Текст книги "Увидеть свет (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== 1 ==========

Почему вид обнажённых человеческих внутренностей

считается таким уж ужасным? Почему, увидев изнанку

нашего тела, мы в ужасе закрываем глаза? Чем это так

отвратительно внутреннее наше устройство?

Разве не одной оно природы с глянцевой юной кожей?

Что же бесчеловечного в уподоблении нашего тела розе,

которая одинаково прекрасна как снаружи, так и изнутри?

Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души

и тела наизнанку – грациозно, словно переворачивая

лепесток розы, – и подставить их сиянию солнца

и дыханию майского ветерка…

«Золотой храм» Мисима Юкио

Телевизор для него всегда был попыткой наладить хоть какие-то отношения с внешним миром. Быть в курсе того, о чём говорят знакомые. Но день за днём Доминик эту попытку проваливал, хоть и исправно включал новостной канал во время раннего завтрака. Всего лишь устоявшаяся привычка надавливать на нужную кнопку на пульте, да и только.

Его жизнь вообще состояла из маленьких ритуалов. Например, подъём в семь утра – неизменно, с самого детства, или прогулка в два часа дня, или обязательное посещение ближайшего к дому кафе в пятницу, около восьми вечера. Он опирался на эти небольшие традиции, любил их с той же силой, как свои кисти и краски, как собственные картины, полные безумных идей и образов.

На полотнах смешивались абстракция и сюрреализм. Это был настоящий тупик для консервативных критиков и масса возможностей для начинающих. Классифицировать работы Доминика Вэйла никто так и не удосужился. Пока искусствоведы подбирали ключ к его воображаемому миру, и простые обыватели, и люди, искусству близкие, взирали на всё новые творения со смесью ужаса и благоговения.

Вот и сегодня Доминик тоже включил телевизор и даже смотрел на экран, пока в микроволновке прогревался очередной готовый обед. Картинки сменяли одна другую, диктор без умолку болтала, выражая чужие взгляды, а лицо её, такое пустое, было навеки законсервировано вежливостью. Эта неискренняя полуулыбка, чуть открывавшая ровный ряд белых зубов, казалась Вэйлу восхитительным примером бездушия.

Постепенно смысл слов всё более ускользал от него. Доминик вдруг ясно увидел картину, где изображённая фарфоровая маска трескается, выпуская наружу истину, обнажая её во всей непристойности, во всей черноте. Но какая истина могла скрываться за маской, натянутой на душу этой ведущей?..

Вдруг фарфоровое лицо исказилось. На какую-то долю мгновения, пока профессионализм не взял верх, было заметно отвращение и даже страх. Он с удивлением увеличил громкость, потому что никогда раньше не видел ничего подобного.

– Срочное сообщение, – заговорила диктор, снова спрятавшись в привычный кокон, но всё же больше не улыбаясь. – На перекрёстке…

Доминик выхватил салфетку, поймал карандаш, всегда лежавший здесь же, и принялся зарисовывать образы, что внезапно пришли на ум.

– …найдено обезображенное тело…

Он взглянул на экран, подметив едва слышное изменение интонации.

– …вскрыто…

Карандаш замер, так и не вычертив ещё несколько линий.

– Возможно, речь идёт о маньяке.

Что-то в этой новости настолько зацепило его, настолько потрясло, что Доминик некоторое время не мог даже пошевелиться. То было неожиданное предощущение, а может, нечто близкое, похожее. Так, наверное, чувствует себя человек, стоящий на пороге больших изменений. Однако было самое время для завтрака: микроволновка как раз звякнула. А после следовало подняться в студию и вылить на холст пару фантастических миров: крупный заказ на ряд миниатюр для одного чрезвычайно дорогого ресторана не мог ждать.

***

– Ты ведь это видел? – звонок Рика, хорошо изучившего его повадки за те пять лет, что они были знакомы, ничуть его не отвлёк: Доминик как раз собирался выпить чашку чая.

– Что именно? – спросил он, оставляя кисть и спускаясь на кухню, чтобы поставить чайник.

