Текст книги "Император"
Автор книги: РуНикс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Дэмиен любил играть в шахматы, и Данте любил играть с ним. Нога Дэмиена постукивала по три раза, когда он двигал рыцаря, кивая.
– Это печенье вкуснее, чем было в прошлый раз. На этот раз содержание сахара ниже.
Тук, тук, тук.
Тук, тук, тук.
Данте усмехнулся. Довериться его брату, чтобы он обратил внимание на технические детали в печенье.
– Зия хорошая. Ее дочь принесла мне печенье сегодня утром, – сообщил ему Данте. – У нее очень красивые зеленые глаза, которые, я думаю, тебе понравятся.
Дэмиен посмотрел на шею Данте. Ему не нравился зрительный контакт.
– Ты знаешь, что зеленые глаза самые редкие в мире? Они есть менее чем у 2% всего населения. Какой у нее оттенок?
Данте вспомнил глаза, которые видел утром.
– Хм, я думаю, зелёного леса? Как цвет деревьев тропического леса.
Какое-то движение сбоку заставило его посмотреть на Тристана, выходящего из леса. Парень остановился, наблюдая за Данте и Дэмиеном в течение долгой минуты, прежде чем направиться к своему коттеджу.
– Это единственный цвет глаз, который может менять оттенки в зависимости от настроения и света, – продолжил Дэмиен, когда Данте снова сосредоточился на шахматах, передвинул свою фигуру, вынимая пешку. – Это называется эффектом Рэлея. Это случилось с твоей Девушкой С Зелёными Глазами?
– Ее зовут Амара, – услужливо подсказал Данте, но его брат уже нашел свою новую маленькую страсть.
– Девушка С Зелеными Глазами...
– И нет, я не думаю, что ее глаза меняют цвет.
– ....имеет еще более редкий оттенок даже в спектре зеленых глаз. Если у нее те, которые не меняют цвет или следуют методу Рэлея, это еще реже. Очаровательно..
Данте улыбнулся, когда Дэмиен продолжил играть в шахматы рассказывая о зелёных глазах.
***
Что-то было не так.
Данте сделал все так, чтобы его брат прожил в приюте год под присмотром психиатров, которые, как он надеялся, помогут ему понять самого себя и дадут навыки, необходимые для того, чтобы ориентироваться в мире. Он провел последний час, разговаривая об этом с Дэмиеном. Хотя люди недооценивали ум Дэмиена, он был проницательным мальчиком. Он понимал, что ему необходимо больше помощи, чем он получал в лагере, и согласился на небольшую поездку из этого места, если Данте обещал регулярно навещать его. Не было ни малейшего шанса, что он этого не сделает. Он любил этого маленького придурка.
Но что-то было не так. Он не знал, что именно, и не мог понять. Но в животе у него была тяжесть, вековой безмолвный крик защитных инстинктов.
Может, это тревога разлуки?
В конце концов, это первый раз, когда он находился вдали от своего брата.
Твое сердце всегда будет знать правду, Данте. Доверяй ему.
Неужели он лгал самому себе? Боже, это полный бардак. Нет, для его брата было лучше всего уехать отсюда и попытаться начать нормальную жизнь.
Звонок телефона вывел его из мыслей.
Отец.
Замечательно.
– Да, отец? – Данте обратился к нему, как всегда, с трудом подавляя отвращение к этому человеку.
– Приходи в хижину.
Звонок оборвался.
Стиснув зубы, Данте вышел из особняка, спустился с холма и направился к хижине в лесу.
Когда-то эта маленькая хижина была охотничьим сараем. Он был едва больше нескольких квадратных футов и почти заброшен. На самом деле туда никто не ходил, так что это было довольно хорошее место для его маленьких свиданий на протяжении многих лет.
Нахмурившись, не понимая, почему отец зовет его так далеко, Данте ровно вздохнул и надел маленькую маску, которую обычно носил в обществе старика. Как бы он ни презирал его, Данте признавал, что он был могущественным лидером, и он не добрался до этого места, будучи глупым. Он был острым и учуял слабость еще до того, как кто-либо об этом узнал. В нем чувствовались и гордость, и стыд за то, что в его жилах течет эта кровь.
Он увидел своего отца, стоящего у хижины, одетого в костюм, в бороде которого то тут, то там начинали появляться маленькие седые пряди. И он курил сигару. Не очень хороший знак.
