что он стал для нее важным, очень важным. И смотреть, как он близко танцует с красивой девушкой? Было немного больно.
Ладно, было действительно больно.
Но это имело смысл. Он был старше и более зрелым и нуждался в ком-то, кто мог бы его удовлетворить. И это была не травмированная семнадцатилетняя девушка, проходившая терапию, которая не говорил ему ни слова. Хотя она начала разговаривать с несколькими людьми, она не разговаривала с ним. Не то чтобы она не хотела. Она хотела. Но Боже, она ненавидела свой новый голос. И она очень, очень не хотела, чтобы он это возненавидел.
Глубоко вздохнув, Амара прошла по краю танцпола особняка, направляясь к кухне, где находилась ее мама. В большом доме проходила вечеринка по случаю 50-летия мистера Марони, и хотя Амара не должна была присутствовать, она нуждалась в чем-то необычным в ее рутине.
Воспоминания начали душить ее до такой степени, что она действительно с нетерпением ждала сеансов терапии в городе. Да, она ходила на терапию, ходила уже год. И училась на дому с теми же учителями, которые приходили учить Тристана, помогая ей с ее образованием.
Но, честно говоря, ей было все равно.
Она не узнавала себя.
То, о чем она когда-то заботилась, казалось ей бессмысленным. Она знала, что люди вокруг нее заботятся о ней, и через несколько недель она поняла, что не может причинить им боль, как причинили боль ей. Так что, она улыбалась и слушала, как они говорят, и жила, делая вид, что что-то очень, очень неправильное, очень уродливое не укоренилось в ней.
Она не знала, как это вытолкнуть. Ей не хотелось разговаривать с людьми, ей не нравился звук собственного голоса, не нравился вид кожи. Она чувствовала шрамы под ногами каждый раз, когда надевала обувь, чувствовала легкую боль в спине каждый раз, когда ткань скользила по ее телу, чтобы скрыть это. Хуже того, она увидела уродливую крапчатую кожу на запястьях, вертикальные линии по бокам живота и хирургический разрез на шее.
Ее пытки были очерчены на ее коже и запятнаны в ее сознании. И она ненавидела то, кем была в тот момент – потерянной, плывущей по течению, невежественной.
Балетки, которые она надела, пробираясь сквозь толпу людей, напомнили ей, что она, вероятно, никогда не сможет носить каблуки. После инцидента у нее немного нарушилось чувство равновесия. Для этого не было никакой физической причины, как любезно напомнила ей врач. Это было психологически. Многое с ней было связано психологически.
Боже, несколько дней она ненавидела свой мозг за то, что он не защитил ее, не затемнил всю память и не оставил ее с чистым листом. Так было бы лучше. Иногда гнев на себя заставлял ее хотеть сделать что-нибудь решительное. Иногда нож на кухонном столе выглядел дружелюбно. Иногда все, чего она хотела, – это отпустить, но каждый раз ее останавливало только знание того, как сильно пострадают окружающие. Она принимала горячий душ, чтобы очистить тело, но грязь оставалась, как бы сильно она ни терла себя.
– Мам, – позвала она свою маму.
Ее новый голос был чуть громче, чем высокий шепот, и она почувствовала, как на нее обращаются взгляды персонала. Она проигнорировала их неловкие взгляды. Да, это новое явление, пристальные взгляды, шепот, сплетни. Она стала изгоем. Хнык-блядь-хнык.
Ее мать подняла глаза от того места, где разговаривала с двумя официантами, с улыбкой на лице.
Амара поклялась, что ее мама в этот момент была супергероиней. Она спасала ее каждый божий день, даже не зная этого. Просто подарив ей ту же улыбку, которую она дарила ей раньше, любя ее так же, как она любила ее раньше. Когда все вокруг нее изменилось, мама осталась такой же на протяжении всего этого.
– Я иду домой, – сказала она маме, чувствуя напряжение в горле, когда произносила слова.
Врач сказала ей, что со временем ей станет лучше, поскольку ее связки полностью заживают, но теперь это ее голос.
По крайней мере, ей никогда больше не придется слушать свои собственные крики.
