Текст книги "Андрей (СИ)"

Автор книги: Огисфер Муллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Свет солнца, ворвавшийся в открытую дверь, ударил по глазам. На ка-кую-то долю секунды показалась, что и без того болевшая голова сейчас взо-рвется. Это и помешало мне. Я собирался сразу повернуть налево, под окна, как делаю всегда. Но споткнулся об валявшуюся Наденьку, машинально от-ступил в сторону.

Наденька что-то икнула.

На скамейке сидели все те же персонажи. Они уже были хорошо разо-греты, о чём-то оживлённо базарили. И этот гандон на дереве все так же улыбался, сволочь.

Нелепо сделав два шага назад, повернул под окна. Я не обращал ни на кого внимания. Какое внимание, когда так болит голова?

Жителям скамейки это не понравилось.

– Э..! Слышь, сколько время? – гаркнул мне в спину Верзила.

Не обратил внимания, меня не «Э» зовут. На мою беду, им и это не по-нравилось…

– Слышь, петух, ты че не понял? – громче сказал верзила заплетающимся языком.

«Как же ты меня достал», подумал я и развернулся к ним лицом.

– Чего тебе надо, зечара убогий? – выпалил я. Может, я и не сказал бы ни-чего, но… Да, немного пьян я был и уже не думал о последствиях сказанного, болела голова. Но что-то где-то сломалось, опять появилось странное чувство лёгкости. Меня понесло.

– Че? – только и вырвалось у верзилы, он явно потерялся.

Секундная пауза.

– Слышь, ты ох…л? Ты че пацана оскорбляешь, крутой такой, что ли, ва-лет? – забасил пришедший на помощь верзиле пацанчик с лицом олигофрена, сидевший с остальными. Он вскочил со скамейки, снимая на ходу куртку, и я увидел его полностью.

– Нах… твоя жопа, – прошипел Артур.

«Пипец», только и подумалось мне. Он был здоров как бык, хоть сейчас запрягай в плуг и паши на нем. Да мне только было уже все по барабану. Сверчок внутри головы никак не унимался, напротив, он играл свою мелодию все громче и громче. «Не смогу», «Закопают», «Петух», – только и носилось в голове, приступ зверствовал, глаза начала застилать пелена бешенства.

Багровый гнев.

– Подраться хочешь, синемора? – говорю, а сам голоса своего не слышу. Может, заорал я, может, прошептал, не помню. Помню только, как будто вед-ро кипятка кипящего мне кто-то в голову залил. – Пожалуйста!

Он даже ничего понять не успел, когда я врезался с разбега ногами ему в грудь. Просто махнул курткой, а олигофрен рефлекторно попытался ее ухва-тить. Он упал на асфальт, как мешок с говном. Изрыгая клубы мата, стал подниматься, скорей автоматически, явно с трудом понимая происходящее.

Словно я и не я был – не знаю, что происходило. Говорят, человек сам не знает, на что он способен в экстремальных ситуациях. Действительно так, мною как будто кто-то управлял. Уже не помня себя, я хотел продолжить на-чатое, а потом заняться верзилой, а потом всеми остальными. Достали козлы, алкаши гребаные, тоже мне – авторитеты, место мне мое решили показать, сейчас я вам ваше место укажу. Подошел я уже было к валявшемуся ублюдку, как сзади на меня навалился Клоп и отшвырнул меня в сторону. Он был меньше меня, но та легкость, с которой он меня отшвырнул, просто поразила. Я, конечно, не упал, а просто отскочил в ожидании дальнейших действий.

И – как волна схлынула!

Крики бабок, на которые я только сейчас обратил внимание. Подтянулись мужики, невесть откуда взявшиеся и пара пацанов. Все возбужденные такие, то ли злые, то ли радостные – хоть что-то происходит. Они организовали ме-жду мной и синеморами живую стену.

– Я тебя урою, – орал мне из-за спин, пришедший в себя олигофрен.

Мужики орали, спрашивая: «Что случилось?» Бабки тоже орали напере-бой, перебивая друг друга. Истинным было одно – никто не видел, из-за чего все началось.

– Не надо драться, не надо, – причитала звонкая бабка. Мне захотелось ударить и ее, чтобы заткнулась.

