Текст книги "Стрелы судьбы (СИ)"

Автор книги: Ниамару

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– А она с нами честно!? Девушки другие, вон, три дня рук не покладали – подарки тебе мастерили! А она, небось, поколдовала – и на тебе, готовое кружево! На паутину это что-то непохоже, – Еремей с некоторой опаской прикоснулся к нежному воздушному кружеву, нити под его пальцами заискрились серебром.

– И то правда! – с облегчением согласился царь, – Поступим по-твоему, Еремей!

***

Ох, и погано у Ивана было на душе. Ее прямо-таки разрывали противоречивые чувства. Нечестно они поступали с Веленой, ох нечестно! Но все-таки мучительней всего была тревога за свое собственное будущее. Ну что он такого сделал, чтобы ему досталась такая ужасная судьба, как быть мужем кикиморы?! Ничего он особо плохого никому никогда не делал. И вообще считался тихоней. Впрочем, он был скорее не тихим, а мечтательным. Ну вот и домечтался! А может и права была кикимора? – Он ведь и вправду всегда о чем-нибудь чудесном мечтал. Но ведь не о таком же! За что же так посмеялась над ним его судьба? Загнала его в такие гнусные обстоятельства! И почему он должен чувствовать себя подлецом? Не он же это все затеял! Ничего он этой кикиморе не обещал! Не обязан он на ней жениться из-за дурацкого колдовства выжившего из ума ведуна! Так что завтра все должно кончиться!

В общем, царевич понял, что на трезвую голову он это все выносить не в состоянии и, прихватив с ужина себе кувшин вина, пошел в свою комнату с твердым намерением напиться и хоть немного поспать. Но в коридоре он натолкнулся на Велену.

– Никак собрался отмечать мой успех!? – ехидно заметила она, заглянув в кувшин, – В одно лицо не хорошо! Надо тебя спасти от алкоголизма!

– От чего? – растерянно спросил Иван, больше всего ему сейчас хотелось провалиться под землю и проспать там до того как все кончится.

– А, неважно! Пойдем вместе выпьем и потолкуем! – сказала она, беря его под руку, – К тебе пойдем или ко мне? Лично мне без разницы, скомпрометировать меня в таком виде вряд ли можно! – хохотнула она.

– Чего сделать? Что ты за словечки такие непонятные все время говоришь?! – не выдержал царевич, – Где ты их понахватала? Это у вас на болоте, что ли, так выражаются?

– Ага, на моем родном болоте именно так все и выражаются, – она опять рассмеялась, – Ну хоть улыбнись, царевич!

– Я твоих шуток не понимаю! И жениться на тебе не хочу – я тебе сразу сказал! И поводов для веселья лично для меня не наблюдаю! – угрюмо пробурчал Иван, позволяя Велене увлекать себя дальше по коридору.

Так они дошли до его покоев, и она без малейшего стеснения вошла туда вместе с ним.

'Хотя, правда, чего ей стесняться-то, кикиморе болотной?!' – подумалось Ивану.

Велена взяла из рук царевича кувшин и чарку, присела на кресло, откуда-то достала себе второй бокал и налила им вина.

– Ну что, поговорим по душам? – проговорила она, протягивая полную чарку Ивану.

Он взял вино и, мрачно посмотрев на кикимору, залпом выпил, а потом налил себе еще. Она только приподняла одну бровь и аккуратно пригубила из своего бокала.

– Да, Велена, от тебя хотят избавиться, – прямо сказал Иван, выдерживая ее взгляд, – И я сам тоже хочу. Я ничего тебе не должен! Не я затевал этот глупый ритуал со Стрелами Судьбы. Я не понимаю, почему я должен лезть в эту кабалу! Я ничего тебе не обещал, я тебя не искал, я знать тебя не знал до этих стрел проклятущих!

– Да успокойся, царевич, – примирительно отозвалась Велена, – Лично я тебя ни в чем не виню. И насчет меня не беспокойся – если судьбе будет угодно, чтобы мы были вместе, чтобы ты со своим отцом ни делал, этому суждено быть. А если не угодно, то никакая свадьба не удержит нас рядом друг с другом. Так что зря ты так боишься именно женитьбы. Ничего непоправимого из-за этой свадьбы не произойдет. Непоправимы только смерть… – ее взгляд стал печальным, – и предательство.

