Текст книги "Сказки про Сталина (СИ)"

Автор книги: Пантелей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

– Еще вопросы к Василию Иосифовичу? Нет вопросов. Александр Михайлович, – Рокоссовский повернулся к министру обороны, – Вам сегодня первому высказываться.

– Надо бить этих паскуд сегодня же ночью. Две цели мы гарантированно поразим. Цели разведаны, все планы давно готовы. А заодно и Скапа-Флоу накрыть, чтоб молодцу неповадно было.

– Принято. Павел Анатольевич?

– Бить первыми.

За предложение маршала Василевского высказались также Меркулов, Брежнев и Шелепин, за выжидание Маленков, Косыгин, Громыко, Игнатьев и сам Рокоссовский. Он и подвел итог.

– Ну что, товарищи, ситуация патовая. Вношу предложение, ввиду чрезвычайности ситуации, учесть голос товарища Сталина, кооптировав его в ГКТО на этом конкретном заседании. Впоследствии разработаем норму для таких случаев. Учитывать мнение непосредственного исполнителя, по-моему, крайне необходимо. Голосуем поднятием рук. Кто за? Единогласно, товарищи. Ждем внезапного и вероломного нападения и сразу объявляем войну всем британским союзникам. Александр Михайлович, Павел Анатольевич и Василий Иосифович – прошу ко мне.

* * *

1 июля 1953 года. Борт подводной лодки HMS Aphrodite (P432)

Сэр Уинстон Черчилль сидел в капитанской каюте, идущей в подводном положении, субмарины Роял Нэви «Афродита» и периодически посасывал незажженную сигару. Посасывал жадно, словно пытаясь получить дым без огня.

Своего нынешнего статуса Черчилль пока так и не понял. После неудачной попытки атаковать китайскую базу на острове Рюген, ответного удара по Лондону ожидали со дня на день. Премьер-министр принял решение не покидать города, но королева приказала его эвакуировать. Можно ли считать насильственную эвакуацию арестом? Кроме курения его ни в чем не ограничили, у двери каюты не стоял караульный, но выходить из неё у Сэра Уинстона желания не возникало.

Да, к сожалению, не удалось добраться даже до Рюгена, не говоря уж про Ленинград и Москву. Возможно, решение идти единой армадой и было ошибочным, эти новые русские ракеты по такой большой цели работали чертовски эффективно, но скорее всего шансов добраться до цели не было вообще никаких. Русские точно ждали, и наверняка предусмотрели все возможные варианты.

Мерзавец Стивенс отказался выполнить приказ – использовать, находящиеся в его распоряжении, два ядерных боеприпаса, а вместо этого сдался вместе с ними в плен израильтянам, как только войну Британии и союзникам объявил Советский Союз. Впрочем, сдался не он один, сдались и французы с турками, а также последние французские части в Юго-Восточной Азии. «Азия – для азиатов!» Сегодня это уже свершившийся факт. А завтра для этих обнаглевших азиатов будет и Европа, и даже Остров. Сама Метрополия! Этот новый Атилла, новый Чингисхан – Сталин проглотит всё.

Во Франции уже пало правительство Рене Майера, а Шарль де Голль наотрез отказался возглавить новое правительство. «Францию неминуемо ожидает позорная безоговорочная капитуляция, и я предпочитаю пережить этот позор в качестве простого гражданина.» Не сегодня – завтра рухнут кабинеты в Австралии, Южно-Африканском Союзе и Новой Зеландии. В Турции давно анархия и паника, из европейской части и Стамбула не прекращается массовый исход на азиатский берег, беженцы там голодают, уже начались эпидемии.

Уинстон Черчилль сделал большой глоток «бурбона» и снова попыхал незажженной сигарой. Бежать из Лондона не имело никакого смысла, кроме недолгого продления иллюзии продолжающейся борьбы за Империю. Если и бежать, то подальше, сразу в Австралию, дотуда еще полгода не доберутся, а Канада граничит с Аляской.

Аляска еще эта на его голову свалилась. Не могло быть никакой Аляски, никакой Аляски аналитики не прогнозировали даже в самых изощренных вариантах развала США, но она есть. И армия бывших США в Европе теперь армия Аляски. Наверное, Риджуэй уже взял Амстердам, а может даже и Антверпен. Защищать их нечем, приходи и занимай. Интересно – куда он дальше двинется? Во Францию, или через пролив?

