Текст книги "Увидеть свет (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Он? – Доминик переспросил лишь для того, чтобы замаскировать волнение. – Тот… – назвать убийцу убийцей было непросто, но Анхелика и так поняла, чуть заметно кивнув. – Вполне вероятно.

Они оба обратили внимание на зал. Люди двигались, тихо разговаривали, иногда надолго останавливались, очарованные изображённым.

– Как странно предполагать, что ходил по одним и тем же помещениям с маньяком такого рода, – де Савар опять засмеялась. – Да, в этой толпе немало убийц, может быть, пока несостоявшихся, может быть, тех, кто размышлял и не решился, а может, и тех, кто каждый день убивает словом… Но почему-то мы испытываем трепет, когда понимаем – здесь мог пройти тот самый маньяк.

– Да, – Доминик поймал себя на мысли, что должен спуститься, прямо сейчас.

Анхелика снова почувствовала или прочитала его. Всё ещё улыбаясь, она пригубила шампанского и продолжила:

– Вам стоит сойти с небес, в этой заколдованной башне останусь только я – слишком старая для принцессы.

– Прошу меня простить, – кивнул Доминик и направился к лестнице. Сердце его стучало как сумасшедшее.

***

На счастье, никому из посетителей не пришло в голову останавливать его или заговаривать с ним. Доминик просто слонялся из зала в зал, переходил от картины к картине, как будто надеялся найти след. Он смотрел на людей искоса, чтобы никто не заметил, что ему больше интересны именно они, а не живописные полотна. В какой-то миг он и правда засёк схожий взгляд, только мгновенное узнавание быстро исчезло.

Означало ли это, что тот самый убийца здесь? Выискивал ли он того, кто будет достоин его дара?

Доминик попытался понять, кто же, как и он, рассматривает других вместо картин, но больше ощущение не появлялось.

Так он добрался до The Light. Мягко подсвеченная картина как будто бы сияла изнутри, яркие и вместе с тем нежные тона, рассекающие чёрно-красный фон привлекли внимание нескольких зрителей. Но здесь никто не разговаривал. То ли слишком впечатлённые, то ли не сознающие, но все они молчали, разглядывая полотно.

Доминик встал чуть поодаль, опасаясь, что его всё-таки узнают. Постепенно посетители менялись, кто-то отходил в таком же молчании, кто-то вцеплялся в руку спутника и шептал что-то… И только один мужчина всё не двигался с места.

«Покупатель?» – вспомнил он слова Анхелики и почти сразу потерял интерес к нему. Слишком обычный, а Доминик искал кого-то другого. Хищника?..

Оглядевшись, Доминик вдруг представил, что жаждет найти модель для портрета. Эта игра увлекла его, и теперь он рассматривал всех, уже не таясь. Кто достоин того, чтобы быть отражённым на холсте? А кто сам станет холстом? Играть с этими опасными мыслями оказалось невероятно приятно. Запретное удовольствие, вызывающее вдобавок ко всему и лёгкое адреналиновое головокружение – что, если кто-то поймает на том, чем ты занимаешься, заметит, а главное, уличит в таких неподобающих замыслах?

«Несостоявшиеся убийцы, – подумал Доминик, проходя мимо чьего-то кричаще-яркого полотна. – И несостоявшиеся жертвы. Пока ещё. Соприкасаясь, они выбирают друг друга, но место последнего свидания, того самого, что обнажит их истинную сущность, может быть совершенно другим…»

***

Алекс отыскал его в залах у картины, где была изображена ночь. Доминик знал и чувствовал, что там отобразилась сама суть ночного бодрствования, хотя и заключена она была в набор геометрических форм.

– Анхелика говорила с тобой, – Алекс не спрашивал.

– Она упомянула о покупателе, – кивнул Доминик, почти с разочарованием прекращая мысленные игры.

– На мой взгляд, цена очень низкая, если устроить аукцион, то выручить можно намного больше… – Алекс глянул на свой планшет.

– Я не буду продавать её. Пока ещё, – он с сожалением качнул головой. – Думаешь, нам это необходимо?