За спинами мужиков я увидел верзилу. Еще несколько минут назад уве-ренный в себе, широкоплечий мудак в жилетке на голое тело, сейчас превра-тился в побелевшего от страха и нервно пускавшего дым из носа хлюпика. Видели бы вы его! «Мама, где папа?» – сейчас закричит. Вот-вот заплачет бед-ный, трясется, сука, весь. Обидно стало, что до него руки не дошли, ведь эта сука все начала.

– Пойдем, – сказал неизвестно откуда взявшийся Артур.

Это и был парень Насти.

– Куда?

Даже в такой ситуации я боялся его, просто мороз по коже побежал. Чего ему надо?

– Да не щемись, вон к соседнему подъезду.

Пошли мы, правда, не к соседнему подъезду, а к соседнему дому. Как-то сразу отлегло. Честно говоря, первой мыслью было то, что сейчас мне придет пиз..ц.

– Чего тут такое? – спросил он, положив мне руку на плечо, тяжелую как топор палача, и это был явно не дружественный жест. От этого Артура нико-гда ничего хорошего не жди. Строит из себя авторитета, а сам обычный гоп-ник, только сильнее других и смуглее.

Я собирался ответить, но меня перебила толстая бабка, пришедшая сле-дом. Та еще тварь, все про всех знает, даже то чего и не было никогда.

– Артур, – начала она клокотать, – они сидели, никого не трогали, а он подлетел и начал их избивать.

Во как!

Сидят люди пьют посреди улицы, с утреца, никого не трогают, и тут монстр подлетает и начинает их бить. Конечно, мне виднее, я ведь тут все знаю обо всех, я тут главная сплетница. Захотелось и ее ударить.

– Разберемся, – ответил Артур и добавил: – Так было?

«Ты, мразь старая, вообще заткнись, пока твои глаза выпученные не вы-давил! А ты кто такой, чтобы я тут перед тобой оправдывался? Робин Гуд хре-нов, отвали!» – хотелось проорать, бешенство еще не прошло, но лучшим для моего здоровья было просто сказать, как было.

– Он еще домофон вчера ломал, – не унималась старая тварь.

– Не надо, не надо домофон ломать, – запричитала баба Нюра, ей по-прежнему было не то, чтобы весело, ей было обычно.

На эти комментарии Артур не обратил никакого внимания. Даже не обернулся.

– Я на улицу вышел, а этот хромой меня петухом назвал, в спину. Ты бы такое стерпел? – объяснил я, давя на его пацанские чувства, хоть и прими-тивные, но очень восприимчивые к оскорблениям.

Подействовало.

– Че, в натуре? – смягчился он.

У скамейки тем временем кипела жизнь. Отошедший от стресса посред-ством очередной стопки, верзила объяснял свое виденье ситуации бабкам, те согласно кивали, одинаково покачивая головами – «ах, какой он нехороший, сиротинушку обидел». Вот теперь разговоров-то – на месяц наверное. При-ободренный этим, громила еще активней жестикулировал руками и показы-вал что-то на пальцах. Бедненький, чуть монстр его не убил, страдальца, сука.

– Как дела-то? – совсем по-дружески произнес Артур. Видимо претензий у него ко мне не было. А у меня мороз так по коже и бегает, и голова, будь она неладна. Кое-как рассказал, конечно, никаким боком не касаясь Насти.

– Есть на пиво-то? – спросил он, внимательно выслушав меня и кивая в знак понимания.

Затем к нему подошел еще один парень, поменьше его и помладше, его звали Стас или просто «Малой», поговорил минут пять. Затем подошел Слава с Сэмом, вышедшие на шум. Потом стали подтягиваться со всех сторон и дру-гие гопники – Толстый, Муха, Тоха, Артемон – брат Сэма, Гагарин, Коробок, ещё кто-то, только Санька и Гошана не хватало, а так собрался весь цвет на-шей молодежи.

Гоблины – все, как один, бритые и одежда, в принципе, одинаковая – или спортивные костюмы, или джинсы с майками. Тоха, конечно, избил бы меня, да и Коробок бы не отказался, и все остальные – я ни за кого не берусь. Но тут был Артур, их главарь. Может быть, чуть более умный, или более справедли-вый, а может, он просто сильнее других и ему нравилось решать, – казнить или миловать, чувствуя тем самым свою власть.

Так что никто меня не тронул, мы пожали друг другу руки и разошлись. Я пошел дальше, не обращая никакого внимания на уродов у подъезда. Инте-ресно, Настя это видела? Я хотел бы, чтобы она увидела, как я крут.