Хорошо хоть, пока не угасает, а даже разгорается конфликт КЮША и США, уже образовались настоящие линии фронта, и хоть и лениво, но каждый день постреливает артиллерия. А между тем, флот чертовой Аляски объявил о контроле Республики над Панамским каналом. Флот! Аляски! Которой быть не могло! В каюту постучались, вошел секретарь.

– Чего-нибудь желаете, сэр?

– Осведомись у капитана, когда я смогу покурить сигару, Стюарт. Чертовски хочется курить…

* * *

4 июля 1953 года. Москва «Зал Героев», строящегося «Дворца Советов»

Генерал-лейтенант Покрышкин стоял в строю награждаемых третьим. Возглавлял шеренгу Героев сам министр Обороны, маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза и кавалер двух орденов Победы – Александр Михайлович Василевский, вторым – командующий ВВС и ПВО ГСОВГ, генерал-полковник, дважды Герой Советского Союза – Василий Иосифович Сталин, а третьим он, комдив четвертой авиадивизии ПВО, трижды Герой – Александр Иванович Покрышкин.

Он стоял в ожидании своей четвертой Звезды, и размышлял о превратностях Судьбы. Ставший когда-то первым трижды Героем, ас-истребитель характером обладал склочным, а на язык был крайне несдержан. Он никогда раньше не упускал случая перемыть косточки «генералу Васе», что, разумеется, не могло не сказаться на его карьере. Его перевод из ВВС в ПВО хоть и не выглядел опалой, с одной авиадивизии на другую, но по факту – это была именно ссылка в дальний гарнизон, который к тому же постоянно донимали проверками.

А на Дальнем Востоке в это время «генерал Вася» становился «товарищем Младшим», Иван Кожедуб заслуживал четвёртую звезду Героя, и тогда ещё полковнику Покрышкину, волей-неволей, пришлось прикусить язык. Это оценили, и когда, уже после своего назначения командующим ВВС и ПВО ГСОВГ, «товарищ Младший» инспектировал его дивизию, пообщались они довольно любезно, а для него лично и очень полезно. Василий Сталин представил полковника Покрышкина к повышению в звании. Правда награда оказалась с отягощением, в виде приказа Военного министра, запрещающего генералитету полеты. Который опять же не касался самого «Младшего», но тут уже генерал Покрышкин от комментариев удержался. Вместо этого он подал на имя командующего рапорт и получил от него персональное разрешение. С припиской «Об этом тоже лучше помалкивать.»

А потом, когда его подключили к каналу «ЧК», тоже кстати с подачи Сталина-младшего, что означало его принятие своим в некоем кругу посвященных с высшим уровнем доверия, Александр Иванович начал испытывать неловкость, за когда-то сказанные слова. Ему постоянно вспоминались эти эпизоды, люди, которым он их говорил. Интересно, что они теперь про него думали? Завистливый склочник? А после ночного боя за Рюген, когда представление на него к четвертой Звезде и повышению в звании, подал опять таки товарищ теперь уже Сталин, желание извиниться стало уже нестерпимым. И вчера, наконец, представился момент.

– Разрешите обратиться, товарищ генерал-полковник? По личному вопросу.

– Обращайтесь, Александр Иванович.

– Хочу извиниться, Василий Иосифович. Язык мой – враг мой.

– Принимается, Александр Иванович. Даже, несмотря на то что слова твои были, по сути, правдой. И истребитель ты намного лучший, чем я, да и я тогда был натуральным «генералом Васей», но все равно, язык твой – враг твой.

Под эти воспоминания, второй, после Кожедуба, четырежды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Покрышкин, в «пол уха» слушал приказ о своем награждении. «Сорок шесть сбитых в группе». Теперь снова к нему будут с визгом подбегать за автографами девушки… А вот и момент. Пожал, приколовшему, Звезду и Орден Ленина Косыгину, руку.

– Служу Советскому Союзу!

