Текст книги "Из любви к искусству (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Значит, он не ворчит на экономку? – с улыбкой оборвала мужа Нинквэтиль, но по брошенному вскользь взгляду было ясно: вопрос с подвохом.

– Я не интересовалась его экономкой. Мы беседуем о другом. Я, пожалуй, пойду, мне как раз нужно ответить на письмо.

Поднявшись, рассерженная Нэрданель вышла из гостиной и услышала за спиной сначала отцовский шепот, затем его же громкий смех, а затем материно возмущенное «Махтано!»

Конечно, она задавалась вопросом о личности своего нового друга. Лукавством было бы утверждать обратное. Сначала она об этом не думала и считала, что само желание мастера Ф. сохранить инкогнито красноречивее любых домыслов и вообще заслуживает уважения. Он отказался от личной славы и почета, но не гнушается общением с никому неизвестной девчонкой. Это говорило о нем с лучшей стороны.

Но чем дальше, тем чаще она ловила себя на том, что витает в облаках и представляет туманный образ. На том обеде во дворце говорили много глупостей: про внешнее уродство, про увечья, про то, что мастер – женщина. Последнее Нэрданель отмела сразу, а насчет уродств и прочего думать не хотела. Автор таких прекрасных работ и писем представлялся ей столь же прекрасным внешне. Конечно, высокого роста, отменного телосложения; непременно изящные руки с длинными пальцами, красивое лицо с правильными чертами и задумчивым мягким взглядом… Вот взять хотя бы мастера Лорвэ. Со своим спокойным звучным голосом, плавными и уверенными жестами, внимательным взглядом голубых глаз, золотисто-русыми волосами… В какой-то момент Нэрданель поймала себя на том, что в ее мыслях мастер Ф. все больше обретает черты мастера Лорвэ.

– Тьфу. Дура, – оборвала себя на этом постыдном наблюдении Нэрданель и, прикусив для острастки щеку, вернулась к изучению «Истории живописи».

Но усилий хватило ненадолго. Раз за разом она обнаруживала, что снова обращается мыслью к догадкам о личности мастера. В конце концов, решила выбивать клин клином.

Отправив на почте очередное письмо, она возвратилась домой, но против обыкновения заперлась не в студии, а в своей комнате, где вывалила на постель накопившиеся письма. Они были написаны на обыкновенной плотной писчей бумаге, одинаковым, до безличности правильным почерком: строка к строке, буква к букве. В конвертах тоже не было ничего интересного.

– Ну конечно, иначе бы его давно кто-нибудь вычислил…

Оставалось анализировать сам текст и соотносить его с другими сведениями – с рассказами, слухами и даже с работами мастера… Решив делать заметки в блокноте, Нэрданель потянулась к столу и вдруг заметила на одном из писем характерные следы: лист подложили под тот, на котором писалось что-то другое. С азартом схватив письмо, Нэрданель подскочила к окну и повертела, ловя правильный свет.

Но почти ничего интересного обнаружить не удалось. «Добр день Нэрданель. Рад … вы продолж посещать … Сегодн рассказ ка…» И так далее. Одним словом, черновик того самого, что и так было написано на этом же листе. Разница была только в обилии сокращений и в хвостатом, до безобразности летящем почерке, так непохожем на безупречно аккуратные буквы чистовика.

– А хорошо притворяется, – улыбнулась Нэрданель. То, что он старается изменить почерк, ее не удивило, но почему-то позабавила эта деталь: такой мастер, а на деле пишет, как курица лапой.

Отыскав среди других писем еще парочку таких же нечаянных черновиков, она не нашла больше ничего интересного. По всей видимости, мастер Ф. внимательно следил за своей перепиской. Что же, тогда следовало заняться мыслительной деятельностью.

До вечера она просидела над бумагами, аккуратно выписывая все то, что хотя бы на первый взгляд могло оказаться важным. На отдельном листе она составила список работ из Музеона, где сделала пометки, которые тоже давали пищу для размышлений. В результате удалось прийти к следующими нехитрым выводам:

«1. Одинаково хорошо работает с металлами, драгоценными и поделочными камнями, в жанре ювелирного и декоративно-прикладного искусства».

