Текст книги "Одна на миллион (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Ладно, – я наморщила нос. – Ладно!

И тогда Варя наконец отпустила мой свитер, а затем растолкала для меня толпу школьников, чтобы я прошла к доске объявлений. Единственным листком, висящим в самом центре, оказался список ответственных за главное волнующее школу мероприятие – последний звонок. Я перевела взгляд на подругу, вопросительно выгнув бровь, потому что не понимала, и чего же тут такого страшного, пока Варя не ткнула мне пальцем в одно из имён в колонке под названием “Декорации и освещение”.

Это имя было моим собственным.

– Рита, – наклонившись ко мне, взмолилась Варя, – Я тебя умоляю, только не нервничай.

Я уставилась на список, не веря своим глазам. До тех пор, пока я находилась в здравом уме, я бы не записалась в активисты ни за какие миллионы долларов. Пробежав глазами по остальной части колонки, я поняла, кому принадлежит эта гениальная идея.

– Макаров, блин – глубоко вдохнула я. – Я тебе кадык вырву.

Прозвенел звонок, и толпа начала расходиться. Я стояла напротив доски объявлений, сжав руки в кулаки, и раздумывала о том, как мне вообще мог понравится этот своенравный идиот. Варя топталась рядом, то и дело спрашивая меня, не планирую ли я идти на урок.

– Единственное, что я сейчас планирую – это месть, – произнесла я, прищурившись.

– Ну Рит! – протянула Варя, на что я оскалилась, словно зверь. И тогда она добавила: – В общем, ты как хочешь, а я иду на алгебру, что и тебе советую.

Варя ретировалась, а я сомневалась ещё с полминуты прежде чем сняла с доски объявление, разорвала его на мелкие кусочки и выкинула в первое же попавшееся мусорное ведро на пути к кабинету.

В помещение я ворвалась без стука. Всё, что мне удалось из себя выдавить – это скомканное извинение за опоздание и, как мне бы очень хотелось, гневный взгляд в сторону Никиты. Но он получился не таким, потому что стоило мне увидеть его, смеющегося на задней парте вместе с Сёмой, я тут же позабыла, за что так на него злилась. Однако, по перемене лица самого Никиты, я могла догадаться, что всё—таки выглядело не так, как обычно – как только наши взгляды пересеклись, улыбка на его лице сменилась удивлённо приподнятыми бровями.

– У тебя глаз дёргается, – сообщила мне Варя, когда я опустилась на своё место возле неё.

– Прекрасно, – я прищурилась. – Пусть думает, что это меня так от ужаса переклинило.

Весь урок я чувствовала на спине чужой взгляд, но не оборачивалась, выражая тем самым всю серьёзность своей обиды. В то время, как Антонина Васильевна, наш учитель алгебры и геометрии, в тысячный раз пыталась намекнуть на то, что пора бы уже начинать подготовку к экзамену, который уже не за горами, Варя нашёптывала мне на ухо свои, как ей казалось, прописные истины.

Варя:

– Ты ведёшь себя, как маленькая девочка, у которой отняли ведёрко в песочнице.

Я:

– Ох, мне бы сейчас ведро в руки, я бы ему так треснула!

Варя:

– Рита! Мы же договаривались!

Я:

– Ага, про хладнокровие и достоинство … Про то, что мне нельзя избить до полусмерти одного засранца, ты ничего не говорила.

Уставшая от моих выходок, Варя тяжело вдохнула и, выпрямившись, перевела взгляд на учителя. Карандаш в её руке продолжал отбивать неровный ритм по тетради – она нервничала. Как, в прочем, и я.

– Может, он просто хотел проводить с тобой больше времени? – предположила она спустя довольно долгую паузу.

Я сделала вид, что не услышала, и тогда Варя продолжила подкидывать предположения:

– Может, он даже планировал под предлогом помощи остаться с тобой наедине?

Я поняла, что она не отстанет, пока не сможет убедить меня в своей правоте, но сдаваться не собиралась. Конечно, подобные исходы меня радовали, но я знала, что это не так и, к счастью, привыкла не тешить себя пустыми надеждами.

– Может, ты тоже ему нравишься?

