Текст книги "Rain (СИ)"

Автор книги: Professor_choi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

–Если бы мне нужна была шлюха, я бы тебе заплатил. Не утрируй, пожалуйста. – Я нервно хмыкнула, сдерживалась только из гордости если честно. Он, кажется, подумал, что я пытаюсь набить себе цену чрезмерной жалостью к себе. Он, кажется, совершенно не понял: я больше не хочу, больше не буду мараться в грязи.

–Тэхён, я не заскучала по Вашему обществу… – и добавила с придыханием и выделением. – Не утрируй, пожалуйста, эту значимость. – Очень любила заимствовать чужие фразы и разбрасываться ими так пафосно, словно была уверена в собственном сиплом голосе.

Если я не шлюха, то было бы просто замечательно, подбери мне кто-нибудь иное имя и иже оправдание. Сложно думать о прекрасном, когда вся суть происходящего смешивается с жирным отрицательным знаком. Мироздание наше предполагает союз двух влюблённых душ, и никоим образом не писало под правилами исключение, никоим образом не предписывало такой расклад событий.

Я сбросила звонок бескультурно (как не любила, когда это делают другие), а после, встретив мягкую подушку лицом, дала волю эмоциям, их было немного – пощипывало глаза и немного клонило в сон. Ни через минуту, ни через час не последовало повторного звонка от абонента. Моя доступная речь как никогда раньше оказалась ясной оппоненту – Тэхён понятливый. И совсем неважно, что мне непреодолимо хотелось потянуться и перезвонить самой, громко крикнув в тэхёново ухо, что поступать так жестоко надобно с расстановкой, чтобы между перебоями я успевала отдышаться, чтобы я успевала попенять себя за эту накатывающую страсть и оценивать трезво свою неустойчивость в психическом плане.

А ещё ко всему прочему неотъемлемо хотелось прошептать на ушко самое главное – не опускаться до криков, – о шлюхах, о том, что стало началом начал и полегло отсчётом времени – именно деньги Тэхёна я так бездумно трачу на радости, именно те деньги, которые я получила и за которые сейчас расплачиваюсь, разве не они стали моим расчётом за предоставленные услуги? За мной гонятся не банковские коллекторы, о нет, даже не Тэхён с Чонгуком. Даже не дождь, не Хёк, не мама…

Боже, это ты?

Я не верующая, но я точно знаю – ты меня ожидаешь...

Смятый список дел, который я должна успеть выполнить покоился в моей ладони, крепко запакованный среди белых пальцев и не отрезанных заусениц у ногтей – их полагалось грызть и никак не срезать по добру.

Наевшись сполна прошлым Намджуна и не самым приятным диалогом с Тэхёном, на следующий день моим попутчиком стала Юнги, согласившаяся, как самая прелестная женщина на свете, потерять свой обеденный перерыв на встречу со мной, куда я собиралась нас затащить и мучить до последнего. Но говоря просто, мне нужен был человек, который посмотрит на меня серьёзными глазами, скажет, что я красивая (этого будет достаточно), подаст мне руку и уведет подальше от магазина с белыми платьями, такими глупыми и ненужными, такими нужными только в данный момент, такими важными без надобности.

Просьба сходить со мной Джину или ещё чего Намджуна отпадала сразу, так как пришлось бы говорить конкретно: примерка платья лишь предлог потешить и обмануть ненадолго своё сознание. Юнги же не требовалось пояснений, не требовалось лишних вопросов, она как никто другой знала лучше – такое событие надо отмечать как в последний раз, будто завтра не наступит. Представляете, будто завтра я не проснусь?!

Юнги, как я успела впоследствии заметить, курила тяжёлые сигареты. Как только у неё выкраивалась свободная минутка перекура между внеплановыми операциями, медосмотрами и назначенными терапиями, она в прямом смысле бежала перекурить одну-две сигареты Marlboro. Мне всегда хотелось узнать у неё, почему такая хрупкая на вид женщина не курит лёгкие элитные Esse с ментолом, получая отобранный табак с нежным запахом фруктов. Полагаю, у Юнги, конечно же, была масса причин для этого – лезть не в своё дело мне было откровенно неприятно. Зато я позволяла себе «непозволительное» наблюдение со стороны, в странной извращённой манере любуясь, как Доктор Мин утончённо докуривает до фитиля, а затем тушит в пепельнице окурок – грация холодной женственности перекрывало мне лёгкие, и если бы не женский облик, накинулась бы без раздумий и возвысила на пьедестал как драгоценный экспонат изысканности. А вообще, у врачей сама по себе очень нервная работа, в которой требуется какое никакое спокойствие, трезвость ума и стойкость. А Женщины врачи обладают ещё и особой мудростью, я говорю сейчас именно про онкологов.

