Текст книги "Rain (СИ)"

Автор книги: Professor_choi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Как в тумане я вернулась в зал, ступала на сцену словно по принуждению, шла как на каторгу, а ведь могла попросту уйти вон, ничего и никому не объясняя, не утруждая себя быть жалкой и болезненно бледной, и объяснять окружающим: какой мир несправедливый. Я заставила себя натянуть улыбку до ушей, что хоть пуговки пришей, а всё равно место останется. Как и всегда, помахала близко сидящим, присела на высокий стул, прикрывая веки, и выходила из этого опостылевшего мирка.

Перебираю свою четырёхструнную, воспроизвожу лёгкую мелодию, и сама наслаждаюсь приятным содержание вечера: бренди, запах дешёвых сигарет, приглушённый шум со столиков: коалиция из четырёх пришедших смотрит на меня заинтересовано, если не с подозрением – это постоянное явление. Оказывается, я всё ещё могу кого-то возбуждать и наводить на мысли далёкие, неприличные. Мы все здесь животные, кто сможет оспорить?

Теперь я пою не об аортах и смерти, какие уж тут франты и розовые банты? Напеваю тихий мотив, о чём-то толкую невнятно, с душою, надеюсь, кто-нибудь обязательно услышит сдержанный крик отчаяния, поймёт мою охладевшую песенку. Но надежда по суевериям, умирает последней, и я даю ей конечное место по списку. На меня светит маленький прожектор, глаза слепит просто так, не из-за лучей.

Спускаясь по ступенькам, меня что-то останавливает, пригвождаем гвоздями к земле, и приказывает отменить сопротивление. Я поднимаю руки ввысь смиренно, сдаюсь, сил нет. Бессмысленность витает в воздухе и цепляется за рюши моего укороченного платья.

Хрип в микрофон. Раз, второй.. откашливается. Кому-то из зрителей дали высказаться, и мне кажется это бредовой затеей, почти антигуманной для человечества, лично для меня самой и моей системе восприятия. Она уже расшатана, просит не качать тросы.

–Стесняюсь спросить, Хуан.. – до чёртиков знакомый голос, такой певчески-стынущий и протяжный, кажется ухмыляющийся – всё без изменений и сбоев. Судьба любит повторяться и делает это на десять баллов по максимальной шкале. – ..почему ты так жестоко меня бросила? – и чуть отрепетированное (бесстыжее), кинутое в самое лицо и растерянные глаза, рыскающие за улыбающиеся (глупые) лица. – Мне стоит обидеться?

Всякая сказка кончается с первыми лучами солнца. И туфлю я свою оставлять не стала тем утром – пусть подавятся. Всякая золушка теряет полцарства в придачу, потому что она имеет гордость, хранит морали за бесценок и не щадит доверием. И что, всё зря?

–Хуан, не убегай.. – обезумевшая толпа содрогается порывами и хлопками, для них это пятиминутная трагикомедия с самым примитивным счастливым концом: «поцелуйтесь, ну же! Здесь бежит любовь!» Моя малиновая губная помада не принесла мне уверенность: ни в сегодняшнем, ни в завтрашнем, ни вообще когда-либо ещё, не стала щитом. Мужчина поднялся с дальних столов, явил себя миру своей белобрысой макушкой, уложенной причёской с пробором и хитро-смеющимися глазами обегал мой лик. Не хватало только букета цветов, кольца, тирад в великой и гробовой верности. – Я тебя поймал. – Вот так уверенно возвращаются дорогие сердцу капитаны дальнего плавания. Но я не обязуюсь ждать, никогда на это не подписывалась.. Не выходила в море и бороздила волны только вольно, мысленно, самопроизвольно.

Понимаешь, Чонгук?

Я не знала точно: сбегала ли я или старалась быть пойманной? Может быть, только и ждала ловушки, спотыкалась умеючи. Где-то над крышей опускалась луна, своим сырным бочком разрыхляя равнины, и рассыпались звёзды по светлой лагуне летнего неба, до рассвета ещё далеко.. Мне можно увиливать. Мне можно.. Можно быть врушкой. Я это умею.

