Текст книги "Из любви к искусству (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Наверное, недостаточно хорошо, – пожал плечами Куруфинвэ, но без осуждения, просто констатируя. – За сюжетом стоит нечто большее, чем сам сюжет. Как за пустотой и чернотой этой комнаты или, взять хотя бы, вашей вуалеткой.

– Я знаю, что такое символизм, – с нажимом повторила Нэрданель и потрогала вуалетку: поднятая на край шляпки, она не должна была ничего значить, просто не мешала смотреть. – Но мне больше по душе честное и настоящее изображение. Без экивоков. Оно изображает мир, как он есть.

– Очень в вашем духе.

– Почему?

– Как я уже сказал: безжалостно правдива.

Нэрданель позволила себе сдержанно улыбнуться.

– Возможно, вы в чем-то правы. Я не люблю ничего приукрашивать. Мир – в широком смысле – должен сам видеть свои изъяны и сам же становиться лучше.

– Я бы здесь поспорил, – покачал головой Куруфинвэ. – О стремлениях украсить, задачах художника и так далее. Но не думаю, что будет интересно: вы ведь себе же противоречите… – увидев немой вопрос в глазах собеседницы, он уточнил: – Портрет моей дорогой сестрицы – она прожужжала все уши. Очередная нарядная каменная девочка.

– Я невысокого мнения о своих рисунках, – все-таки ощущая себя задетой, ответила Нэрданель.

– И это правильно. Но, возможно, лекции в Университете пойдут вам на пользу.

Это уже было смешно. Нэрданель потому и рассмеялась и даже позабыла обидеться сильнее.

– Кто же меня на них пустит?

– Хотел бы я посмотреть на того, кто не пустит, – Куруфинвэ тоже изобразил признаки веселья: изогнул угол рта и вскинув брови.

Вообще-то такая идея приходила ей в голову. Но самой взять и отправиться в стены Университета не хватало смелости, а когда она обратилась с этим вопросом к отцу, тот добродушно посмеялся:

– Зачем тебе эта морока, детка? Если у тебя есть вопросы, я готов сам все растолковать. А Университет – совсем не место для приличной девушки. Не далее как сегодня…

Поэтому вопрос откладывался и откладывался.

– Откровенно говоря, я не думала, что вы интересуетесь искусством, – сказала она, чтобы продолжить разговор – и подальше от неудобной темы.

– Я и не интересуюсь. По крайней мере, не тем красивым хламом, которым наполовину забито это место, – Куруфинвэ махнул ладонью, описав в воздухе окружность.

– А чем тогда?

– Разными… нюансами. Но, кстати, вы поразительно точно попали в свежие новости, – он вдруг оживился, полез за пазуху и вынул из внутреннего кармана сложенные бумаги. Нэрданель не сразу поняла, что это газетный лист.

– Вот, глядите, подобрал утром на почте: «Золотой листок». И такой интригующий заголовок – «Вести из дворца: банальная скука или опасные симптомы?». Так, это вступление, неинтересно… А вот: «Из наинадежнейшего источника в самых приближенных к королевской семье кругах нашему изданию удалось узнать чрезвычайные факты». Нет, вы только оцените – какая патетика. «В приватной беседе с нашим автором свидетель утверждал, что принц, находясь в состоянии глубочайшей подавленности, не испытывает ни малейшего интереса ни к чему, что составляет радости жизни обычного юноши его возраста». Это ладно… «Особенно прискорбно отмечать равнодушие к вопросам искусства, которые традиционно занимают особое место в…», снова ладно, «автор статьи не оставляет надежду, что этот настрой не является признаком тяжелой болезни, здоровью нашего возлюбленного принца ничего не угрожает, и он, подобно…» Хм, это тоже ладно. Да… Подпись: Майрендил Форвиндилион. Как вам?

Нэрданель слушала с нарастающим ужасом. Она уже успела выкинуть прилипчивого журналиста из головы, а теперь не хватало, чтобы принц стал разбираться и без труда выяснил, кто именно подкинул материал для бессовестной галиматьи. Поди потом докажи, что все вышло случайно.