«Язык мой – враг мой.» – подумал в это момент четырежды Герой Советского Союза – «Об этом моменте нужно будет обязательно упомянуть в мемуарах. Честно. Стыдно, но необходимо. Будущим поколениям этот урок пригодится.»

* * *

6 июля 1953 года. Мексика, Мерида, борт сухогруза «Сергей Лазо» порт приписки Мурманск.

Когда с головы Вернера фон Брауна в первый раз сорвали мешок и вынули изо рта кляп, чтобы дать ему напиться, он попытался задать своим похитителям вопрос, но в ответ получил только короткий тычок в солнечное сплетение, мгновенно сбивший ему дыхание. Один из похитителей выразительно приложил указательный палец к сомкнутым губам. Смотрел он на фон Брауна при этом без всякой злобы, скорее равнодушно, словно только что выписал ему штраф за превышение скорости. Все понял, попил молча. Потом снова кляп, мешок, освободили руки и сводили по нужде. Кормить даже не думали, впрочем, не особо и хотелось.

Потом были три недолгих перелета, после которых процедура повторялась, а вот четвертый перелет завершился изменением сценария. Его сразу из самолета погрузили, судя по ощущениям, в фургон грузовой машины, потом был катер, и вот он на борту какого-то большого судна. На этот раз его кроме мешка и кляпа избавили сразу и от наручников.

– Вернер фон Браун, двенадцатого года рождения, штурмбанфюрер СС, член НСДАП с 1937 года?

В голове фон Брауна, за время такого молчаливого путешествия, успело промелькнуть много версий насчет своих похитителей, и русская среди них была основной. Поэтому, удивился он не сильно.

– Да, это я.

– Я заместитель министра Государственной Безопасности Советского Союза, генерал-лейтенант Эйтингон. Вам зачитать, в чем вы обвиняетесь, в качестве военного преступника? В СССР вас уже заочно приговорили к двадцати годам строгого режима*.

*информация в сети разная, информация уточняется

– Не стоит, господин генерал. Вряд-ли целого министра прислали бы зачитывать мне приговор. Наверное, у вас есть ко мне какой-то дополнительный интерес.

– Я не министр, а заместитель, и прибыл сюда вовсе не за вами, вас мне привезли скорее в качестве приятного сюрприза. Вы правы, определенный интерес к вашей персоне у нас есть. Вы могли бы принести моей стране больше пользы, чем просто махая кайлом в забое. Мы готовы пойти на смягчение режима вашего содержания, но тут и от вас кое-что зависит.

– Я готов к сотрудничеству, господин генерал.

– Тогда мы засчитаем вам явку с повинной в наше посольство, скажем в Далласе. Но явка с повинной предполагает добровольное и искреннее сотрудничество со следствием, надеюсь, вы это сознаете?

– Несомненно, господин генерал. Добровольное, искреннее и максимально полное. С чего начать?

– Начните с американского этапа своих приключений. Максимально подробно – что за люди с вами работали, имена, ведомственная принадлежность, или, на худой конец, особые приметы. Вы не единственный военный преступник, укрывшийся от правосудия, и со всеми вами скорее всего работали одни и те же люди. Вас проводят в каюту, где есть все необходимое. Приведите себя в порядок и начинайте писать. Максимум подробностей, способных дать зацепку. Обед принесут через полтора часа.

– Яволь, герр генерал!

Вернер фон Браун, разумеется, не знал, что является не единственным приятным сюрпризом для Наума Эйтингона, от американского отдела своего ведомства. Вместе с ним на Родину также отправлялся и Игорь Иванович Сикорский, до нитки разоренный Пенсильвания Инвест-Финанс Холдингом и совершенно добровольно подписавший контракт на работу с Советским правительством

И это сверх запланированного Партайгеноссе НСДАП, Мартина Бормана и еще семидесяти трех наиболее ценных для следствия нацистских преступников, размещенных в тюрьме, специально оборудованной для этого в трюме гражданского сухогруза.

Впрочем, про трюмных нацистов не знал не только бывший штурмбанфюрер СС фон Браун, про них не знал даже капитан советского сухогруза.

