Текст книги "Стена чудес (СИ)"

Автор книги: Penelope Foucault

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Ты реально не хочешь попробовать протезы?

– Я не… не вижу в этом смысла. Кофе варить я и одной рукой смогу. А играть снова не смогу и с протезом.

– Твоя правда. Но про Меритех говорят, что у них самые передовые разработки.

– Дай угадаю, вы с ней это уже обсуждали.

– Не особо. Она просто прислала нам с Ваней эту ссылку, и всё, – Клаус мотнул головой. – Я думаю, что тебе стоит попробовать.

– И я ещё раз повторяю, что не вижу в этом смысла.

– Слушай, ну, ты же ничего не теряешь. Хуже уже не будет, так?

Пятый запнулся. Перевёл взгляд с Клауса на культю. Покусал губы.

– Видишь, ты об этом задумался, – Клаус снова ткнул его в щёку. – Ты даже не свои деньги на это потратишь.

В словах Клауса была правда. После выписки Пятому предстояла долгая адаптация к новому образу жизни. Возвращение в квартиру, где одна из стен полностью пробковая доска, заполненная вручную написанными партитурами и планами новых работ. Где его ждёт пианино, которого он больше никогда не сможет коснуться полноценно. Где его ждут вырезки о его выступлениях. Метроном, синтезатор в чехле и план грядущих концертов.

Он с тем же успехом мог провести это время в Меритехе, примеряя протезы, которые ничего не изменят.

– Может, кстати, станешь для Меритеха поводом совершить новый прорыв, – прервал молчание Клаус. – Пожалуйста, Пятый. Просто попробуй.

– Наверное… попробовать я могу. Но я не обещаю, что пойду на вторую встречу.

– Давай по шагу за раз, – Клаус хлопнул в ладоши. – Кстати, забыл сказать.

– Уверен, что я хочу это слышать?

– Ты больше всех хочешь слышать. Я переезжаю в Сент-Пол.

Пятый замер. И вот снова.

– Я это уже с Ваней проходил. Тебе не нужно со мной нянчиться, ты мне ничем не обязан.

– Ну, видишь ли, у меня нет мирового турне на горизонте, и мне до жопы надоел Чикаго, так что я решил, что хочу сменить обстановку. Не буду селиться у тебя, не ссы, – Клаус перебрался с табурета к Пятому на койку, потеснив его. Сложил руки на животе и блаженно улыбнулся: – Я никогда раньше не жил в Миннесоте. У вас снег до июня лежит, да?

– Клаус, прекращай.

– Не прекращу. Потому что мне – и остальным, кстати, тоже – не похер на тебя. И как бы ты ни выкручивался своим «мы не настолько близки», мы настолько близки. И один ты не останешься.

Пятый нахмурился. Сжал одеяло в пальцах, скрипнул зубами. Потом, всё же, спросил:

– Откуда ты знаешь, что думают остальные?

– Вчера было воскресенье, и мы созванивались. Только вместо того, чтобы обсуждать музыку, мы обсуждали тебя.

– Пока я спал, значит. Немного низко, – ухмыльнулся Пятый. Он зацепился за слова Клауса как за спасительную соломинку. Они согревали как первое весеннее солнце.

– Мы просто не хотели, чтобы ты разнылся с этими своими «в чём смысл», – передразнил его Клаус. Похлопал по колену и добавил: – Всё будет хорошо, Пятый.

Пятый запнулся и не ответил. Отвёл взгляд, снова зацепившись взглядом за культю и снова падая в бездну.

Вот чего они не понимали. Ни Куратор, ни Ваня, и Клаус. Ни, похоже, оставшиеся «Зонтики».

Хорошо уже никогда не будет.

Даже нормально никогда больше не будет.

Вся его новая жизнь будет лишь обрывками былого.

========== Зима. III. ==========

Комментарий к Зима. III.

🎶 Röyksopp – Röyksopp Forever

🎶 Snow Patrol – Run

🎶 Death Cab for Cutie – You Are a Tourist

Его выписали через полторы недели. К тому времени Клаус нашёл себе квартиру в Сент-Поле, и перегнал машину Пятого к больнице.