– Я тебя не предавал! – воскликнул царевич, – Предать можно того, кому в чем-то клялся, что-то обещал, того, кто тебе доверяет. Я не давал тебе ни клятв, ни поводов для доверия или каких-то надежд!

– Да я про тебя ничего и не говорила, – Велена улыбнулась немного грустно, – Я имела ввиду, что все остальное не сможет поломать тебе жизнь, если ты сам не позволишь. Я знаю, что у тебя чистая душа, Иван. Ты оттого и мучаешься так, что не предашь даже те клятвы, которые тебя вынудят сказать.

– Ну, на что тебе это, Велена? – устало спросил царевич, – Зачем тебе за меня замуж? Мы же совершенно чужие друг другу существа! Ты говоришь – судьба! Но ведь твоя судьба – кикиморой родиться! Тебе же должно нравиться жить на болоте со своими родичами, это твой родной дом. Любому живому созданию нравится жить в его родной стихии. Если привести волка из леса во дворец, ему будет плохо и одиноко, он захочет вернуться обратно, в свой родной лес, к своим!

– Мне некуда возвращаться, царевич. Меня нигде никто не ждет.

– Но ведь я тоже не хочу на тебе жениться. Как ты здесь станешь счастливее? Ну ладно, хочешь жить во дворце – живи. Живи как моя сестра. Я буду заботиться о тебе и оберегать, клянусь. Я не буду испытывать к тебе ненависти и неприязни, если ты будешь мне сестрой. Согласись, пока не поздно, иначе тебе придется отправиться обратно на свое болото.

– Спасибо, но меня это не устраивает. Благотворительность, а тем более жалость мне не нужны.

– Да пойми ты! Я не считаю тебя уродиной. Может быть, ты даже красавица среди своего болотного народа. Глаза у тебя красивые, даже для меня… Но я человек, я другого роду-племени, я хочу быть с человеком, я хочу любить человека!

– Дело только в этом? Ты уверен? – спросила она скептическим тоном, – А если бы я была красивой? По человеческим меркам?

– Ну да, хорошо! Для меня много значит внешность! – честно признался царевич, – Да, значит! И все разговоры про прекрасную душу, когда я смотрю на тебя, теряют смысл. Ты слишком… слишком другая. Разве это так плохо – хотеть, чтобы рядом с тобой был кто-то красивый? Кто тебе нравится, кем ты хочешь ежедневно любоваться…

– Да нет, царевич. Это нормальные человеческие чувства. Я тебя отлично понимаю. Ты ведь, знаешь, самый красивый из своих братьев.

Велена с улыбкой вновь оглядела немного смутившегося царевича. Он был еще очень молод, но уже вошел в полную силу. Высокий, статный, но не такой крепкий и широкий в плечах, как его старшие братья. Его серо-голубые глаза могли становиться чистыми как небо, когда он улыбался, и темнели, словно пасмурный день, когда он хмурился. Волны его мягких льняных кудрей так и тянуло пропустить сквозь пальцы.

– Но я никогда не буду тебя любить! – снова возразил Иван, – Я никогда даже не прикоснусь к тебе! Я возненавижу тебя за то, что потеряю возможность связать свою судьбу с кем-то, кого мог бы полюбить и, быть может, еще полюблю!

– Если по-настоящему полюбишь, я тебе не помеха. Любовь может преодолеть все, что угодно, кроме того, о чем я уже говорила – кроме смерти и предательства.

– Тогда зачем? Зачем вообще все это затевать? – в который раз повторил Иван.

Велена поставила на столик пустой бокал и поднялась с кресла:

– Потому что я тоже хочу иметь шанс на счастье, царевич.

– Но ведь…, – начал было Иван, но понял, что он говорил это уже много раз, и она все равно не отступится. Велена кивнула, словно прочла его мысли, и направилась к двери, давая понять, что разговор окончен.

– Спокойной ночи! – бросила она, выходя из комнаты.

– Спокойной…, – рассеянно отозвался Иван, – Велена, проводить тебя?

– Да не надо, не заблужусь. Спи спокойно, царевич. Как говорится, утро вечера мудренее. Все будет хорошо.

***

Спалось царевичу, конечно, не очень-то. Но на душе после разговора с Веленой стало получше. По крайней мере, они всё друг другу высказали. Но как бы то ни было, жениться он на ней не собирался.