Это было очевидно с первого же взгляда на выставку в Музеоне.

«2. Использует, в том числе дорогие и редкие материалы из разных концов Валинора. Использует очень много необычно крупных камней».

Нэрданель сразу обратила внимание и на этот факт. Он, вместе с тем, что мастер брал за работу чисто символические суммы, вызывал еще большие вопросы. Ей представлялся погруженный в работу преданный слуга своего дела – в крошечном домике где-то на окраинах Южного склона, в поношенном платье, с впавшими от недоедания щеками, но горящими глазами и неизменной тягой к искусству… Тьфу еще раз.

«3. Работает очень быстро».

Даже если предположить, что работы на выставке собирались годами, можно было вспомнить рассказы благородных леди во время обеда во дворце. Ее Величество Ингвис говорила, что на крупное ожерелье с ограненными камнями мастеру потребовалось две недели и, судя по всему, он одновременно делал гарнитур для леди Мовиэль, супруги мастера Лаурдо. Вряд ли глава шумного семейства, вроде многодетного брата их Ториэль мог бы так быстро работать над разными заказами…

«4. Хорошо рисует, разбирается в композиции, светотени, анатомии и т.д.»

Как правило, он возвращал Нэрданель ее эскизы вместе с замечаниями или присылал собственные рисунки. Наметанному глазу нетрудно было увидеть, что формы то и дело оказывались переданы в одну линию, а быстрые наброски сделаны без малейших следов исправлений.

«5. Знает многих преподавателей Ун-та и других мастеров, их взгляды и методы. Но рассказывает о них не так, как будто знаком особенно близко».

Здесь можно было поставить вопрос, но почему-то Нэрданель казалось, что она права. Мастер Ф. много рассказывал, ссылаясь, в том числе на преподавателей, но ни разу Нэрданель не уловила ни малейшего намека на дружеский шутливый тон или фамильярность. Впрочем, в критических оценках он был весьма категоричен.

«Упаси Вас Создатель тратить время на болтовню д.м. Лиондиля, лучше погуляйте в окрестностях Туны, от этого будет больше пользы», – написал он в ответ на сообщение об анонсе лекции, который Нэрданель увидела в «Колоколе».

«6. Живет в Тирионе».

Это тоже было несложно: письма доходили быстро и регулярно, а леди из Валимара по их же словам ждали свои заказы несколько дольше.

«7. Появился недавно – вероятно, молод».

А это было немного шаткой догадкой, мастер с таким же успехом мог долго не решаться выйти в свет или изменить профессию, но в качестве гипотезы такая мысль все же напрашивалась.

Поломав голову, она не придумала, что еще можно занести в список. Для уверенности в домыслах следовало получить больше сведений.

На следующий день лекции не было, но Нэрданель все равно переоделась в свое мужское платье, выскользнула из дома с утра пораньше и направилась в Университет. Большой читальный зал и абонемент работали только для предъявителей билетов, но в малом зале библиотеки, как она знала от отца, можно было совершенно свободно переждать время, листая разные периодические издания.

«Университетский вестник» значилось над большим шкафом, отведенным подборке одноименного журнала. Журнал выходил ежемесячно, печатал новости, анонсы, статьи и обзоры, а в конце учебного года отводил дополнительный выпуск под итоговый перечень научных работ. Нэрданель огляделась по сторонам и убедилась, что в такое раннее время никто в зале не прохлаждается, а смотритель отнесся к ее появлению совершенно равнодушно – поднял взгляд, ответил кивком на кивок и занялся своими делами. Можно было не беспокоиться. Вытащив с полок с десяток журналов, она разложила их на столе и принялась по очереди просматривать.

