Текст книги "Ложный Нарцисс (СИ)"
Автор книги: Narita
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)
========== Такт 1: Прелюдия ==========
Кто-то однажды сказал, что в этом мире мы появляемся и исчезаем в одиночестве. Пожалуй, это справедливо по отношению ко всем людям. Ко всем, кроме нас – близнецов.
По словам родителей, я и моя сестра-близнец появились на свет с разницей в одиннадцать минут – сначала она, потом я. Два идентичных младенца, словно отражение в зеркале, с одним единственным отличием – я родился мужчиной. Это обстоятельство поставило докторов в тупик еще на стадии эмбрионального развития. Акушеры были уверены, что моя мать носит под сердцем близнецов, появившихся из одной яйцеклетки. Это практически всегда дает совпадение пола будущих детей.
Впрочем, все вышесказанное я осмыслил только во время изучения курса биологии в старшей школе. Разный генотип и идентичный фенотип – редкость, но отнюдь не исключение. Однако все это навело меня на мысль о том, что я – отклонение от нормы. Генетическая ошибка, которая разрушила идеальный союз двух душ. Кто-то скажет, что я преувеличиваю и наговариваю на себя, но позже вы убедитесь, что это не так.
Наше зеркальное сходство всегда удивляло окружающих. Казалось, нам с рождения было предначертано идти рука об руку, поддерживать друг друга, но так было до тех пор, пока мы не повзрослели. В возрасте четырнадцати лет, в последнем классе средней школы, я осознал, что разнополые близнецы, как бы близки они ни были, в один прекрасный день должны отдалиться.
К этому нас готовили лет с десяти: проводили беседы, пробовали расселить по разным комнатам, но ничего не помогало. Мы слишком привыкли друг к другу. Между нами практически не было расстояния. Начиная с рождения, будь то кормление, купание или игры, – все это мы делали вместе, и сама мысль о том, чтобы разделиться, казалась абсурдной, неправильной, страшной.
Однако родители все-таки выдворили меня из комнаты Рин, строго-настрого запретив спать и принимать ванну вместе. Нам тогда было по двенадцать – возраст опасно приближался к переходному. Первое испытание мы с треском провалили, когда утром снова проснулись в одной постели.
Мать заламывала руки, отец грозился поколотить меня, но дело ограничилось сугубо мужским разговором, в ходе которого я узнал много нового касательно различий между мальчиками и девочками. Этого оказалось достаточно, чтобы уверить меня: делить с сестрой постель и ванну я больше не могу. У Рин также состоялся разговор с матерью, но она, похоже, была не убедительна, поскольку тем же вечером сестра, как обычно, залезла со мной в ванну. Я честно пытался выдворить ее из комнаты, но она только отмахнулась от меня, невозмутимо намыливая грудь, которая, кстати, пока не отличалась от моей собственной.
Стоит ли говорить, что за ужином нас опять ждали заламывание рук от матери и угрозы отца, которые только раздражали сестру, отчего она выскочила из-за стола, так и не доев свой ужин. Родители начали тяжело вздыхать и бросать на меня полные надежды взгляды. Рин была на редкость упрямой. И если у кого и был шанс уговорить её, то только у меня. Я отложил в сторону палочки и направился на второй этаж. Подойдя к комнате, которая была общей, сколько себя помнил, я тяжело вздохнул и негромко постучал, хотя всю жизнь заходил без стука.
– Рин, это я.
Ответом мне была тишина, хотя ранее, стоило это сказать, как сестра тут же бросалась ко мне.
– Ну же, Рин. Перестань дуться и открой мне, – более настойчиво повторил я, но и это не помогло.
Помаявшись под дверью пару минут, я вернулся к себе в комнату, взяв со стола стикер и карандаш. Быстро нацарапал записку, вышел в коридор, просунул листок под дверь, а потом устремился в ванную. Лежа в горячей воде, я морально готовил себя к предстоящему разговору.
По возвращении в свою слишком пустую комнату, я снял со стены гитару и уселся с ней в кресло у окна. Под медленный перебор струн дверь отворилась, но вошла не Рин, а всего лишь мама – она всегда желала нам с сестрой спокойной ночи.
