Текст книги "Одна на миллион (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Я не вникала в суть его разговора с ребятами, и лишь смотрела за спины этих парней на то, как Зоя Тимофеева мечется от одного человека к другому, пытаясь проконтролировать работу если не всех, то большинства. Когда она неожиданно развернулась на каблуках и двинулась в нашу сторону, я крепче сжала Никитину ладонью.

– Не забудьте про завтрашние дебаты, – произнесла она, а затем более надменно и снисходительно добавила: – Рита и Никита, которые якобы не встречаются.

Никита не целовал меня в школе по моей просьбе; публичное проявление чувств казалось мне абсолютно неуместным явлением.

– Спасибо, Зоя, мы помним, – ответил Никита.

Девушка кивнула. Её взгляд проскользнул по лицу Никиты, где ещё можно было заметить тонкую красную полоску ранки на брови, к его травмированной руке и задержался там на долгие секунды. Лёгкая улыбка одними уголками губ. Слегка прищуренный взгляд.

– Сочувствую насчёт твоей руки, – произнесла она и положила ладонь Никите на плечо. – Надеюсь, не сильно болит?

– Не очень. Шрамы украшают мужчину, – отшутился Никита.

Он ухмыльнулся собственным словам, Зоя как—то нервно хихикнула, а я стояла и не понимала, что происходит: неужели, она с ним флиртует?

– В любом случае, это ужасно несправедливо – почему плохие вещи всегда случаются с хорошими людьми? – на этих словах её взгляд неожиданно соскочил на меня. Но моё лицо осталось непробиваемым, по крайней мере, именно на это я и надеялась.

Зоя провела ладонью по руке Никиты до самого предплечья и убрала её именно там, где уже начинались наши сцепленные в замок пальцы.

– Кто знает, что именно было у них на уме, – продолжила она спустя короткую паузу. – Вы уже узнали, кто это был?

Я бросила на Никиту косой взгляд. Его брови сдвинулись к переносице.

– Кого “их”? – уточнил он.

– Парней, которые на тебя напали. – Пояснила Зоя.

В моём горле внезапно образовался шар для настольного тенниса, не позволяющий мне сделать ни вдох, ни выдох. Никто, кроме меня, Сёмы, Яна и Жени не знал, что именно случилось с Никитой.

По мере того, как до меня доходил смысл Зоиного просчёта, её собственное лицо вытягивалось точно зеркально моему. Я не сводила с неё прямого взгляда.

– А где Дима? – поинтересовалась я как бы невзначай. – Не видела его уже, кажется, дня два точно.

Зоя сделала совсем незначительный шаг назад, словно побоялась того, что я воспользуюсь её же методом. Я вырвала свою ладонь из ладони Никиты слишком резко, потому что тут же почувствовала на себе его взгляд, но не обратила на это внимание.

– Он болеет, – пролепетала Зоя.

– Ммм, болеет, – протянула я, из последних сил сдерживая себя от того, чтобы не сорваться с места и не вырвать её идеальные белоснежные волосы вместе со скальпом. – А как же завтрашние дебаты? Неужели, он их пропустит?

– Я думаю, что в его присутствии нет необходимости … Я прекрасно справлюсь сама.

– Ну да, – прошипела я.

Кто—то позвал Зою из противоположного угла актового зала, и она тут же извинилась, развернулась на каблуках и ретировалась прочь.

– Я что—то не правильно понял, или …? – спросил Никита.

– Да, – коротко ответила я. – То самое “или”.

Именно в этом и заключался тот самый заговор, о котором я случайно узнала из чужого разговора: плохо спланированная диверсия, жертвой которой должна была стать я – единственный плохой человек, заслуживший это. В голове всплыла улыбка Зои и странный взгляд, которым она одарила Никиту секундами ранее; я приняла это за флирт, но это была вина перед Никитой за то, что из—за оплошности Димы пострадал именно он. И как итог – мы всё ещё были её соперниками, а значит, всё было напрасно.

– Не могу поверить, что ради какого—то глупого школьного конкурса человек может пойти на такое! – воскликнул Никита вечером того же дня, когда мы медленно прогуливались по городу.