– Нет, – Алекс тут же спрятал гаджет. – Тогда я сам оформлю отказ. Тебе не стоит беспокоиться.

– Благодарю, – Доминику и в самом деле было неинтересно, кто пожелал его картину. Ни его имя или лицо, ни род занятий. Для себя он обозначил покупателем именно того созерцавшего полотно мужчину. Было бы огромным разочарованием узнать, что покупатель – кто-то другой.

Алекс предложил ему шампанское, но Доминик вдруг почувствовал усталость. Нужно было подняться наверх, а лучше – отправиться домой. Уже через десять минут такси уносило его прочь от галереи. Собирался дождь, и мягкий свет, краски и негромкий гул посетителей так быстро растворились в хмурой атмосфере поблёкшего без солнца города, что показались Доминику лишь воспоминанием о прекрасном сне.

Весь мир был всего лишь чьим-то сном.

========== 6 ==========

Доминик щёлкнул пультом и отвернулся к кофеварке. Ему не хотелось есть, и он надеялся, что крепкий кофе пробудит аппетит. Звук был совсем тихим, потому голос ведущей напоминал журчание воды. Но вдруг в нём промелькнули какие-то новые нотки, и Доминик резко развернулся к экрану, нащупывая пульт на столе.

– …очередное циничное убийство. Однако по полученным нами данным на этот раз действовать мог другой человек. Кровавые подробности происшедшего засекречены в интересах следствия, но наш источник утверждает, что тело было расчленено полностью. Мы постараемся максимально полно…

Доминик выключил телевизор, его виски точно взорвались болью.

Ещё один убийца? Кто он?!

Известие будто ударило: разве этот новый участник кровавой игры не решил перетянуть на себя всё внимание? Доминик согласился бы, что в нём взыграла ревность, если бы это не звучало настолько абсурдно. Но самое главное – теперь он желал знать любые подробности, хотел увидеть место преступления, выяснить каждую деталь, словно это помогло бы ему составить иную картину мира. От прежней не осталось больше никакого следа.

***

Рик позвонил после обеда, когда Доминик уже не рассчитывал на это.

– Слышал? – начал он сразу, забыв поздороваться.

– О втором убийце? – Доминик проследил, что его пальцы дрожат, и почти со злостью сжал ладонь в кулак.

– Да, я был там сегодня. Это, конечно, кто-то другой. Ужасно… – и замолчал, точно ожидая, как Доминик станет упрашивать продолжать. Приходилось сдерживаться.

– Опять фотографировал? – вопрос, который не требовал ответа, но Доминик надеялся, что хотя бы подтолкнёт Рика к рассказу.

– Да, да, – отозвался тот с какой-то заторможенностью. – Тебе, может, тоже не помешало бы посмотреть. Это… как живопись. Кубизм из человеческих тел.

– Ты, кажется, чересчур часто сравниваешь смерть с искусством, – хмыкнул Доминик, хотя сердце его забилось чаще.

– Может быть, потому мне и нужен твой взгляд. Он расчленяет тела, этот новый… И… Это ужасающая картина.

– Ты немало расчленённых тел видел, что тебя ужаснуло? – уточнил Доминик, сдерживаясь из последних сил. Он готов был накричать на Рика, вытрясти из него детали и бросить трубку одновременно.

– Он обматывает… каждый кусок тканью, вымоченной в крови. Наверное, в крови жертвы. То есть, вероятно, он сперва собирает кровь, как это делают на скотобойнях, – Рик выдохнул. – И пересыпает части тела битым стеклом. Ткань, кровь, стеклянная крошка… И всё это выложено так, будто инсталляция. Сумасшедшее современное искусство, а?

– Возможно, последнее – лишь плод твоего слишком впечатлённого событиями воображения, – Доминик прикрыл глаза. – Собирался сбросить мне фотографии?

– Уже, только что. Посмотри и перезвони мне. Хочу знать твоё мнение. Ни в чём не уверен…

– Хорошо. Или напишу, если буду не в состоянии обсуждать, – и Доминик отключился.