– Как все прошло? – поинтересовалась она, взъерошив мне волосы.
– Она пока дуется на вас, но меня выслушала. Не сразу, но согласилась со мной, что нам пора жить отдельно, – чтобы ложь была не так заметна, я избегал встречаться с матерью глазами, уделяя все внимание инструменту.
– Вот и славно, – улыбнулась мне мать. – Я всегда знала, что Рин старше тебя только формально.
Получив невесомый поцелуй в лоб, а вместе с ним и наставление не засиживаться допоздна, я остался один. Мама покинула мою обитель с явным намерением проверить апартаменты сестры. Однако я сомневался, что у нее что-то получится.
Проиграв еще парочку незамысловатых мелодий, я вернул гитару на законное место и улегся в непривычно просторную кровать. На письменном столе мерно тикали часы, и под этот монотонный звук я начал проваливаться в сон. Сквозь дрему я услышал тихий щелчок дверной ручки, а потом едва различимый скрип половиц. Спустя пару мгновений под мое одеяло нырнула сестра-близнец. Я повернул голову и тут же встретился с парой озорных голубых глаз.
– «Моя дверь всегда открыта для тебя», – сладким голосом пропела Рин и хихикнула. – Ты такой романтик, братец.
– Только на эту ночь, Рин, – произнес я, стараясь быть строгим.
– Ну уж нет, «всегда» – значит «всегда», – яростно прошептала Рин и по-хозяйски прижала стопы к моим ногам. Я едва не взвыл от того, какие они были холодные. Сестра абсолютно игнорировала наличие тапочек, потому её ноги стабильно замерзали. А грелкой в этой ситуации выступал я.
– Перестань дурачиться, – ответил я, пытаясь отодвинуться от ледяной кожи. – Мы уже не дети, а ты ведь знаешь, чем занимаются все парни в моем возрасте?
– Пф! – прыснула Рин и снова атаковала мои ноги. – Ты, братец, не «все». Порножурналы тебе заменяет гитара, и, даже если ты будешь их читать, мне все равно.
– Рин, опять ты за свое… – начал я, но вдруг мои губы накрыла маленькая ладошка. Я внезапно смутился.
– Хватит, Лен, – теперь её глаза смотрели серьезно. – Мы близнецы – две части единого целого, поэтому нас нельзя разлучать. Разве тебе так не кажется?
Рин убрала руку, и я сразу же почувствовал себя лучше. Оставалось надеяться, что она не заметила, как я покраснел.
– Да, мне тоже очень неуютно без тебя.
– Вот видишь! – торжествующе заключила Рин. – Я согласна жить в другой комнате, но спать и принимать ванну мы будем как прежде.
– Не выйдет, – я покачал головой. – С ванной, во всяком случае. Родители явно услышат, как ты меня щекочешь.
– Ладно… – разочарованно протянула Рин. – Но ведь спать-то мы будем вместе?
– Рин, половое созревание – это не шутки, когда у тебя начнутся…
– Слышать об этом не желаю, – мой рот снова был закрыт её ладонью. – Мы ведь всегда спали вместе! Почему какое-то глупое половое созревание должно разделять нас?! Не хочу отдаляться от тебя!
Рин вцепилась в меня, как утопающий цепляется за соломинку в бурном море. Я почувствовал запах мандаринов – аромат её любимого шампуня. Лицо снова залила краска, но оттолкнуть сестру я не мог. Вместо этого я осторожно обнял её в ответ и прошептал:
– Не волнуйся, Рин. Еще пару лет мы можем оставаться близки вот так же, как сейчас.
– Правда? – голос сестры дрожал, и я только сейчас понял, насколько она переживала. Это был вовсе не каприз – она действительно боялась остаться одна.
– Хорошо… – тихо всхлипнула Рин, и по моей шее скатилось несколько теплых капель.
– Спокойной ночи, Лен.
– Да… спи спокойно, Рин.
Через пару минут она уже мелодично сопела у меня под боком, а я успокаивающе поглаживал её спину и вдыхал запах волос.
В тот раз я впервые подумал о Рин не как о сестре.