Часами ранее он запретил мне устраивать Зое ответный саботаж в виде массового сжигания всех плакатов в мусорном контейнере во дворе школы, а также выразил своё веское “нет” против того, чтобы я просто вылила ей на голову остатки краски. Никита сказал, что жизнь сама накажет тех, кто заслужил, и нам не стоит портить карму из—за такого жалкого, неуверенного в себе и лицемерного человека, как Зоя. Я слушала и сопровождала каждое его слово кивком в знак согласия, но сама могла думать только о том, как бежала по больничному коридору, боясь увидеть Никиту едва ли в здоровом состоянии.

– Человек – не может. А Зоя – запросто.

Никита снова попытался перехватить мою ладонь, но я махала руками с такой амплитудой, что, как бы он не хотел, ему это не удавалось.

– Пожалуйста, Рит! – воскликнул он. – Выдохни! Я вижу по твоему лицу, что ты задумала что—то нехорошее.

Я любила мстить – это была та самая сторона, которую, как я надеялась, Никита никогда не увидит.

– Обещай мне, что ты не будешь устраивать ей никаких саботажей, – попросил он.

– Обещаю, – ответила я слишком быстро, а затем чуть склонила голову в сторону, чтобы скрыть насмешливую ухмылку.

Я действительно не собиралась ничего устраивать. Точнее, своими руками не собиралась. И, к счастью, у меня был один человек, который, я была уверена, поддержит меня в этом вопросе.

Я остановилась лишь тогда, когда поняла, что рядом со мной уже никто не идёт. Обернувшись, я увидела, что Никита стоит возле входа в сквер, где наши дороги обычно расходятся. Виновато опустив взгляда себе под ноги, я побрела обратно. Никита выглядел так, словно если бы обе его руки были здоровы, он бы обязательно скрестил их на груди в недовольном жесте.

– Прости, – я привстала на носочки и обвила руками его шею, обнимая. – Я просто очень—очень—очень—очень—очень …

– Я понял, – перебил Никита, но я тут же накрыла ладонью его губы и продолжила:

– Очень—очень—очень беспокоюсь за тебя.

Никита устало глянул на меня из—под бровей.

– Прости, что огорчаю тебя, – произнесла я. – Но я по—другому не могу. Они могли бы побить меня, – Никита тут же энергично замотал головой из стороны в сторону, выражая протест. – Шшш! Они могли бы сделать больно мне физически и морально, но у них бы всё равно не получилось меня сломать. Но тебя … Я не могу просто взять, и спустить им это с рук. Не спрашивай меня, почему, потому что я сама не знаю. Просто чувствую, что так надо, – я опустила руку, которой продолжала зажимать рот Никите и приложила её к своей груди – в то место, где ориентировочно находилось сердце, – вот тут.

Никита смотрел на меня, не отрываясь. Между нашими лицами было минимальное расстояние, и я видела очертание своего отражения в его глазах.

– Это печально … – прошептал Никита.

Я уставилась на него в ожидании продолжения.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты становишься такой же сентиментальной, как и я, – рассмеялся он.

Я рассмеялась и покачала головой.

– Ты идиот.

Мои глаза были больше серые, чем зелёные, и мне всегда не нравился тот факт, что я не могла сказать точно, какого они цвета. Глаза Никиты были волшебными. Однажды летом мы с мамой побывали в музее камня, откуда мне особенно хорошо запомнился стенд с аквамаринами и изумрудами – их цвета радовали глаз, заставляли разум отдыхать, а сердце наливаться странным чувством блаженства. Я думала, что больше никогда в жизни не увижу что—то более красивое, но теперь, когда я смотрела в два бездонных моря василькового цвета, я осознавала, как сильно ошибалась.

Придя домой, первое, что я сделала – это набрала номер Яна.

– Рита? – раздалось на другом конце провода спустя буквально мгновение.

– Мне нужна твоя помощь, – с каждым словом я была всё неувереннее в правильности своих действий. – Похоже, ты единственный, кто не посчитает меня сумасшедшей.

В трубке повисла тишина.

– Должен ли я заряжать своё ружьё и заводить джип?