Сначала он потёр глаза, будто это помогло бы хоть немного успокоиться. Конечно, он был едва ли не на сто процентов убеждён, что это убийство совершил другой человек. Запавший ему в душу творец не издевался бы над своими жертвами, а подарил им что-то… Нечто качественно иное, почти как вечная жизнь. А этот… Доминик полагал, что у него не было никакой почтительности к краскам и холсту, которыми выступало тело. И потому это убийство вызывало отторжение.

«Торжество смерти, – размышлял Доминик. – Противостояние Бога-творца и Дьявола, вот что это такое. Искажение Его изначальной идеи, надругательство над ней».

Может ли Бог спокойно созерцать дьявольские козни или же он ответит на вызов? И каким будет такой ответ?..

Доминику не нравился ход мыслей, он поспешил открыть ноутбук и получить письмо от Рика. Вот только разархивировать папку с фотографиями он долго не решался. Когда же всё-таки перелистал их, задерживаясь на каждой не дольше пары секунд, ему показалось, что он уже видел подобную картину.

Взяв себя в руки, Доминик снова – теперь внимательно – изучил снимки один за другим и остановился на том, где можно было рассмотреть всё место преступления целиком. И почти сразу же узнал полотно. Он быстро набрал номер Рика.

– Этот новенький – плагиатор, – сказал он поспешно.

– Что? – опешил Рик. – В каком смысле плагиатор? Он ведь…

– Ты не появлялся на моей последней выставке? – спросил Доминик и тут же понял, что так оно и было. – Ты не был в галерее Анхелики, – он опять бросил взгляд на экран. – Картина висит в первом зале, это малоизвестный художник, де Савар сейчас только-только приняла его под крыло. Убийца воссоздал его абстрактное полотно.

– Кошмар, – выдохнул Рик. – Если всё так, как ты говоришь, к автору будет немало вопросов.

– Надеюсь, что это плагиат, – осознал Доминик весь ужас ситуации. – Но на всякий случай позвони де Савар. Она может быть в опасности.

– С этой галереей что-то не так, – Рик повесил трубку.

Доминик отложил телефон в сторону и придирчиво осмотрел фотографию, уделяя внимание каждой детали. Да, копия была поразительно точна, с одной оговоркой – автор полотна из выставочного зала не подразумевал никаких расчленённых трупов. Его работа называлась «Трансформация», и геометрия форм, выверенность линий, конечно, были выражены намного ярче, чем здесь. Убийца, кем бы он ни был, надсмехался над полотном, смеялся в лицо появившемуся раньше творцу. Вдохновлённый разрушительной идеей, он показался Доминику абсолютно безумным.

Возможно ли, что смерть становится искусством, может ли человеческое тело превратиться в холст, в кладезь прекрасного после собственной гибели? Действительно ли первый убийца – художник и творец, а второй – преступник? Где эта тонкая грань, в чём между ними разница?

Доминика мутило, он мечтал лечь и уснуть, но знал, что сны не придут, не будет ни дрёмы, ни грёз. Он снова и снова станет множить вопросы, ответов на которые не получит, а может быть, просто боится.

***

– Не многовато ли психопатов-убийц в нашем городе, а? – спросил Эдгар, пожимая Доминику руку. – Ты, вижу, впечатлён недавними событиями.

Доминик не ответил, Рик ещё не пришёл, но этот привычный совместный обед уже начинал угнетать. Даже подумалось, что пора отменить старую традицию.

– Кажется, тебе не нравится беседовать об этом, – заметил Эдгар, подзывая официантку. – Может быть, обсудим выставку?

Но и эта тема оставалась непростительно острой, Доминик лишь чуть качнул головой. Убийства и искусство столь тесно сплелись в его сознании, что он не мог отделить одно от другого, и это пугало, очень сильно пугало.

– На тебе лица нет, – на этот раз Эдгар говорил без всякой шутливости в голосе. – Если встреча причиняет тебе дискомфорт…

– Я в порядке, – чересчур резко прервал его Доминик. – Правда… – Эдгар недоверчиво смотрел на него. – Мне не слишком хочется болтать, но я не откажусь провести время с друзьями. А последнее убийство напоминает о выставке.