– Это… просто дурацкая статья в дурацкой газетенке.

– Да-да, Майрендил Форвиндилион… «Золотой листок»… Как думаете, он правша или левша?

– П… – осеклась Нэрданель, некстати вспомнив, как писака подставлял ей локоть на крыльце Музеона. – Понятия не имею. А зачем вам?

– Да так. А как вам такой заголовок: «Производственная травма тирионского журналиста». В самый раз для сводки происшествий.

– Вы же не собираетесь?.. Знаете, мне, пожалуй, пора. Да и Музеон скоро будут закрывать, – Нэрданель решила не рисковать и закончить опасно повернувший разговор.

– До свидания, ниссэ Нэрданель, – не став отвечать на незаконченный вопрос, охотно попрощался принц и снова уткнулся в газету. – Я дождусь закрытия. В этот час сюда редко кто заглядывает.

– До свидания, Куруфинвэ…

Комментарий к Глава 4. Великий поход

«– Пятьдесят лауров…»

Здесь: лаур – золотая монета (от квен. laurë – золото).

========== Глава 5. Лицом к лицу ==========

На следующий день в гости нагрянула Финдис. Нэрданель увидела из кухонного окна подъезжающую коляску с ливрейным возницей – не с Тирьо, каким-то другим – и, до смерти перепугав Ториэль, сорвалась с места. Побежала, но не встречать на улицу, а прятать – в студии.

Оба портрета принцессы и все наброски к ним были спешно сокрыты в надежном месте, под кроватью, но много чего другого Нэрданель показала охотно. Нескончаемые портреты родных и знакомых, акварели с видами Туны, городские пейзажи, разношерстную стайку глиняных статуэток и среди них – горделивый бюст короля.

– Весьма иронично, – оценила юмор Финдис и похлопала отца по плечу – в книжном шкафу он макушкой подпирал прогнувшуюся под грузом полку.

Нэрданель не стала уточнять, что в отличие от нескольких своих предшественников этот, столь же непримечательный бюст не постигла печальная участь оказаться в бачке со строительным мусором. А от пыльного ящика на отцовском складе-мастерской уберегло то, что он очень уж удачно поместился в шкафу.

Они с Финдис все это долго рассматривали и обсуждали, и принцесса, имея хороший вкус и познания, задавала массу толковых вопросов. После полудня переместились в гостиную и там угощались незамысловатыми, но обильными разносолами Ториэль.

– Я и не подумала, что стоит тебя предупредить, – уже вечером долго извинялась Нэрданель, когда помогала служанке убирать в буфет праздничную посуду.

– Эх, как же так, – качала головой Ториэль, натирая полотенцем фарфоровые тарелки, – принцесса! В гостях! Это ведь не король, будь он благословен, он хлебную корочку сжует и не заметит… Стыд-то какой, стыд…

Чего тут было стыдиться, Нэрданель понимала не до конца. Большого изыска они предложить не смогли, но и отбивные, и картофельный салат, и любимый ею с детства яблочный пирог со взбитыми сливками были с пылу с жару и очень хороши.

– Я же не есть приехала! – только и смеялась Финдис, но Ториэль все равно носилась красная и отводила глаза.

– В следующий раз я обязательно скажу заранее, – пообещала Нэрданель и решила, что в искупление вины завтра же сделает служанке какой-нибудь приятный подарок.

Выбор пал на красивую корзинку для пикников. Следующим утром Нэрданель отправилась на прогулку по зеленым улицам Южного склона и увидела искомое в одной милой лавочке. У Ториэль была огромная семья, в ней периодически кто-то рождался, и тогда служанка готовила сразу на несколько дней, брала отгул и отправлялась надзирать за младенчиком. Доверия у нее не было ни к молодым невесткам, женам многочисленных внуков и племянников, ни к собственным внучкам-племянницам. Нэрданель посчитала, что еще одна вместительная корзинка, куда поместятся и пеленки, и бутылочки, и несколько клубков шерсти со спицами, ей не помешает.

По возвращении она застала в дверях курьера.