– Ты звонил? – спросил Данте, присоединяясь к нему, понимая, что теперь он был выше, чем другой мужчина, хотя и гораздо более небрежно одет.
Отцу не нравился его наряд. Он не хотел, чтобы Данте в рваных джинсах и кожаных куртках выглядел как типичный плохой мальчик. Нет, он хотел, чтобы Данте был в костюмах и галстуках и выглядел как хороший плохой человек.
Ищейка Марони улыбнулся.
– Да. Время пришло.
Желудок Данте сжался, хотя лицо его оставалось спокойным. Пришло время убивать.
Достав из кармана сигарету, он закурил и выпустил облако дыма, увидев, как оно клубится в облачном небе. Обычно Данте любил зимы Тенебре. Становилось холодно, сыро и снежно, и это заставляло его любить лето еще больше. Но не сегодня. Сегодня тучи казались мрачными, зловещими. Это чувство вернулось десятикратно.
– Кто это?
Лоренцо Марони снова улыбнулся, улыбкой, от которой у Данте по спине побежали мурашки, и направился к двери хижины.
Данте отбросил сигарету в сторону, раздавив ее ботинком, прежде чем медленно приблизиться к двери, чтобы посмотреть, кто внутри.
Рони.
Нет.
Блядь, нет.
Она сидела, привязанная к стулу, с заклеенным скотчем ртом, ее глаза покраснели и опухли от слез, а Эл и Лео стояли позади нее.
Напряжение сковало его плечи, он повернулся, чтобы посмотреть на отца, его спина напряглась, а руки сжались в кулаки.
– Что это за чертовщина? – спросил он.
– Это, – сказал отец с театральным размахом, – То, что ты создал, сын мой. Ты думал, что свяжешься с посторонней, с обычной девушкой, а я ничего не сделаю?
Он не думал о действиях его отца. Он мог быть незаменимым, но она, нет. Он должен был подумать об этом. Черт, он должен был.
– Отпусти ее, – сказал он, и голос его дрогнул. – Я больше ее не увижу.
Лоренцо Марони покачал головой, наконец-то потушив свою сигару.
– Это урок, сынок. Урок, который ты должен запомнить. Любви нет места в нашем мире.
Данте сжал челюсти.
– Ты любил маму, – напомнил он мужчине.
Отец рассмеялся.
– Нет, не любил. Я хотел ее, поэтому взял. Вот что делают такие люди, как мы. Ты слишком мягок, и я позволяю этому продолжаться слишком долго.
– Что значит, ты ее взял? – Данте уставился на отца с удивлением, за которым последовало отвращение.
Он и представить себе не мог, на что намекает отец.
– Взял. Украл. Я увидел ее и забрал прямо из машины, привез сюда, женился на ней, – сказал отец почти гордо.
Данте подумал о своей матери, красивой, теплой, но всегда грустной, и в животе у него закипела кислота.
– Ты ее изнасиловал?
– Какое это имеет значение?
Имеет. Для него имеет.
Отвращение наполнило Данте, желчь подступила к горлу, когда он проглотил ее. Он отвел взгляд от человека, который произвел его на свет, возможно, насильно, и по его коже побежали мурашки.
Рони всхлипнула, заставив его взглянуть на ее маленькую фигурку. Она этого не заслужила. Она действительно этого не заслужила. Она была удивительной девушкой и самым близким ему человеком. Его первая любовница. Она заставляла его смеяться. Она не заслуживала этих веревок и скотча.
Его сердце сжалось, переваривая все, что ему говорили, и все, что он видел. Он должен был вытащить ее. Как-то.
– Лео сказал мне, что ты отлично управляешься с ножами, – голос отца прорезал отчаяние, наполнявшее его.
Данте сосредоточился на своих словах, его сердце бешено заколотилось, когда до него дошло.
– Отпусти ее, отец, – он посмотрел на мужчину горящими глазами. – Я клянусь тебе в верности. Клянусь следовать каждому твоему приказу. Клянусь никогда больше ее не видеть. Только, пожалуйста, отпусти ее. Я тебя умоляю.
– Не умоляй! – крикнул ему отец, хватая за руку. – Ты Марони! Марони не просят милостыню, даже на смертном одре. Ты понял?
Данте кивнул, позволив отцу пожать ему руку. Страх наполнил его от того, как развивалась ситуация. Тяжело вздохнув, отец успокоился и снова посмотрел на Данте.