Несколько последних она брать не стала, рассудив, что едва ли мастер Ф. может быть моложе ее самой; более ранние решила отложить на потом. На ее счастье списки шли по факультетам, и можно было не тратить время, пролистывая дремучий лес медицинских терминов, работ по математике и геометрии, по архитектуре и ботанике. Ее интересовал в первую очередь факультет искусств, а помимо него после некоторых размышлений – химия и философия. Последние два она решила добавить на всякий случай, вдруг чье-то имя попадется дважды и даст повод подозревать себя.

Так и произошло, правда, совсем не в том смысле, в каком Нэрданель ожидала. Она листала страницы, выписывая работы, темы которых вызвали у нее хотя бы небольшие ассоциации с мастером, а также работы, в анонсе которых значились какие-то особые достижения: «награда лучшему выпускнику», «приз факультета», «самый талантливый молодой ученый…» Особых подозрений не возникало, а потом она в первый раз наткнулась на знакомое имя: «Фонетические изменения в современном языке», Куруфинвэ Финвион. Наткнулась случайно, пролистывая списки филологов на пути к философам. Работа была в журнале двенадцатилетней давности, ничего интересного для себя Нэрданель в ней не увидела и значения не придала. В следующем журнале она наткнулась сразу на трех магистрантов-искусствоведов, защищавшихся по темам прикладного искусства, и выписала их всех, а потом, долистав до химии, снова обнаружила имя принца. «Повышение твердости кристаллических тел». Что-то там про большие надежды и выдающиеся достижения. В общем-то снова ничего интересного, если бы не другое. Вытащив из стопки следующий выпуск, Нэрданель отыскала нужное место и с удовлетворением нашла: «Искусственный синтез сверхпрочных кристаллов», Куруфинвэ Финвион, научный руководитель – Махтано Урундил Аулэндил. Это название она помнила: про работу отец разливался соловьем и в конечном итоге вызвал у Нэрданель тот исторический всплеск раздражения.

– Это настоящий прорыв! Это потрясающее исследование, это просто самородок! – вещал он за столом, размахивая руками в таком сильном возбуждении, какое прежде редко демонстрировал.

– Если он не забросит это дело, то, уверяю, перевернет все наши подходы в данной области!..

Нэрданель тогда сердилась и не слушала.

– Три выпускных работы подряд, – не без уважения пробормотала она под нос. Конечно, у нее не было причин не верить оценке отца, но в подробности она никогда не вдавалась. За те три года, что Куруфинвэ отсутствовал, отец только сетовал иногда, что вот, его «самородок» забросил науку и теряет время в пустых блужданиях по стране…

Впрочем, все это было не то. Смутные кристаллические решетки имели мало отношения к искусству, не будучи подкреплены какой-нибудь завалящей работкой по, допустим, «Использованию кости в инкрустации мебели» какого-то Тинтиля Вертимо Турдилиона. Или просто и категорично: «Новая композиция в живописи» где научным руководителем, между прочим, выступал сам достопочтенный мастер Равендо. Насчет последнего Нэрданель сделала пометку и откинулась на спинку кресла.

Она ощущала легкое разочарование: почему-то ей казалось, что она быстро вычислит среди талантливых выпускников того, кто запросто может оказаться мастером Ф. Но настоящих подозреваемых нашлось не так уж много: среди недавних выпускников были одаренные юноши, но ни один не привлек к себе особого внимания на требуемом поприще. Самым интересным и одновременно бесполезным наблюдением оказалось только то, что все работы принца были подписаны неполным именем. Нэрданель прежде не задумывалась, было ли у него вообще материнское имя: оно никогда нигде не фигурировало, никто его не упоминал. Вполне вероятно, что королева умерла прежде, чем назвала сына. Ему тогда было несколько месяцев от роду, очень вероятно, что мать откладывала торжественный момент до срока, когда ей наконец-то станет лучше…

Но это все было не по делу. Нэрданель отметила себе, что нужно навести справки о тех, кто так или иначе вызвал у нее подозрения, а потом уже обратиться к другим журналам – на случай, если мастер обучался в Университете раньше или позже, чем она предположила сейчас. Решив, что немедленно попросит отца взять в абонементе экземпляры нужных работ, Нэрданель собрала свои записи, убрала на полку журналы и, стараясь не привлекать внимание, покинула библиотеку.

