Текст книги "Из любви к искусству (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Вероятно, в этом присутствовало нечто нескромное, какое-то потайное желание показаться лучше, воспитаннее некоторых… Нэрданель была вынуждена признать этот грешок после продолжительных размышлений, но затем оценила все трезво и сочла, что ничего зазорного здесь нет, а вот пользу ее поступок принести может. Тем более теперь, когда Куруфинвэ вернулся и наверняка вновь будет часто бывать в их доме.

Нет ей, конечно, было совершенно безразлично, что он там себе думает. Он и сам был ей почти безразличен и неинтересен, за исключением того, что вызывал стойкое раздражение. Любимый и самый талантливый – о чем неустанно повторялось – ученик отца регулярно появлялся на пороге дома номер три по Медному переулку и проводил много времени на индивидуальных занятиях с отцом. Это длилось годами, и поначалу Нэрданель даже делала попытки завязать если не дружбу, то вежливое общение, но неизменно наталкивалась на отчуждение и холодность. За все эти годы принц ни разу не отобедал с ними и даже не оставался на чай, который Нинквэтиль с неизменным радушием предлагала изо дня в день. Сама Нэрданель очень редко слышала от Куруфинвэ что-то большее, чем «добрый день, ниссэ Нэрданель» и «до свидания, ниссэ Нэрданель». Поначалу это ее удивляло, потом расстраивало, потом уязвляло, а уже потом сделалось безразлично.

Но в какой-то момент пришло раздражение. Чем дальше, тем больше ей стало казаться, что отец, и без того проводящий много времени в работе, слишком щедро тратит досуг на неприятного ученика и слишком рьяно расхваливает его безграничные таланты. Можно было подумать, что мастеру Махтано для полного счастья не хватает чего-то еще кроме любимой работы, прекрасной жены и обожаемой дочери!.. Однажды Нэрданель даже вспылила на этот счет и высказала все с большим жаром, чем вызвала искреннее удивление и раскаяние Махтано.

– Куколка, мне так жаль! – принялся извиняться он. – Я совсем не думал, что ты можешь чувствовать себя покинутой. Ну не сердись, дружочек! Полагаю, я мог бы что-то с этим придумать…

Он несколько дней продолжать виниться, утешать и обещать; обещание потом держал. Времени с учеником стал проводить чуть меньше, с семьей – чуть больше, а к живописным и скульптурным опытам дочери стал относиться чуть внимательнее. Спустя какое-то время даже сам предложил переоборудовать в студию одну из верхних комнат и вообще стал осмысленнее поощрять это увлечение. Нэрданель сменила гнев на милость. Но только в отношении отца.

Куруфинвэ оставался живым воплощением высокомерия и надменности. Было в нем что-то поддельное, фальшивое – чего Нэрданель никогда не выносила и всячески презирала. К тому же она не раз и не два невольно слышала обрывки разговоров отца с королем Финвэ, еще одним постоянным гостем в их доме. Король неоднократно сетовал на разного рода семейные неурядицы, о которых в общих чертах знал весь город и весь Валинор. Во дворце постоянно случались размолвки, в них постоянно фигурировал старший сын короля. И хотя Нэрданель знала, что многие винят в происходящем королеву, а сама она с Индис была знакома довольно поверхностно, рассудок подсказывал: чтобы поссориться с королевой, нужно приложить немалые и осознанные усилия!

И потом короля она обожала, сколько себя помнила. Он сызмальства качал ее на колене, называл красавицей – и из его уст это звучало нисколько не издевкой! – смешил и дарил приятные мелочи. А стоило ему заглянуть в не самом приподнятом настроении – это было сразу видно по щемящему контрасту между неизменной улыбкой и меланхоличной неподвижностью взгляда. Нэрданель всегда эту перемену подмечала. Поэтому источник его, королевского, беспокойства и расстройства изначально был для Нэрданель предметом живого порицания и раздражения. И когда стало известно о том самом трехлетней давности отъезде, она была только рада.