– А вот и она! – воскликнула Нинквэтиль, увидев приближающуюся дочь. – Нэрданель, тебе опять посылки.

– Добрый день, ниссэ, – поздоровался мальчишка-курьер в форменной куртке и фуражке. – Распишитесь, пожалуйста.

Нэрданель отдала матери корзинку, расписалась в трех строках на бланке доставки, получила корешок и, забрав у мальчишки три свертка, положила их на скамеечку возле двери.

– Наверное, новые краски и грунтовка. Потом посмотрю, – решила она, не став вдаваться в подробности, и поспешила на кухню – радовать Ториэль.

Про свои – вернее не свои, Финдис – портреты она не забыла, и прошедшее с посещения Музеона время обдумывала, куда двигаться дальше. По всему выходило, надо вернуться к началу, но как именно?.. Этот вопрос занимал ее неустанно, но она решила сделать небольшую паузу, привести мысли в порядок и передохнуть. Поэтому вчерашний визит принцессы был как нельзя кстати, да и сегодня она не собиралась возвращаться в студию раньше вечера.

Но и вечером голова оставалась предательски пуста. Плотный ужин, уборка в студии, проветривание и свежепостиранный рабочий балахон не дали никаких ощутимых результатов. Нэрданель сидела перед мольбертом, но чирикала, притом вяло, в альбоме и ничего придумать не могла. Потом вспомнила про утренние посылки и спустилась вниз.

– Я так погляжу, творческий застой? – добродушно усмехнулся Махтано, из гостиной наблюдая невеселое лицо дочери.

– Он самый.

– Вся надежда на грунтовку, – добавил он уже серьезным тоном, но глаза по-прежнему смеялись.

– Махтано! – укоризненно произнесла Нинквэтиль, оторвавшись от нот, а Нэрданель закатила глаза, сгребла свои коробки и ушла наверх.

Но потом она сразу спустилась – пить чай; потом смотрела в окно, потом умылась и отправилась спать. Уже переодевшись ко сну и завязав на ночь волосы, вдруг вспомнила про посылки.

– Ну что за морока… – пробормотала Нэрданель, босиком прошлепала в студию и зажгла на столе свечу.

В плоской коробке под разноцветной бумагой ожидаемо были краски. В тяжелом и неказисто-сером кубике – пакет грунтовки, как и гласил штамп мастерской. А третья посылка была не подписана. Нэрданель не стала искать ножницы, нетерпеливо надорвала обыкновенную серую бумагу и замерла: в прорехе выглянул край коробочки из уже знакомого черного картона.

– Не может быть, – пробормотала она себе под нос, хотя еще несколько дней назад сама же и думала – может, ой как может.

Извлеченная из упаковки, прямоугольная коробка была довольно тяжелой. Основанием с мужскую ладонь и высотой с полторы, она зловеще чернела на столе в неровном свете одинокой свечи. Нэрданель не спешила открывать, гадая, что может оказаться внутри. Судя по весу и тому, как содержимое двигалось внутри, нечто с широким тяжелым основанием и более тонкой верхней частью… Статуэтка?

Решившись, она, наконец, поддела край крышки, вытащила его и увидела, что сверху содержимое прикрыто сложенным листом бумаги. Хорошо, если автор хочет, чтобы она сначала увидела письмо, пусть так и будет. Не заглядывая внутрь, Нэрданель достала послание и медленно развернула.

«Здравствуйте, уважаемая ниссэ Нэрданель!

Я искренне сожалею, что мое предыдущее послание так расстроило Вас. Уверяю, что был неправильно понят. Я был очень польщен Вашим письмом (должен сказать, что в первый раз получаю подобное) и не мог придумать иного способа выразить свою признательность. Многословное изъявление ответной благодарности уже с моей стороны показалось мне излишним, поэтому я решил просто послать Вам памятный подарок. Я полагал его ни к чему не обязывающим и вполне подходящим для того, чтобы принять его от незнакомца. Вероятно, я ошибся. Еще раз приношу свои извинения.