Пятый отказался от помощи и переодевался из больничной рубашки в купленную Куратором одежду сам. Это заняло долгих полчаса, и закончил он красным от злости. Он убеждал себя, что ему пора привыкать к такой жизни. Делать всё левой рукой: одеваться, готовить, убирать. Повезло ещё, что не понадобилось переучиваться пользоваться телефоном левой рукой. Всё-таки его пальцы были достаточно подвижными, и владел он ими превосходно, чтобы набирать гневные сообщения с такой же скоростью.

– Я соболезную вашей потере, – сказала ему напоследок доктор. Она говорила о чём-то с медсестрой в регистратуре, и заметив краем глаза Пятого, развернулась. – Но я должна сказать… что вы справитесь.

Пятый поднял на неё взгляд. Натянул куртку и посмотрел на болтающийся правый рукав, а потом качнул головой:

– Это уже не важно.

И, не прощаясь, вышел из больницы.

У машины – его машины, которую он ещё не скоро сможет начать водить так же хорошо, как раньше – уже ждал Клаус в леопардовом пальто. Рыжие волосы растрепались и были как огненный ареал вокруг его головы, и Пятый не смог сдержать ухмылку.

– Ты знаешь, папарацци тебя любят, и могут слухи пойти, – Пятый выгнул брови.

Клаус скачками обогнул машину и открыл Пятому дверь.

– Страшнее, чем слухи про вас с Куратором, всё равно не будет

– Тогда они не касались тебя, – Пятый хмыкнул. Забрался в машину, потянулся к ремню безопасности и потянул его на себя. Не с первого раза, но ему всё же удалось пристегнуть его без помощи Клауса и участия правой руки.

– Ой, подумаешь, решат, что я с тобой снова сплю. Напишут, что из чувства вины. Может, денег на этом заработаем, – Клаус захлопнул его дверь и, снова вприпрыжку, побежал к водительскому месту.

– Я бы не очень хотел, чтобы меня сейчас полоскали в прессе, Клаус.

– То есть, ты всё-таки боишься, что слухи пойдут, потому что за свою жопу переживаешь, а не за мою.

– Уверен, твоя жопа и не такое выдерживала.

– Даже тебя, – Клаус рассмеялся и завёл машину. – Ладно, Пятый. Следующая остановка – дайнер с вишнёвыми пирогами по дороге в Сент-Пол!

Пятый кивнул и отвёл взгляд. Не улыбался и не мог расслабиться до конца.

Машина была забита вещами Клауса: целый багажник сумок и ещё пара баулов на заднем сиденье. Сверху всё это приправляла его болтовня обо всём на свете. Он умело избегал разговоров о творчестве, и рассказывал, чего ему будет не хватать в Сент-Поле. Расспрашивал Пятого о его любимых местах, где лучшие веганские магазины, и в каком месяце можно выбираться на балкон загорать. Пятый отвечал односложно, с каждым часом путешествия, кажется, скисая всё сильнее. Даже вишнёвый пирог и чашка прекрасного чёрного кофе – первая за эти недели – его не оживили.

– Ты не против, если я у тебя остановлюсь на пару дней? – вдруг спросил Клаус, поглядывая на Пятого.

Пятый повернул голову и нахмурился:

– Я по-твоему настолько плох?

Клаус выдержал короткую паузу, а потом кивнул.

– Откровенно говоря, да. И чем ближе мы к Сент-Полу, тем хуже ты выглядишь. Я немного побаиваюсь, что ты войдёшь в квартиру и повесишься на дверной ручке.

– Все бы вздохнули с облегчением. Даже я.

– Ты бы не вздохнул.

Пятый осёкся, а потом скривился:

– И это меня называют бесчувственным говнюком.

– Ты бы тоже не удержался, признай!

Пятый, всё же, выдавил улыбку.

– Мне не нужна сиделка, Клаус. Тем более что через три дня у меня самолёт в Детройт.

– Ну, до него тебе ещё нужно дожить.

– Я в порядке, Клаус, – повысил голос Пятый.

Клаус помолчал немного, а потом покачал головой:

– Нет, не в порядке.

Пятый запнулся и не ответил. Может Клаус был прав. И хотя бы первые дни в собственной квартире ему стоило провести с кем-то ещё.

– Ладно. Но никакой назойливой помощи.

– Да тебе поможешь, пффф, – фыркнул Клаус и снова заговорил о чём-то отвлечённом.

Из-за остановок, которые из-за Пятого иногда длились минут на пятнадцать-двадцать дольше, в Сент-Пол они приехали затемно. Пятый долго рылся в бардачке, пока не нашёл там связку ключей, подкинул её в левой руке и не поймал, выругался и подобрал её с коврика.