Но вот Куруфинвэ вернулся. Уже на следующий день после праздника он, как ни в чем не бывало, заявился к отцу, и они до ужина безвылазно проторчали в кабинете. Нэрданель тогда удостоилась взгляда по касательной и услышала привычное блеклое приветствие. Поэтому, обозлившись, ушла наверх и принялась обдумывать это самое письмо.

– Будет что сказать, когда явится снова.

Нэрданель посмотрела на свое нахохлившееся и подрагивающее отражение в чаше огромного фонтана и тяжело вздохнула. Весь этот праздник, разговоры на нем и, особенно, долгосрочные последствия возвращения принца порядком разбередили ее. Она даже надеялась, что ее доброжелательное письмо немного успокоит нервы, но получалось наоборот: ощущение неловкости преследовало и теперь, когда конверт бы отправлен. Мысли о том, как отнесется мастер к подобному посланию, снова вызывали смущение. Поэтому Нэрданель и отправилась к фонтану в центре площади – посмотреть на льющуюся воду, успокоиться и заодно решить, чем заняться дальше. А вместо этого опять принялась прокручивать в голове всякую ерунду…

– Думаю, стоит выпить шоколада, а потом пешком прогуляться до дома, – произнесла она, обращаясь к отражению, и то согласно кивнуло.

На главной площади города помимо королевского дворца и нескольких учреждений располагались и места разнообразного досуга. Магазины, салоны, ателье, а еще, например, один из самых знаменитых ресторанов Тириона – «Т», где столик заказывали не менее чем за месяц. По соседству находились и менее претенциозные заведения – ресторан «Голубка», кафе «Черный клен», «Лето»… Нэрданель особенно любила кондитерскую «У Лиссэ», куда они с матерью непременно заходили, если оказывались поблизости. Вот и сейчас не было причин изменять привычкам.

Нэрданель поднялась с парапета, убедилась, что платье не забрызгано, и пошагала в сторону кафе. Украшенный цветочными гирляндами вход призывно манил обещанием сластей и атмосферой беспечности. В окнах мелькали шустрые официанты; внутри и снаружи за круглыми столиками вертелись детишки, матери сидели рядом и наблюдали за ними. Все было мило и беззаботно – как обычно. Но уже почти у самого порога Нэрданель вдруг остановилась и в задумчивости оглянулась.

Площадь Туны широким кольцом охватывали самые красивые здания города: роскошные жилые дома с конторами и магазинами на нижних этажах, представительство Альквалондэ, солидное издательство «Нолмэ», а еще, конечно же, королевский дворец, Собрание мастеров, Цех Каменщиков, Торговая палата… Музеон.

Музеон располагался в здании бывшего дворца Его Величества у подножия Миндон Эльдалиева. Когда Ингвэ и его свита много лет назад переселились в Валимар, дворец торжественно передали в дар городу, и король вместе с Собранием долго думал, подо что приспособить такие площади. Вот тогда и предложили идею Музеона. На тот момент в распоряжении мастеров и их почитателей было уже немало работ, заслуживающих быть выставленными на всеобщее обозрение. Было очевидно, что число таких шедевров к вящей славе и радости всего Тириона будет только увеличиваться, поэтому король и распорядился обустроить комплекс вокруг Миндон Эльдалиева под выставочные залы. Работы заняли несколько долгих месяцев и вместе с самими зданиями, тоже некогда выстроенными городскими мастерами, явили публике еще один образец архитектурного искусства. Вскоре было дано объявление о наполнении залов собственно экспонатами, и их предложили так много, что пришлось собрать особую комиссию, которая с тех самых пор и занималась отбором новых предметов коллекции.