– О, ну что ты за человек! – судя по всему, сегодня Рик был чрезвычайно возбуждён. – Включи-ка ноут, я выслал тебе мейл. Ты должен оценить это, хотя бы как художник.

Доминик послушался и, бросив чайник согреваться в одиночестве, подошёл к ноутбуку, стоявшему на журнальном столике в гостиной. Рик занимался художественной фотографией, но так уж вышло, что он довольно часто подрабатывал ещё и фотографом-криминалистом. Ему нравилось прибывать на место преступления и тщательно запечатлевать каждый клочок. Порой кадры получались настолько нестандартными, что их не использовали специалисты, зато был опубликован уже третий фотоальбом «Scene of the crime», имеющий особый спрос в узких кругах.

Фотографии, приложенные к электронному письму, завораживали своей чудовищностью. Вскрытое, а точнее – широко раскрытое – тело и внутренние органы в некоем подобии системы разложенные вокруг. Связи с телом, их породившим, они не теряли. Здесь была ужасающая красота и стройность. Картина вызывала и восхищение, и отвращение разом.

– Это что, чья-то шутка? – Доминик вспомнил нескольких скульпторов, обожающих эпатировать публику, особенно доставляя ей именно такие сумбурные, противоположные, но тесно сплетённые между собой ощущения.

– Нет, – отозвался Рик. – Работа того маньяка, о котором всюду говорят. Я сам был на месте преступления, да ещё и Эдгара пригласили туда для психиатрической консультации.

Рик и Эдгар были близкими друзьями. А может, даже не совсем друзьями, Доминику, в общем-то, не было до этого никакого дела.

– Так это ты снимал? – уточнил он зачем-то, скорее только чтобы послушать голос, размышляя о своём.

– Не вздумай показывать кому-то, это фото для ФБР, – подтвердил Рик.

Доминик закрыл ноутбук, но это не помогло избавиться от картины, казалось, та навсегда теперь останется у него перед глазами. Быть может, он был слишком безэмоциональным, но совсем не жалел жертву. Он чувствовал высший смысл в том, что произошло. Каким бы чудовищным ни было это убийство, но в нём жило некое осмысление, будто бы схожее с теми убеждениями, которых придерживался сам Доминик. Вот только что-то всё-таки ускользало, и он никак не мог поймать эту деталь. Вероятно, поэтому невозможно было понять, почему неизвестный творец выбрал именно такую форму подачи.

– …этот маньяк – художник, – донеслось из телефонной трубки. – Как думаешь?

– Очень жутко, – наконец сформулировал Доминик приемлемый ответ, не добавив то, что хотел: «И красиво».

Это был новый шаг к постижению совершенства, который сделало чьё-то больное сознание, вышедшее далеко за рамки моральных устоев. Но разве не в том смысл искусства? Стремиться за рамки, освобождаться от любых шаблонов? Становиться полностью свободным?

Вэйл прогнал эти мысли, испугавшись их, испугавшись внезапно поднявшей голову зависти. Ему никогда не догадаться использовать вместо красок и холстов живое человеческое тело! Даже сама мысль о таком жертвоприношении во имя искусства пугала его до того сильно, что начинали дрожать пальцы.

Рик попрощался, и Доминик сделал чай, но не смог его выпить – такого не случалось с ним вот уже девять лет, с момента когда его скоропалительный брак развалился, не оставив сожалений. Правда, в тот раз извечный ритуал прервала Мадлен, предложив закончить отношения как можно скорее. Теперь всё было по-другому – Домиником овладевали такие чувства и эмоции, которых он в себе раньше не знал.

Мир вокруг стремительно менялся, так ужасающе быстро, что за ним невозможно успеть.

Вот он уже и в новой реальности.

***

Вечером Доминик снова обратился к лэптопу. Вовсе не затем, чтобы полюбоваться на фотографии – ему нужно было написать агенту, однако он не смог побороть соблазн. Было бы так просто распечатать снимки, чтобы потом тщательно запечатлеть на холсте хотя бы малую часть этой чудовищно непостижимой красоты. Но он сдержал себя. В его мирах никогда не было убийства и смерти. Точнее, их не в силах был обнаружить тот, кто не знал мыслей автора.