– Привыкнешь ещё, – сказал Клаус. Заправил прядь за ухо и пропел: – Но не могу поверить, что ты хранишь ключи от квартиры в бардачке.

– Обычно не храню. Видимо, предчувствовал, что мне правую руку и половину пальто размажет ровным слоем по стене, – Пятый отстегнулся и открыл дверь. Выбрался, всё ещё сжимая в руке ключи, и замер, глядя на подъездную дверь.

Всего несколько метров отделяли его от дома. Полного музыки и напоминаний о прошлом. Может, стоило отправить Клауса сюда первым, чтобы он мог разобрать хотя бы бумаги.

Хлопнула дверь, и через время Клаус обнял его за плечи.

– Хочешь подождать?

– Нет, – Пятый мотнул головой. Стряхнул руку Клауса и первым взбежал по ступенькам в подъезд. – Лучше сделать это сразу, а не готовиться три часа и всё равно сломаться в итоге.

Его квартира была на третьем этаже. Пятый преодолел лестничные пролёты так быстро, как никогда, сунул ключ в замочную скважину и провернул. Дверь скрипнула, как только Пятый толкнул её внутрь. Он перешагнул через порог и замер, всматриваясь в полумрак. В темноте казалось, всё не так и плохо, и он вполне сможет жить и в своей старой квартире в окружении всего, что любил.

Может, он и правда справится.

Пятый нащупал на стене включатель и щёлкнул. Коридор и кусок гостиной залило светом, и Пятый тут же отступил. Врезался в Клауса, шагнул в сторону и вписался в вешалку. Схватился за куртки, чтобы удержать равновесие, и только теперь всхлипнул.

Луч света освещал не всё, но был направлен на пианино и кусок пробковой стены над ним, как в какой-то дурацкой трагичной сцене в кино.

Пятый вдохнул и не смог выдохнуть. Всё это время он как-то справлялся: нигде рядом не было инструмента, не было его заметок. Даже блокнот с написанной им музыкой перекочевал к Клаусу.

Но теперь – только теперь – он в полной мере осознал, что всё действительно кончено. Его рука не отрастёт чудесным образом, он не овладеет протезом в достаточной мере.

Пятый начал задыхаться. Рухнул на пол, утянув за собой куртки и вешалку. Клаус снова обхватил его за плечи и забормотал на ухо:

– Успокойся. Успокойся, Пятый, – потом отпрянул и, видимо, сообразив в чём дело, зашарил рукой по стене.

Свет погас, Пятый наконец-то сделал полноценный вдох – судорожный и рваный, но всё-таки вдох. Клаус прижал его к себе, уже ничего не говоря.

Пятого колотило. Ни слёз, ни криков, просто отчаяние, такое сильное, что темнота казалась ещё темнее.

Он не знал, сколько они так просидели, прежде чем Пятый смог выговорить:

– Можно… я лучше останусь у тебя? На пару дней.

– Конечно, – Клаус помог ему встать и, всё ещё придерживая за плечи, вывел из квартиры.

Уже в машине, когда Пятый перестал дрожать, Клаус, постучав пальцами по рулю, вдруг спросил:

– А что потом, Пятый?

– Не знаю, – Пятый поджал губы и зажмурился. – Не знаю, Клаус.

– Ладно, – удивительно спокойно ответил Клаус. – Тебе просто нужно время.

Дорогу в квартиру Клауса Пятый почти не помнил. Знал, что она будет пустой – и она была пустой – и его это совершенно устраивало. Сейчас он предпочёл бы пустоту переполненности, так что пустые комнаты казались ему безопасными. Ничего не могло зацепить его взгляд и ничего не могло заставить его чувствовать отчаяние снова.

Всё это, конечно же, было самообманом. Они легли спать: Клаус в спальне на голом матрасе, завернувшись в любимый плед, а Пятый на кушетке в гостиной.

Он не спал. Смотрел в потолок, считая секунды. Счёт помогал не думать. Отгонял демонов непоправимости, скрывающихся в ночной тьме и только и ждущих момента, когда он проявит слабость.

Но противостоять сну долго он не мог. Он устал с дороги, да и выпитые на ночь обезболивающее и антидепрессанты, заботливо выписанные психиатром в Чикаго, никак не способствовали бодрствованию. И Пятый то и дело проваливался в липкую дрёму, полную старых снов и желаний.

