Текст книги "Грязь"

Автор книги: Motley Crue

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Глава пятая

НИККИ

«В КОТОРОЙ РАЗДУМЬЯ О ДВАДЦАТИ ГОДАХ ДРУЖБЫ И ДОСАДА ПРИВОДЯТ К ТРАГИЧЕСКОМУ РАССТАВАНИЮ»

Когда Томми вышел из тюрьмы, он не позвонил никому из группы. Только три дня спустя я узнал, что его уже выпустили. А узнал я об этом потому, что кто-то видел его на улице. Я был в ярости. Я навещал его почти каждую неделю. Я сделал всё, что мог, чтобы он не сошёл там с ума, даже начал кампанию по сбору подписей для его досрочного освобождения. И теперь, когда он даже не сообщил мне о своём выходе из тюрьмы, это было похоже на пощёчину.

Я позвонил ему и сказал, "Что происходит? Почему ты не сказал мне, что тебя выпустили?"

"А в чём проблема?" ощетинился он. "Это не моя работа – докладывать тебе".

В продолжение всего тура "Greatest Hits" он был холоден и замкнут. Он был бомбой негодования с часовым механизмом. И это был всего лишь вопрос времени – когда она взорвётся. Поэтому, когда все восстали против Винса после драки в аэропорту, я увидел, как это было на самом деле: Томми сам подлил масла в огонь. Несомненно, Винс вёл себя как придурок по отношению к нашей сотруднице. Но в то же самое время Томми влез в плохую ситуацию и сделал её ещё хуже, схватив Винса за шею. После этого в самолёте Томми очень разнервничался и начал кричать, в то время как Винс сел как можно дальше, мрачный и возмущенный. Они были похожи на двух маленьких детей.

Я наблюдал миллион раз, как такие вещи случались между кем-либо из нас. Но когда пыль оседала, мы снова становились группой. Каждый совершал ошибки. Каждый иногда вёл себя, как последний засранец.

В самолете я рассказал им о новых замыслах: "Слушайте, мы теперь вправе делать всё, что захотим: теперь у нас есть свой собственный лейбл. Поэтому мы можем переиздать наши старые альбомы со всеми этими нереализованными треками, о чём так просят наши фанаты, записать новый по-настоящему улётный роковый альбом (new album of pure kick-ass rock) и к сентябрю 2001-го взять тайм-аут и поработать над своими сольными проектами".

Но Томми ничего из этого не устроило. По возвращении в Лос-Анджелес он отказался поговорить с Винсом и помириться. А Винс отказался разговаривать с Томми. Они оба были не правы, но ни один из них не хотел этого признать, и я знал, что, если бы они просто сели, как мы с Винсом после нашей драки в туре «Swine», они смогли бы уладить свои проблемы. Но лучшее, что я мог сделать, это поговорить с Томми по окончании тура.

"Отлично", сказал он мне. "Но я хочу свой личный тур-автобус. И я хочу свою собственную гримёрку. И даже не думайте о том, чтобы сажать меня в один самолёт с этой залупой (dickhead). Я не хочу видеть этого козла, пока не зажгутся софиты. А когда мы возвращаемся за кулисы, то лучше, чёрт подери, везите его в одном направлении, а меня в другом. Я не хочу с ним даже встречаться, мать его. Потому что, чувак, я за себя не ручаюсь".

Когда мы вернулись домой из тура, мне позвонил один друг и сказал, чтобы я включил «KROQ» (название радиостанции), потому что там шло интервью с Памелой Андерсон. Она сказала, что они с Томми снова вместе, и что Томми решил покинуть «Motley Crue», чтобы записать свой сольный альбом.

Именно так я узнал о том, что Томми покинул группу: от Йоко Оно (Yoko Ono – так остальные участники группы прозвали Памелу) на «KROQ». Я звонил Томми, но он не отвечал на мои звонки. Я заезжал к нему домой, но он не открывал дверь. Я писал ему письма и имейлы, но он так мне и не ответил. Он просто ушёл, как будто последних двадцати лет дружбы и музыки вовсе не существовало. Это ужасно больно. Но теперь уже нет.

Глава шестая

МИК

«ОБ ОДНОМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОМ ПРИКЛЮЧЕНИИ, КАСАЮЩЕМСЯ ТАКИХ ФАНТАСТИЧЕСКИХ СУЩЕСТВ, КАК ПРИВИДЕНИЯ, ПРИШЕЛЬЦЫ И ПСИХИАТРЫ»

Я сказал своему врачу, что тяжело засыпаю и с трудом выползаю из кровати по утрам. Он сказал, «У вас депрессия».

Возможно, я рассказывал ему об этом (I could have told him that). Я пребывал в депрессии уже много лет. Каждый день я испытывал боль и был измотан поездками за 780 миль на каждое выступление с группой, которая по-прежнему ссорилась из-за всякой ерунды, как грудные младенцы. Это становилось просто невыносимым (It was getting pretty hairball). Когда Томми ушёл из группы, моим чувством было: если тебе безразлично то, чем ты занимаешься, то ты перестаёшь прикладывать к этому усилия. А потом ты начинаешь обижаться на людей, которые, как тебе кажется, сдерживают твой рост, поэтому каждая мелочь сносит тебе крышу, как это произошло в аэропорту с Винсом. Поэтому, если Томми хочет покинуть группу, нужно позволить ему это сделать, чтобы он лично мог убедиться в том, прав он был или не прав. Точно так же, когда я был в «White Horse», они постоянно твердили мне, что я играю хуже всех, поэтому я положился на свою интуицию и ушёл, чтобы делать то, что я действительно хочу. В конце концов, я оказался тем, кто смеётся последним. Поэтому, кто знает, что произойдёт с Томми?