Всякий раз изображая гибель через ряд аллегорических символов, Доминик не мог позволить себе включить в творчество элементы чужого кода. А здесь, на этих фотографиях, он видел именно их.

«Признают ли его безумцем?» – спросил он себя и тут же вспомнил Эдгара. Тот был полноват, но приятен собой, округлое лицо, обрамлённое светлыми волосами, всегда казалось немного загоревшим. Эдгар смешно поправлял очки и улыбался хитроватой улыбкой, которую Рик обожал. За этой благодушной внешностью, как за искусственным фасадом, скрывался чёткий, ясный разум психиатра, который имел внушительную практику и с удовольствием копался в психике отъявленных мерзавцев и садистов.

Эдгар узрит этого человека, воссоздаст его душу и прочтёт, как открытую книгу.

Доминик качнул головой, снова бросая взгляд на экран. Внезапно разгневавшись, он закрыл фотографию. Нет! Он не мог принять этого, даже сознавая красоту, которая была для него свидетельством божественности, он не мог принять такого обращения с жизнью.

«Это мерзко», – подвёл он черту и тут же начал строчить мейл для агента. Преступление словно бы выветрилось из мыслей.

***

Вечер среды Доминик всегда посвящал друзьям. Они встречались в одном из ресторанчиков, заказывали что-нибудь лёгкое и болтали. Если бы не эта традиция, он бы вообще почти не выходил из дома – общительность никогда не была его коньком.

На этот раз Рик и Эдгар разговаривали о деле, которое полностью завладело их фантазией. Часто Доминику приходилось только изображать внимание, но сейчас он действительно проникся разговором.

– Без сомнения, этот человек ненормален, – рассуждал Эдгар. – Но это не душевное расстройство, это не болезнь. Это иная структура психики.

– То есть он психопат? – усмехнулся Рик. – Ну это же было ясно.

– Ты слишком плохо в этом разбираешься, чтобы тебе было что-нибудь ясно, – парировал Эдгар. – Но да, я считаю, что это психопат. И более того! Мы вряд ли найдём его.

– Думаешь? – Рик хмыкнул. – А мне вот кажется, что всплывут подробности. Да и не верю я, что это его первое убийство.

– Для первого, и правда, мрачновато, – хохотнул Эдгар. – Да и начинают они относительно рано, так что не хотелось бы мне знать, что это первое убийство, а наш маньяк – мальчик лет этак пятнадцати. Ты только представь, на что он станет способен после!

– А может, он выплёскивал свои фантазии на живописные полотна, – Рик отрезал кусочек отбивной и положил её в рот.

– Ты всё время пытаешься убедить меня, что мы имеем дело с художником, – Эдгар разочарованно пожал плечами. – Не выглядит, как состоятельная версия.

– А ты что скажешь? – Рик неожиданно повернулся. Он нуждался в поддержке, и, как обычно, некому больше было выступить этаким экспертом.

– Полагаю, что у него своеобразное понятие о красоте, но это не значит, что он занимается какой-либо творческой деятельностью, – Доминик отпил вина, лишь чтобы немного спрятать смятение. Ему почему-то не понравилось рассуждать о личности маньяка, хотя до этого разговор казался весьма занимательным.

– А может быть, он любитель порядка, – заметил Эдгар. – Вспомни, как он всё разложил.

– Это была художественная композиция.

– Всего лишь упорядочивание того, что имеется в каждом человеческом теле. Он некрофил, но не художник.

– Он творец!

Беседа едва не превратилась в перепалку, но подошла официантка с давно заказанным десертом. Теперь все слишком увлеклись едой, и воцарилась тишина. А Доминик жевал пирожное, не ощущая никакого вкуса. Чересчур сильно резанула его последняя фраза.

Мог ли зваться творцом тот, кто отнимал жизнь?.. Могла ли отнятая жизнь считаться творением?..