«Ан Дже Хёк устало натирал виски после долго дня. Сначала учёба, потом работа до ночи – расклад дурацкий. В Корее нет легальных тату-салонов, поэтому Дже Хёк делает индивидуальные заказы и только тогда, когда ему это удобно. Сегодня был тот случай.

Его неожиданно потянуло на откровения. Рядом оказался близкий друг, звёзды сошлись как ни странно лучшим образом.

–Когда ей было семь лет, мы играли на улице, шёл тот самый злополучный дождь.. Думаю, ей это казалось детской забавой.. – Хёк начинал издалека. Все тропы сводились к одному единственному явлению – "..и тут начинался дождь".

–Ну и что здесь такого? – безвкусно задавался вопросом товарищ. Его такие темы не прельщали.

–Я толкнул Хуан, и она поскользнулась на траве. Первый раз сломала руку. По моей вине. Но я не помог.

–Вы были детьми, Хёк. Нюни распускаешь как баба. Что с тобой? – но Дже Хёк к нему не прислушивался. Накопившееся нечто скреблось наружу. Да и кому какое дело, о чём бормочет слегка опьяневший парень. Не алкоголик – а татуировщик. Разные полюса, и это стоит запомнить.

–Я убежал и оставил её там. Она так и сидела и ждала помощи, но я не пришёл. Я толкнул специально.. С умыслом. – Парень усмехнулся, прикрыл ладонью лицо и достал новенькую пачку сигарет из кармана куртки.

–И какой в этом смысл? В пять лет?»

========== 13. ==========

Простите за спойлер, но мы, мы все умрём. И люди терпеть не могут, когда говоришь это вслух. Особенно во время секса.

ДиланМоран

Очередной бесполезный сеанс, телефонная трубка горит от сжатого ритма дыхания и всей тайны сквозящего потока слов. Запускаю руки в волосы привычным жестом и прикрываю уставшие веки, налившиеся горечью улетавшего времени. Где-то на полу завалялся смысл этого холодного вечера. Надеюсь, Чимин отыщет причину: почему мне стоит держать оборону и не сдавать позиции.

–Если бы тебе дали шанс начать свою жизнь заново, Чимин.. Ты бы использовал его? – тяжёлые пациенты с больными тараканами берут начала в ирландских пабах, сидят там и ждут, пока кто-то поможет, пока кто-то подберёт с насиженного места, чтобы подсказать заваленный путь. Но что предпринять, если помощи больше не станет?

Останется только любовь? (Господи, я спрашиваю достаточно громко для энного количества раз..)

–Нет, Хуан. – Голос Чимина уверенный и прямолинейный. От его тона хочется свернуться в калачик и спрятаться под одеялом. Слышать слова, которые задевают нутро – не самая приятная процедура, может быть поэтому, я так ненавижу психотерапевтов. – Я бы умер. – Вот так без раздумий и сожалений. Однако, легко говорить тому, кто.. не то, чтобы не понимает, не осознаёт по-настоящему серьёзность этой сути, а тот,… – Ничтожность никого не вдохновляет, даже если она удобна окружающим. – …кто завтра откроет глаза снова. А я?

Открою, Чимин? (Господи, я спрашиваю достаточно громко?)

–Значит исходя из твоей версии, как надо умирать?

–Хуан, тебя так волнует смерть и её последствия? Ты ведь боишься не своего несоответствия, а той непомерной силы, что у тебя притаилась. Тебя пугает твоё сияние, которое присуще каждому человеку, но быть маленьким и скромным не самая благородная роль. Наша жизнь заключается в возможности блистать ярче, чем кто-либо другой и, научившись сиять, ты побуждаешь себя двигаться дальше. Смерть – не конец, а очередной яркий свет. Что там? – узнаем на досуге. Зачем тратить время на ожидание? – Я хмыкнула и откинула голову на подушку. Интересно, а что тогда подразумевает под собой «конец»? Кончившаяся улица или доеденное сливочное мороженное? И что такое ожидание: минутная стрелка, опоздание в пять минут, бегство от смерти по переулкам Пусана? Ответов под ноль и ни одного повода. – Поборов свои собственные страхи, эти страхи уже завтра примутся искать другую мишень. Понимаешь?