Утром опять собрался народ в тронном зале, смотреть, что невесты царевичей приготовили.

Слуга заморской принцессы вынес золотой поднос, накрытый большой шарообразной золотой крышкой. Арианна сняла крышку, и изумленным зрителям предстал большой, высокий круглый пирог, украшенный хлопьями белого крема, завитого в диковинные цветы. Из засахаренных фруктов были сложены сказочные звери, бродившие в этом кремовом саду. Принцесса большим ножом вырезала треугольный кусок и положила его на золотое блюдо, поднесенное слугой. Она сама взяла блюдо и подала угощение царю. Кондрат попробовал.

– Вкусно! И красиво! – похвалил он, вытирая с лица крем, – Такое только на праздничный стол подавать!

Елена Премудрая приготовила гуся с яблоками. На серебряном блюде он сидел, выгнув шею наподобие лебедя, а на голове его красовалась маленькая корона, вырезанная из яблока.

– Ох, хороши невесты у моих сыновей! – не удержался Кондрат, беря уже второй кусок гуся, но потом смущенно взглянул на потупившего взгляд Ивана, – И ты прекрасная хозяйка, Елена!

Затем царь взглянул на кикимору. У нее в руках был резной деревянный поднос, а на нем лежал какой-то невзрачный пирожок. Кондрат подумал, стоит ли ему это пробовать, вспомнив о том, из чего по ее словам было сделано то кружево. Бог ее знает, из чего она могла слепить этот пирожок! Зато он почувствовал, что уж сегодня-то выгонит ее с чистой совестью, и прикидываться не придется.

Царь взял пирожок, вздохнул и, не скрывая опасливого выражения на лице, надкусил угощение. Корочка оказалась тонкой и хрустящей, тесто, кажется было замешено с примесью каких-то вкусных орешков, но тут в рот ему полился сладкий ароматный нектар:

– Мммм, божественно! Что это? – только после того, как эти слова уже сорвались с его губ, Кондрат понял, что он наделал. Но было уже поздно. Велена снова снисходительно улыбнулась и ответила:

– Мед фей. И спасибо за похвалу. Вижу, он пришелся тебе по вкусу, царь Кондрат.

– Так! По традиции должно быть и третье испытание! – провозгласил Еремей с досадой поглядывая то на царя, то на кикимору. На царевича Ивана лучше было не смотреть, здоровые люди такими бледными не бывают.

– Третье самое важное! – продолжал царский советник, лихорадочно пытаясь придумать что-нибудь стоящее, – И оно будет секретное! О нем узнают только члены царского семейства, ну и невесты, естественно! Потому на сегодня все!

***

– Эх, оплошал я! – повинился Кондрат, когда они собрались на очередное совещание, – Но вы бы только попробовали! Это такое!

– Ты ж сам все сразу и съел, батюшка, – со вздохом заметил Василий.

– Это было зелье! – объявил Еремей, – Она нас опять перехитрила! Ведьма! Но ничего, теперь мы все предусмотрим! Больше она нас не проведет! Не печалься, Иван-царевич, все путём будет! Избавлю я тебя от нечисти этой, не дам пропасть твоей светлой головушке, не боись! Придумаем сейчас что-нибудь!

Иван не ответил, лишь обреченно вздохнул.

– Значит так! Сделаем вот что! – начал Еремей, – Мы попросим их написать тебе, царю, пожелание. И в присутствии нас это сделать. И заранее ничего говорить не будем. А позовем, и пусть сразу напишут! Народ пускать не будем, чтобы если что, все переиграть можно было. Чтобы она ни написала, ты царь Кондрат скажешь, что это чушь, а то и, может, повод разгневаться найдем! Бумагу пробовать не надо – никаким зельем она теперь тебя не околдует, да и не будет она знать, к чему готовиться!

И снова подивившись изобретательности царского советника, так и порешили!

***

Ивана терзало жестокое похмелье, но это была такая ерунда по сравнению с тем, что творилось у него в душе. Сейчас все должно было разрешиться. Вся царская семья – как явная, так и потенциальная – собралась в небольшой зале, естественно, в сопровождении царского советника Еремея. На него была вся надежда, правда, надежда осталась уже только у Кондрата, у Ивана осталось только желание, чтобы это все побыстрее закончилось – хоть как-нибудь.