Вот и сейчас, стоя на сооружённом ступенчатом подиуме как постамент в белом платье с фатой, я спрашивала Доктора Мин, нашёптывая губами, как сильно идёт мне данное платье, и видела в ответ, опущенный вниз большой палец. Этот высокомерный жест вызывал у девушек-консультанток ошарашенные глаза. Я смеялась и просила предоставить мне следующее платье, пока Мин Юнги оно не понравится, а Юнги знала, в какую игру была вовлечена, и ложно отбрасывая все предложенные ранее платья, тянула попусту время, не торопясь спешить по своим делам. Мин знала, что жизнь штука прекрасная, но короткая отчасти, а те, кто всё ещё в неё не влюблён, просто не «рождены» для жизни. Как-то раз, Доктор Чон Хосок из этой же больницы (сослуживец и коллега Мин Юнги) обмолвился, что мой лечащий онколог сама пережила тяжёлую болезнь и до сих пор борется с её последствиями, упорно делая шаги к полнейшему выздоровлению. Я не знаю, почему так восхищаюсь этой женщиной, но каждый раз поводов для любви находится всё больше, а мне уже некуда складывать похвальные грамоты.

В очередной раз, выйдя из примерочной, я застала интересную картину: Юнги с кем-то переписывалась по телефону и даже украдкой дарила «некому» тёплые улыбки, по нескольку секунд долго смотря в экран мобильного. А я просто до жути любила, когда меня окружали пусть и не такие уж родные и близкие, зато счастливые люди. Люди, которым я искренне желала этого счастья, и потому сама урывала тлеющий огонёк чужого костра – радовалась чему-то, и была этим полностью насыщена. Оторвавшись от телефона, Юнги смотрела на меня сосредоточено, будто пыталась что-то запечатлеть в своей памяти – полагаю, этим она и занималась, суживая и без того узкие глаза, подведённые чёрным карандашом и трёхдневной синей сонностью.

–Хуан, ты красавица. Знаешь, подлецу всё к лицу? – таким серьёзным тоном преподносила она, казалось бы, лёгкую шутку, однако мне хотелось только благодарить её и ни разу смеяться. – Прости, милая. У меня через полчаса сеанс. Мне пора?

–Сеанс? – переспросила я, слегка расстроившись.

–Я недавно стала посещать психотерапевта. – В голове вдруг всплыл образ Пак Чимина и озорные мысли чередом посыпались… Но Чимин жил в Сеуле, а до него, как мы знаем, не десять минут автостопом.

–Ну и как он тебе?

–Эй. Что значит как?– фыркнула Мин, собирая сумку и поднимаясь с насиженного белого дивана.

–Красивый? – Юнги захохотала в голос, распугивая и без того раскудахтавшихся девушек-консультанток.

–Нервный!

–Что это ты там ему рассказываешь эдакого земноморского? – с подозрением спросила я. Юнги сложно предугадать, хоть я и ломаю голову.

–Как делать трепанацию.

Возвращаясь домой, стоя уже у двери и рыская по сумке в поисках прячущихся проказников ключей, у меня затренькал мобильный, я его даже выронила от испуга, и подивилась что нежная техника трещину не оставила – продолжала настойчиво требовать зелёной трубочки. Неизвестный номер удивил, но вообще не вызвал никаких последующих эмоций. Я просто прекратила с вознёй и вслушивалась в слова.

–Я уже нажаловался Чонгуку на тебя и твою холодность. – Наигранно обидчивым тоном вещал сладкий зайчик, слегка обнаглев с наседанием в переадресации. – Но я очень хороший и постряпал пирог. Он такой вкусный, такой одинокий... Стоит и ждёт тебя, морит нас голодом… – распинялся Тэхён, кое-как сдерживая смех.

