Текст книги "Андрей (СИ)"

Автор книги: Огисфер Муллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Я его понял, но вам не скажу, сами догадайтесь.

«ГГГ» только недовольно выступала, картинно делая жесты руками: « Чего возмущается? Он же в ГАИ теперь не работает! Что ему надо?». Короче говоря, как все кончилось, вы знаете. Машины как стояли, так и стоят.

Тоскливо стало, и даже жалость появилась к людям. Не тем, что сидели и лукаво улыбались и орали, словно они опять у себя на нарах, а тех людей, ко-торые стояли, слушали эту гадину и ничего не могли с этим поделать. Так и представил: ГГГ смеется своим поганым смехом, прихлопывает себя по коле-ну, откидывает башку назад. «А кто с нами поспорит? Они даже не посмеют рта раскрыть, языки в задницу запихают, поропщут да и примут, так их! А не примут, все равно так сделаем, как хотим. Как порешили – так и сделаем. А подрядчик у нас самый правильный, таким и надо быть!»

Забыл сказать, кто-то ведь ещё о смете вспомнил, пискнул, вернее. Ду-маю, не надо говорить, какого ответа его удостоили…

И последнее. Вопрос к вам. Вы тоже платите за отопление летом? В смысле за батареи, которые не топят.

Да и пошли они все.

Вспомнил о сочинении. Заставил себя полезть в инет – продолжить поиск. И уже не знаю как, не помню точно, но наткнулся я на книжку там, про ар-мию. Бывший «боец» написал и вывесил, не помню, как называется. Не знаю, правда ли там была написана, но… просто несколько пассажей навели ужас. Я не хочу, чтобы ротный избивал меня в боксерских перчатках, я не хочу от-жиматься на очке в позиции «полтора», и не хочу «сушить крокодилов», и не хочу получать по хребтине дужкой от кровати, и не хочу подписывать «де-душке» сигареты в эту магическую «стодневку».

Но знаете, что больше всего разбесило!? То, что этот мерзавец, который пережил весь этот кошмар, когда стал «дедушкой», начал делать с «духами» то же самое, что и делали с ним. И объясняет такой, что это (дедовщина) его за-калило и сделало сильнее. И теперь он верит в то, что теперь, в гражданской жизни, его ничего не убьет, если в армии не убило по «духанке».

Мерзавец просто, подонок. Меня били и я буду бить, буду жизни учить, приговаривая: «потом спасибо скажешь». И следующий также скажет, и сле-дующий после того… а потом – вот, Коробок такой.

Безумие какое-то. Просто безумие. И никто не хочет это остановить. Ни у кого не хватит смелости сказать: «Я не буду этого делать!». И ни у кого не хватит смелости остановить своего сослуживца: «Ты что творишь, подонок!». Правильно, сука, все ведь вместе делали, вместе эти адские муки проходили, «А эти что, лучше нас? Пусть тоже помучаются! Потом спасибо скажут!». И никто не может это остановить.

А я бы смог?

Не хочу в армию!! И не пойду! Даже если отчислят – всё равно не пойду!

Эта мысль и накрыла меня. И просто сидел и переваривал прочитанное.

Да, еще забыл. У меня ведь смелости хватило Насте позвонить. Но никто не ответил. Может телефона у нее с собой не взяла, а может, просто сбросила, не знаю. Да и какой смысл во всем этом? Чего я ждал? Какого ответа?

Пива не пил, телевизор чертов не смотрел, просто тупо сидел и смотрел на маятник часов, раскачивавшийся туда-сюда. До сих пор работают, только боя нет у них, сломался. Должно же хоть что-то сломаться за столько времени. Все сок хотел допить, стоявший в полупустом стакане, да все руки никак не доходили, лень было вставать. И свет такой яркий был. И Настя так и не пере-звонила.

К верхним приехал упырь сын Хоббита. Приехал он помочь собрать что-то из мебели, судя по грохоту досок. Первые минут десять, кажется, они гого-тали над чем-то. «П…рас, ой, б…, п…р, ой, б…» – и смех только. Про меня они говорили или нет, мне было по барабану.

Или не по барабану?

Потом начали яростно обсуждать и спорить. И, вроде, как верх за отцом остался, сын уехал. Грохот усилился, видимо, собирать начал, а после… сосе-душка начал орать на бабку. «Твоя квартира, ты и делай».