– Прими это как еще один урок, – продолжал он почти ласковым голосом. – Всегда будь впереди, когда торгуешься. Прямо сейчас у тебя ничего нет. Я тот, кто держит власть. То, что происходит с этой девушкой, находится под моим контролем. То, что случится с твоим братом, находится под моим контролем. Ты хочешь, чтобы он получил необходимую помощь? Убей девчонку. Жизнь за жизнь.
Данте медленно выдохнул, его разум лихорадочно пытался найти способ, найти лазейку, что-нибудь, что угодно.
Ничего.
Блядь.
Должно же быть что-то.
Рони снова захныкала.
Данте опустился перед ней на колени, как делал это бессчетное количество раз, и увидел, как ее лицо заливают слезы, а слова застряли между ними. Его голова упала ей на колени, а руки вцепились в спинку стула.
– Ты не убьешь ее, – все тем же ровным голосом произнес отец, – Я отдам ее людям, которые сначала овладеют ею, а потом убьют. Она будет страдать. С другой стороны, ты можешь предоставить ей пощаду, мой мальчик.
Нет.
Нет.
Он не мог. Это его вина. Ему не следовало связываться с ней. Столько лет они провели вместе, и вот к чему это привело.
– У тебя есть две минуты на выбор.
Две минуты.
Сто двадцать секунд.
Внезапно Данте услышал каждый удар своего сердца, бьющегося в голове, кровь прилила к ушам, тикала, как бомба замедленного действия, с каждой секундой приближаясь к взрыву.
Он посмотрел в широко раскрытые испуганные голубые глаза молодой девушки, которая осмелилась остаться с ним, зная, что он выберет. Он не мог позволить ей страдать от рук людей своего отца. Он не мог позволить ей умереть вот так. Он ни хрена не мог сделать. Он был беспомощным маленьким придурком, который думал, что ему сойдет с рук игра с огнем, не обжигая ни себя, ни свою возлюбленную.
– Ублюдок! – закричал он в беспомощном отчаянии, поднимаясь, чтобы поднять пустой стул и швырнуть его через всю комнату.
Он оглянулся на отца, сердце его бешено колотилось.
– Не заставляй меня делать это.
– Одна минута, – последовал ответ.
Схватившись кулаками за волосы, Данте затрясся, воя в потолок от беспомощности, не желая делать то единственное, что он должен был сделать, чтобы пощадить ее.
– Тридцать секунд.
Напряжение в комнате нарастало.
Глубоко выдохнув, Данте медленно позволил чувству спокойствия овладеть собой. Не говоря ни слова, он подошел к отцу и достал из внутреннего кармана пиджака нож, чувствуя в руке небольшой вес, похожий на камень.
– Ты освободишь этого зверя, отец, сделаешь это, зная, что однажды он убьет и тебя. Это твой последний шанс остановить это безумие.
Отец почти гордо улыбнулся. Этот человек был чертовски трахнут на голову.
– Время вышло, сынок.
Закрыв на мгновение глаза, Данте испытал искушение порезать его ножом. Но это ничего не решит, Рони все равно умрет, и подземный мир погрузится в хаос, с которым он еще не был готов справиться.
Взяв нож, он снова опустился на колени и снял скотч с ее рта, мокрого от слез.
– Должен быть какой-то выход, Данте, – голос Рони дрожал, она тряслась всем телом. – Пожалуйста, не делай этого.
Данте посмотрел ей в глаза, его собственные горели, горло сжалось.
– Прости меня, Рони, – услышал он свой огрубевший от боли голос.
С этими словами он вонзил клинок ей прямо в сердце.
Ее крик пронзил воздух, в горле забулькала кровь, сочащаяся из колотой раны. Дрожащими руками он вытащил клинок и приставил его к ее шее, той самой шее, которую целовал столько раз, – перерезав сонную артерию, подарив ей мгновенную смерть. Она этого не заслужила. Это останется отпечатком на всю жизнь.
Несмотря на все это, он смотрел ей в глаза, видя, как жизнь медленно вытекает из ее тела, а его собственное меняется с каждой секундой, его сердце ожесточается.
– Дан... – она в последний раз поперхнулась кровью, прежде чем обмякнуть.
Все было кончено в считанные секунды.