Такая тоска сразу появилась. Ну вот, и думать начинаю как эти…

И тут – свист в спину. Все от тех же уродов. Свистит Коробок, его манеру свистеть ни с чем не спутаешь.

– Эй, погоди, – гаркнул он. Ко мне приближалась толпа. Мне каюк, это я уже понял.

– Ты че? – Тоха толкнул меня. С огромным трудом я устоял, едва не упав на асфальт.

Пытался я ответить, но не понимал, чего они от меня хотят.

– Слышь! – рычал кто-то из толпы, – Слышь!! Слышь... Слышь… Ты что ох…л? Здоровья до х..?

– А что такое? В чем дело? Арт…

Договорить я не успел, ударил кто-то из них, так долбанул мне в грудь, что устоять было невозможно. Все, мне конец, не продохнуть, нечем дышать, нечем дышать. Я пытался вдохнуть, но кто-то словно мне бревно в грудь впер. Они обошли кругом, сейчас что-нибудь спросят и начнут бить, не дождавшись ответа. Все.

И резкий свист, и опять солнце над головой, и опять глаза болят. И отхо-дят уроды, не закончив начатого. И бабки с недовольством глазеют на сие действо. И алкаши раздосадованно смотрят на меня, их начавшееся было ве-селье прервали, и этот гандон все улыбается. А я могу дышать, мое дыхание восстановилось, но грудь болит.

Это Леха. Леха помог мне. Он подошел с черной битой и подал мне руку.

– Несильно досталось?

Леха – этот тот человек, на которого действительно хочется быть похо-жим. Он сильный, но не крутой. В том смысле, что никогда не выделывается, хотя какой-то борьбой занимался и в десанте служил, говорят. Не криминал, но все его боятся. Все уроды боятся, конечно же, даже Игорь, сука, не стреля-ет у него денег, даже не подходит, боится. Просто однажды Леха пообещал ему – если он еще раз подойдет, то он его отделает. Игорек не поверил…

Конечно, Леха не супермен, работает на самой обычной работе, то ли программер он, то ли консультант, что-то в этом роде, но никогда он не по-терпит несправедливости, во всяком случае, мне так кажется. Живи такой в нашем подъезде, или хотя бы в доме, такого бы беспредела явно бы не твори-лось. Попробовали бы эти уроды вот у него под окнами присесть (живет он на первом этаже).

– Живой? – спросил он, наклонившись, чтобы подать руку. Стоял он спи-ной к солнцу, и с земли казалось, что он светится, прям Святой. – А я стою в машине копаюсь, смотрю, уроды, что-то разошлись, думал и не поспею. Ну живой?

– Давай руку.

– Спасибо, – говорю. Действительно – не приди он, мне конец бы настал. – Это они за этих впряглись…

А Леха уже не слышал. Помахивая битой, он возвращался к своей маши-не.

– Лех, – крикнул я ему вслед, – у тебя нет анальгина?

Может быть, нелепо это прозвучало, но у кого спросить, как не у него, да и голова готова была взорваться.

– В аптечке есть, – развернулся он, – пошли дам.

– Это ты их правильно отделал, так с ними только и надо, – говорил он вместе с орущим радио, копаясь в моторе своей «девятки», пока я старался проглотить анальгин и отряхнуть куртку.

Тут заржали и засвистели гопники. Подумал – надо мной. Нет, во дворе их не было, они собрались на балконе у Тёмы, в соседнем доме и, словно обезьяны, кому-то что-то орали вслед.

Тут я вспомнил про Настю.

– Спасибо, Леха, пойду я, – протянул ему руку и хотел, было, пойти.

– Андрей ведь ты, да? – говорит.

– Да, а что?

– Слушай, Андрюха, помоги. Вон аккумулятор стоит, принеси, – говорит, – не в службу, а?

В метрах двух за машиной стояло что-то типа ящика с клеммами (не по-нимаю я в этом ничего), наверное, это и был аккумулятор. Рад был помочь. Взял его и потащил, именно потащил, он килограммов сто весил, не меньше, да и рука у меня болела еще. Принес я его и держу, жду, когда Леха вылезет из мотора и возьмет его, а он, повторю, тяжеленный, килограммов сто весит, не меньше.