Дома ее ждало новое письмо, но не одно – с посылкой. Мастер Ф. прислал ей «Полную историю портрета» Тирмо Налдиона, о которой недавно рассказывал мастер Лорвэ, и о которой Нэрданель сделала пометку – обязательно заглянуть за книгой в научную лавку. В письме были некоторые собственные соображения мастера относительно текста, предваряемые извинениями насчет внешнего вида: томик и правда был весьма потрепан жизнью и какими-то реактивами, разъевшими часть обложки и уголки страниц. Нэрданель на всякий случай немедленно пролистала книгу, но ни пометок, ни закладок с записями не нашла – если они и были, их не преминули вытащить. Она снова поймала себя на том, что пытается представить живой образ своего друга – мысль определенно становилась навязчивой. Подумав немного, Нэрданель решила сразу написать ответ, чтобы честно обозначить свои мысли и заодно закинуть удочку.

«Дорогой друг, привет вам!

Пишу впопыхах, торопясь выразить благодарность за присланную книгу! Представляете, не далее как позавчера мастер Лорвэ рекомендовал нам обратиться к этому труду, а я даже не вспомнила об этом в письме. Видно, Вы точно угадываете ход мыслей мастера! Сегодня же возьмусь за изучение и постараюсь выслать Вам книгу как можно раньше, или же, если на то будет Ваше желание, передам из рук в руки.

Мои опыты с красками идут своим чередом. Не могу похвастаться большими успехами. Вчера счистила с холста набросок, а потом и вовсе весь вечер отвлекала себя лепкой из глины. Не могу сказать, что мне очень нравится результат, но сам процесс вызывает какое-то приятное успокоение. Возможно, когда-нибудь позже мне следует уделить больше внимания этому занятию…»

Это, конечно, было наглостью. Мастер Ф. никогда не намекал на то, чтобы встретиться лично, и Нэрданель не могла предполагать, будто бы он решит ради нее сделать исключение и раскрыть свое инкогнито. Но она долго думала над этой фразой и решила, что та звучит достаточно вежливо и ни к чему не обязывает: захочет – ответит, нет – оставит без внимания. Она же пока попробует добыть какие-нибудь сведения и размять мозги шуточным расследованием: по-настоящему разоблачать своего друга она, разумеется, не собиралась.

Тем удивительнее был полученный в свой черед ответ.

«…нет никакой спешки: книгу Вы можете оставить себе. Я достаточно ее изучил, а, если вдруг потребуется, смогу раздобыть снова. Не беспокойтесь.

(…)

* На следующей неделе в Собрании будет Осенний вечер. Предполагаю, что буду на нем присутствовать, и, если Вы тоже там будете, это даст нам возможность обсудить некоторые места из Налдиона лично».

Всего доброго!

Ф.»

Нэрданель трижды перечитала этот фрагмент. Села на постель. Затем встала, сделала по комнате круг и снова села.

Лично!

Это было очевидное приглашение встретиться, и вместе с тем уникальный шанс. Нэрданель снова вскочила, вытащила из запертого ящика свой блокнот, выдрала страницы с выписками из «Университетского вестника» и разодрала их в клочья. Теперь это было без надобности: на следующей неделе она и так узнает, с кем общалась все это время.

– Мы идем на праздник в Собрание? – без вступления спросила она, когда бегом спустилась по лестнице и влетела в гостиную.

Нинквэтиль, услышав столь поспешное приближение, застыла с растопыренными над клавишами пальцами и с легким испугом ждала какую-нибудь ужасную новость.

– Мы… Ты же обычно не горишь желанием туда идти, – произнесла она, переводя взгляд с дочери на мужа.

Это была правда. Периодически Нэрданель ходила на праздники в Собрание, но охотнее оставалась дома, отправляя родителей одних: Махтано по роду деятельности даже при большом нежелании следовало там присутствовать.

– В этот раз хочу! Идем?

– Конечно, идем, – рассеянно покивал, не отрываясь от бумаг Махтано. – Надо попросить Ториэль сдать в чистку мой бальный сюртук.