***

Уже ночью, когда он поправлял подушки, прежде чем ложиться спать – ещё один маленький и безобидный ритуал – волнение, владевшее им, помешало привычно расслабиться. Он чрезмерно сильно вцепляется в наволочки.

Никогда прежде реальный мир не занимал его сильнее картин, не дарил ему эмоции завлекательнее и тревожнее. Он не мог сказать, что испытывал от написания полотен эйфорию, нет. Скорее, то было выливание на холст страхов и переживаний. Но такая бурная ментальная жизнь была ему по вкусу, да и приключалась она лишь в воображении. Обычно его ничто не беспокоило.

Собственно, разве не его глубокая бесчувственность в настоящей жизни отвратила от него чуткую и любящую женщину, которую угораздило оказаться его женой?..

Снова вернувшись мыслями к давно похороненному браку – второй раз за эту неделю – Доминик понял, что с ним происходит что-то странное. Он не любил нырять в прошлое. Когда десять лет назад они скоропалительно поженились, никто из них не задумывался о долгом браке. Да что там, они даже не взяли двойной фамилии, будто это стало бы лишними оковами для тех, кто не собирается прожить вместе до старости. Через год корабль любви дал течь и пошёл ко дну, они развелись, и Доминик не вспоминал о Мадлен. И вот второй раз за неделю?!

«Что-то всё-таки происходит, – озвучил для себя Доминик. – Эта история затронула меня куда глубже, чем я хотел бы. Я заворожённо наблюдаю за чужой игрой, вместо того, чтобы творить свою».

Это напугало и очаровало сразу – как раз такие эмоции он пытался вызвать у зрителей, которым довелось рассматривать его картины. Он как никогда хорошо увидел, почему его полотна столь притягательны. Было приятно так чётко ощутить подобное озарение, но на самом деле сейчас Вэйл жаждал узнать нечто совершенно другое. Нечто недостижимое.

Погасив свет, Доминик укрылся одеялом, но не задремал, а так и лежал, глядя в темноту. Он помнил фотографии Рика потрясающе чётко, но теперь они, как и любой образ, поселившийся в его воображении, оказались живыми, они дышали, развивались, раскрывались, как цветы. «Это не мои образы, – кричал он сам себе. – Они не должны захватывать моего сознания! Я не смогу творить…» Но они наступали, приближались, позволяли рассматривать себя в мельчайших подробностях, околдовывали и заставляли онеметь. И это было страшно.

Это было странно.

Доминик ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось созерцать ещё и ещё этот зловещий шедевр, выполненный с большим чувством и хирургической точностью: все детали в нём сплетались в единое целое так же, как соединялись ужас и восхищение в глазах того, кто мог ощутить красоту там, где другим было не под силу найти её.

========== 2 ==========

До следующей среды Рик почти не беспокоил звонками и рассказами. А может быть, он и не был в курсе, как на самом деле продвигается расследование. Эдгар тоже молчал об этом, но он всегда был не из тех, кто любит поболтать о работе. Раньше Доминик даже не заметил бы такого, но теперь он жаждал узнать больше. Ему хотелось заглянуть за кулисы страшного шедевра, вот только это выглядело бы чересчур странно.

Понимая, что никакой логики в неутолимом желании нет, он стал больше времени уделять картинам. Однако всё равно не мог должным образом сконцентрироваться и отвлечься от фотографий, будто навечно отпечатавшихся в памяти. Возможно, впервые он так жаждал встречи с друзьями.

Привычный ресторан взволновал настолько, словно превратился в хранилище тайн. Доминик выбрал столик, стоявший в углу у окна, откуда открывался впечатляющий вид на набережную. Ожидая, он не сдерживал воображение, ему представлялось, что точно так же где-то сейчас заходит в ресторанчик убийца. Каким видится ему мир? Что он принимает за красоту, чувствует ли тонкость, ощущает ли, как пронизывающе прекрасен бывает свет?..

От размышлений его оторвал Рик, он появился позже, чем обычно, и казался крайне озабоченным. Эдгар тоже опаздывал.