Невест рассадили за столы и выдали бумагу, перья и чернила.

– Напишите, дорогие невесты, царю-батюшке, пожелание. Это и будет вашим последним испытанием. А завтра уж честным пирком, да за свадебку! – провозгласил Еремей.

От звука его пронзительного голоса в голове у Ивана запульсировала боль. 'Тем лучше, – подумал Иван, – пусть уж лучше голова болит, чем душа'.

Невесты задумались. А Велена, хмыкнув, быстро что-то набросала на своем листе – ее лягушачья лапка удивительно ловко управлялась с пером, разбив тайные надежды Еремея, что она вообще не умеет писать.

Когда все девушки закончили, Еремей собрал их бумаги и подал царю.

– Ну, давай, Кондрат, – шепнул он ему, – Лучше даже не читай – скажи просто, что чушь!

Но царь не удержался и взглянул на лист, подписанный удивительно красивым вензелем – 'Велена'. Ему в глаза бросилось слово 'судьба', и Кондрат прочитал все пожелание:

'Желаю тебе, царь Кондрат, и всем потомкам твоим, никогда не бегать от судьбы. Убежишь – никогда не узнаешь ее милости, а не сможешь убежать – узнаешь ее гнев'.

Царь нервно сглотнул и встал с трона:

– Слушайте мое слово, слово царское, нерушимое! Завтра быть тройной свадьбе! Все невесты с честью выдержали испытания! Поздравляю!

– Ты что, Кондрат?! – прошипел на него Еремей, хватаясь за голову, – Что эта ведьма там написала?!

– Цыц! Это моя царская воля! – прикрикнул на советника царь, – Будет так, как я сказал!

Иван вздохнул и пошел за бутылкой – надо было подлечить похмелье и как-то пережить мысль о ненавистной и теперь неминуемой женитьбе.

– Э, нет! Так дело не пойдет! – сказала Велена, отбирая медовуху у царевича, – Ты что это решил испортить мне свадьбу? Иди лучше проспись.

– Отстань ты от меня! – он поморщился от досады, но бутылку отдал, – Не хочу я никакой свадьбы. Вот я бы посмотрел, как вы меня бесчувственного под венец потащили.

– Мужа-алкоголика у меня не будет, – усмехнулась кикимора и налила ему полчарки, – На, подлечись, а то зеленый весь, хуже меня.

– А я к тебе в мужья и не хочу. Я не знаю, кем ты меня обозвала, но я готов им стать, лишь бы ты от меня отстала.

Царевич залпом выпил медовуху и, внезапно скривившись, выплюнул на пол.

– Ты что сделала?! Вот ведьма! Я что теперь даже напиться не смогу? – вскричал Иван, понимая, что он теперь ни капли в рот взять не сможет даже через силу. Вкус был тот же, только теперь вызывал отвращение.

– До завтра не сможешь. Иди лучше поспи, говорю, – и Велена, успокаивающе похлопала его по плечу и ушла.

– Ну, ладно, она права, – буркнул он сам себе, – Что я как последняя мямля напиваюсь?! Эх, черт, и за что мне все это?

Он побрел в свою комнату, но в коридоре на него налетел радостный вихрь, вопящий голосом его старинного друга.

– Ванька! Я ведь не опоздал?! На твою свадьбу?! Я как услышал, так сразу к тебе! Что ж ты друга-то своего не подождал!?

– Ах, Корвень! – Иван расплылся в улыбке и сердечно обнял товарища. Корвень был старше его, но они были близкими друзьями. – Где ж тебя носило так долго? Тебя ж разве дозовешься?! Ты ж как ветер в поле! Если б ты знал, как я рад тебя видеть, и как ты мне нужен, друг! А свадьба? Завтра свадьба, – добавил он со вздохом.

– А ты что невеселый такой? Перед собственной свадьбой? Или похмелье мучает? Что ж ты, нехороший мальчишка, лучшего друга даже на последнюю холостяцкую пирушку не позвал? – Корвень взъерошил льняные кудри царевича.

– А ты что весточек не шлешь, где тебя носит? Да и не было никакой пирушки.

– Упрек принимаю и потому ни на что не обижаюсь. Слушай, что-то у тебя не так, – Корвень задумчиво поскреб свою трехдневную щетину, – Ну-ка накорми меня с дороги и давай выкладывай! А там и с пирушкой разберемся.