Я напористо хранила тишину и не вторгалась в монолог двух идиотов, снова следующих стратегии. С одной стороны весело было слушать, а с другой не чешется..

–Чонгук, между прочим, готовит вкуснейшие булочки. Я серьёзно. – Хмыкнув, я вставила ключ в скважину.

–Тэхён, – первый раз и громогласно позвала я его по имени. – Чтоб ты знал, я не люблю мучное. Меня от него тошнит, живот крутит, понимаешь!?

С входа запахло стряпанным, причём мучным, не удивлюсь, если до боли знакомым, вещавшим из трубки. Намджун сидел на табуретке и за обе щёки поедал горячие булочки с клубничным джемом, не обращая на меня впрочем, никакого внимания, что было мне только на руку. Вместе с жилкой под глазом подёргивались руки, вместе с ужасом застрявшим в горле, застряли слова.

–А я так старался... – теперь голос был совершенно другим, без того низкого тембра и дружелюбного настроя в пробелах. – Крутился с самого утра... – Чонгук перехватил инициативу, издевался и даже не скрывал этого факта: то ли глумился, то ли пытался привести меня в праведный гнев.

–К чёрту иди, и товарища прихвати по пути.

–Я начинаю обижаться, дорогая Хуан. – Член иной партии «Наглость на пределе», кажется, возомнил о себе самомнение с Эверест, но мы и не таких видали. Ну, и по правде, я сама оттуда спустилась относительно недавно.

–Я уже рыдаю. – Я сказала это так, чтобы в голосе было как можно больше раздражения. Но китайские непрошибаемые стены не так-то просто прорвать...

–Я знаю. – Намджун развернулся ко мне лицом, и я увидела его замаранный в джеме подбородок. На меня смотрел один взрослый ребёнок, а в динамике говорил другой, такой разбалованный и испорченный. А я знаю, помню, что не люблю детей. – Поэтому расстарался на подвиги.

В этот момент я действительно поверила, что отродясь не любила мучное, век бы его не видела, не чуяла сладкий запах.

–Я просила три килограмма любви. Уже забыл?

Он и не помнил. Как жаль, что в моём славном королевстве так не хватает настоящих принцев...

========== 15.инверсия боли ==========

*Инверсия (логика), отрицание – переворачивание смысла, замена «белого» «чёрным».

– я хочу, чтобы ты фотографировал меня: на фоне заката, в кровати. я хочу, чтобы ты говорил мне, что я красивая, что я – произведение искусства, что ты – никогда обо мне не забудешь.

Утром Намджун будил свою девушку сочинёнными стихами, резко поднимая её на руки вместе с тёплым одеялом и со всем своим литературным красивым выражением, доносил любовные строчки, испещряя стены своим басовиты голосом, который долетал до моего пробуждённого слуха. Я не ругалась на эгоистическое соседство (в некоторой степени), не психовала из-за громких звуков, но грешки за собой всё равно оставила: мне кажется, я научилась завидовать сегодня, именно так, потому что, чуть не получила разрыв аорты, и если в тайне мне позволено хранить это сомнительное грязное чувство, я продолжу прикладывать голову к толстым обоям и забирать себе обрывки слов, доводящих до гусиной кожи на руках.

Я Вас люблю. – В камине воет ветер.

Облокотясь – уставясь в жар каминный —

Я Вас люблю!

Намджун прирождённый романтик, который дарит (дарил) цветы всем своим бывшим и нынешней женщине, и который никогда не устанет кричать о своем безумстве всем в округе. Если бы эталон мужественности вообще можно было заключить в одном человеке, то вероятно мужчина через стенку стал бы законным хранителем этого титула – один на всей земле.

Всем пророкочет голос мой крылатый –

О том, что жили на земле когда-то

Вы – столь забывчива, сколь незабвенна!