Просыпаться было тяжело. Тяжелее, чем в дни предшествующие, тяжелее, чем когда-либо в его жизни. Но проснуться пришлось – у него заболела культя, да и Клаус начал шуршать пакетом с продуктами. Пятый с трудом разлепил глаза и перевернулся со спины на бок.

– Утро, – тут же сказал Клаус. – Прости, что разбудил. Но уже типа… – он посмотрел на часы. – Десять утра. А у меня встреча в одиннадцать.

– Меня не ты разбудил, – Пятый поморщился, сел и прижал руку к культе. – Просто… всё ещё болит иногда.

– Типа… как фантомная боль?

– Нет, я и моё плечо прекрасно понимаем, что у нас нет локтя, предплечья и кисти. Сам, – он осторожно надавил пальцами на место, где теперь заканчивалась правая рука. – Сам обрубок болит.

– Тупой вопрос, я же знаю, что ты обезбол горстями пьёшь. Прости.

– Всё нормально, – Пятый мотнул головой и замер, рассматривая пустые стены.

– Кофе хочешь? Тостов с джемом. Помнишь же, что я готовлю лучшие тосты с джемом? – Клаус поманил его пальцем на кухню. Пятый поднялся и пошёл за ним, как был в одной футболке и свободных боксёрах, по-прежнему прижимая ладонь к культе.

Клаус пританцовывал на кухне. Четверть вещей он уже перетащил наверх, и, похоже, успел сбегать в ближайший комиссионный магазин за гейзерной кофеваркой и тостером. Теперь он шумел ручной кофемолкой, перемалывая кофе в песок и ловко поджаривал хлеб. Пятый сонно моргал, стараясь отвлечься на него и не думать о боли.

– За эти десять лет я уже и позабыл, какой ты славный, когда взъерошенный и сонный.

– И лучше бы не вспоминал, да?

– Ну, почему же, – Клаус пересыпал кофе в кофеварку, закрутил её и поставил на огонь. – Тем более что мне придётся теперь это часто видеть.

Пятый тихо фыркнул и снова затих. Даже проснувшись не до конца и постоянно возвращаясь мыслями к культе, он прекрасно понимал, что имеет в виду Клаус. Пятый ещё долго не вернётся домой, а это значит, что Клаусу придётся привыкать к нему на диване.

Но здесь он тоже долго пробыть не сможет. Не только потому, что зазорно так нагло и долго пользоваться чужим гостеприимством, но и потому что Клаусу тоже нужно работать. И его работа – как и работа Пятого совсем недавно – заключалась в музыке.

Пятый будем ему только мешать.

– Когда тебе привезут твоё пианино? – он склонил голову набок, разглядывая Клауса намазывающего абрикосовый джем на тосты.

– Я же не совсем конченный, я его продал. А здесь куплю новое, как раз собираюсь на встречу по этому поводу.

– Забери моё, – сказал Пятый. Голос дрогнул, хотя он и старался говорить как можно равнодушнее.

– Что? – Клаус резко обернулся. – Ты уверен? Тебе не…

– Не жаль? – Пятый поджал губы и выдержал паузу. – Жаль, конечно. И уж точно не хочется его отдавать, но давай смотреть правде в глаза.

Клаус сощурился.

– Я никогда больше им не воспользуюсь. Чуда не произойдёт, и мне не пришьют чью-то руку, так же как не изобретут идеальный протез как в Звёздных Войнах.

– Пятый…

– Пожалуйста, Клаус, – Пятый поднялся и посмотрел ему в глаза. – Забери его. И синтезатор. Метроном, мелочи для письма. Пожалуйста.

Клаус молчал. Пятый надеялся – он мог только надеяться – что Клаус его поймёт.

– Я хочу, чтобы всё это досталось кому-то, кто не продаст это на иБей, пользуясь моим положением.

– Ты же удалил свои социальные сети ещё в больнице. Откуда ты знаешь, что…

– Не переводи тему, Клаус. Я прошу тебя о помощи.

– Я просто… Ты уверен?

– Не уверен, – Пятый закатил глаза. – Но у меня нет выбора. И у тебя сейчас убежит кофе.

Клаус охнул, перехватил кофеварку и снял её с огня. Упёрся руками в столешницу, и по его напряжённой спине Пятый понял, что он никак не может вот так вот с ходу согласиться.