* * *

Два интервью – с Вернером фон Брауном и Игорем Сикорским, взятые Хемингуэем на борту сухогруза «Сергей Лазо», вышли на первой полосе «Правды» с разницей в один день, и не было в мире издания, которое бы не сослалось на его статьи. И еще Эрнст Хемингуэй принял твердое решение не разлучаться с «Че» Геварой. Он пойдет на Кубу вместе с его неполным батальоном – «Чем бы все это не закончилось…»

* * *

8 июля 1953 года. Республика Аляска, аэропорт Анкоридж.

Президент Республики Аляска, Сэр Эрнест Генри Грининг прибыл на аэродром еще полчаса назад, с намерением проводить своего нового, но самого близкого друга – русского генерала Николая Олешева. Четырнадцатая ударная армия ударно наступала, четыре дня назад буквально походя разорвав под Эдмонтоном оборону из шести канадских дивизий, и, больше уже не встречая организованного сопротивления, она занимала один город, за другим. Позавчера русские заняли Калгари и Саскатаун, вчера Реджайну, а не сегодня, так завтра – займут и Ванкувер с Виннипегом. Анкоридж находится уже слишком далеко от линии соприкосновения, и штаб Четырнадцатой ударной было решено перенести в Эдмонтон.

Несмотря на то, что у президента Аляски уже была своя прямая линия с Москвой, через открытое неделю тому назад, в том же здании, что и штаб Олешева, посольство СССР, а советский посол оказался очень приятным в общении человеком, расставание с другом Николаем, Грининг воспринимал очень болезненно. Всего полтора месяца длилось их знакомство, но эти полтора месяца вместили в себя больше событий, чем вся его прошлая жизнь. Пожилой политик отлично сознавал, что без русского генерала, он бы эти полтора месяца не пережил – просто сердце бы не выдержало. Именно из Олешева он черпал силу и волю к жизни.

В аэропорт Сэр Эрнест Генри Грининг прибыл не с пустыми руками. Неделю назад, узнав о скором расставании, президент провел через парламент закон «О статусе Героя Республики Аляска», потом добился награждения орденом номер один именно Олешева, себе согласился принять лишь четвертый, после адмирала Коллинза и генерала Риджуэя. И поскольку только что созданный монетный двор Республики не брался изготовить новый Орден в такой короткий срок, Грининг лично и за свой счет заказал его у лучшего ювелира Анкориджа.

С дизайном мудрить не стали, взяв за образец Звезду Героя СССР, с точно такой-же красной колодкой, только звезда Героя Аляски была четырехлучевая с четырехгранным бриллиантом в центре. И хотя стандартный Орден предполагалось украшать бриллиантами в один карат, для Олешева Грининг заказал лучший, из имеющихся у ювелира в наличии – почти двухкаратник, истратив на него солидную долю своего личного состояния.

Оповещенный о желании президента повидаться перед отлетом, как всегда пунктуальный Олешев вошел в здание аэропорта Анкориджа без двух минут одиннадцать, отдал Гринингу честь.

– Здравствуйте, Сэр. Зачем с вами столько фотографов?

– Для истории, Николай. Мы сейчас с вами сделаем еще немножко истории. От имени народа Республики Аляска, имею честь объявить вас первым Кавалером Ордена Герой Республики Аляска и позвольте мне лично вам его сразу прикрепить.

Отказываться генерал-полковник Олешев, разумеется, не стал, хотя если бы он видел сам орден заранее, наверное, попытался бы. Слишком уж он… БЛИСТАЛ… После короткой торжественной церемонии, охрана Олешева бесцеремонно выперла прессу из зала аэропорта.

– Благодарю вас, Сэр. Хоть вы и поставили меня в неловкое положение, но наверняка сделали это из лучших побуждений. Надеюсь, статус награды не предписывает ее постоянное ношение?

– Нет, Николай. Обязательно только на заседаниях Верховного Совета Республики. По статусу награды, все кавалеры Ордена – пожизненные депутаты Верховного Совета Республики Аляска.

– О, как я от жизни отстал. Не знал, что у вас уже есть Верховный Совет.

– Решение о его созыве принято только позавчера, и об этом пока не объявлялось. Но я к вам сегодня не только с наградой. Ко мне обратились с предложением созвать конференцию «Новых государств Америки», для решения статуса Панамского канала и еще кучи неотложных вопросов.