Я издала нервный смешок.

– Возможно.

– Нужно ли будет потом ехать за город с трупом в багажнике?

– Такой вариант тоже не стоит исключать.

– Хм. Я в деле. Поподробнее о плане не расскажешь?

– Не по телефону. Наверное … – сказала я, хотя мне страсть как хотелось поделиться с ним всем, что сегодня узнала. – Но мне нужно, чтобы ты пообещал, что всё это останется между нами.

– Девичьи секретики? Окей.

– Спасибо.

– Пока ещё не за что, – подал голос Ян.

С мгновение мы молчали. А затем он вдруг сказал:

– Может всё—таки расскажешь, в чём соль? – и я облегчённо выдохнула, потому что в глубине души только и надеялась на то, что Ян задаст мне этот вопрос.

Меня прорвало не хуже старой плотины: я выдала ему всё и даже немного больше. Когда я замолчала, то услышала, как на другом конце провода что—то со звоном упало на пол.

– Всё в порядке? – поинтересовалась я.

– Да. – Спокойно ответил Ян. – Просто я настолько зол, что мне пришлось кое—что разбить.

В его голосе не было и капли лишних эмоций, кроме абсолютного нейтралитета, поэтому я бы подумала, что он дурит меня, если бы не слышала собственными ушами, как что—то разбивается на множество осколков.

– Поэтому он отсиживается дома, – произнёс Ян. – Наверняка, Никита всё—таки немного приукрасил его клоунское лицо. Так какой план?

– Не знаю, – сказала я. – Именно поэтому мне и нужна твоя помощь. Никита просил меня ничего не делать, но я так не могу. Не знаю, почему, но мне показалось, что ты не будешь меня осуждать.

– Всё правильно тебе показалось. Как сказал однажды сам Никита – мы с тобой одного поля ягоды.

– Он действительно так сказал? – рассмеялась я.

– Без шуток, – подтвердил Ян.

– Странно немного, что его, такого открытого и искреннего человека, притягивают такие нелюдимые и скрытые, как мы.

– Всё дело в положительных и отрицательный зарядах. Физика!

Ян снова замолчал, как и я. Мне представлялось, как в его голове медленно, но верно, созревает гениальнейший план мести, где мы оба, как настоящие шпионы из голливудских блокбастеров, проводим полномасштабную операцию под девизом “Найти и уничтожить”, а затем уходим в закат, а лучше уезжаем на чёрном джипе под звук рушащегося дома Димы Лаврова, потому что крутые парни не смотрят на взрывы.

– Ты хочешь, чтобы я стёр его с лица земли? Потому что я могу.

– Я бы хотела сказать, что да, но всё—таки нет. Нужно что—то, чтобы им обоим стало ясно – наказание всегда находит плохих людей.

– Тогда у меня есть отличная идея. Тебе точно понравится.

И он оказался прав. Чёрт возьми, до того момента, как на следующий день я смотрела, как разбиваются мечты моего врага, я восхищалась только Розалиндой Франклин, но теперь первое место в моём хит—параде гениальнейших людей всего времени она делила с Яном Биленштейном – парнем, который отомстил не только за Никиту и меня, но и за всех обиженных и оскорблённых.

Но до этого момента – рокового во всех смыслах этого слова, – случилось ещё кое—что не менее важное. Настойчивый телефонный звонок разбудил меня в три часа ночи, и мне не сразу удалось понять, что это не будильник, и не с первого раза удалось нажать на дисплее зелёную кнопку.

– Какого … ?

– Рит.

Подруга на другом конце провода громко всхлипнула. Сон как рукой сняло.

– Что случилось? – я села в кровати.

– Максим бросил меня … Я пришла домой со школы, а там письмо, и … Я не хотела тебя беспокоить, думала что справлюсь … Но мне так плохо, Рит!