Нэрданель очень любила Музеон. До недавних пор она, по меньшей мере, раз в неделю навещала залы – в детстве с матерью, с отцом или с ними обоими, позднее и одна тоже. Ей нравилось бродить, переходя из зала в зал, от стены к стене, рассматривать многочисленные картины, скульптуры, барельефы, фрески…

Музеон делился на секторы, отведенные под разные виды искусства: здесь разместили и охотничье оружие, и деревянную резьбу, и драгоценную посуду, и одежду, и ювелирные украшения тоже. Огромный главный зал, некогда служивший тронным для Его Величества Ингвэ, был отведен под предметы, сохранившиеся со времен Куйвиэнен и Великого похода. Стены там расписали фресками на сюжеты тех дней, в центре воспроизвели группу походных шатров из шкур диких животных. Вокруг замерли звериные чучела и расписные манекены в кожаных и меховых одеждах с разными орудиями в руках. В витринах по периметру зала нашлось место многочисленным лукам, копьям, каменным ножам, украшениям из ракушек и цветной гальки и прочим незамысловатым предметы, изготовленным много-много лет назад.

Но всему этому Нэрданель предпочитала скульптуру и живопись. Именно в тех залах в Западном крыле она проводила много времени, сначала просто рассматривая чужие работы, позднее, делая их наброски, а затем пытаясь уловить что-нибудь свое. Но в последний год она ни разу не переступала знакомый порог: либо занималась в своей маленькой студии, либо на свежем воздухе – погруженная в мысли и в созерцание мольберта. Неудивительно, что о новой выставке она не знала ничего.

«Сейчас придется спрашивать дорогу у смотрителя, и он сочтет меня полной дурой», – с тоской подумала Нэрданель, когда еще в дверях увидела приметную фигуру в форменной куртке. Но на ее счастье здесь же, возле будки смотрителя, висело слегка пожелтевшее объявление: «Работы МАСТЕРА Ф. выставляются на первом этаже Восточного крыла в залах ЮВЕЛИРНОГО ИСКУССТВА в часы работы Музеона». Ниже шла упоминавшаяся во дворце приписка, обращенная к самому мастеру: «если он пожелает получить обратно свои работы или же их часть» и что-то там дальше. Нэрданель постеснялась вчитываться. Вместо этого приветливо кивнула смотрителю, опустила в стоящую здесь же коробку символический полутьелпин и направилась в Восточное крыло.

Во второй половине дня в залах преобладали молодые матери и няни с детьми. Но их традиционно интересовал Центральный зал с шатрами, оружие и Западное крыло с его скульптурами. Поэтому в той части Музеона, где располагались предметы прикладного искусства, было пустовато. Впрочем, в одном из залов Нэрданель встретилась целая группа припозднившихся – обычно, они приходили ранним утром – мастеров с учениками. Они увлеченно обсуждали экспонаты, передавали их из рук в руки, сравнивали, зарисовывали… Одним словом, учились. Нэрданель без остановки прошла мимо них, лишь кивнула пару раз, когда кто-то вдруг узнал в ней дочь прославленного ученого и преподавателя. В основном же ребята были слишком увлечены даже для этого, поэтому до цели своего визита Нэрданель добралась очень быстро.

«Мастер Ф.» значилось на аккуратной позолоченной табличке у входа в темную и небольшую, зато отдельную выставочную комнату. Здесь не было окон и верхнего освещения, и только в витринах и на застекленных столах стояли лампы. В некоторых имелись вращающиеся зеркальца, поэтому экспонаты представали перед зрителем буквально в самом выгодном свете. Нэрданель оказалась в зале не одна. Она узнала друга отца мастера Тирэндила, тот неслышно переговаривался с каким-то тщедушным юношей, остановившись возле витрины с ожерельями. В дальнем углу прыскали и хихикали две одинаково кудрявые темненькие девушки, по виду – горничные или помощницы на кухне. Они вертелись перед большим зеркалом, примеряя диадемы и серьги. Возле другой витрины прохаживалась молодая женщина, и румяный ребенок крепко спал у нее на руках, предоставив матери возможность без помех любоваться драгоценными перстнями и браслетами.

Нэрданель окинула взглядом эту немногочисленную публику и решительно приступила к осмотру.

– Музеон закрывается! Закрывается! Закрывается!.. – долетел откуда-то из анфилады голос смотрителя и звон колокольчика.

Нэрданель вздрогнула и заозиралась по сторонам. В небольшой комнатке не осталось никого, а сама она одолела едва ли половину пути вдоль стендов и витрин. Рассматривала каждый экспонат, многие брала в руки, сравнивала, возвращалась обратно. Одним словом, была крайне увлеченным и внимательным зрителем, на зависть некоторым ученикам, норовящим чаще глядеть в окно, чем на то, что показывает мастер.