– Извини, – начал Рик сразу, и Доминик слегка улыбнулся – чуткость друзей к его причудам всегда приносила ему удовольствие, а всякому человеку из близкого круга было известно, как он щепетилен в вопросах пунктуальности. Впрочем, Доминик не мог не признать, что сегодня ожидание совсем не разочаровало, напротив, только приятно подразнило. – Задержался у федералов.

– Вот как, разве они не получили от тебя всё, что хотели? – удача явно была на его стороне, и Рик пришёл именно в том настроении, в котором любил порассказывать о работе.

– Как будто бы, – пожал он плечами. – Но теперь мы изучаем огромный архив фотографий, чтобы найти хоть что-то похожее. Не будешь возражать, если я закурю?

– Нет, – Доминик предполагал, каково это – копаться в тысячах снимков, где предстают самые кровавые сцены. – И что дали ваши изыскания?

– Тебе, что ли, интересно? – Рик усмехнулся, но, не увидев ответной улыбки, продолжил: – Пока что ничего полезного не нашлось.

– Почему они пригласили тебя? Разве мало сотрудников? – Доминик перелистнул меню, стараясь, чтобы это выглядело непринуждённо.

– Скорее, они прислушались к тому, что я говорил. Про некий художественный код. Он ведь там есть, да?

Доминик не мог ответить сразу. Он, конечно, понимал, что Рик должен был заметить этот нюанс, но теперь пришлось бы разделить сокровенное ощущение причастности к тайному знанию с ним, а Доминик совсем не хотел подобным делиться.

– Возможно, – подобрал он нейтральное слово немногим позже. К их столу уже спешил Эдгар.

– Простите, – шлёпнулся он на стул и, отдуваясь, откинулся на спинку. – Вот уж хлопотное дельце.

– Какая у тебя теория? – у Рика даже глаза загорелись.

– Думаю, её изнасиловали в детстве, – не моргнув глазом отозвался Эдгар.

– Кого? – нахмурился Рик, а Доминик улыбнулся, оценив шутку.

– Мою пациентку. Бекку Валдис, – Эдгар сделал знак официантке. – А почему ты вдруг заинтересовался моей работой?

– Да к чёрту твою Бекку, – разозлился Рик. – Ты говорил о другом, я-то знаю.

– Мои теории не подлежат разглашению, – Эдгар кивнул подошедшей девушке. – Фирменное, пожалуйста, и то вино, что мы пили на прошлой неделе. Господа?

Доминик сделал заказ, едва подавив желание допросить Эдгара, настолько ему было любопытно, каким тот увидел маньяка. Рик почти ничего не взял – то ли слишком обидевшись, то ли слишком устав, чтобы есть.

– Могу только одно сказать, – уже позже заметил Эдгар, когда бокал вина всё-таки заставил его смягчиться. – Это весьма неординарная личность, и проблемы у него тоже неординарны.

– Да уж, не всякий обыватель принимается так зверски убивать людей, – Рик хмыкнул. – Но я бы хотел какой-то конкретики.

– Я всё ещё против того, чтобы считать его художником, – Эдгар примирительно поднял руку. – И, пока ты не начал доказывать мне обратное, скажу – он близок искусству.

– Но сам не пишет? – понял мысль Рик. – Завсегдатай выставок?

– Вполне возможно.

И глядя в лицо Эдгара, Доминик вдруг почувствовал, что есть и ещё один смысл у того, что произошло. Или, может, у того, как это произошло. Маньяк, психопат, кто бы он ни был, понимал, что такое чудовищное одиночество. Он жаждал общения. И то тело, так беспомощно прекрасно и уродливо распростёртое на земле – это безмолвный крик, письмо адресованное тому, кто умеет читать.

***

Теперь смотреть утренние новости стало интереснее. История маньяка обретала подробности – по большей части вымышленные – но, изучая весь этот ворох информации, Доминик улавливал крупицы истины. Для него это тоже превратилось в творчество: он собирал внутри себя мозаику, кусочек за кусочком, точно пытался вылепить и наконец-то узнать в лицо человека, который сотворил величайший шедевр или ужасающее преступление. Вопрос до сих пор оставался открытым.

