Текст книги "Карты и легенды (ЛП)"

Автор книги: Rachel Anton & Laura Blaurosen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Я ухватил его за запястье, прижал его ладонь к своей груди и провел ею вверх и вниз. А затем спросил:

– Не жжется?

Он покачал головой.

– Просто тепло. Это как секс. Тепло, как у тебя внутри.

– Как ты думаешь, змея уползла? – вдруг невпопад спросил я. – Мне чего-то стало страшно.

– Она не посмеет приблизиться к твоей огненной душе. О, это отличное название для песни – «Огненная душа». Знаешь, я в юности играл на гитаре. И Майки тоже. Мы хотели стать рок-звездами.

По-моему, он выпалил все это на одном дыхании. Как возбужденный чем-то донельзя ребенок.

– И что же случилось?

– Мы все проебали.

Помню, потом он снова спросил меня, хорошо ли я провожу время, и я ответил, что еще никогда в жизни лучше его не проводил. А он тогда улыбнулся и сказал:

– Это здорово. Я хочу, чтобы ты запомнил это, Джастин. Хочу, чтобы ты навсегда это запомнил. И в следующий раз, когда я буду вести себя, как мудак, просто вспомни все это, хорошо?

– Я никогда не забуду, – пообещал я. – Если, конечно, у меня снова не случится амнезия.

И после этих слов я реально приложил все усилия, чтобы все, что происходило той ночью, четко и ясно отпечаталось у меня в голове.

А потом мы вступили в фазу номер три, для которой у меня нет названия. Потому что все, что случилось с нами тогда, было слишком важно, чтобы придумывать этому имена.

Бля, ну и хуйню я сейчас сморозил.

– Я все еще горю? – спросил я его.

Он покосился на меня и кивнул.

– Слушай, как думаешь, твоя душа может заставить меня кончить?

– Ну… наверное, да.

Чтобы проверить свою теорию, я перекатился на него, оседлал его бедра, ткнулся носом ему в нос и влажно поцеловал его в губы. Он громко застонал и провел ладонями вверх по моим рукам, а потом вниз по спине. И меня так накрыло от его прикосновений. Я вдруг вспомнил, что мы не дотрагивались друг до друга с тех самых пор, как наелись пейота. Какая огромная ошибка! Просто невероятная!

Я начал тереться об него и, богом клянусь, чуть не кончил только от этого. Казалось, он уже был внутри меня. Притом – везде. Наши члены разделяли слои денима и хлопка, но мне казалось, будто между ними ничего нет. Будто наши тела проплавили ткань и просочились друг в друга.

Его руки скользнули вниз, пробрались ко мне в трусы и сжали задницу. Он принялся толкаться в меня, и мы целовались и целовались. Не знаю даже, как описать эти наши с ним поцелуи. Сколько он мне ими говорил, и как ясно он это говорил. Так, что вскоре мне даже пришлось отстраниться, потому что я слегка испугался такого напора.

Я лизнул его в шею, и он издал звук, какого я никогда от него прежде не слышал. В нем было что-то пронзительное и жаждущее. И я понял, что он нуждался во мне. Он толкался в меня бедрами, извивался подо мной, и когда я заглянул ему в глаза, в них светилось что-то голодное и дикое.

Брайан никогда ни в ком не нуждается. Секса в его жизни куда больше, чем у любого другого человека. И да, хочет он постоянно, но не нуждается – никогда. И все-таки в ту ночь именно так все и было. Он нуждался во мне.

– Господи, Джас… Джасс… инн… – горячо выдохнул он мне в щеку. – Твой член такой… Трахни меня. Трахни меня, Джастин.

Я не мог поверить, что он просит меня об этом. Не просто просит. Умоляет, блядь! Голос у него был такой… Он реально умолял, и я не мог в это поверить. И до сих пор не могу.

– Ну давай же, – сказал он, потому что я просто замер и таращился на него. -Давай, блядь, сделай это!

У меня дрожали руки, когда я стаскивал с него джинсы. И когда надевал презерватив – тоже. И к тому моменту, как я вошел в него – быстро и жестко, как ему хотелось, – меня уже всего трясло.

Он вскрикнул, как раненное животное. А я не мог отвести от него взгляда, как завороженный. Это он меня заворожил.