– Да, Рик сказал мне, – прервал Эдгар тут же. – Давай дождёмся его, и всё пойдёт, как обычно.

Доминик прикрыл глаза, пытаясь понять, откуда взялось неприятное волнение. Будто бы кто-то вглядывался в него, буквально пожирая глазами. Подавив желание осмотреться, чтобы отыскать наблюдателя, он чуть улыбнулся.

– Сумасшедшие времена, – слова прозвучали неестественно, но Эдгар сделал вид, что не обратил внимания.

– И то верно, – подхватил он. – С людьми что-то происходит.

– Ты уехал бы в город поменьше, если бы у тебя появилась возможность? – спросил Доминик, больше из потребности обозначить эту внезапную мысль.

– Может быть, – Эдгар усмехнулся. – Хотя я не умею жить скромно.

– Это чувство… Будто все вокруг сошли с ума, – Доминик едва не схватился за виски. – Может, проще уехать?

– Ты пугаешь меня, – на губах Эдгара была улыбка, но в глазах замерла тревога. – Это, конечно, вполне оправданно, тем более что ты восприимчивей любого другого человека, но…

Доминик смотрел на него, почти не мигая, пытаясь распознать по лицу, не определил ли Эдгар его диагноз.

– Простите, я задержался на работе, – подошёл к столику Рик. – О чём вы тут беседуете?..

С облегчением Эдгар переключил внимание на него, и Доминик убедился, что всё-таки чем-то обеспокоил друга.

***

Личность последней жертвы некоторое время оставалась загадкой для следствия. Об этом не раз говорили в новостях, и Доминик уже привык считать, что она так и будет тайной, но этим утром карты оказались раскрыты.

– …Бернар Дюваль, – назвала диктор. И тут же появилась фотография улыбающегося мужчины средних лет. Его немного растерянное лицо заставило Доминика вздрогнуть. Он обладал потрясающей памятью и перепутать кого-либо просто не мог. Перед ним был тот самый человек, что столь пристально рассматривал The Light.

Выключив телевизор, будто это помогло бы успокоиться, Доминик недолго раздумывал, а потом всё же решился набрать Рика.

– Доброе утро, – с вопросительной интонацией поздоровался тот. – Что-то случилось?

Доминик пожалел, что взялся за мобильный, но теперь уже было поздно отступать.

– Только что увидел, кто жертва второго, – сказал он отрывисто. – Доброе утро, – это звучало как издёвка.

– Ты, что ли, его узнал? – Рик, безусловно, помнил, какой способностью обладает Доминик, потому в его голосе не было никакого удивления. – И где ты с ним сталкивался?

– В галерее Анхелики. Он смотрел на мою картину, я предположил, что это и есть покупатель, – рассказал Доминик, не в силах сдерживаться. Ему хотелось открыть правду – хотя бы её часть, чтобы таким образом предотвратить снежную лавину догадок, которых у него стало слишком много.

– Надо бы уточнить, не покупатель ли это, – зачем-то предложил Рик.

Доминик вспомнил последние е-мейлы Алекса. Фамилия того, кто собирался заполучить картину, была другой.

– Покупатель некто Норт, – пояснил он спокойно. – Почему тебе любопытно?

– Ты сам сказал, что полагал – Дюваль хочет купить картину, – Рик замолчал, будто задумавшись. – Не против, если я поделюсь с федералами? Вдруг для них это окажется важным?

– Это ведь подтверждает твоё предположение, не так ли? – усмехнулся Доминик. – Ты всё-таки мечтаешь быть не только фотографом кошмаров, но и следователем?

– Ничего подобного, просто это дело отчего-то занимает все мои мысли, – запротестовал Рик. – Спасибо, что позвонил.

В этой фразе звучало, в том числе, и понимание, что Доминик отступил от заведённого порядка.

– Потом расскажи, если узнаешь что-то интересное, – он почти разозлился на себя из-за неловкости и беспомощности, скользнувших в голосе.

– Конечно, – и Рик первый повесил трубку. Наверняка, ему не терпелось выложить новую информацию тем, кто занимался расследованием.