Говорю же стены бумажные, самому инженеру пожить бы здесь.

17

Прошёл час, может быть, два. Жара никак не спадала. Было очень плохо, болели глаза из-за яркого света.

На улице по-прежнему все также ржали бабки, все также ревели алкаши и визжали дети. Соседушка отошел от работы и уселся какую-то дебильную юморную передачу смотреть, сопровождая каждую тупую шутку тошнотвор-ным хрипатым смехом и последующей безуспешной попыткой ее воспроизве-сти. А вообще, эта скотина обожает «Час суда» смотреть – когда трезвый или жизни не учит никого на кухне (когда нажрется). Но все меркнет перед тем, когда он «С легким паром» смотрит. Усядется, ржёт, и все начало фильма комментирует. Ненавижу фильм этот из-за дебильного пьяного юмора. Ведь никто не знает толком, о чём фильм, но всем прикольно смотреть пьяного ге-роя. Вообще, суперхит был бы – просто снять трехчасовой фильм, как алкаш с работы пьяный в стельку идет и ко всем пристает. На остановке, в автобусе, на улице… наверное, лучшим народным фильмом признали бы, миллион при-зов собрал бы.

Телефон молчал и как-то незаметно уснул я, похмелье все-таки.

Где-то, через час, телефон вдруг зазвонил, словно ждал, когда я усну. Сон разморил меня. Трубку брать не хотел, мне казалось, что я знал, кто звонит, поэтому и не хотел. Сон выдался каким-то больным, видимо, уже тогда висок заболел.

Валяться не было смысла, я пошел на кухню и съел анальгин.

Гребаный телефон все не унимался, захотелось отключить его или швыр-нуть в стену. Но тут подумалось, вдруг мама звонит, что-нибудь важное ска-зать. Положив на стол еще не прикуренную сигарету, подошел к телефону.

– Алло? – сказал я в телефонную трубку.

Я ошибся, звонила Настя, как я предполагал сначала.

– Привет, что трубку не берешь? – Опять этот похмельный голос.

«Бей! Ой, б…!», – это сверху.

– Привет, Настя, – ответил я. Надоело мне все, не хотел я ни с кем об-щаться, я хотел спать, – Это… я спать хочу.

– Я в клубешник, через часик пойду, не хочешь со мной? – Говорит, слов-но не слыша меня.

«Лови! Ой, б…», – опять сверху. Дошло, наконец, – по телику шел футбол. Из-за стен Адольфа тоже слышались крики. Похоже, наши играют, если уж все соседи смотрят.

Некоторые считают, нельзя отказывать красивой девушке, если она сама приглашает, а меня это просто бесит, что я – клоун, что ли, по первому зову носиться, как олень. Еще чего, в этот мерзкий клуб идти. Со всякими подон-ками тереться, жуть какая-то. Тоже мне отдых, если туда, такие как Жека из моего ПТЛа ходят или ему подобные.

– Я спать хочу и буду спать. – Не сдержался я. – Извини.

И положил трубку.

Рассчитывал заснуть, однако, куда уж там, наши играют!

Я, кажется, уже говорил, что люблю футбол. Но иногда я его просто нена-вижу. Вот такой момент настал сейчас. Смотреть все равно стал, хоть голова болела и без футбола. Не хочется болеть за наших, когда вот такие упыри за них болеют, нескончаемый поток матюгов с одной стороны и одно и то же «Ой, мля!» сверху. Еще и анализировать своей пьяной башкой что-то пытают-ся. «Тот совсем мертвый, в атаку не идет», говорят они об опорном хаве, кото-рый, по идее и не должен углубляться в атакующие действия команды. Да и матч-то ведь товарищеский, ничего не значащий. Так, собрались ребята, чтоб игровые связи не забыть, да тренеру поэкспериментировать с составом, мо-жет, новичков посмотреть, а они не понимают и орут. «Получают миллионы, бегать совсем не хотят, зажрались…» Так, к слову, в сборных денег не платят. Тогда зачем эти матчи по ТВ показывать, билеты на них продавать?

Однако, «болелы» этого не понимали и визжали, и рычали. Может, и не в футболе дело, они пьяные и им пофигу, отчего сходить с ума.