Я начал двигаться – так плавно и ритмично, как только мог. Но тут он вдруг ухватил меня за голову и рванул на себя.

– Никогда не будешь трахаться с другим? – настойчиво спросил он, глядя мне прямо в глаза. – Никогда?

Его слова шарахнули меня, как электрическим разрядом. Я не мог понять, почему он спрашивает меня об этом, почему вдруг это стало так важно.

– Никогда, – ответил я.

Наверное, ужасно глупо было обещать такое, но в тот момент я и правда не мог даже вообразить, почему бы мне вдруг могло этого захотеться.

– Уверен? – спросил он.

– Да.

– Почему?

– Нет смысла, – ответил я. – Ни с кем другим никогда не бывает так хорошо.

– Никогда?

– Никогда… никогда, никогда, никогда…

И тут мне пришлось отвернуться. Пришлось уронить голову ему на плечо и закрыть глаза. Потому что тело мое, казалось, могло воспламениться в любую секунду. Мой член вбивался в него неистово, словно полностью вырвался из-под моего контроля и действовал по собственному усмотрению. Мне казалось, что я весь был внутри него, и он окружал меня своей плотью, и его кровь вливалась мне в жилы. И сердце его билось в моей груди, пылало и болело.

Мне нужно было сконцентрироваться. Успокоиться. Всего было слишком много.

– Такой красивый, – сказал я. – Ты такой красивый. Идеальный.

– Джасс… Джастин, нет. Аахх… Нет, не… идеальный…

– Нет, идеальный. Для меня.

Я поцеловал его в шею, потом в щеку. Потом стал покрывать поцелуями все лицо, пока не добрался до его невъебенно прекрасного рта.

– Люблю тебя, – прошептал я ему в губы. – Я люблю тебя.

– Не надо, – отозвался он.

Не надо.

– На хуй любовь!

И мне в рот попало что-то соленое. Я открыл глаза и увидел, что по лицу его струятся слезы.

– Не говори так, – взмолился я. – Пожалуйста, не говори так.

Я уже сотни раз слышал от него эту чушь и знал, что он и сам в нее не верит. Не хотел он, чтобы я перестал его любить. Он жаждал моей любви, нуждался в ней, впитывал ее, как высушенное солнцем растение впитывает воду. Так всегда было и, надеюсь, всегда будет. И у меня сердце разрывалось, когда он отвергал мою любовь, отказывался от нее, словно был ее недостоин. Словно считал, что я должен позволить ему просто высохнуть и рассыпаться в прах.

– Я не гожусь… для тебя, – выдохнул он. – Не гожусь.

– Годишься, – возразил я, и у него вырвался дрожащий всхлип. И я лизнул его щеку, и нос, и собрал губами все его слезы, внушая ему, что он должен мне верить. – Больше, чем кто бы то ни было.

Он припал ртом к моему плечу, вцепился зубами и затряс головой, словно собака с резиновой игрушкой. А сам крепче обхватил меня руками. Я почувствовал, как дернулся под моим животом его член, а потом он горячо выплеснулся мне на кожу. И меня тут же швырнуло в оргазм, такой мощный, что это даже пугало.

После я еще долго не выходил из него, придавливал его собой и целовал везде, где мог дотянуться. А он вцеплялся мне в волосы и кусался, и всхлипывал.

И, кажется, к тому времени я уже плакал тоже, но точно сказать не могу. Мне в тот момент трудно было различить, где кончаюсь я, и начинается он. Мы как будто бы стали единым целым. Знаю, люди постоянно твердят эту чушь, и звучит это так банально и тупо, что я в такое никогда не верил. Но в ту ночь, в пустыне, я именно это и чувствовал. Так что, может, все, кто рассказывают про себя такое, просто однажды наелись галлюциногенов.

Не знаю, как объяснить, но в тот момент я чувствовал все то же, что чувствовал он – смятение, и страх, и ненависть к самому себе, и любовь… Господи, любовь! Я видел себя его глазами – прекрасного, незамутненного, и вечного, как первоэлемент. Как огонь. И надеялся, что он тоже чувствует все, что чувствую я. И понимает, как он прекрасен. Мне отчаянно хотелось, чтобы это проникло куда-нибудь ему в подсознание, и отныне он всегда это знал.

Но потом мне пришлось слезть с него и пойти пописать.