Доминик сел на диван и сжал виски пальцами. Он давно не ощущал приступов мигрени, но сегодня уже почувствовал её приближение. Можно было, конечно, попытаться отсрочить или остановить неизбежное, однако Доминик не хотелось пользоваться обезболивающими. Боль словно могла очистить его, выскоблить из души ростки тьмы. Осветить, как тот яркий, рассекающий луч света на его картине.

«Я не должен её продавать», – отчего-то решил он.

***

Работать он не мог. Мигрень навалилась, будто океанская волна, сбила с ног, смяла все защиты. Доминик не сумел вспомнить настолько же чудовищного приступа, но в чём-то признавал, что заслужил и эту боль, и эту слабость. Он был повержен самим собой. Разве не он недавно совершил несколько греховных действий, нарушавших внутренний кодекс? Быть может, это и есть расплата?

Мысли такого рода почему-то приносили удовлетворение, и Доминик снова и снова смаковал их, прокручивал и представлял то так, то этак.

Когда зазвонил мобильный телефон, не было желания отвечать, но всё же потянулся за ним из чистого упрямства.

– Доминик Вэйл? – вежливый и будто бы холодный голос заставил поморщиться.

– Да, это я.

– Позвольте представиться, Саймон Рид, федеральный агент. Мне бы хотелось назначить встречу. Нам нужно поговорить.

– Это из-за… этих убийств? – догадался Доминик. – Я нездоров сегодня.

– А как насчёт завтра? – Саймон говорил спокойно, убедительно и словно с затаённой лаской. «Будто уговаривает ребёнка», – сравнил Доминик.

– Мы можем встретиться в два часа дня, – сказал он вслух. – Где вам удобно?

Допускать федерала в свой дом Доминик не спешил.

– Ресторанчик «Серебряная заводь»? – предположил Саймон.

Предложение вызвало тревогу. Именно там Доминик раз в месяц обедал совершенно один. Совпадение, или Саймон знает о нём больше, о чём и намекает таким незамысловатым образом?

– Хорошо, я буду там, – согласился Вэйл, помедлив.

– До завтра, – и трубка отозвалась короткими гудками.

Доминик прикрыл глаза, стараясь не шевелиться, чтобы вспыхнувшая с новой силой головная боль хоть чуточку успокоилась.

Может быть, было неправильно соглашаться? Или стоило выбрать другое место? Впрочем, Доминик решил, что должен сыграть теми картами, которые раздала ему судьба. Казалось бы, встреча ничего особенного не значит, вполне вероятно, что Саймон Рид просто жаждет из первых уст услышать рассказ о том, где последний раз видели Дюваля, но Доминик безошибочно определил, что это лишь верхушка айсберга.

Такое случается, за маленьким, не имеющим смысла событием таится нечто иное, глубокое, а порой – даже страшное. Чувствовали ли жертвы что-либо подобное, когда говорили с теми, кто превращал их тела в холсты?..

С усилием отмахнувшись от этой мысли, Доминик дотянулся до прикроватной тумбочки и нащупал упаковку таблеток. Не осталось времени терпеть боль. Нужно было разработать тактику, точно завтра ему предстоял не разговор, а короткая и разрушительная война.

========== 7 ==========

Все вещи хотят, чтоб их открыли.

Нил Гейман, «Никогде»

Саймон Рид оказался седеющим, но крепким мужчиной высокого роста. Он поднялся навстречу Доминику и протянул ладонь. Не самый лучший вариант приветствия, но ничего другого не оставалось. Обычно в такие моменты Вэйл жалел, что рукопожатие – распространено и общепринято. Ему было неприятно касаться людей, с которыми он не знался близко.

– Говорят, у вас есть трудности в общении с незнакомцами, – начал Саймон, когда они уселись за столик. – Вы нелюдимы и замкнуты, мистер Вэйл.

– Так и есть, – непонятно, к чему он клонил. На всякий случай Доминик постарался лучше контролировать речь. Не хотелось прослыть хамом, а он очень часто непроизвольно пересекал границу вежливости, когда беседовал с теми, кого не изучал достаточно долго.

