Текст книги "Red lines (СИ)"
Автор книги: Never Died
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
– Я не знаю, – сокрушенно качает головой Фред. – Ладно. Забудь.
Джордж глядит в ответ тихо, пристально, и ничего не говорит. Ещё один камешек с тихим «бульк» падает в воду. Поднимается ветер, и он почему-то кажется холодней, чем до этого.
– Домой? – тихо спрашивает Фред и сам удивляется, как приглушенно звучит его голос. Джордж мгновенье молчит, прежде чем отвечает:
– Сначала зайдем на могилу.
Он не говорит «твою», они оба и так это знают. Фред не удивляется. Для них это привычно – делать всё возможное и нет друг для друга.
Оба они не были здесь со дня похорон. Фред шагает впереди и потому первым добирается до изголовья своей же могилы. На бежево-белом камне вырезано крупными ровными буквами его собственное имя. Ниже – дата рождения и смерти. А под цифрами – «Самое светлое сердце то, что смеётся даже в момент грусти. Любимому сыну, брату, другу».
Фред опускается на корточки перед камнем и проводит пальцами по цифрам 02. День, когда он погиб. Если перевернуть, то получится его возраст. Теперь он навеки останется двадцатилетним.
В тот раз он запаниковал. Но сейчас в груди на удивление пусто, как в доме после уборки мамой. Он не был уверен, что должен почувствовать, когда шёл сюда, но не сомневается, что точно не «ничего».
Он слышит, как Джордж останавливается за его спиной, каким беспокойным становится его дыхание.
– Фред, я… – его голос похож на жалобный стон, – я не знаю, что делать.
Не нужно быть леггилиментом, чтобы понять, о чём речь. Это даже без особой связи на уровне мыслей очевидно.
Фред убирает руку с камня и оборачивается. Джордж возвышается над ним, глаза его прикованы к могиле и кажутся похожими на две синие стеклянные бусины: такие же блестящие, но бездвижные.
– Ты не можешь меня оттолкнуть, Джордж! – Фред не сдерживает эмоций. – Я остался ради тебя. Мне ничего не нужно. Не поступай так! Мы всегда плевали на законы магии, мы нарушали все правила, так нарушим и это. У нас будет целая жизнь, чтобы найти выход.
– А если не найдем? – продолжает сомневаться Джордж. – Цена слишком высока.
– Не бывает безвыходных ситуаций, – парирует Фред. Но брат словно не слышит.
– Если мы проиграем…
– Мы никогда не проигрываем вместе Мы через столько прошли, вспомни, как часто мы рисковали!
Но Джордж как будто позабыл. Его глаза всё такие же неподвижные, неживые. И Фред сердится за то, что не может до него докричаться. Он вскакивает на ноги и выдыхает:
– Чего ты боишься, Джордж?
И тогда Джордж, наконец, приходит в себя. Стекло его глаз разбивается, обнажая глубокие опасные ледяные воды.
– Потерять тебя снова! – кричит он на надрыве. И опускается на колени прямо на траву.
Фред застывает.
– Та ночь была худшей в моей жизни, – бесцветно бормочет его близнец, больше не повышая голос. – Ты всегда меня видел, но я… В ту ночь я думал, что потерял тебя навсегда, что никогда больше не услышу твой голос, не поговорю с тобой, потому что ты умер. И всё, всё о чём я мог думать, это почему я не умер вместе с тобой.
Джордж закрывает лицо руками и утыкается им в траву. И вся эта поза такая несчастная, такая болезненная, что Фред чувствует в горле острое лезвие. Его брат так уязвим в своих обнаженных чувствах, в своих ужасных мыслях, пугающих даже его, в этом признании о жажде собственной смерти. И теперь он сжимается, будто его бьют, словно верит, что если станет меньше, то получит не так много ударов Судьбы, что руками и коленями защитит самые чувствительные места.
Фред умоляет… да кого угодно! – чтобы Джордж перестал страдать. Чтобы они оба смогли просто жить, не ломаясь как стекло каждый день по несколько раз. Он падает на колени рядом с братом и обнимает его, одной рукой накрывая его затылок, а второй обвивая спину и грудь.