И тут уронил я этот дерьмовый аккумулятор, не удержал.

– Баран, – злобно сказал высунувшийся Леха, теперь его лицо из-под ка-пота казалось черным-черным.

– Извини, – говорю, – не хотел я. Правда, обидно стало, попросил фигню, а и этого сделать не могу.

– Зашибись, что за молодежь, ни хера не умеют, – бесился он, – бля, ме-лочь ведь попросил. Руки, что ли, из жопы растут, идиоты!!!

– Ну, извини, – оправдывался я и попытался поднять аккумулятор.

– Не трогай!! – проорал он, – иди, короче, куда шел!

Орет, вот-вот взорвется, вены на шее взбухли, аж кипит стоит.

Ну и психопат. Блин, пошел он, тоже мне супермен! Развернулся я и дви-нулся на остановку, отряхивая грязь с одежды.

И тут вижу, идет мне навстречу тот самый шкет, который песенку орал из «Винни-Пуха». Идёт с видом таким, будто он тут хозяин всего, зенки круг-лые, веселые, в веснушках весь. Со своими дружками – маленьким блондин-чиком, толстым, красномордым, омерзительным и тощим, чернявым таким, худущем, одни уши из-под кепки торчат. С такой гордостью и спесью, аж подпрыгивает. Несет свою пневматику – тут и не гадай, он это стрелял по ко-ту. И прошел бы я мимо, ничего не сказав, да этот мелкий, худой, года на че-тыре помладше, вдруг перегородил мне дорогу и встал. Глаза выпучил, свою тупую головку наклонил на бок в ухмылке и стоит передо мной.

– Куда это мы? – нарочито прошлепал губами он. – А? Мама разрешила?

А второй стоит и ржет, гогочет лошадиным смехом, аж захлебывается. «Ыххх – ыэххх-ыххх».

Следующие секунды я мало помню. Помню только, как развернулся и ла-донью дал по морде стрелку, не сильно, но ружье он выпустил. Схватил я эту гадость и со всей дури вколотил ее об угол дома, да так, что и приклад разле-телся в щепки. Рука моя больная такой болью отдала, чуть не завыл. Не знаю, повредился ли механизм стрельбы, но то, что стрелять теперь будет неудобно – это факт.

Эти малолетние скоты что-то орали мне в след, а мне плевать было, даже не обернулся.

Не жалею ни капли что так сделал, нисколько. Может, в других обстоя-тельствах я бы, конечно, все взвесил и оценил последствия, но тогда было не до этого, достали они меня все. А эти, подонки мелкие, – так им и надо. Сего-дня кот бродячий – кому он нужен? Завтра – кот домашний, так его хозяева -не люди и есть. Потом по бомжу – не человек и был. Потом просто по человеку – но ведь не убил же? А что потом – убьют если? Тоже – не человек был?

И так – до бесконечности.

Все это скотство от безнаказанности. Хотя, если честно, процесс кажется настолько необратимым, что уже ничем не помочь, да и не нуждаются они в помощи.

В помощи буду нуждаться я, когда они расскажут об этом своим родите-лям и друзьям. Это же местные дети, местных родителей, их все тут знают, они все хорошие и обижать их не рекомендуется. Ну, пошалили, пошутили. Они ведь поиграть хотели, а я обидел… да и плевать, на все плевать.

22

Минут двадцать минут простоял я на автобусной остановке. Вглядываясь в проход между домами, что выходил к дороге, я пытался среди сновавших по дороге машин увидеть идущую на остановку Настю.

Рассеянно разглядывал сломанный светофор, сначала я даже не заметил его, когда дорогу переходил. На нем заело желтый и он горел постоянно, а вот красный и зеленый перемигивались. А водители словно и не замечали этого, им по барабану какой там горит, пропустят, если надо.

Зашел за газетный ларек. Не прятался – просто дул ветерок, тонкий и хо-лодный такой, а голова только проходить начала, боялся, что опять заболит.

Настя, как и полагается, опоздала. Увидел ее издалека еще, когда она еще дорогу переходила. С сумкой, одетой через плечо и в темных очках, немного тревожно озираясь по сторонам, словно искала кого-то взглядом, или из-за сломанного светофора.

Подошла ко мне, поправляя волосы, растрепанные веселым весенним ветром.

– Никого не увидела? – спросил я вместо приветствия.

– Что? – мой вопрос будто вывел её из транса.