Здесь, в полумраке и тишине, увиденное еще больше впечатлило Нэрданель. Она сразу заметила, что украшения сгруппированы по стилям: тут были те, что изображали животных, растения, сложные орнаменты, подчеркнуто простые формы; некоторые были сплошь усыпаны камнями, другие украшены всего одним, но расположенным именно там, где нужно. Но все без исключения являлись образцом большого мастерства. А еще в какой-то момент Нэрданель стала сопоставлять увиденное с тем, что показывали во дворце валимарские принцессы и жены некоторых мастеров.

– А я им одно время была крайне недовольна! – воскликнула тогда в пылу обсуждения жена Его Высочества принца Ингвимо. – Я трижды посылала ему эскизы, и он трижды возвращал их обратно! Можете себе представить?!

– Все верно, – сдержанно подтвердила вторая дочь Его Величества Ингвэ, принцесса Ингвитэль. – Он работает только по своим эскизам.

– Мне с большим трудом удалось настоять на кое-каких деталях этого колье, – засвидетельствовала слова племянницы королева Индис.

Из рассказов дам быстро стало понятно, что мастер Ф. крайне востребован, а поэтому вопрос очередности заказов – больное место всех тирионских и валимарских модниц. С этим они и связывали то, что мастер так не любит тратить время на обсуждение деталей и полагается на собственный вкус. Тот, впрочем, ему не изменял.

– Знаете, в последний раз я просто запечатала в конверт обрезок от нового платья и написала: «Гарнитур – серьги, бусы». Как видите…

Нэрданель тогда не очень вслушивалась в эти комментарии, но сейчас вспоминала и думала, что там, где мастеру не мешали чужие капризы, результат был еще лучше. Наверное, это тоже было причиной того, почему выставка так сильно впечатлила ее, и когда в дверях появился смотритель со своим колокольчиком, она с большим сожалением оторвалась от витрины с геммами и резными фигурками.

– Прошу прощения, ниссэ… О, ниссэ Нэрданель, добрый вечер!.. Прошу прощения, мне пора запирать двери. Сегодня немного раньше обычного, для комиссии нужно подготовить…

– Конечно, конечно, Ойрэ – кивнула Нэрданель и, бросив последний взгляд на комнатку, вышла.

Юноша, в котором она узнала очередного отцовского ученика, поклонился и остался гасить свет, а сама она направилась к выходу.

«Надо будет завтра прийти опять».

Музеон работал пять дней через один, оставляя служащим возможность прибраться, смахнуть пыль, обновить экспозицию и напечатать объявления. Кроме того, в этот день в залах работала комиссия, составляла свои списки и планы. И после ее визитов экспозиции могли меняться, о чем сообщалось в «Голосе мастеров», в специальной колонке «Колокола» и на стендах возле входа в сам Музеон. А еще бывало, мастера или владельцы забирали что-то на время, желая скопировать, показать гостям или надеть расшитое платье или драгоценное украшение на важный прием. На выходе Нэрданель остановилась перед доской с расписанием и порадовалась, что завтра как раз пятый день, и надо успеть досмотреть выставку перед выходным.

«Нужно прийти пораньше, и после заглянуть в Западное крыло… Да, так я и сделаю», – решила она и направилась к дверям, когда кто-то ее окликнул.

– Ниссэ Нэрданель!

Высокий юноша в щеголеватом костюме торопливо спускался по лестнице. Под мышкой он держал лакированную кожаную папку, в правой руке – смятый комом бумажный пакет в жирных пятнах.

– Добрый вечер, ниссэ Нэрданель! – повторил он и изящно поклонился.

– Добрый вечер, – приостановившись, согласилась Нэрданель. – Мы знакомы?

– Вряд ли, – мотнул головой юноша и ослепительно улыбнулся. – Майрендил Форвиндилион, газета «Золотой листок».