– Ты никогда больше меня не потеряешь, – уверенно обещает он. Клянётся. Себе. Джорджу. Всей Вселенной. И только комок слёз в солнечном сплетении мешает дышать.
Намного позже, ночью, после нескольких часов тренировок, они оба лежат в темноте в своих постелях, и Фред тихо спрашивает:
– Эй, Джордж. Ты правда готов меня отпустить?
«Потому что я – нет».
Но Джордж не отвечает минуту, пять, семь. Приподнимаясь на локтях, Фред заглядывает ему в лицо и видит, что, измотанный за день, его брат спит.
========== День 6-й. ==========
Джордж и Фред вместе проводят утро в компании Гарри, сидя на крылечке, когда тот неожиданно рассказывает им о Дарах смерти и о разговоре с портретом Дамблдора, об эффекте камня и Бузинной палочки.
– Постой, значит, Дамблдор пытался воскресить свою сестру? – переспрашивает Джордж, потому что, Мерлиновы баклажаны, это на самом деле неожиданно.
– Пока был молод, – отвечает Гарри задумчиво. – А после, думаю, лишь хотел найти способ повидаться с ней. Когда погиб Сириус, я тоже всё время искал возможность хотя бы ещё раз встретиться с ним, что-то сказать. И когда я перевернул тот камень, всё сбылось. Он был там, а я не смог сказать ему ничего из того, что хотел.
Джордж понимает. О том, как много хочется объяснить тому, кого потерял. Но обычно такой шанс никому не выпадает. Они с Поттером просто счастливчики. Вопрос в том, не в кавычках ли. Он легонько хлопает Гарри по плечу, как бы говоря, что всё нормально. «Я здесь и знаю то, что ты чувствуешь».
– Ты бы хотел увидеть Фреда? – вдруг задает вопрос Поттер. Джордж не ожидает, что тема разговора так внезапно перейдет на него, поэтому взгляд его сразу же мчится к Фреду, сидящему напротив на траве. Предательски. За спасением.
– Говори уж как есть, – пожимает тот плечами. Джордж соглашается.
– Да.
Он всегда хочет видеть Фреда, каждую миллисекунду, которую не видит из-за чего или кого-либо, так что это не обман. Гарри отпускает голову и смотрит на свои ноги.
– Я много думал о смерти в последние дни. Не в смысле «смерти смерти», а о том, что бывает после, за вокзалом.
– О, не мы одни такие, – комментирует происходящее Фред. Джордж кивает ему, пока Поттер не видит.
– Мне кажется, я встречусь там со всеми, кого потерял.
– Думаешь? Мы понятия не имеем, что там. Может, огромный бесконечный мир душ. И вы с Сириусом можете оказаться на разных его частях.
– Возможно, – не спорит Гарри. Он вовсе меланхоличен с тех пор, как победил Того-Кого-Нельзя-Называть. Как будто потерял какую-то неотъемлемую часть себя, ту, что всегда боролась, что вгрызалась зубами в свою правду и заставляла отстаивать её до конца, вопреки всему. – Но я верю, что люди, которые любили друг друга при жизни, могут встретиться там. Дамблдор всегда говорил, что любовь сильнее смерти.
– Ну да, – хмыкает Фред скептически. – Жаль, что всего на семь дней.
И Джорджа вдруг осеняет. Это совершенно спонтанная мысль, но она кажется верной и разумной. Это же выход! Ну, или какое-то подобие выхода. Шанс. Возможность. Гермиона умница, и они с Фредом не дураки, но им нужен кто-то, кто десятилетиями изучал тему смерти и духов, кто знает об этом всё и даже больше.
– Дамблдор! – он не замечает, как произносит фамилию директора вслух. Гарри и Фред одновременно оборачиваются к нему. Первый вежливо поднимает бровь, второй прищуривает глаза.
– Эм… Кхм… То есть, – Джордж взглядом показывает брату, что объяснит позже, и глядит на Гарри, – его портрет всё ещё в замке, не так ли?
– Был, – немного помедлив, отвечает Гарри. – Но горгулью свалило при взрыве, и доступ в кабинет директора открыт, так что теперь даже не знаю. Джордж, что ты?..
– Ничего. Просто любопытно. Кстати, а ты не видел Гермиону?