Я замерла.

– Может, ты и есть та девушка, в которую он влюблён с первого класса?

Это был уже перебор. Я резко встала со стула.

– Рита? – Антонина Васильевна, до этого стоявшая лицом к доске, развернулась и, слегка наклонив голову вперёд, взглянула на меня поверх своих больших круглых очков. – В чём дело?

– Извините, Антонина Васильевна, можно выйти в медпункт? Что—то мне нехорошо.

Учительница смерила меня недовольным взглядом, но всё же согласно кивнула. И тогда я наспех скинула свои вещи в сумку и пулей вылетела из кабинета. Разумеется, ни в какой медпункт я не собиралась, но остаться наедине с собой мне было просто необходимо, и потому я направилась в туалет.

Через некоторое время, когда я уже преодолела практически весь коридор, раздался громкий хлопок двери, а затем и звук чьих—то быстрых шагов.

– Рит! – окликнул меня мужской голос.

Мне не нужно было разворачиваться, чтобы понять, что это был Никита. Но я не остановилась – до цели оставалось всего и ничего. Мне нужно было пройти лишь несколько шагов, чтобы оказаться в женском туалете, и если бы я ускорилась, то успела бы скрыться за дверью с символическим изображением женской фигуры в виде треугольника, смотрящего вершиной вверх. Но я не сделала этого, потому что хотела, чтобы Никита догнал меня.

– Рита, – Никита схватил меня за руку, но вместо того, чтобы просто вернуть её обратно, я развернулась и с размаху залепила ему пощёчину свободной ладонью.

Звук шлепка эхом разлетелся по пустому коридору. Я округлила глаза и охнула, а Никита тут же отпустил мою руку и коснулся пальцами своей щеки, которая стала красной.

– Зачем ты записал меня в школьный совет? – пискнула я вместо того, чтобы попросить прощения. – Ты даже не представляешь, насколько сильно я презираю всю эту активную социальную позицию! Даже если бы ты в субботу с крыши меня столкнул, я бы не так сильно расстроилась!

Никита плотно сжал губы и, не отрываясь, продолжал смотреть на меня своими большими глазами василькового цвета.

– Не смотри на меня так, словно это я здесь единственная виноватая, – буркнула я, отводя взгляд в сторону.

Я думала, что Никита сорвётся с места и уйдёт в то самое мгновение, когда наконец осознает, что я взяла и ударила его ни за что. Я думала, что, если не уйти, то он просто обязан накричать на меня и обвинить в том, что я законченный социофоб. Но он просто продолжал молча смотреть на меня, и это было самое ужасное.

Наконец он сказал:

– Я думал, что будет здорово.

И мне снова захотелось его ударить, потому что разве можно быть таким добрым? Он подумал, что будет здорово проводить лишнее время в моей компании, и он получил за это пощёчину, но даже и не думал обижаться.

– И ты даже не хочешь ударить меня в ответ? – неожиданно для самой себя поинтересовалась я.

Улыбка пробежала по лицу Никиты. Он убрал ладонь от щёки и сунул её в карман джинсов.

– Ты серьёзно хочешь, чтобы я тебя ударил?

– Нет, – я мотнула головой.

– Ну Слава Богу, – Никита расхохотался. – А то я уж было подумал, что ты на нервной почве с ума сошла. Ты когда в кабинет зашла, у тебя так страшно глаз дёргался.

– Потому что нечего мне такие сюрпризы с утра пораньше устраивать, Макаров, – ответила я.

– Буду знать.

Никита дёрнул плечами. Отпечаток моей ладони на его щеке медленно сходил на нет.

– Извини за это, – я ткнула себе в щёку, имея в виду его собственную.

Вместо ответа Никита наклонился ко мне так близко, что я смогла разглядеть едва заметные редкие веснушки на его носу.

– Видишь это? – он указал пальцем на свою бровь – с самого края она была пересечена поперёк тонким прозрачным шрамом. – Это Серёга, Сёмин младший брат. Заехал мне полицейской машинкой несколько лет назад, когда я сказал, что устал играть. Я привык к тому, что меня дети бьют.