Данте продолжал смотреть на ее пустое лицо, чувствуя, как ее кровь растекается вокруг них, что-то холодное поселилось в его сердце. Он не смог защитить ее. Его первая любовь, его первое убийство.
Кто-то хлопнул его по спине. Его отец.
Данте посмотрел на свои руки, испачканные ее кровью, почувствовал, как в нем закипает ярость, и глубоко вздохнул.
Сейчас не время.
Однажды. Он заставит его заплатить за мать, за брата, за Рони. Однажды. Ему оставалось только ждать. Ему оставалось только ждать и терпеливо копать его могилу. Он просто должен был играть не на открытом месте, как раньше, а в тени, где Ищейка Марони не учует его.
Однажды.
– Похороните ее, – услышал он приказ отца, но Данте покачал головой, его сердце было тяжелым, тело покрыто ее кровью.
– Нет. Я сам сделаю это.
После паузы отец кивнул мужчинам, чтобы они убирали хижину, и ушел.
Данте встал, его руки слегка дрожали, когда он разрезал веревки, связывающие ее, и поднял ее. Ее тело казалось тяжелым, тяжелее, чем когда он поднимал ее раньше.
Не глядя на мужчин, он вышел из хижины и углубился в лес, тишина, холод и ее тело были его единственной компанией. Он почувствовал, как первая слеза скатилась с его глаз, и сжал челюсти, моргая, чтобы прояснить зрение, когда приблизился к озеру. Нет. Он не заплачет. Его отец был прав, это урок, урок никогда, никогда не показывать свою слабость, все, что может быть использовано против него, по крайней мере, не там, где кто-то мог видеть. Вот тут-то он и подвел Рони. Он был умен, он был резким, и был хитрым. И в будущем он собирался использовать каждую из этих вещей в свою пользу, позволяя отцу думать, что он на поводке. Маска. Он наденет маску.
– Держи.
Данте обернулся на голос и увидел Тристана, стоящего на небольшой поляне с лопатой и кучей одежды рядом с ним, между ними была вырыта яма в земле. Он удивленно посмотрел на младшего, но промолчал.
Тристан тихо достал хлопчатобумажную простыню и положил ее на землю, показывая Данте, чтобы тот положил на нее тело Рони. Данте сделал это почти на автопилоте, в последний раз взглянув на еще одно безжизненное тело девушки, о которой он заботился. Тристан завернул ее труп, связав простыни в аккуратные узлы, которые заставили Данте сжать челюсти.
– И твоя одежда тоже, – быстро сказал мелкий.
Данте понял, что он был прав. Одежда была вся в крови. Им нужно будет уйти.
Сняв кожаную куртку, Данте секунду подержал ее в руках, понимая, что, вероятно, больше никогда не наденет, и бросил в яму. Раздевшись догола, стоя на ледяном ветру, он чувствовал, как холод проникает глубоко в кости, в самое сердце.
– Иди умойся, – Тристан кивнул на озеро, и Данте почему-то прислушался к мальчику.
Его мозг не работал. Вода была холодной, но холод не проникал в мозг. Когда он взял воду и потер кожу, он понял, что внутри него что-то меняется. После всего, что произошло за последний час, Данте уже не был прежним. Хотя он смывал кровь с кожи, она уже просочилась в поры, смешиваясь с венами, оставляя шрам на сердце каждый раз, когда оно билось.
Каким бы чистым он ни был, Данте вернулся к могиле и увидел, что Тристан почти закончил ее закапывать. Эта маленькая помощь была неожиданной. Даже внимательной. Он никогда бы так не описал мальчика.
Наклонившись, чтобы собрать одежду в кучу рядом с ним, Данте нашел свой собственный белый свитер, джинсы и ботинки. Нахмурившись, он посмотрел на семнадцатилетнего юношу, самоотверженно закапывающего землю.
– Ты вломился в мой дом? – спросил он, слегка удивленный.
Тристан пожал плечами, на его лице блестели капельки пота.
– Вломиться было нетрудно.
Данте покачал головой. Быстро одевшись, он сел на берегу озера и, разминая пальцы, посмотрел на особняк на холме, венчавший лес. Через несколько минут Тристан подошел и сел рядом с ним, отбросив лопату в сторону и протянув ему бутылку Джека Дэниэлса из тайника Данте.
Данте чуть не рассмеялся, но тут же протрезвел.
– Мы теперь друзья?
– Нет.
– Так что же это? Ты прикрываешь мою спину, а я прикрываю твою?