– Я провожу тебя, – женский голос рядом с ней заставил ее взглянуть на новое событие в ее жизни.
Её сводная сестра Нерея.
Однажды она неожиданно появилась, с отношением ко всем, кроме Амары, и Амара действительно не знала, как с этим справиться. У нее и так слишком много дерьма в жизни, если не считать старшую сводную сестру, о которой она никогда не знала.
И ей хотелось побыть одной.
Слегка улыбнувшись Нерее, она покачала головой.
– Все в порядке, наслаждайся вечеринкой.
Боже, ее голос.
– Ты уверена? – с беспокойством спросила Нерея. – Я хотела бы некоторое время провести с тобой.
– Я тоже, – заверила ее Амара. – Но в другой раз?
Нерея кивнула.
Передав персоналу свои обязанности по сопровождению вечеринки и ее сводную сестру, стоявшую там, Амара вышла через черный ход и вышла на лужайку. Обернувшись шарфом, хотя не было холодно, она посмотрела на чистое небо, наблюдая за мерцающими звездами, и направилась к озеру.
Несколько человек вышли на улицу, шум вечеринки был громким на ветру, когда Амара, не поднимая головы, спускалась с холма.
Это было еще одним событием за год. Несмотря на то, что у нее все еще имелась социальная грация, ей больше не нравилось находиться среди множества людей. Они всегда пялились, и не потому, что она выросла и стала красивой. Она не чувствовала себя красивой. Она чувствовала себя уродливой и гнилой внутри. Там, где они видели высокую девушку семнадцати лет с черными волосами, обрамляющими красивое лицо и темно-зеленые глаза, она увидела девушку, которая не знала, кто она.
Кем она была?
Остановившись у озера, она посмотрела на небо, надеясь получить ответ, который, как она знала, не приходит.
Кто-то подошел к ней и встал.
Амара повернула лицо, слегка удивившись, увидев стоящего рядом Тристана, тоже смотрящего на звезды. Это было еще одним новым событием. По какой-то причине после инцидента он просто стал больше присутствовать в ее жизни. Он никогда с ней не разговаривал, мало, но он всегда находился на периферии, задерживаясь, давая ей понять, что он рядом.
И он никогда не смотрел на нее.
Амара посмотрела на него, недоумевая, как он это делал. Она слышала о его криках от персонала на протяжении многих лет. Она знала, что у него были собственные шрамы, и задавалась вопросом, как он так живет со всеми воспоминаниями в его голове.
– Как ты это делаешь? – она задала ему вопрос, ненавидя то, что ее звук даже не звучал должным образом. – Как ты забываешь обо всем?
Некоторое время он молчал, глядя на звезды.
– Ты не забываешь.
Амара сглотнула, снова глядя на небо.
– Тебе нужно найти что-то или кого-то, ради чего можно жить, – тихо сказал он рядом с ней, его тон был таким же нежным, каким он всегда говорил с ней. – Что-то или кто-то, кто заставляет тебя идти сквозь все дерьмо, которое мир бросает в тебя.
Амара на мгновение замерла, обдумывая его слова.
– У тебя есть кто-то, ради кого ты живешь?
– Да.
С этими словами Тристан повернулся и оставил ее, обдумывая его совет. Он был прав. Вот чего ей не хватало – чего-то, ради чего можно жить, чего-то, что принадлежало только ей.
Вдыхая свежий воздух ночи, она избавилась от угрюмых мыслей и направилась обратно в помещения для персонала, которое было почти пустым, поскольку все находились на вечеринке.
Темный дом Данте заставил ее остановиться.
Несмотря на то, что он стал постоянным элементом ее жизни, она никогда не была в его доме. Ближе всего к этому было много лет назад, когда она принесла ему печенье рано утром, и он открыл дверь во всей своей красоте без рубашки. Боже, тогда она была для него дурой.
Она по-прежнему была для него дурой, просто еще более травмированной дурой.
С любопытством Амара огляделась и увидела, что вокруг никого нет, и поднялась по ступенькам к его двери. Ее рука схватилась за ручку, и впервые за долгое время она почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. В последний раз проверив, не заметил ли ее кто-нибудь, она повернула ручку и прокралась в темный дом, тихо закрыв за собой дверь.