В картинах начал преобладать красный. Доминик и раньше тяготел к нему, но внезапно словно раскрыл в нём новые полутона. Сперва это принесло недоверие, но уже совсем скоро он отпустил себя. Сковывать собственное воображение он всегда считал опасным. Однако следовало бы позвонить заказчику и показать ему два написанных последними полотна. Была вероятность, что такая цветовая гамма окажется неправильно понятой.

Доминик пометил это в записной книжке и снова погрузился в мир фантазий, откуда должен был вынырнуть только к пяти часам вечера, как вдруг услышал мелодичную трель дверного звонка.

Он не любил, когда его отрывают от работы, потому не собирался открывать, но кто-то был очень и очень настойчив. Звонок выдавал трель за трелью, и Доминику пришлось оставить палитру и мольберт. Он спустился вниз, не вытирая рук и не снимая рабочего фартука.

Накинув цепочку, он приоткрыл дверь. На крыльце со скучающим видом стояла странная девица.

– Доминик Вэйл! – просияла она, заметив его. – Мне нужно взять у вас интервью.

– Договаривайтесь с моим агентом! – бросил он раздражённо.

– Нет-нет, – она мотнула головой, отчего длинные волосы стегнули её по плечам. – Мне нужны комментарии по делу художника.

– Художника? – Доминик не хотел переспрашивать, это вырвалось само собой.

– Да, маньяка, – она засмеялась. – Ваше мнение как человека искусства.

– Я не хочу это комментировать, – он нахмурился, вдруг осознав, что у него появился шанс вступить в диалог. Да, это будет необычный разговор, но разве не об этом он мечтал с того самого момента, как открыл фотографию? Диалог с творцом, который нашёл совершенно иное выражение для красоты.

– Слушайте, – она качнулась на пятках. – Я понимаю, вы сложный человек, нелюдимый… – она заглянула в планшет, который держала в руке. – Говорят, вы аспи… Так вот. Я не хочу вам надоедать, но мне интересно ваше мнение.

– Что за журнал ты представляешь? – девчонка казалась ему даже подготовленной, и Доминика коснулось желание согласиться.

– Я блоггер, – усмехнулась она. – У меня десять тысяч подписчиков.

И в этот момент Вэйлу стало ясно, что Интернет может быть куда более любопытным средством связи. Пускай он сам не слишком любил виртуальное пространство – а скорее, ему хватало собственной головы – человек, описанный вскользь Эдгаром, мог проводить в сети вечер за вечером. В поиске того, кто сумеет его понять.

– Никогда ещё не общался с блоггерами, – Доминик сбросил цепочку. – Входи.

***

Линдси было слишком много, она болтала без умолку и оказалась навязчивой. Доминик очень утомился от беседы с ней, но, тем не менее, не выставил её за дверь. Они разговаривали об искусстве и о восприятии красоты, и пусть вздорная девчонка ни в чём толком не разбиралась, он пытался в каждый ответ вложить зашифрованное послание.

Общение с людьми для Вэйла всегда походило на разбрасывание шифровок. Доминик ничего не мог с собой поделать – это, скорее всего, был детский комплекс. Но ему хотелось найти людей, способных понять и проникнуться. Рик и Эдгар – единственные, кто был на его волне хотя бы в половине случаев, Мадлен поначалу будто бы понимала полностью, но позднее выплыло, что она притворялась.

Теперь Доминик продолжал розыски не так активно – всё-таки в тридцать четыре уже не играешь с иллюзиями так же радостно, как в двадцать пять – но шанс, который предоставила Линдси, упустить не мог.

Он просматривал всё, что она фиксировала в планшет. Её тонкие пальчики, на удивление без всякого маникюра, летали по экранчику, набирая слово за словом. Наблюдать за этим замысловатым танцем было интересно, и в другой день Доминик даже вдохновился бы, но сегодня им владели другие образы.

– Это очень любопытно, – заключила она, когда второй час был на исходе. – Но я вам смертельно надоела.