– Отвали, придурок.
Чего он и ожидал.
Сделав глоток из бутылки, он передал ее Тристану, хотя они были несовершеннолетними. Они были несовершеннолетними за много дерьма, которое они совершили. В конце концов, в каком возрасте можно кого-то убить?
– Этого не должно было случиться, – сказал Тристан после долгого молчания.
– Нет, – согласился Данте. – Этого не должно было случиться.
– Ты собираешься что-то с этим делать? – спросил другой парень, самое большее, что он сказал в разговоре с Данте.
– Да, – кивнул Данте, не сводя глаз с включившихся огней особняка. – Но не сегодня.
– Хорошо.
По мере приближения ночи тучи становились все темнее, ветер холоднее минут.
– Как ты с этим справляешься, – тихо спросил Данте. – Как ты забываешь?
– Я не забываю.
Да, он не думал, что они смогут.
– Спасибо, – пробормотал Данте, сделав еще один глоток из бутылки. – Я ценю это.
Его встретили молчанием, но на этот раз оно было дружеским. И так они сидели в ту ночь, два молодых убийцы, один свежий, а другой закаленный, глотая алкоголь, заглушая хаос внутри себя, и зная, что любви действительно нет места в их жизни.
Глава 5
Амара
15 лет
Она никому не рассказывала о трупе.
В тот день, гуляя глубоко в лесу, Амара видела, как два парня хоронили молодую девушку, ту самую розововолосую девушку, которую она видела целующейся с Данте много лет назад. Перепуганная до полусмерти, она убежала домой и неделю пролежала в постели, боясь, что кто-нибудь придет за ней за то, что она видела.
Никто не пришёл. Ее мать просто подумала, что это был её плохой день, и позволила ей остаться дома. Она не ходила в школу, даже не встречалась с Вином на той неделе, говоря ему такое же оправдание. Тем не менее, после недели беспокойства и полной пустоты, она наконец смирилась с тем, что ее никто не видел, и медленно двинулась по своей жизни.
Но ее чувства к Данте? Противоречивые.
Она не знала, что это говорит о ней. С одной стороны, она не понимала, что за человек, а он теперь был мужчиной, который мог похоронить тело своей возлюбленной. С другой стороны, она все еще находила его привлекательным, даже более привлекательным с течением времени. Возможно, это было потому, что она выросла и всегда знала, что люди вокруг нее не были морально белыми.
Черт, она видела, как ее собственный лучший друг тренируется с оружием. Она видела его синяки, видела, как со временем его мышцы увеличиваются, потому что он находился в процессе тренировок.
И вообще, что такое мораль? Та ночь заставила ее серьезно задуматься над этим. Быть хорошим человеком и совершать хорошие вещи не всегда одно и то же. Став старше, Амара поняла, что между этим существует очень тонкая грань. Ее герой мог быть злодеем в чужой истории. Хотя она ненавидела кровь, но если однажды кто-то будет угрожать ее матери или даже Вину, разве она не причинит им боль? Неужели она не способна отнять еще одну жизнь?
Люди не были черно-белыми, и, к сожалению, эмоции тоже.
Она знала, что ее мысли не были мыслями пятнадцатилетней девочки, но то, чему она стала свидетелем, повлияло на нее. После этого она перестала ходить на открытые тренировки и стала избегать Данте. Она больше никогда не подходила к его двери, и теперь, если он приходил к Вину, пока она была там, она просто извинялась и уходила. Ее чувства к нему были почти повсюду.
Он заметил ее поведение. Однажды она услышала, как он загнал Вина в угол и спросил:
– Амара игнорирует меня?
А она побежала в противоположном направлении.
Однажды она наткнулась на него, когда он играл в шахматы с братом в беседке за домом, и убежала. Не самый лучший момент, призналась она. За последний год он тоже несколько раз пытался загнать ее в угол, и каждый раз она ускользала от него. Она знала, что должна просто сказать ему, что это ничего не значит, что он немного напугал ее. Он не пугал ее или что-то в этом роде, но за последний год он стал немного более напряженным, и Амара стала немного беспокойной.
– Муму? – мама позвала ее из кухни, и Амара отложила книгу, которую читала, положив свою самодельную закладку, отмечая и вышла из своей комнаты.
– Да, мам? – спросила она, внезапно остановившись при виде большого, высокого человека.