Когда я вернулся, он уже забрался в спальный мешок, лежал там и вытирал лицо. Я опустился на колени рядом с ним и прикоснулся к его волосам. И он улыбнулся мне – натянуто, слабо, фальшиво.

– Я думал, эта дурь действует лучше, – сказал он и делано рассмеялся.

А потом расстегнул мешок, и я залез к нему.

– Да было не так уж плохо, – я поцеловал его в грудь и почувствовал, как он забрался пальцами мне в волосы и начал массировать голову.

– Извини, если напугал.

– Не напугал, – сказал я, хоть это и было не совсем правдой.

На самом деле я охуенно испугался. Я раньше никогда не видел его в таком состоянии, не видел, чтобы он так плакал – отчаянно, как ребенок. Даже в тот жуткий первый месяц после того, как меня выписали из больницы.

Я прижался ухом к его груди и стал слушать, как постепенно успокаивается его дыхание. Звезды все еще бродили по небу, но мне больше не хотелось на них смотреть. Меня теперь от этого слегка укачивало.

– Джастин, я… – начал он, а потом вдруг осекся и вздохнул.

Пальцами он все еще ерошил мне волосы. Наши влажные от пота тела сплелись в спальном мешке. И мне казалось, что во всей вселенной больше ничего не осталось – только мы, бескрайняя пустыня и нависшее над ней необъятное небо. И мне очень хотелось снова понимать его мысли, даже не спрашивая, но связь между нами была уже не такой крепкой, как когда я был внутри него.

– Что?

– Ничего, я просто… Не знаю, что бы я делал без тебя, – тихо сказал он. – И пытаюсь вспомнить, когда все стало вот так. И как это случилось. И почему…

Я знал ответы на все эти вопросы, но не хотел ему отвечать. Ясно было, что это до чертиков его напугает, а он и без того уже был достаточно напуган. Он и так сейчас казался мне одной сплошной открытой раной, и кровь его впитывалась в песок и в меня.

– Тебе не нужно беспокоиться о том, что бы ты делал без меня, – сказал я ему. – Потому что я никуда не денусь.

– И я не понимаю – почему.

– Я уже сказал тебе – почему. Ты для меня идеальный. Самый лучший…

Он коротко невесело рассмеялся, и по тому, как напряглось все его тело, я сразу понял, что он сейчас попытается это отрицать.

– Как ты можешь так говорить? Как ты можешь так думать, когда все вокруг только и твердят тебе, какой я феерический мудак? Когда я…

– Все вокруг нихуя не понимают, – перебил его я. – Никто из них не знает того, что знаю я.

Я приподнялся на локте, чтобы он мог видеть мое лицо, чтобы я мог говорить с ним не только словами, но и глазами. Вид у него все еще был совершенно раздавленный. Покрасневшие глаза, скорбно сжатые губы…

– Никого из них не было рядом, когда мне снился Крис Хоббс, и я просыпался с криком. А ты потом обнимал меня всю ночь.

Он нахмурился и попытался отвести взгляд, но я взял его за подбородок и заставил смотреть мне в глаза. В горле у меня засаднило от одних только воспоминаний о том времени, но я усилием воли заставил себя продолжать говорить, пока не скажу все до конца.

– Никого из них не было рядом, когда ты убеждал меня снова начать рисовать. Или когда не позволил мне вылететь из университета и продолжал платить за мое обучение, несмотря на то, что я тебя бросил. Не говоря уж о целом миллионе вещей, которые ты делал для меня, когда никто не видел. Они не знают, как ты прикасаешься ко мне, когда мы наедине. Как ты смотришь на меня… Они никогда не поймут, как много ты даешь мне каждый день. Каждую минуту. И если кто-то из них реально верит, что ты и в самом деле такой мудак, каким любишь прикидываться, то они гребанные идиоты.

Он закрыл глаза и покачал головой, и мне захотелось встряхнуть его. И поцеловать. И заставить посмотреть на себя моими глазами.

– Ты самый удивительный человек из всех, кого я знаю, – сказал я ему и прижался губами к его лбу.

Не думаю, что он мне поверил, но хотя бы спорить больше не стал. Просто обнял меня и долгое время лежал молча.

– В Сан-Франциско будет здорово, – вдруг сказал он. – Тебе понравится.