И тут так уныло стало, и не из-за болел. Мысль, зараза, в голове появи-лась. «Ведь ничего не изменится, проиграют они или выиграют – мир не пере-вернется от этого». Может, и прав Санек: «Бегают двадцать мужиков потных по полю». Такая тоска взяла, даже выключить захотелось эту унылость…

А потом наши второй гол забили. И так радостно стало, честно говорю. Может, и не перевернулся мир от этого, но эмоции пошли самые настоящие – живые. И жалко мне стало Санька, – не дано ему этого понять. Зомби.

Наши выиграли 2:1, в принципе можно было и не смотреть. Дважды, во время игры, за стеной начинали орать: «Россия» – и один раз, на чем свет сто-ит костили нашего вратаря, значит 2:1, после ничьей так не скачут. И еще, кажется, в ворота наших соперников судья не поставил пенальти, за что тоже был удостоен характерной кричалки о его ориентации. Не смотреть, а как же то, живое, что пришло после гола. Просто маленький момент счастья какой-то. Ради этого стоило и помучиться.

Покурил, и решил себя в порядок привести.

Поотжимался. Принял холодный душ. То есть, нет, принять я хотел нор-мальный душ, но у водопровода на этот счет было свое мнение. Замерз – жуть как, но это еще что, вода хоть холодная да есть, хоть чистая она. Редко быва-ет, но бывает, коричневая жидкость какая-то из-под крана литься начинает. Или с голубоватым оттенком вода, тоже страшненько. Во всяком случае, ни мама, ни я не рискуем такой водой пользоваться.

Побрился. Хоть и брить особо нечего, но все равно неприятно – торчит волосня эта.

Говорят, не заснуть – просто лежи, заснешь обязательно, врут! Все как будто в бреду происходило, и глаза слипаются, и не заснуть, бред какой-то ле-зет в голову и все… Завячал Барсик, есть запросил. Покормил его и опять лег.

«А нам хорошо, а нам пое…ть» – неслось с улицы. Пьяный до чертиков Ку-лек пел песню.

Поорал и заглох.

Опустилась вечерняя тишина. Я лег на диван и слушал эту тишину. Не было ни криков пьяного урода сверху, ни воплей с улицы или от соседей. Ка-кие-то мысли легко рождались в моей голове, и также легко они уходили, не оставив и следа.

На какое-то время я задремал. Даже что-то начало было сниться. Какой-то бокс…

И внезапно проснулся от воплей.

«БУДУ ОРАТЬ, БУДУ ГУЛЯТЬ!!!» – хрипел сосед собачьим рыком, сопрово-ждая каждую фразу ударом кулака по столу. «Я В БАТЬКУ ВЕСЬ!!!!!!». Похоже, он основательно нагрузился. Сейчас врубит Талькова и под музыку снова бу-дет орать, какие все кругом волки.

Боже. Дайте мне новокаин – пронеслась в голове строчка из «Грин Дэй». Я закрыл лицо подушкой, пытаясь заснуть.

«Бом-бом-бом», доносилось сверху.

18

Бом-бом-бом…

Я с трудом открыл глаза, не понимая, что происходит. Потом дошло: это в дверь подъезда стучат.

Сколько времени сейчас? Вроде, уже темно.

Боммм… Бомммм…..

Опять стук в дверь подъезда и тихий звук от сигнала вызова в домофоне, затем пьяная речь заплетающимся языком и резкий выкрик – «откройте дверь». Сел на кровати и спустил ноги на пол, посмотрел на часы – ни хрена не видно.

Видимо, вызов домофона дал результат – кто-то снял трубку:

– Слышишь, дверь открой, – послышался пьяный голос и опять удары в дверь, видимо, трубку положили.

– Суки, откройте дверь, – прорезал ночь вопль, – Сука, завтра всех по-крошу, приду, откройте дверь, – продолжал некто.

Я обхватил голову руками, чтобы унять боль, схватившую полголовы. У меня так часто бывает, вот уже целый год, особенно когда не досыпаю. Од-нажды мама хотела даже скорую помощь вызвать, но отговорил я ее. Зачем? Придут, посмотрят и уйдут. После простуды дело было, и все списал я на то, что меня опять просто продуло, без шапки ходил. Про курилку на учебе, есте-ственно, говорить не стал, а это осложнение такое. И вроде как прошло, в по-следнее время ничего не болело.