========== Такт 2: Растроенный инструмент ==========
После того, как начались мои не совсем открытые отношения с сестрой, я начал замечать за собой некие странности. Каждую ночь, как только родители отправлялись спать, я покидал свою комнату, чтобы очутиться в знакомой с детства кровати. Рин радостно улыбалась мне и отодвигалась, давая мне место. Лежать рядом с ней было так привычно и спокойно, и казалось ничто не нарушит этой идиллии. Однако всегда есть «но».
Первым тревожным звоночком стало волнительное и в то же время пугающее ощущение возникавшее, когда Рин спала в моих объятиях. Я невольно стал отмечать, что её ночная рубашка слишком короткая, а ткань весьма тонкая. Ближе к утру мне нужно было возвращаться к себе, чтобы родители не заподозрили неладное. И прежде чем уйти, я бывало подолгу всматривался в ее умиротворенное лицо.
После разговора с отцом я уже не мог воспринимать свою сестру как равную себе. Медленно, но верно Рин из девочки превращалась в девушку, и это не могло не волновать меня. Кроме того, мои тайные вылазки по ночам наводили на мысль о том, что мы совершаем нечто неправильное.
Как же мне хотелось, чтобы мое отношение к Рин и дальше основывалось на сугубо братских чувствах, и оставалось таким же чистым и безгрешным, как в детстве. Но время неумолимо шло, и незадолго до нашего тринадцатилетия произошло то, что навсегда разделило нас.
В июне того года стояла просто ужасная жара, и я буквально растекался по парте, даже не пытаясь вникнуть в монотонную речь учителя. Наконец раздался спасительный перезвон, и я уже начал лениво собирать вещи, но тут ко мне подскочила сестра.
– Лен, ты уже домой? – удивленно произнесла Рин, непринужденно запрыгнув на мою парту, совсем не заботясь, что край её юбки взметнулся, и я углядел нечто светло-розовое.
– Да, жара сегодня ужасная. Дома хотя бы кондиционеры исправно работают, – проворчал я и закинул сумку на плечо.
– Ты что же забыл, глупый братец? – в голубых глазах отразился укор. – Мы сегодня репетируем!
– Пощади! – я представил как жарко сейчас в старом крыле школы, где располагались помещения клубов.
– Хватит ныть, – отрезала Рин и, схватив меня за руку, потащила из класса. – Это ради искусства!
Мне оставалось лишь вздохнуть и смириться. Во всем, что касалось музыки, Рин была бескомпромиссна. Спустя четверть часа я уже сидел в душном кабинете музыкального кружка и настраивал старую гитару, которая систематически выходила из строя. Рядом со мной распевалась Рин, и под звуки её нежного голоса я даже стал забывать о жаре и усталости.
Музыка всегда была чем-то особенным для нас. Рожденные в семье профессиональной певицы и композитора, мы научились петь раньше, чем осознали, что поём. В детском саду, а потом и в школе, мы всегда выступали на фестивалях и концертах. Все находили, что у близнецов Кагамине поистине удивительный талант. В третьем классе младшей школы, отец взялся учить меня гитаре, и спустя три года я играл весьма неплохо. Гитарный перебор настолько пленил меня, что я начал забрасывать вокал. Рин это обижало.
– Что будешь петь? – спросил я, повернув последний винт, пробуя звучание басовой струны.
– Не «я» буду петь, а «мы» будем петь, – поправила меня Рин. – в последнее время ты только и делаешь, что играешь! – она несильно хлопнула меня корешком от нотной тетради.
– Ладно, – сдался я. – Подпою, но только одну песню.
– Отлично, – Рин просияла и принялась листать тетрадь в поисках нужной композиции.– Вот, это в самый раз!
Рин наклонилась ко мне так близко, что я вновь почувствовал аромат её волос. Надеясь, что мое лицо не слишком покраснело, я скосил глаза и увидел знакомые ноты.
– Это же мамина любимая?
– Точно, «Между небом и тобой», – Рин уже отбивала ритм, и я невольно задержал взгляд на её изящных пальцах. – Сможешь сыграть?
– Ты еще спрашиваешь, – усмехнулся я и легко взял первые аккорды.