– Пошли у меня пообедаем, – предложил Иван.

– С превеликим удовольствием, – Корвень по-братски обнял друга за плечи, и они пошли к царевичу.

– Ну, рассказывай, Вань, чего невеселый такой, – потребовал Корвень, когда немного утолил свой голод, его пронзительные темные глаза пристально смотрели на друга, – Да хоть выпей со мной, Ваня.

– Не могу я пить, Корвень. И жена моя будущая – ведьма.

– Это что ли потому что заговор от пьянства на тебя наложила? – усмехнулся Корвень, – Ну на это они все ведьмы. Но мы с`час это исправим. Крепко напиться я тебе не дам, а не выпить с другом, которого сто лет не видел – грех!

Он пошептал над чаркой царевича, дунул в нее и с таинственной улыбкой протянул Ивану.

– Первая, может, не очень хорошо пойдет, но потом все путем будет.

Царевич осторожно отхлебнул – правда, все было уже не так плохо. Он с удивлением посмотрел на друга. Корвень с довольной улыбкой потянулся и распустил свои темно-каштановые волосы, которые до того были затянуты в хвост полоской оленьей кожи.

– Меня окружает сплошная нечисть! – улыбнулся царевич, а потом погрустнел, – Ты, знаешь, моя невеста – она настоящая ведьма. Но это еще полбеды. Эх, Корвень, невзлюбила меня моя судьба. Отец нас женить через стрелы судьбы удумал. Всем девушки, как девушки достались, а мне кикимора с болота.

– Что, настолько страшная?

– Да она настоящая кикимора, ну с лягушачьей кожей и лапами. Кикимора – я ее на болоте нашел.

– Ни фига себе! – Корвень присвистнул, – Да-а, влип ты парень! А, может, ну это все к лешему! Хочешь, я увезу тебя отсюда за тридевять земель, будем вместе путешествовать, охотиться. Со мной не пропадешь, Вань!

– Эх, спасибо тебе, друг! – Иван подошел и растроганно обнял товарища, – Но я не могу отца бросить. Долг свой сыновний предать. Он ведь как лучше хотел.

– А ее прогнать нельзя? Давай, я ее обратно в болото выставлю? – спросил Корвень, хмурясь, и утешающе похлопал друга по спине.

– Да, она ж тоже не виновата. Не она с этими стрелами кашу заварила. Ей теперь на болоте тоже жизни не будет, если вернется.

– Ты ж сказал, что она ведьма. А теперь жалеешь, как девочку беспомощную!

– Ну, колдовать она умеет, но ничего плохого не делает. Сирота она, и друзей у нее нет. Она умная, спокойная. И глаза у нее печальные такие.

– Глаза? В лягушачьих глазах печаль различаешь? – недоверчиво переспросил Корвень.

– Да, нет. Глаза у нее человеческие, только синие как… как камни драгоценные, как кобальт. А так красивые.

– Странная у тебя кикимора. Сколько нечисти болотной ни встречал, глаз красивых у них не видал. Да и колдовать они не умеют – так ерунду всякую, глаза там отвести, запутать, да и то, если на растяпу нарвутся. И глупые как пробки. Синие, говоришь? Как кобальт? – взгляд у Корвеня потемнел, – Интересно было бы на нее посмотреть.

– Посмотришь еще! – отмахнулся Иван, – Давай лучше о себе расскажи. Где побывал, что повидал? Отвлеки меня – ты рассказчик хороший.

Они болтали до позднего вечера, а Корвень, несмотря на зажигательную улыбку, которая редко сходила с его подвижных губ, часто украдкой хмурился.

– Ладно, Ваня. Спать уже пора, – сказал он, наконец, – Да мне бы помыться. И побреюсь, пожалуй, все-таки свадьба твоя.

– Давай. Комнаты тебе готовы уже, и вода уж небось нагрелась.

– Не унывай, Вань. Женитьба что? Ритуал! Тебя ж никто не заставляет быть ей верным! Красивых девчонок на свете полным полно, – Корвень подмигнул ему.

– Да уж не сомневаюсь, что ты в этом знаток! Дождусь ли я, что хоть одна из них поймает твое сердце?

– Боюсь, что ждать придется долго. Я слишком щедрый. Как я могу лишить счастья всех остальных? – на его губах заиграла лукавая улыбка, но в глубине глаз мелькнуло странное выражение.