Я не понял, что он имеет в виду – если мы заедем туда на пару дней или если переберемся окончательно, а потому просто кивнул. Но затем он продолжил.

– Мы найдем нам отличную квартиру… Ты снова начнешь учиться. Я получу работу в одной из самых престижных фирм – это будет не сложнее, чем отобрать конфетку у ребенка. И до конца года я уже стану партнером. А потом мы приедем в Питтсбург на рождество и будем гадать, какого хуя мы так долго не могли из него выбраться.

В голосе его было столько надежды. Почти отчаянной надежды. До сих пор я, кажется, никогда не слышал, чтобы он так говорил. И как я мог сказать ему «нет»? После всего, что было…

– Прекрасная мечта, – отозвался я.

– Это не мечта. Это будущее. Наше будущее.

И это перевесило все. Я раньше и надеяться не мог, что он когда-нибудь заговорит о нашем общем будущем. Никогда не думал, что он способен будет так открыться, показать себя таким уязвимым. И тогда я понял, что, наверное, дам ему все, что он захочет, сделаю все, что он захочет, и никогда потом не стану ни в чем его упрекать. И если сейчас он просит только этого… что ж, как я могу сказать ему «нет»?

Пусть будет так. Он прав. В Сан-Франциско будет здорово, мне там понравится. Потому что там мы будем вместе, потому что это – наше общее будущее.

В ту ночь я уснул, обвившись вокруг него в спальном мешке. Звезды танцевали над моей головой, и во сне я видел все и ничего – наше будущее.

========== Земля обетованная ==========

Проснулся я с таким ощущением, будто спал на матрасе, набитом шарами для боулинга. Каждая часть тела болела просто пиздецки, включая голову, на которую как будто бы вообще посреди ночи уронили наковальню. Я не мог сфокусировать взгляд, в горле словно застрял песок, а желудок конвульсивно сжимался. Жара стояла невыносимая. Кажется, еще никогда в жизни я так не мечтал о душе.

А потом на меня обрушилось понимание. Воспоминания о прошедшей ночи принялись крутиться в мозгу, как навязчивая мелодия. Что блядь за хуйню я вчера творил? С какого ебанного хера я говорил ему ночью такие вещи? Да еще и умолял его трахнуть меня, как какой-то жалкий пизданутый педик. Это все наркота!

Господи, я очень надеялся, что это все просто наркота…

Ночью со мной творилось странное. Мне снились какие-то гребанные осознанные сновидения, мучительные и пронизанные впечатляющими откровениями. У меня перед глазами словно заново проигрывалась вся моя жизнь. И мне казалось – я никогда не смогу из этого вынырнуть, никогда не смогу проснуться. Но это была не просто моя жизнь, это была моя жизнь – с ним. Я будто заново переживал все, что мы когда-либо делали и говорили друг другу. И в какой-то миг я, вероятно, увидел то, что случилось в Вегасе. То, чего раньше не мог вспомнить. Тот момент, когда я сказал ему, что он разъебал всю мою жизнь. До меня только сейчас дошло, что за пиздец со мной тогда творился. Но вчера я облажался еще круче. Я пообещал ему, что мы переедем. Вместе. Блядский боже, о чем я только думал?

Когда мы уехали из Питтсбурга, у меня уже было долгов на сто штук. И то немногое, что мне удалось выручить за продажу своих вещей, лишь слегка скостило эту сумму. И даже если бы я продал лофт, я бы все равно не смог на эти деньги купить в Калифорнии что-нибудь, хоть отдаленно с ним сопоставимое. Не говоря уж о том, что ни один банк в жизни не дал бы мне кредит, потому что у меня, блядь, не было работы, и потому что я и так уже кругом задолжал. Конечно, можно было бы продать корвет, но и этого на все не хватило бы.

Я прямо ясно видел перед глазами наше с Джастином будущее. Как мы ютимся в грязной комнатенке где-нибудь в трущобах и жрем консервированную ветчину и лапшу быстрого приготовления. Джастин, наверное, снова устроится на работу в какую-нибудь сраную закусочную. Только теперь он станет вкалывать по шестьдесят часов в неделю, чтобы мы могли позволить себе отдавать наши трусы в прачечную. А я тем временем буду въебывать каким-нибудь младшим копирайтером. Потому что рынок труда там – полный отстой, и немногие руководящие должности давно уже заняты. Да, все это, определенно, было очень плохой идеей.