Полез в аптечку искать анальгин, свет не включал.

Где же он? Боль нарастала и делалась невыносимой, даже глаза открыть было больно. Наконец нашел таблетки, принял и запил соком, до которого ни-как не мог добраться вечером. Сел на пол и закурил. Сейчас для меня ничего не существовало ни уродов у дверей в подъезд, ни квартиры, ни дома, ни го-рода, была только боль. Всепоглощающая и все выгрызающая боль, ее танец огня внутри моей головы и в глазах, она заполняла все мое сознание. Запол-няя болью каждую клеточку моего организма и яростно колотила мне внутрь головы. Боммм…. Боммм…

«Вставай, сука, вставай», словно орал огненный шаман в моей голове. Двадцать минут. Через двадцать минут таблетки всосутся в кровь и все будет нормально, надо просто пережить это, все проходит и это пройдет. Я сидел на полу, обхватив голову руками, плохо понимая, что происходит. «Вставай, сука, вставай».

Стук в подоконник где-то на первом этаже.

– Баба Галя, открой дверь, – уже не такой активный пьяный голос, види-мо торможение уже началось.

Минут пять спустя, уже какой-то по-детски истерико-визгливый вопль:

– Не откроете, всех пидорасами буду считать!

Не знаю, сколько времени прошло. Боль отпускала шаг за шагом, мед-ленно, но верно отпускала. Подошел к окну, посмотреть кто там такой герой.

Перед подъездом я разглядел две фигуры. Один, кажется, Тоха, уже дре-мал на железке, другой, Коробок (его ни с кем не спутаешь), засунув руки в карманы джинсов, пялился на дверь. Те самые упыри, которые подошли ко мне вчера у магазина, наконец, вернулись к подъезду.

Я ушёл в комнату, лёг.

– Эй, мареска! – Крик с улицы – Слышь, эй! Уруру!

Потом какой-то разговор двух подонков.

– Слышь, парняга, подругой поделись!

Послышался удаляющийся пьяный голос Тохи.

Потом всё стихло. Наступила тишина. Я выглянул в окно – все ушли, уро-ды.

И опять бессонница, опять брожу туда-сюда по квартире, не зная, чем заняться под монотонное гудение холодильника.

Боль отпустила, ушла.

Решил продолжить рассказ об уроде, начал писать, но получилась какая-то хрень, пришлось переписывать старое и оставлять место для продолжения.

Надо зайти в аптеку, купить анальгин и снотворное, а то так и коньки двинуть не долго. И еще в ларек какой-нибудь про футбол что-нибудь купить, а то давненько ничего не читал спортивного.

Опять пошел к окну, открыл форточку и закурил.

Тишина. Ночная прохлада, хоть жары нет, уже хорошо.

Где-то вдалеке прогудел поезд.

Ночь, черная ночь, ни одного фонаря на улице не горит. Всего несколько окон горят в соседних домах. Только мелькают красные огоньки сигнализаций у машин. Вот в одной из них открылась дверь и в соседний дом заспешила девушка, поправляя на ходу одежду. Это случаем не Настя? Нет. Хотя, может быть, тоже блондинка. Нет! Настя живет в другом доме и Ксюша тоже не в этом живет. Да и этой за двадцать… а если и Настя, то что?

Ай, надоело все!!!

Закрыл окно. Холодный ночной воздух хорошо освежает, но продует, го-лова опять разболится, это хуже всего.

Сколько сейчас времени?

Покурил, вернулся в комнату. Тут наверху просыпается дорогой сосед, и начинает что-то лепить, негромко, сдавленным голосом.

Посмотрел на часы – 2.30.

Делать было нечего, и включил я телевизор.

Новости. Ведущий рассказывал о взрывах в Нью-Йорке и о предстоящей встрече нашей волейбольной команды, где-то победившей, и сейчас находя-щейся на пути домой. Удивительно, этот волейбол никто не смотрит и не ин-тересуется, и не освещается он почти, но стоит только выиграть, так сразу поднимается истерия – МЫ ПЕРВЫЕ (хоть где-то) и сразу вдруг все становят-ся такими фанатами, что аж жуть берет. Победа России! Мы летим впереди всех, а то, что ты не живешь, это только ты в этом виноват, мы, вон, волейбол выиграли. И ведущий бесит, фамилии с трудом со своего долбаного монитора читает, а глаза горят, аж страшно становится. И в конце – так, коротко, об очередной операции по устранению боевиков на Кавказе.