Я глушу голоса накрытым одеялом, глушу своё неуёмное сердце, глушу свои необоснованные слёзы, и отдираю руку с телефона, чтобы ненароком не передать калейдоскоп эмоций одному такому далёкому бросившему меня человеку, который не дает мне покоя своим существованием. И был бы он действительно проклят и забыт мной раз и навсегда, чтобы я не страдала от единоличного «я соскучилась», «давай поговорим», разбивая мобильный брата пропущенными от неизвестного номера. Кажется, неизвестный абонент – это даже ранимее.

Не столь важна идеология сознания, как эти вспоротые раны, кричащие о необходимости своей защиты. И просто исчезая в пыль столетий, остаётся не любовь… нет, так опрометчиво вообще надеяться на это. Мы оставляем от себя память.

Мол, я была. Я есть.

И в том, где воет ветер, и там, где гаснут угли, и здесь – повсюду.. ещё. Очень, честно говоря, больно страдать от единоличного «помни меня», «будь со мной», разбивая голову о невыполненные мечты. Я не хочу и не умею разбирать на составляющие сущность человеческой души, но что если памяти не станет…

Останется только..?

В детстве папа называл меня Принцессой, и я безошибочно влюблялась в это прозвище – быть коронованной с рождения не такая уж проблема. У меня не было в карманах регалий власти родового семейства, никаких замков в лесу на обрывистой скале, вокруг только деревенские дети, и ни одного намёка на прекрасное будущее. Но вообще-то, все это было неважно, пока отец пускал со мной кораблики, сделанные своими натруженными от работы руками, и наверно любил по-настоящему, не как по книжному шаблону для мам и пап. А то, что наша прыть строить корабли для военных походов со временем угасла – это не страшно, я не умела обижаться. Внушительная потеря внесла в мои воспоминания отголоски счастья – где-то я уже пускала в море отважных капитанов, моряки на борту гудели в боцманские дудки, а флот обещался вернуться – мы никогда не прощались, как залог скорой встречи.

Кто же мог подумать, что вместо трёх килограммов монет чистого золота я получу вещи тяжелее, сыплющиеся на мои непокрытые, такие не королевские жидкие волосы. А ожидание на берегу возымеет смысл – но я буду противиться до последнего.

-Когда мы не были знакомы с твоим папаном, я бегала по клубам в грязных трусах! – Ким Намджун подавился горячим чаем, вскинул ошалелые глаза на свою девушку и прямо-таки искал в её лице пояснения: «какого чёрта?». Мой «папан» кажется, не был в курсе бурного прошлого Джины. А она вообще к жизни приспособилась..

–Ну, меня подруга научила. Чтобы с кем-то по пьяни не переспать, я заранее надевала грязные плавки, и всегда чувствовала стоп сигнал в голове. Разве не гениально? – Намджун закатил глаза и хмыкнул – предполагаю, что он тоже имел пару приемчиков, только строил из себя невинно-оскроблённого. В их стиле – до победного изображать из себя непокорённых.

–Будто ты сейчас так не делаешь.. – бормотал с набитым ртом и уличал свою девушку в маленьких шалостях. Я только диву давалась от этих двух совершенно разных людей.

–Ну, конечно, только твои портки стираю два раза на день. – «Портки» неподдельно задели местного гения и снова открыли новую сторону тишины – я считала себя случайным слушателем, и притворялась невидимой (от счастья – я любопытная).

–Не учи нашу Хуан ерунде! – перевёл стрелки Намджун и направил на меня палочки. – А ты спи с кем душе угодно, только предохраняйся. – Я не поняла, почему вдруг тема свелась к моим ночным похождением, и почему, в общем-то, меня учат элементарным вещам, о которых давно в курсе взрослые двадцати трёхлетние человеки.

–Не учи Хуан со всеми спать! – Джина насупилась и свела руки на груди. – А ты – будь избирательней.

Я в очередной раз хмыкнула и промолчала – раз этим двоим так уж нравится играть в заботливых мам и пап, я, пожалуй, попритворяюсь послушной дочерью – может быть, научусь жить правильно?

Ближе к полудню Джина куда-то угрюмо торопилась, и полностью игнорировала домочадцев, даже не покормив Суншими. Намджун постоянно говорил мне: «какая собачка – такие и хозяева», именно поэтому голодная собака рыкала на меня, и кусала за ногу – в данном случае по неизвестным причинам, ведь я её накормила. Тем временем Джун куда-то подевался, хлопнув в прихожей входной дверью, набрасывая свою любимую бандану и странные шлёпки на мягкой платформе. Никто сегодня не поругался, однако общая спешка и недосказанность меня как-то угнетали. Мне в любом случае нечего делать, как только под ногами путаться, но если уж и путаться, то хотя бы с пользой.