Взгляд Гарри становится ещё более недоумевающим и чуточку подозрительным. Фред нарочно излишне громко цокает языком и требовательно смотрит, мысленно обещая настоящий допрос, как только лишний свидетель уйдет в закат.
Джордж вздыхает. Это так непросто – общаться сразу с двумя, когда один из них не знает, что второй здесь. Особенно, когда этот второй твой умерший и крайне требовательный близнец, с замашками собственника.
– Она, к… кажется учила Рона выращивать цветы с помощью магии, – немного запнувшись, отвечает Гарри.
– Ух! Грейнджер ещё слепит из нашего Ронни всё, что ей нужно, – Фред впечатлен и даже забывает о своей подозрительности. Джордж тоже немного в шоке.
– А зачем тебе? – любопытствует Гарри. Ну, разумеется, он-то уже привык к подобному и, в отличие от близнецов, его это не впечатляет, его интересует другое. Фред, услышав это, сразу перестает ухмыляться и совершенно серьезно произносит:
– Я тоже хочу знать.
Джордж старается временно игнорировать его требовательный взгляд и сосредотачивает всё своё внимание на Поттере.
– Да, я просто видел, как её кот… упал.
– Упал? – брови Гарри ползут вверх и скрываются под челкой.
– Ага, – кивает Джордж как можно убедительнее. – С забора. На ту сторону, за изгородь.
– О.
Гарри моргает. Раз, другой. Джорджу кажется, что они под действием замедляющего заклинания.
– Так где они играют в садоводов-любителей? – подталкивает он парня к более быстрой ответной реакции.
– Там, на заднем дворе, сразу за чуланом, – так же заторможено отзывается Гарри. – Нужно сказать ей. Ох, она так расстроится.
– Верно, – всё идёт как по сценарию, и Джордж мысленно радуется. Поттер может ходить в своих мыслях, думать о смерти и испытывать смятение, но он всё ещё он, с добрым сердцем, преданный своим друзьям. – Так, может, не стоит её тревожить? Ей и так тяжело из-за родителей. Лучше позови Рона, найдите этого кота вместе и решите проблему хотя бы раз, не вовлекая Гермиону. Иначе она опять всё сделает за вас.
Ладно, возможно, (только возможно) последние пара фраз получились немного резковатыми, но Джордж решает, что его можно простить с учетом всего, что на него навалилось. Гарри, видимо, думает так же, потому что напрочь игнорирует интонацию близнеца, просто кивает, принимая его предложение.
– Так и сделаю. Спасибо, Джордж. Я пойду, нужно успеть найти Живоглота, пока он не убежал далеко.
Джордж машет ему рукой, подгоняя. Фред с недоумением наблюдает за происходящим, и, когда Гарри скрывается, нетерпеливо спрашивает:
– Что это за спектакль? Представление для одного зрителя?
– Нужно встретиться с Гермионой, – охотно поясняет Джордж. – Без Рона. Есть идея. Дамблдор. Подумай, Фред, он больше, чем полжизни изучал смерть и жизнь после смерти. Что, если он знает что-то о нашей проблеме?
– Нашей проблеме?
Фред почему-то дергается, и лицо его принимает непривычное, странное выражение, которому сложно подобрать одно определение. Джордж хочет попросить брата не цепляться к словам, но вместо этого говорит другое:
– Вдруг он подскажет, какие могут быть последствия, как поступить правильно.
– А ты не знаешь? – голос Фреда звенит. И Джордж понимает, что всё идёт неправильно. Идея поговорить с Дамблдором окрылила его, но скептицизм брата убивает весь его подъем на корню. Наверное, это трусость, но Джордж ищет шанс облегчить свой выбор. Потому что он не может его сделать, не знает, как поступить верно. Его сердце не желает отпускать брата даже на день, не то, что на целую жизнь, но он так сильно боится, что потом его ждёт вечность без Фреда, или что заклинание не получится, и он будет страдать, что ему хочется зажмуриться, закрыть уши руками, сжаться в комочек и спрятаться в углу, укрывшись одеялом. Только так не получится. И выбирать придётся. Джорджу страшно даже думать об этом.
– Не могу поверить! – Фред расценивает его молчание по-своему. – Ты всё ещё сомневаешься, как поступить. Всё ещё хочешь меня бросить.