Объявляли о конце войны, когда мне лет двенадцать было. Кого же там до сих пор обезвреживают? Мир ведь там?!

Не хочу в армию.

Потом какое-то американское кино началось, про умственно отсталого. Типа, про его жизнь. Как он, дурачок, живет, и все у него на так получается. В армию его берут – и он там героем становится. Потом миллионером делает-ся. Все время на приемы к президентам попадает и все такое.

До чего скверный фильм.

А режиссер просто мерзавец, если снимает такое.

Не повезло с кино сегодня. Вот, однажды, тоже ночью, видел кино про слепого офицера, как он в Нью-Йорк поехал и парня с собой взял за поводыря. Вот действительно классный фильм был, правда, больше я его не видел и названия не знаю, обидно.

И так тоскливо стало опять.

19

Рассвет я опять встречал на ногах, в голове после приступа боли была привычная пустота. Как будто там была высохшая лужа, вернее ямка от нее, границы очага чувствовались, но боли уже не было. Надолго ли? Ведь как бы-вает, может месяц не болеть, а может изо дня в день неделями долбить, что обезболивающие препараты ешь как чипсы. Мама говорила сходить ко врачу, но если честно, мне просто лень туда идти.

Восход солнца я как всегда просмотрел, никогда его не видел, а как не читаешь книгу какую-нибудь, так герой или герои всегда видят рассвет, блин, а я всегда хочу увидеть первые лучи и всегда просматриваю их появление, жду, жду с час, а потом куда-нибудь отойду и все. Не читать, ни слушать му-зыку не хотелось, жутко противно все было, недомогание жуткое. Вот так и шатался по квартире. Шесть часов утра, семь часов, восемь…

Хотел почитать, но голова болела сильно и не хотел напрягаться.

Единственное что я за это время сделал, так это скачал на флэшку из ин-тернета какой-то шутер для Михи, хотел обрадовать его. Как буду в следую-щий раз в библиотеке, отдам.

Миха, работал недалеко от моего дома, в библиотеке, сразу за остановкой она. Ему было около тридцати, он работал в местной библиотеке, собственно говоря, я с ним там и познакомился. На первом курсе я тогда «учился». Мама тогда болела, а на учебу жуть как не хотелось идти, вот и пошел в библиотеку, – время провести.

Теперешние библиотеки это конечно, не те, что были раньше, они скорей напоминают интернет кафе и люди туда заходят в основном в интернет, а не за книгами.

Так вот, Миха сидел за столом, уставленном всякой мутью, от клея, до абонементских книжечек, а над ним склонившись, стоял «юзер» и что-то ему предъявлял.Одной рукой он прижимал к столу руку сидящего библиотекаря, другой, выставив два пальца, лез в очки библиотекарю издавая мычащие зву-ки.

– Эй, что происходит? – говорю, не смог я промолчать, а что мне было де-лать?

– Ничего – ответил бритый, – Играем.

По роже расплылась ухмылка.

Я прекрасно знал, что он тут делает, мне очень хотелось, чтобы он спро-воцировал меня. Конечно не Зорро я, но категория весовая одинаковая, по-смотрим. Ненавижу таких людей. Таких людей, любящих поглумиться над тем, кто не может дать сдачи.

– Меня это, – начал он мерзким голосишкой, – он кинул.

– Че? – говорю, а сам вижу, что урод испугался, как и следовало ожидать, такие только и могут лезть на тех, кто слабее, – анархист хренов, – это уже в адрес его толстовки, с изображением буквы «А» в красном круге.

– Трафик отрубает, – ответил урод, – подумаешь порево посмотрел. Он яв-но растерялся, такие всегда теряются если одни.

– Тут же ясно написано, – говорю, – порно нельзя смотреть.

Он вышел.

– Что достают? – спросил я у библиотекаря, – Есть что почитать?

– А что надо? – ответил он, – какую книгу вы хотите?

– Кинга, – ответил я, разглядывая стеллаж с журналами, как-то и позабыл я зачем пришел.