– Отличная новость, сэр, хотя и ожидаемая. К кому же им еще обращаться? Канал теперь де-факто ваш. Ни в коем случае не уступайте единоличный контроль. Обещайте коммерческие льготы и другие преференции, но не соглашайтесь ни на какие совместные администрации.

– Это то я понимаю, да и милейший посол Васильев говорит то же самое, но без вас мне таких переговоров не пережить. Сердце не выдержит. Не спорьте, Николай, я это чувствую. Вы меня укрепляете надежнее любых лекарств. Я хочу созвать конференцию в Эдмонтоне, не сильно ли вас это обременит?

– Эдмонтон пока в досягаемости даже для фронтовых бомбардировщиков, а у этого бешеного борова еще осталось несколько ядерных боеприпасов.

– Это меня пугает гораздо меньше неизбежного инфаркта. Да и пока все согласуем, вы их уже подальше отгоните. Могу ли я считать, что лично вы не против, и начать согласовывать с остальными.

– Считайте, Сэр. Только прошу вас – больше никаких орденов!

* * *

10 июля 1953 года. Куба, залив Гуантанамо, бухта военно-морской базы бывших САСШ. Борт эсминца ВМФ бывших США DD-877

Коммодор Уильям Кларк* стоял на левом крыле мостика, пришвартованного к адмиральской пристани, эсминца DD-877, и в бинокль наблюдал за входящим в бухту сухогрузом «Сергей Лазо», к которому уже спешил буксир.

*Звание ВМС США между капитаном первого ранга и контр-адмиралом.

Кларк, отвлекся от созерцания, швартующегося к крановому причалу, русского сухогруза. Припекало уже изрядно, хотя солнце еще и на четверть не поднялось над горизонтом. «Даже с буксиром эта лайба провозится еще полчаса.» Некоторое время он понаблюдал за небом на юге, нашел патрульный самолет, и решил принять душ, пока есть время.

Побудку ему сегодня устроил лично командир базы Гуантанамо, кэптен Чимино. Он бесцеремонно разбудил его за час до рассвета, протянул бланк радиограммы и со словами «Я их впускаю. Надеюсь, ты не против.», нагло закурил прямо в каюте коммодора огромную вонючую сигару. С этим чертовым макаронником из Бронкса, они в очередной раз вдрызг разругались только накануне вечером, как это обычно бывало в последнее время, предварительно вусмерть упившись местным ромом.

В последнее время, ромом упивалось не только высокое начальство. И на базе, и на эскадре, на фоне поступающих новостей, царила настоящая анархия. Экипажи делились на землячества, косо посматривали друг на друга и пили, пили, пили, каждый раз стараясь напиться так, будто он последний в жизни.

В общем, коммодор Кларк к состоянию тяжелого похмелья привыкнуть уже успел, но эта вонючая сигара при первых утренних вздохах едва его не прикончила. Кларк вместо радиограммы потянулся к кобуре, чтобы пристрелить паскудного итальяшку прямо в кончик сигары, чтоб она с вместе с пулей влетела ему в череп и уже там потухла, но тот только усмехнулся, сел на стул, прямо на кобуру, к которой тянулся Кларк, и сунул в тянувшуюся руку фляжку с противным тёплым ромом. Глоток даже такой гадости оказался живительным, Чимино довольно ухмыльнулся и снова протянул радиограмму: «Читай прямо сейчас. Если ты против, то я тебя прямо сейчас арестую.»

Радиограмма была короткой. «Сухогруз «Сергей Лазо» п. п. Мурманск, просит стоянку у кранового причала для срочного ремонта. На борту судна заместитель министра МГБ СССР.»

Даже несмотря на нестерпимое желание немедленно и собственноручно пристрелить наглого итальяшку, возражать против такого подарка судьбы Кларк не стал. Русские наверняка предложат что-нибудь дельное.

Русские сейчас разыгрывали настоящую военную симфонию, демонстрируя миру армию из будущего. Армию конкистадоров с огнестрелом, против дикарей с охотничьими луками. Для приведения к безоговорочной капитуляции Норвегии, им хватило десантировать всего один свой батальон в Осло, и новые «индейцы» сразу сдались. Писарро хоть немного повоевать пришлось, а эти сразу задрали лапки кверху.

