Текст книги "Андрей (СИ)"

Автор книги: Огисфер Муллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Дед продолжал сидеть и бормотать себе под нос. Аксакал Кулек по-прежнему, с трудом переносил общество Хоббита и, не обращая на его слова особого внимания, стал говорить с подлетевшей бабой Нюрой, чей звонкий голос казалось, временами переходил в ультразвук.

Часам к шести-семи все более-менее начало стихать, кроме музыки за стеной. Но когда этот долгожданный момент наступил, мне уже не было дела ни до чего.

Ведь должно быть занятие, которое не бесит!

Читать?

Точно, читать. Настроение, вроде, появилось.

Сэлинджера брать не стал, взял другую книгу. Книга Джека Лондона «Мятеж на Эльсиноре», хорошая вещь. Начал читать. Но, попробуй, здесь по-читать, когда ошеломительный гомон пришедшего домой соседа достаёт по-чище зубной боли.

Он монотонно, однообразно и с каким-то учительским тоном что-то разъ-яснял своей матери, словно упиваясь своей красноречивостью. Он все говорил и говорил, говорил и говорил. Ну, и что теперь делать?

Однажды я ударил в стену, чтобы он заткнулся там. Он действительно заткнулся, но через пару дней, на улице меня встретил его сынуля, лет на семь он старше меня. Бить он меня не стал, на первый раз, говорит, прощаю, вто-рой раз отметелим с пацанами за батьку.

Бред.

Зато как эта сука потом на кухне отрывался! Наверное, дня три бухал, не просыхая, постоянно причитал приехавшему навестить сыну: «Ты-то у меня не такой». А потом еще цинично приговаривает: «Ладно, давайте потише, а то опять в стену стучать начнет, с топором еще явится» – и заржет, и сынуля го-гочет. И эта падаль старая подвизгивает, откуда только силы.

Стены, говорю ведь, бумажные. Тем, кто строил эту коробку, в ней по-жить.

10

Санек притопал вечером, как и обещал.

Конечно, это ведь не долги отдавать.

Когда я увидел с кем он, от удивления чуть глаза на лоб не полезли. Не с Артуром, и не с какими-то еще уродами, как я предполагал.

С Настей он пришел, той самой, что звала меня на выпускной.

Смутился я.

Блин, так не скажешь. Лучше сначала это все расскажу.

Все началось с выпускного этого треклятого, вернее, с того как я на него не пошел, несмотря на все уговоры этих двух, что стояли на пороге.

И когда все были на выпускном, чертовом, я в это время торчал дома и ломал голову – из-за Насти, главным образом. Не понимал я – почему она меня зовёт? Потом чуть было не сорвался, даже начал было одеваться… да махнул рукой, гори оно всё.

В школе мы никогда с ней особо не общались. Она была популярной в школе, за ней толпы всяких подонков увивались, и это – что, она никого не отшивает – бесило меня в ней. Как и в других.

Взбалмошная она. Никогда не знаешь, что от нее ждать. То нормально разговаривала со мной, то шипеть начинала без поводов, то вообще не заме-чала.

Мама ее у нас химию вела. Так Настя с ней однажды прямо на уроке пе-реругалась и вышла из кабинета. Потом на занятия долго не ходила. Нет, ко-нечно, все учителя подонки, но я бы так не смог, мама все-таки, хоть и учи-тель.

Хотя, если честно, по барабану она мне была.

А потом она приходит и зовет меня на выпускной! Почему?

Спустя год мы с ней целовались…

Это случилось в прошлом мае, когда я на первом курсе м… м…«учился».

Вообще-то ее кадрил Санек, а меня он брал для фона, если ему удавалось вытащить меня из дома. Ведь он считал себя реально крутым. Он был каче-ный, высокий, а я никогда не был ни бруталом, ни быком и вообще произво-дил впечатление что я не от мира сего.

Идем втроем, хорошо! Особенно вот в такое же время, как и сейчас – по весне. Гуляли мы недалеко от школьного футбольного поля. Там, чуть поодаль, раньше был не то, что парк, а просто аллейка, заросли полудикие. Какой-то активист сажал в давние времена. Теперь их там уже и нету, одна грязь. Прошлой осенью вырубили, только пеньки остались. Стоянку делать хотели, да потом передумали, наверное.