Варя никогда так не плакала. Мне не нужно было время для того, чтобы понять, что подруга сломлена. Они с Максимом были вместе почти два года – начали встречаться ещё тогда, когда он учился в десятом классе, а она вместе со мной в девятом. Максим не был эталонным красавцем, как, например Ян, или не обладал сумасшедшей харизмой, присущей Никите, но он был милый и добрым, и оказался рядом с Варей тогда в коридоре, когда она оступилась на лестнице и чуть не скатилась с неё кубарем. Они начали встречаться через две недели, а спустя еще месяц Варя сказала мне, что по—настоящему его любит. Она представляла их совместное будущее, наслаждалась их совместным настоящим и ценила их совместное прошлое ещё буквально пару дней назад, а теперь поздней холодной весенней ночью она плакала мне о том, что всё кончено.

– Пожалуйста, успокойся, – прошептала я. – Не плачь, оно того не стоит …

Сложно было подобрать слова, потому что мне никогда не приходилось испытывать подобные чувства – меня никогда не бросали, потому что до Никиты я никогда ни с кем не встречалась.

– Варь … Всё будет хорошо.

Но подруга раз за разом всхлипывала мне в трубку, не способная остановиться.

– Ты хочешь, чтобы я пришла? – спросила я.

– Сейчас же … глубокая ночь.

– Мне всё равно, – я покачала головой. – Если ты захочешь – я приду.

– Нет. Не после того, что случилось с Никитой …

– Тогда прошу тебя, перестань плакать. – Варя шмыгнула носом. – Он этого не достоин. В смысле, алло, Варь, он порвал с тобой через письмо! Считай, что шло оно неделю или даже полторы, и в течение этого времени вы ещё созванивались, и ты говорила, что скучаешь, а он молчал! Более лицемерного человека ещё поискать надо!

Варя перестала всхлипывать. Я посчитала это за свою маленькую победу.

– Ты права, – сказала она.

– Естественно! Разве человек, которому ты подарила всю себя, поступил бы так подло, если бы ещё любил? Варь, ты достойна лучшего. Ты достойна быть желанной и любимой.

Подруга на другом конце провода громко высморкалась.

– Я тебя люблю, – сказала она уже успокоившись.

– Я знаю, – ответила я. – А теперь спать. Завтра я расскажу тебе то, от чего ты вмиг забудешь про этого подлеца.

И она забыла. Стоя рядом со мной в переполненном актовом зале, она прижимала ладонь ко рту, пытаясь сдерживать эмоции, когда несколько людей в форме с непробиваемыми лицами схватили Зою Тимофееву под руки и потащили прочь. Я долго не могла прийти в себя и лишь переводила взгляд с Зои на спину Яна, стоящего чуть впереди меня. Все молчали, и лишь Тимофеева что—то бурчала, причём не громко и возмущённо, а так, словно знала, за что получает. В два больших шага я преодолела расстояние между собой и Яном и встала рядом с ним. Мы оба смотрели на то, как Зоя исчезает за дверью актового зала.

– Ты подбросил ей наркотики или повесил на неё особо тяжкое преступление? – шёпотом спросила я.

Парень покачал головой.

– Я практически ничего не делал. Поверь мне, там и без меня хватало причин для того, чтобы Зою и её папашу взяли под белы рученьки. Весь их бизнес – одна сплошная чёрная бухгалтерия и уклон от налогов. К слову, вся техника для последнего звонка была приобретена именно на эти деньги.

Я удивлённо уставилась на Яна сбоку, но он продолжал смотреть точно перед собой.

– Как?

– Отец немного помог.

– И кем же работает твой отец?

Ян пожал плечами, мол, он бы сказал, да тогда ему придётся убить меня.

– Спасибо, – сказала я и взяла его за рукав рубашки.

Ткань была удивительно мягкая и, казалось, вот—вот рассыпется в моей ладони. Я чувствовала, что мои грубые пальцы просто недостойны такого шика.

– Это ради Никиты, – отозвался Ян.

Он повернул на меня голову и улыбнулся, и я улыбнулась ему в ответ. Никита нашёл нас в толпе спустя ещё какое—то время, когда весь народ немного успокоился. На его лице читалось непонимание и удивление.

– Что произошло? – спросил он.

Мы с Яном синхронно пожали плечами.

– Не ваша ли это работа?

Я молчала, и Ян взял всё в свои руки:

– Мы—то тут причём?