Ваше второе письмо так обескуражило меня, что я не сразу нашел слова для ответа и не сразу придумал, чем могу загладить свою вину. Мне по-прежнему хочется отправить Вам что-то на память, поэтому я рискну еще раз. Если Вы сочтете эту вещицу недостойной внимания, смело выбросьте в любой пруд. Но возможно, она порадует Ваш глаз или просто будет полезна для эпистолярных или иных литературных занятий.

С уважением и благодарностью,

Ф.»

Нэрданель поймала себя на том, что читает, приоткрыв рот. Вот молодец: заставила мастера сначала краснеть, а потом ломать голову. И это он, конечно, просто вежливо выразился, так-то явно решил, что она либо спесивая дура, либо просто спятила…

– Надо обязательно ему ответить, – выдавила из себя Нэрданель и, вспомнив про коробку, торопливо полезла внутрь.

По всей видимости, это был стаканчик для перьев. Или для кисточек. Сам он был серебряный и изображал сложенный из необработанных камней круг колодца. Над ним склонялась женская фигура. И если колодец был сделан со всей тщательностью – со мхом в стыках, с трещинками в камнях, с побегом плюща, цепляющимся за них, то женская фигура была более чем условна. Похожий на причудливо застывшую каплю смолы камень – оникс? – был черен снизу, там, где подставка сливалась с основанием «колодца». Но чем выше, тем светлее становилась фигурка – макушка отливала прямо-таки молочной белизной. Опустившаяся на колени женщина грудью и расставленными руками опиралась на край каменного круга и заглядывала внутрь, видно, высматривала свое отражение. Распущенные по плечам волосы вбирали в себя естественные прожилки светлеющего камня, но ни на них, ни на опущенном лице не было грубых следов резца. Фигурка женщины была гладкой, лишенной углов, процарапанных складок платья, локонов и малейших намеков на черты лица. Ничего рукотворного, кроме самой формы, только причудливая окраска камня, удивительным образом подмеченная мастером.

Нэрданель поставила стаканчик на стол и повернула одной стороной, другой. Поискала глазами кувшин, плеснула из него воды и убедилась: женщина действительно ищет в колодце свое отражение. А может и собственное лицо…

Почему-то, наверное, из-за цвета камня, ей вспомнилось лицо Мириэль – на полотне «Великого похода». Это было далеко не единственное ее изображение: во дворце висело еще несколько, в Музеоне тоже были и картины, и скульптуры, и в Нижних садах недалеко от Синего грота сидела на скамье задумавшаяся Вышивальщица. Но это было другое. Парадные портреты изображали красивую и хрупкую королеву в тяжелых платьях и украшениях; скульптуры – тонкую и печальную молодую женщину, нередко с переломившимися цветами в руках. Махтано как-то говорил, Мириэль невозможно было заставить больше часа просидеть перед художником. Она очень редко уступала просьбам Финвэ и то лишь на короткое время – чтобы только запечатлеть лицо; в платьях и ожерельях потом с восторгом позировали горничные. Нэрданель не могла решить, поэтому ли портреты были такие неживые, или после смерти королевы в них тоже что-то умерло.

Единственным исключением была та Вышивальщица в садах. Ее ваял мастер Маньярмо, и у него, кажется, вообще не случалось творческих неудач. Правда Нэрданель, идя мимо, не могла отделаться от навязчивой мысли: за спиной у мастерицы просится изобразить короля. Чтобы она, увлеченная работой, что-то показывала ему, а он как будто бы слушал, но на деле не отрывал взгляда от ее лица… Нэрданель казалось, так сцена обрела бы завершенность, а образ королевы, распадающийся на противоречивые фрагменты – пугающе талантливая девушка с Подножия, красавица королева, печальная и будто всю свою жизнь глубоко несчастная мраморная женщина – собрался бы воедино.