Я прыснула, а затем почувствовала, как лёгкое смятение по отношению к Никите Макарову возвращается снова. Странно, но почему—то я не могла ненавидеть его тогда, когда он находился рядом.

– Иди на урок, – я кивнула в сторону кабинета.

– Это приказ? – поинтересовался Никита.

Он отклонился назад, словно изучая меня. Я пожалела, что надела этот дурацкий свитер с котятами.

– Дружеское наставление.

– О, так мы всё—таки друзья?

– Вообще—то, после того, что случилось с нами за последние два дня, ты должен на мне как минимум жениться! – произнесла я без задней мысли, и лишь только спустя мгновение поняла, насколько двусмысленно это прозвучало. Я не имела в виду поцелуй, но именно он оказался первым, что приходит в голову после таких слов, – В смысле, мы в “Революцию” вместе играли, – я издала нервный смешок, когда увидела смущение на Никитином лице, – Это хорошая такая заявка на серьёзные отношения.

– Ну да, – короткая пауза. – А после того, как ты меня откровенно говоря сделала, логично предположить, что в нашей семье будет объявлен матриархат.

Даже после этой неловкости Никита не ушёл. Мы разместились на подоконнике в самом дальнем углу корпуса, и он рассказал мне о том, что когда я вылетела из кабинета, Зоя отпустила какую—то противную шутку про ПМС, и все засмеялись, а Варя ответила ей, что, по крайней мере, Рита не законченная стерва, и тогда Антонина Васильевна схватилась за голову, а он сам, воспользовавшись поднявшейся суматохой, выскочил из кабинета, попросив Сёму захватить его вещи после звонка.

– И кстати, – Никита толкнул меня локтем в бок. – Никогда не поздно отказаться от работы над организацией последнего звонка. Это всё формальности.

Он умолк.

Я поджала губы.

– Но так, для протокола – я бы хотел, чтобы ты этого не делала.

И я решила этого не делать.

Вечером мой мобильный телефон взорвался звонком от абонента по имени “Мама”.

– Ты с ума сошла? – воскликнула она вместо приветствия.

Я покачала головой, а затем вспомнила, что она меня не видит, и вслух заключила, что нет.

– Почему ты не берёшь трубку?

– Ты звонила всего один раз за выходные, мам, – ответила я.

– Да, и ты мне так и не перезвонила!

– Могла бы и сама перезвонить.

Я глубоко вдохнула, а затем шумно выдохнула вместо ответа.

– Что—то случилось? – спросила она, сменив гнев на милость. – Ты поливаешь мои фиалки?

Узнаю старую добрую мамочку, подумала я, Фиалки дороже дочери.

– Нет на первый вопрос, – ответила я. – И да на второй.

Ложь. Причём, в обоих случаях.

– Славно.

– Ага.

Фактически разговор был окончен, но никто из нас не вешал трубку первый лишь потому, что не хотел показаться скотиной. Поэтому я решила прибегнуть к проверенному варианту.

– У меня тут вторая линия, – соврала я.

– Позвоню тебе завтра.

Я первая нажала на отбой. Я любила маму, но лишь как родителя – она никогда не была моим другом. Кинув телефон на кровать, я плюхнулась рядом лицом в подушку. Несколькими часами ранее, когда все уроки в школе закончились, Никита потащил меня к педагогу—организатору, чтобы обсудить какие—то детали, а затем она отвела нас в подвал и заставила таскать оттуда декорации с последних звонков прошлых выпусков. Среди них был и безразмерный костюм азбуки и отверстием для головы прямо на корешке, и несколько одинаковых жёлтых колокольчиков с красными бантами, и шёлковые ленточки через плечо с надписью “почётный выпускник”, и серебряные и золотые медали размером с мою голову. Когда я спросила, зачем нам всё это нужно, Сёма, записанный вместе со мной, Никитой, Яном и ещё несколькими людьми ответственным за декорации и освещение, ответил:

– Тимофеева сказала, чтобы мы перебрали все старые украшения для зала, а потом сожгли этот позор, чтобы не повторяться.

Я рассмеялась, но потом оказалось, что это была не шутка – когда Ян достал из рюкзака горелку, я прикусила язык.