Его голос не дрогнул, а уверенность оказалась на удачу заразительной.

– Вот—вот. Если бы она сегодня пришла с фингалом – это да, – подхватила я.

Никита не сводил с меня прищуренного взгляда, и чтобы окончательно убедить его в нашей лже—правде, я делала шаг к нему навстречу, взяла его лицо в свои ладони, привстала на носочки и заглянула ему в глаза. Я была уверена в том, что скажу: “Разве я могла бы обмануть тебя?”, но именно поэтому я и не смогла произнести ни слова – потому что действительно не могла. И мне пришлось снова наступить на горло своим принципам и прильнуть губами к губам Никиты на виду у практически всей школы, но я не почувствовала никаких эмоций с его стороны, хотя он тут же обвил здоровой рукой мою талию. Кто—то в толпе удивлённо присвистнул, кто—то воскликнул “Я же тебе говорил!”, а кто—то даже захлопал в ладоши, но это меня не особо волновало; всё, о чём я могла думать – это то, что Никита попросту мне не поверил.

Отошедшая от шока директриса отменила дебаты за ненадобностью – Зоя и Дима сняты с конкурса, и теперь нас было четверо: Катя и Стас и я с Никитой, – а у голосующих оставалось лишь два дня для того, чтобы выбрать своих фаворитов. И меня, как и прежде, совершенно не интересовал итог этого глупого голосования – я лишь фокусировала свой взгляд на Никите, чьи глаза, в свою очередь, почему—то всё время были устремлены куда—то мимо меня.

Комментарий к Глава 16

Розалинд Франклин – английский биофизик и учёный-рентгенограф, занималась изучением структуры ДНК.

========== Глава 17 ==========

На следующий день народу в школе было на удивление много, несмотря на конец четверти. На каждой перемене они кучковались напротив актового зала, там, где между двумя невысокими пальмами в горшках стояла урна для голосования, и с заговорческими лицами опускали в небольшую щёлку свои бланки; казалось, возможность поставить одну жалкую галочку давала им ощущение невероятной власти. Несмотря на то, что победа мне была не нужна, я чувствовала странное волнение каждый раз, когда находилась в радиусе видимости с той самой урной и замечала рядом с ней очередного ученика, складывающего свой буклет в несколько раз и забрасывающего его внутрь. Меня разрывало: с одной стороны, я продолжала следовать своим принципам и надеяться на то, что мало кому в голову придёт проголосовать за нас с Никитой, и мне не придётся выходить на сцену под ослепляющий свет искусственных звёзд и цеплять на голову дурацкую корону, наверняка не пластмассовую, потому что Зоя надеялась, что она будет украшать именно её причёску, а потому заставила папочку вложить в неё немалые средства, а с другой думала о том, что эта победа привнесла бы в мою жизнь что—то, чего в ней никогда не было. Не хотелось говорить об общественном признании, но, возможно, именно в нём и был смысл всех этих голосований?

– Эй, – позвал меня Никита.

Всё это время я стояла у окна на втором этаже и смотрела на то, как дети на смежной со школой игровой площадке покоряют горки и лестницы. Третий урок подходил к концу, но занятия я уже не посещала, потому как сдала всё ещё раньше положенного времени и ходила в школу лишь ради биологии и химии, по которым собиралась сдавать экзамены, и друзей, круг которых в связи с последними событиями перестал включать в себя одну лишь Варю. Никита подошёл ко мне и чмокнул в щёку: не небрежно, как это делала Гришина, когда приветствовала, а любовно, прижимаясь губами к моей коже на долгие секунды.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – отозвался он.

– Как рука?

Никита продемонстрировал мне оттопыренный большой палец в кулаке.

– Слушай, – осторожно начал он. – Ты уверена, что вы с Яном не имеете никакого отношения к тому, что Зою и её семью сейчас допрашивают все существующие правоохранительные органы, а Дима сидит дома, напуганный анонимным звонком, который сказал, что в случае неповиновения доложит его матери о том, что он брал её машину и возил на ней девчонок к ним на дачу?