'Хм. А может такая все же появилась? – подумал Иван, – Но что-то здесь не так. Неужели Корвеня угораздило найти такую, которая перед ним устояла? Корвень и безответная любовь – мне всегда казалось, что это несовместимые вещи. Хотя он не выглядит несчастным. Нет, тут что-то другое. Ох, не понимаю я ничего в любовных делах! И у самого-то у меня – кикимора'.

Царевич налил себе еще, но без Корвеня выпивка не шла. Он махнул рукой, отставил недопитую чарку и завалился спать.

***

Просыпаться ему не хотелось. Но пришлось. Свадебные приготовления были в полном разгаре. Царевич осознал, что спал в знакомых с отрочества комнатах в последний раз. Сегодня вечером его с новоявленной женой переселят в отдельный терем. Три их штуки – теремов, конечно же, а не жен – уж давно дожидались своего часа вокруг основного дворца. Иван с тоской поглядывал в окно, пока его одевали для свадебной церемонии. Дверь тихонько отворилась, и в комнату неслышной походкой зашел Корвень:

– Здорово, дружище! Счас, смотрю, принарядят тебя как павлина!

– Привет! – отозвался Иван, с некоторой завистью поглядывая на друга. Корвень оделся очень просто, но смотрелось это сногсшибательно. Его стройную, но крепкую фигуру выгодно подчеркивали белые брюки с плетеным ремнем и черная рубашка – без всяких кружев, но из очень дорогой тонкой ткани. Пара верхних тесемок были небрежно развязаны, пока не началась официальная часть. На смуглой груди виднелась цепочка из темного серебра. Ради столь знаменательного события Корвень сбрил свою любимую щетину, а волосы завязал не кожаной тесемкой, как обычно, а черной шелковой лентой.

Царевича наряжали в расшитый золотом голубой кафтан и прочую яркую ерунду. Но сафьяновым сапогам с щеголевато задранными носами, он бы с удовольствием предпочел охотничьи сапожки Корвеня на мягкой подошве, позволявшей ходить совершенно бесшумно.

Корвень уже добыл себе бокал вина, и вальяжно привалившись к дверному косяку, потягивал его маленькими глотками, с улыбкой наблюдая за другом. Он уже пообщался с Веленой и ничего непоправимого в этой женитьбе не видел. Лишь с легкой тревогой чувствовал, что на этот раз ему придется задержаться. Друг нуждался в его советах и поддержке.

Час обряда неминуемо наступил. Три пары встали полукругом возле жреца. Их осыпали цветами, возложили на головы венки, и перед ликами предков они поклялись друг другу в вечной верности. В троекратном хоре молодых и радостных голосов жрец предпочел не заметить неохотное бурчание Ивана. Ну а потом, как водится, за пиршественный стол. Гулять собирались три дня. Первый день – обрядовый, молодых спать пораньше отправляли. Второй день в традициях большой народной пьянки, ну а на третий красивый пир с плясками для иноземных гостей – бал, что у них называется.

Сегодня напиться до бесчувствия Ивану-таки не дали, но пьян он все-таки был изрядно, когда их отвели в терем.

– Так, ясно, кровать одна! Значит, я сплю на полу, – констатировал царевич, скидывая сапоги.

– Да ладно тебе! Кровать большая, можем и не встретиться, – хмыкнула Велена, – Не валяй дурака, ложись спать нормально. Тебе еще два дня пировать.

– Кому пировать, а кому судьбину свою распроклятую заливать. Не-е, я с тобой в одну постель не лягу.

– Ты меня боишься что ли? И не стыдно? – устало сказала Велена и зевнула, – Да мне что, хоть во дворе спи. Мы люди не гордые, у нас теперь свой терем есть. Нам это после болота хоромы сказочные.

И она, быстро поскидывав яркий сарафан да всякие платки и юбки, осталась в длинной сорочке и завалилась на кровать. Поуютнее устроившись и обняв подушку, кикимора с удовольствием приготовилась заснуть. Царевич стоял посреди комнаты и отчаянно чувствовал себя идиотом, притом очень несчастным и усталым.

– А ну и хрен с тобой! – махнул он рукой, разделся до исподнего белья и тоже рухнул в постель, но подальше от кикиморы.