– Полагаю, вы задаётесь вопросом, о чём я хочу побеседовать с вами, – Саймон посмотрел на него, как-то по-особенному прищурившись. Доминик не мог истолковать, что таит этот взгляд, отчего ему стало неуютно. – Конечно, вы наслышаны о произошедшем. И может быть, знаете больше других, так?

Доминик задумался, прежде чем ответить. О чём это федерал? Только ли обозначает свою осведомлённость об отношениях, которые связывают Доминика с Риком? Или, возможно, это указание на что-то ещё, что-то иное? Как бы то ни было, Вэйл чувствовал опасность, но главное – не вполне понимал, как себя вести.

– Не больше любого обывателя, который смотрит утренние новости и разговаривает с друзьями, – пожал плечами он. – Что вы имеете в виду? Предпочитаю, чтобы со мной говорили прямо, не терплю намёков, – сказал он наконец и тут же осознал, что это наверняка прозвучало резко. Будто он защищается, да?

– О, нет-нет, никаких намёков, – но глаза Саймона странно блеснули.

В этот момент подошла официантка, и они прервали беседу, углубившись в меню. Доминика выбор ни капли не затруднил, он хорошо ориентировался в здешней кухне, а вот Рид замешкался и начал выспрашивать какие-то подробности. Вэйл вглядывался в него, пытаясь разгадать, что за игру затеял федерал. Если у него были подозрения, то почему бы не выложить их сразу?

– Вернёмся к нашему разговору, – продолжил Саймон, стоило девушке отойти. – Вы знакомы с Кэннатом. Наверняка он делился с вами своими соображениями или даже снимками. Разве не так заведено между добрыми друзьями?

Это тоже был вопрос с подвохом, потому что Доминик не знал, как это обычно бывает у других людей. Он полагал, что его способ взаимоотношений с ближним окружением несколько отличается от традиционного, потому что слишком часто слышал о собственной непохожести на прочих. Что можно было ответить?

– Мы обсуждали новости, не более, – отрывисто бросил он, не уверенный, этого ли от него хотят.

– И Рик высказывался по поводу художественного вкуса убийцы?

Это звучало куда прямее, чем предыдущие оговорки, но Доминику не стало проще. Он снова размышлял довольно долго.

– Возможно, – выдохнул он. – Быть может, вы зададите вопрос, который на самом деле желаете озвучить? – он всмотрелся в лицо федерала, но, конечно, не смог там что-либо прочесть. – Полагаю, многие считают, что убийства… выглядят нетипичным образом.

– Как картины, – кивнул Саймон, улыбнувшись. – Назовите это так.

– Для картин нужны краски и холст, а не человеческое тело, – поспешно произнёс Доминик и тут же понял, что прокололся. Дал слишком много информации, ничего не сказав, но Саймон поймал то, в чём нуждался.

– Верно, – всё ещё улыбался Рид. – Значит, вы не думаете, что убийца – художник? Скульптор, нет? Хотели бы вы посмотреть на то, как именно выглядели, – он сделал паузу, – тела?

– Нет, – Доминик отвёл глаза, не зная, как это будет истолковано. Он злился. Ему не нравилось, куда свернул разговор, хотя нельзя было отрицать – направление беседы было ясно с самого начала.

– Хорошо.

Тут принесли заказ, и Саймону пришлось замолчать, но его чересчур внимательный ищущий взгляд не отрывался от лица Доминика, отчего Вэйла не отпускало напряжение. Он готов был встать и уйти, когда Рид наконец обратил внимание на свою тарелку.

– Ладно, оставим игры, – сказал он будничным тоном, точно они действительно лишь развлекались последние полчаса. – Кэннат, я уверен, показывал вам свои снимки. Особенно последнюю жертву. Она, конечно, дело рук совсем другого человека. Так или иначе, но вы опознали убитого.

– Я видел его на выставке, только и всего, – Доминику уже не хотелось сотрудничать со следствием. – А Рик считал, что жертв объединяет любовь к живописи. Больше я ничем помочь не могу.