Я уставилась на свои руки в попытке скрыть улыбку. Ян рассказал мне о звонке в квартиру Лавровых накануне вечером – мы с ним провисели на телефоне больше двух часов, потому что, как оказалось, у него нашлось полным полно подобных историй с прошлого места учёбы, и несмотря на то, что мне так и не удалось выведать у него о причине их переезда и месте работы его отца, мне понравилось говорить с ним. Возможно потому, что мы действительно оказались очень похожи, словно я разговаривала с мужской версией самой себя.

Никита смотрел на меня сбоку, ожидая ответа:

– Понятия не имею, о чём ты, – сказала я, поднимая взгляд на детей за окном.

Девочка в розовом джинсовом комбинезоне стукнула рыжего мальчика пластмассовым ведёрком по голове. Чья—то собака, привязанная к одной из перил, рыла под собой яму в попытке закопать ветку. Ветер поднимал подол юбки женщины, которая раскачивала на качелях своего сына.

Никита всё смотрел на меня. Он молчал, а я не знала, что ещё сказать.

– Не то, чтобы я зол, – через несколько секунд сказал Никита. – Но по шкале от одного до Леонардо Ди Каприо, которому снова не дали Оскар, я, скорее, второй вариант.

Мне пришлось задуматься, как лучше ответить. Конечно, я могла бы извиниться, но я не ощущала себя виноватой, а он бы сразу почувствовал мою неискренность, а мне не хотелось, чтобы он понял, как сильно ошибся, когда поверил в свою ко мне любовь.

– Я пойму, если ты не захочешь больше со мной общаться, – наконец произнесла я.

Я повернулась к Никите всем корпусом. Он прищурил один глаз, покачал головой и ответил тихо, почти шёпотом:

– Даже если ты убьёшь человека, я тебя не оставлю. Я люблю тебя. Поэтому просто помогу расфасовать тело по чёрным пакетам и закопать где—нибудь в сквере.

– Я плохой человек, – сказала я. – Я не должна тебе нравиться.

– В первую очередь, ты – мой человек. А прилагательное можешь выбрать любое, какое в голову взбредёт: плохой, странный, закрытый, добрый, красивый, забавный, умный, с красивыми глазами и милой улыбкой …

– Это не прилагательные уже! – оборвала я Никиту, рассмеявшись.

Он пожал плечами. Я снова опустила глаза, но теперь уже из—за смущения. Прозвенел звонок с урока, и словно по команде все двери кабинетов распахнулись, выпуская школьников в коридор. И эти сиреневые стены вокруг вдруг показались мне такими родными: даже шум сливающихся воедино голосов и дети, норовящие сбить меня с ног, открылись мне в новом, совершенно другом, свете. Никита Макаров стоял рядом, прижимаясь своим плечом к моему. Сёма с Яном, показавшиеся в начале коридора, вышагивали в нашу сторону, о чём—то бурно споря. Моя Варя пообещала прийти сегодня ко мне с ночёвкой. На улице светило солнце. Часом ранее классный руководитель сказала , что меня ждёт чудесное будущее, если я продолжу также прокладывать себе дорогу собственными знаниями, а не чужими неудачами, как это привыкли делать другие. И всё неожиданно стало так хорошо и так ясно, что впервые за всё время я действительно жалела о том, что школьные дни на исходе.

Через несколько секунд до меня донеслись отрывки разговора парней, и я прислушалась. Казалось бы, ничего особенного – дурацкие споры о том, чья же игровая стратегия в “Революции” лучше, но я даже не стала просить их заткнуться, а наоборот присоединилась к их дискуссии, вставляя невпопад те маломальские понятия из игры, которые смогла запомнить со слов Никиты. И они подыгрывали мне, словно я говорила всё правильно, хотя это было совершенно не так.

В воскресенье, за день до последнего звонка, мне наконец позвонила мама. Около десяти минут она рассыпалась в извинениях, что было не просто долго, а мучительно бесконечно для меня. Я не перебивала, но и не вслушивалась в её слова, которые она повторяла раз за разом: “Италия … Деньги … Удача … Раз в жизни …”. Она извинялась передо мной, но при этом говорила только о себе.