– Позёр, – фыркнула Рин. – Посмотрим, как ты справишься с вокалом, «мистер я не вытягиваю высокие ноты»!
Я только улыбнулся и негромко начал выводить вступление. Рин безошибочно определила начало, и её чистый голос разнесся по классу.
Как только вижу блеск в твоих глазах и
Я веткой тополя мгновенно становлюсь.
Но одинокой девушке сказать такое,
Так низко я не опущусь.
А того парня, что тебя обидел
Его натуру знаю наизусть.
Я удержать тебя отчаянно пытался,
но ты ушла в ту далекую ночь.
Рин лукаво блеснула глазами, и мне, волей-не волей пришлось взяться за припев.
Но любовь все еще
Со мной осталась
Но любовь все еще
И так навечно!
И сегодня снова с неба льет холодный дождь
Меж тобой и небом снова льет холодный дождь
Но лишь ты улыбнешься мне, и тогда я
Даже Дьяволом стану для тебя…
В следующий миг мой голос внезапно сорвался, превратившись из мягкого дисканта в низкий хрипловатый тенор. Я резко оборвал песню, струны жалобно звякнули под моими пальцами. В горле першило, но больше всего меня поразил звук собственного голоса.
– Лен? – голубые глаза сестры смотрели вопросительно. – Что случилось? Ты так резко перестал играть…
– Ничего… – просипел я, и тут же схватился за горло: связки отозвались болью.
– Ты простудился? – Рин не на шутку разволновалась. – А ну-ка, открой рот… – она коснулась моей щеки, но я резко отстранился.
– Я в порядке, увидимся дома, – быстро выдохнул я и, отбросив в сторону гитару, кинулся вон из класса.
Я бежал так быстро, как только мог, словно пытаясь сбежать от жестокой реальности происходящего, но здравый смысл уже подсказал правильный ответ. Это был не срыв голоса. Это была его ломка. Через пару месяцев я буду разговаривать совсем не так, как Рин. Мой голос станет ниже и глубже, и он явно станет лишним в прекрасной арии моей сестры. Высокий, звонкий, словно перезвон колокольчика, голос не может сочетаться с моим вороньим карканьем.
Пришел в себя я уже дома, склонившись над раковиной в ванной комнате. Открыв кран, я ополоснул лицо холодной водой, но это не особенно помогло. Мысли путались, я не знал, как мне теперь быть. Мне ужасно не хотелось бросать музыку, но с таким голосом я уже не мог петь. Подняв взгляд, я увидел свое отражение в зеркале. Изменился. Пока что это неуловимое, неявное отличие, но с каждым годом их будет становится все больше. Провел ладонью по подбородку, чтобы убедится в его девственной гладкости. Слава богу, щетины еще нет.
В прихожей хлопнула дверь и раздалось привычное: «Я дома!»
Я закрутил кран и поскорей покинул ванную, чтобы укрыться в своей комнате. Теперь перспектива жить отдельно меня только радовала. Оказавшись в своей обители, я устало опустился на пол у кровати. Горло все еще побаливало, но я попытался выдавить из себя хоть какие-то звуки. Послышалось сбивчивое шипение, и я вновь ужаснулся тому, как это звучит.
Конечно я не вчера родился и знал, что у парней моего возраста начинает ломаться голос, но я и представить себе не мог, насколько это мерзко. Мне всегда нравился глубокий баритон отца, и я мечтал, что когда-нибудь я буду говорить также властно и взросло. Но мой собственный голос сейчас звучал скорее смешно, чем грозно.
Мои невеселые размышления прервал скрип – Рин пыталась попасть ко мне в комнату.
– Лен! Ты здесь? – она настойчиво поворачивала ручку, но я предварительно заперся изнутри.
– Лен, это уже не смешно! Открой мне! – сестра заколотила в дверь кулаками, но я не имел ни малейшего желания разговаривать с ней сейчас.
– Лен, пожалуйста… – жалобно произнесла Рин, но даже это не заставило меня открыть.
– Братец, ты чертов эгоист! Немедленно открой, я же волнуюсь за тебя! Ты заболел? У тебя жар? Болит горло?