Он разочарованно отворачивается. Джордж тянет к нему руку и открывает рот, чтобы возразить, но слева раздаются шаги, и перед ними оказывается Гермиона.
– Привет, – выдыхает она, немного запыхавшись. – Вы хотели меня видеть?
– Привет, – отвечает Джордж за себя и угрюмого Фреда. – Ага.
– Я так и подумала, когда Гарри начал говорить что-то про падающего Живоглота. Так, что случилось?
– Мы тут подумали, – Джордж бросает взгляд на Фреда, но тот не поднимает на него глаза, – что, если бы мы могли поговорить с портретом Дамблдора? Гарри рассказал, что он очень помогал ему и что он изучал существование после смерти. Да и так он был гений, хоть и чокнутый… немного. В общем, что если есть другой способ оставить Фреда? Что, если… – он замирает, потому что следующая мысль пришла к нему ночью, за миг до того, как он заснул, и вспыхнула с новой надеждой, едва он открыл глаза утром, – если мы привяжем Фреда не к земле, а ко мне? Тогда после моей смерти он не останется тут, он просто пойдет за мной.
С таким риском он готов столкнуться. Лицо Фреда озаряется. Наконец-то он оценил идею. У Джорджа даже сердце болит меньше, когда он знает, что близнец больше не обижен. Гермиона обдумывает услышанное, а после выдает:
– Это хорошая мысль. Он может подсказать и немного по практике. Давайте сходим к нему сейчас, а после потренируемся в заклинании.
Джордж охает. Он, конечно, оценил свою идею, но не верил, что Грейнджер тоже так сделает. И это так неожиданно вдохновляет.
– Отлично. Только возьму палочку и скажу маме. Фред, ты как, непротив?
– Я подожду тебя здесь, – отвечает Фред. – Только не тяни гнома за бороду, давай в темпе.
Джордж подпрыгивает и торопливо кивает. Наконец-то брат одобрил его действия. Потому что из-за этого нависшего над ними и так и не принятого решения он чувствовал себя жутко виноватым перед Фредом и так хотел сделать хоть что-то, чтобы заслужить его прощение. Даже если близнец не злится на него по-настоящему, это всё равно ранит их обоих.
Он перепрыгивает через ступеньки, когда поднимается наверх, едва не сталкивается с Перси (что он делает дома в такое время?) и, даже не извиняясь, бежит к себе. Палочка лежит на тумбочке, там же, где была оставлена вчера. Джордж подхватывает её и, даже не взглянув в зеркало, чтобы убедиться, что его вид подходит для выхода из дома, мчится назад. Но внизу останавливается и, прерывисто дыша, топочет в кухню. Волосы его, разлохматившиеся, живописно торчат во все стороны языками пламени, глаза возбужденно горят, а щёки покраснели, и он всецело осознает, почему у мамы, обернувшийся на его шаги, такой взгляд.
– Джордж, милый, с тобой всё в порядке? Ты не заболел? – обеспокоенно спрашивает она и торопится к нему. Её ладонь, немного влажная от воды, опускается на его лоб, и Джордж ощущает мягкую прохладу на коже, щекотную. Это приятно.
– Вроде жара нет, – бормочет мама себе под нос, но не становится менее взволнованной.
– Я в норме, мам, – Джордж выскальзывает из-под её ладони. – Правда. Просто немного спешу.
– Спешишь? – это не успокаивает её. Скорее, наоборот. – Куда это?
– Э… ну, мы с Гермионой отправляемся в Лондон. Ей нужно в Гринготтс, а Рон и Гарри сейчас ужасно заняты.
В голове сразу же возникает картинка младшего брата и Поттера, ползающего по кустам за забором в поисках Живоглота. И, словно услышав эти мысли, из-под стола высовывается рыжая лохматая морда, и раздаётся громкое, немного осуждающее «мяу».
«Прости, приятель, – в собственной голове беседует с котом Джордж, – но мне пришлось прикрыться тобой. Хотя ты ведь не возражаешь? Не помню, чтобы ты пылал особой любовью к Рону или Гарри».
Логично, что Живоглот не отвечает ему, только щурится и уползает обратно под стол.