– Ну, – сказала она, когда мы пришли к тому, что я её прощаю. – Как дела?

– Нормально.

– Как школа?

– Всё сдала. Одни пятёрки. Золотая медаль.

Я говорила именно то, что она хотела услышать – ей не было дела до того, что я сгрызла все ногти до мяса от волнения перед завтрашним днём, приводящего меня в ужас, что у меня появился молодой человек и новые друзья.

– Горжусь тобой, принцесса!

Я слышала, что она улыбалась на том конце провода, но это не грело мне душу, потому что я знала, она радовалась не за мои успехи, а за свои амбиции лучшей мамочки в мире, вырастившей такое гениальное чадо.

– Спасибо.

И мама снова пустилась в рассказы о своей замечательной жизни с Марком в Италии, и я держалась из последних сил, чтобы не предложить ей остаться там на постоянное место жительства. Меня спас стук в дверь.

– Мне нужно идти, – я перебила её на полуслове. – Кто—то пришёл.

– Ты же не открываешь двери незнакомым людям? – уточнила она, словно мне было десять лет.

– Пока, мам, – ответила я, а затем добавила больше для приличия, чем искренне: – Целую.

И тут же нажала на отбой, не дождавшись ответного прощания, потому что посмотреть, кто за дверью, мне было гораздо интереснее, чем слушать о том, какая я неблагодарная дочь, ведь не могу уделить на разговор с матерью хотя бы двадцать минут. Каково было моё облегчение, когда на пороге оказался Никита. С его волос крупными каплями падала вода, а серая ветровка насквозь промокла, и я вспомнила, что чуть раньше слышала гром за окном.

– Что ты тут делаешь? – спросила я, впуская его внутрь.

Никитин взгляд скользнул по мне, и я вспомнила, что выгляжу далеко не лучшим образом: в старых лосинах, ткань которых в некоторых местах протёрлась до полупрозрачного состояния, футболке с пятном от кофе на груди и волосами, собранными в пучок, я выглядела как бездомный хип—хоп танцор.

– Проходил мимо, вижу – в окнах свет горит, думаю, дай, загляну.

Губы Никиты растянулись в улыбке. Я покачала головой.

– Проходил мимо? В такую погоду? – уточнила я.

Он не нашёл, что ответить, и я молча помогла ему стянуть куртку. С кроссовками он справился сам.

– Чай будешь? – спросила я, кивая в сторону кухни.

Никита заиграл бровями, будто получил непристойное предложение. Я толкнула его в бок.

– Я серьёзно, извращенец!

– Буду, буду, – рассмеялся Никита и быстро чмокнул меня в висок.

Мы разместились на кухонном диванчике так, что между нами оказался его угол. Я налила себе зелёный чай с чабрецом, а Никите сбагрила чёрный с манго – мне он жутко не нравился, но мама покупала его коробками, по какой—то причине считая, что он – мой любимый. Я потянулась за пультом, но Никита перехватил его, не позволяя включить телевизор. Я взглянула на него; Макаров выглядел так, словно хотел поговорить, но не знал, как начать.

– Ну что ещё? – воскликнула я, когда он в очередной раз тяжело выдохнул в кружку.

– Зоиного отца арестовали, – наконец сказал он.

Я удивлённо приподняла брови.

– Об этом что, в газете писали? Откуда такое серьёзное заявление и такая подозрительная уверенность?

– Это не смешно, – Никита взял из вазы шоколадную конфету и принялся крутить её в руке. – Вы с Яном семью разрушили.

Я покачала головой. Затем сделала глоток чая и снова покачала. Я не была уверена, кого пыталась убедить: его или себя.

– Женя сказал, что ему дадут один год колонии поселения с конфискацией имущества.

Я передёрнула плечами, пытаясь осознать полученную информацию. Выдохнула. Прочистила горло и, собравшись, притворно воскликнула:

– Это не так уж и плохо!