Ей, вероятно, не следовало вторгаться в его частную жизнь, как она это сделала сейчас, но ее любопытство пересилило здравый смысл. В кухне был включен только один свет, и Амара огляделась, увидев пространство целиком.
Кухня была размером с ее гостиную, с деревянными панелями и гранитными столешницами, островок из какого-то камня с четырьмя стульями с одной стороны. Еще был небольшой обеденный стол рядом с черным ходом. Место хоть и чистое, но выглядело уютным, жилым.
С любопытством она вошла в дом, ориентируясь на одинокий свет, и остановилась у лестницы. Сделав краткую паузу, сказав себе, что все на вечеринке, Амара тихо поднялась, по пути исследуя взглядом. На поверхности было две комнаты с закрытыми дверями, и, зная, что одна из них была его спальней, Амара оставалась в стороне, не желая до такой степени вторгаться в его личное пространство.
Небольшая лестница сбоку поднималась к открытому пространству, которое она не могла видеть.
Она взобралась наверх, позволяя глазам привыкнуть к темноте, чем выше она поднималась.
Там пахло иначе, влажной землей и воском. Но не самом деле это было довольно приятно.
Проведя руками по стене, она подошла к выключателю, включила свет и повернулась лицом к комнате.
И замерла.
Скульптуры, их десятки, были разбросаны по комнате.
Амара почувствовала, как ее глаза расширились, когда, ее взгляд стал изучать все в комнате. Был и верстак с инструментами, и окно, и ничего, кроме скульптур. Так много скульптур, некоторые законченные, некоторые недоделанные, некоторые с пластиковым покрытием. Здесь было все: от маленьких ваз до бюстов и двух полноценных статуй, все разной степени мастерства.
Ошеломленная, она подошла к одному из бюстов, женщине с недоделанным лицом, рассматривая грубые текстуры на коже, которую еще не отполировали. Она подняла руку, чтобы прикоснуться, почувствовать, каково это, когда внезапно осознала, что она не одна.
Повернувшись на месте, ее глаза метнулись к входу и увидели, что Данте Марони небрежно прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы брюк, все еще одетый в красивый смокинг, который он надел на вечеринку. Его волосы были зачесаны назад с лица, придавая скулам и линии подбородка резкую рельефность. Его темные глаза смотрели на нее.
Амара сглотнула, ее сердце заколотилось, когда румянец покрыл ее лицо. Она почти открыла рот, чтобы заговорить, прежде чем прикусила язык, вспомнив, что не могла позволить ему услышать ее голос. Глаза в пол, она бросилась к выходу, надеясь просто выйти. Она ожидала, что он отойдет в сторону, чтобы она могла пройти, как он делал бесчисленное количество раз прежде.
Он этого не сделал. Он остался в точности в такой же позе, в какой и стоял, заставляя ее остановиться или врезаться в него.
Амара почувствовала, как ее кровь приливает к ушам, ее грудь начала вздыматься, когда дыхание участилось.
– Посмотри на меня, – послышалась мягкая команда сверху.
Амара на секунду закрыла глаза, прежде чем взглянуть ему в глаза, обнаруживая, что он наблюдает за ней с такой интенсивностью, которую становилось все труднее и труднее игнорировать с течением времени. Он смотрел на нее чаще, как осужденная душа, которой предлагается спасение, как слепой, видящий солнце. Этот взгляд всегда вспыхивал в его глазах, прежде чем он загонял его в клетку. Обычно он был очарователен и легок в общении со всеми, с кем она видела его, но с ней присутствовала та интенсивность, которую она никогда не видела ни с кем другим. Только с ней. И каждый раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, она знала, какой взгляд она в них найдет.
– Ты боишься? – спросил он ее грубым голосом, его слова перекатывались по ней в тишине комнаты.
Нет, она не боялась. Она была голодна по тому, по чему ей не следовало быть голодной.
Амара покачала головой.
Он выпрямился, делая шаг к ней, достаточно близко, чтобы она могла почувствовать себя маленькой в его присутствии. Амаре нравилось в нем то, что он был единственным человеком, которого она знала, который мог заставить ее чувствовать себя такой маленькой, такой защищенной.