Данте Марони стоял в пространстве ее маленькой кухни. Он никогда, ни разу за все то время, что она питала к нему страсть, не приходил в их маленькую квартирку.
Ее сердце, предательское маленькое существо, забилось сильнее, вдыхая тот же воздух, что и он.
Не время для этого.
– Данте хочет поговорить с тобой, – сообщила ей мама, ее темно-зеленые глаза светились любопытством и некоторой тревогой.
Амара была уверена, что на ее лице отразилось то же самое выражение. У него не было причин разговаривать с ней, вот так. Только если он каким-то образом узнал, что она в курсе насчет трупа.
У нее упало сердце.
О Боже.
Сглотнув, Амара кивнула и указала на заднюю дверь, молча прося его поговорить снаружи. Задняя дверь штабного здания выходила прямо на опушку леса. Никаких шансов, что кто-нибудь подслушает их разговор.
Схватив кашемировую накидку, которую Вин подарил ей на день рождения неделю назад, Амара накинула ее на плечи, сунула ноги в чулках в теплые сапоги у двери и вышла в яркое, холодное утро. Он последовал за ней, закрыв за собой дверь.
Прохладный ветер дул вокруг нее, принося запах деревьев, земли и одеколона. Одеколон? Амара тихонько принюхалась и поняла, что это действительно одеколон. Он был окутан в него, запах был древесным и мускусным и напоминал ей огонь, потрескивающий над деревом и скрученными простынями. Да, ее мысли больше не были такими чистыми.
Спокойно, девочка.
– Муму? – спросил он ее слегка удивленным тоном, его длинные ноги соответствовали ее темпу.
Хотя она была сто семьдесят два сантиметра – благодаря внезапному скачку роста, который подарил ей несколько сантиметров и остановилась, удивительно, но она только достигала его подбородка.
Амара обхватила себя руками, заставляя себя слегка улыбнуться, чтобы преодолеть напряжение в голове.
– Да, в детстве я называла маму Ма, а себя МуМу. И это вошло в привычку.
Данте кивнул.
– Мой брат делал нечто подобное.
– Я больше не вижу его здесь, – прокомментировала Амара, прежде чем прикусить язык.
Ей не следовало этого говорить.
– Его здесь нет. Он иногда навещает нас.
Оставив все как есть, поскольку это было не ее дело, Амара остановилась на опушке леса и повернулась к нему лицом, принимая его форму. После той ночи с мертвым телом, если только он не тренировался с Вином без рубашки, Амара видела Данте только в накрахмаленных рубашках и брюках на пуговицах. На его сильном запястье поблескивали тяжелые металлические часы, пиджак был сшит на заказ. И одеколон, чтобы не забыть одеколон. В своем простом сером шерстяном платье и растрепанных волосах она действительно чувствовала себя не в своей тарелке. Его волосы колыхались на легком ветру, а темные, проникновенные глаза неотрывно смотрели на нее.
– Что-то происходит? – спросил он, его голос соответствовал теплому шоколаду его глаз, заставляя ее хотеть прижаться к кошке и книге.
Затем его слова проникли внутрь.
Амара заставила себя выдержать его взгляд, когда ее руки сжали локти под накидкой.
– Что ты имеешь в виду?
Он изогнул темную бровь, засунув руки в карманы.
– Ты ведешь себя странно.
Амара почувствовала, как ее волосы встают дыбом, брови опускаются, а сердце бешено колотится.
– Без обид, Мистер Марони, но ты недостаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, как я себя веду.
Ее слова произвели на него какое-то впечатление. Амара не знала точно, что это было, но что-то кудахтало между ними, что-то электрическое, поднимая маленькие волоски на затылке и руках с интенсивностью, когда она держала его дымку.
После долгого молчания его вторая бровь соединилась с другой.
– Я просто хотел проверить, все ли с тобой в порядке. У меня такое чувство, что ты намеренно избегаешь меня уже какое-то время, и я не знаю почему. Мне это не нравится.
Он действительно не должен был добавлять эту последнюю часть. Ее бедное сердце начало работать в два раза быстрее, чтобы не отставать. Амара сосредоточилась на первой части его предложения. Не могла же она сказать: «Потому что я видела, как ты хоронил тело девушки, которую когда-то целовал».
– Ты даже не должен этого замечать, Мистер Марони, – заметила она, и ее тон снова начал подниматься, прежде чем она успела его сдержать. – Я не имею для тебя никакого значения.