Если бы я никогда не встречал его, моя жизнь, блядь, была бы куда проще.

– О, ты проснулся! – провозгласил тут он и плюхнулся на землю рядом со мной. Я попытался сфокусировать взгляд на нем, но от этого у меня только сильнее закружилась голова. – Хочешь сосиску?

Мне, наконец, удалось сесть, и тут он шваркнул мне на колени бумажную тарелку. Я втянул носом запах скрюченного хот-дога, который он состряпал мне на завтрак, и тут же вынужден был зажмурить глаза и отвернуться:

– Убери от меня это дерьмо, – я отшвырнул в сторону тарелку и закрыл лицо ладонями. – Сколько, блядь, лет этой сосиске? Ты что хочешь, чтобы мы оба отравились?

– Ну прости, – огрызнулся он. – Я просто подумал, что ты захочешь есть. Но даже если ты и не голоден, ты все равно должен хоть что-нибудь проглотить, потому что…

– Просто… просто, блядь, заткнись на хуй, хорошо?

Я не мог этого выносить, не мог с ним разговаривать. И все, что он ни делал, только больше меня бесило. Сам факт того, что он двигался, говорил, дышал… Мне было так плохо, что, казалось, я сейчас сдохну, если немедленно не вдохну охлажденного кондиционером воздуха.

– Пакуй свое барахло, – рявкнул я. – Мы уезжаем!

Но в автомобиле мне лучше не стало.

Он вел машину до самого Фриско. Не потому, что я так решил, а потому, что я лишь на минуту закрыл глаза – а очнулся от того, что он тряс меня за колено и спрашивал, куда ему ехать. Я все проспал. И горы, и первый вид на океан, и ебучий дорожный указатель «Добро пожаловать в Сан-Франциско!» И даже тот самый момент, когда вдруг начинает казаться – ну, приехали, наконец, теперь все будет хорошо.

Просыпаться не хотелось, но, покосившись на него из-под ресниц, я обнаружил, что он пытается одновременно вести машину и изучать карту.

– Какого хуя ты делаешь? Ты мне сейчас машину разъебешь! – я выхватил карту у него из рук.

– Ну я раз сто тебя спрашивал, куда мне ехать, а ты все не желал просыпаться. Вот я и пытаюсь посмотреть, какой нам нужен поворот.

– Да ты, блядь, уже его пропустил! Сверни направо на следующем светофоре. Вот сюда. Сюда. СЮДА!

– Да слышу я! – проорал он мне в ответ. – Господи, что ж ты за еблан-то такой?

– Какой есть, – ядовито отозвался я. Потом показал ему, куда свернуть, чтобы вырулить на правильную дорогу, и добавил. – Разве не в такого ты когда-то «влюбился»?

– Ты сейчас не – «какой есть», а настоящий мудак.

– Не нравится – не ешь.

– У тебя, блядь, что – раздвоение личности? Или ты просто… очень, очень устал?

Вместо ответа я велел ему подъехать ко входу в отель и передать машину парковщику.

– Я пока пойду сниму нам номер.

– Ты вот здесь хочешь остановиться?

Ебааать!

– А что? Вас что-то не устраивает, ваше высочество?

– Нет, просто… Отель на вид довольно дорогой и…

Господи, опять?

– Пожалуйста, не заводи снова эту шарманку, не то я посажу тебя на самолет и отправлю обратно в Питтсбург.

– Ну, если ты собираешься и дальше так себя вести, может, я и не откажусь.

Такого ответа я не ожидал. Я ничего ему не сказал, просто сидел неподвижно и чувствовал, что меня снова бросает в жар и к горлу подкатывает тошнота. Наконец, он вздохнул и подрулил ко входу в отель, как я сказал. Я вылез из машины и быстро пошел к стойке ресепшн, т.к. не знал точно, сколько у меня осталось времени до того, как меня вывернет, и к тому же боялся, что платеж по моей карте Visa не пройдет. А мне не хотелось, чтобы он был рядом, если что-нибудь из этого случится.