Действия русских, а также операции по захвату Британского Острова армией Риджуэя, были самыми обсуждаемыми новостями в Гуантанамо, после первых опрокинутых стаканов. По трезвому все только косились друг на друга и тихо обсуждали внутри землячеств дела домашние.

После захвата Риджуэем Британии, а в этом на базе и эскадре практически никто не сомневался, Аляска для Америки будет со всех сторон. Нет, британцы трусами не были, и в каждом населенном пункте, армию Реджуэя встречало наспех сформированное ополчение, но… Армия – это армия. Просто лихостью и храбростью ее не остановить, лихих и храбрых, она просто походя наматывает на гусеницы танков.

Через полчаса, освежившийся Кларк присоединился к уже ожидающему спуска трапа командиру базы. С трапа спустились трое, в военной форме неизвестного образца и без знаков различия. Двое зрелых мужчин и один совсем молодой. Молодой с трогательно-искренней улыбкой, будто только что встретил в Диснейленде настоящего Микки Мауса смотрел на коменданта Гуантанамо. Растерявшийся кэптен* Чимино буквально онемел и лишь косо глянул на Кларка. Командовать полувзводом почетного караула пришлось лично коммодору. Он отдал честь старшему, как ему показалось, из подошедшей тройки

*Капитан первого ранга

– Караул смирно! Господа, я командующий Карибской эскадрой, коммодор Кларк. Это каптен Чимино, командир базы Гуантанамо.

Отозвался не тот старший, которого приветствовал Кларк.

– Господа, я заместитель министра Государственной Безопасности Советского Союза, генерал-лейтенант Эйтингон. Приветствую вас от имени Советского правительства. Я уполномочен провести с вами переговоры.

Глава 4

Сутки спустя.

Привести к присяге гарнизон базы Гуантанамо, особого труда не составило. Коммодор Кларк не знал, чья это была идея – не придумывать для Аляски новые герб, флаг и гимн, а использовать те, что достались в наследство от развалившихся США. Не знал, но вчера, во время присяги гарнизоном базы, оценил эту идею – как гениальную.

Парни из Коннектикута и Небраски, Вайоминга и Невады, вряд ли так легко присягнули бы новым символам, которыми не замедлили обзавестись все новые государства Северной Америки. Все, кроме Аляски. Все их новые символы разъединяли, и только Аляска дарила надежду, что смута временная, скоро все наладится и будет как раньше.

Парней нисколько не испугало то, что Республика Аляска, единственная из всех, находилась в состоянии войны чуть ли не со всей Европой. Не то, что не испугало, скорее даже обрадовало. Война – это награды, карьерный рост, да и просто любимое для военных дело.

* * *

13 июля 1953 года. Небо над Лондоном. Самолет Дуглас C-54 «Скаймастер», Борт номер три, ВВС Республики Аляска.

Министр обороны и командующий армией Республики Аляска, генерал Мэтью Риджуэй глядел в иллюминатор на проползающие внизу развалины Лондона. Именно ему, как генералу-губернатору Англии и Уэльса предстояло что-то с ними делать. Китайцы на месте бывшего Шанхая срезали грунт на метр, и отсыпали им волноломы и искусственные острова, здесь ему предстояло сделать что-то подобное.

Хуже другое. У китайцев навалом военнопленных британцев и французов из гарнизонов в Юго-Восточной Азии, а у него самого пленных почти нет. Чертовы британцы словно задались целью – сдохнуть в этой войне все до единого. Армии то и дело приходится танками давить баррикады из легкой мебели, защищаемых только женщинами и детьми с охотничьими ружьями девятнадцатого века.

Мэтью Риджуэй тяжело вздохнул. Его армия хоть почти и не несла потерь, но продвигалась вперед буквально по колено в крови, а то ли еще будет. Разведка доносит, что на севере в ополчение собрано такого вот мяса уже больше миллиона, и с ними тоже придется что-то делать. А русские, между тем, высадив всего два полка десанта, почти совсем без стрельбы заняли Эдинбург и Глазго. Там все тихо, никаких ополчений, уже работают все коммунальные службы. Русские даже мэров менять не стали, даже полицию не стали разоружать. «Магия у них что ли какая-то? Надо этот коммунизм внимательно поизучать…» Риджуэй снова тяжело вздохнул. Кем он войдет в историю? Мясником хуже Гитлера?