–Куда торопишься? – я зашла на кухню и попыталась вежливо присесть на табуретку, совершенно, как ни в чем не бывало, кусая печеньку.

–Я обещала забежать к дяде и отдать ему документы, но мне через час надо быть в ресторане. Не знаю, за что взяться первоочерёдно.. – я глянула на завёрнутый в косынку бенто, наложенный от всего джининого доброго сердца, и проговаривала в голове, как поучтивей предложить свою помощь. Не то, чтобы мы друг другу чужие люди, просто не всегда бывает уместно лезть со своими предложениями.

–Давай я. У меня все равно сегодня день пустой. – Пустые дни я обычно называла каждый из настоящих и следующих, потому как ничего существенного для человечества не изобретала, и только таскала туда-сюда пыль по комнатам, бегая за новой порцией чипсов перед просмотром серий фильма. Выбраться на свет белый было бы не плохо, хотя бы из страха заработать клаустрофобию.

–Нет, Хуан. Это не правильно.. Ты не должна этого делать. – Джина села напротив меня, отложив беготню, и погрустнела ещё больше, словно я сейчас предлагала ей поработать поваром час другой, а не съездить к дяде.

–Ой, да прекрати. Сразу бы сказала, что надо и куда.. – девушка вдруг улыбнулась во все тридцать два и пожала мою ничего не ожидавшую руку, чуть не вызвав у меня приступ инсульта. А её не пришлось долго уговаривать!

–Человечище с большой буквы «Ч»! – Я вытерла крошки с губ и понимающе замотала головой.

Скорее, Джина имела в виду с большой буквы «Х». А уж, какое слово будет идти после, на личное усмотрение каждого..

Мир, как я усвоила, не просто маршрутка в час пик, а какая-то херова банка с помидорами, где все люди жопка к жопке варятся в маринаде (простите за столь неуместное сравнение) и встречаются в самый неподходящий момент. Дядя Сокджины оказался Ким Чон, тот самый мужчина преклонного возраста с проседью, с которым я познакомилась на благотворительной сходке, проведённая туда благодаря Хэсону. Ещё собираясь в спальне перед зеркалом и подбирая наряд по строже, я гадала и мысленно рисовала дядю Джины – гадалка из меня так себе, как оказалось, и это не говоря уже о том здании, где важный пост директора занимал Ким – туда не явишься в драных джинсах, хотя бы из собственного уважения к работающим там сотрудникам. Классический синий костюм с поры университетской жизни пришёлся мне сегодня как нельзя удачно, и очень здорово, что я его оставила в своем немногочисленном гардеробе (покупать новый я бы точно не ринулась). А может и ринулась.. я хочу быть непостоянной и девушкой со спонтанными идеями, такой, чтобы меня хотели прочесть и узнать. Или просто хотели.

Уговаривать Джину долго не пришлось, а вот меня отговаривать было попросту некому, вот и получилось удручающее моё гиблое положение. Может быть, кто-то свыше прервал зов статистики плохого предчувствия, а может я сама глушила неведомые звоночки – все хорошие намерения зачастую выходят боком, и конечно, лично доброму самаритянину, решившему, что чистка кармы – дело обычное. Недолго посидев на диванчике у кабинета, а после проведённая секретаршей к непосредственно Ким Чону, я перехотела помогать Джине, перехотела отдавать непонятную кипу документов, перехотела держать зажатый в правой руке бенто. Встречать знакомых не ужасно до тех пор, пока присутствует желание их видеть.

Красивая статная девушка с белой шевелюрой недовольно смерила меня профессионально подведёнными глазами, а вальяжно сидящий Ким Тэхён даже не подал виду, словно узнал во мне Ан-как-её.. правда.. и как? Когда присутствует желание кого-то видеть, эмоции обычно читаются на лице, а я скорее просто не умею быть бесстрастной. Никто не научил меня, что если ты удивлён и подавлен, это нужно оставлять при себе. Только с Дже Хёком прокатывает этот номер.