– Если нужно избавиться от старого хлама или ненужных людей – обращайся, – произнёс он с серьёзным выражением лица и демонстративно переложил горелку в другую.

На мой вопрос о том, откуда у него такое оборудование, Ян лишь пожал плечами. Позже, когда мы с Никитой шли домой по уже испробованному пути через центр к скверу, он объяснил мне, что у Яна много специфических талантов.

– Я у него дома был только один раз, и то, только в коридоре буквально пятнадцать секунд потоптался. Но мне впечатлений хватило – у него ружьё охотничье горшок с цветами подпирает. А в том году его отец отвёз нас на пустырь, чтобы мы по банкам постреляли. Я подозреваю, что это было неофициальное празднование дня рождения Яна. Сам Белый говорит, что он ещё и из лука умеет стрелять, уж не знаю, где он этому научился, потому что уже, кажется, лет сто никто из лука не стреляет.

– Белый?

– Ну да, Биленштейн – Белый. А Сёма у нас Остап, потому что Остапенко.

– А ты? – поинтересовалась я. – Макар что ли?

– А я просто Никита.

– Ясно всё с тобой, просто Никита, – рассмеялась я, остановившись – Мы пришли. Вот твой просто дом.

Но в этот раз Никита решил немного скорректировать маршрут, приняв решение проводить меня до дома.

И теперь я, вечером того же дня, лежала лицом в подушку и тяжело вздыхала, вспоминая то, как Никита взахлёб рассказывал мне очередную историю о глупостях, которые совершил Сёма, и о том, как, в итоге, им втроём приходилось из них выпутываться. В его глазах было столько увлечённости и страсти, и он раз за разом вскидывал руки вверх и пинал ногами воздух, оживляя свои слова, а я смеялась, но ни одна из историй толком так и не осела у меня в памяти потому, что всё, о чём я могла думать – это насколько сильно мне нравился Никита Макаров.

Признаться в этом Варе было сложно, признаться самой себе – ещё сложнее. А вот признаться в этом Никите (разумеется, беззвучно, и лишь у себя в голове) оказалось проще простого:

Ты мне нравишься. Очень, думала я, пока Никита продолжал тараторить, Настолько сильно, что даже больно.

А затем мы попрощались: он сказал “пока”, и я сказала “пока”, а потом он снова сказал “пока”, и так продолжилось до тех пор, пока я не поймала на себе взгляд мимо проходящего мужчины.

– Тебя, наверное, уже брат заждался. Сидит с зажжёнными свечками на торте и плачет, – сказала тогда я.

– Ага, – кивнул Никита. – Если только от счастья – считай, теперь я на год ближе к смерти.

– Мне нравится твой брат, – я повела плечом. – Познакомишь?

– Он занят, – отозвался Никита. – Встречается со своим отражением.

Я засмеялась:

– Жаль!

А Никита улыбнулся как тогда, в школе, только одними глазами. И мне снова захотелось сделать для него что—то особенное, и я подумала о том, что обязательно узнаю, кто же та девчонка, в которую он влюблён, и сделаю так, чтобы она тоже влюбилась в него.

И это будет проще простого, потому что Никиту Макарова, как оказалось, невозможно не любить.

Проснувшись в середине ночи от внезапно возникшей мысли, я вскочила с кровати и кинулась к своей сумке, принимаясь вытряхивать всё её содержимое на ковёр. И когда то, что совершенно случайно пришло ко мне во сне, выпало вместе с расчёской и пачкой мятной жвачки, я облегчённо выдохнула. Старенький фотоаппарат весил больше, чем мне казалось несколько дней назад. Я поднялась на ноги и включила свет, а затем присела на край кровати и взглянула в маленькое прозрачное окошечко, где, как я хорошо помнила, должна была быть цифра тридцать пять.

Но там виднелось кривое тридцать шесть, а это значило, что Никита мало того, что без моего ведома умудрился залезть ко мне в сумку, так ещё и истратил последний кадр, не рассказав об этом мне. Я нахмурилась, изо всех сил стараясь подавить улыбку, но тут же сдалась, когда подумала о том, какую именно ерунду он мог сфотографировать.