– Привет, – произнесла она, поправляя волосы, в голосе звучали напря-женные нотки. Как будто она с кем-то недавно поругалась.

Не стал я спрашивать из-за чего, и так погано было. Не стал я ничего и рассказывать про события на улице. Если надо – сама об этом заговорит, а тупая рисовка не по мне. Бесит меня это.

В ожидании автобуса мы немного поговорили, я спрашивал о кино, она же, медленно, но верно отступая за павильон, казалось, не слышала моих во-просов и как-то даже нарочито поглядывала по сторонам, будто ждала кого-то, кто вот-вот должен появиться. Потом разговор как-то совсем завял.

Отошел к газетному ларьку. Не нравилось мне, как она себя ведет, не-приятно. Что, уже и стоять рядом со мной стыдно?

Футбольных газет не было, хотел спросить у продавщицы насчет того, что бывает ли завоз вообще. Да и календарь надо было купить, сменить, а то и вправду 2008 год на дворе, что ли? Но не успел. Едва я наклонился к узкому окошечку, как подлетела пенсионерка, лет шестидесяти, едва не сбив меня с ног, сунула в проем окошка мелочь.

– Кроссворды дайте, без сдачи – рявкнула она впопыхах, положив свою толстую руку на прилавок, словно шлагбаум между мной и окошечком ларька.

На мое предложение быть поосторожней, она отреагировала просто убий-ственным взглядом своих плохо накрашенных старческих глаз и, мелькая зу-бами (некоторые были золотыми), начала говорить.

– Я на работу опаздываю, а если это не куплю – вообще работать не смогу, а вы мне не хамите, – лаконично ответила она с возмущенным видом и, за-брав свои гребаные кроссворды, ушла, не дождавшись ответа.

– Какая работа в воскресенье? – говорю.

Настя только улыбнулась, прищурив свои лисьи глазки, очки она сняла, как только подошла ко мне.

– Видала? – говорю. – Сюрреализм!

– Дай сигаретку, – говорит.

Дал. Хоть какое-то действие.

И опять – такая тоска пошла!

Уставился на светофор и смотрю.

– Ксюха надоела своими распашонками, – сказала Настя, выпустив дым.

А потом вдруг тоска отхлынула. Понял я. Говорила бы она тысячу лет, все равно бы слушал и не важно что.

– Мальчику – голубое, это понятно, классика, а правильно ли ее поймут, – передразнивала она Ксюшу. – Идиотка.

Взгляд её все равно изредка косился на дорогу.

«Действительно, не знаю, кто папа, – это нормально, но голубую распа-шонку ребенку! – действительно, вот беда!».

– А у тебя что – дети есть? – спросил я, без всякой задней мысли, даже в пошутить попытался.

– Что? – лицо Насти буквально потемнело, чего не мог скрыть даже то-нальный крем, – ты меня с детства знаешь, а если знаешь, что нет, зачем спрашиваешь?

– Почему Ксюша тебя об этом спрашивает? – говорю, никак не успоко-иться дураку, проклиная себя за бестактный вопрос, задевший ее. И опять тоскливо стало.

– Да просто так, – ответила Настя, обходя небольшую лужу, этот разговор ей не нравился.

– А…, просто так просто, – ответил я, желая сам свернуть со скользкой дороги. – Скоро там автобус?

«Абортами балуешься, детка, точно, зато и вопрос тебя задел» – подума-лось тогда мне, «у каждого есть скелеты в шкафу, точно, у каждого». Так про-тивна стала она мне. Соска.

– Все проблемы от того, что никому ничего не надо, – скорей шутливо, чем серьезно, сказал я, скорей себе под нос.

– Патетика, – также тихо и злобно выговорила Настя.

– Согласен, – ответил я и заткнулся.

Вот, если честно – меня поразило, что она знает такое слово – «патетика».

– Нравится? – говорит.

– Что?

– Ну, майка нравится? – говорит, недовольная такая.

«D&G – Дорого и Глупо», было написано на майке, а я как-то и не заметил. Просто написано было на самой груди. Хоть сто раз посмотри, не прочитаешь, взгляд весь уходит, да что я вам объясняю, сами все понимаете…

– Нормально, – а сам думаю – «пафос». – Потом в аптеку зайдем, ладно? – говорю, не подумав о двойном смысле такого высказывания. Просто у нас та-кая фигня – если говоришь с девушкой об аптеке, значит, речь по-любому должна идти о презервативах…

– Анальгина купить, – смущенно добавил я, как в оправдание.