– Так заметно? – он растерянно улыбнулся, внезапно осознав, что Линдси могла прочесть по его лицу что-то такое, чего ему самому никогда не познать.

– Я просто это чувствую, окей? – она засмеялась. – Всё в порядке, я грубо нарушила ваше уединение. Удивительно, что вы согласились на разговор.

– Где я могу прочесть результаты? – перебил он, торопливо открывая ноутбук.

Она продиктовала адрес сайта, развела руками:

– Простите, если что-то не так.

Доминик поднялся и проводил её к двери.

– В дальнейшем всё-таки лучше предварительно согласовывать посещения с моим агентом.

– Да-да, я запомню, – и она умчалась к машине, которую припарковала около соседнего дома.

***

Оставшись в привычном одиночестве, Доминик задумчиво оглядел гостиную. Сюда приходило не так много людей, чтобы произошедшее он мог бы назвать обычным делом. Когда в нём начали проявляться эти изменения, что теперь он позволяет чужим вступать в святая святых?..

Но всё же он довольно быстро отбросил эти пустые размышления. Он научился брать под контроль страхи, которые всякий раз убеждали его отказаться от общения. Он принял необходимость присутствия иных людей в своей жизни, и, быть может, именно потому стал настолько успешным человеком.

И всё же иррациональность собственных поступков немного настораживала, заставляя думать, что творец, вызвавший в нём такой ошеломляющий отклик, должен оказаться по меньшей мере гением.

Он хотел бы сказать: «Я делаю это ради него», но то была ложь. Доминик понимал, что действует исключительно из эгоистичных побуждений. Соприкосновения с этим человеком он искал не потому, что порой ощущал такую же боль и одиночество – не было никаких сомнений, что как раз эти чувства толкнули к ужасающе прекрасному шедевру – он жаждал стать сопричастным этой тайне ради себя самого. Как будто только так мог бы подняться на ещё одну творческую ступень.

Но не придётся ли для этого убить?..

Мысль буквально пронзила его. Доминик слишком резко приблизился к журнальному столику и взял с него чашку, чтобы отнести в мойку. Ему нужно было срочно отвлечься, и бытовые мелочи подходили для этого как нельзя лучше. Линдси обещала выложить интервью ближе к девяти вечера. Оставалось ещё чересчур много времени. Доминик был способен совершенно истерзать себя неподходящими мыслями.

Телефонный звонок, обычно вызывавший лёгкое раздражение, сейчас показался очень уместным. Доминик нашёл мобильный на диване и быстро ответил:

– Да?

– Я хотел бы с тобой посоветоваться, – голос Рика был не совсем уверенным, и Доминик тут же предположил, что речь пойдёт о встрече. Рик не мог не помнить, что вклиниться в строгий распорядок дня не так-то просто.

– Сегодня у меня весь день наперекосяк, – едва ли не торопливо отозвался Доминик. – Если ты сможешь приехать немедленно, то меня это устроит. Но к девяти я попрошу тебя…

– Да-да, я смогу. Я буду через пятнадцать минут, – и Рик почти сразу отключился.

Наверное, это счастье – иметь по-настоящему отзывчивых друзей?..

Доминик нечасто задавался подобным вопросом, но чтобы не обращаться вновь к пугающей, но такой сладостной теме, решил обдумать именно это. Многие ли умеют так входить в положение? Порой и Рик, и Эдгар становились настолько тактичными, что Доминик даже готов был хлопнуть им по плечам со словами: «Да бросьте, я же не сахарный». Правда, он так ни разу и не сделал ничего такого. Наверное, он был им действительно дорог, да?

Доминик с трудом понимал такие моменты, он дорожил не людьми, но ощущениями и переживаниями, которые мог испытывать. Всегда сосредоточенный в глубине самого себя, он рассматривал других как источник необыкновенных колебаний, которые резонансом могли пробудить его творческую душу. Но так же точно он реагировал на свет, геометрию линий, на идеальную красоту природы, соткавшуюся в тысячах маленьких совершенных несовершенств.