Комментарий к Глава 9

http://vk.com/club75865569 <3

========== Глава 10 ==========

Через два дня после дня рождения Никиты Макарова я поняла, что вовсе не ненавидела общественную деятельность – разумеется, я бы предпочла гореть в Аду после уроков в период с трёх до пяти вечера вместо того, чтобы получать приказы от педагога—организатора или Зои, но я её не ненавидела. За это мне, наверное, стоило сказать спасибо Никите – каждый раз, когда я была готова сорваться с места и пулей вылететь прочь из актового зала, он успевал схватить меня за плечи и, как он сам это называл, “перевести мою энергию в более мирное русло”, а затем усаживал меня за компьютер рядом с собой, открывал папку со списком песен, количество которых уходило за тысячу, и просил выбрать десять медленных песен и пятьдесят быстрых для дискотеки в честь выбора номинантов на короля и королеву выпуска. Правда после того, как я сделала плейлист из одних только композиций, содержащих ненормативную лексику, я была разжалована и с этой должности. Теперь всё, что мне доверяли – это придерживать стремянку вместе или вместо Яна, который, как оказалось, тоже был записан в добровольцы далеко не добровольно.

– Если ты назовёшь мне занятие хуже, чем это, я дам тебе сто рублей, – произнесла я в пятницу вечером, когда мы с Яном в очередной раз контролировали устойчивость лестницы, на которой стоял Сёма. Бедный парень перевешивал изображения звёзд и планет по всему залу уже раз в пятидесятый, и это только за сегодня.

Ян молча сунул руку в задний карман джинсов, вытащил оттуда сложенные деньги и, выудив из всей довольно увесистой пачки одну купюру, протянул её мне.

– Такого занятия не существует, – сказал он.

Несмотря на то, что я шутила, лицо Яна не выдавало никаких эмоций радости. Я взяла деньги, но лишь для вида, планируя вернуть их ему под конец рабочих часов.

– Провести всё лето, вспахивая огород, или один только час, но настраивая аппаратуру один на один с Тимофеевой?

– Первый вариант. Даже в сорокаградусную жару в забытом Богом месте и под надзором только что отсидевшего срок за убийство алкоголика с педофилическими наклонностями.

Я рассмеялась, как оказалось, слишком громко – не прошло и секунды, как на меня со всех сторон посыпались просьбы не отвлекать тех, кто работает.

– Эй, Белый, глянь—ка, ровно висит? – я подняла глаза наверх и увидела, как Сёма, отклонившись назад, указывает Яну на только что повешенное изображение Юпитера.

– Ага, – даже не посмотрев на друга, буркнул Ян.

Я хмыкнула. Ян перевёл взгляд со своих ботинок на меня и еле заметно дёрнул бровью. Левый уголок его губ пополз вверх.

– Почему я провожу здесь своё свободное время в пятницу, мать его, вечером? – спросил он, и я не была уверена, что вопрос был адресован именно мне, но всё равно пожала плечами.

– Потому что ты отличный друг! – голос Никиты прозвучал неожиданно близко.

Он подошёл к Яну и хлопнул его по спине. Тот лишь закатил глаза. Слезший со стремянки Сёма выглядел чересчур радостным и взволнованным, словно он был единственным, кому это занятие доставляло удовольствие.

– Я всё! – сообщил он и вытер ладони о свой свитер.

Он, этот свитер, уже давно не имел товарный вид – на отрезке, где располагались локти, рукава были растянуты и потёрты, а на вороте отчётливо виднелся шов, скрывающий за собой разрыв ткани не по ворсу.

– Чудненько, – Никита продемонстрировал Сёме оттопыренный в кулаке большой палец, а затем неожиданно повернулся ко мне. – Рит?

Я уставилась на него, ожидая продолжения, но, похоже, не собирался говорить до тех пор, пока я не спросила бы “Что?”.

– Ммм?

– Какие у тебя планы на вечер?

Как правило, на вопросы о своих планах на вечер, выходные или каникулы я всегда отвечала, что не собираюсь раскрывать информацию данного типа без моего адвоката, но это же был Никита Макаров, и меня посетило искушение проверить, что же будет, если я скажу, что для него я всегда свободна.