– Я не читаю газеты, – помрачнев, сообщила Нэрданель и заторопилась на улицу, на крыльцо бывшего дворца.

– Не удивлен, не удивлен… Хотя осуждаю. Разумеется, шутя, шутя! – рассмеялся Майрендил переложил свой пакет в другую руку и подставил локоть.

– Благодарю, я справлюсь, – не останавливаясь, сказала Нэрданель.

Газеты она действительно почти не читала, разве что листала иногда «Колокол», который всю жизнь выписывал отец. Сама получала только журналы – «Книжную башню», «Почему?» и заглядывала в мамин «Леди на Туне». Все равно исправным источником новостей в их доме служила приходящая ежедневно и, на счастье, не склонная к гнусным сплетням Ториэль. Но даже с таким небогатым багажом невозможно было не знать: «Золотой листок» собирает все городские слухи и толки, а потом еще и нещадно перевирает их в погоне за шумихой.

Но Майрендилу такое нескрываемо прохладное отношение явно было привычно. Он без смущения нагнал ее и пошел рядом, беспечно помахивая своей блестящей папкой.

– Признаюсь, ниссэ, я невероятно рад, что принц вернулся.

– Неужели?

– Истинно так, истинно. Во время его отсутствия материала для статей стало куда меньше. Вы же знаете, нас кормят светские новости… А теперь один прием чего стоит! Один прием!

– В таком случае охотно верю. Этих новостей вам хватит на год.

– Льщу себя надеждой, что это только начало, начало… После стольких месяцев, можно сказать, прозябания за последние полгода дела пошли на лад. Сначала мастер Фэ, теперь наш милый Курво. Спустя полтора года после грандиозного – помните? – совершеннолетия принцессы нам снова есть о чем рассказывать кухаркам и прачкам! Ой-эй, ниссэ, не смотрите так презрительно! – Майрендил с явным удовольствием болтал и с не меньшим – слушал себя, успевая, однако, цепко глядеть по сторонам.

– Как же мне на вас смотреть, если вы торгуете перевранными сплетнями? – Нэрданель снова отвернулась и продолжила шагать через площадь. По правде, она хотела зайти к «Лиссэ», но не пить же шоколад в обществе этого гуся?

– Почему бы вам тогда не рассказать мне что-нибудь достоверное? Я бы разбавил этим наш номер. Эксклюзивное интервью? Бал во дворце глазами очевидца. Можно инкогнито. Инкогнито! «Ниссэ Н.», как вам? – не унывал Майрендил и продолжал идти рядом с ней.

– Никакой это был не бал. И вообще, почему вы решили, что я…

– Ну зачем вы так? Проявите снисхождение к бедному журналисту! Я доподлинно – доподлинно! – знаю, что вы были на балу. Или на приеме, если угодно.

– Разумеется, – буркнула Нэрданель и остановилась, не дойдя до фонтана. Описав в воздухе дугу, в него плюхнулся коричневый бумажный ком. – Но ничего рассказывать я не буду. Создатель, вы, видите там урну?!

– Сжальтесь, ниссэ! Я третий день с открытия до закрытия проторчал на проклятой лестнице. Мы с Охотником теперь два закадычных друга: он и я, плечом к плечу в четыре глаза высматривали в посетителях нашего дорогого принца! – патетично вытянув перед собой руку, он не замечал, что под задравшимся рукавом недешевого пиджака обнаружил себя отстегнувшийся манжет. – Ему же напели о том, что в городе объявился таинственный гений? Так как же на такое не посмотреть? Как же? И что вы думаете?! Ничего!

– Думаю, что принц не большой поклонник искусств. На приеме работы мастера его не очень-то заинтересовали…

– Вот как? – немедленно вскинул бровь Майрендил, раскрыл свою роскошную папку, выхватил из держателя обкусанный карандаш и что-то чиркнул.

– Что вы там написали? – осекшись, возмутила Нэрданель. – Я ничего такого вам не сказала!