– Спокойной ночи, муженек, – сонно усмехнулась Велена.

– Отвянь! – огрызнулся Иван.

***

Темное сонное забытье, хмельное, туманное-дурманное. И чье-то легкое дыхание рядом и чьи-то нежные тонкие пальчики убирают волосы с лица, стягивают ткань – такое грубое, неуместное препятствие для них. Глаза синие-синие, не бывает таких в жизни. Васильки – нет васильки теплые, земные. А это волшебство с холодными искорками, как в глубине драгоценного камня. Но губы теплые, а кожа под ними становится горячей. Лицо слишком красивое, чтобы быть правдой. Мрамор. Нет – хрусталь в серебряной дымке. Серебро, накрывает сказочным водопадом, окуная в экзотический аромат. Руки скользят туда, куда нельзя, разливая запретную нежность. Тело тонкое гибкое, совершенство, пойманное в полуреальные границы плоти, принадлежащей фее. Фее любви. Оно танцует и увлекает в дали, где еще не бывал, только стыдливо заглядывал. Нет не дали – вершины. Небеса, к которым взлетаешь на мучительно-сладких крыльях, а потом срываешься вниз под мелодичный хрустальный колокольчик – ее вздох или смех…

Иван открыл глаза и снова закрыл их, пытаясь удержать обрывки какого-то чудесного сна. Но они быстро растаяли. Он сел – кикиморы в постели, к счастью, не было. На сундуке рядом с кроватью стоял кувшин с квасом – какая-то сердобольная душа позаботилась. Иван с наслаждением приложился к квасу. Голова гудела, но не сильно. В дверь постучали.

– Кто там? – спросил царевич.

– Это я, – раздался из-за двери знакомый, чуть с хрипотцой голос Корвеня.

– Заходи, друг. Нашел, куда стучаться!

– Ну, все-таки терем молодых, – отозвался тот.

– Да какие там… – Иван с досадой махнул рукой, – Ты-то, небось, всю ночь за какой-нибудь красоткой ухлестывал?!

– Ох, не суди, коль не знаешь, – загадочно усмехнулся Корвень.

– Неужель, зазноба какая у тебя появилась, а? Ну-ка выкладывай! Хоть ты меня порадуй, что у тебя все как у людей.

– Вот уж этим не порадую! Еще не родилась та женщина, что привяжет вольного охотника, – а в темных соколиных глазах за смешинками прячется что-то, ой прячется, -

– Вставай давай! Жена твоя уж давно на ногах. Да и пир опять силу набирает, а ты тут валяешься.

– Эх, спасибо тебе, Корвень!

– Да за что ж, Ванька?

– Да просто за то, что ты есть.

Целый день они с Корвенем пили да гуляли, вспоминая еще недавние свои лихие проделки. Но вечером друг твердой рукой отвел царевича в терем, что тот расценил как жестокое предательство, но был уже слишком пьян, чтобы спорить.

И опять разноцветный туман, и синие бездны, и серебряная завеса от всего мира, и сладкая беспомощность, и теплые волны, превращающиеся в обжигающий прилив.

***

– Ваньк, ты чего задумчивый такой? На, выпей винца, полегчает! – Корвень протянул Ивану чарку, пристраиваясь рядом с ним на постели. Велена, как и вчера, встала раньше и ушла.

– Мне сны какие-то странные снятся, – неуверенно произнес царевич, – Я вспомнить хочу и не могу. Образы маячат и ускользают.

– О-о-о! Кончаем столько пить! – хохотнул Корвень.

– Да ну тебя, я серьезно!

– Да зачем тебе это? Вспоминать-то!

– В этом есть что-то важное. Я хочу вспомнить, – упрямо повторил Иван, морща лоб, – Это уже второй день подряд.

– Да, пьянка по-черному тоже второй день подряд! Не пей так много, коли не уме`шь! – он взлохматил и без того взъерошенные со сна волосы Ивана.

– Тебе хорошо говорить, тебя на кикиморе никто не женил. Тебе стоит только глазищами своими черными глянуть и любая твоя. Да и пьешь ты как лошадь, а тебе хоть бы что. С самого утра бодрячком!