Но всё же я сказала другое:

– Смотря, с какой целью интересуешься.

– Ну, – протянул Никита, покосившись на Сёму и Яна. На их лицах непонимание сменилось негодованием буквально за долю секунды.

– Ты сдурел? – Сёма всплеснул руками. – Это наша мужская фишка!

– Ой, брось, – отмахнулся Никита и снова обратился ко мне. – У нас сегодня пятничный отрыв. Присоединишься?

– Чего? – непонимающе переспросила я.

– Пятничный отрыв, – повторил Никита.

Он широко улыбнулся, словно не понимал сути моего негодования.

– Нет, мы не набираем полный дом женщин и дорогого алкоголя, мы просто играем в “Революцию”, – пояснил Ян. – Каждую пятницу. У Китосины собираемся, пока его брат занимается тем, чем занимается обычно.

– То есть, игнорирует меня, – сказал Никита.

– Китосина? – переспросила я. – Какое ужасное прозвище.

Я смеялась над Никитой. Он цокнул языком и шутливо толкнул меня кулаком в плечо.

– Это ещё что, – согласился Семён. – У нас есть кое—что похлеще.

– Но это не для дамских ушей, Сёма, блин! – возмутился Никита. Его щёки вспыхнули красным. Он запустил пальцы в свои волосы и взъерошил их так, что теперь они торчали во все стороны.

Затем Ян сказал мне, что, в основном, все прозвища в их компании одобрены и согласованы на общем собрании, которое они проводят сразу после того, как наиграются в “Революцию”, и я почти ему поверила, но потом в разговор встрял Сёма, пытающийся выдать ещё несколько мудрёно срифмованных с различными формами Никитиного имени словечек, на что Никита чуть не заехал ему попавшейся под руку картонной копией полумесяца, и я не успела заметить, как про меня медленно, но верно, позабыли.

Ровно до тех пор, пока Никита, чьи щёки снова стали естественно бледными, спросил:

– Ну так что, идёшь? – я медлила с ответом, и тогда он добавил: – Мне нужно, чтобы ты надрала им задницы как тогда, в воскресенье.

Я помолчала секунду, решая, как ответить Никите: так, чтобы выглядеть круче или так, чтобы ему понравиться?

– Ладно, – произнесла я наконец. – Только предупреди своих друзей, что я на мужские слёзы и мольбы о помиловании не поведусь.

Спустя два часа, один литр вишнёвого лимонада и полторы пачки чипсов с противным вкусом копчёного бекона, я поняла, что даже если бы сам терминатор встал на мою сторону, я бы не смогла сократить разрыв между собой и Сёмой, который, как оказалось, играл в “Революцию” хуже всех из парней. На первом месте был Ян, поражающий противников чуть ли не одной силой мысли, на втором – Никита. Я оказалась в самом конце турнирной таблицы.

Мы играли попарно, всё время меняясь между собой. Больше всего, несмотря на то, что я даже и в подмётки не годилась ему в соперники, мне нравилось играть с Яном. Во—первых, он играл молча, тогда, как Никита с Сёмой предпочитали ругаться и пихаться, а во—вторых, он был единственным, кто не поддавался мне, несмотря на то, что даже если бы он отложил свой джойстик и вышел из комнаты минут на пятнадцать, я бы всё равно и близко не смогла бы подойти к его текущему счёту.

– Я слышал, что ты, Рит, хорошо играешь, – произнёс Ян, когда мне снова представился случай составить ему пару. – Но пока я вижу только то, что ты хорошо проигрываешь.

– Да я клянусь тебе! – воскликнул Никита. Они с Сёмой сидели на диване, пока мы с Яном расположились на полу у них в ногах, потому что оттуда было удобнее управлять своим игроком (в моём случае это был один из революционеров, в случае Яна – один из военных).

Пытаясь показаться лучшим игроком, чем есть, я, прикусив язык, с силой принялась давить по кнопкам на джойстике. Только по тяжелым вздохам Никиты и смешкам Яна я поняла, что стреляла по своим же союзникам.