Раньше она не задумывалась, зачем и почему именно так Мириэль изобразила себя среди вереницы фигур, да и вообще не слишком ею интересовалась. То ли потому что сами полотна ее отпугивали, то ли потому что вокруг имени и личности мертвой королевы было что-то зловещее, куда не очень-то хотелось лезть. Ее тень и так долгие годы падала на город, на дворец и, следуя за Финвэ, проникала в их собственный дом. Нэрданель справедливо полагала, что не она одна испытывает из-за этого какой-то смутный если не страх, то опасение… И вот теперь почему-то именно образ Мириэль возник у нее в памяти, как вдруг возникал в течение дня и даже накануне, когда они с Финдис болтали и обедали. Белое лицо, белые руки, почти белые волосы и полная неподвижность позади стремительно шагающих фигур. Выходит, она видела себя такой?

Оторвавшись от созерцания стаканчика и очнувшись от странных мыслей, Нэрданель подняла голову и посмотрела в окно. Из ночного темного стекла на нее глядело ее собственное отражение. Тонкая ночная сорочка, какое-то настороженное и вместе с тем решительное лицо, волосы убраны куда более свободно и небрежно, чем днем. Она поднялась со стула, вскинула руку и под воздействием смутного порыва сдернула ленту с пучка на затылке. Волосы, будто только дожидались, рассыпались по плечам волной, приподнялись, окутали голову рыжей гривой.

– Вспыхнувший одуванчик, – сказала себе Нэрданель.

Она опять вспомнила, как давным-давно во время поездки в Валимар родители отвели ее в зверинец. Там в одном из вольеров развалились на камнях огромные лохматые львы, и Нэрданель сразу увидела явное сходство.

– Я как она, мама! – обрадовалась Нэрданель, замахала руками и возбужденно запрыгала на месте.

– Это он, дитя. Гривы бываю только у львов. А настоящие львицы выглядят куда скромнее, – заметила остановившаяся рядом с ними очень красивая элегантная леди и снисходительно улыбнулась. Рядом с ней держались за руки девочка в пышном сиреневом платье и мальчик постарше – в мундирчике какой-то закрытой школы. Проходя мимо, они дружно показали Нэрданель языки. С того дня она стала просить маму заплетать ей косы.

Но сейчас, когда никто не видел и не мог ничего сказать, она спокойно, даже отрешенно смотрела на свое отражение. Подумала немного, затем придвинула стул, поставила на виду подарок мастера и развернула мольберт – так, чтобы видеть себя в ночном окне.

«Автопортрет – это привилегия, – говорили на лекциях по живописи маститые преподаватели Университета. – Сначала потрудитесь создать что-нибудь стоящее, а уже затем зритель сам захочет увидеть ваше лицо».

Нэрданель, конечно, лично этого не слышала, но знала в пересказе отца и других мастеров, которые иногда заходили к ним на обед. Не то чтобы Махтано разделял эту позицию, скорее наоборот, но сам жанр был ему абсолютно неинтересен.

– Пусть первокурсники и скучающие барышни упражняются перед зеркалом. У меня всегда были модели позанятнее, – сказал он как-то и постучал себя пальцем по лбу, имея в виду, что сам-то брал сюжеты преимущественно из головы.

Нинквэтиль тогда в очередной раз выразительно покашляла, и Махтано не сразу, но спохватился.

– Я хочу сказать, что автопортрет – это …эммм… прекрасный материал для тренировки. Предмет всегда под … ну не под рукой, но ты меня понимаешь, да? Я рекомендую тебе обратить внимание на такую возможность. Как раз недавно я участвовал с дискуссии с мастером Энвиньэро, и он настаивал…

Нэрданель к этому совету не прислушивалась. Она, конечно, раньше – прежде, чем уверенно овладела техникой и необходимыми знаниями – подсматривала в зеркало, если случались затруднения с правильностью исполнения отдельных черт или правильностью наложения теней. Но и то – лишь в качестве абстрактного образца, не стремясь передать реальное сходство.

Поэтому странным было, что работа над автопортретом продвигалась так быстро. Сначала она уверенно, без остановок сделала набросок, а затем сразу взялась за акварель. Она не стала строить гримас, пытаясь что-то приукрасить. Твердо решив, ни в чем себе не льстить, она не позабыла ни про одну веснушку и не сделала попытки улучшить тон кожи или оттенок волос. Лицо получалось таким же, как в отражении: взгляд какой-то вопросительный, но рот строго поджат; тени сделали контуры особенно костлявыми, глаза заурядно-голубые, брови над ними бесцветные и тонкие.