Однако, спасибо господи, проблем с картой не возникло. Я снял номер и, почувствовав, что лимит времени исчерпан, пустился бегом вверх по лестнице. Сдерживаться я больше уже не мог. И, добравшись до номера, тут же ворвался в ванную, рухнул на колени перед унитазом и выблевал все, что было у меня в желудке. И потом меня все выворачивало и выворачивало, пока ничего во мне больше не осталось.

В какой-то момент я вдруг почувствовал, как моей спины коснулась чья-то рука. Это был Джастин. Он спросил меня, все ли со мной в порядке. И не нужно ли мне к врачу. И все гладил меня рукой по потной спине. Я ничего не ответил. Просто опустился на пол и попытался восстановить дыхание и унять сотрясавшую меня дрожь.

А он тем временем смочил холодной водой хлопковую салфетку и принялся вытирать мне лицо. Это было охуенно приятно!

Блядь, да почему же я оказался таким слабаком? Кто мог предположить, что из всей наркоты, что я перепробовал, именно пейот собьет меня с ног, лишит человеческого облика и превратит в рыдающую и изрыгающую признания ебанную кучу дерьма? Я вырвал у него салфетку и уткнулся в нее лицом.

– Тебе лучше? – спросил он.

Что, блядь, за идиотский вопрос!

Я не ответил. Поднялся с пола, пронесся мимо него и рухнул на диван, от души надеясь, что он воткнет, наконец, что к чему, и перестанет до меня доебываться. Вся эта его заботливость пиздец, как действовала мне на нервы, и я не знал, как долго еще смогу сдерживаться. Вот Майки – тот понимал, когда приходила пора от меня отвалить.

Но нет, как же! Уже через пару секунд передо мной появилась бутылка воды.

– Брайан, ты нормально себя чувствуешь? – снова спросил он, и голос у него был мягкий и успокаивающий. – Тебе точно не надо к врачу?

Я выхватил у него бутылку и разом выхлебал почти половину. Вот такую минералку в «Севен Элевен» можно было купить за половину той суммы, что впишет мне в счет отель.

– Мне ничего не нужно, – пробормотал я.

Тогда он опустился на стоявший напротив дивана стул.

– Ну… может, ты хотя бы поговоришь со мной? Ты меня немного пугаешь.

– Я не хочу разговаривать, – бросил я. – И вообще – о чем нам разговаривать? О том, какой все это было идиотской идеей? Или, может, поговорим о том, что если я завтра не найду работу, у нас через две недели закончатся деньги? – я невесело рассмеялся. – Или, может, хочешь обсудить, как ты разрушил всю мою проклятую жизнь?

Я говорил все это негромко и совершенно спокойно. Мне даже казалось, будто я не произношу эти слова, они как-то сами из меня вырываются.

На него я не смотрел, и он ничего мне не отвечал. Я допил остатки воды, а потом поднялся и отправился на поиски чего-нибудь алкогольного – нужно было взбодрить мой, к несчастью, теперь уже полностью протрезвевший организм. Покопавшись в мини-баре, я вытащил оттуда все, что только смог найти. И успел осушить три маленьких бутылочки «Абсолюта», прежде, чем он, наконец, заговорил снова:

– З-зачем ты мне это говоришь?

Голос у него начал срываться – он готов был зареветь – и какая-то часть меня обрадовалась этому. Та часть, что сейчас буквально ненавидела его.

– Затем, – сказал я, открывая бутылочку с джином, – что ты меня спросил, не так ли? – Я взмахнул рукой и принялся его передразнивать. – «О, поговори со мной, Брайан!», «Открой мне, блядь, что тебя тревожит!»

Он вскочил со стула, метнулся ко мне и заговорил, тихо и умоляюще:

– Мне просто… Мне просто нужно знать, как… как именно я разрушил твою жизнь? Ты сказал… прошлой ночью ты сказал… Я просто не понимаю, это все что, было…

Да, действительно, чем это все было?

Я влил в себя еще две бутылочки джина, но, как ни досадно, при этом до сих пор оставался отвратительно трезвым. Из горла у меня уже рвались новые слова – ощущение было примерно таким же, как когда меня выкручивало над унитазом. Таким же, как когда я выворачивал перед ним все свое нутро в пустыне. Это просто нарастало где-то внутри и рвалось наружу.