Не уверена.. Если я поборю свои страхи, Док, чего же мне тогда страшиться?

-Я тебя поймал.

Сияние, прячущееся в человеке – тоже своего рода сила притяжения, какой-то магнит с двумя разными полюсами, тянущими в противоположные стороны с одинаковым усердием. Такой же страх из сотни многочисленных – быть ослеплённым.

Расстроившаяся толпа ойкнула, повздыхала долгими клубами грязного дыхания: кто-то недоумевал откровенно, а кто-то отводил глаза в сторону в воспитанной манере, потому что я, не оборачиваясь на тяжёлый взгляд Чонгука, спустилась с подмостка и торопливо забежала в раздевалку, чтобы уже оттуда двинуть по направлению дома. Сердце заходилось учащёнными ударами, но это объяснить было куда проще, чем неожиданный визит Чон Чонгука в данном заведении – бегство такое же искусство, повышающее давление. Любая нормальная героиня наверняка воспользовалась бы чёрным входом, но я не стану, ведь не совершала преступление. И пусть все подождут, пока я отойду подальше, спрячусь за углом под стройный звук испанской скрипки в счёт заведения? Добавим больше драмы.

Ирония берёт свои бразды и прямо напротив меня открывается секундному взору чёрный вороной скакун (блондина ли, не изведано), облокотившийся сладкий Зайчик и его слабая улыбка, вещавшая тихое приветствие, обдаёт меня лёгким вечерним ветерком – подкараулили меня у самых дверей, расставили рыбачьи сети и даже не оставили свободной глубины для выбора. Возможно, всё-таки стоило закинуть куда подальше свою гордыню и уйти неслышно, без последствий.. Но. Как же? Разве так можно?

Я делаю самое бесстрастное хмурое лицо, имевшееся в списке отстранённых, и пытаюсь ступать ровно, не шатаясь, игнорируя сторонних полувзглядов (полувздохи пришлись на участь собственных эмоций). Не прокашлявшийся голос, сгубил меня по щелчку, не пригвоздив ещё к земле, но тоже потопил в зачатках новорождённого волнения.

–Принцесса..

Так хочется подбежать и отхлестать за обе щёки: за это душераздирающее «принцесса» каждый раз, за такой важный вид и собранные руки с часами на запястье, за невыносимую тягу к причинению боли. А ты думаешь, мне её мало, Тэхён? Целое море разлилось по серому асфальту, смотри не наступи.. Правда.. Я тебя даже отгорожу, потому что утопающих нужно беречь при жизни, когда они ещё тонули в печали, и махать им вслед хотя бы из приличия.. А я переступаю с ноги на ногу, и чувствую, что захлёбываюсь раньше. И разве так делать можно порядочным гражданам?

Вышедший Чонгук замер на месте, будто опасаясь сделать шаг вперёд или навстречу, спугнув меня напором двух верзил с очень даже складным телосложением. А я действительно мечтала сорваться и упорхнуть как птица, без заминок оказавшись на другом континенте. Но непомерная ставшая за спиной сила, убеждала оставаться на своих местах, пристёгиваться чуть крепче и ожидать помощи. Я жду. Ну вот..

Тэхён подходит сам, он знает, что во мне распадаются атомные частицы, верит моему облику на слово (у меня честный вид, я умоляю придерживаться расстояния), можно сказать, делает одолжение, и я почти готова разозлиться, только не могу обнаружить это чувство. Чонгук увидев зелёный свет, приближается следом, немного медленнее, зато с какой грацией и наверняка заблаговременно продуманной осторожностью (взвешенные действия вкупе с такой непростительно не обделённой природой красотой).

Ужасный зайчик берёт меня за подбородок, я, вроде, смело отвечаю и моргаю через две секунды, смотрю испепеляюще и не обращаю на, казалось бы, добрые намерения, исходящие из сплетения радужек в глазах. Все хорошие намерения остались валяться в номере отеля, и искать их утеряло актуальности давным-давно.