Хорошо хоть не пришлось бомбить Лондон. Большое спасибо китайским tovariscsham – хоть этот грех на нем не повис. Министр обороны отвернулся от иллюминатора и посмотрел на сидящего напротив представителя союзников при его штабе – генерал-полковника Голикова. Филипп Иванович наблюдал в иллюминатор совершенно равнодушно. Почувствовав на себя взгляд Риджуэя, русский повернулся

– Этот парень, китаец, на самом деле не погиб. Сутки спустя застрелился. И знаете, генерал, я его понимаю. Больше ста тысяч жизней разом забрать… Честно скажу, не знаю – смог ли бы я сам, с таким грузом дальше жить. Думаете, что с этим дальше делать?

– И об этом тоже. Но больше о том – какое же счастье, что не мне пришлось этот приказ отдавать.

– Я думаю, что Мао совесть нисколько не мучает.

– У Мао есть для своей совести оправдания, а у меня бы их не было.

– У Трумэна не было и ничего, как-то жил.

– Трумэн был редким подонком, генерал. Таких лучше душить еще в колыбели. Рузвельт бы такого приказа ни за что не отдал.

Риджуэй нажал кнопку внутренней связи и проговорил уже в микрофон.

– Достаточно, майор, насмотрелись. Курс – «База один»

– Есть, сэр.

Отключившись, снова повернулся к Голикову.

– Завидую я вам, генерал.

– В чем же, простите?

– Не знаю, как это объяснить. Мне кажется, что вы несете в этот мир добро. А я себя ощущаю бесцельно суетящимся, и из-за этого постоянно допускающим ошибки… Скажите, генерал, что бы вы на моем месте сделали с тем «мясом», что сейчас собирают «лаймиз» под Манчестером?

* * *

15 июля 1953 года. Остров Кипр, Ларнака. Штаб Израильско-добровольческого десантного корпуса.

– Опять ты психуешь как баба в месячные, Моше. Опять глаз красный, как у упыря, и поблескивает безумием. Нельзя тебе воевать, бешеный ты. Война – это математика. Тут считать надо, а не психовать. Вот премьер-министром ты мог бы стать отличным. Ты хоть и псих, но не идиот.

Лазарь Моисеевич Каганович закончил чистить апельсин и зажевал дольку.

– Иди поспи. Нельзя изводить себя из-за каждого идиота. Знаешь, сколько их у нас в Великую войну было? Если бы из-за каждого дурака так изводились – давно бы все извелись. Ну куда он от тебя денется с острова, этот Юсуф? А и денется – то и хрен с ним, будет, как шакал, до конца своей никчемной жизни, по оврагам кости дохлых лошадей глодать. Кипр – наш. Ты его взял. Больше брать нечего, Моше. Военную карьеру пора заканчивать. Хочешь апельсинчика?

– Не хочу. И апельсин не хочу, и в премьер-министры не хочу.

– А чего хочешь?

– В добровольцы пойду. Уеду от тебя куда подальше – в Австралию, или Новую Зеландию.

– Иди проспись, покоритель кенгуру. Поймает тебе Бердибеков твоего Юсуфа. Сразу надо было ему поручить.

Действительно, война уже заканчивалась, и Моше Даян это прекрасно понимал. Сразу после капитуляции войск интервентов в районе Канала, израильско-добровольческие корпуса были переформированы – в чисто израильский, который отправили освобождать Кипр, и чисто добровольческий, который под командованием генерал-майора Араба Шамоевича Шамилова сейчас выполнял интернациональный долг по освобождению народа Курдистана от Османского ига. Впрочем, чисто израильский корпус на три четверти был укомплектован из тех евреев, которых «прислал» Сталин, а разведбат подполковника Бердибекова так и вовсе на сто процентов. Израильская армия говорила по-русски, пользовалась русским оружием и несла службу по русским уставам.