– Вся моя жизнь пошла по пизде, – сообщил я так, словно это была какая-то новость. А потом влил в себя еще одну бутылочку – черт его знает с чем. – А ведь все шло просто отлично, пока твоя мелкая блондинистая задница не объявилась на Либерти-авеню. Я был Ебучим Брайаном Кинни, лучшим рекламщиком в городе и даром божьим для всех педиков Пенсильвании. А потом, – продолжил я и попытался посмотреть на него. Но взгляд у меня все еще не фокусировался, и потому я просто махнул рукой в его направлении. – А потом нарисовался ты. И не пожелал УЕБЫВАТЬ, – кажется, в первый раз за весь этот монолог я повысил голос. – Ты просто… цеплялся за меня, цеплялся, цеплялся, цеплялся… цеплялся, БЛЯДЬ!

Я смутно помню, что в тот момент все же взглянул на него и увидел, как окаменело его лицо. Он кусал нижнюю губу и рассматривал свои ногти. Его грудная клетка вздымалась и опадала очень быстро. Но меня это не остановило.

– А потом! Потом! Потом, когда я дал тебе все, что только мог, – я шагнул ближе, ухватил его обеими руками за плечи и с силой встряхнул, – ты просто, блядь, ШВЫРНУЛ МНЕ ВСЕ ЭТО В ЛИЦО!

В тот момент я уже перестал быть собой. Кажется, я кричал. И тряс Джастина точно так же, как меня самого когда-то тряс мой гребанный папаша. Так сильно, что казалось, мог выбить из его тела все кости. Вцеплялся пальцами ему в плечи и выжимал его, как лимон.

Потом я прекратил его трясти и увидел, что по лицу его текут слезы. И все равно я не остановился, несмотря на то, что от его вида внутри у меня все заболело. Лицо у него стало багровым, но я все равно продолжал сжимать его плечи.

– И что же теперь? Теперь, когда я снова отдал тебе все, что мог, посмотри, блядь, чем это для меня обернулось! Я потерял свою гребанную РАБОТУ. Из-за тебя!

Я замолчал, словно ожидал, что он сейчас начнет оправдываться передо мной за то, что он такой честный. Такой цельный. Такой самоотверженный. За то, что он и меня заставил стать таким.

Потом я снова его встряхнул.

– Блядь! Да ты хоть ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, сколько денег я мог бы заработать? = выкрикнул я. – Я бы сейчас уже жил в гребанном Нью-Йорке!

И вдруг я понял, что его образ расплывается у меня перед глазами. Я плакал. Плакал, блядь. Снова. А он так и не сказал ни слова.

– ПОШЕЛ ТЫ НА ХУЙ, Джастин Тейлор, – сказал я чуть тише, голос у меня хрипел и срывался. – Пошел. Ты На. Хуй. ГОСПОДИ! Ты хоть знаешь, как я, блядь, тебя ненавижу? Пошел на хуй, – добавил я шепотом.

Меня уже всего трясло, прямо как там, на полу в ванной. Я моргнул, и из глаз моих вылился целый поток слез. Теперь я смог, наконец, разглядеть его четче. Он прикусил свои чертовы губы, изо всех сил стараясь не зарыдать в голос. Я ждал, что увижу ненависть в его глазах. Но ее там не было. Только решимость и… что-то еще.

Я рванул его на себя, прижал к груди и крепко обхватил руками.

– Я ненавижу тебя… ненавижу… господи, как я тебя ненавижу, – шептал я и терся мокрой щекой о его волосы.

А он вцепился в меня изо всех сил. А потом шмыгнул носом и громко всхлипнул.

– Я… прости меня, Брайан, я…

Но больше он ничего не мог выговорить. Только плакал.

Блядь! Какой же я гребанный ублюдок!

Я стиснул ладонями его лицо и принялся целовать его. Лоб, глаза, щеки. Я слизывал его слезы и прижимался собственным мокрым от пота и слез лицом к его лицу.

– Джастин, – прошептал я, прижавшись лбом к его лбу. – Джастин… этого не должно было случиться. Этого не было у меня в планах, понимаешь?

Он кивнул и обнял меня еще крепче, будто боялся, что я убегу.

– Будь ты проклят за то, что сотворил со мной такое, – выговорил я тихо и хрипло. – За то, что заставил меня привязаться к тебе так сильно, что от этого больно. Я не должен был ни к кому привязываться. А ты заставил меня делать такое, чего я боюсь до смерти.