–Всё было немного неправильно. Сегодня как скажешь ты сама, так и будет..

Подошедший Чонгук обнимает меня за талию и вольно доступно подносит губы к моему слуху, заставляя весь продуманный диалог выкинуть в мусорное ведро, оно,кстати, совсем рядом, поэтому проблем с фильтрацией не оказалось.

–Хуан, ты хочешь уехать? – наверно, мы смотримся абсурдно посреди тротуара в пред ночную темень. Наверняка, вызываем недовольство мимо проезжающих или проходящих людей, но я пока что успеваю думать только о себе – что да, я чувствую себя абсурдно, недовольство тоже где-то на подходе, бьётся о закрытые двери, просит открыть атаку, достать оружие и напропалую уничтожать проблему. А я смеюсь в ответ. Какие уж тут пули? – Сейчас или никогда? – всё верно и вопрос задан не случайно. «Никогда» может наступить уже завтра, с восходом солнца, нагрянув неожиданным «приветом» со стороны восточной стороны окна (в зените я скажу рассредоточенное «здрасте»), вот только из-за этого стоит поторопиться и дать правильный, выдержанный терпким вкусом, сдержанным голосом, дотянутыми нотами без срывов и фальшивых недомолвок ответ. Сейчас. Прямо сейчас, и ни секундой боле. – По твоему собственному желанию…?

Док, если остаётся только любовь – я её исключаю. Подумайте и прислушайтесь – ведь ещё остаётся боль! Красивое блюдо из светлого отполированного металла и лежащий самородок из отрицательных последствий наших глупеньких, зачастую безрассудных действий, идущих на поводу сумасшедших сменяющихся эмоций.

Незнакомая трёхкомнатная квартира, потушенный свет, тишина, которая давит тяжелее автобуса, желание, не оставшееся на ужин и общая картина суетливости, сумятицы и сиротливости реального времени. Куда-то летит одежда, опять что-то происходит по ошибке, задан не тот маршрут и на поворотах заносит с большой скоростью – как бы не разбиться вдребезги, и было бы не жалко обстоятельств. Тэхён кидает ключи и не попадает на тумбочку (мне немного весело), сегодня он был за рулём, а я грела руки в руках потеплее, иных, опять незнакомых (по моему личному мнению, и успеваю усомниться не единожды – корю себя), ослушалась разум и вновь включила побег как тревогу спасения – так было проще смириться с обязательствами, которые оставались не выполнимыми.

Единственное что не давало прыгнуть в пропасть – это руки, держащие меня и снующие по телу, они же разрушали как приплод (в довесок к исцелению), но я уже не жалела и отзывалась согласием. Быть сломленной и разрушенной на шестерёнки не такая уж и трагедия.

По моему собственному желанию, якобы чтобы сделать всё правильно и куда безболезненней, снять с себя обвинения – отличная тактика, я всё-таки верую – обман зачисляется.

Стыдно оголяться и оставаться абсолютно безоружной, слабой, если вам угодно – по-детски беззащитной и с огромными глазами вновь ждать нахлынувшей неизвестности. Не насилие – свойство получения удовольствия, максимально проработанное и усовершенствованное человечеством. Не вынуждение – физическая потребность с бессилием противостояний. Какая-то неведома сила, порочащая моё чистое имя, такое жаждущее для содержания учебника истории и его читателей.

Я сегодня обрела особую смелость, помогала Чонгуку быстрее избавиться от одежды, убирала его руки подальше, чтобы односторонне устроено закончить обнажение – было в этом что-то крайне заманчиво грязное, то, что автоматически марало моё небесное досье. Тэхён опять подключал своё бессточное отопление и губами вычерчивал раны глубокие, я тоже солировала – удивлялась не менее. Наугад щупала края остужённой постели, в полумраке содрогалась от холода, и дело не в страхе, а в общем сцеплении, таком беспорядочном. Комкала простынь с особым усердием, так я пыталась разрушить порядок, стереть мирный заговор, немного поехавши, искала своё оправдание. Стоны для двоих – по правилам плоти, расстроИлись и дали трещину в учениях, мной не запомненных.