Безусловно, ему не хотелось бы потерять друзей – приобретённых с таким трудом – но он сумел бы жить без них. Мог не вспоминать о них, и это его ничуть не трогало. Возможно, потому он и настоял на обязательном совместном ужине – так он включил их обоих вглубь себя. Чтобы не утратить.

Вот Мадлен… Она была против ритуалов.

Мысли о супруге заставили Доминика поморщиться. Какого чёрта он снова и снова касается ушедшего в прошлое? Почему ему вдруг приходит в голову сравнивать с помощью её образа? Раньше он никогда не занимался подобными измерениями. Нужно было разобраться в этом вопросе. Вэйл чувствовал, как внутри растёт нечто инородное, наверное, такое ощущение возникает у человека, в теле которого скрывается опухоль. Вот только его опухоль, очевидно, находилась в душе.

***

Рик действительно приехал очень быстро. Он выглядел осунувшимся и усталым, круги под глазами явно свидетельствовали, что он вряд ли спал последние сутки.

– Что-то случилось, или ты всё время отдаёшь расследованию? – Доминик кивнул на бар, но Рик не отреагировал.

– Да, оно жрёт меня, – признался он, усаживаясь в кресло.

– И ты пришёл поговорить об этом? – себе Доминик всё же налил немного виски. Как будто алкоголь мог заставить его расслабиться.

– Почти, – Рик вздохнул. – Видишь ли, нельзя утверждать, что этот человек никогда не убивал. Слишком уж у него уверенная рука.

– Может, он хирург? – Доминик усмехнулся, сделав глоток. – Или даже мясник?

– Следствие не исключает такой вероятности. Но у меня тут появилась мыслишка… – он сделал паузу, – что это маньяк, у которого изменился почерк.

– Хочешь сказать, какой-то убийца внезапно решил убивать не так, как привык? – Доминик задумался, но довольно скоро качнул головой. – Эдгар с тобой вряд ли согласится.

– Именно потому я приехал не к нему, а к тебе. Мне больше не с кем обсудить теорию. Говорить об этом с федералами, сам понимаешь, почти так же бесполезно, как с Эдгаром.

– Я не спец в этом, – пожал плечами Доминик. – Но люблю маленькие традиции. И знаешь, я вряд ли от них откажусь.

– Ясно, на что ты намекаешь, – Рик развёл руками. – Но вдруг нечто потрясло его? Впечатлило?

Это неприятное предположение так ярко перекликалось с ощущениями Доминика, и он поставил бокал на столик. Рик смотрел на него с надеждой, хотя было совершенно ясно, что дать ему ценный совет никак не получится.

– Что, например, это может быть? – спросил Вэйл, тщетно пытаясь избавиться от аналогий с самим собой.

– Искусство? Он побывал на выставке?.. – Рик закрыл лицо руками. – Я видел много жертв в последние дни. Некоторые были очень… специфичны. Но сказать ни про одну из них, что она достойна именоваться шедевром, нельзя.

– Я тоже думал об этом, – признал Доминик. – Я не имею в виду, что стоит действительно искать художника, скульптора… человека искусства. Но убийца – неординарен, как и говорил Эдгар.

– Так вот не был ли он раньше другим?! – Рик глянул поверх сомкнутых рук. – Старый знакомый федералов?

– Вряд ли, – Доминик помолчал ещё, а потом добавил: – Я не знаю ни одной картины, которая могла бы вдохновить на создание этого… – он замолчал.

Творческая ревность вдруг больно уколола его. Он любил свои полотна, но был уверен, что ни одно из них не может сподвигнуть кого-либо на такое яркое переосмысление. На такой жуткий и прекрасный одновременно творческий акт.

========== 3 ==========

Появившееся в блоге Линдси интервью действительно взбудоражило общественность. Прямо с утра – до того как Доминик успел закончить завтрак – ему позвонил агент. Алекс Деймос был прекрасным дельцом и хорошим человеком – именно в такой последовательности. Но он очень не любил выпускать что-либо из-под контроля. Потому Доминик был уверен – он намеренно рассчитал время звонка так, чтобы подчеркнуть своё неудовольствие.