Голос за дверью звенел от беспокойства, и мне невольно пришлось ответить:
«Не волнуйся, Рин…я немного простудился вот и все. Не входи, я могу тебя заразить, нехорошо, если ты заболеешь перед экзаменами».
Видимо мой голос звучал совсем уж плохо, потому что Рин атаковала мою дверь с удвоенной энергией.
– Ты что спятил?! Ты не можешь лежать тут в одиночестве! Больному нужны забота и внимание, а ты…
– Все нормально! – мне уже надоела эта перекличка через дверь. – Я просто немного устал, вот посплю и буду как новый.
За дверью наступило молчание: Рин явно поняла мой не совсем прозрачный намёк. Я уже собрался насладится тишиной, как тут под дверь просунули что-то белое, а после раздался звук удаляющихся шагов.
Я нагнулся и поднял блистер с леденцами от кашля. Сердце забилось чаще, но через секунду мое смущение сменилось мрачной меланхолией. Я взрослею, и она тоже. Мы уже не можем быть всегда вместе, ни в школе, ни дома. Даже музыка – наша общая страсть стала невозможной. Я швырнул лекарство на стол, а сам в изнеможении рухнул на кровать. Голова была тяжелой. Может я действительно заболел?
К спинке кровати была прислонена первая акустическая гитара отца. Блестящий деревянный корпус и медный блеск струн притягивал взгляд, и я увидел, что старый инструмент расстроен. Вышел из строя, совсем как я. Однако его еще можно исправить, а вот меня уже нет. А что делают с тем, что уже не починить? Верно. Выбрасывают. Так и мне пора уйти из жизни Рин, дать ей свободу. Забавно, но мне она всегда была нужнее, чем я ей. Мне казалось, что она цеплялась за меня, но на деле это я боялся остаться один. На лицо – комплекс старшей сестры. Но сейчас настало время повзрослеть и начать жить самому. Я должен стать тем, кто разорвет нашу связь, пока не стало слишком поздно.
Комментарий к Такт 2: Растроенный инструмент
“Sora to Kimo no aida ni” – “Между небом и тобой” известная в Японии песня Миюки Накадзимы.
========== Такт 3: Жесткий плектр ==========
Лето начала моего переходного возраста выдалось необычайно жарким даже для юга Японии. Мой голос постепенно менялся, но это был какой-то недотенор, и стоило мне немного напрячь связки, как из горла вырывался отвратительный хрип. Мама, уже больше десяти лет преподающая вокал, велела мне поберечься и пока что не петь. В ответ на это я заявил, что вообще не намерен возвращаться к вокалу, а планирую продолжить игру на гитаре.
Рин отнеслась к изменениям с пониманием, но стоило ей узнать, что я бросаю петь, как она тут же закатила невероятную истерику, и это был первый раз, когда мы серьезно разругались. Два дня она демонстративно игнорировала меня, но потом попыталась пойти на мировую. Я конечно впустил её в комнату, и мы поговорили, а после вновь уснули вместе. На утро я опять пообещал себе, что это был последний раз. Однако «последний раз» случался снова и снова. Я всеми силами пытался разорвать дистанцию между нами, но стоило мне взглянуть на расстроенное лицо сестры, как моя решимость разбивалась вдребезги.
Однако за два месяца летних каникул Рин тоже испытала на себе неумолимый ход взросления. В какой-то из дней, когда родители уже ушли на работу, мы устроили себе поздний завтрак. Тогда я и заметил, что Рин чем-то сильно расстроена. Её обычно улыбчивое лицо то и дело искажала гримаса.
– Что случилось, Рин? Ты не заболела?
– Нет… – сестра вымученно улыбнулась. – Я в порядке.
– Неправда, – я внимательно поглядел на нее. – Тебя что-то беспокоит? Ты всегда
можешь…
– Ничего я не могу! – неожиданно выкрикнула Рин и со звоном перевернула свою чайную чашку. Содержимое медленно расползалось по скатерти, но никто из нас этого не замечал. Я во все глаза смотрел на Рин, которая дышала как загнанный зверь. В уголках её голубых глаз дрожали непролитые слезы.