Моё укороченное платье где-то гуляло само по себе, я даже не успела обналичить его потерю, если не приняла за кражу собственности. Считала подушки, вцеплялась ногтями сильнее возможного, терялась с догадками, кусала предплечья и плакала только от боли увечья, кои расставляла сама по чужой коже и, слушая тихие вздохи, скрывала довольствие. Если я и сама сегодня совершала ошибку, то только из-за заговора… отлично спланированного заговора, где я, Чонгук и Тэхён..

Металась по краям по немало величественной кровати, к слову я поняла, зачем людям такие большие хоромы для сна – они пришлись впору. Останется место только для совести, которая даст о себе знать временем ранним, с рассветом скорее, прижмётся безжалостно, и станет ругать мои жалкие восклики.

-Когда у человека всё хорошо, он всё равно думает о том, что всё могло бы быть хуже. Есть ли смысл тогда сопротивляться, Док? – я усмехнулась. Знал ли Пак Чимин истину на самом деле, и о чём я вела речи?

–Ну а ты попробуй думать по-другому. Представь, что стоишь на пороге какого-то ещё большого счастья. Может быть счастье – оно как вселенная – расширяется понемногу. Осталось только выйти к нему на порог.. Всё придёт в своё время, не надо сгущать краски.

–Один мой бывший профессор с кафедры психологии говорил нам на лекции: «успокойтесь и умрите – жизнь быстротечна». Он не упоминал никаких порогов и кюветов, где спряталась вселенная, – я сняла рукой глупую радость, развела руки в стороны. – Через месяц он умер прямо посреди начавшейся пары у третьекурсников. Умер спокойно, прямо, как и обещал. – Я приглушённо засмеялась. Счастье настойчиво стучалось в соседские двери, я могла бы поспорить, скидав все фишки на общий стол – они уже бегут открывать. Я бы точно побежала..

Меня разбудило не яркое солнце и её непослушные лучи, а также поднебесные соратники мягких облаков, а звук учащённых ударов о клавиши, свежий порыв из под колыхающейся тюли, пустота в радиусе моего прибытия, сонное спокойствие. Чонгук безобидно и умиротворённо клацал по клавиатуре ноутбука и не распылял себя на косые ухмылочки, вёл себя прилично. Не хватало только запаха новенькой пропечатанной бумаги из типографии и свежесваренного кофе, доносившегося из кухни. Но я осекла себя вовремя – кто я такая, чтобы вписывать правила в заведомо сколоченные рамки?

Уголки губ блондина дрогнули, но он так и не поднял свои глаза, чтобы уличить в подглядывании, делал коварно и с умыслом своё занимательное притворство в занятости рабочими делами. У меня не возникало никакого желания узнать, почему мой чуткий сон остался храниться до завтрака, никем не разбуженный, вольготно зевающий, куда подевался Тэхён и как мне вести себя дальше, с моим первым несостоявшимся побегом.

Притаившиеся недосказанные, недопрочувствованные как следует слова, разбились по парочкам и рассредоточились вслепую. Внезапный шум позади и приглушённые шаги с мокрым паром ванной комнаты приоткрыли завесу одного вопроса, но легче не стало, правда, только сложнее и боязней. В спальне появился ещё один человек, приостановивший работу пальцев блондина. Приостановивший и мою мозговую деятельность.

Только потому, что так бывает не впервые – людям приходится принимать какие-либо решения впопыхах, они об это почти не задумываются, такие взволнованные и местами сумасбродные. У меня на перепутье тоже повисло молчание, всплыло заметка решения, но я, как и всегда заблудилась ещё в самом начале, хотя, что уж скрывать, просто огородила себя от лишних проблем с разговорами. Зарылась под одеяло и прибитые головами подушки, возжелав больше не принимать никакой граничащей с бескультурием ответственности.

Чонгук полностью открыл окно и отодвинул штору в сторону, пуская божий свет по всей площади пространства комнаты, так ему казалось скопится достаточное количество секунд для моего лихорадочно просыпающегося тела и его идей, заранее продуманных ответов и не то, чтобы я боялась их, просто ну в самом деле, в тишине их витало в разы больше.