И Пятого это удивляло. Даже злило в какой-то мере. Неужели так сложно сказать «да»? Клаусу нужен инструмент, Пятому нужно от инструмента избавиться.

– Почему ты не можешь просто согласиться? – процедил Пятый, глядя перед собой.

– Потому что… Потому что я всё ещё надеюсь, что ты снова сможешь играть, Пятый, – выдохнул Клаус не оборачиваясь. – Потому что я отказываюсь верить, что это конец.

Пятый застыл. Уставился Клаусу в спину, прямо между лопаток. Всё это время он ни на минуту не задумывался о других.

Он смирился и страдал из-за своей потери.

Они не смирились.

– Мы не в сказке, Клаус. Так что или ты заберёшь у меня пианино и остальное оборудование, или я выброшу его с балкона.

Балкона у Пятого не было.

Клаус снова посмотрел на него. Присел на стойку, промокнул глаза рукавом и вымученно улыбнулся:

– Да ты его в таком виде с места сдвинуть не сможешь.

– Серьёзно? – Пятый вскинул брови. – Хочешь проверить?

Клаус смерил его взглядом.

– Не, не хочу, – он потянулся к кофеварке и перелил кофе в чашку. Поставил её перед Пятым. – Я заберу всё, что ты сказал, пока ты будешь в Детройте. Устроит?

Пятый улыбнулся.

– Более чем.

========== Зима. IV. ==========

Комментарий к Зима. IV.

🎶 Shed Seven – High Hopes

🎶 Franz Ferdinand – Do You Want To

🎶 Woodkid – Iron

Эти несколько дней до отъезда Пятого в Детройт они провели вместе: Клаус таскал Пятого за собой, требуя показать ему город и все лучшие кафешки. Пятый, пока был кто-то, кто мог его подстраховать, учился справляться одной рукой. С чем-то он справлялся просто отлично, но бывали и моменты, когда он оставался один на один с неумолимой необходимостью быть обладателем двух полноценных верхних конечностей. Кофемолка, даже зажатая коленями, была одной из вещей, явно не предназначенных для одноруких. Шнурки, пуговицы, даже молния на куртке или ширинке были его врагами. Чёрт, он не мог подстричь ногти без посторонней помощи и вынужден был просить Клауса поправить ему сбившееся одеяло. Сейчас он с трудом представлял, как будет справляться один, и с каждым днём его неуверенность в себе росла.

В понедельник ночью Клаус отвёз его в аэропорт. Куратор решила перестраховаться и не только купила Пятому билет на самолёт, но ещё и заказала полное сопровождение. Его встретила суетливая темнокожая женщина в светло-голубом строгом костюме, и Пятому пришлось приложить усилие, чтобы она не отняла у него сумку со сменой одежды и документами.

Помощницу звали Дот. Куратор отправила их первым классом, так что они сидели не рядом, а через ряд, и всё это время Дот внимательно следила за каждым его движением, пытаясь предугадать малейшую нужду. Пятому хотелось разве что поменьше внимания.

До Детройта лететь было полтора часа. Обычно в самолётах Пятый затыкал уши музыкой и крепко спал, но в последнее время любая музыка повергала его в отчаяние. Поэтому в этот раз он забивал эфир «Одиссеей», начитанной сэром Йеном МакКелленом, и сосредотачивался на каждом услышанном слове.

На выходе его встретила сама Куратор. В чёрном приталенном пальто и шляпке набекрень. Она поблагодарила Дот (Пятый промолчал, ему поездка показалась очень некомфортной), и перехватила Пятого под руку.

– Как полёт?

– Был бы лучше без сиделки. Хотя она очень милая.

– Не могла рисковать тем, что ты сбежишь с самолёта.

– Ах, то есть она за мной следила, а не подстраховывала. Могла бы прямо сказать.

– Не бубни, тебе не идёт, – Куратор вывела его на улицу. Её водитель уже открывал перед ними дверь.

В машине она продолжила:

– Ты прочитал буклеты Меритеха, которые я тебе скинула?

– Нет. Зачем? Они будут проверять, сколько я о них знаю?

Куратор нахмурилась:

– То есть, ты хочешь сказать, что ты едешь туда вообще не понимая, в какую программу тебя берут?

– Мы вроде бы едем просто побеседовать с этим… Клинтом?