– По крайней мере, ярко, – задумчиво пробормотала она, когда откинулась на стуле и оценила промежуточный результат. На темном фоне фигура в белой сорочке выделялась ярким силуэтом, а подсвеченный пламенем ореол волос вокруг головы создавал странный эффект. «Кто я?», – повинуясь внезапному порыву, вдруг подписала внизу Нэрданель.

Но к этому часу оконное стекло уже стало стремительно светлеть и сигнализировать, что пора бы закругляться. Нэрданель прополоскала кисти в своем новом стаканчике и, не став выливать бурую воду, вместе с ним вернулась в спальню. Подарок мастера Ф. занял место на прикроватном столике и Нэрданель, прежде чем провалиться в спокойный крепкий сон, долго смотрела на него.

– Леди Танвэн пригласила меня к себе в загородный дом. Погода обещает быть хорошей. Не хочешь присоединиться? – спросила за завтраком Нинквэтиль и помахала малюсеньким конвертом, который принесли с утренней почтой.

– Нет, я останусь. Позанимаюсь.

– Регулярные занятия – залог успеха… – прогудел из-за разворота «Колокола» Махтано и не обратил внимания на то, как переглянулись и дружно закатили глаза жена с дочерью.

Отсутствие сразу обоих родителей было очень даже кстати. С Финдис они договорились списаться и встретиться через некоторое время, поэтому можно было рассчитывать на спокойный день, который удалось бы полностью посвятить своим делам.

Нэрданель сразу после завтрака заперлась в студии и принялась с большим энтузиазмом малевать рыжие завитки и краем глаза перечитывать острый вопрос в нижнем углу холста. Ей опять вспомнился недавний визит во дворец – когда они уже переместились в библиотеку. Финдис с ногами забралась в кресло и грызла грушу, радуясь тому, что не нужно неподвижно сидеть и помалкивать.

– Назначу тебя своим официальным живописцем! – принялась угрожать она, болтая лихо перекинутой через подлокотник ногой. – Очень мне нравится твой подход, не то, что мастер Равендо – ни чихни, ни пикни.

– У мастера Равендо большой опыт, – заметила Нэрданель. Ей очень нравились его работы, особенно «Танец под Деревьями», где женская фигура в летящем платье кружилась между двух могучих стволов. Парадные портреты, правда, удавались ему не так здорово – в них как будто пропадала свойственная мастеру легкая и изящная манера, а лица становились слишком бесстрастными. Впрочем, подобное происходило со многими.

– Что мне-то с его опыта? После месяца позирований накануне совершеннолетия я его возненавидела, честное слово!

Нэрданель рассмеялась. Она знала, что многие мастера изводят своих натурщиц и моделей часами утомительного позирования, сама же на этот счет только удивлялась. В общем-то, сейчас присутствие Финдис было ей нужно только для приятной беседы: пойманное в нужном ракурсе лицо все равно прочно стояло перед ее внутренним взором.

Но вот сейчас, на завершающем этапе ей пришлось переместиться от прозрачного уже окна к зеркалу – с собственной физиономией этот трюк почему-то работал не вполне. Так она и рассматривала себя, ткнувшись в стекло самым носом, когда внизу раздался какой-то шум, громкие голоса, а потом в студию настойчиво постучалась Ториэль.

– Что такое? – крикнула Нэрданель, не отрываясь от подсчета веснушек.

– Ниссэ Нэрданель, такое дело! Сущая напасть! Прибежал Кармо, кричит! Мариссэ упала, сломала на ноге палец, а может даже не один! Нарвиэль не уследила, конечно, бестолковая девица, я всегда это говорила! Это жена моего двоюродного внука, среднего сына Порьо…

Тут уж, Нэрданель, конечно, поспешила отпереть и теперь слушала, распахнув дверь и нависая над квохчущей, размахивающей руками служанкой.