– Рин…
– Замолчи! Оставь меня в покое, глупый братец! – голос её надломился, и, с трудом сдерживая рыдания, сестра выбежала из кухни. Я тяжело вздохнул и начал убирать пролитый чай и осколки любимой чашки Рин.
Она просидела в комнате весь день, и я предусмотрительно не докучал ей своей неуклюжей заботой. Было очевидно, что она переживает кризис, сходный с моим собственным. Вот только Рин из рук вон плохо контролировала свои эмоции, и все принимала слишком близко к сердцу. Сейчас ей нужно утешение и дельный совет, но я совершенно не годился для этого. Вечером, когда Рин не спустилась на ужин, мама взяла дело в свои руки и состоялся женский аналог «мужского» разговора.
Следующие пару дней Рин также мало показывалась, но на третий день она как ни в чем не бывало спустилась к завтраку. Внешне она совсем не изменилась, но я всегда остро чувствовал её настроение и мог с точностью сказать, что морально Рин повзрослела. Она стала более скромной и сдержанной, но самое главное – перестала считать нас одним целым. Осознание собственной женственности позволило Рин посмотреть на меня под другим углом. Она поняла, что я уже почти взрослый парень, со своими интересами и потребностями. Поэтому мои еженощные посещения её комнаты постепенно сходили на нет и к началу осенних занятий прекратились совсем.
Сначала я не мог понять в чем дело, но потом до меня дошло – Рин меня стеснялась. Подумать только, моя сестра, всегда бесцеремонно вламывающаяся ко мне в ванную, начала задумываться о личном пространстве! Не то, чтобы это меня не устраивало, однако было чрезвычайно непривычно.
Скоро я понял, что расстояние между нами, к которому я так стремился, становится невыносимым. Моя решимость отдалиться от Рин таяла как снег по весне, и в один прекрасный день я решил проявить инициативу и порепетировать вместе. Это было очень кстати, поскольку я недавно выучил старую балладу, которая идеально подходила к голосу Рин. И вот после занятий я решительным шагом направился к шкафчикам с обувью, где уже мелькнул знакомый белый бант.
– Рин, ты уже домой? – спросил я, невольно повторив ситуацию прошлого июня.
– А, Лен?! – Рин странно вздрогнула и быстро спрятала что-то за спину. – Да…нет, мне нужно кое с кем встретится…по поводу домашней работы, да!
Рин рассмеялась, но я прекрасно понимал, что она что-то скрывает. И это что-то она прятала от меня за спиной.
– Ладно, увидимся позже! – сестра помахала мне рукой и выпорхнула во двор школы.
Я же, выждав некоторое время, отправился следом. В нашей средней школе было лишь одно место, где можно было поговорить без лишних свидетелей, и я не сомневался, что Рин отправилась именно туда. Стараясь не привлекать к себе внимания, я обошел клубный корпус и нырнул в заросли камелии, откуда открывался отличный вид на небольшой запущенный пруд. Затянутая ряской вода отражала вечернее небо, а вокруг полыхал кленовый пожар. Однако мой взгляд был прикован к моей сестре и к какому-то незнакомому старшекласснику напротив нее. Я уже заранее знал, что произойдет между ними, но продолжал цепляться за глупую надежду, что Рин действительно пришла поговорить о домашней работе. Однако сестра с пылающим лицом протянула парню какой-то конверт и быстро поклонилась.
Смотреть дальше не было смысла, но я буквально пригвоздил взглядом адресата письма. Внезапно лицо этого незнакомого типа показалось мне на редкость неприятным, хотя не было никого повода думать о нем таким образом. Он выглядел донельзя смущенным, начал что-то сбивчиво говорить и шагнул к Рин. Внезапная неприязнь переросла в настоящую ненависть, когда он попытался взять сестру за руку. Я скрипнул зубами:
«Рин еще слишком рано встречаться с парнями!»
Я уже был готов оттащить обнаглевшего ухажёра, но тут Рин снова поклонилась и поспешно зашагала прочь, оставив старшеклассника несолоно хлебавши. Я вздохнул с облегчением, но все-таки решил тайно проводить сестру до дома, на случай, если несостоявшийся кавалер решит последовать за ней. В том, что тот тип потенциальный молодой человек моей сестры, у меня не было сомнений.