– Лэнсом. Лэнсом Биггзом, – Куратор раздражённо закатила глаза. – У них открыта программа помощи деятелям искусства…

– Я больше не деятель искусства, Миранда, сколько можно…

– Заткнись и не перебивай, – она стукнула его по колену. – В общем, просто чтобы ты знал, очень много всяких творческих товарищей теряют конечности или способность ими управлять по самым разным причинам. Всякое там стекло в балетки, взорвавшиеся петарды в руках…

– Какие недоумки, работающие руками, будут вообще иметь дело с петардами?

– Это был перформанс, хватит нудеть!

Куратор развернулась и прижала ему палец к губам.

– Они очень в тебе заинтересованы.

– Что, у них есть какой-то супер-пупер протез, который может повторить ловкость человеческих пальцев?

– Таков их план, да. На следующие пять лет.

– Я бы ставил на все пятьдесят, а может и больше.

– Какой же ты невозможный пессимист.

Куратор давала ему основания для надежд, и Пятому ужасно хотелось за них ухватиться.

Но в то же время он боялся даже думать о том, что на этой встрече может случиться что-то полезное. Что он поверит, а потом разочаруется. Что он поверит в несбыточную сказку, нафантазирует себе сногсшибательный успех и лишь ещё раз оттянет неизбежное осознание.

Хотя куда уж больше. Он, кажется, единственный здесь понимал, насколько необратима его потеря.

– Но если бы ты читал то, что я скидывала, ты бы знал, что там и истории успеха есть.

– Истории успеха – это когда они берут ненастоящих людей и рассказывают, как они счастливо научились лепить античные бюсты так же хорошо, как раньше?

– Истории успеха, Пятый, в которых реальные люди. Танцоры. Художники.

– Миранда, – перебил её Пятый. – Прекрати давать мне ложную надежду. Я не думаю, что когда-либо снова смогу играть, но я бы хотел сделать свой быт хотя бы немного комфортнее, чем он есть сейчас. Потому что уж извини, но я ни душ принять, ни подтереться самостоятельно не могу.

– Ого, – Куратор хмыкнула. – Давно я от тебя таких подробностей не слышала.

– Потому что мне надоело, что я живу в окружении каких-то наивных трепетных дев, которые думают, что протез как хрустальная туфелька решит все мои проблемы, – Пятый раздражённо клацнул зубами. – Не будет этого. Ты же это понимаешь? Ты должна была это понять ещё раньше, чем я.

– Прямо сейчас ты мне сердце разбиваешь, Пятый, – неожиданно тихо сказала Куратор. – Потому что я знаю, что с тобой ещё не покончено. Одна дверь закрылась, хорошо. Ты прав. Но другие-то не заперты.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь.

– Нет, ты.

Они оба замолчали и оба остались при своём. Пятый отказался хвататься за спасительную соломинку, а Куратор её убирать.

Остаток пути они провели в тишине, но стоило выбраться из машины, как Куратор снова схватила его за руку и повела вверх по ступенькам. Здание было новым – стекло и железо, совсем немного бетона. На витринах механические люди с протезами, демонстрирующими последние достижения компании, искусственные руки с перстами указующими на стойке регистрации и снующие туда-сюда безголовые четвероногие боты с корзинками полными конвертов или буклетов.

– Теперь я вспомнил, где я слышал это название, – Пятый щёлкнул пальцами. – Меритех Дайнамикс и их тысячи видео про унижение роботов.

– Как можно обидеть то, у чего нет души? – Куратор постучала ногтями по пластику.

Девушка за стойкой тут же обернулась и расплылась в радушной улыбке:

– Здравствуйте. Вам назначена встреча?

– Да, – Куратор отпустила руку Пятого, но ненадолго. Обхватила его за плечи. – С Лэнсом Биггзом. По поводу программы поддержки для деятелей искусства.

– Одну минуту, – девушка застучала по клавиатуре, открывая расписание переговорных. Она то и дело поднимала глаза и всматривалась в лицо Пятого, видимо, пытаясь его узнать.

Пятый поморщился, стряхнул руку Куратора и отвернулся. Пусть лучше сверлит взглядом его затылок, чем внезапно вспомнит, что видела его в новостях.

– Ваши пропуска, – девушка выложила на стойку две пластиковые карточки. – Вам нужно подняться на пятый этаж и подождать на диванчиках.