– О, Господи, – я взглянула на Яна, он качал головой и укоризненно косился на меня. – Мне тебя так жалко, что я даже не могу порадоваться своей победе.

– Жалко, знаешь, где? У пчёлки в одном месте, – прыснула я.

Сёма за моей спиной довольно заулюлюкал.

– Теперь я понимаю, почему ты её позвал, – сказал он, вероятно, Никите.

И я не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться. А затем услышала, как в коридоре скрипнула входная дверь.

– Блин, – я обернулась и увидела, как Никита сжал челюсть. – Женя пришёл. Сидите, я сейчас.

Он резко поднялся с дивана и вышел из комнаты. Я притворилась, будто бы меня очень интересовали плакаты, развешенные на стенах, но сама раз за разом скользила взглядом в сторону двери, которую Никита оставил приоткрытой. Я видела тени, мелькающие в коридоре, и слышала голоса, хоть и не старалась прислушиваться.

Никита:

Я не собираюсь выгонять друзей из квартиры, которая, если ты не забыл, принадлежит не только тебе.

Женя:

Если ты не забыл, я пока единственный в этой квартире, кто зарабатывает деньги. И до тех пор, пока ты сидишь на моей шее, я буду распоряжаться тем, где ты спишь, тем, что ты ешь и тем, когда твои друзья могут приходить, а когда не могут.

Никита:

Ты знаешь, что мы с парнями собираемся у меня каждую пятницу.

Женя:

А меня это не особо волнует.

Никита:

А меня не особо волнует твоё мнение.

Женя:

Послушай сюда, ты …

Ян и Сёма подскочили на месте, словно ошпаренные, и я поднялась вместе с ними. Они выглянули из комнаты, замерев в дверном проёме, и натянули на лица едва ли искренние улыбки. Когда в борьбе между любопытством и разумом победило первое, я протиснулась между Яном и Сёмой, вытянув шею, чтобы хотя бы краем глаза глянуть на Никитиного брата.

– Парни! – произнёс Женя и кивнул каждому из них. – Мне очень неудобно, но ваши сегодняшние посиделки придётся отменить, я …

Но он не договорил, потому что тут же умолк, как только его взгляд пересёкся с моим. Несколько долгих мгновений мы изучающе разглядывали друг друга, и я успела заметить, что а)он был совершенно не похож на Никиту и б)всё равно был довольно красив.

– Привет, – Женя оказался первым, кто нарушил молчание.

– Привет, – сказала я.

– Это Рита, – представил меня Никита. Он почесал подбородок ногтем указательного пальца.

– Маргарита, значит? – уточнил Женя. – Марго?

– Нет, – я отрицательно покачала головой. – Рита.

– Ну как скажешь, Рита. Я Женя, брат этого болвана.

– Я знаю, – коротко кивнула я.

Женя улыбнулся мне, а затем снова повернулся к Никите и сказал:

– Ладно, у вас есть ещё один час.

С этими словами он проскочил мимо нас прямо по коридору и исчез за первой дверью направо. Никита шумно выдохнул и потёр переносицу большим и указательным пальцами.

– Играем дальше? – спросил он уже без особого энтузиазма.

– Пожалуй, я домой, – поднял руку Сёма. – Всё равно мама сегодня в ночную смену работает, а мне с малышнёй сидеть.

– Я тоже пойду, – согласился Ян.

Они оба прошли в коридор, быстро обулись, попрощались со мной (Сёма помахал рукой, Ян обошёлся лишь коротким кивком), обменялись рукопожатиями с Никитой и выскочили за дверь. Я продолжала топтаться в дверном проходе между комнатой и коридором, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты можешь остаться, если хочешь. И, кстати, он, – Никита махнул головой в сторону двери, за которой минутой ранее исчез Женя, – не всегда такая сволочь, просто на сегодня у него наметились внезапные планы.

– Наверное, я тоже пойду домой, – сказала я.

– Ты не обязана …

– Брось, – я махнула рукой. – К тому же всё равно, кажется, я растеряла последние капли своего игрового таланта!

– И то верно, – пробормотал Никита, улыбнувшись.