Всю дорогу до дома, я шел следом за Рин, чувствуя себя заправским сталкером.
«Я просто беспокоюсь о своей сестре, » – убеждал я себя всякий раз, как мне случалось прятаться за ближайший угол. Добравшись до дома, я подождал с полчаса, а после вошел в прихожую.
– Я дома, – пробормотал я, стараясь выглядеть как обычно. Пока я снимал ботинки и
влезал в свои тапочки, из кухни показалась Рин.
– С возвращением, братец! – пропела она, и я не мог не отметить, что в своем розовом фартуке она выглядела очаровательно.
– Разве твоя очередь готовить ужин? – спросил я, стараясь развеять наваждение.
– Ну ты же опоздал, – выговорила мне Рин, обвиняющее ткнув в меня поварешкой. – Хотя ушел из школы раньше меня!
– Прости-прости, заглянул в музыкальный за новыми струнами для гитары, – не моргнув солгал я. – А ты? Разобралась со своей домашней?
Я испытующе поглядел на нее и обомлел: Рин выглядела как обычно и мне оставалось только подивиться её стальным нервам. Обычно во время первой влюбленности девчонки витают в облаках и постоянно краснеют, а с её лица можно было Будду лепить.
– Да, – со скучающим видом ответила она. – Это было несложно.
Я кивнул, но факт того, что Рин солгала мне, оставил неприятный осадок. Конечно, это было естественно, что она хранит секреты, но…всегда было какое-то «но»!
Всю следующую неделю я пристально наблюдал за Рин, в надежде уличить её в тайных встречах со своим бойфрендом. Если первый разговор закончился ничем, вовсе не значит, что они не встретятся вновь. Однако ничего подозрительного я не заметил, и это еще больше сбивало с толку. Сестра отдала тому парню письмо с признанием, и он вроде был не против этого, так почему они до сих пор ни разу не поговорили?!
Эти мысли грозили свести меня с ума, и потому я решил спросить у нее напрямую.
– Серьезный разговор? Мне уже страшно, – подразнила меня Рин. Её ясные глаза насмешливо сощурились, и слова застряли в горле: «Я тут, значит, места себе не нахожу, а она смеется?!»
Я сжал кулаки и постарался успокоиться, но необоснованная злость не хотела проходить так быстро.
– Ничего, уже не важно, – отрывисто произнес я и поспешил прочь.
– Лен! – в голосе Рин звучало раскаяние, но я даже не обернулся. Мне безумно надоели эти проблемы, которые похоже были проблемами только для меня. Рин откровенно наслаждалась школьной жизнью, и чем же я был хуже?
На следующий день я совсем не обращал на сестру внимания, и она это заметила. За обедом я то и дело ощущал на себе её укоризненный взгляд, но продолжал болтать с одноклассниками как ни в чем не бывало. Друзей в школе у меня было много, но большая их часть уже гуляла с девчонками, поэтому победы на любовном фронте были частой темой.
– Эй, я слышал, ты начал ухлестывать за Накатани из класса 1-3?
– Ну есть такое…
– Слушайте, а что эта новенькая брюнетка из параллельного?
– А, это та, которая занимается балетом?
Я молча слушал эти разговоры, и в моей голове зародилась абсурдная идея: может мне тоже следует завести себе девушку? Мысль об этом крутилась в голове до самого конца занятий и похоже была пророческой. Как только я открыл дверцу своего шкафчика для обуви, то обнаружил там конверт из розовой бумаги. На лицевой стороне было аккуратно выведено: «Кагамине-куну».
Отправитель не был указан, но мне было по большому счету все равно. Я часто получал подобные письма, но обычно без всяких чувств выбрасывал их в мусоросжигатель, совершенно не догадываюсь, что этим разбиваю чьи-то сердца. Однако сейчас я отчётливо осознал, что отношения с кем-то не так уж и плохи, и потому решил испытать судьбу.