– Подождать? – Куратор повысила голос. – В каком смысле…

– Помощник мистера Биггза говорит, что он как раз готовится к вашему визиту.

Пятый качнул головой:

– Идём уже, – и отпрянул от стойки. Не глядя перехватил один из пропусков и первым прошёл через турникеты.

В лифте играла стандартная «расслабляющая музыка для ожидания», но Пятый назвал бы её какой угодно, но не расслабляющей. Лунная соната Бетховена и раньше не казалась ему особенно весёлой и зажигательной, а сейчас и подавно. Пятый поджал губы, отступил в угол лифта, подальше от Куратора, и прижал руку к культе.

Ещё одна вещь, к которой он никогда не сможет привыкнуть. Слышать снова и снова, краем уха и не в силах сбежать от музыки, те пьесы, которые совсем недавно казались ему лёгкими и даже скучными, но которые он уже никогда не сыграет.

– Паршивый денёк, – сказал он Куратору, когда лифт остановился на нужном этаже, звякнул и открыл двери. – Но не такой паршивый, как я.

В этот раз она ничего не сказала. Схватила его за рукав и потянула за собой в просторный зал с красными диванами и белыми журнальными столиками. Несколько дверей, ведущих к разным специалистам, снова примеры старых и новых протезов, и почти ни души. На одном из диванов сидела светловолосая девушка в трикотажном платье. Пятый зацепился за неё взглядом: губы недовольно поджаты, волосы коротко острижены, а обе руки кончаются чуть выше запястья.

Она подняла глаза, и Пятый тут же отвернулся. Его самого ведь злило – даже раньше, до трагедии – когда люди пялились. А сейчас он вёл себя не лучше.

– Если я оставлю тебя на пару минут, чтобы припудрить носик, ты же не сбежишь?

– Ты думаешь, я убил несколько часов своей восхитительной новой жизни на полёт в Детройт только чтобы сбежать? Ау, – Пятый поморщился и покачал головой. – Какого ты обо мне мнения.

– Ты как бы между прочим, но определённо намеренно делаешь больно своим близким и несколько раз уже попытался сказать «лучше бы я умер». Я тебе сейчас не доверяю, – Куратор подтолкнула его к одному из диванов.

Пятый только закатил глаза и молча сел. Вытянул ноги и откинулся на спинку, и как только Куратор, цокая каблуками, скрылась в уборной, сунул в ухо наушник, собираясь продолжить слушать «Одиссею».

Не тут-то было.

– Простите, – позвали его из другого конца зала.

Пятый поднял голову и снова встретился взглядом с единственной посетительницей.

– Простите, – повторила девушка. – Вы не могли бы мне помочь?

– Я?

– Вы тут кого-то ещё видите? – она поднялась, прижимая что-то к животу культями, и подошла к нему. Выронила ему на колени пакет сока. – Можете мне помочь трубочку в сок вставить?

Пятый нахмурился.

– Что вы хмуритесь? У вас же есть рука, – она улыбнулась, показав ямочки на щеках, и плюхнулась на подушки рядом.

Пятый хмыкнул, поставил сок на стол, немного повозился с распаковкой трубочки, а потом пробил в пакете дырку.

– Не могли бы вы…

– Да, да, конечно, – Пятый спохватился и поднёс сок к её лицу. Девушка поймала трубочку зубами, сделала несколько больших глотков и кивнула.

– Спасибо. Выручили.

– Немного неожиданно, потому что я сам ещё не…

– О, с вами всё будет в порядке. Справитесь, – она ткнула его локтем в бок. Пятый смущённо опустил взгляд и облизнул губы.

Странно было бы начать с ней спорить о том, что он уже никогда не справится.

– Меня Долорес зовут, – она протянула ему левую культю. Пятый неуверенно сжал её в руке:

– Пятый.

– Какое странное имя.

– Не страннее, чем его полная версия.

– О, – Долорес округлила глаза. – Теперь вы просто обязаны рассказать мне, какая же полная версия вашего имени.

– Нет, оно дурацкое.

– Уверена, вы просто скромничаете, – Долорес придвинулась ближе. – Если скажете, я тоже какой-нибудь дурацкий секрет расскажу.

Пятый обречённо вздохнул.

– Я правда…

– Ну, пожалуйста!