– Я уже давно это сделала, – ответила Нинквэтиль и снова повернулась к дочери. – Идем, идем. Я думала, ты со своей бурной активностью и не вспомнишь…

– Вот и хорошо! – не став дослушивать, убежала обратно Нэрданель.

Она уже знала, что дальше может последовать сдержанное неодобрение: мать всегда поощряла ее занятия, но в последнее время явно жалела об этом. Ей казалось, дочь проводит слишком много времени на пленэре и в студии, слишком часто сидит над книгами и вообще слишком во все погрузилась.

– Я все понимаю, – сказала она как-то за завтраком. – Но зачем это? Ты прекрасно рисуешь, что же еще нужно? Женский клуб, например, уже готов провести твою выставку. А в «Жаворонке» не прочь пригласить тебя на занятие с детьми.

Женский клуб «Каменная роза», куда Нинквэтиль отправлялась каждые четыре дня, занимался тем, что проводил чайные вечера с разговорами о музыке, приглашал молодых мастеров с небольшими лекциями, устраивал благотворительные аукционы из своего рукоделия и отправлялся на литературные пикники к подножию Туны. В общем, это был обычный женский клуб, которых в городе насчитывалось десятка четыре. Нэрданель и от него, и от остальных держалась стороной.

– Я не хочу показывать дошколятам «Жаворонка», как из кружочков собрать гусеницу. Вообще я стала сомневаться, что смогу справиться с детьми.

Тут лицо Нинквэтиль помрачнело, и Нэрданель запоздало сообразила, что ляпнула, не подумав. Тогда тему развивать они не стали, но вечером мать заглянула к ней и целый час говорила примерно о том же, но более обстоятельно и серьезно.

– Очень надеюсь, ты скоро наиграешься со всем этим, – подытожила она, жестом описав «все это» – мольберт, разложенные перед ним краски и книги на столе.

Нэрданель тогда промолчала, а наутро и завтрак прошел напряженно – один только Махтано по обыкновению посмеивался или ворчал, зачитывая новости из «Колокола». Потом натянутость, конечно, развеялась, а на следующий день Нэрданель выкинула неприятную лекцию из головы. Ну, а сегодня вечером Нинквэтиль заглянула снова, уже в совсем другом настроении.

– Пришла пожелать тебе доброй ночи еще раз. Ты меня сегодня очень порадовала этим вопросом про праздник. Хватит уже сидеть дома.

Нэрданель не стала замечать, что вообще-то дома она не так уж сидит, и это тоже было поставлено ей в упрек. Но промолчала.

Разные праздники случались в Собрании регулярно. Но главные проходили дважды в год – весной и осенью. На них мог прийти любой желающий, не было требований к костюмам, не взималась плата за вход. Открывали Осенний и Весенний вечера всегда две пары – король с королевой и глава одного из цехов, он же председатель Собрания этого года с супругой. Мероприятие всегда получалось шумное и крайне разночинное, но пользовалось бешеной популярностью – вероятно из-за, а не вопреки.

Впрочем, название – вечер в Собрании – было немного условным. Организацию и затраты действительно брало на себя сообщество мастеров, но местом действия были не столько помещения на площади, сколько сама площадь. Украшения и иллюминация действительно преобладали на фасаде Собрания, а музыканты рассаживались на его ступенях, но торжество начиналось не внутри. На площади возле фонтана загодя возводили помост, с которого король Финвэ и остальные и обращались к горожанам, а потом на площади начинались танцы. Они длились до утра, сопровождаясь появлением новых винных бочонков взамен опустевших, залпами петард и летающих свечей и заканчивались под утро после того, как в небе над Тирионом отгрохочет грандиозный фейерверк.

Это было одно из любимейших развлечений обычных горожан. Высшее же общество такие праздники не очень жаловало. На площади было слишком шумно, развлечения были слишком безыскусны, поэтому чаще благородные семейства и почтенные мастера, выждав обязательную часть, покидали свои места на трибуне и переходили в само Собрание. Там накрывали легкие закуски и разливали более изысканные напитки, а собравшиеся могли в более спокойной обстановке вести беседы или танцевать под изящные мотивы.