– Ты уверен? – мама сомневается. – Может, лучше попросить Перси? Он как раз сегодня дома.
«Перси сейчас похож на раскисший пудинг», – думает Джордж и качает головой.
– Всё правда в порядке, не волнуйся. Гермиона присмотрит за мной, а я за ней. Мы ненадолго, и всё равно уйдём.
Он просто хочет, чтобы мама его отпустила. Но его поведение только сильнее удивляет её. Джорджу немного не по себе от того, что она может думать, что он не скучает по Фреду и не переживает его смерть. Это раздробило его на кусочки, но всё иначе. Фред с ним, и это воспринимается иначе.
– Ладно, – мама, наконец, соглашается. Тихий глубокий вздох срывается с её губ. – Пойдём-ка со мной, на минуточку.
Она выходит из кухни, и Джордж следует за ней, гадая, что она хочет сделать. Он лишь надеется, что она не заведет его в комнату и не запрет там, отобрав палочку. И сразу же вслед за этой мыслью обзывает себя идиотом. Как подобное вовсе могло оказаться в его голове?
В гостиной мама заглядывает в один из тех ящиков комода, который никто другой обычно и не открывает. Конечно, когда Джордж и Фред были маленькими, они засунули свои носы в каждый шкаф, тумбочку и щель, но именно здесь не нашли ничего любопытного. Просто какие-то старые полотенца, простыни и маленькие квадратные шкатулки с нитками. Наискучнейшие вещи.
– Садись, ладно? – мама улыбается, но губы её дрожат, и у Джорджа сжимается сердце.
«Пожалуйста, – думает он, – пусть только она не плачет». Слёз он не вынесет. Более того, он не знает, как вести себя тогда. «Наверное, обнять – лучший вариант», – подсказывает ему голос Фреда.
Джордж опускается на диван, стараясь не нервничать. На волшебной палочке остаются отпечатки его вспотевших пальцев. Он тупо пялится на них, пока мама не садится рядом, и лишь тогда поднимает глаза. У неё на коленях одна из тех самых деревянных лакированных шкатулок, в которой хранятся какие-то нитки, если Джордж правильно помнит. Зачем это сейчас? Не может ведь она думать, что его можно увлечь вязанием и тем самым отвлечь от произошедшего? Это даже ей самой не помогает. Да Джордж готов поставить тысячу галеонов на то, что это в принципе никому не может помочь пережить утрату.
Его ждёт Фред.
Джордж стремится уйти всем своим существом, и лишь усилием воли заставляет себя оставаться на месте. Потому что это их мама. Да брат первым прибьет его, если узнает, что Джордж убежал, не став слушать. Даже если что-то неважное.
– Когда вы с Фредом были маленькими, вы были совсем одинаковые, как две горошинки, – произносит мама внезапно. И это выбивает из Джорджа воздух. Нельзя же так внезапно говорить подобные вещи! Но мама продолжает с дерганной улыбкой:
– Правда, когда вы выросли, вас тоже часто путали, но тогда… Два неразличимых малыша. Мы даже писали на ваших пяточках буквы «F» и «G».
Эту историю Джордж слышал не раз. Одно время они с Фредом даже шутили, что набьют себе такие татуировки, а какой-то период на самом деле хотели. И лишь после всё забылось.
– А потом ваш отец нашёл для вас кое-что получше, – мама улыбается своим воспоминаниям и, кажется, совсем утопает в них. – Вот это.
Она открывает шкатулку, и Джордж заглядывает внутрь. Это не нитки, память подвела его. На блестящей белой ткани лежат две короткие алые ленточки, такие яркие, что даже знамя Гриффидора всего лишь морковное по сравнению с ними. Джордж смотрит и не совсем понимает, но эти ленты вызывают у него какое-то приятное чувство. Воспоминание?
Мама осторожно достает одну из ленточек и протягивает Джорджу. Он берет с неясным трепетом в груди. Нежный шёлк опускается на ладонь, и Джордж читает вышитую золотыми нитками надпись «Фред».
– Мы повязывали их вам на запястья, – полушепотом объясняет мама. – Они зачарованные, и их нельзя снять без заклинания, поэтому вы могли ползать где угодно, не рискуя потерять их.