Потому что я его боюсь.

–Мисс Ан? – Господин Ким был единственным присутствующим, кто, кажется, обрадовался неожиданному пересечению, и тот, кто не стеснялся говорить по именам. Обходительность обычно меня обходила стороной, наверно поэтому я растерялась от звука знакомых букв, тех самых.. ещё незабытого моего имени.

Чёрная выглаженная рубашка, заправленная в идеально сидящие брюки и небрежно кинутый из той же серии пиджак, прибавляли немало солидности Тэхёну, так деловито и заинтересовано изучающему какие-то, несомненно, важные бумажки. Надеюсь, Господин Ким предполагает или догадывается, какой риск имеет, связываясь с таким молодым и неопытным компаньоном. Я не советчик отнюдь, но обязательно бы огласила вероятность неудачного сотрудничества, мало того – сделала бы это назло, невзирая на показатели. Это что-то сродни мести, которую я даже в холодном виде подогреваю неумело. Какая жалость.

Характерность стены напротив, я молчу – и она не против.

И нет, чтобы распрощаться и уйти восвояси с первой космической, большим подогревом и пламенным прощанием, так я же начну поддерживать приятельскую беседу, отвечая на вопросы, которые приходились не для тех развешенных двух пар ушей.

–Так ты не переехала? – в тот вечер я несла полную ахинею Киму про то, что сменю место жительство, особенно склоняясь о выборе страны. Вкратце, мол, уезжаю-прощаюсь, не ждите, времени мало, далеко за горами, не свидимся боле. Кто же мог подумать, как бездумная ложь находит свои корявые пути к оглашению.

–Я ещё над эти думаю. – Скромно улыбаюсь и заправляю выбившую прядку, и тут же жалею о содеянном – ведь за свисшими волосами не видно лица! – ну как же, как же можно быть такой недалёкой.. Я как бы пытаюсь строить из себя птицу высокого полёта, которая избирательна с кругом общения. Надеюсь (только вот зачем), что Тэхёну интересно, что Тэхёну есть дело, почему я такая скрытная и своевольная. Только вот зачем, я ещё решаю. Глубоко верую, что не выгляжу простушкой с невыполнимыми амбициями. Только вот: зачем?

Ни Господин Ким, ни Тэхён, ни Чонгук, ни даже эта высокомерная блондинка не знают (я даже не желаю им этого знания), почему умирающие люди стремятся влезть в чужую шкуру и постараться не выглядеть жалкими. Не выглядеть жалким – это как клише на пути к успеху. Зачем людям, которые остаются, запоминать человека с невесёлой историей жизни и кучей жалоб на оную несправедливость. Исчезать – так с песней.

Вот я и исчезаю под инструментал скрипа двери, гробовой тишины и кинутое вдогонку наученной этикету секретарши «до свидания».

На улице разверзлось небо, грянул гром и опустился дождь. Он ко мне пришёл, он здесь – чтобы вылечить меня.

Не бойтесь. Я люблю дождь… Мне нравится, о чём он говорит. Перешёптывается с уличными фонарями, словно печальные заплаканные глаза в унылом сером тумане, этом сером давящем тумане, лоне печали, траурном покрывале. Из влажного покрывала капли дождя однотонно падают в тишину, эту гробовую тишину вокруг меня, все ближе и так зловеще, всё ближе, что я еще глубже ухожу в себя и словно уменьшаюсь, уменьшаюсь до песчинки и превращаюсь в вечность. И безысходность, словно молот по наковальне, бьет по сердцу, терзает его, шепчет и угрожает.

"Не бойтесь" – я всегда себе это повторяю. Временами страх теряется в руинах, и я выигрываю уровень сложнее – мне тоже по зубам упорство.

Вечером я ходила дома с босыми ногами, мяла и без того измятую пижаму с синими слонами и отходила в горячей ванне (Намджун мной умилялся!), изучая мысли в своей голове. Говоря простым языком – я любила не любить этот мир, и было что-то в моём диагнозе страданий ради. Окружить себя кучкой непримечательных серых лиц, которые оплакивали бы мой уход – эгоизм чистой воды. Только потерпеть: потом не страшно. Потом – уже будет всё равно.