Нэрданель в общем разделяла отношение к происходящему на площади, но и большой любви к светским сборищам не испытывала. Поэтому посещала эти вечера раз в год, а то и реже – если отец слишком уж намекал, что неплохо бы им явиться в полном семейном составе.

– Может быть, нам сегодня прогуляться в центр, выпить кофе и, например, купить тебе новое платье? – на следующее утро после неожиданного заявления дочери спросила Нинквэтиль. Спросила как бы невзначай, не поднимая глаз от тарелки с жареным беконом.

– Почему бы и нет, – кивнула Нэрданель, тоже не подав виду. Еще не хватало спровоцировать лишние расспросы. Мать, конечно, всегда была сдержанной и не очень-то лезла в душу, но в последнее время она явно была обеспокоена происходящим.

– Вот и славно. Ториэль, милая, мы сегодня пообедаем в центре, так что…

Идея с платьем уже приходила в голову самой Нэрданель. Ночью, лежа в постели, она перебирала в голове свои наряды и размышляла о том, в чем лучше пойти. Платье, в котором она ездила на обед во дворец, было полуторагодичной давности: нежно-голубое, из хорошего атласа, с мелкой сетчатой вставкой на плечах и груди, оно скрывало ненужное и более-менее освежало морковные оттенки ее внешности. Хорошее, миленькое было платье. Правда, слишком примелькалось: и на паре вечеров в «Каменной розе», и на концерте арфистов из Валимара, и на дне рождения Финдис, когда оно было еще новым… Другие тоже не отличались новизной, и это, конечно, не укрылось бы от внимания наблюдательных леди… В общем, платье имело смысл поменять.

К полудню они с матерью обошли пять магазинов, но нигде не увидели ничего подходящего. Нэрданель обращала внимание на светлые ткани и легкий крой, а продавщицы предлагали сплошь декольтированные наряды с пышными юбками и обилием бисера на лифе.

– Я не хочу выглядеть, как девочка с хутора на первом столичном балу, – в полголоса заметила Нэрданель, когда они вышли из пятого магазина.

Нинквэтиль кивнула.

– Все расхватали… Умные девочки готовятся за пару месяцев до.

– То умные… – вздохнула Нэрданель, они переглянулись и дружно рассмеялись.

– Для неумных девочек тоже еще что-то осталось, – раздалось откуда-то сзади.

Нэрданель оглянулась и с удивлением посмотрела на говорившего – странного вида женщину, расположившуюся на скамейке возле длинного фасада доходного дома. Они только что прошли мимо, и Нэрданель еще обратила внимание: на край скамейки обстоятельно тряс хвостом толстый кот. Женщина сидела нога на ногу, смотрела через дорогу и флегматично жевала бутерброд с колбасой; кофе дымился в большой керамической кружке у нее в руке.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись.

– Простите?

Не поворачивая головы, женщина ткнула бутербродом себе за спину. Там под лаконичной вывеской «Магазин» в маленькой витрине стоял голый покосившийся манекен.

– Осталось что-то, говорю.

Нинквэтиль и Нэрданель снова переглянулись и, поддавшись то ли отчаянию, то ли обоюдному авантюрному порыву, с опаской толкнули дверь. Беззвучно закачался над нею колокольчик.

Осталось в общем-то немного. В вытянутом и на удивление чистом и светлом помещении вдоль стен стояли другие манекены, тоже через одного раздетые. Нэрданель прошла вдоль строя, рассматривая весьма элегантные наряды, и остановилась возле одного из них. Пепельно-серое платье с красивым кружевом на лифе и контрастно-белыми рукавами смотрелось изумительно: строго, лаконично, с достоинством. Если убрать волосы и заколоть их как-нибудь поинтереснее, будет смотреться очень даже…

– Неплохо. Но в груди тебе будет велико, – протиснувшись в дверь без помощи рук, заметила женщина. Отхлебнула из кружки, подошла вплотную к Нэрданель, с головы до ног смерила ее не очень-то приятным профессиональным взглядом. – Можно, конечно, подправить, но зачем?