Никита, явно удивлённый моим безразличием, слегка напрягся. Он пытался вызвать у меня чувство стыда и, возможно, заставить раскаяться, но немного опоздал: несколько дней назад я уже убедила себя в том, что всё делаю правильно. Поэтому я стойко выдержала непроницаемый взгляд Никиты, а затем продолжила, приняв решение поменять тактику:

– Они построили против нас заговор, – начала я. – Они решили, что вместо того, чтобы поговорить, будет лучше выбить из меня или тебя всё желание участвовать в конкурсе. Они могли убить тебя.

– Ты преувеличиваешь.

– Ладно, хорошо. Они могли сильно тебя покалечить. Они заслужили это.

Если бы Никита был чуть твёрже характером и чуть меньше любил меня, он бы встал и ушёл: я заметила, как он привстал, но тут же плюхнулся обратно. Конфета в его руке превратилась в мягкую массу. Я скользнула взглядом по его лицу. Небольшая тонкая алая ранка пересекала густую низко посаженную бровь, от ссадин на скуле уже не осталось и следа. Единственное, что всё ещё продолжало напоминать о несчастном случае – поддерживающая повязка ярко—синего цвета.

– Я специально соврала тебе, – после короткой паузы продолжила я. – Потому что знала – будешь злиться. Но я не могла не отомстить, понимаешь? – Никита сдвинул брови к переносице – ему явно не понравилось услышанное. – Ты можешь плевать на собственное здоровье и собственную безопасность, но это не значит, что мне тоже будет всё равно. Именно поэтому я обратилась к Яну … Знала, что он поддержит. – Я поёрзала на диване, придвинувшись поближе к Никите, и протянула ему руку – но он не взял её, как делал это раньше. – Они сделали тебе больно … Я не могла поступить иначе.

Никита опустил взгляд в кружку. Спустя ещё мгновение прильнул к ней губами и сделал глоток, затем ещё один. Чай был ещё горячим, но Никита даже не поморщился. Когда пауза показалась мне совсем затянувшейся, я поднялась, схватив со стола свою чашку, и встала у раковины, принимаясь тщательно отмывать её от несуществующей грязи в попытке скрыть внезапно появившуюся обиду. Мне казалось, что он обязан был понять истинную причину моего беспокойства, должен был разглядеть за теми словами, которые я сказала, те, которые так и не слетели с моих губ. Мне хотелось, чтобы он спросил меня, люблю ли я его, а я бы ответила, что не признаю любовь единственной существующей мерой измерения чувств, а затем добавила бы, что беспокоюсь о нём, хочу, чтобы он был здоров и счастлив, и ненавижу себя за то, что все одиннадцать лет проходила мимо, словно он был обычной трещиной в стене.

“Я смотрю на тебя – и я дома”, – сказала бы я.

“Я ненавижу всех, но ненавидеть тебя я просто не могу себе позволить”, – сказала бы я.

“Я чувствую, что могу перейти море, когда ты стоишь рядом и держишь меня за руку”, – сказала бы я.

“И если это и есть та самая хвалёная любовь”, – воскликнула бы я, – “То да, я люблю тебя! Я, чёрт возьми, тебя люблю …”.

Если бы он спросил, я бы не побоялась сказать всё это.

Но он не спросил. Вместо этого Никита подошёл ко мне, поставил свою кружку в раковину и стоял рядом, облокотившись бедром о кухонную тумбу, всё то время, пока я мыла посуду.

– Я бы сделала то же самое, если бы у меня был шанс всё исправить, – произнесла я, выключая воду.

– Я знаю, – отозвался Никита. – Прости меня.

Я тихонько застонала – он извинялся передо мной за то, что я повела себя неправильно.

– Если бы они избили тебя, – зачем—то добавил он. – Я поступил бы также.

На мгновение я задумалась, представив, как Никита с Яном вламываются в дом Димы Лаврова и избивают его его же спортивными трофеями.

– Нет, – я покачала головой. – Ты слишком невинен для этого.

– Всегда есть возможность того, что я не такой, каким пытаюсь казаться.

Я развернулась к Никите и наклонилась к его лицу так близко, что мы начали дышать одним воздухом, и томным голосом, которым обычно разговаривают шикарные женщины в голливудских фильмах, зашептала:

– Ты можешь обманывать себя, но меня тебе не обмануть.