Я мотнула головой, словно разочаровавшись в самой себе, и прошла в прихожую. Присев на специальный пуфик, служивший ещё и скрытым шкафчиком для обуви (я знала это, потому что дома у меня стоял похожий), я притянула к себе туфли, подцепив их пальцами за задник. Мне не надо было поднимать голову, чтобы увидеть, что Никита вперил в меня свои васильковые глаза. Я чувствовала это. Быстро расправившись с обувью, я встала, отдёрнула юбку и взглянула на Никиту в ответ.

– Я провожу? – спросил он.

Я покачала головой, но Никита продолжал смотреть на меня и улыбаться, и я поняла, что это был не вопрос вовсе. Скажу честно – спорить с ним я не стала потому, что была не против ещё немного времени побыть в его компании.

Наручные часы Никиты показывали пять минут девятого, когда мы вышли из подъезда и оказались на улице, где наступающий закат начал обозначаться бледно—оранжевыми красками неба. Я вжала голову в плечи и сложила руки на груди в попытке укрыться от прохлады весеннего ветра, пытающегося забраться за ворот моей светло—розовой рубашки поло.

– Прохладненько, – констатировал Никита, засовывая руки в карманы джинсов.

Он был в одной зелёной футболке с изображением неизвестной мне музыкальной группы, чей плакат я видела на стене его комнаты, потому что, как и я, был нагло обманут чересчур жарким утром. Я хотела сказать, что согласна, но прикусила язык, когда дрогнула из—за резкого порыва ветра, и потому лишь кивнула.

– Я могу объяснить дерзкое поведение моего брата, – сказал Никита спустя минут пять абсолютного молчания.

– Ты не обязан, – ответила я.

– Знаю. Просто он не всегда был таким, и я не хочу, чтобы ты подумала, что я весь такой из себя бедный парень из неблагоприятной семьи.

– Я так и не подумала.

– Знаю, – снова повторил Никита.

Я не понимала, к чему он вёл, и почему вообще пытался как—то оправдаться передо мной, но, взглянув на него краем глаза, я заметила, что его голова была опущена вниз, словно ему было стыдно.

– Мои родители очень хотели детей, – начал он, пиная на ходу каждый попадающийся под ноги крупный камень. – По крайней мере, мама так рассказывала. У них ушло около трёх лет на то, чтобы пытаться, и ещё полгода на то, чтобы окончательно принять решение взять ребёнка из дома малютки.

Никита умолк. Я не знала, что ему ответить.

– Когда Жене исполнилось семь, произошло чудо – мама забеременела мной. А когда мне исполнилось двенадцать, Женя стал задавать слишком много вопросов по поводу того, что он не похож ни на папу, ни на маму … Он уже учился на юридическом и подрабатывал помощником адвоката в одной конторе, и ему не составило труда узнать правду. Я всё думал: неужели Женька будет теперь меня ненавидеть? Но он купил мне крутой мобильный телефон с первой зарплаты и сказал, что, хочу я этого или нет, я – его младший брат, и родители у нас одни на двоих. Я был так рад, и мама пустила слезу от счастья, а отец назвал нас своими мальчишками … И, вроде, всё было так идеально, что даже казалось странным.

Никита снова замолчал. Я хотела подогнать его к кульминации монолога, но вовремя прикусила язык, подумав о том, что пора бы научиться слушать людей.

Мимо нас проехали несколько ребят на велосипедах, и я слышала, как они окликнули Никиту, но он даже не повернулся в их сторону, продолжая сверлить глазами землю, проплывающую под его ногами. Мне уже начало казаться, что Никита передумал откровенничать со мной, и сейчас решает, как бы тактичнее сменить тему, когда он наконец произнёс:

– Он винит меня в их смерти.

Я нахмурилась, потому что знала – не наверняка, но догадывалась. Мне казалось, что единственной причиной, вставшей огромным злым бульдогом недопонимания между двумя братьями, могла быть смерть их родителей, и теперь я жалела, что оказалась права.

Мне искренне хотелось что—то сказать, чтобы не дать Никите возможности продолжить: я представляла, как тяжело ему даются эти слова, и боялась, что они вместе с воспоминаниями могут накрыть его с головой. Но на языке не вертелось ничего стоящего.