Санёк Насте что-то говорит, обнять пытается, а я думаю – скорей бы до-мой пойти, да клещей высматриваю. Боюсь я этих насекомых, тварей, просто жуть как. Спросит меня что-нибудь Настя, а я невпопад отвечу, на радость Саньку. Он сразу потешаться начинает, но я не обижался, это ведь все так, по-дружески.

Но однажды вечером Санек умотал куда-то, а Настя вдруг попросила меня проводить ее домой. Живет она в доме напротив, а я, дурак, купился, не понял подвоха.

У дверей квартиры она меня поцеловала. Неожиданно так.

Сказать, что я был смущен, – значит ничего не сказать. Я попросту испу-гался и…

…ушел, ни сказав ей ни слова.

С тех пор мы практически не встречались, об общении и речи нет. Не потому, что она или я игнорируем друг друга, просто не пересекаемся нигде, вот и все.

Может, я ее обидел, не знаю. Но тогда мне казалось, что это было пра-вильное решение.

А почему, спросите?

Первое: мне не хотелось тогда попадать в эту кабалу, то есть заводить девушку. Обременять себя пустыми обязательствами, оказывать какие-то знаки внимания и все такое. Лень мне просто. Или в прогрессии: вечное пиление по любому поводу, начиная от «почему ты не хочешь идти туда?» до «почему ты не купил мне этот брюлик?» Бесконечное сравнение себя с другими парнями, агрессия ко всем, кто не так посмотрел на нее (а смотреть есть на что, уж поверьте). Бесконечная борьба за ее уважение. Желание понравиться ее родителям, подругам, друзьям и все ради чего? Нет уж, увольте, без меня. Я эгоист и с этим уже ничего не поделаешь.

Второе, но не менее важное: замутить с Настей означало предать Санька, ведь я был в курсе, что она ему нравится. Не люблю я эти все пацанские понятия, но это было бы действительно подло, не по-человечески как-то. И пусть Санек и кретин, но все же…

Поэтому, увидев их на пороге, и смутился.

И еще вот почему.

У Насти был парень. И не Санек, а Артур. Не тот верзила – уголовник, упырь со скамейки, а один из главарей местных гопников. Плохой человек.

Именно это и смутило меня еще больше всего.

То, что Артур ее парень и вечером пятницы она не с ним, напрягло меня в тот момент не меньше, чем если бы явился сам Артур. Просто мысль о том, что он в поисках Насти, явится сюда со своим эскортом из упырей, не очень-то радовала.

С этими уродами лучше не связываться. Они изо дня в день маются, только и ждут предлога кого-нибудь отколошматить и ограбить. Наскочат толпой и начнут лупить.

Хотел сказать Сане, что он с огнем играет, да так и не сказал. Его это де-ло, и не верилось мне никогда, что у него что-то с Настей будет. Даже когда их вместе на пороге увидел, мысли такой не допустил. Да и как-то из головы вылетело, растерялся я при виде Насти.

Она такая красивая, хоть в кино снимай. Это я вам точно говорю. Сами увидели – согласились бы.

Она теперь блондинка и волосы прямые-прямые. А ведь в школе – я это еще помню – она темно-рыжая была, и волосы вились у нее, ей так больше шло. И все те же лисьи зеленые глазки, это у нее всегда было. И фенька на за-пястье до сих пор. Еще со школы она у нее, в старших классах мода такая бы-ла.

Только этот поганый автозагар все портит.

Ну вот, уставился я на них, как баран, так бы и стоял да спасибо Саньку, чьи комментарии в кои-то веки оказались уместными.

– Вот и мы, – радостно произнес он, выставляя вперед пакет.

И не гадай – пиво и что-нибудь еще, более крепкое.

11

Знаете, что было самым смешным?

То, что я был рад приходу Насти.

Вообще, странная хрень, только тогда я это начал понимать – она мне нравилась. Даже более того.

Наверное, я трус – я хотел, чтобы они ушли, вернее – чтобы Настя ушла.

– Привет, – говорю, скорее, в адрес Насти, нежели Санька, а внутри все так и трясется, страшно, что услышат предательское дребезжание в голосе.

– Привет, – отвечает она. Мимолетно так, безразлично.

Внутри сразу все опустилось.

Упустил я свой шанс, упустил.

– Ты что такой убитый? – проговорил скороговоркой Санек, снимая бо-тинки и примеривая, куда пристроить пакет.

А я все украдкой смотрел на Настю, которая хоть и зашла, но не торопи-лась раздеваться.

– На, держи, – Санек протянул мне мешавший ему пакет.

Чьи так носки воняют? Мои или Санька?

– Чего серый такой?

– Да голова болит, – честно ответил я, разглядывая содержимое пакета.

А там был стандартный набор нашенский. Про пиво я угадал, но то, что он еще и принесет пузырь водки, стало для меня новостью. Я ожидал бутыль портвейна.

– Вон, урод – орет и орет, – говорю и показываю большим пальцем куда-то вверх.

Поворачиваюсь к Насте, спрашиваю:

– Так и будешь с-стоять?

Стараюсь говорить непринуждённо, да голос, …, мой снова предательски дрогнул.

Настя лишь посмотрела на меня, поправила волосы и стала расстегивать молнию на куртке, мерно жуя свою жвачку.

Как будто я в цветник попал – такой аромат пошел! Совсем не терпкий и совсем не насыщенный, легкий-легкий!

– Да и хрен с ним, пусть… – голос Санька откуда-то издалека возвращает в реальность.

До меня как-то не сразу дошло, что говорит он о соседе, я уже как-то и позабыл оправдание своей растерянности.

– Есть закусь-то? – проговорил он и, обхватив меня обеими руками, при-поднял в воздух на несколько секунд, заставив вспомнить прошлое. Саня еще в школе так обожал делать, когда борьбой увлекался. Настя улыбнулась, и сра-зу как-то стало проще.

Мы прошли в комнату. Барсик, мирно спавший в кресле у стола, ушел в другую комнату, на мою кровать лег. По барабану ему кто там припёрся, лишь бы ему не мешали.

Я принес стопки и стаканы, поставил на стол нарезанные помидоры и колбасу. Мы уселись справлять вечер. Мне вдруг сделалось хорошо и тепло. Даже скотина сверху как-то успокоился.

– Это – за встречу, – произнес Санек. Типа, тост торжественный.

Я не стал ничего говорить, просто выпил.

Завязать разговор – труднее всего, по крайней мере, для меня.

Хоть убейте, никогда не знаю, о чем говорить. Все темы кажутся глупыми и неуместными, и любое слово, сказанное невпопад, рушит и без того хрупкую атмосферу. Но вот налита и выпита водка, вдогонку ей – пиво. А ему вослед – закуска, принесенная из холодильника простая еда.

В желудке зажгло, по телу разлилось тепло и в голове стало как-то легко, и кажется, что все проблемы где-то позади, все прекрасно, невинная шутка вызывает всеобщее веселье. Не потому, что она смешная, а потому, что так проще, все ждут друг от друга действия, и смех в этом случае объединяет лю-дей.

Правда, от меня вы такой шутки никогда не услышите, не понимаю я в этом ничего.

Потом обычно начинает завязываться простой, не обременённый услов-ностями разговор. Как дела? Что делаешь? А это как?

Если честно, пить я не любил, да и не пил почти. И не думаю, что алко-голь – это способ выражения собственной крутизны. Многие говорят, что в пьяном виде можно узнать человека, таким, какой он есть. Узнать его при-вычки и настоящее отношение к людям, типа, все барьеры водка смывает и человек говорит то, что думает. Даже поговорку придумали: «Что у трезвого в уме, у пьяного на языке».

Бред все это – и как хотите ко мне относитесь. По мне, так в каждом из нас живет демон, или, если хотите – добрая и темная сторона, между которы-ми идет постоянная борьба. Как в «Звездных Войнах». И выпивая водки или чего-нибудь другого, человек просто открывает дверь гаду, выпуская его на-ружу. А тот начинает творить, выставляя все свои низменные желания за же-лания человека, стараясь захватить его личность.

Таким был мой папа, да и других таких полно. Иначе, как объяснить та-кую фигню, что многие люди не помнят, что творили в пьяном виде. Вот у нас был дядя Толя в доме, спокойный мужик, добрый, ветеринаром работал, ну, выпивал понемногу, как все. А потом и не заметил, как спился и в пьяном угаре убил жену, и сам не помнит как. Милиция пришла, а он сидит, плачет и спрашивает, кто это сделал. Короче, кончилось тем, что он в психушке пове-сился. Честно вам говорю.

И еще одно – все алкоголики, со временем, начинают быть похожими друг на друга. Например, наши алкаши – все на одну рожу. И не потому, что я так думаю. Они действительно похожи, тот же взгляд, то же выражение лица, те же привычки. Думаю, не надо объяснять, кто победил у них внутри. По-этому и не люблю я ни водку, ни пиво, ни тому подобную хрень.

Если человек нормальный, ему не нужны никакие стимуляторы действия. Со временем и так все придет, а короткий путь – тот, что предоставляет алкоголь – только кажется более простым, а на самом деле ведет в никуда, причем очень быстро, так быстро, что и не заметишь, как окажешься на скамейке возле нашего подъезда. Сначала пиво для завязки разговора, затем без пива невесело, а дальше: «Пойдем туда, там пиво будет» – и больше ничего и не надо слышать.

Именно это я и начал, вернее попытался начать гнать после второй вы-питой стопки. Не знаю зачем, но меня понесло.

– Мираж все это, – говорю.

– Чего? – спросил Санек, улыбавшийся до этого.

И Настя – ее выражение лица ясно говорило: «Что за бред ты несешь?» Смотрела она на меня то ли с удивлением, то ли с презрением.

Неловко так стало.

– Это… Кислый… – заговорил Санек, выковыривая спичкой кусок колба-сы, застрявший в зубах, – …по подъезду тут ходит, лампочки собирает.

Все, и я, в том числе, дружно прыснули от смеха.

Тут надо пояснить.

Кислый этот – олень, пустой человек. Вообще-то, он – Костя, лет на пять он старше меня и Санька. Он прославился тем, что вечно болтает о себе вся-кую дичь.

К примеру, он всем говорил, что поступает в «коллеж», – именно «КОЛ-ЛЕЖ» – он так говорит, – хотя с трудом закончил школу. Хотел поехать рабо-тать за границу, но не поехал – его соседка, учительница, не дала ему какую-то справку. Бегал зимой без куртки, всем говорил, что гаишник отобрал у него машину, а бензин кончился. В паспортном столе он крутился у кабинета, где выдают паспорта по утрате. А всем лепил, что стоит за загранпаспортом. То все доставал, что оружие хочет купить себе. То перед алкашами выступать начинает, что у него после героина глюки. Или ходил он по улице с платой и говорил, что Плэйстэйшен приобрел, только ещё пару плат прикрутить надо.

Я так думаю, Кислый псих или вроде того. Шизик полный. В дурке ему место. Особенно, после того, как он крутил роман с какой-то шалавой, а потом бегал по улице с ножом и все пытался и пытался вскрыть себе вены.

Но не вскрыл – ведь для человечества он важней живой, в этом и состоит весь смысл жизни Кислого, который нам, смертным, не понять.

– Такой типуган, – не унимался Санек, – идет, короче, такой…

Санек перевел разговор в своё привычное русло уличных разборок. Не-интересно мне было это слушать – всегда одно и то же, скука смертная.

Отошел от стола и сел на диван, включил телевизор и уставился смотреть какой-то неинтересный футбольный обзор чемпионата России. Правда, меня он порадовал – нет, обзор действительно был неинтересный – зато Настя сразу потеряла интерес к разговору с Саньком, начав отвечать на SMS. Санек, по-лучается, говорил в пустоту.

«Значит, я ей еще интересен», не без гордости подумалось мне.

Как сейчас помню эту мысль.

«Дубина, она бы не пришла, если бы не хотела общаться с тобой, это и так понятно» – это уже другой голос внутри головы.

Знаю, что это так, но что делать – ума не приложу.

– Да ну его, футбол этот, бля, бегают двадцать мужиков потных за мячом, вон «ЧП» включи, – сказал Санек. Он заметил быстро потухающий интерес На-сти к разговору с ним, его это явно задело.

– Есть что послушать-то? – сказал он скороговоркой, глотая пиво.

– Посмотри там – говорю и показываю на дисковую подставку. Забыл сказать ему, что музыкальный центр сломан и всю музыку я слушаю на ком-пьютере.

Вот, пожалуйста, первые признаки алкогольной рассеянности.

Санек деловито начал вынимать диски с подставки. Деловито разгляды-вая, стал складывать их в стопку рядом, не удосуживаясь вставить их обрат-но в ячейки. А мне смешно, все диски англоязычные, а он из тех, кто записы-вал русскими буквами английские слова.

– Как учеба? – спросила вдруг Настя, скучно ей было.

– Нормально, – говорю. – Как у всех.

В ответ она только усмехнулась, продолжая изучать постер Киры Найтли, висевший в соседней комнате. Повесил его как-то и все хотел снять, да как-то руки не доходили, висит и висит. Занятие Санька ее ничуть не интересовало. Наверное, надо было задать ответный вопрос – как у нее дела на учебе. Ведь ее взяли в десятый класс, сейчас она была выпускницей, ЕГЭ скоро…

…но меня, барана, по-прежнему интересовал вопрос – чьи же носки так воняют?

– Ничего нормального нету, – констатировал Санек, – одна лабуда.

«И ты туда же», подумал я, а сам-то ли объясняю, то ли оправдываюсь – сам не понимаю.

– В компьютере вся музыка.

Отрезать язык захотелось самому себе – ведь не хотел ему ничего предла-гать! а теперь он попрется включать мой компьютер, причем, тут и не гадай – не музыка ему там нужна, а порнуха сетевая.

Но в компьютер он не полез, а взял у меня пульт от телевизора и принял-ся перещелкивать каналы.

– Есть что посмотреть-то? – зевнув, спросил Санек.

Ответил как есть – видик сломан, все кино тоже в компьютере – это я уже соврал, чтобы не стал Санек диски клянчить.

Говорить всем опять стало не о чем. Даже комментарий Санька по пово-ду того, что мент родился, не показался смешным. Настя рылась в телефоне, Санек отчаянно думал, что сказать, а я надеялся, что они скоро уйдут и раз-глядывая в окно, чуть шевелившийся на ветру пакет, невесть как оказавшей-ся на дереве.

И тут дошло. Санек притащил ко мне ее уж явно не для бесед, а для дру-гого. Как-то изначально я и не подумал ничего, а теперь стала меня глодать мысль, что он ее трахает или же привел трахнуть, и я тут вообще лишний. И плевать, что никаких признаков не видно – если не видно, это не значит, что их нет. Так погано стало от этого, мерзостно. Сам того не понимая, я ревновал Настю. Не мог я допустить мысли, как она лежит под этим дегенератом, да еще и в моем доме. А самым мерзким было то, что я не знал ее мыслей и не знал, а против она или нет?

Еще, как назло, историю вспомнил. Санек в один из своих редких визи-тов, по осени, рассказывал.

Не знаю, придумал ли он это или нет, но рассказывал он историю, как один раз, на выпускном, почти развел Настю на секс, уже повел в пустой класс, да ему помешали. Смешно, самоутверждение это все было, дешевые понты. Тогда не поверил в это. Свежи еще в памяти были наши прогулки и то, как она с ним общалась. Так, мимолетно, по-дружески. Теперь все поис-терлось и… Смятение. То есть, тогда помешали, а потом... сколько времени прошло с того времени? Почти два года – с выпускного, и год почти – со вре-мени, когда я с ними обоими общался. Пропасть времени. Сколько всего могло произойти и произошло уже!

Наверное, алкоголь ударил в голову, видимо, – такой гнев пробрал! Я не то что бы выпалил, а просто сказал:

– А какая музыка нормальная? Рэп??? – Не хотел я жестко, но так получи-лось.

– Хотя бы шансон какой-нибудь. – Санек ничуть не смутился.

– Шансон фигня, музыка для урок. – Говорю, а сам думаю, куда меня по-несло?

«Что ты мелешь, сейчас он разойдется!»

– Это у тебя просто в жизни проблем нет. – Ожил Санек; в тупоумых гла-зах у него запрыгали искры гнева.

Дело начало принимать хреноватый оборот.

– И что из этого? – говорю.

Поднялся я с дивана, пусть побьет меня, сволочь.

Не в шансоне было дело, то есть, не только в нем. Просто достало – при-перся упырь, не сотрешь, еще и палку намылился кинуть у меня дома! И несет херню всякую, улыбайся ему! И разговаривает со мной, как с дурачком, как с этим Кислым!

Да и этот шансон достал, куда ни кинь – везде он.

Почему все крутяшки всегда слушают шансон? Почему людям нравится слушать истории про мусорков и «Робин Гудов»? Понятно с теми, кто сидел, а кто нет? Как Санек, например, он ведь не сидел?

Проблем у тебя не было… Где-то я это уже слышал.

Как-то по осени, прогуливали мы с несколькими парнями уроки. Вернее, я хотел просто домой поехать, а они сидели на выходе и остановили меня.

Вот так всегда. Говорю ведь, никогда не могу послать всех куда подаль-ше. К учаге подъехал парень из нашей группы на разбитой «пятерке», он ду-мал, что так круче. Звали его Боря, сам он, естественно не сидел, но от шан-сона просто тащился.

Когда он в очередной раз включил Дюмина, я спросил его:

– Что может нравиться в этой херне?

Его ответ не то, что поразил меня, просто я принял это к сведению. Он ответил: «Если тебе это не нравится, значит, у тебя в жизни не было проблем».

Во как загнул.

Санек его просто повторил, хотя он никак с ним не мог быть знакомым.

Не помню, сколько нас тогда было, может, человек пять от силы, но все согласно закивали, а меня просто забесило.

Правильно, всем хочется быть бруталами, имеющими серьезные делюги и не менее серьезные проблемы. Всем хочется быть в строю и ничем не отли-чатся от другого, а шансон – лишь один из штрихов приобщения.

Единственное, приходящее на ум – как круто быть подонком, особенно не загоняясь на правильности дела, – главное, чтобы тебя и твое окружение все устраивало. Бараны.

Или это «не мы такие, жизнь такая»? но, ведь, такие как вы и превратили эту жизнь в сплошную череду «стрелок», просто вы не умеете и боитесь жить по-другому, вы так воспитаны. Впрочем, об этом я уже все об этом сказал.

Не думаю, что этот вопрос как-то загонял Борю, равно как и Санька. Скорее всего, он даже не замечал этой музыки, как не замечал и всю неле-пость рисунков на его колымаге – клетчатого флага впереди, языков пламени сзади и надписи «хулиган» на переднем стекле.

Думаю так: и этот шансон и аэрография необходимы ему для самоут-верждения, вернее нет, не самоутверждения, а для пребывания в общей струе. Впрочем, не психолог я.

Что-то отвлекся я, извините.

– Перестань, – вмешалась в наш «диалог» Настя.

Это – Саньку! И такой холод был у нее в голосе – просто лед. И, сразу, не знаю почему, стало легко как-то. Так не обращаются к любовнику. Просто, все равно ей было, обидится человек или нет.

Всё равно как собаке сказала – «Фу!»

Он как-то сразу обмяк, смутился, тупоумый пес.

– Ладно, – сказал я, не хотелось мне драться или выступать.

– Не психуй, Саняга, просто вырвалось, не обижайся. – И протянул ему руку.

– Мир?

Санек пожал мою руку и оскалился в своей уродливой улыбке, чувствуя себя победителем. Он был доволен эффектом, как он думал, это произвело впечатление на Настю. Наверняка, он посчитал вмешательство со стороны Насти элементом, говорившим в его пользу. Он ведь реально побил бы меня и Настя об этом знала. Главный козырь показан – сила, самец доволен.

Самоутверждение, мать его.

«Убить могу, я ведь придурок…»

Потом Санек пошел покурить на балкон, напевая себе под нос: «я вырос в городских джунглях, я Маугли, здесь выживает сильнейший» и что-то еще – нечленораздельно – про журналиста Набутова, а может, про Бутово…

Дебил.

Позвал он Настю на балкон, она не пошла. Санек пробурчал что-то насчет того, что окна старые и что, если я захочу, то он через Клима мне по дешевке стеклопакеты подгонит.

Ушел я на кухню, не по себе мне было.

Нет, не от несостоявшейся драки с Саньком, по фигу он мне. Я не хотел оказаться наедине с Настей, не по себе мне как-то было.

– Шел домой, менты арестовали. И говорят: ты сумку на Некрасова украл! – слышалось из комнаты. Санек хвастается своими приключениями.

Потом он заорал:

– Андрюх, есть гитара?

Достал уже. Чего на весь дом орать, людей бесить? Вон наверху тишина какая настала, наверное, на полу гнида лежит.

– Нету.

Сказал как есть, да если бы и была – не дал бы. Заблеет как козел, херню какую-нибудь. Достал. А мне гитара незачем, слуха нет музыкального, а если его нет – нефиг и понтоваться.

Дебильная передача по ящику началась. Какие-то идиоты махрово сель-ского вида какое-то дебильное слово, даря по ходу игры ведущему всякую хрень, а он с тупым, насквозь фальшивым видом, эту хрень принимал, актив-но изображая интерес.

Атмосфера как-то разрядилась.

– «Гор-шок» – в два слога попытался Санек угадать слово, – по-любому, это «горшок».

Мы все втроем отчаянно заржали – пиво с водкой сделали свое дело, все-таки хорошая штука – телевидение, с его дебилизмом. Всегда придет на по-мощь, когда надо, и повод для разговора всегда будет.

А потом мне опять тоскливо стало. Какая-то мамаша на сцену вывела сына, кроху совсем еще. И эта кроха стала читать стихи про войну. Сам еле слова выговаривает и не понимает, о чем говорит.

Тут Санек выручил. Он решил, что очередь следующего круга выпить по-дошла.

– На, – говорит, протягивает мне стопку водки.

Выпил.

Горько.

Так погано.

«Настоящий русский квас – так освежает» – неслась с экрана пошлая реклама.

– Кока-колы хочется, – ляпнул я и осекся.

Именно – ляпнул, хотел просто над этим квасом поиздеваться (уж дейст-вительно дерьмовый напиток), а получилось двусмысленно.

Дело в том, что «Кока-кола» – это так Настю в школе называли одно время.

– Квас-то по-любому лучше, – прокомментировал Санек.

Настя словно из транса вышла своего телефонного. Так посмотрела на меня, что аж муражки по спине побежали.

Сконфузило. И опять я ушел на кухню, типа за закуской. Наверное, за три затяжки целую сигарету скурил. Самому мерзко так, только одна мысль – убирайтесь и оставьте меня в покое.

… я услышал шебуршание в комнате.

«Да чё ты? Да че ты? Да ладно…! Че ты…» – это Санек в атаку, видимо, пошел. И не стесняется. Какое ему дело? Он как дома у себя.

Сука, хоть бы сказал, для чего он ее привел.

Да и так было ясно, не прикидывайся – это какая-то подленькая мысль, как таракан, прошмыгнула в голове.

И что мне делать? Омерзительно.

Во рту горько, сердце бухает в груди. Сволочизма царство.

– Перестань, Саша, отвали! Ты достал уже! – завизжала из комнаты Нас-тя.

А я, как баран, стою на кухне, еще закуриваю.

Что-то грохнулось наверху.

«Что, так и будешь стоять?» – голос внутри головы.

Просто ненавидел я себя в тот момент.

Опять шебуршание.

– Саша, достал… – уже менее уверенно, и потом, вдруг, – разрезающий воздух визг:

– Отвалииииииииии!

– Что такое тут у вас?

Дыхание перехватило, похоже, слишком быстро рванул с места.

Настя поправляла волосы. Санек сидел на диване с раскрасневшейся мордой.

– Я помешал..? – голос предательски дрогнул. Попытался затянуться сига-ретой, но она давно погасла.

– Да не… ниче… – ответил Санек.

Настя молчала.

– Давай бухнем еще, – говорит Санек. – Это, за дружбу.

Очередной тупой тост. Любит эта тупая скотина чушь нести.

– Пойдем, покурим, – предложил Санек – На кухню.

Такие предложения обычно несут под собой серьезное обсуждение вопро-са. И я знал, что сейчас будет говорить мне Санек.

– Только что курил, – говорю, – Иди один.

В дурака поиграть я решил, типа, не понимаю ничего. И налил себе пива.

Санек только взглядом чего-то показать хотел.

Сцена: стоит дебил и головой в сторону кухни кивает.

– Где закуска-то? – подала голос Настя, злобно так.

Блин, действительно, о закуске я забыл.

– Ща принесем, – сказал Санек – Пойдем, принесем, – это он уже мне.

А потом пришло мое спасение.

Часов в восемь Санек ушел. Ему позвонил Клим, у которого он был на по-бегушках, и Санек умчался, пообещав вернуться с пивом. Весь его план раз-валился, и я был просто в восторге.

Настя не ушла, осталась, согласившись подождать Санька у меня. Если честно, я и не просил ее остаться, скорее, напротив, противно было.

Да и на хрена ей ждать его? Сидит только и молчит. Не по себе мне было, хоть убей, не знал, что говорить. Не про Санька ведь спрашивать.

Что они тут делали? Вернее, Санек что тут делал? Во всяком случае, хотелось думать, что это была только его инициатива.

Хотел Настю спросить, почему она не с Артуром, да не стал, смысла не было, только закурил.

– Что это он так под Клима прогибается? – спросил я.

Просто надо было что-то спросить.

– Что? – ответила она.

Переспросил. Она ответила, что не знает, и что она с Саньком в послед-нее время почти не видится. Сегодня позвонил он ей – позвал ко мне пойти, а ей делать нечего, и она согласилась, потому что с Артуром они расстались. Наверное, она что-то имела в виду, и я обратил на это внимание, но предпо-чел прикинуться глухим.

– Что? – говорю, с нарочито безразличным видом засовываю диски об-ратно в подставку. И делаю вид, что мне интересно читать, что на них напи-сано, будто в первый раз вижу. Разглядываю, что-то сравниваю. Идиот, коро-че.

– Ничего. – отвечает.

– Подставит он его где-нибудь и скажет – так и было, – говорю и диск за-совываю в подставку.

– Кто?

– Клим.

– Не знаю, это его дела. Артур общается и ничего, – тут Кока-Кола осек-лась.

Болван я все-таки, опять предпочел не заметить ничего.

– Клим сволочь, – говорю.

– Ну да…, наверное, – ответила она, вздохнув.

Её взгляд я почувствовал на своей спине, мурашки побежали.

Долбаный диск наконец-то встал в ячейку.

Клим – сволочь. Действительно сволочь он, этот Клим.

Санек страшно гордится тем, что Клим частенько вызывает его, только для чего – Санек никогда не говорит, только срывается с места без вопросов. Вот уверен, Санек думает, что шестеризм при этом выродке – его билет в светлое будущее. Хммм… не знаю.

Дальше опять говорить не о чем стало. Все диски были расставлены по местам и занятий других уже не было. Хоть беги, куда глаза глядят.

Открыл скрипучую балконную дверь и вышел. Закурил. Никогда так не делаю, а тут словно само вынесло.

Прикольно, на скамейке стало почти пусто, только Кулек вел беседу с Игорьком да бабой Ниной, выгуливавшей своего пуделя, рыжего такого, как будто крашеного. Она всегда с поводком в руках, и так сложен он, что боль-ше всего напоминает он плеть.

Еще мать Артура, парня Насти, стояла с ними.

Не помню, как ее зовут. Она та еще мадам, жирная бочка с г… . В своем неизменном голубом халате и с такой же неизменной черной, как смола, хи-мией на голове, лишь подчеркивающей ее красную свинячью рожу, на двух коротких толстых, как у слона, ножищах. И ручки у нее тоже короткие, крас-ные и толстые, вечно воткнутые в бока, если не заняты семечками, СВИНО-МАТКА ДОЛБАНАЯ!! Бой-баба, таких, кажется, называют. От нее мороз по коже бывает, даже сынок её боится.

Когда у них трубы меняли – вот было шоу! Живут они в соседнем доме, но слышно было и здесь. Она руководила всем парадом. Как рот откроет и заорет отборным матом, так все обо всем забывают, только работают – «Яволь, майн фюрер!» Взрослых мужиков кроет матом – и пофигу ей. Мужики так не ругаются, как она. Не знаю, кого считают за образец такого языка, но он точно бы позавидовал бы ее словарному запасу.

Они заметили меня. Не по себе как-то стало. Их спокойная беседа оживи-лась. Кулек с чувством стал что-то рассказывать Клопу, то и дело разводя ру-ки в сторону, в знак непонимания происходящего. Игорек, уже, видимо, ото-шедший от нагрузок, связанных с ведением Артура домой, слушал его и вре-менами оглядывался на балкон. Баба Нина тоже кивала.