Джордж не помнит. Наверное, они были совсем крохами в то время. Ленточка в его руках очень маленькая, для совсем тоненького запястья. Он достаёт вторую, точно такую же, но со своим именем и не знает, что чувствует, держа их в своих ладонях. Это же их с Фредом прошлое. Ещё одно подтверждение того, что они делали каждый свой вздох вместе, каждый шаг, делили каждое падение и каждую улыбку.
Большой палец скользит по ленточке с именем Фреда, гладит ткань. Мама наблюдает с сентиментальной улыбкой. Наверное, стоит что-то сказать, но Джордж не знает, что именно. Он только ощущает букет смешанных эмоций в груди. И слышит звук ударов своего сердца.
Сердце Фреда больше не бьется.
Джорджу так тоскливо, так горько на языке, что хочется завыть.
– Ты можешь взять их себе, – говорит мама, и ладонь её опускается на его плечо. Мягкими движениями она гладит его, утешая. Джордж едва дышит. Он боится, что откроет рот и захлебнется. Он даже не может поднять голову, чтобы посмотреть на маму и потому просто кивает.
Нужно было сразу идти к Гермионе, не останавливаясь.
– Спасибо, – голос Фреда заставляет Джорджа вздрогнуть и необдуманно обернуться назад. – Скажи ей.
Джордж сглатывает свой горький ком в горле и переводит взгляд на взволнованную его поведением маму.
– Спасибо, – шепчет он. И она улыбается. – Мам.
– Да, милый?
Джордж опускает ленточки назад в шкатулку, закрывает её и, не выпуская из руки, обнимает маму.
– Он любит тебя, – выдыхает он ей на ухо. – Фред тебя любит и очень скучает.
Мама всхлипывает и гладит его по спине.
Когда Джордж покидает гостиную, лицо его красное от смущения. Фред следует по пятам. Они молча поднимаются наверх и оставляют шкатулку на тумбочке, после чего возвращаются во двор.
– Эй, – Фред толкает Джорджа в плечо. И мысленно добавляет: «Ты сделал всё правильно».
– Ага, – кивает Джордж. И взглядом дополняет: «Спасибо, что пришёл за мной. Я бы не смог без тебя».
Глаза Фреда синие-синие, как капли океана. И губы его загораются маленькой улыбкой, похожей на раннюю весну.
«Как и всегда, да, Дред?»
«Ты совершенно прав, Фордж».
Гермиона прячется за сараем и в ответ на недоумение близнецов отвечает, что от Рона и Гарри, которые пробегали мимо с дикими лицами.
– Наверное, всё ещё ищут Живоглота, – фыркает Фред. Джордж ухмыляется:
– Он на кухне, ловит вкусняшки.
Гермиона глядит на них и немного улыбается.
– Всё-таки странно слышать лишь одну половину разговора, – говорит она. – В прочем, неважно. Предлагаю трансгрессировать в Хогсмид, а уже оттуда отправиться в школу. Только вот не знаю, как быть с Фредом. В Лондон мы ездили на машине, но может ли он трансгрессировать в своем нынешнем виде?
Джордж переглядывается с братом.
– Да. Мы трансгрессировали вместе на площадь Гриммо. Но я не знаю, стоит ли сейчас…
Он не задумывался о том, что могут возникнуть сложности. Но Фред выглядит упрямо и категорично заявляет:
– Или я иду с вами, или ты остаешься здесь.
– Но Фред… – пытается спорить Джордж, хотя по взгляду близнеца ясно, что сейчас это напрасно.
– Только так, – безапелляционно перебивает он и скрещивает руки на груди. Джордж вздыхает и принимает поражение. Это совсем не сложно, потому что на самом деле он тоже не хочет расставаться с братом.
– Я буду держать Фреда, – отвечает он Гермионе, – а ты меня. Направление тоже задам я. И всё получится.
Девушка всё ещё сомневается – это читается по её лицу. Она обеспокоенно жуёт губу, глотая слова, которые пытается удержать, и не говорит ничего, не возражает.
Все вместе они покидают сад и защитный барьер, оставшийся ещё с войны, немного проходят вперёд по дороге, гуляя, а после, взявшись за руки с Джорджем посередине, трансгрессируют. Ладонь Гермионы горячая и немного влажная, Фреда – на контрасте – прохладная и приятная. Джордж неосознанно сжимает крепче руку близнеца, и когда они все оказываются на улочке в Хогсмиде, не сразу отпускает её, хотя ладошку девушки выпускает мгновенно.