– А я бы хотела померить, – покосившись на бессовестно пахнущую колбасу, с нажимом произнесла Нэрданель.

– Нет уж, – безаппеляционно ответила женщина. Отошла и остановилась возле заставленного коробками шкафа, потом обернулась на Нинквэтиль, приглашающе ткнула бутербродом в приставную лесенку, затем в коробку на полке, а затем на алую занавеску примерочной. – Вот. А то у меня руки грязные. – И уселась на высокий стул возле стойки.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись в третий раз. У обеих определенно мелькнуло желание развернуться и уйти, но какое-то упрямое любопытство будто толкнуло Нэрданель под руку. Она сунула матери сумочку и решительно полезла за коробкой.

До кондитерской «У Лиссэ» они в тот день не дошли. Когда пунцовая Нэрданель высунула нос из-за занавески и сообщила, что все это очень эффектно, но фасон явно не ее, госпожа Иртасмиль – так, оказалось, звали хозяйку – отставила наконец-то свою кружку и полезла за стойку, оттуда донесся громкий плеск воды и сильный запах лимона. Снова она появилась уже с засученными рукавами и табуреткой в руках.

– Иди-ка сюда, золотце, – все тем же угрожающе-безучастным голосом произнесла она и, не дождавшись, сама вытянула Нэрданель из-за занавески.

Платье было атласно-бархатное, королевского темно-синего цвета. Юбка умеренно расклешенная, падающая крупными складками, лиф почти без украшений, на плечах свободно держатся присобранные в гармошку то ли широкие лямки, то ли очень короткие рукава. Спины у платья, можно сказать, не было.

– Оно слишком открытое, – попыталась возразить Нэрданель. Наряд, признаться, был хорош, и та же Финдис с ее безупречной кожей и золотыми волосами смотрелась бы в нем изумительно. Но представить, как выглядит в обрамлении загадочно-синего бархата ее будто засиженная мухами спина, было страшно.

– Может быть, может быть… – пробормотала госпожа Иртасмиль, поворачивая ее на табуретке так и сяк. Потом решительно шагнула к одному из голых манекенов и принялась стаскивать с него последнее – длинные белые перчатки.

– Вот.

Нэрданель не решилась противиться и стала натягивать перчатки, а вместе с тем наблюдать, как хозяйка один за другим дергает ящики в шкафу. Найдя искомое – рулон жемчужно-белого атласа, она бросила его на стойку, нашарила под ней угрожающего вида ножницы и без замера откромсала солидный кусок.

– Ну-ка, не вертись, уколю.

Спустя несколько минут хитроумно скрученный отрез опоясал талию Нэрданель и свернулся на бедре аккуратным бантом.

– Угу, – удовлетворенно констатировала госпожа Иртасмиль, покусывая кончик булавки, потом придвинула вторую табуретку и, оказавшись за спиной у Нэрданель, решительно потянула за убранные в пучок волосы.

– Я думаю, это излишне! – шарахнулась Нэрданель и покачнулась на табуретке, но хозяйка удержала ее, крепко ухватив за плечи.

– Уколю.

Все то время, что длились эти форменные издевательства, Нинквэтиль наблюдала, присев в углу в обтянутое алым плюшем кресло и только улыбалась и ободряюще кивала.

– Ну, примерно так, – подытожила наконец госпожа Иртасмиль, спустилась на пол и, еще раз поправив складки подола, выкатила из примерочной высокое зеркало.

В утро праздника Нэрданель все еще была не уверена в том, что стоит идти в обновке. Будучи разложенным на постели, все это выглядело чудесно, и Нэрданель снова представила Финдис. С ее статью, волосами, чистой белой кожей, принцесса смотрелась бы потрясающе – алмаз в оправе.

«Не вздумай крутить кренделек, золотце», только и значилось в записке, присланной через день вместе с чеком и большой коробкой. Нэрданель почудилась в этом явная угроза.