Данте склонил голову набок, увидев ее. Увидел ее, увидел. Действительно увидел ее. Ох.
– Странно, что ты так говоришь. Моя мать часто говорила мне, – задумчиво произнес он, глядя ей в глаза. – Люди похожи на шахматные фигуры. Любой член правления имеет значение.
Амара стряхнула легкую дрожь, которая началась у основания ее позвоночника.
– И ты думаешь, что я в правлении?
– Я еще не знаю, – тихо сказал он, все еще жадно наблюдая за ней.
После этого наступила тишина. Что вообще можно сказать на такое?
Амара оторвалась от их взгляда и посмотрела вниз, на потертые носки своей обуви, перед блестящими туфлями, которые были на нем. Грязь на подошвах этих дорогих туфель просто кричала о том, как они для него привычны.
Они были не для нее. Ее привычкой были комиссионные магазины, подержанные книги и мебель. Хотя Марони хорошо платили, они с матерью жили скромно. В основном ее мать вкладывала сбережения в банк на их будущее. Глядя на различия между их жизнями, лежащими у их ног, Амара задавалась вопросом, почему он вообще разговаривает с ней.
Откашлявшись, Амара посмотрела на мужчину, в которого была влюблена еще до того, как узнала это слово и приняла здоровую дозу реальности.
Он мог быть достаточно любезен, чтобы оценить ее, но он также был человеком, которому принадлежал весь этот холм, на котором они стояли, человеком, который похоронил девушку, с которой был близок. Они существовали в разных плоскостях. Парни вроде него не интересовались такими девушками, как она. Они любили дочерей своих богатых деловых партнеров, элегантных красавиц, которых они могли держать на руках и заниматься нежной, чувственной любовью, играя в силовые игры со своими семьями. Ей нужно было преодолеть это, что бы это ни значило.
– Если это все, Мистер Марони?
– Данте, – поправил он почти рассеянно. – Серьезно, почему ты избегаешь меня?
Амара со вздохом покачала головой.
– Я не избегаю.
– Врунья, – его глаза потемнели, он пристально посмотрел на нее. – Это беспокоит меня.
Амара почувствовала, что сама удивляется этому, но осталась на месте.
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Очень мило с твоей стороны проверить меня, но в этом нет необходимости. Хорошего дня.
С этими словами она оставила его стоять там и просто пошла к своей двери, не оглядываясь на него, ее эмоции находились в смятении. Она вошла в дом, закрыла за собой дверь, прислонилась к ней и глубоко вздохнула.
– Все в порядке? – спросила мать, оторвав взгляд от теста, которое она месила.
Амара кивнула, снимая накидку с плеч.
– Ты хочешь поговорить об этом? – мягко спросила мать.
Амара обошла стойку и обняла ее сзади, выше ее на несколько сантиметров. Уткнувшись носом в кожу матери, она почувствовала чистый аромат цитрусового мыла, которым пользовалась, увлажняющего крема и сахара. От нее пахло домом. Почувствовав, что внутри у нее что-то не так, Амара успокоила ее.
– Не о чем говорить, мам.
– Конечно, – усмехнулась мать, продолжая месить тесто. – Не то чтобы он тебе нравился или что-то в этом роде.
Амара отстранилась, не веря своим глазам.
– Вин тебе сказал? – ее голос прозвучал слишком громко, чтобы она могла успокоиться.
– Контролируй высоту тона, – укоризненно произнес в ее голове голос учителя музыки.
– Ему и не нужно было, – пожала плечами мама, бросив на нее быстрый взгляд. – Передай корицу.
Амара рассеянно взяла ее с полки и молча протянула.
– Тогда откуда ты знаешь?
– Я твоя мать, – заявила мама, будто это было достаточным объяснением.
В каком-то смысле так оно и было. Ее мать слишком много видела, когда дело касалось ее.
– Это просто влюбленность, мам – небрежно сказала Амара. – Это пройдет.
Она очень, очень на это надеялась.
Ее мать не говорила ей, что это не проходило уже пять лет, и за это Амара любила ее немного больше.
***
Несколько дней спустя она вышла из задней двери особняка с кое-какими припасами для садовника, когда увидела, что он сидит со своим обычно отсутствующим братом в беседке и играет в шахматы. Она начала поворачиваться, как вдруг он окликнул ее.