Он помолчал немного, сощурившись глядя на неё. Долорес, похоже, была твёрдо намерена узнать его имя.

– Моя мать очень любила Шостаковича и когда была мной беременна, часто слушала пластинку с его Пятой симфонией. Поэтому, – он повёл головой в сторону. – Моё полное имя Симфония №5.

– О, боже мой! – Долорес прижала культи ко рту. – Серьёзно?

Пятый кивнул.

– Потрясающе.

– Сами понимаете, в школе с таким именем не очень весело, так что я пришёл к ёмкому сокращению «Пятый», и использую его последние двадцать пять лет. Ну, может быть немного меньше, – он криво ухмыльнулся и сощурился. – Ваша очередь.

– До того, как Лэнс смог мне сделать более-менее приличные протезы, а мне всё равно хотелось выражать свои эмоции в рисунках, я рисовала разными частями тела. И на прошлой неделе мне заплатили полторы тысячи долларов за картину, которую я нарисовала задницей, – она выгнула брови и ухмыльнулась совсем как он. – Они, конечно, все думают, что я эти круги своими культяпками нарисовала, но на самом деле это была моя задница.

Пятый удивлённо выдохнул и тряхнул головой.

– Вау. Это точно не то, что я ожидал услышать.

– Ну, знаете ли, мистер Пятая Симфония Шостаковича, не у всех дурацкие тайны такие же интеллектуальные, как у вас, – рассмеялась Долорес. Выдержала паузу, рассматривая его, а потом, посерьёзнев, спросила: – Ещё даже месяца не прошло, да?

– Что? – переспросил Пятый, хотя прекрасно понимал, в чём суть её вопроса.

– Вы лишились руки всего пару недель назад, – Долорес потрогала своей культёй его. Пятый дёрнулся. – Я по взгляду вашему поняла. Ну, и ещё разговору с этой дамочкой на шпильках. И по тому, как вы сок открывали.

– Да вы просто детектив.

– Я прошла через то же, – Долорес пожала плечами. – Понимаете, я художница. И когда я поняла, что никогда больше смогу… ну, знаете, потрогать структуру полотна, размазать краску по пальцам, рисовать кистью, или пером, или даже карандашом… Мне казалось, что наступил мой личный конец света. У вас такой взгляд.

Пятый стиснул зубы. Он надеялся, что хоть кто-то не будет лезть ему в голову.

– И как, помогли вам эти чудесные протезы?

– Вау, пассивная агрессия. Пятый, не надо сразу уходить в оборону, я тут не для того, чтобы вам протезы продавать, а потому что мне скучно, хочется сока, мои протезы на диагностике, а ещё вы выглядите как я два года назад.

– А на вопрос вы не ответили.

Долорес закатила глаза и всплеснула руками.

– И да, и нет. Я никогда не смогу рисовать так, как раньше. Пришлось уйти в современное искусство, придумывать там всякие философские подтексты, что ваш редимейд, – она помолчала, а потом указала на его телефон на столе. – Найдите меня в инстаграме. Заодно контакт будем поддерживать.

– Я удалил все соцсети две недели назад.

– А вы немного тупенький, да? – Долорес сощурилась.

Он будто с самим собой говорил, только если он большую часть времени язвил, потому что злился, она это делала с очаровательной улыбкой.

– Ладно, – она поднялась и повернулась к Пятому бедром. – У меня в кармане платья телефон. Запишите мне свой номер, и я вас как-нибудь приглашу к себе в мастерскую.

– Я не местный.

– Если вы участвуете в Программе, то в Детройт иногда ездить будете.

– Ладно. Но с чего бы мне вам звонить вне Программы?

– Потому что я кажусь вам очень милой, – Долорес фыркнула и двинула бедром. – Хватит уже из себя недотрогу строить, доставайте телефон.

Пятый привстал и всё же сунул руку ей в карман и достал смартфон, сплошь в царапинах и сколах.

– У вас есть пароль?

– У меня нет рук, какой пароль?

Пятый сощурился. Провёл большим пальцем по экрану.

– Вы же как-то используете остальные функции этого телефона.

– Голосовой набор, – Долорес села на место. Пятый тоже. – Конечно, писать твиты со скоростью света я не могу, но что-то вроде «Сегодня солнечно» – легко.

Пятый открыл телефонную книгу и добавил свой номер. Соблазн дать неверный номер был велик, и Долорес, кажется, это предусмотрела.