– И именно вы навели Кэнната на мысль, что последнее убийство – это повторение полотна из галереи некоей Анхелики, – Саймон не спрашивал, и это было очень неприятно.

Доминик промолчал, подчёркнуто аккуратно отрезая кусочек отбивной. Рид усмехнулся.

– Что ещё вы видели на выставке? Кого ещё? – на этот раз федерал говорил прямо. Доминик посмотрел на него, но ответить ему было нечего.

– Я обратил внимание на убитого лишь потому, что он слишком пристально изучал мою работу, – сказал он чуть погодя. – Больше меня в нём ничто не взволновало. Я не заметил никого подозрительного настолько, чтобы назвать его маньяком.

– А с тем художником, с автором картины вы знакомы?

– Его имя Ричард, – пожал плечами Доминик. – Анхелика заинтересовалась им недавно. Мы никогда не пересекались, но я отметил, что у него любопытный взгляд.

– Ричард Эпплвик, – дополнил Саймон, откинувшись и отодвинув тарелку. – Занятная личность. Ему двадцать четыре года, он переехал сюда около года назад.

– Полагаете, мне это любопытно? – Вэйл снова почувствовал злость. Зачем ему эта информация? Он не хотел обсуждать неизвестного ему человека. И знать о нём ничего не хотел.

– Поддерживаю разговор, – засмеялся Саймон. – Ну что ж… Вы абсолютно точно вызываете интерес, мистер Вэйл. Живёте обособленно и одиноко, у вас масса свободного времени. И вы, безусловно, связаны с жертвами, – тут Рид сделал паузу, – посредством своего творчества, конечно.

Доминик едва сдержался, чтобы не спросить, в чём его обвиняют. Он поднял бокал с коктейлем и сделал несколько глотков не из желания пить, а чтобы успокоиться. Только потом он нашёлся, что ответить.

– Мой агент утверждает, что я популярен в определённых кругах. Я за этим не слежу.

– Понимаю, вы не любите людей, так? – Саймон качнул головой. – Неважно, у меня нет оснований предъявлять вам обвинения, – он чуть подался вперёд, будто решив создать атмосферу доверительности. – Если вы вспомните что-то, а лучше – кого-то ещё, позвоните мне.

На стол легла серебристая визитка. Доминик взял её с опаской, будто бы клочок бумаги мог укусить.

– Если вспомню или замечу, – повторил он, стараясь, чтобы это выглядело достаточно покладисто.

***

Дальше они говорили о совсем незначительных вещах, но Доминик чувствовал всё возрастающее раздражение. Он не мог избавиться от мысли – его изучают, и служить объектом исследования вовсе не хотел. А ещё где-то глубоко внутри вопило животное и дикое ощущение, предупреждение об опасности, которое он никак не мог расшифровать.

Действительно ли оно было связано с Саймоном или же распространялось на всю ситуацию? И значит ли это, что федералы могут заподозрить в убийствах его?

Доминик отдавал себе отчёт, что может показаться любопытным вариантом. У него нет стойкого алиби – откуда тому взяться, если он живёт так уединённо? Кто докажет, что он не покидал дом в момент совершения преступления? Его размеренный ритм жизни будет меньше всего волновать сыщиков, желающих быстрее поставить точку в неприятном деле.

С другой стороны, Вэйл понимал, что настоящий маньяк сам послужит ему защитником. Если не остановится. А Доминик откуда-то точно знал, что тот не собирается прекращать своего… творчества?..

***

Придя домой, Доминик уже совершенно ничем не мог заниматься. Он сказал бы, что внутри него клокочет ярость, но на самом деле это было иное чувство. По части чувств же он был не силён, а спросить совета было не у кого. В попытках хоть как-то восстановить душевное равновесие, Доминик хотел вернуться к привычному расписанию, но студия его ничем не привлекла и наконец он расположился перед большим телевизором в гостиной.

Ничего интересного, конечно, не нашлось, и Доминик оставил включённым новостной канал просто для фона. Он всё ещё не расслабился и даже не мог предположить, когда у него достанет сил, чтобы поработать или обратиться к чем-либо ещё кроме сидения напротив мерцающего экрана.