Ночью я проснулась от дикой боли, сковывающей не только поясницу и левое подрёберье, но и распространяющуюся чуть дальше. Юнги говорила о повреждении соседних здоровых органов как следствие распространения метастазов, с немеющими последствиями, до поднявшейся температуры из-за сбитого учащённого дыхания, тяжёлых и мучительных секунд действия обезболивающего, которое сегодня перестало действовать. С жалобны писком я собирала вещи: натягивала поверх пижамы толстую длинную кофту, искала какую-то обувь и на ощупь брала телефон, чтобы вызвать такси. Самым сложным препятствием, оказалось, выйти бесшумно, дабы не разбудить своих соседей. Не ангел конечно, но сон охраняла, и даже чуть больше. По стеночке выползала из подъезда, и кто бы мог подумать, что местная «банда» молодняка кинулась мне на помощь, побросав окурки на асфальт, быстро сориентировавшись. Подкатили свою машину (я до последнего отнекивалась, боялась больше, чем чувствовала неудобство), помогли принять более-менее удобное положение, пока я находилась в полуобморочном состоянии, и довезли до моей онкологической больницы, где я ожидала попасть в смену Юнги, чтобы уснуть под успокоительным. Сухость во рту обезвожила весь организм, и благо я сдерживалась от спазмов в горле.

Кто-то из мальчиков дал мне свою куртку, хотя мне было очень жарко, и на руках нёс к регистратуре, чтобы уже там я бросила свою главную просьбу о вызове Мин Юнги, по счастливой случайности, которая сегодня была в ночную смену. Все остальное промелькнуло мимо сознания в быстром темпе: куртка осталась, люди исчезли, рядом путешествовала и маячила тёплая рука Доктора Мин, гладящая меня по волосам. Юнги шептала мне слова, и даже если опухоли как таковой было плевать, кто с ней разговаривает, я дышала присутствием знакомого человека. Чья-то забота забивала поры долголетнего одиночества. Не страшно, если рядом не было мамы, которая заменила бы весь мой мир. Не страшно, если рядом не было папы, зовущей меня принцессой. Мне было не страшно. Мои волосы намокли, были грязными и липкими, но их кто-то пригладил, расчесал и собрал по подушке ровно.

Сон отпустил меня утром, где я уже свежим огурчиком объяснила мамочке Джин, почему гуляю по ночам, и что.. честное слово: не сплю с кем попало! Я сказала, что поеду к сестре, и вероятно не появлюсь ещё денёк. Семейство Ким поверило, а даже если нет – выбора не оставалось.

–У тебя кожа характерно пожелтела, но выглядишь лучше, чем обычные больные, – стоя у капельницы, Юнги серьёзно вещала невесёлые прогнозы, которые я запускала отсутствием лечения. – Я ещё надеюсь, ты согласишься на госпитализацию.

Я поманила врача к себе на постель, похлопала ладошкой по одеялу, чтобы как-то совсем по-детски вцепиться в белый халат женщины, и помолчать о прекрасном (Юнги умела).

–У тебя поражение в печень пошло и частично в кости. Ещё немного, и может в мозг, а там песенка скорая. Хуан.. – я прикрыла глаза, отключаясь от диалога. Всем видом показывала свою безучастность.

–Я боюсь не успеть, хоть что-то успеть.

–Не планируй ничего грандиозного, Хуан.

Я любила Доктора Мин за честность и улыбнулась ей, потому что я знала, мы знали:

–Совсем-совсем?

–Чуть-чуть.. – она ответила тоном мягче, меня согрела и я заплакала.

Чуть-чуть не считается.

Опять же вечером, то есть ровно через сутки, Юнги разрешила мне отправиться домой, и принесла из кабинета свои сменные вещи: строгое глухое платье до колена и резинку для волос. Я стремительно переоделась и попросила женщину взять на передержку свою пижаму и кофту, а вот куртку спасителя надела с удовольствием.