– Конечно, ниссэ! Ничего такого! Просто, принцу приелось искусство… При-е-лось, хм… А, может, у него нет к нему вкуса? Или его разбитое сердце не трогает уже ничего? Столько возможностей! – и Майрендил, картинно закатив глаза, попятился от стиснувшей кулаки Нэрданель. – Всего доброго, ниссэ! Премного благодарен, премного!

– Подлый врун! – крикнула она вслед, чувствуя, что вся залилась краской. А, помедлив, без особой надежды добавила: – Может, его впустили после закрытия, когда никого нет!

Но удаляющийся прочь Майрендил оборачиваться не стал, только взмахнул рукой, будто муху отогнал, и крикнул через плечо:

– В этом городе все может быть!

Нэрданель вернулась домой позже обычного. На часах был десятый час, и мать, несмотря на посланную из кафе записку, немного волновалась.

– Я поужинала в «Ласточке», а потом гуляла по городу. Хотела проветриться, – объяснила Нэрданель – ей и выглянувшему в прихожую отцу.

– Так ты не выпьешь с нами чаю? – спросила Нинквэтиль, и ее обеспокоенное выражение лица заставило Нэрданель согласиться.

– Хорошо, сейчас умоюсь и вернусь.

– Не торопись. Я пока поставлю чайник – Ториэль уже ушла… Да, она отнесла тебе в комнату посылку.

– Посылку? – остановилась на полдороги Нэрданель.

– Принесли с вечерней почтой. Загадочный маленький сверток без подписи.

– От поклонника! – хохотнул из комнаты отец, и Нинквэтиль немедленно бросила в дверной проем сердитый взгляд.

– Может, новые краски… – озадачено предположила Нэрданель и поднялась наверх.

Неказистая посылка, обернутая в плотную серую бумагу и перетянутая шпагатом, стояла на прикроватном столике. Нэрданель сняла перчатки, отколола шляпку и села на постель, не отрывая взгляда от посылки. Это не могли быть краски, те доставляли в плоском свертке из фирменной разноцветной бумаги. Да и потом, их нужно было ждать не раньше, чем через пару дней… Когда она отыскала в ящике ножницы и разрезала упаковку, под ней обнаружилась аккуратная коробочка из плотного, чуть бархатистого черного картона – без рисунков, тиснений и надписей. Нэрданель повертела ее, встряхнула легонько, даже прислушалась. Она не могла припомнить, чтобы раньше получала что-то подобное, поэтому сейчас ощутила какое-то странное волнение и все тянула с тем, чтобы снять с коробочки крышку…

Внутри оказалась брошь. Крошечный букетик маргариток, чьи листья были покрыты зеленой эмалью, а цветы выполнены из уже знакомого белого поделочного камня. В замешательстве Нэрданель вытащила брошь из коробочки и увидела под ней кое-что еще. На кусочке картона размером с визитную карточку твердым каллиграфическим почерком было выведено:

«Благодарю. Ф.»

Комментарий к Глава 2. До востребования

«…опустила в стоящую здесь же коробку символический полутьелпин…»

Здесь: мелкая серебряная монета (от квен. telpë – серебро).

========== Глава 3. Портрет Высочества во всей красе ==========

«…возвращаю полученную вчера посылку и сообщаю, что у меня не было намерения исподволь выпрашивать у Вас подарок. Я знаю настоящую цену подобным вещам и не готова принимать их даром или платить смехотворную цену, даже если она по неведомым мне причинам Вас устраивает. Я имела в виду только то, что написала: мне очень понравились Ваши работы. Но если я захочу вновь ими полюбоваться, то, как вчера, отправлюсь в Музеон.

С наилучшими пожеланиями,

Нэрданель Истарниэ»

Нэрданель лежала на кушетке в своей маленькой студии и вяло обмахивалась листом бумаги. После вчерашнего происшествия с посылкой она еще не до конца пришла в себя, хотя никогда не страдала излишней впечатлительностью. Но та брошка, карточка, предельно лаконичная подпись на ней… От осознания случившегося ей вчера стало почти дурно: кровь прилила к лицу, забилась в ушах, и даже в глазах потемнело.