–Доброе утро, Хуан. – Огласил первый голос, посмевший нарушить законную гавань безмолвия, Тэхён прерывает эту смущённую ситуацию на слаженной паузе.

Я ответила бы всего скорее тем же тёплым тоном, наверно даже бы и улыбнулась, что-нибудь добавила в контексте позже, в общем, повела бы себя поприветливей и повежливей, но предугадывать, значит уверенно следовать – легко заблудиться в белых простынях, чем я и бессовестно пользуюсь, беру за основу, зарываюсь поглубже, туда, где нет воздуха. Я не лиричная, не возвышенная на красноречивое словцо, нет, ни разу не писательница или знаток корейской литературы, я просто думаю, таким чувствам должно быть более глобальное, углублённое объяснение, мера, шкала выносимости. Думаю, это даже не чувство, а какое-то нервное расстройство, такое, которое не часто встретишь по улицам города, его поселениям.

Под весом чонгуковским постель преломляется, я ощущаю кончиками волос дыхание зубной пасты, и только за этим ещё один вес, приходящийся мне со стороны спины. Не в силах сдерживать себя от вмешательства в каламбур, я приглушённо засмеялась и откинула с лица занавесу..

Мысленно глаголю им: «это то, что вы хотели?!»

… и протягиваю руки. Даже лестно, что их тут же заключают в оковы.

Когда я вернулась во всё ещё пустую квартиру, Суншими встретил меня поднятыми ушками, ошарашенным взглядом, кажется, поцокал от моего позднее-раннего визита. Есть у собаки хозяйские замашки, ну прямо как у Джины, не хватает только её иронизирующего укола и как подарок, намджуновы просроченные часы, в которые мне нужно было уложиться и в полночь примчаться в родительский дом. Я не плохая дочь и не плохая соседка. В конце концов, я убеждаю себя, я – взрослая девочка.

Я легла на пол возле пса, гладила его за ухом и вымаливала прощение за то, что вероятно бросила вчера, и не знаю даже, за что ещё могла. Было важно понять, просто понять, что я не одна и со мной разделяют растущую тревогу, растущую боль в животе, сбегающие отчаянные слёзы, нежелание покидать этот мир и забываться в архивах человеческих судеб.

Суншими лапой прихлопнул мимо пробегающего маленького паука, и я подпрыгнула на месте, набрав воздуха до отказа – не потому, что боялась, – жалела по большей части. Пёс смотрел на меня вселенскими глазами, может быть намеревался проучить или показать суровую жизнь как она есть, есть везде и у каждого существа, населяющего этот мир. Через пару секунд, наигравшись с пауком, Суншими поднял лапу и тот торопливо заперебирал своими паучьими кривыми и поломанными, ещё не отвалившимися лапками. Хотите – верьте, хотите – смейтесь, но в этом бегстве от смерти я явно разглядела свой силуэт, только поломанных и кривых лапок было на порядок меньше. Все, что могло сломаться – уже давно вышло из исправности.

========== 14.причины и последствия ==========

В это холодное лето мы будем играть в слепых. Мы руками закроем друг другу глаза, узнавая лица наощупь, кончиками пальцев, запоминая их не красивыми, тёплыми, живыми. Мы будем узнавать истории чужих судеб, осторожно проводя губами по причудливым линиям на руках. Мы будем слушать..

– Аль Квотион

С детства Дже Хёк отказывался ездить на общественном транспорте по нашей захудалой деревушке, запрещал этого делать и мне (когда ещё он называл меня старшей сестрой и вроде бы любил), цапал за подол сарафана и отводил дальше от остановки, приговаривал своим детским голосом, что пустые скрипучие автобусы рассказывают людям невесёлые истории о том, как жить дальше.. Говорил, что взрослые люди очень грустные – как мама с папой, и что мне не стоит становиться старше. Просил повременить с возрастом и отложить грусть. Я слушала Хёка проникновенно, однако не упускала возможности пользоваться автобусами (перечила его воли), потому что мокрый после дождевой гранит рисует картину будущего, не говоря, конечно же, о самом автобусе. Я всё знала и так, и уже тогда, в детстве, понимала, Хёк, я понимала, как печально ожидать на стоянке часового скрипучего и потрясывающегося на неровном асфальте автобуса, и провожать наш милый опустевший дом, и твоё безучастное выражение лица, не одолжившего мне прощания. Повзрослев сам, ты перестал запрещать мне делать что-либо, и сам, тоже сам сделал меня грустной… как мама с папой.