– Зайдем, конечно, – ответила Настя. Как-то отлегло сразу, что она ничего другого не подумала, а может, просто не слушала о чем я говорю. – Вон, едет, – закончила она и направилась к подъезжавшему автобусу.

23

Наш кинотеатр находится неподалеку, всего в одной автобусной оста-новке. При желании, если пойти по диагонали, можно дойти минут за два-дцать, но тогда вам придется миновать несколько дворов. Соответственно, вы рискуете приобрести незабываемые впечатления об этих местах. А если вам повезет, вам даже может быть предоставят возможность подарить какому-нибудь местному ублюдку мобильный телефон и кошелёк со всем его содержимым. Может, поэтому и хотят закрыть этот кинотеатр, посещаемость низкая, все время ходят слухи, что здесь будет то ли ночной клуб, то ли просто бар.

Правда, кинотеатр-то поганый, это там, в центре 3D это гадостное. А здесь все по-старому и, если подумать, он действительно выглядит анахро-низмом, кому теперь нужно кино? Текилла, крэк, кастет – вот ценности сего-дняшнего дня. Так что, ночной клуб куда более четко вписывается в концеп-цию (или более высокопарно – мизансцену) сегодняшнего дня.

В тот день были одни поганые блокбастеры. Акция проходила, смысл ко-торой был – купить один билет и можно сидеть там весь день.

Еще помню: чуть не ушел, перед самым кинотеатром. Мы, как обычно, курили у входа, чтобы потом не бегать. И стояла поблизости та самая «Ауди», на которой Сеня с Максом зажигают. С ними еще какие-то уроды стояли, все на одну рожу.

– Настюха, – не знаю, кто из них проорал, – иди сюда-то!!

Но больше всего взбесила ее реакция. Она помахала им рукой в знак приветствия и, спустившись по лестнице, подошла к ним. И на меня – вообще ноль внимания, будто бы она случайно рядом оказалась. Неужели я такое ни-чтожество?

Целую вечность ждал ее и уйти хотел, но повисло все внутри. Ни туда, ни сюда. Ничего поделать с собой не могу, стою и… все.

Бесит она меня, соска долбаная, и нравится мне все равно.

А она эти десять минут, похоже, провела с удовольствием. Смеялась над чем-то и даже позволила Сене себя «по-дружески» облапать, весело и игриво возмущаясь этим действием. Даже на меня взгляд пару раз кинула. Не знаю, мысли крошились на части просто. Не понимал я. Зачем она оглядывается? Вон, какие у меня друзья крутые? Или наоборот, боялась, что уйду? Или – ре-акцию посмотреть, как я извожусь?

Я подумал, что эти сволочи тоже в кино приехали. Уйти решил, выкинул хабарик, и момент стал подходящий искать. И не ушел. Зашел в холл киноте-атра и сел в углу, чтоб никому не мешать. Почему? – спросите вы. Да потому что в моей больной башке родилась сверхновая гениальная мысль – она сейчас уедет с ними куда-нибудь, пиво жрать, и не вспомнит обо мне, а потом… Ну, вы сами понимаете. Грустно мне было от осознания своей ненужности. Зашел я, чтобы не видеть, как они уезжают. Пересидеть, а потом домой пойти.

Маленькие моменты счастья случаются каждый день. Тот, кто их не ви-дит – дурак. Просто их надо уметь видеть и чувствовать. Другое дело, они слишком коротки и пролетают в мгновение, не успеваешь даже порой понять и увидеть их. Вот один из таких моментов и приключился со мной.

Сижу я на этом пуфике поганом в углу, грущу, чуть не плачу, честно вам говорю. И тут влетает в холл она. И по сторонам оглядывается, ищет. А я сквозь землю готов провалиться, все только для того, чтобы она меня не уви-дела, чтобы в этот момент время остановилось. Вот, вот этот миг счастья! Ко-гда понимаешь, что хоть кому-то нужен ты, что кто-то переживает, что тебя нет.

Увидела она меня.

– А, вот ты где, – и настроение у нее такое хорошее, вся цветет прямо. – Пошли?