Она наблюдала, как он медленно поднял руку, достаточно медленно, чтобы она могла остановить его, если захочет, и зацепил свой указательный палец за ее шарф, потянув его вниз по шее.
Кожа внизу обнажилась.
Ее грудь вздымалась.
Сердце бешено колотилось в груди. Амара сжала края платья, чтобы руки не делали ничего, чего не следовало бы. Она смотрела на него, его темные глаза не отрывались от ее, даже когда он выставлял ее шрам на свет в комнате, шрам, который она всегда скрывала от всех.
Его взгляд не спускался вниз, их глаза смотрели друг на друга, когда он касался кожи указательным пальцем.
Мягкое, едва заметное прикосновение.
Оно опалило ее от кончика пальца до плоти, обжигая и не так болезненно. Нет. Это было до неприличия прекрасно, как самый теплый из огней, просочившийся в ее холодную душу, зажегший ее промерзшие кости, согревая изнутри.
Его темные глаза, все еще самые красивые, которые она когда-либо видела, сфокусировались на ней, когда он вновь намеренно провел по ее шраму, будто изучая его структуру.
Небольшая дрожь пробежала по ее спине, вызывая мурашки по коже на руках и заставляя ее грудь казаться тяжелой впервые при таком бешеном возбуждении. Это было пьянящее ощущение, почти достаточно, чтобы заставить ее закрыть глаза и насладиться ощущением тела, которое она обычно так ненавидела.
– Скажи что-нибудь.
От этой мягкой команды ее губы разомкнулись, а он продолжал слегка тереть ее шрам пальцами. Она посмотрела на него, впервые увидев, насколько ее молчание повлияло на него. Она сглотнула, и он почувствовал это, ее горло покачивалось от его прикосновения, и его взгляд потемнел.
Было что-то в этом моменте, уязвимость, которой она никогда раньше не испытывала, та, которую она не возражала против него, перемешивающиеся с напряжением, которое наслоилось между ними и усиливалось с годами. Он видел ее в худшем состоянии, продолжал видеть в худшем виде и все еще смотрел на нее, словно она была чем-то драгоценным.
Слова сорвались с ее губ раньше, чем она осознала это, ее новым, скрипучим голосом не громче шепота слова, которые он почувствовал на своих руках, прежде чем они заполнили пространство между ними.
– Поцелуй меня.
Тишина.
Тяжелая тишина, которая перемешивалась их дыханием.
Что-то вспыхнуло в его глазах, и она прервала их взгляды, ее глаза переместились к его рту, чтобы проследить за его губами и его челюстью, пока ее пальцы ног скручивались в балетках.
Она закрыла глаза, не в силах поверить, что озвучила это парню, в которого была наполовину влюблена большую часть своей жизни, молодому человеку, который стал чем-то настолько важным, что у нее даже не было названия для этого.
Она почувствовала, как воздух между ними изменился, древесный запах его фирменного одеколона, который ей нравился, пропитал пространство между ними. Его дыхание коснулось ее лица, теплота и виски. В ответ у нее перехватило дыхание. Его рука легла на ее шею, удерживая ее на месте, приподняв лицо, и ее сердце бешено заколотилось, ожидая поцелуя, зная, что она будет хранить его в своем сердце вечно.
Она должна была знать, что не стоит ожидать нормального первого поцелуя от Данте Марони.
Его губы коснулись кожи ее шеи, прямо над шрамом.
Он поцеловал его один, два раза, и Амара почувствовала, как ее губы задрожали. Значение того, что он делал, не потеряло для нее важность.
– Мы не должны этого делать, – прошептал он ей в шею.
– Нет, не должны, – прошептала Амара в ответ.
Он вновь поцеловал всю горизонтальную длину ее шрама и, вдохнув линию ее шеи, отступил.
Амара моргнула и открыла глаза, ее сердце колотилось, его темные зрачки сверкали на ее.
Все закончилось за секунды. Это было похоже на жизненный цикл.
– Я поцелую тебя и заклеймлю твое сердце, Амара, – тихо сказал он ей. – Просто убедись, что ты готова для меня.