Ежедневная рутина скандирует новый бессмысленный день, опять на повторе заученная плёнка, я устала бороться с привычкой и иду на работу в ужаснейшем состоянии: безучастно-брезгливом. Тёмный и на радостях тёплый вечер не вносил в жизнь яркие краски, если ещё больше (по неосторожности) не вводил в темень глухих мыслей, откуда дорога была заказана. Приехавшая отдохнувшая парочка Намджун+Джина почти сразу вторглась в кокон моего мирного отрешения, заняли главенствующие места, искромсали график самобичевания, и не удивительно, что мне как глоток свежего воздуха требовалось добротной порции одиночества в стаканчик с проблемами и шоколадными крошками, глазурью несвежею.

Я всеми силами уже второй день сдерживала себя от звонка своему психоврачу, оберегая нервную систему обоих, оберегая в первую очередь его собственную личную жизнь, которую я, кажется, прерывала постоянно и вписывалась на бесплатной товарищеской основе, оберегая себя от мучений, быть открытой как книжка и считанной неизвестной историей, чьим-то внимательным глазом. О боже, боялась быть понятой в самом прямом смысле и кем-то изученной, держала остатки тайны и всё ещё не рассказала Чимину причину бессилия и бесчисленных вопросах о смерти. Причины были озвучены вслух как таковой, последствия поняты из контекста, а я до сих пор не вижу, ступаю неуверенно, остаюсь, в конечном счете, недовольной своей нерешимостью и мягкосердечием. До сих пор жду приход дождя как ненормальная одержимая, окунувшаяся в пропасть детских воспоминаний. И это, чёрт возьми, не лечение, не терапия хренова – ностальгия памяти, постоянные переживания, тыканья в одну и ту же кровоточащую рану.

Следя за носками летних сандалий, а не за дорогой вокруг, я, верно приближалась к заведению временной работы, на которую теперь и приходить было тошно и страшно немного. Наугад потянув за металлическую ручку тяжёлой двери, я не сразу заметила, с какой лёгкостью оная подчиняется приложенной силе, впоследствии оказавшейся двойной. Всё той же опущенной головой я встретилась с мужскими татуированными руками (по наитию задрожала), отчего-то так едко и точно впившимися в память. Такие повзрослевшие и грубые, ни разу неблизкие и не родные руки, такие чёрствые на заботу и братскую нежность, столь пугающие мой слабый гонор. Поднимать глаза надобности не было, ведь меня аккуратно обступили стороной и оставили в одиночестве переваривать кашицу несуразных догадок. Узнавать Ан Хуан в этом теле Хёк не желал, не имел для себя никакой выгоды и интереса, и наверно, поступал правильно. Мне не хотелось быть жалкой в его глазах. Мне не хотелось снова видеть его призрения, и теперь кидаться к его ногам, чтобы попросить отмолить мою душу своим разговором, как последняя дура многосерийного дерьма, плохо отснятым горе-режиссёром на пару со сценаристом. Мне невдомёк что за идиотизм распространялся в моей душе, налегая на сладко-больное с такой остротой.

Следующим днём мы с Джиной остались в квартире без мужского присутствия и маялись дурью – стряпали всякие вкусности, шутили о ерунде, смотрели кассеты, сплетничали как самые типичные представительницы женского пола, выпавшим отличная возможность рассказать накопившиеся глупенькие секреты. Но некоторые секреты всё же должны были остаться закрытыми, потому как я не особо желала поддаваться слезам. Я в принципе не планировала портить столь прекрасную беседу отягощающими историями из личного прошлого – судьба штука странная, любительница нагрянуть без стука, абсолютно не пользующаяся этикетом.