– Пошли, – говорю, и такая поганая тоска нахлынула. Лучше бы она меня пристрелила или калия цианистового дала, чем я это слушал бы. Просто убе-жать захотелось.

– Куда ты ушел-то? – лепетала она, взяв меня за руку.

Она ещё что-то говорила, вроде: «Сеня тоже машину в кредит берёт… Толстый… это… Колян… Сеня…» – только и было слышно.

– … прикольно, да?

– Что?

– Ну, я говорю, что Сеня вчера…

Не слушал я ее. Тоскливо мне было.

Ну вот, пришли мы и сели. Первый фильм был про пиратов, омерзитель-ный просто. Наверное, лет эдак через пятьдесят будут снимать фильмы про братков на «Бумерах» и тоже придавать им легендарный образ бесстрашных, прикольных раздолбаев, любителей отдохнуть и оттянуться, опустив несколь-ких лохов.

«Ну что с того, что они грабили? Грабили-то плохих, а деньги бедным раздавали».

Тут мне до чертиков захотелось в цирк. Нет, не на тупых клоунов смот-реть и не на подвиги животных, которых выдрессировали пытками, нет – на акробатов посмотреть. Вот где круто было!

Когда-то давно, тысячу лет назад, совсем мелким был (лет восемь или де-вять было), мама сводила меня в цирк, на гастроли приезжавший, вот это бы-ло да. Под самым потолком зала акробаты летали, страшно даже было мне.

Но нету у нас цирка в городе. Уехал.

Тоска просто.

Мало того, что фильм был омерзительный, вдобавок ко всему сзади сиде-ли какие-то уроды, которым было глубоко наплевать на происходящее на эк-ране.

«Вот уроды!» – подумал я, став невольным слушателем разговора студен-тов. Не знаю, почему я так решил, просто разговор был каким-то непривыч-ным. Несколько кремяных и не очень парней обсуждали какую-то новую рус-скую снайперскую винтовку, восхищаясь ее превосходством над американ-ским и немецким аналогом. Бесило меня так, что мне просто стало смешно от этого, я едва не рассмеялся на весь кинотеатр. Для этих людей завалить сессию значит только одно – пойти в армию. Туда, где и используют эти са-мые винтовки. Хотя, нет, у них у всех, конечно же, плоскостопие и они не годны к службе.

А у меня плоскостопия нет. На медкомиссии сказали – здоров, годен.

Эти далеко не тупые люди понимали, что армия – это не СВД и «Винто-рез», и даже не Т-90 с «Черной акулой». Армия – это нечто другое. Это то ме-сто, где их социальный статус вообще никого не волнует. Они, такие умные, мажоры и – в армию? в царство вонючих портянок и быдланов? Тех, кто по их представлениям, способен только убирать за ними продукты их жизнедея-тельности? Тех, о ком они придумали столько мифов и легенд об их образе жизни? Вот пострелять из этой самой винтовки на шашлыках, за городом, по пустым бутылкам – это нормально.

Впрочем, их хватило минут на десять разговора о великой Русской ар-мии, дальше начался разговор о том, где достать флайер на какую-то пафос-ную вечеринку, предстоящую в конце месяца.

Хотя, вот, музыка в этом мерзком фильме, была просто сногсшибатель-ная, это да. Лучше музыки я не слышал, точно говорю, просто офигительная там музыка была.

А Насте фильм понравился. Вначале она, правда, поныла, что места плохие, в середине зала. Потом успокоилась и смотрела фильм просто запоем каким-то. Если честно, мне нравилось с ней вот так сидеть, просто сидеть и чтобы она была рядом. Может, она ждала от меня каких-то конкретных дей-ствий, не знаю. Вдыхать аромат ее духов и украдкой восхищаться ей – вот, что мне нравилось и все, только бы она не говорила о всяких сволочах.

Фильм закончился, до следующего объявили перерыв на полчаса. Хотел я, было, посмотреть титры – узнать автора музыки. Но куда уж там, все повска-кивали и рванули к выходу, не стесняясь наступать на ноги.

Вот почему не люблю «общественные места» – потом воняет от всех, да ещё от носков аромат.

Мы тоже вышли из зала. Настя ушла по своим женским делам, а я пошел купить что-нибудь поесть и попить. Блин, вот она – паранойя на марше. Чело-век видит, что в кинотеатре все пьют и едят. Так по ящику показывают. Он идёт и делает так же. Нельзя побывать в кинотеатре и не купить попкорна и кока-колы, такой стереотип. Деньги небольшие, да сколько вас таких за день пройдет!