– Сейчас – ответил он, таким же тихим, как и раньше голосом.

– Или тогда Булгакова, что ли – говорю, реально хотел почитать, но как-то все время желание, желанием так и оставалось. И только сейчас я увидел, что его трясет.

– Эй – говорю, – все нормально. А сам думаю ни хрена себе нормально, тупило, человека трясет как банный лист, а ты спрашиваешь тут. Мне просто стало жаль этого человека. Маленького ростом, субтильного телосложения и в очках в половину лица, дрожащего от выходки полуебка. Захотелось запла-кать, знаю что глупо, но захотелось и все. Ох и повезло же этому упырю бри-тому, что он уже ушел.

– Сейчас, принесу – ответил он, было видно, с каким трудом дались ему это слова.

– Да, ладно, сиди – сказал я и вышел.

Ненавижу себя. Ненавижу за то, что никогда не могу найти слова под-держки, никогда не могу помочь человеку. Всегда так. Ненавижу себя. Нена-вижу.

С того времени, если дома была мама, а «учиться» должен был идти, я за-ходил в библиотеку. Миха хоть и не шел на особый контакт, какой контакт, десять лет разнится, но кое-что понимал в литературе, даже нет, не просто кое-что, а такое впечатление было, что он прочитал абсолютно все что можно. Сэлинджер или Мейлер, Достоевский, ему не надо было ничего объяснять. Просто скажешь, а он уже понимает, о чем речь.

Иногда я являлся туда утром, вместо занятий, просто брал книгу и шел в читальный зал, и проводил там все время до вечера. Книги эти я домой не брал – дома свои есть. Но прочитал много, конечно – от нечего делать.

Я не охранял Миху, нет, просто иногда я поглядывал в сторону стола – не лезет ли кто, мало ли уродов? Иногда мы с ним общались, редко, правда, да и то, когда я книги подходил брать или сдавать. Мне нравилось говорить с ним, умный он был, только злой какой-то, может, думал, я над ним издеваюсь?

Как-то он спросил меня о том, зачем мне эти книги? Он предположил, что для реферата и спросил, на кого я учусь. Я ему прямо сказал, что просто так учебу прогуливаю, от нечего делать. Он ничего не ответил.

Через пару дней я спросил о его образовании. Оказалось, у него высшее экономическое образование, но на работу по специальности ему не устроить-ся, он инвалид по зрению, пенсию он не получал, не знаю почему, он не рас-сказывал. Только однажды сказал он: «Говно вся это литература» – так я его и не понял. Все хотел спросить почему, да повода не было, а потом как-то забы-лось и не к месту уже стало.

Но, в принципе, в библиотеку я заходил все-таки ради книг.

На улице никого не было, даже собачников. Странно – так тихо. Нет, во всем дворе все-таки оказался один живой обитатель – кот.

Это не был бродячий кот, но и имени у него не было. Его называли просто – Белый. Во всяком случае, я никогда не слышал, чтобы его как-то называли иначе. Он жил у дедка, который и собирал этих котов, чем бесил всю улицу. Содержал, тратя, на них, наверное, всю пенсию. Но чуть что – и на этого дед-ка накидываются почем зря, мол, твои коты везде гадят. Вплоть до того, что, они (коты), всю изоляцию на трубах в подвале посрывали и он оплатит ремонт из своего кармана. Бред, казалось бы, ан нет, посмотрите, что порой творят у нас и вам не покажется это бредом. Таким людям памятники ставить надо, а тут… А, что там говорить…

Этот кот – приметный. Не потому, что он чисто белый, нет. Просто у него нет одного глаза. Постарался, конечно же, один местный орел, выродок. Та-кой, вечно навороченный, на работу и с работы ездит на служебной машине, ни с кем не здоровается. Короче, строит из себя хрен знает кого. А самого и хватило только кота ударить, даже синяки со скамейки хотели ему морду на-бить за это, особенно Клоп, но пока никто ему ничего не сделал.

А кот отлежался и все равно живет, назло всем, изуродованный, но жи-вой. Гуляет, ходит мимо людей, не боясь, словно говорит: «Смотрите на меня и наслаждайтесь своим творением, ублюдки!».