Хогвартс возвышается искалеченной черной грудой и вызывает ассоциацию с раненым чешуйчатым драконом, истекающим кровью. Он тоже пострадал. Он также поломан войной, как и все вокруг. Но его шрамы заживут со временем, сотрутся историей и магией.
Джордж не успевает остановить себя, прежде чем его ладонь накрывает оставшуюся вместо уха дыру. Первое время ему часто казалось, что потерянная часть тела вернулась, даже болела или горела. Иногда он просыпался, и ему становилось жутко неудобно лежать на той стороне, где оборванная кожа и плоть соприкасались с тканью подушки. Это вызывало раздражение и покраснение в первые дни после того, как он снял повязку. Тогда он часто прикасался к пустоте вместо уха, не задумываясь, но однажды заметил на себе взгляд Фреда, слишком серьезный и пристальный, и с тех пор заставлял себя остановиться прежде, чем пальцы смыкались на пустоте в очередной раз. Брат так и не сказал ему ничего по этому поводу.
Но сейчас, глядя на полуразрушенный замок, место, которое не было ему чужим до сих пор, Джордж ощущает сильнее не только его шрамы, но и свои.
Фред тотчас поворачивает голову и смотрит на него, немного щурясь. Джордж едва уловимо улыбается ему в ответ, пытаясь без слов сказать, что всё в порядке. Единственный, кто не в порядке на самом деле, это Фред. Ведь он тот, кто умер. Не Джордж, не Билл, не папа, не Рон. Все они пострадали, все были на грани, но избежали худшего. И Джордж ненавидит тот факт, что единственный, кто не смог, это его Фред. Тот самый Фред, который даже после смерти беспокоится о нём.
– Идёмте, – произносит Гермиона. Джордж кивает. И они шагают по той самой дороге, по которой так часто бегали школьниками, в сторону замка. И если абстрагироваться, если унять сердце и подключить воспоминания, то на секунду можно представить, что они снова ученики, решившие провести выходной в Хогсмиде и сейчас возвращающиеся назад в Хогвартс. А там их непременно встретит Филч со своей кошкой, будут звучать смех и разговоры, а карманы отяжелеют от купленных сладостей и шутих. Гарри будет ходить с таким лицом, будто ежесекундно решает глобальные мировые проблемы, Рон и Гермиона цапаться из-за каждой мелочи, а сами Фред и Джордж вместе с Ли Джорданом побегут испытывать купленные хлопушки и бомбы на слизеринцах.
Но прошлому место в прошлом.
Джордж не позволяет себе вздыхать. Он лишь заставляет себя прогнать воспоминания и сосредоточиться на том, что происходит в действительности. Они все выросли. И вернулись сюда за советом своего мёртвого директора. Ради Фреда.
***
Фред беспокоится. Разумеется. Он был бы спокоен в данной ситуации лишь при одном условии – если бы у него совсем не было мозгов. Но на их отсутствие он никогда не жаловался, так что сейчас он взволнован всем, что творится. Он замечает напряжение Джорджа. И то, как брат тянется к своему оторванному уху – верный признак того, что он не в порядке. И хотя его улыбка утверждает обратное, Фред всё равно не может не тревожиться о нём. А вся эта история с возвращением в Хогвартс, с грядущим разговором с Дамблдором только увеличивают зудящее беспокойство.
Двери распахнуты, одна часть полотна сорвана с петель и, порубленная в нескольких местах, валяется неподалеку. Фред перешагивает через обломки. Пол покрыт обвалившейся штукатуркой, кусками камней и битыми стеклами. Но под слоем пыли, от которой можно задохнуться, то там, то здесь видно тёмные пятна. Кровь. Оборванные нити жизней.
Фред вздрагивает, когда думает, что где-то здесь может быть и его пятно тоже. Он не помнит, как умер, как умирал или что было, пока он не вернулся. Он и не пытался вспоминать. Но сейчас в его ушах внезапно раздается грохот, похожий на далекое эхо. И Фреду кажется, что пол под его ногами качается и дрожит.