По огромных размеров современной плазме счастливый Намджун бежал на встречу камере (с самых первых секунд моё сердце чуяло неладное). Это видео внепланово включилось в общем списке и стало обоюдным зрительным удивлением из семейного архива. Маленький ребенок, зажатый в руках мужчины, весело смеялся, перебирал неуверенно ножками, не замечал съёмку со стороны и, в общем, имел внимание только одного человека.. Я уже случайно видела фотографию в рамке в комнате этой пары, когда лезла за помадой, и там Намджун в обнимку стоял с тем же мальчиком, неизвестно откуда взявшимся, неизвестно куда пропавшим теперь. Повернув голову на Джину, я лицезрела её раскрытые глаза, слегка покрасневшие и обезумевшие, повисшее в них невысказанное оправдание, наверняка наскоро придуманные факты, но всё обрело ясность.. быстро и на одном выдохе.

–Это сын Намджуна. Его жена и ребёнок три года назад погибли в автокатастрофе.

Я снова обратилась с вопросами к телевизору, внимательно проследила за манипуляциями Намджуна в роли любящего отца и услышала женские возгласы за камерой (душу сдавило повторно), что-то говорившей об осторожности. Следующее видео было простым разговорным сообщением, (одно кончилось внезапно и началось другое) – Джина с Наджуном хихикая, отправляли в будущее видео-сообщение, где были ещё друзьями и прикалывались над конфузными ситуациями, произошедшими за день. Откинув голову на спинку дивана, я словила на себе взгляд Суншими и поникла ещё больше. Личное наказание Намджуна было жестоким, не менее ужасным, чем бесплодие Сокджины и их большая любовь, построенная на отношениях двух свободных людей. Если бы мои вопросы были тактичнее, я бы их, конечно, озвучила, полюбопытствовала о дальнейшей развилке жизни Намджуна после смерти любимых, но вместо этого обняла Джину за плечи и, получив в ответ такие же крепкие объятия, подумала что на сегодня сюрпризов достаточно. А ещё я подумала, что моя смерть станет для дома Ким не менее горькой новостью, зашедшей в гости по мобильной связи (наверняка), и очень жаль, что я не смогу избавить их от сожаления. Никто не виноват, в конце концов, что жизнь распоряжается согласно своему распорядку, и судьбой отводит сроки – я в них укладываюсь отлично, без сбоев. И стоя на остановке, ищу глазами свой самый долгожданный грустный автобус, самый последний из рейсов на день – он идёт до конечной, и там я выхожу.

Ближе к вечеру, когда мы с Джиной продолжали нашествие по кухонной утвари (я бегло обучалась азам кулинарии), раздался звонок моего телефона, слишком тревожный и неожиданный для этого дня, переполненного откровениями.

Голос по ту сторону был знакомый естественно, вполне предугадано вспомнивший о моём грехоподобном существовании. И отрадно было на душе, и ужасно грязно – как обычно, колебания со скачками, всё тщательно отработано, слажено к саморазрушению и мозгоковырянию.

–Заскучал без твоего общества. Не обрадуешь визитом? – Тэхён говорил смешливые вещи и сразу с порога, без всяких вступлений на манер Чонгука, я их оценила по достоинству, эти смешливые вещи, поняла сходу, чего от меня требуют, и чуть не закричала от набежавшей боли (не в животе к сожалению). Отойдя в другую комнату, чтобы не смущать девушку серьёзным тоном и ловить на себе косые взоры, я стала отвечать в оборонительной злой форме мужчине, доступно обозначая рамки, в которых мне очень не хотелось, очень-очень, и дальше ощущать себя шлюхой (коей я чувствовала себя сейчас, уже к слову не жертвой обстоятельств), теперь ещё и по вызову, мчавшейся к групповой похоти.

–Больше не звони мне, я не хочу продолжения. – Сопение в трубке стало угнетающим, будто своими речами я задевала неправильные темы. Тэхён молчал неприлично долго, и этим молчанием успел пробудить во мне угрызение совести – не спрашивайте почему, всё дело в подходе.