– Ну, во-первых, насчет глаз и девушек – сам на себя в зеркало погляди, ясноокий мой. Во-вторых, ничего не как лошадь, – темные глаза озорно блестнули, – только разве что как конь. И вообще, Вань, себя надо любить. Тогда не будешь доводить себя-любимого до похмелья и прочих невеселых глупостей.

– Мне с`час себя любимого хочется доводить только до бесчувствия, но похмелье, увы, к нему неминуемо прилагается, – грустно ответил царевич.

– Как бы-то ни было, у нас сегодня пир с заморскими гостями, оно же бал! Кондрат поручил мне взять над тобой умелое руководство и представить пред заморскими гостями в надлежащем виде – так что сегодня мы не пьем, – тоном, не подлежащим обсуждению, объявил Корвень.

– Ай, какая разница! Мне с такой женой еще о надлежащем виде думать? Дай-ка сюда! -

Иван взял у Корвеня бутылку и крепко к ней приложился, но тут же поперхнулся и сплюнул на пол.

– Да вы что сговорились все?! – обиженно возмутился царевич, – Поразвелось тут колдунов! И ты туда же! Еще лучший друг называется!

– Вот поэтому и называется! – охотник хлопнул Ивана по плечу, – Хватит пить уже! Пора приходить в себя, Вань. У тебя никто не умер, руки-ноги на месте. Нечего из себя страдальца изображать!

– Ничего я не изображаю, – буркнул царевич и решительно выбрался из постели.

***

Гостей понаехало тьма тьмущая. Кто-то еще вчера присоединился к общему веселью – это было хорошо заметно по их лицам, а те, кто пировали с первого дня, тоже выделялись и среди них, но основная часть приехала именно сегодня. Велены весь день видно не было, что особо царевича и не огорчало. Но когда к ним кто-то подошел с вопросом, где же дорогая супруга, Корвень с ослепительной улыбкой за Ивана объяснил, что она отдыхает перед вечерними танцами.

Настроение у царевича падало все ниже. К сочувствующим взглядам своих он уже привык, но здесь он встречал много дальних знакомых, и их любопытные взгляды и шепот за спиной опять начали раздражать. Одно радовало, рядом был Корвень, чья высокая статная фигура неизменно привлекала взгляды. И Корвень не давал царевичу киснуть, распространяя вокруг себя уверенность и надежность.

– Вот кто придумал эту дурь?! – возмущался Иван, стоя перед большой парадной залой. Царевичи с женами по задумке должны были парами входить в залу и торжественно рассаживаться по местам. Причем гостей уже почти всех рассадили.

– И Велена где-то шляется! А, и даже к лучшему! Хоть бы и совсем не пришла!

Константин с Арианной уже прошли, Василий с Еленой взялись за руки.

Иван ощутил словно дуновение ветерка и какой-то волнующе знакомый аромат. По рядам гостей, еще не вошедших в зал, пронесся ропот. Царевич обернулся, чувствуя, как сердце замирает от странного предчувствия. Она шла к нему в темно-синем бархате и развевающихся жемчужно-серых шелках. Легкая походка, словно ноги не касаются пола. Мраморный профиль неземной, слишком совершенной для земли, красоты. Длинные серебряные косы, королевская осанка. Она остановилась, словно видение обрело четкость. На него смотрели пронзительные кобальтово-синие глаза, обрамленные длинными темными, серебрящимися как от инея, ресницами.

– Велена, – выдохнул он.

– Заждался, дорогой? – сказала она со снисходительной улыбкой на сверкающих перламутром губах. Склонилась и поцеловала в щеку, обдав тем самым ароматом из забытых снов, и он все вспомнил. И их первую брачную ночь, и волшебные ласки ледяной госпожи во вторую.

– Велена! Что… Как…

– Тшш, малыш, я тоже по тебе соскучилась. Наш выход.

Холодные пальцы твердо сжали его руку, и она уверенно повела его в зал, с привычным равнодушием принимая восхищенные вздохи, прошелестевшие по залу. Еремей осел на стул раньше времени, положенного церемонией, и схватился за сердце. У Кондрата отвисла челюсть. Константин с Василием изумленно переглянулись, а потом, не сговариваясь, оба одобрительно кивнули брату. Велена огляделась, кого-то еще не было. Темные глаза сверкнули из полумрака, и Корвень со своей неизменной чуть лукавой, но ослепительной улыбкой поднял кубок в честь молодых, небрежным жестом посылая ей воздушный поцелуй…