Джордж шагает немного впереди, сразу за Гермионой, и Фреду хочется прикоснуться к его спине, привлечь внимание. Но он не делает этого. Ему кажется, что пальцы рук погрузили в горячее масло, и оно, обжигая, проедает кожу насквозь, до самых костей. Это неприятное чувство заставляет сильнее сжимать кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы одной болью перекрыть другую.
Но Джордж будто слышит его дискомфорт на каком-то нереальном для других уровне. Он оборачивается и смотрит на брата.
– Всё нормально, Фред? – спрашивает он участливо. – Если хочешь, можешь подождать нас здесь.
– Всё нормально, – отвечает Фред. – Мне интересно послушать, что скажет старик.
Потому что если Дамблдор заявит то же, что и Грейндежр, Фред просто схватит его проклятый портрет и выбросит в окно. Он не позволит никому запудрить мозги его близнеца. Они все никогда не поймут их отношения, их истинную связь и её силу. Они только наблюдатели, которым позволено лицезреть со стороны, что такое истинные соулмейты. Красные нити судьбы, если есть, связывают не только мизинцы близнецов, но их всех. Опутывают целым клубком, так близко, так тесно, крепко. Не разрубишь, не разъединишь.
Двери в Большой зал тоже распахнуты, но оттуда сквозит мёртвым холодом и тишиной. Фред знает, что все тела лежали здесь. Он помнит, как очнулся и увидел плачущую на своем теле маму. И лицо Джорджа. Пустое. Мёртвое. Хотя он-то был жив.
Фред замедляет шаг, заглядывает внутрь. Он делает это так бесшумно, что Гермиона и Джордж не останавливаются следом за ним. Но Фред не чувствует, что они нужны ему. Не сейчас. Он словно возвращается куда-то, где им не место. И ему кажется, что он может слышать шёпот мертвых.
И он – их часть.
Фред делает шаг вперёд и останавливается на пороге Большого зала. Столы располагаются вдоль стен, но на них нет посуды. Скамьи – напротив, несколько из них перевернуты и лежат на полу. Здесь не так много мусора, и оттого кровавые следы видны лучше. Зачарованный потолок жизнерадостно сияет небесной лазурью, но под ним раскинулось невидимое кладбище.
Лёгкий холод прикасается к основанию шеи позади и длинными пальцами скользит под одежду, вызывая мурашки. Фред резко оглядывается, но за спиной никого нет. Только пустота.
Он сам теперь едва ли больше, чем ничто.
Но он не может – не должен – так думать. Джордж убьёт его, если узнает. А он узнает, потому что они делятся друг с другом всем, даже без единого слова.
Джордж стоит на коленях у его головы с опустошенным неживым взглядом. И Фред думает, что вся его семья мертва, что брат погиб. Но на самом деле единственный, кто здесь умер, это он. И Джордж не слышит его голос. Это – самый ужасный момент на свете, от которого останавливается сердце.
Фред закрывает глаза, прогоняя непрошенные образы из головы. «Очисти разум, – приказывает он себе. – Не думай». Но он уже не может остановиться. И то ужасное, от чего защищали его все инстинкты, то, что нарочно блокировала непробиваемым щитом память, вдруг выползает из трещин, как сдерживаемые в клетке монстры, на свободу.
Он помнит.
Он помнит то, что нельзя.
И это… Ох.
Фред не осознает, куда идёт, но что-то незримое, большее, чем он сам, ведёт его.
Его несут по этим ступеням, подхватив под мышки и за лодыжки, бережно, как будто он может ещё что-то почувствовать. Перси сдавленно рыдает. Лицо его покрыто копотью, но щеки блестят от непрекращающихся слёз. Он всхлипывает и задыхается, и создается впечатление, что не может остановиться. Кто-то другой (папа, это папа) молчит, но выглядит ужасно подавленным.
А Фред… Фред мёртв.
Он спотыкается на лестнице и едва не падает носом вперёд. На секунду вспыхивает слабое любопытство – что бы тогда случилось? Он может сломать или разбить нос? Была бы кровь? Но эти мысли быстро съедаются чем-то иным. Тёмным. Тяжёлым. Пригибающим к земле.