– Создатель Всеблагой, как же это произошло? Нужна какая-то помощь? Где это случилось? Поедем сейчас же…

– Нет-нет! Что вы! Кармо говорит, они уже перевязали и к доктору малышку отнесли. Бедная моя девочка! Но мне бы сбегать да проследить. Знаю я этих докторов, потом перелечивай за ними…

Поняв, что острой необходимости бежать куда-то самой, нет, Нэрданель закивала и тоже замахала руками:

– Конечно, иди. Надеюсь, все будет благополучно.

– Спасибо, спасибо, ниссэ Нэрданель! Вот только одна штука. Я обед-то приготовила вам, а господин прислал записку, что задержится сегодня в Собрании. А к нему должны сегодня зайти и что-то там забрать. Он еще утром дал мне кулек и так и говорит: «Ториэль, если я еще не вернусь, а ко мне уже зайдут, ты отдашь». Так вот кулек этот лежит прямо на столе, там, где ваза с цветами. Вы, если кто и правда придет, передадите? Вот и спасибо. А я побежала. Нет, бедная моя малышка!..

И она действительно побежала, на ходу стягивая с себя накрахмаленный передник и головную повязку. Ко всем своим настоящим и присвоенным обязанностям Ториэль относилась с неизменной серьезностью.

Нэрданель не пошла проверять, что там за такой важный «кулек» лежит рядом с вазой, но еще раз крикнула в след служанке пожелания и надежды на благополучный исход и вернулась к мольберту.

В полдень в дверь постучали. Услышала она это явно не сразу, поскольку, когда спохватилась и выглянула из студии, поняла, что колотят слишком уж громко.

– Бегу, бегу! – крикнула Нэрданель, соображая, что за недолгое время, прошедшее с ухода Ториэль, она совсем забыла о ее словах.

– Бегу! – на всякий случай добавила она еще раз и, подоспев к двери, за которой теперь стало выжидающе тихо, рванула ее на себя.

Традиционное «Добрый день, ниссэ Нэрданель» определенно застряло у Куруфинвэ во рту. Он смерил девушку странным взглядом – с макушки до носков домашних туфель и от туфель до макушки, снова приоткрыл рот и снова ничего не сказал. Нэрданель сама уже хотела нетерпеливо поинтересоваться, в чем же дело, но тут поняла, что спустилась вниз в том виде, в каком работала в студии: в свежезаляпанном красками балахоне с подвернутыми рукавами, без чулок и с распущенными волосами, которые, конечно же, дыбились и вились. Волосы пришлось распустить и посмотреть снова, потому что на картине с ними – и здесь тоже! – возникли определенные трудности.

Дверь с грохотом захлопнулась. Нэрданель знала, что сделалась пунцовой, но не знала, что делать дальше. Запереться, вернуться наверх и притвориться, что ничего не произошло?

«А «кулек» – выкинуть в пруд», – гаденько подсказал внутренний голос.

– У вас все в порядке? – негромко донеслось снаружи.

– Д-да, – не сразу проблеяла Нэрданель. – Я работаю. Что вам надо?

За дверью немного помолчали.

– Надеюсь, у вас ничего не взорвалось?

– Даже если так, это не ваше дело, – огрызнулась Нэрданель. Она была зла на себя за дурацкую ситуацию и зла на неожиданного визитера, за то, что он ее спровоцировал. – Мы с вами стали слишком часто встречаться.

На крыльце хрустнул песок, и что-то зашелестело. Похоже, от такой гостеприимности принц решил удалиться восвояси. Собравшись вздохнуть с облегчением, Нэрданель опять подумала про злополучный «кулек», про заполошную и уже задетую накануне Ториэль и больно хлопнула себя по лбу.

– Постойте! – крикнула она. – Если вы за тем, что оставил отец, я сейчас принесу.

Не став дожидаться ответа, она метнулась на кухню, где на указанном месте обнаружила перевязанный шпагатом маленький пакет. На ощупь – с горохом. Но подробности Нэрданель не интересовали, она просто бегом возвратилась в прихожую, приоткрыла слегка дверь и, не выглядывая, протянула руку. Другая рука, в белой перчатке, после недолго промедления пакет забрала.