Где-то минут пять кот сидел на скамейке у подъезда, мылся, постоянно намывая пустую глазницу и изредка отрывался от своего занятия, оглядывал-ся по сторонам, напрягая слух и остатки зрения, следил за сидевшей непода-леку собакой. Потом соскочил на побитый асфальт и засеменил в сторону сто-янки. Собака смотрела на него совершенно спокойно, ничем не выказывая своего недовольства, вот потом и говори – собаки котов не любят. Белый скрылся под машинами и пропал из поля зрения, чтобы через пару минут появиться на горке, уже блестевшей, залитой солнцем, хорошо прогретой. Любят коты это дело – понежиться на солнышке в безопасности. Барсик, вон, залезет на окно и давай выкручиваться, смешно так! В два прыжка Белый оказался на вершине и еще с пару минут мылся, потом долго сидел, подста-вив морду под лучи солнца и зажмурившись. Конечно, может он и не жмурил-ся, я не видел, слишком далеко. Просто все коты так делают и Барсик в том числе.

Он неслышно подкрался сзади и требовательно попросил его покормить. Дал ему поесть и хотел взять немного корма и тому коту. А он тем временем полностью развалился на горке, подставив солнцу свое тощее брюшко и при-клонив голову на горячую железку.

Закурил последнюю сигарету и поставил чайник.

Решил я снести Михе флэшку прямо сейчас – один фиг за сигаретами ид-ти надо. Обычно в городе купишь, когда на учебу идешь, и проблем нет, а те-перь опять идти. Игра «Сталкер» называлась, просто заметил у него на столе DVD диск с фильмом таким. И вот ночью, от нечего делать, в поиске набил я «Сталкер», хотел посмотреть, что за кино, а поисковик мне только игры с та-ким названием вывалил. Я не знал, если у него такая игра, есть ли у него компьютер и играет ли он вообще. Просто захотелось пообщаться с умным че-ловеком, может, еще, что почитать даст.

«Ппаххх», «бзззи», «баммм» – и засвистела сигнализация машины. Чей-то крик. На улице что-то случилось, опять…

До того мирно курившие неподалеку дворничихи, две бабищи с моего дома, теперь верещали на всю улицу, возмущаясь произошедшим, орали в сторону дома. То ли они пытались на кого-то орать, то ли кому-то в окно что-то рассказать о случившемся.

Как-то инстинктивно бросил взгляд на горку, там было пусто. В стоявшей рядом машине верещала сигнализация. Отовсюду слышались возгласы.

Минут пять послушав этот гомон, я, что называется, догнал ситуацию. Какой-то полудурок пульнул из пневморужья по коту. По-видимому, не попал (уже радостно), но зато пулька срикошетила в «Опель» чей-то, разбив то ли ло-бовуху, то ли фару, то ли просто поцарапав капот, не понять было. Да и если честно, меня больше интересовал Белый, я отчаянно всматривался в стоянку, пытаясь найти его взглядом. Да разве разглядишь тут! Выскочивший, как ошпаренный, хозяин «Опеля» скакал вокруг машины и искал повреждения.

Все внутри кипело, я не мог разглядеть кота, все остальное мне было по барабану. Да тут еще моя долбанная фантазия проснулась, будь она неладна, представилось, как кот лежит сейчас под машиной, пытается зализать крова-вую рану. Комментировать ситуацию начал и мой сука-сосед, что-то квакав-ший наверху. Появилось офигенное желание взять пистолет и пойти крошить всех подряд, но нет у меня пистолета! Голова опять начала болеть, но не пошел я за лекарством, не смогу отойти от окна, пока не увижу, что с котом все в порядке.

Минут с пятнадцать все это продолжалось, а потом захотелось плакать – от радости или просто так, не знаю. Потому что я увидел Белого, мирно сидя-щего на скамейке у соседнего дома. Сегодня повезло, живи пока…

И настроение у меня опять стало препоганое, и голова снова начала бо-леть.

Вот живет кот, никому ничего не делает плохого, нет, блин, давай, как я в него из ружья пальну! Не зря же мне батя его купил, не должно оно просто так лежать! И я ничего не могу изменить, и никто не может, просто есть люди такие, скоты.

Вот, повозмущались – и полно, с машиной ведь в порядке. И все. А про кота никто и не вспомнил. И этому выродку ничего не будет. «Не делай боль-ше так, мальчик, нехорошо так. Ты ведь, правда, не будешь?»