В конверт был вложен небольшой листок, где все тем же почерком было указано место встречи. Испытывая странное равнодушие, я спрятал письмо в карман пиджака и отправился к уже знакомому мне пруду. Там, среди калейдоскопа кленовых листьев меня ждала миловидная темноволосая девушка. Кажется, она была именно той новенькой из параллели, о которой шла речь за обедом. Я еще издалека заметил, как она нервничает: лихорадочный румянец на щеках и бегающие глаза. Стоило ей увидеть меня, как она покраснела еще сильнее.
– Привет, – я обезоруживающе улыбнулся ей, что ввергло её в какую-то прострацию. – Это твоих рук дело?
Я протянул ей конверт и в следующее мгновение понял, насколько грубо это прозвучало. Словно я обвинял её в чем-то.
– Это… – дрожащим голосом произнесла девушка. – Прости, Кагамине-кун…
– Нет, это ты прости, – поспешил я загладить свою неловкость. – Я тоже немного нервничаю, – я слегка покраснел, что должно было уверить её в моей искренности.
– Хорошо, – она смущенно улыбнулась. – На самом деле, Кагамине-кун, ты…мне очень нравишься!
Она выпалила это единым духом, а после спрятала пылающее лицо в ладонях. Во мне смешались сочувствие и раздражение. Девушка действительно была очень милой и миниатюрной, но её невероятная зажатость уже начала надоедать. Может я был необъективен, поскольку всю свою жизнь провел в обществе моей слишком расслабленной сестры, но стеснение влюбленной девушки вызвало у меня лишь отрицательную реакцию. Стараясь придать голосу больше мягкости, что было не так просто, я произнес:
«Спасибо, меня тронули твои чувства. Честно говоря, я тоже некоторое время смотрел на тебя».
Ложь удавалась мне на удивление легко, и я, не испытывая никаких угрызений совести, сочинил для несчастной девушки самое настоящее признание. Тогда я даже не задумывался о её чувствах – меня волновали мои собственные эмоции, которые кстати никак не отозвались на мою первую «влюбленность». Я совершенно спокойно, даже прохладно, разговаривал с девушкой, которая питала ко мне самые нежные чувства, при этом никак не отвечая ей взаимностью или хотя бы привязанностью.
– Кагамине-кун… – карие глаза наполнились слезами, но она сдержалась.
– Миками-сан…или мне лучше называть тебя Рицуко? – я снова улыбнулся, но на деле моя улыбка была совершенно неискренней. Я уже начал сожалеть о том, что пришел сюда.
– Да, Кагамине-кун, ты можешь называть меня по имени, – прошептала Рицуко, снова пряча взгляд.
– В таком случае, Рицуко-чан, не хочешь стать моей девушкой? – решив не ходить вокруг да около, предложил я.
Тогда я жил единым моментом и мне было все равно, что произойдет дальше. Откажи она мне, я бы не расстроился, но Миками была влюблена в меня по уши, поэтому другого ответа не существовало.
– Конечно, – в этот раз Рицуко дала волю слезам и мне пришлось слегка приобнять её, чтобы успокоить. Глядя на её заплаканное лицо, я вновь ничего не почувствовал, поскольку не боялся женских слез. Ничьих, кроме слез Рин.
– Прости, Кагамине-кун, – всхлипывая, произнесла Миками. – Я просто, так счастлива. Мне приходилось слышать, что ты никому не отвечаешь взаимностью, а я только перевелась и даже не думала, что…
Я молча слушал весь этот бессмысленный монолог, предчувствуя, что с такой ранимой девушкой мне придется еще не раз побыть универсальной жилеткой. Мы покинули здание школы почти перед самым закрытием, а поскольку инстинкт кавалера во мне все же присутствовал, я предложил проводить Рицуко до дома.
Сначала она отказывалась, но я-то видел, что она просто мечтает об этом. Всю дорогу до её дома я расспрашивал о её прошлой школе. Миками что-то отвечала, но я даже не потрудился запомнить. В голове я продумывал следующий шаг, который следует сделать в отношениях с девушкой. Учитывая чувствительную натуру моей новоиспеченной зазнобы, я решил, что взять её за руку будет чем-то запредельным.