Он повернулся к ней спиной, и Амара вышла на дрожащих ногах, ее шея покалывала от воспоминаний о его губах. Она спустилась по лестнице, вышла из дома, пересекла лужайку, снова и снова прокручивая эту сцену в голове, и к тому времени, как она вошла в квартиру, из ее горла вырвался легкий смешок, вспоминая, когда она впервые увидела Данте целовавшего девушку много лет назад.
Тогда она подумала, что он подарит ей свой первый поцелуй. Так и было в некотором роде.
И хотя ее губы все еще жаждали его, уродство внутри нее больше не казалось таким уродливым.
***
– Если бы у него была девушка, как бы ты к этому отнеслась ? – спросила Амару, ее доктор Дас, великолепная женщина лет тридцати с небольшим, серьезно глядя на нее за круглыми очками.
Как она к этому отнеслась?
– Со злостью, – сказала ей Амара своим новым голосом и оглядела кабинет, который за последний год стал для нее своего рода убежищем.
Доктор Дас видела своих клиентов – ей не нравилось называть их пациентами, в кабинете своего дома из коричневого камня в Южной Тенебре.
Кабинет противоречил ожиданиям Амары о том, как выглядят кабинеты терапевта. Стены были белыми, окна закрыты ярко-зелеными и желтыми шторами, пропускающими большое количество естественного света, огромная коричневая и черная настенная мандала занимала всю стену напротив двери. В соседней стене стояли стопки полок с множеством книг. Не было письменного стола, только удобный диван и кресло с небольшим столиком между ними. Он принадлежал скорее учителю богемной йоги, чем признанному психологу.
– Почему это тебя злит? – Доктор Дас спросила нейтральным голосом, что Амара каким-то образом находила это успокаивающим.
Потому что он мой.
Амара этого не озвучила, просто уставилась на место на стене.
– Хорошо, – продолжила доктор Дас, понимая, что она не собиралась отвечать. – Ты все еще чувствуешь приступы депрессии? Нет желания вставать с постели, есть мысли о самоубийстве?
– Очень редко, – признала Амара.
Она, вероятно, чувствовала бы это сильнее, если бы вокруг нее не было людей, которые поддерживали ее на всем пути. Она не знала, как женщины, у которых никого не было, верят им или поддерживают их. От одной мысли, что она скажет правду и заставит людей отвергнуть ее, у нее сжался живот.
– Панические атаки? Тревожность?
– Да, иногда бывает.
Она кивнула.
– Чем они провоцируются?
Амара сделала паузу, каждый раз за последний год думая, что она чувствовала начало надвигающейся атаки.
– Я не знаю, – прохрипела она.
Прокашлявшись, она снова мягко заговорила, желая, чтобы ее новый голос мог волшебным образом измениться.
– Иногда я просто чувствую запах сырого табака, и все вспыхивает. Я просто замираю, и как бы я ни пыталась вернуться в настоящее, это не работает, пока не пройдут вспышки. И все это меня утомляет. Иногда, это мысли о будущем и не понимание ничего. Неизвестность меня пугает. А иногда, понимание, что я хочу Данте, и понимание, что я, вероятно, никогда его не получу.
У нее пересохло в горле, она наклонилась вперед и, взяв стакан с водой, выпила.
– Почему ты не можешь его заполучить?
Амара пожала плечами.
– Мы принадлежим разным мирам. Такие девушки, как я, не получают счастливого конца с такими мужчинами, как он.
– Тем не менее, ты попросила его поцеловать тебя вчера вечером, – отметила доктор Дас. – Ты поговорила с ним впервые после похищения. Ты инициировала или, скорее, пригласила физическую близость. И теперь ты можешь определить некоторые из твоих триггеров. Это огромный прогресс, Амара,
Амара уставилась на пожилую женщину, понимая, что это правда. Это был прогресс. Она не застряла в той дыре, в которой находилась, когда впервые пришла на терапию.
– Как ты себя чувствуешь после вчерашней ночи?
Она посмотрела на свое платье с принтом и выбрала это.
– Хорошо. Я... я хочу большего.
– С мужчиной, – спросила другая женщина поверх очков в оправе.