Такая тоска опять напала. Вот, пришел я в этот кинотеатр поганый, смотрю тупое кино, мерзкое. Сзади уроды какую-то мерзость говорят. И на фига все это? Из-за Насти?

Вышел я на крыльцо, покурить. Народу немного там было, только те, кто тоже покурить вышел между сеансами. Уродская «Ауди» уже уехала – и хоро-шо, что уехала. Поставил купленную фигню на барьер крыльца, достал сига-рету и сел на корточки. Сижу и не прикуриваю, просто кручу сигарету в ру-ках, и так мерзко мне.

– А, вот ты где, – голос в спину.

Настя вышла на улицу.

– Дай курить, – говорит. – О, ты и кока-колы купил!

Я невольно улыбнулся, когда давал ей сигареты. Не знаю, почему улыб-нулся, рефлекс какой-то сработал подлый.

– У тебя красивая улыбка – говорит, – почаще улыбайся.

А мне опять так мерзко стало.

Отошел я и облокотился на барьер, отвернулся и закурил. Грудь сразу за-ныла, хорошо Артур всадил.

– Настя, – говорю, – а с чего ты, такая вот красивая, популярная и вдруг ко мне такой интерес проявляешь?

Она подошла и встала рядом, тоже облокотилась и посмотрела туда, куда я смотрел. Хотя если честно, никуда я не смотрел.

– Да ты тоже ничего себе, – говорит.

– Почему? – говорю.

– Ну, ты такой симпатяга всегда в школе был, а сейчас вообще просто от-падный стал. Джош Хартнетт. Просто копия его.

Это, наверное, комплимент был, а я не знаю, кто такой этот «Джош Харт-нетт». Наверное, обнять я ее должен был. А мне опять так тоскливо сделалось.

– Иногда я хочу уродцем быть, – говорю и пепел стряхиваю.

– Почему это еще? – сказала Настя и очки свои темные одела.

– Ну вот, это… не знаю, как сказать.

Действительно, не знал я, почему. Хотелось и все. Хотелось, чтобы никто меня не трогал, будто меня и нет вовсе. И, кроме того, подумалось тогда: «будь я уродцем, хрен бы тут стояла бы со мной, ты даже не посмотрела бы в мою сторону».

– Мало этого всего, – говорю.

– А что еще надо-то? – говорит и удивляется.

Опять бесится.

– Слушай, ты!. Ты опять начинаешь гнать пургу! Будешь продолжать – я уйду просто!

А мне не хотелось, чтобы она уходила.

– Вот, если бы я уродом был…

– Перестань! – говорит, резко так, аж муражки по спине побежали.

Она сняла очки и отошла, а я, баран, опять закурил.

– Прикольная фотка, да?

А я не расслышал, стою, пялюсь в асфальт.

– Андрей! Ну…?

– Что?

– Прикольная фотка, да?

Говорит и показывает на плакат на стекле приклеенный. А там мама с ребенком. Такие счастливые.

– Не знаю, – говорю. Пофигу мне этот постер.

– Ну… как это – не знаешь? – говорит. – Ты что, не любишь детей?

– Люблю, – говорю.

Знали бы вы, с каким трудом я выдавил из себя это слово – люблю.

– Тогда что? – начала Настя меня пытать.

– Это ведь фотография, – говорю.

– И что? Мама с сыном идет, – говорит. – Ну что тут-то плохого?

– Я и не говорю, что это плохо, просто…

Сам я не знаю. Да и что мне до этой фотографии?

– Что просто? – говорит и опять злая делается. И опять очки одела, види-мо злобно смотрит, наверное.

– Это всего лишь фотография, – говорю. – Может, и не мать это вовсе, а актриса, может, мама у этого крохи нефотогеничная. И ребенок, может, всю съемку плакал. Вон, какое личико с глазками красное. Поэтому и план даль-ний. И давай не будем, далась тебе эта фотография!

– Ну, ты даешь, – говорит и поправляет очки, – ну, ты даешь…

Настя сделала движение, – типа массаж висков, сняла очки и посмотрела на постер. Потом взяла колу с попкорном и пошла в кинотеатр. У самой двери остановилась, открыла дверь уже и вдруг обернулась, и говорит: