Текст книги "Из любви к искусству (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Вдоль внутреннего фасада Собрания протянулась терраса. Она была непохожа на ту, дворцовую, где несколько недель назад они с Финдис беседовали за ланчем. Там пространство было полностью открыто и ступеньками уходило в сад, а здесь возвели балюстраду, и спуститься можно было лишь с боков. Перед террасой темнели стенки густой изгороди – лабиринта, он некогда произвел всевалинорский фурор. Цех Садовников, в отличие от большинства других, всегда находился в тени валимарских коллег и всегда искал случай хоть в чем-то их превзойти. Сейчас такие лабиринты разбивали много где, но этот был первым. Золотая табличка на входе гордо об этом напоминала. Нэрданель не решилась добровольно теряться в зарослях, а просто подошла к балюстраде и остановилась в тени каменной вазы – они были расставлены вдоль всей террасы.

За ней никто не вышел и, обернувшись, она не заметила за стеклами заинтересованных лиц, как не замечала их в течение вечера. Ну, не считая предсказуемого внимания к новому наряду, в котором она все равно ощущала себя неловко и странно. В общем… Нэрданель отвернулась и уставилась на лабиринт, сглотнула и быстро поморгала. Этого еще не хватало. Облокотившись на парапет, она перекинула вперед волосы и принялась трепать распушившиеся кончики. Из зала, заглушая звуки, доносилась веселая музыка, еще более веселая долетала с площади – там всласть развлекался простой народ, и можно было позавидовать такой незатейливой радости. Завтра она напишет письмо, мастер вежливо ответит что-нибудь про то, что не смог присутствовать, потом сообщит, что у него прибавилось работы, изменились планы, в безупречных выражениях извинится и перестанет отвечать. Как будто она претендует на что-то большее, чем…

– Я предположил, вам стало жарко, – раздалось позади, и Нэрданель подскочила на месте.

– Создательвсеблагойвседержитель! – выдохнула она одним словом. – Я из-за вас чуть через парапет не ухнула!

Принц замер в шаге от нее с двумя бокалами вина и, слегка оторопев, не сразу произнес:

– Извините.

– Ничего, – в свою очередь, помедлила Нэрданель. – Это все музыка: я вас не слышала.

– Я так и понял, – кивнул Куруфинвэ, вернув себе невозмутимый вид, и протянул бокал. Нэрданель все еще с колотящимся сердцем, осушила его залпом, и принц молча протянул ей второй.

– Спасибо.

Они постояли в молчании: Нэрданель опять пригубила вина, а принц запустил руки в карманы и смотрел на лабиринт. Просилось сказать что-нибудь светское. Например: «Как поживаете?» Или «Прелестный вечер, не так ли?» Или вот: «Разрешили ли вы свои затруднения, о которых изволили говорить при нашей последней встрече?» Но пока Нэрданель выбирала, принц ее опередил.

– Восхитительное сочетание цветов.

– Где? – поинтересовалась Нэрданель, когда поводила взглядом по сторонам, но не увидела ничего так уж восхитительного.

– На вас.

– А, – запнулась она, невольно посмотрела на подол, на руки и кивнула. – Синее с белым. Да, хорошо.

– Синее с огненным, – не поворачиваясь, поправил Куруфинвэ и, наклонившись, оперся локтями на парапет.

– Ну… Я обычно называю его морковным… – озадаченная, заметила Нэрданель.

– Не слишком люблю синий, но… – не договорив, он забрал с парапета пустой бокал и принялся его вертеть.

– А какой вы любите? – ради приличия спросила Нэрданель, раз уж зашел такой разговор.

– Красный. И его оттенки.

– Да? – удивилась она. Она ждала, что ответом будет черный. Наверное, потому, что всегда видела принца в черном или в лучшем случае в сером. Впрочем, это небогатое разнообразие весьма соответствовало скудному набору выражений принцева лица. Вот даже сейчас с непроницаемой миной, в черном костюме, белой рубашке и неизменных, тоже белых перчатках он застыл настоящей статуей и понемногу начинал действовать на нервы.

«Содержательное Молчание», мрамор, базальт», – в духе Музеона придумала подпись Нэрданель.

Озвучивать все это, она, конечно, не стала, пригубила еще вина и, не очень-то надеясь на ответ, спросила:

– Лекция послезавтра будет по расписанию?

На этой неделе лекций не было: многие мастера участвовали в больших ежесезонных совещаниях в Собрании, те всегда предшествовали обоим вечерам. Мастер Лорвэ отпустил своих студентов на каникулы, основательно загрузив заданиями: тем, кто посещал только лекции, предлагалось написать эссе на десяти листах. Нэрданель подготовила ужасный черновик и все не могла решиться выслать его мастеру Ф. для проверки.

«Теперь уж и не надо».

– Да, – живо обернувшись, кивнул Куруфинвэ. – Я видел его позавчера. Вам стоит поторопиться с работой, если хотите успеть к сроку.

Нэрданель даже немного удивилась: она была уверена, что принц провалился в свои туманные размышления и вовсе забыл о ее присутствии.

– Да, я помню… Я думаю закончить посещение курса в конце семестра.

– Полагаете, вам уже достаточно знаний, чтобы стукнуть кулаком и потребовать звание мастера Цеха? – прозвучало весьма ехидно, и Нэрданель слегка обозлилась.

– Причем здесь звание? – это, конечно, было эдакой туманной мечтой, и она даже один раз упоминала об этом, но, разумеется, не в беседе с принцем. – Я подумала, что могу отправиться на учебу в Валимар.

– Что-о?! – оставив в покое бокал и оттолкнувшись от парапета, Куруфинвэ выпрямился и обернулся к ней. – Кто надоумил вас на такую глупость? Уж точно не я!

– При чем здесь вы? – с вызовом спросила Нэрданель и отвернулась.

На самом деле мысль пришла ей в голову буквально только что, а, будучи озвученной, показалась еще привлекательнее.

– Нет, погодите, правда: что за глупость? Чему вы хотите учиться в Валимаре? Разве что играть на арфе? Дело хорошее, но как будто не ваш стиль…

– В Валимаре есть Академия Художеств, – не оборачиваясь, ответила Нэрданель.

– Да, я знаю. Акаде-е-емия! Они там только и делают, что пялятся на свою гору, рисуют ее же и пьют целебные отвары, – и принц на редкость выразительно покрутил у виска указательным пальцем.

Нэрданель от возмущения захлебнулась и не успела ничего возразить.

– Нет, я серьезно! Если вы хотите сбежать из Тириона, то вот хотя бы Рыбтитут. Звезд с неба не хватает, но все честно, добротно и есть толковые преподаватели, в том числе из наших. И полезный воздух опять же.

Нэрданель не выдержала и рассмеялась. Рыбтитутом в тирионских ученых и студенческих кругах в шутку называли Морской институт в Альквалондэ. Помимо своих «фирменных» специальностей там готовили и всяких градостроителей и инженеров, а также было художественное отделение, куда часто уезжали преподавать молодые мастера из Тириона.

– Вы ужасны, – отсмеявшись, выдала Нэрданель, не успев подумать, что говорит.

– Да, я не подарок, – как бы извиняясь, развел руками Куруфинвэ и улыбнулся – широко и весело. Нэрданель с удивлением заметила, что от такой улыбки даже взгляд у него как-то ожил, и в нем обнаружилась искра – озорство?

– Но признайтесь, откуда такая идея? Ладно, некоторые мастера – я не в их числе – считают, что в валимарской художке есть какой-то толк. Но ни в какое сравнение с нами она не идет, что бы они там себе не думали. Так что вас туда потянуло? Не горные же пейзажи? Наверное, единственное, в чем они – ха-ха! – на высоте. Пейзажи вообще не ваш жанр.

– Да с чего вы взяли? Мастер Лорвэ рассказывает обо всем: и о пейзажах в том числе, – с деланной подозрительностью заметила Нэрданель.

– Ну… Вы… Если после того сестрицыного портрета вы решили сменить поле деятельности, то я могу вас понять.

– Ваше Высочество! – наигранно возмутилась Нэрданель.

– Ладно, ладно, зачем сразу так… – примирительно рассмеялся принц. – То-то и оно: вряд ли Финдис могла вынудить вас подумать о смене деятельности.

– Финдис тут ни при чем, – сменив гнев на милость, согласилась Нэрданель. – Просто … при Академии есть женские курсы.

– А, – только и ответил Куруфинвэ, повел рукой, будто соображая, что еще сказать, и повторил: – А. Ну да, понимаю… Еще бы там их не было, с таким-то количеством принцесс… Вы, кстати, заметили, что они повсюду? Я постоянно на них натыкаюсь и даже не уверен в том, что правильно их сосчитал, по-моему, они двоятся… Сияют, приседают, здороваются…

– Вы предубеждены против всего валимарского, – заметила Нэрданель.

– Вероятно, так и есть, – уже без улыбки согласился Куруфинвэ. – Но насчет курсов даю уверенный совет: забудьте. Просто кружок по интересам, вы давно его переросли.

– Вам-то откуда знать?

– Я всякое повидал, когда путешествовал, и в Валимаре тоже пожил.

– Я про себя. Про то, что я кружок переросла.

Куруфинвэ вместо ответа откашлялся, отвернулся и, найдя на парапете бокал, снова принялся его вертеть.

– Ниссэ Нэрданель, я…

– Вам просто нравится обо всем уверенно судить. Причем безо всяких на то оснований, – перебила Нэрданель.

С одной стороны ей было немного лестно слышать такую убежденную оценку, с другой – она ничем не была подкреплена.

– Не мне одному… – заметил Куруфинвэ, но теперь уже не дал встрять. – Знаете, я очень долго думал, как поступить, и вот…

Продолжить ему не дал усилившийся сквозь музыку шум. До этого Нэрданель на него не отвлекалась – кто-то гулял по лабиринту и, похрустывая гравием, переговаривался – и что с того? Но теперь шаги приблизились к выходу, а слова стали различимы: Нэрданель узнала голос королевы.

– …вечер удался, согласна. Отдельно радует погода: совершенно не холодно… О чем я говорила? Ах, да. Я ужасно переживаю…

Куруфинвэ замолчал, то ли прислушиваясь, то ли просто потеряв нить своей мысли, и Нэрданель тоже молчала, невольно ловя набирающий громкость разговор.

– Так вот: Ингвис, я тебе так благодарна! – ага, значит, беседовали сразу две королевы. – Спасибо, что привезла девочек. Это, конечно, не совсем настоящий бал, но им может быть по-своему интересно…

– Ну что ты, Индис, – ответила откуда-то невидимая за зарослями Ее Величество. – Я же все понимаю. Да и девчонки выросли, сами глазами стреляют. Да и просто повод повеселиться и потанцевать – он всегда повод.

– Все так, все так… Но я смотрю на бедного мальчика, и у меня сердце кровью обливается.

Тут Нэрданель осторожно взглянула на Куруфинвэ и заметила, что лицо у него снова окаменело и в плечах возникло явное напряжение. Выпрямившись, он повернулся на голос и замер спиной к ней.

– Не у тебя одной.

– Он такой замкнутый, такой отрешенный … Особенно последнее время. Ты же знаешь: он нечасто заходит к нам – смешно, а ведь я даже не знаю, где он живет – но все равно сразу заметила. Так что надеялась, Ингвистиль удастся вытащить его потанцевать, но – увы.

– Увы…

– Она такая славная девочка: веселая, живая… Она бы точно растормошила его. Да и вообще я всегда хотела теснее нас связать… Намекала Финвэ, но он делает вид, что ничего не понимает. Вот сейчас только попросила, чтобы он подтолкнул его, но мальчик уже пропал куда-то. Что и говорить: при каждом удобном случае прячется в свою ракушку.

– Ну, тут уж наследственность…

Пожалуй, следовало поскорее попятиться и незаметно скрыться в зале: исходящее от Куруфинвэ напряжение делалось все более осязаемым, и, хоть Нэрданель не видела его лица, она без труда догадывалась: принц вовсе не рад услышать этот разговор.

– Ты права. Я, конечно, не знала Мириэль лично, но, говорят, она тоже была… – возникла короткая пауза, после чего голос Индис зазвучал снова: – Ты понимаешь.

– Да-да… Я слышала. Про это говорили еще до ее болезни. Хотя с другой стороны: ходит много досужих сплетен. В конце концов, он просто может чувствовать себя не на своем месте. Понятно, мать-то была простая швея, не из благородных, даже не из обыкновенных мастеров…

Раздался тихий хруст, затем звонкий стук, и что-то прокатилось у Нэрданель под ногами. Она опустила голову и не сразу узнала в непонятном прозрачном кругляшке подставку от бокала. Как раз появившиеся в проеме выхода королевы повернулись на шум и разом замерли, одинаково приоткрыв рты и распахнув одинаково синие глаза.

– А… Куруфинвэ, вот ты где, мальчик мой, отец тебя обыскался, – наконец, вымолвила королева Индис не своим высоким голосом.

Вместо ответа раздался щелчок, затем снова хруст – уже более протяженный, основательный – и что-то посыпалось на плиты террасы. Нэрданель снова опустила взгляд и увидела перепачканные красным мелкие стеклянные осколки.

– Создатель Всеблагой!.. Куруфинвэ! – еще выше пискнула Индис и как будто попятилась.

Принц шевельнулся и подался вперед. Нэрданель очень живо представила себе, как он сейчас перемахнет через парапет и, не успев подумать, что делает, крепко ухватила его за локоть.

– Куруфинвэ…

– Что?! – рявкнул он, мгновенно развернувшись и перехватив ее за запястье, и Нэрданель невольно отпрянула от нависшей над собой фигуры. Настолько резкой перемены, настолько взбешенного лица с такими яростно горящими глазами она не видела никогда – не только у самого принца, вообще ни у кого.

На стиснутых челюстях вспыхнули яркие пятна румянца, зубы скрипнули, волосы взметнулись вокруг лба. На мгновение Нэрданель подумала, что он сейчас ударит – и ударит ее.

Отрезвило, как ни иронично, вино. Оно плеснуло из дрогнувшей руки и на руку самой Нэрданель, и на принца. Он, видно, почувствовал и выпрямился, отступил, на глазах возвращая себе самообладание. Посмотрел на руки, на темные капли под ногами, затем, помедлив, обернулся и предельно аккуратно ссыпал на парапет последние липнущие друг к другу осколки.

– Хорошего вечера, ниссэ Нэрданель, – проскрежетал, не взглянув больше, развернулся и ушел.

Нэрданель, тоже не оглянувшись и не поднимая взгляд на замерших королев, поставила свой расплескавшийся бокал рядом с горсткой осколков. Поставила и рассеянно поднесла к лицу руки: новенькие белые перчатки были безнадежно испорчены – вином и кровью.

Комментарий к Глава 7. Мастер Ф.

Очаровательная иллюстрация от Big Paw

https://m.vk.com/wall-77244231_2031

========== Глава 8. Большие планы ==========

Спала она отвратительно. Всю ночь ворочалась с боку на бок, забывалась ненадолго и просыпалась снова: ей мерещились какие-то тревожные мельтешащие лица, подвижные брызги алого на белом и жалобный похоронный звон. Несколько раз она отбрасывала одеяло, садилась на постели и глядела в окно, неосознанно потирая синяк вокруг запястья. Смятение не развеялось и на следующий день, когда она, притихшая и задумчивая, сидела в студии и возила кисточкой по бурой мешанине из красок.

Ближе к полудню постучалась мать. Дождалась отклика, вошла, протянула почту. Явно хотела что-то спросить, но раздумала и молча вышла, так ничего и не сказав.

В пачке оказался «Университетский вестник», на который она подписалась на прошлой неделе, брошюра какого-то женского клуба, явно подсунутая матерью, и маленький стандартный конверт для записок, какие продавались прямо на почте. Без особого интереса Нэрданель надорвала край и вытащила такую же стандартную почтовую карточку. Безобразно пляшущие буквы складывались в небрежную фразу:

«Приношу извинения за вчерашнее и за то, что завтра не смогу Вас сопровождать.

К.Ф.»

«Что у них у всех за мания с этими инициалами…», – равнодушно подумала Нэрданель и вслед за конвертом кинула карточку в корзину. Финдис вот тоже всегда подписывалась одной этой же самой разнесчастной буквой.

С этой мыслью она выбросила новость из головы без большого, надо заметить, сожаления. Все это значило, что завтрашний день освободился, и ей даже не нужно дописывать эссе для мастера Лорвэ. Срок, правда, был назначен не к ближайшему занятию, а через одно, но Нэрданель чувствовала, что весь ее энтузиазм относительно задания испарился. Мастеру Ф. она тоже решила пока не писать, выждав хотя бы пару дней: мало надежды, но вдруг от него все же придет какое-то объяснение.

Поняв, что день сегодняшний и завтрашний освободились, Нэрданель решила дойти до Музеона. За последнее время она взяла в привычку бывать там регулярно и по совету обоих мастеров методично обходила экспозиции, отмечая, что ей нравится, что не нравится, что она хотела бы исправить. Это упражнение получалось не очень. Нэрданель бродила между скульптурами и полотнами, любовалась фигурами и лицами, выразительными мазками и сочетанием цветов. Правда, ей по-прежнему хотелось увидеть среди портретов более естественные сцены, рассмотреть за драпировками и тяжелыми кистями шнуров настоящие расслабленные лица, а не строгие и красивые маски. Ну на то были наброски, карандашные этюды, а в Музеоне им, конечно, места не было.

Все еще блуждая в своих мыслях, Нэрданель пешком добралась до площади, поднялась по ступеням и неожиданно обнаружила, что вместо того чтобы пройти в Западное крыло, очутилась в Восточном. Снова перед ней был увешанный гобеленами коридор, и впереди тонкой полоской виднелась на стене позолоченная табличка.

Первой мыслью было развернуться и уйти, но отчего-то Нэрданель задержалась, а потом небыстро, словно опасливо, прошла вперед. Следующие два часа она провела в трех залах, делая зарисовки и заметки в своем альбоме. Она вдруг обратила внимание, что фигуры и лица на работах у Мириэль не очень-то подчиняются классическим законам изобразительного искусства. Девы с распущенными волосами, нимало не красуясь, отворачиваются от зрителя, тени причудливо пятнают лица, не заботясь о том, чтобы показать их в выгодном свете. Позы охотников или собирателей плодов, или дремлющего на лугу пастуха тоже были лишены какой бы то ни было придуманности.

Размышляя над этим, Нэрданель остановилась перед следующей работой, натюрмортом: половина окна, часть задернута темной занавеской, сбоку страшненький пузатый кувшин с ирисом. «Окно в мир». В доме, откуда открывался вид, было темно, но полянка перед ним была вся залита светом, и ирис тянулся к нему из темноты. Нэрданель подняла руку и как будто придержала за пределами полотна не попавшую на него часть занавески: совпало один в один, словно она сама подошла к окну и, раздернув его, выглянула посмотреть на раннее утро.

Постояв так какое-то время, она развернулась и вышла, быстрым шагом добралась до лестницы, свернула в боковой зал и остановилась возле одной из любимых своих скульптур. Повелитель Ветров восседал на троне, складки его одеяния тяжело ниспадали вдоль мощных ног, правая рука сжимала жезл, левая покоилась на подлокотнике. Он сурово и грозно смотрел вниз. Скульптура была очень высокая, в полтора роста взрослого мужчины, и тень от нее расползалась по стене, делая эффект еще более впечатляющим.

– Вам нравится, – без особого вопроса в голосе произнес стоявший рядом мужчина и Нэрданель, подняв глаза, узнала автора – мастера Ордо.

– Да, – кивнула Нэрданель и, поколебавшись, спросила: – А почему вы не стали делать ее более детально? Э-э-э, жизнеподобно?

– Что вы имеете в виду? – удивился мастер.

Нэрданель, еще не совсем уловив собственные мысли, взмахнула рукой, помогая себе, и ткнула в скульптуру:

– Ну, вот… Пальцы, например. Жезл же тяжелый. И если я держу такой вес, то сжимаю так руку, – она боком повернула сумочку, приблизительно подражая жесту Повелителя, – и на сгибах проступают глубокие складки, а подушечки уплощаются. Но здесь рука почти гладкая, и подушечки округлые. Как будто ладонь расслаблена…

Мастер терпеливо выслушал ее и громко рассмеялся.

– Ах, дитя! Это же Повелитель Ветров! Владыка! А ты: подушечки!.. Ну надо же… – и он, качая головой и посмеиваясь, вернулся к созерцанию.

Нэрданель вспомнила, как напряжены были сильные руки «Дарительницы плодов», как естественно пятнал их стекающий с раздавленных фруктов сок, как под соскользнувшим с плеч платьем обозначилась граница загара. Навсегда забыв про мастера Ордо, она открыла чистый лист и взялась за карандаш.

Дома Нинквэтиль беседовала в гостиной с Финдис.

Нэрданель, соскочив с подножки коляски с альбомом под мышкой, поспешила в дом и сразу услышала доносящиеся голоса.

– О, вот и ты! – увидев ее, поднялась с места Финдис и звонко поцеловала в щеку. – Я рискнула заявиться без письма и, надо же, как раз прогадала. Леди Нинквэтиль любезно угостила меня чаем.

– Развлекала, как могла, – улыбнулась Нинквэтиль. – Я не знала, как долго тебя не будет.

– А я гуляла, – кивнула Нэрданель, садясь за стол и, поймав направленный на альбом взгляд Финдис, засунула его себе за спину. – Ничего интересного. Так, искала материал.

Они поболтали не так уж и долго, выпив еще по чашке чая, а потом принцесса засобиралась.

– Поеду я. Посмотрю, что там делается… – сказала она, отодвигая чашку.

Из разговора Нэрданель уже знала, что после вчерашнего инцидента во дворце в очередной раз сгустились тучи. Королева очень переживала свою оплошность, король и принцессы были расстроены, а принц… Наутро после бала он зашел во дворец и наговорил…

– Много разного, – помедлив, уклончиво произнесла Финдис.

В ее пересказе слова королевы тем вечером зазвучали несколько иначе, но Нэрданель не стала исправлять. В конце концов, сути это не изменило: сказано было без злого умысла.

– Он всегда очень болезненно реагировал, когда мама даже просто упоминала Мириэль.

– Я могу это понять, – тактично заметила Нинквэтиль.

– Да, конечно. Просто в этот раз все как-то особенно бурно. Я опасаюсь, вдруг он снова решит хлопнуть дверью и пропасть на несколько лет… Для папы это будет ужасным ударом.

– Я вообще не ожидала такой вспышки. То есть… Я хочу сказать, он всегда выглядит таким каменным – равнодушным и безразличным… Это, честно говоря, немного раздражает, – в свою очередь призналась Нэрданель и опять потерла скрытое рукавом запястье.

Произошедшее вчера ее вроде бы не касалось, и вообще она должна была расстраиваться совсем по другому поводу, но отчего-то все равно весь день вспоминала то свою беседу с принцем, то ее неожиданное завершение.

– Ага, так и есть. Пока ничего не происходит – очень плохого или очень хорошего… Может, вы не знаете, но он такой жуткий собственник, кошмар. Причем в меньшей степени в отношении вещей, хотя упаси Создатель взять что-то без спросу.

Уж это-то Нэрданель заметила на личном опыте.

– …Но куда больше в плане близких, – продолжила Финдис. – Мне живо представляется, как он мысленно оценивает окружающих и вешает на избранных ярлычки – «мое». Мой учитель, мой друг, мой добрый знакомый, мой отец… Эдакий персональный живой Музеончик, где на самом почетном месте… Ну вы понимаете кто. Попробуй только тронь, неважно в каком смысле. Вот Аракано тому пример.

– Они, кажется, не очень ладят? – осторожно спросила Нинквэтиль.

– Мягко сказано. Аракано угораздило родиться вылитой папиной копией, а я не могу представить худшего преступления. В глазах Курво, конечно. Мне вот, как старшенькой, не на шутку повезло: во-первых, девчонка, во-вторых, как будто вся в маму, много ждать не нужно. А в-третьих, с пеленок само очарование, невозможно не признать, – и она немного натужно рассмеялась.

– По-моему, все это обычная ревность, – без веселья улыбнулась Нэрданель.

– Как посмотреть… Но да: вот вам с другой стороны, про Аракано. Может вы даже слышали, эти двое года три назад, чуть больше, умудрилися влезть в потасовку с какими-то подмастерьями с Подножья. Вдвоем! Прямо на улице! Уж не знаю, как такое вообще могло случиться, и не рискну предположить, в чем причина… И оба до сих пор молчат, как воды в рот набрали. Даже папе не сознались.

Что-то такое три года назад и правда произошло, и как будто оно предшествовало тому самому отъезду. Но Нэрданель тогда, разумеется, не вникала.

– Думаю, это как раз неудивительно. Кто-то за кого-то вступился, – сказала Нинквэтиль.

– Опять же: как посмотреть. Когда они иной раз зверски переглядываются за столом и только и норовят друг друга задеть, впечатление совсем другое…

Нэрданель слушала немного рассеяно, думая о завтрашнем свободном дне, о посещенных лекциях, о перекрестке, где ее обычно встречал Куруфинвэ, о его нехитрых, но надежных отвлекающих маневрах. Наверное, ей тоже достался какой-то почетный ярлычок.

«Моя чокнутая соседка по парте?..»

А наутро произошел скандал.

Ну не то чтобы совсем скандал, но практически.

Началось с того, что Нэрданель выглянула на стук в свою комнату не из самой комнаты, а из студии.

– Ты не ложилась?! – с возмущением воскликнула Нинквэтиль, но все же ограничилась только этим. Всплеснула руками и оставила дочь умываться и переодеваться.

За завтраком Нэрданель молчала, пережевывая омлет, и смотрела на отложенный на ее край стола знакомый конверт. Нинквэтиль на него тоже поглядывала – неодобрительно, то и дело, поджимая губы. Наконец, отложила вилку и собралась что-то сказать, но Нэрданель повторила ее движение и произнесла первой:

– Папа, я хочу, чтобы ты учил меня ваять, – сказала и уточнила: – Из мрамора.

Махтано замигал и посмотрела на жену.

– Зачем тебе это, куколка?

– Нэрданель, я думаю, пора остановиться, – с раздражением сказала Нинквэтиль. – Мы всегда поддерживали твои увлечения, но это слишком.

– В конце концов, зачем тебе мрамор? Ты же чудесно работаешь с глиной. Помнишь, как замечательно ты вылепила спящую кошку? А ту свинку? Еще когда была маленькой…

– Глина мне не подходит, – отрезала Нэрданель. – Она пластична и умаляет работу. Как будто работа пластична из-за материала, а не из-за мастерства скульптора.

– Я не очень тебя понимаю, детка, – осторожно ответил Махтано.

– Из глины можно сделать, что угодно. И всегда можно исправить. И она липкая, мнущаяся, я не знаю, грязная? Мрамор, он чист, бел и категоричен. И неизменен.

– Ну… Да, да, теперь ясно… В твоих словах есть правда, и многие мастера имеют подобное мнение… Мрамор, конечно, чище и благороднее, и работать с ним сложнее. Но ты же понимаешь, это совершенно неподходящее занятие для девушки.

– Совершенно, – жестко подтвердила Нинквэтиль.

– Я хочу попробовать. Я наконец-то поняла, чего мне всегда не хватало. Объема, взгляда со всех сторон. Если ты не видишь чего-то, не получается составить полное представление о предмете, о лице, о самой модели, о… обо всем. Даже цвет тогда не так важен, он может даже мешать. Но с глиной получается не то, – Нэрданель говорила с нарастающим жаром и даже приподнялась из-за стола. – Вы не понимаете, это не одно и то же!

– Почему же, куколка, я понимаю…

– Для модели, конечно, сойдет, но сама работа – окончательная, она должна быть из мрамора! Я ясно увидела ее, наконец-то!..

Тут уж Нинквэтиль не выдержала и, повысив голос, принялась отчитывать ее за ненужные навязчивые идеи, неподходящие интересы, сомнительную переписку с незнакомцами и вообще за оторванность от жизни.

Не став дослушивать, Нэрданель поднялась с места.

– Или меня учишь ты, или я уезжаю в Валимар. В Академию Художеств. Запишусь на женские курсы по ваянию, а кормиться буду уроками с дошколятам, – и ушла.

Махтано приподнялся и рухнул обратно на стул, Нинквэтиль схватилась за голову.

Фраза про дошколят уже однажды прозвучала из ее уст. Пару лет назад, во время очередного периода сомнений, она решила, что нечего мучиться с попытками что-то явить миру, а просто так сидеть дома скучно, и не занять ли ей себя чем-нибудь другим. Вот, например: пойти учить детишек рисунку.

– Деточка, ты стеснена в средствах? – ахнул тогда потрясенный Махтано и заозирался – не иначе как в поисках портмоне.

– Нет, дело в не этом, – принялась объяснять Нэрданель.

Особой поддержки она не нашла. Нинквэтиль в общем-то была не против, но выразила сомнения в том, что дочь найдет утешение в таком занятии.

– Одно дело, если бы тебе уже нравилось возиться с детьми, – сказала она.

– Но мне нравится… Вроде бы, – сообщила Нэрданель и засомневалась сама. Опыта у нее было не очень-то много.

На том и завязло.

Но сейчас мысль о том, чтобы уехать подальше из Тириона показалась ей весьма привлекательной, а других приемлемых вариантов, кроме как вынужденное учительство, ей не виделось. Поэтому запершись в студии и усевшись прямо на пол, она положила на колени альбом и принялась рассматривать свою будущую работу – эскиз, которому предстояло воплотиться в мраморе.

– Надо отправить письмо в Академию, узнать, есть ли у них вообще курсы по ваянию… – сказано-то было решительно, но совершенно наудачу. – И потом почитать валимарские газеты: наверняка где-то требуется учительница… – пробормотала она, поворачивая лист так и сяк.

Внизу тем временем на повышенных тонах разговаривали родители. Но она старалась не прислушиваться, пока на лестнице и затем в коридоре возле ее двери не раздались осторожные шаги.

Под дверь пролез забытый на кухне конверт, затем раздался робкий стук.

– Дружочек, не буду тебя отвлекать, но если ты так хочешь, то я готов показать тебе какие-то основы. Мне удалось убедить маму, что так у тебя быстрее пропадет этот твой запал. Это вовсе не значит, что я одобря…

Нэрданель поднялась, подошла к двери и, распахнув ее, звонко расцеловала отца в обе щеки. И, так ничего и не сказав, закрыла дверь.

Спустя несколько секунд в коридоре снова раздались шаги и ворчание – что-то там про бесконечные выходки, бессовестных учеников и его, Махтанову, бедную голову. Укола совести в ответ на это она не ощутила, была слишком поглощена рисунком.

Странное дело: все три эскиза дались ей с такой же легкостью, с какой писался помещенный за кушетку автопортрет. С ним она покончила на следующий день после того памятного визита принца, а потом долго рассматривала и размышляла. От мастера Ф. она, кстати, подробности тогда утаила: написала, что чудесный подарок вдохновил ее на картину, которая помогла себя осмыслить и вдохновила на продолжение работы; что она поняла, чего хочет – стать самостоятельным, цельным художником и, однажды, признанным мастером.

«И однажды открыть свой зальчик с позолоченной табличкой на входе».

Но в отличие от истории с автопортретом здесь к легкости и увлеченности прибавлялось что-то еще. Не расчет, не поиски правильного вопроса и ответа на него, место которым было подальше от чужих глаз. Нет, тут ее одолевал конкретный яркий образ, и он будто бы сам рвался был воплощенным.

Наверное, то, что первый осознанный шаг на пути к будущему успеху был сделан так уверенно, можно было принять за добрый знак. Она ни разу не останавливалась, не колебалась, не сомневалась в выборе. Твердо ложились штрихи, тени, проступало на бумаге выражение лица и будущая текстура мрамора. Результат ее удовлетворил даже тем, что вызывал неясное желание: то ли отпрянуть, то ли всматриваться дальше.

– То ли еще будет, – сказала альбому Нэрданель, отложила его и потянулась за письмом.

Мастер Ф. предсказуемо начал с извинений.

«Уважаемая ниссэ Нэрданель, мне очень жаль, что я не смог полноценно поговорить с Вами наедине. Вечер прошел таким образом, что это оказалось совершенно невозможно…»