Покончив с созданием образа и проинструктировав насчет прически, госпожа Иртасмиль сразу выпроводила их за порог.

– Нужно довести до ума ленту. Я пришлю заказ вам домой.

Принять плату или даже аванс она тоже отказалась и лишь нетерпеливо махнула рукой в ответ на «Спасибо. До свидания». Только вернувшись в Медный переулок, они сообразили, что, впечатленные произошедшим, адрес-то как раз не назвали.

– Может, оно и к лучшему, – заметила Нэрданель и отправилась чистить голубое платье.

Но нет.

– Насчет кренделька я, в общем-то, согласна, – заметила Нинквэтиль, и Нэрданель, опустошенная и одновременно занятая мыслями о мастере, только рукой махнула.

В итоге волосы были расчесаны, расправлены и слегка подколоты с боков – чтоб не дыбились слишком уж сильно.

«Зато не видно «дырку» на спине», – утешила себя Нэрданель.

Но Нинквэтиль была довольна, а Махтано так и вовсе принялся восторженно ахать и охать, увидев спустившуюся к отъезду «куколку». Пришлось изобразить улыбку и всю дорогу слушать похвалы и ободрения. Впрочем, во всем этом был смысл: если уж предпринимать попытку завести очное знакомство, то пусть мастер сразу видит, с кем имеет дело. Чтобы не разочаровываться потом…

Открытие вечера прошло, как обычно. Достопочтенному мастеру и его семье были выделены места на трибуне, в центре площади с помоста по традиции говорил сначала мастер-председатель – мастер Тирмо из Цеха Кузнецов, затем гостей поприветствовала леди Андиэль, а затем уже королевская чета. После этого на ступенях Собрания грянули музыканты, танцоры сделали первый круг, а на площадь выкатили первые бочонки. Почтенная публика потянулась под крышу.

Нэрданель все открытие, всю дорогу до залов и потом в залах ловила себя на том, что озирается и всматривается в лица. Иногда она замечала ответные взгляды, но за секунду до того, чтобы двинуться навстречу, узнавала в них только мимолетное любопытство и обычное праздное желание поглазеть по сторонам.

Потом пришлось отвлечься на обязательные приветствия, на светские обмены репликами и на выразительно схватившегося за сердце короля.

– Какое платье! Какая грива! Какая вся!..

Вокруг засмеялись и немедленно заговорили о нарядах и украшениях. Нэрданель поскорее улизнула, подхватив под руку Финдис, и они поболтали минут пятнадцать. Потом принцесса убежала дальше, потом начались танцы…

Ей пришлось сделать два круга – с испуганным юношей со значком младшего мастера-краснодеревщика, они встретились взглядами, когда объявили первый тур; а потом с мастером Валендилом. Тот разговаривал с Махтано, и явно из вежливости пригласил Нэрданэль, когда та подошла перекинуться с отцом парой слов. После такого следовало ждать продолжения, и, услышав за спинами приближающийся голос короля – «А где же моя третья красавица?», она устремилась подальше от танцевального зала.

Осень в Тирионе сделала перерыв. Как часто бывало на эти праздники, день выдался исключительно теплый: к вечеру лишь слегка посвежело, а в зале быстро сделалось душно. Нэрданель озиралась по сторонам, натыкаясь на знакомые и незнакомые лица: королева беседовала с женами мастеров; Финдис и ее валимарские кузины оживленно обсуждали и передавали из руки в руки роскошное жемчужное колье; принц Нолофинвэ кружил в танце младшую сестру-хохотушку; родители тоже не пропустили этот тур и поспевали за всеми в общем вихре… Она узнала мастера Лорвэ, успела заметить примелькавшихся в Университете студентов, наткнулась взглядом на Куруфинвэ – тот стоял в кругу беседующих, но как будто слушал не их, а рассматривал себя в зеркальной стене зала. Нэрданель поразмыслила, но не пошла здороваться. Решив, что довольно покрутилась в общем шуме и вряд ли осталась незамеченной, она выскользнула на свежий воздух.