На улице я вдруг провела по шее, ключицам, и не нащупала кулона. Память подбрасывала картинки, показывающие потерю в несколько дней (а не часов), и, кажется, я проследовала маршруту – забыла при бурной встрече. Расстроилась. Достала телефон, нажала кнопку и стала ждать. В груди бешено клокочет сердце, но я не внемлю. Обстоятельства вынуждают меня возвращаться к тому, от чего я импульсивно сбегаю.

Большая трагедия: попытка покончить с тем, что пытается покончить с тобой.

–В столь поздний час пироги не пекутся, дорогая Ан Хуан.

========== 16.хорошие девочки не умирают ==========

– иисус христос, я не боюсь умереть, но я немного боюсь того, что будет после смерти.

-В столь поздний час пироги не пекутся, Госпожа Ан Хуан.

Когда родился Дже Хёк, несколько дней лил дождь, без остановки и с морозной добавкой, заливая нашу худенькую крышу, и без того колышущуюся на ветру. А я любила эту крышу – быть под зонтом независимо от времени года и погоды прекрасное занятие. И чёрт знает, почему я помню так отчётливо то осеннее утро, где отец целовал меня в щёки и тряс на руках по всему дому, обещая залатать каждую трещинку и изъять скрип половиц. Помню наверняка, как отвергала рождение другого, можно сказать, нового ребёнка, который станет заменой меня, препятствовала какой-либо сестринской любви и надеялась остаться одной единственной. И с того самого времени дождь олицетворял память мучительных и по-своему личных воспоминаний, берущих начало из детства. Из детства вообще начинается все, и под «всё» я имею в виду действительно каждую мелочь. Построить человека заслуга невеликая. Сделать человека человеком – вот задача посложнее. Дождь всё испортил – взял и грянул, всучил молнией по темечку и дал пищу для столь юного глупого ума, не осудил за грубые мотивы и стал участником игры, вложившим в руку молот и наковальню – вечную борьбу с самим собой. А папа приговаривал, он повторял и весь горел своим энтузиазмом: дождь – это всегда хорошо, забыть зонт – это всегда хорошая идея, промокнуть – всегда прекрасная возможность состирнуть одежду.

Никто не виноват, да и нас время не осудило. Дже Хёк стоял напротив и смотрел, как мои мокрые прилипшие волосы собирались на затылке, а в глазах плыло застрявшее недоумение – его зеркальное лицо описывало то же самое, однако с места он не сдвигался. Мне не мешали камни, сломанная рука, мутная окружность и скользкая трава, ведь я ожидала скорой, очень скорой помощи в единственной протянутой ладони. Я обманула доктора Пака (я весьма хитрая). Я подсознательно вдалбливаю себе на коре, что давно простила брата и маму, давно отреклась от ушедшей воды и забыла обо всех случившихся ситуаций. Но как же.. Как же быстро сверкали пятки Хёка, удаляющиеся в сторону деревенской дороги. Каждый раз один и тот же взгляд, которым он меня окатывал, ни с чем не сравнится, я клянусь. Мама прижимает его крепко, целует в лобик и напевает тихие снотворные мотивы, поправляя одеяло, как если маленький Дже Хёк не сможет сам справиться с такой простой задачкой. А я не знаю, куда деваться и где искать большие дыры! Где ковырять ногтями, чтобы папа залатал мою тревогу, вернулся и попросил прощения. Он был обязан осквернить свои же собственные слова.

Чимин, кто виноват в круговороте имён нам/мне – неизвестно. Копаться в памяти – пустая трата времени и суток, лучше помолчим на дорожку, поговорим о будущем: о новой мебели и вкусной каше. Попытка покончить с тем, что пытается покончить с тобой – не удалась. Я выстрою щит, надену новую нарядную и завораживающую роль, скажу, что дива местного разлива, а ты, и все вокруг поверят. Мой портрет давно был запорошен: измят, избит, забыт, потерян в перепутьях. Я шла к тому, что от меня бежало.. Но когда меня попросили присесть и услышать, я сделала это в считанные доли секунд, и позабыла о слепой погоне за выдуманным чьим-то навязанным мнением. Будущего – нет! Я раскрыла смысл жизни в одном таком простом ответе. Мы ждём его и стремимся ухватить за хвост, то самое красочно-расписанное будущее, а оно наступает прогулочным шагом с настоящим и издевается над амбициями.