И он снова крепко стиснул меня руками и сказал тихо:

– Тебе нечего бояться.

– О нет, есть чего. Потому что…

Я осекся и сделал глубокий вдох. Мне совсем не хотелось говорить того, что на этот раз рвалось у меня изнутри. Я пытался затолкать это поглубже, но, как и все остальное, что я уже сказал и сделал, оно просто должно было вырваться наружу.

– Ч-что, если у меня не получится, Джастин? – прошептал я едва различимо, но он, как ни странно, все-таки услышал. – Что, если я все испорчу? Что, если ты поймешь, что я не супер-герой… что я могу тебя подвести?

Он подался назад, наконец, выпустил меня из рук и принялся непонятно зачем вытирать лицо. А потом сглотнул и улыбнулся – так широко, как только мог. Улыбнулся.

– Ты не сможешь.

Он, блядь, улыбался!

– Но я только что это сделал.

– И тем не менее, я все еще здесь, не так ли?

Он все не переставал улыбаться.

– Так. Но как долго это продлится?

– До тех пор, пока ты не посадишь меня на самолет.

Примерно с минуту я просто стоял и ошеломленно таращился на него. А потом, когда ко мне вернулся дар речи, я вдруг обнаружил, что тоже улыбаюсь.

– А ты этого хочешь?

Он покачал головой, шмыгнул носом и утерся рукой. И он, блядь, все еще улыбался!

– Почему ты до сих пор здесь, Джастин?

– Потому что люблю тебя. Вне зависимости ни от чего.

И тогда я снова разглядел в его глазах это. Решимость и… что-то еще. Этот пацан просто продолжал за меня цепляться. Я, наверное, за всю свою жизнь так и не смогу понять, почему он считал меня настолько важным, чтобы продолжать за меня цепляться. Однако стоило, вероятно, признать, что я – нереально везучий ублюдок.

– К тому же… я не забыл того, что ты мне сказал. Вспомнить о том, что у нас было в следующий раз, когда ты начнешь вести себя, как ебанный мудак.

И я рассмеялся.

– То есть теперь я во всем виноват?

И он шутливо толкнул меня в плечо.

– Боюсь, что так.

Я отошел от него, направился к окну, прикурил сигарету, раздернул занавески и стал смотреть на бухту. Нашел глазами Алькатрас и выдохнул дым в форточку.

– Что ты теперь будешь делать, Брайан?

– Ума, блядь, не приложу, – вздохнул я, все так же глядя в окно. – Можем устроить двойное самоубийство. Будет очень романтично.

– Дааа… Неплохой вариант, – он встал рядом со мной и обвил рукой мою талию.

Я передал ему сигарету, и он сделал затяжку.

– Ты не обязан знать, – сказал он, возвращая мне сигарету. – Не обязан иметь готовые ответы на все вопросы. Мы можем придумать что-нибудь вместе… если хочешь.

– Вместе… – усмехнулся я.

– Но, может, ты с большим удовольствием снова будешь сам по себе? Как раньше, когда у тебя все было прекрасно…

Я снова передал ему сигарету и с минуту пристально смотрел на него.

– Выбор за тобой, – добавил он. – Я больше не твой сталкер.

Я опять отвернулся к окну и стал смотреть, как чайки кружат над океаном в поисках рыбы.

– Да я уже почти и не помню, как это было, – прошептал я. – Я ведь просто обычный педик. Ошибка природы. Пока… – я усмехнулся и добавил с горечью. – Пока не появляешься ты.

– Какого хуя это значит?

– Это значит… – я обернулся к нему. – Это значит, что рядом с тобой все каким-то образом становится нормально, – я снова отвернулся к окну. – Не только Майки это удается.

Мне слышно было, как он прищелкнул языком.

– Ты не ошибка природы, – заявил он и крепче обнял меня за талию. – Помнишь, что я говорил тебе в Аквариуме? Что существуют на свете лесбо-чайки и морские львы-геи? Мы – не против природы, мы – часть ее.

Я пожал плечами.

– Может, мы с тобой и понимаем это, но… – Я глубоко вдохнул. – Все остальные люди – такие, как… Стоквелл, как… моя мать, как… твой отец… Они не желают этого знать.

– Ну так и чьи это проблемы?