В Коммунистическую партию Израиля, генерал-половник Даян вступил на следующий день, после капитуляции корпуса Стивенса. Прямо в его бывшем штабе, в Исмаилии. И немедленно был назначен Секретарем ЦК КПИ. Партии, которая, несомненно, выиграет предстоящие осенние выборы в Кнессет. И умом Даян уже все понимал, переругивался он со своим комиссаром просто по привычке. Он понимал, что этот наглый русский еврей его развел как лоха на рынке, но не обиделся. Переругивались они всегда беззлобно. После Кипра рост популярности КП Израиля примет просто взрывной характер, а выборы на этом фоне превращаются в голый фарс. Моше Даян это понимал, и не спалось ему именно поэтому. А вовсе не из-за бородатого башибузука Юсуфа. Того-то, конечно, Бердибеков поймает. И все его «войска» поймает, одним своим батальоном.

– Ладно, ребе, пожалуй – ты прав. Пойду прилягу. Может мне Австралия хоть приснится.

* * *

17 июля 1953 года. Дамаск. Столица Народной Арабской Республики. Ближневосточная конференция по преодолению кризиса колониального наследия.

Президент, созданной всего пять дней назад, Народной Арабской Республики, включившей в себя по итогам войны Киликию и юго-западную часть Ирака, генерал-лейтенант* Гамаль Абдель Насер, по традиционному праву хозяина мероприятия, еще накануне получил «Аудиенцию» у «Красного Императора», поэтому прозвучавшим словам Рокоссовского нисколько не удивился.

*в армии НАР были приняты Советские уставы и система званий, условно-боеспособным в ней считался один армейский корпус, поэтому и такое скромное звание

– Советское правительство признаёт Израиль ядерной державой, по факту честно взятых трофеев. Израиль ответственный международный игрок и наш надежный союзник. По окончании войны, мы планируем созвать конференцию о полном запрете ядерного, химического и прочих типов оружия массового поражения. Если решим запретить, и разоружиться, то это будет обязательным для всех – и для Израиля, и всех остальных, включая и СССР. Я думаю, к концу войны всем станет очевидно, что ядерное оружие – это оружие прежде всего против мирного населения, а потому очевидно является преступным по своей задумке. Уже доказано, что в армии атомной бомбой можно уничтожить дивизию, потеряв при этом две авиадивизии стратегических бомбардировщиков*, зато в городах она убивает сотни тысяч. Но, повторюсь, это вопрос будущего. Сегодня ядерный статус Израиля нами не оспаривается.

*здесь итого британской атаки на Рюген

Премьер-министр Ирана, Мохаммед Моссадык с трудом верил своим ушам.

– Вы сами, добровольно хотите разоружиться?

– Мы хотим добиться полного и всеобщего запрета на разработку и производство оружия массового поражения. Если добьемся – несомненно разоружимся и сами. Вы же видите, мы до сих пор этими средствами не воспользовались, и очень надеемся, что этого делать не придется.

Константин Константинович Рокоссовский глотнул водички и повернулся к Королю Саудовской Аравии. Абдул-Азиз Аль Сауд, до сих пор пытающийся делать вид, что сказанное его никак не касается, под взглядом «Красного Императора» невольно вздрогнул.

– Теперь по поводу ваших религиозных претензий, Ваше Величество. Израиль имеет полное суверенное право распоряжаться на своей территории культовыми постройками по собственному разумению. Они могли эти ваши Аль Аксу и Купол Скалы просто взорвать. И повторюсь – были бы в полном праве. Вместо этого они вам предложили вам За Свой Счет перенести их на новое место. Ваши попытки нагнетать обстановку из-за такой ерунды – считаем абсолютно неконструктивными и даже провокационными. Не нужна она вам – не нужно было поднимать и вопроса. Найдутся другие желающие, но это вы потом между собой обсудите, сегодняшней повестки это не касается. Мы здесь собрались серьезные вопросы решать, а начинать приходится со всякой ерунды. Итак господа, независимое государство Курдистан состоялось, а Турция и Ирак прекратили свое существование в качестве таковых. Турция может ещё и продолжит существование, в урезанных границах, а Ирак точно нет. Нам предстоит согласовать мирный обмен территориями и населением. Прошу высказываться, только по существу господа. Давайте по очереди.