Он ждал, что позвонит Рик, но тот не торопился, что, в общем, было вполне предсказуемо – в это время дня Доминик редко брал трубку. Как удивительно порой привычные и такие необходимые ритуалы превращаются в сдерживающие цепи, раньше Доминик никогда об этом не размышлял. Впрочем, он и сейчас ни за что не задумался бы, если бы не отчаянное желание избежать неприятных раздумий о вцепившемся в него федерале.

Доминик подошёл к бару и плеснул себе немного виски, надеясь, что это успокоит нервы. Не в его правилах было пить дома в одиночестве, но сегодня уж точно всё шло наперекосяк. Его бы воля, он стёр бы этот день из памяти, отмотал его назад и отказался бы от встречи с Саймоном, и пусть тот думает, что захочет.

Поймав себя на этой мысли, Доминик насторожился. Это было неверно, да. Так нельзя. Такое поведение подозрительно, а он и так оказался в числе тех, с кого не сводят взгляда.

Если прежде Доминик не желал кому-либо смерти – не столько из соображений особенного человеколюбия, сколько из-за привитых с детства приличий, ведь убийство – это очень неприлично, не так ли? – то теперь он едва ли не вслух попросил неизвестного ему творца снова заняться любимым делом. Любимым?.. Это опять была неверная мысль, но Доминик уже не сумел отвергнуть её. Наверняка тому, кто делает такое с людскими телами, должно это нравиться, разве может быть иначе?..

Ближе к ночи Доминик вдруг задумался, что за ним могут следить. Федералы вряд ли теперь оставят его дом без присмотра. И с одной стороны, это возмущало до глубины души, с другой же – почти успокаивало. Ведь он совершенно точно никого не убивал и не собирался совершать подобного. Какой-то голосок внутри добавил: «В ближайшее время», и Доминик вдруг испугался сам себя. Всё это слишком сильно на него влияло, едва ли не сводило с ума. Необходимо было обратиться к картинам, перестать размышлять о смысле убийств и вспомнить, что человеческая жизнь бесценна.

Вот только почему-то всплывали фотографии убитых, закрадывалось ощущение, что такая смерть сама по себе становится искусством, а искусство вечно. Что одновременно лишало смысла постулат о бесценности жизни, но возносило ценность самого убийства. Доминик не поручился бы, что ориентируется в моральных понятиях. Он нуждался в ком-то, твёрдо стоящем на земле, в ком-то, чётко представляющем разницу между хорошим и плохим.

Как Мадлен.

Возможно, именно поэтому он стал обращаться к ней, хотя вроде бы давно выбросил образ из памяти?..

Доминик понимал, что может представить с ножом в руках кого угодно – и Анхелику, и Рика, и Эдгара. Но только не Мадлен. Она всегда казалась ему светочем добродетели – по крайней мере, в определённых аспектах. И пусть раньше он действительно нисколько не тосковал по ней, сейчас всё его существо было готово броситься к её ногам, точно она обладала способностью вернуть реальность на положенное место, остановить расползающийся абсурд, заставить всё замереть, а не сходить с ума в бесконечной трансформации.

Он не сразу вспомнил, куда подевал визитную карточку. Они расстались без лишних споров и ссор и как будто бы даже собирались поддерживать отношения, но ничего не вышло. Доминик не звонил ей, а Мадлен не набирала его номер. И всё-таки какая-то ниточка, ведущая к ней, оставалась – голубоватая визитка с е-мейлом и телефонами.

Нашлась она среди прочих документов в ящике стола. Доминик некоторое время рассматривал потёртый клочок бумаги, размышляя, не будет ли слишком странно послать бывшей супруге электронное письмо, но всё же решился. Как непросто оказалось написать приветствие, но он сумел составить даже стандартную для весточек из прошлого вежливую формулировку. Затем он долго раздумывал над тем, как объяснить свою проблему. Это был сложный момент, ведь он и сам не знал, чего именно желает. Но наконец письмо, пусть короткое и странное, отправилось сквозь цифровое пространство. В конце концов, Мадлен помнила, не могла не помнить, что он был очень странным человеком.