«Какой ужас! – думала Нэрданель, глядя на злополучную коробочку со всем ее содержимым. – Я идиотка. Я полная идиотка. Он принял меня даже не за восторженную дурочку, а за жалкую попрошайку! Какой позор, какой ужас!..»

Не в первый раз попытка выглядеть подобающе, учтиво или изящно разбивалась о какую-нибудь неловкость или нечаянную глупость. Нэрданель готова была расплакаться от унижения и все тискала в руке карточку и пыталась понять, что же именно в ее письме дало мастеру Ф. повод увидеть завуалированную между строк просьбу.

Приступ самобичевания продолжался до тех пор, пока Нинквэтиль не поднялась и не постучала в комнату дочери. Она сообщила, что под словами «не торопись» подразумевала немного другое, и чай уже давно остывает. Только тогда Нэрданель опомнилась, постаралась взять себя в руки и, кое-как умывшись, спустилась вниз.

Традиционное вечернее чаепитие прошло кратко и скомкано. Нинквэтиль и Махтано, разумеется, сразу заметили и излишний румянец, и изменившееся, подавленное настроение дочери. Они попытались мягко расспросить, но нисколько не преуспели: Нэрданель лишь уклончиво упомянула, что посвятила день общению с искусством и теперь немного разочаровалась в собственных способностях.

– Совершенно зря, детка! – горячо запротестовал отец и затряс своей огненной шевелюрой. – Я всегда говорил, у тебя верная рука и глаз, ты быстро овладеваешь техникой. Стоит только подумать над стилем, а не пытаться копировать признанных мастеров…

И он незаметно для себя разошелся и принялся рассуждать о манерах и маньеризме, школах, стилях, приемах и всем таком прочем. Нэрданель делала вид, что слушает, а сама размышляла над ответом, который необходимо было утром же отправить мастеру Ф. Наконец, она поднялась, сказала, что устала за день и ушла к себе.

За ночь в маленьком камине сгорела пара дюжин испорченных листов. Результатом стало письмо с тщательно подобранными словами – одновременно учтивыми, решительными и полными собственного достоинства. Оно было вложено в коробочку с брошью, а сверток заново запакован. Прямиком из ящика возле калитки он отправился в сумку почтальона, и только тогда Нэрданель отложила теплую шаль и оставила наблюдательный пункт у окна. Она забралась в постель и без сна пролежала пару часов; слушала, как проехала по Медному переулку тележка молочника, стукнул калиткой их сосед мастер Ирвэ, залаяла вдалеке собака… А потом пришла и загремела плитой Ториэль. Вскоре звонок пригласил всех к завтраку.

– Ты по-прежнему расстроена, – заметила за столом Нинквэтиль. – Я слышала, ты спускалась вниз под утро?..

– Да, я выходила в сад. Смотрела свет, наблюдала… – ответила Нэрданель, проигнорировав первую часть замечания.

– Это правильно… Наблюдение – важная часть любого обучения, – рассеяно заметил из-за газеты Махтано. За завтраком он всегда вдумчиво читал «Колокол» или, если уходил в Университет слишком рано, просматривал его передовицу. – О! «Окончательно принято решение продлить Малую Белую улицу за пределы холма и соединить ее с Морским трактом, чтобы…» Ну дальше понятно. Вот это хорошо, давно пора, я говорил Финвэ…

– Махтано! – возмущенно оборвала его Нинквэтиль.

– А?..

– Я пойду, – не став дожидаться, когда отец опомнится и переключит внимание, Нэрданель скомкала салфетку и отодвинула тарелку с недоеденным омлетом. – Буду заниматься. Хорошего дня в Университете!

Чмконула отца в щеку и убежала наверх – прятаться от мира.

И вот теперь она лежала на кушетке и строила догадки: достаточно ли ясно в новом письме изложены ее намерения? не сочтет ли мастер Ф. такие слова словами неблагодарной грубиянки? а если он снова пришлет ей что-нибудь? или об инциденте узнают? какие-нибудь ушлые писаки вроде вчерашнего Майрендила?..