– Спасибо, – тихо раздалось снаружи.

– До свиданья, – ответила Нэрданель, и со стуком закрыла дверь.

Дождавшись, когда на крыльце снова захрустит песок и, досчитав по десяти, она выглянула снова, но успела увидеть только мелькнувший за листвой размытый силуэт всадника.

После такого происшествия работа встала. Поднявшись наверх, Нэрданель поняла, что только что не пустила на порог и вообще откровенно нахамила наследнику трона. Не говоря о том, что показалась перед ним в совершенно неприглядном виде. В пору было то ли разрыдаться, то ли расхохотаться. Она выбрала второе.

Ониксовая женщина рядом с мольбертом была безучастна к только что произошедшей трагикомедии, она продолжала задумчиво заглядывать в свой колодец, и ее поза подействовала на Нэрданель успокаивающе. Пошагав по студии с полчаса и кое-как придя в себя, она сняла балахон, умылась и заплела волосы. Как бы то ни было, автопортрет был почти готов, и теперь его требовалось осмыслить. А пока отдать должное тому, кто невольно помог ей найти источник вдохновения.

Пододвинув чернильницу и вооружившись пером, Нэрданель села писать исполненный благодарности ответ мастеру Ф.

========== Глава 6. Дорогой друг ==========

«…рад, что мой скромный подарок Вам так приглянулся и помог нащупать верный путь. Мне самому не понаслышке знакомо это опьяняющее чувство озарения и вдохновения, и я искренне надеюсь, что Ваши усилия принесут прекрасные плоды…»

И так далее в таких же безукоризненных выражениях, тем же каллиграфическим почерком.

Нэрданель перевернулась с живота на спину, закинула за голову руки с письмом и глупо хихикнула.

– «С наилучшими пожеланиями, Ф.»

Ответ на ее письмо с благодарностью пришел на следующий же день с вечерней почтой: Нэрданель от неожиданности и восторга только что не начала прыгать. Новое письмо она написала немедленно, но отправила, правда, только через день, побоявшись показаться навязчивой, о чем сама же упомянула: «Надеюсь, мои письма не слишком беспокоят Вас и не отрывают от дел. Я очень ценю, что Вы тратите свое драгоценное время на ответы…» Но мастер заверил ее, что ему тоже приятна их переписка и даже задал несколько учтивых и как будто недежурных вопросов. Вроде того, интересуется ли она работами своего знаменитого отца, осведомлена ли в области драгоценных камней и металлов, любит ли ювелирное искусство в целом. Нэрданель пришлось поломать голову, чтобы подобрать осторожные выражения и донести: она все это очень ценит и уважает, а работы мастера ее просто потрясли, но сфера ее собственных интересов лежит скорее в области изобразительного искусства. Потом мастер стал задавать новые вопросы и даже попросил прислать какой-нибудь рисунок, а потом отозвался о нем – о выбранном после мучительных сомнений «непарадном» портрете Финдис – очень даже одобрительно.

Недели через две Нэрданель уже совсем осмелела и стала задавать все больше вопросов и даже осторожно просить рекомендации. Мастер охотно отвечал, давал советы насчет применения техники, насчет ракурсов, поз. Он даже потрудился прислать небольшой список литературы на первое время, и Нэрданель с удовольствием отметила, что в нем есть как уже прочитанные ею книги, так и доселе обойденные вниманием. Их они тоже неспешно обсуждали, как обсуждали коллекции Музеона и работы любимых и нелюбимых авторов. Нэрданель все больше овладевало восторженное чувство, что счастливый случай свел ее с родственной душой.

Правда, насчет личных вопросов она осторожничала, зная – а, вернее, не зная – с кем имеет дело. Она не спрашивала про подробности из жизни самого мастера, как и где он живет; не старалась выпытывать причины его скрытности. Зато после некоторых размышлений сочла возможным интересоваться другим. Где он черпает идеи, случается ли ему работать над несколькими заказами одновременно, правда ли, что он работает только по своим замыслам, отвергая эскизы заказчиков, и почему?