Хорошо бы просто сходить в магазин, чтобы никто не прикопался, пере-дохли бы они все и сразу, может, и жить стало бы проще. Поискал камешек в кроссовке, не нашел. Зато, как только вышел, он сразу дал о себе знать.

Стоило только выйти из подъезда, как меня тут же остановил оклик.

До чего же это все надоело – опять не смог нормально сходить в магазин! Просто выйти из дому уже нельзя без приключений!

К скамейке, цокая каблуками по выщербленному асфальту, подходила дама. Она просила прикурить. Анжелой ее зовут, на пятом этаже она живет вместе с алкоголиком каким-то. Работает она медсестрой в больнице, а рань-ше подъезды убирала здесь. Помню я ее – в желтых перчатках для влажной уборки и с засунутым в ведро веником. Теперь это мадама целая, типа стиль-ная и утонченная, даже велосипедные прогулки с подругами своими, такими же толстозадыми алкоголичками, устраивает – вес сбрасывают. Собачку де-коративную (породы не знаю, маленькая такая, противная) завела, идиотка. Все любит дурить: подзывать эту собачонку не по кличке, а по именам жите-лей дома. Стоит со своим мужем-опойкой, и зовёт псину: «Славик Шишкин!» или «Андрюша!». И смотрит, как эта недособака отреагирует, а потом ржет: «Глянь, вылитый Шишкин!» – и все с семками своими вечными. И не подавит-ся ведь.

Как-то, помню, маме она выдала: «необычная какая-то вы у нас». Знаете за что? За то, что мама просто попросила открыть форточку, когда эта скоти-на красила свою дверь. Но крутая и понтовая эта Анжела только до того, пока в запой не ушла. Тогда выйдет она на улицу, сядет на скамейку – синячка си-нячкой. Однажды в таком состоянии даже у мамы денег в долг пришла спро-сить, сразу и мама странной перестала быть.

Остановился и подождал ее, что тут еще сделаешь?

– Мне зажигалку – сказала она, присаживаясь на скамейку.

– Зажигалку так зажигалку – пробурчал я себе под нос, шаря по карма-нам.

– Вот, пожалуйста. – Вежливым я быть не хотел, просто как-то само собой с языка сорвалось.

Зажигалку она не взяла. Сунула руку в карман, явив оттуда пачку тонких дамских сигарет.

Как же эта убогость меня достала!

Вынула одну и, зажав ее на кончиках двух вытянутых пальцев, дожда-лась, чтобы я зажег ей эту дерьмовую ментоловую сигарету. Прикурила, и за-кашлялась отвратительным грудным кашлем, прямо слышно было, как мокро-та в легких гуляет и просится наружу.

Едва я собрался пойти дальше, она опять окликнула меня в спину.

– Андрей, ведь, да? Заработать не хочешь? – начала она с «осведомлен-ным» видом, держа сигарету на вытянутой и согнутой в локте руке, поигры-вая ногой, облаченной в модный сапог. Ее глаза под модными узкими очками излучали самоуверенность.

– И что? – удивился я, а сам думаю про шпильки. Какого фига на шпиль-ках с утра ходить?

– У меня есть работа, – сказала она начальственным тоном, – для вас. Не интересует?

«Конечно, нет!!» – в мыслях ответил я, но максимально толерантно отве-тил:

– У меня нет времени – соврал я, чтобы отвязаться. – Давайте позже по-говорим. – Говорю, а самому смешно, «леди босс».

– Меня Анжелой зовут, – это уже она выпалила мне в след, наверное, ре-шила, что прочитала мои мысли. Можно подумать, мне это интересно!

Сделал вид, что не расслышал.

– Что?

– Меня, – говорит, – Анжелой зовут. А ты Андрей ведь, да?

Будто я не знаю, как её зовут! Конечно Анжелой, как же иначе, всех пон-товозок зовут такого типа именами. Снежана, Милена, Марьяна, Анжела и все в том же духе.

Ей явно что-то от меня надо было.

Согласился с ее утверждением и дальше пошагал. Опять стало тоскливо. Неужели я так плох, что на меня только и алкоголички и могут западать? Нет, ведь Настя есть, странно – при мысли о ней сразу как-то настроение улучши-лось.