«Дочь преподавателя Университета просит подачку у прославленного мастера!» Нэрданель представила, как мальчишки-газетчики выкрикивают что-то подобное на улицах города, и невесело усмехнулась. «Или так: «Мастер Ф. фраппирован бестактностью девицы Махтаниэн». Представляю реакцию родителей…».

Внезапно она приподнялась на локте и прислушалась: снизу доносились чьи-то голоса. И почти сразу на лестнице раздались торопливые шаги, а в дверь настойчиво постучали.

– Нэрданель! К тебе пришли!

Сердце у Нэрданель будто замерло, а потом заколотилось так, что несколько секунд она не могла вымолвить ни слова. Только вскочила и стала озираться, будто боясь быть застигнутой за чем-то постыдным.

– Нэрдане-ель! Ты слышишь? Открывай же! – снова раздался зов и настойчивый стук.

– Да… Да, мама! Я сейчас! – наконец, выдавила из себя Нэрданель и, сглотнув, отперла.

Она чувствовала, что ужас захлестывает ее волной, и даже не стала уточнять у матери, кто именно пришел и зачем. Спускалась вниз с обреченным видом, безуспешно придумывая какие-то объяснения и оправдания. Мол, «я не хотела», «я имела в виду…», «я подумала…» От Нинквэтиль все это, разумеется, не укрылось, и она что-то спросила встревоженным голосом, но Нэрданель не слышала, а только считала ступеньки и шаги до встречи со своим позором.

– Добрый день, ниссэ Нэрданель, – поклонился ей ждущий в передней крепкий улыбчивый юноша в дворцовой ливрее. – Мне велено передать вам это и подождать, сколько нужно, – и он поклонился снова и протянул конверт из нежно-голубой бумаги.

Нэрданель в замешательстве взяла его, повертела и подрагивающими руками не очень аккуратно надорвала край – изнутри выскользнул сложенный листок. «Доброе утро! Надеюсь, ты помнишь про наш разговор? Не вздумай изобретать отговорки! Если потребуется, Тирьо будет ждать весь день, и его страдания будут всецело на твоей совести. Ф.»

– Создатель Всеблагой, это от Финдис!.. – выдохнула Нэрданель и почувствовала сильное желание присесть на стоящую здесь же скамеечку. Но сдержалась.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – снова забеспокоилась Нинквэтиль и заглянула через плечо. – Ты второй день сама не своя…

– Я просто неважно спала, – взяв себя в руки, Нэрданель изобразила улыбку и отдала матери письмо. – Принцесса напоминает о своем приглашении. Как она выразилась, «поболтать о том, о сем»… Мы с ней разговорились – тогда во дворце.

– Видно, напоминание нелишнее, – кажется, Нинквэтиль такое объяснение успокоило, и она вернула письмо и жестом пригласила юношу на кухню. – Моя дочь скоро будет готова, а пока Ториэль угостит вас чаем.

– Благодарю, леди!

Дождавшись, когда Тирьо следом за выбежавший на зов служанкой скроется за дверью, Нинквэтиль приобняла дочь за плечи и шепнула:

– А тебе это «поболтать» пойдет только на пользу.

Нэрданель поняла, что с отговорками действительно не выйдет, и обреченно потопала наверх.

Через полчаса запряженная парой лошадей коляска выехала из Медного переулка на Большую Мастеровую, затем на Валимарский бульвар и стала пересекать респектабельный Западный Склон по направлению к вершине. За время пути Нэрданель успела подумать, что подзабытый визит оказался даже кстати – на случай, если разгневанный мастер Ф. действительно надумает явиться к ним в дом. Хотя если он скрывает свою личность даже от Ее Величества Ингвис и других королевских особ, с чего бы ему делать исключение для некой неумной и наглой девицы?.. Да, это была еще одна нелепая мысль. Что ж, в таком случае пусть поездка станет возможностью отвлечься от подобных мыслей и, наконец-то, успокоиться. Нэрданель вздохнула, стиснула в руках сумочку и принялась смотреть по сторонам.

Финдис в легком светлом платье с альквалондским кружевом по вороту выпорхнула на крыльцо, когда лакей уже приблизился к коляске, распахнул дверцу и с поклоном протягивал пассажирке руку.