От депрессии врач назначил мне «Золофт» и «Веллбуртин» («Zoloft» и «Wellbutrin» – антидепрессанты). Уходя домой, я притворился, что смогу развеять свою апатию, брошу курить, стану активным, буду гулять и выполнять все предписания. Чёрта с два! Я принял таблетки и мгновенно переместился в другое измерение. Ночью я проснулся в панике, думая, что меня похитили инопланетяне или что за мной наблюдают привидения. Но я огляделся вокруг, ничего этого не было. Вдруг какое-то странное дерьмо начало капать с потолка и подниматься с пола.

Я позвонил врачу и рассказал ему о том, что произошло, но он сказал, чтобы я продолжал придерживаться лечения, потому что мой организм скоро привыкнет. Три недели подряд я испытывал бесконечные галлюцинации. С каждым днём я путешествовал всё дальше и дальше от своего сознания. Когда я ходил по своему бежевому ковру, я видел следы от своих ботинок, которые пылали фосфоресцирующим оранжевым светом. Я был уверен, что в один прекрасный момент что-нибудь щёлкнет у меня в голове, и я либо покончу с собой, либо достану один из своих пистолетов и перестреляю всех соседей. Я знал, что мой мозг работает неправильно, но я ничего не мог сделать, чтобы остановить это.

Наконец, я пошёл на приём к психиатру, и он поставил мне диагноз – шизофрения. Депрессия казалась ничем по сравнению с шизофренией. Психиатр прописал мне ещё одну таблетку для того, чтобы контролировать действие других лекарств. А затем он позвонил моему ортопеду и сказал ему, что необходимо прервать приём обезболивающих препаратов, которые я принимал от болей в спине, так как он беспокоится, что я стану наркоманом. Я не мог стать наркоманом – за последний месяц я прошёл только десятидневный курс приёма лекарств (I was never an addict – I'd make a ten-day supply of pills last a month). Но теперь, благодаря всем этим врачам, я стал шизофреником и испытывал постоянные боли от прогрессирующей болезни костей, которая длилась вот уже тридцать лет. Ко всему прочему, как побочный эффект от приёма одной из их таблеток, мои руки начали распухать, и я не мог играть на гитаре.

Мой брат переехал ко мне, чтобы ухаживать за мной. И той же ночью, мой матрац начал колыхаться и извиваться подо мной. Я думал, что это снова была игра моего воображения, но утром мой брат спросил меня, что такое я засунул в кровать, чтобы заставить её сотрясаться подобным образом. Теперь я понятия не имел, что было реальностью, а что – иллюзией. Я всегда знал, что те вещи, о которых говорят нам учёные и правительство, – неправда, но теперь я впервые видел тому свидетельство. Эти лекарства открыли окно в мир духов, и, несомненно, некоторые вещи, которые я наблюдал, существовали на самом деле; но, чтобы функционировать в повседневном мире, наш разум должен сузить область восприятия до узенькой полоски действительности и исключить всё остальное. К сожалению, как житель планеты Земли я должен был возвратиться к проживанию на ней. Поэтому я снова позвонил врачу и попросил его избавить меня от приёма таблеток. Он посоветовал мне быть терпеливым и ждать, пока мой организм адаптируется.

В тот день я начал очень слабо слышать радио из другой комнаты. Но когда я затыкал уши, музыка и голоса становились громче. Они находились в моей голове. Последней каплей стало, когда я лежал в кровати, вязкий серый призрак придавил меня к матрацу. Я начал орать на него: "Отпусти меня или я сломаю тебе грёбаную шею". Но он держал меня так целый час. Следующей ночью серый призрак вернулся. Но на этот раз уже я схватил его, и он исчез. Когда на следующее утро я проснулся с обычными болями во всех суставах, то даже едва смог подняться с кровати, тогда я понял, что серый призрак – это мой анкилозный спондилит во плоти. Это то, что мешало мне всю мою жизнь.

В тот день я снова позвонил своему врачу, и он уверил меня, что это нормальные побочные эффекты.

"Я так не думаю", сказал я. "Они больше напоминают действие ЛСД (They feel like acid flashbacks)".

"Ладно", вздохнул он. "Тогда приезжайте".

Когда я вошёл в кабинет, то увидал испуг в его глазах. Я был похож на смерть в ботинках.

Глава седьмая

ТОММИ

«В КОТОРОЙ НАШ ГЕРОЙ, ПРЕВРАТИВШИСЬ ИЗ МАЛЬЧИКА В МУЖЧИНУ, ПРИХОДИТ К СВОЕМУ ПОСЛЕДНЕМУ ОТКРЫТИЮ: ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ ОТ ТОГО, КТО ПРИЧИНЯЕТ ТЕБЕ БОЛЬ»

Думаю, группа всегда обвиняла Памелу в том, что именно она повлияла на моё решение уйти. Они прозвали её чёртовой Йоко (motherfucking Yoko) и повесили мишень для игры в дартс с её портретом в своей гримёрке. Но она никогда не говорила мне, чтобы я ушёл. Да, она видела разлад в группе. Но каждое решение, касающееся музыки, которое я когда-либо принимал, я всегда принимал самостоятельно. Тот факт, что я покидаю группу, никогда не был неожиданностью для Никки; я сто раз говорил ему об этом, но, думаю, он просто не хотел по-настоящему в это поверить после всего того, через что нам пришлось вместе пройти.

По каким-то причинам Никки никогда не нравилась Памела, что всегда раздражало меня, потому что именно она познакомила его с Донной. Она пустила свою Купидонову стрелу, ранила их обоих, что обернулось самой сентиментальной любовью всей его жизнь. Думаю, у Винса тоже были проблемы в отношениях с Памелой, потому что он утверждал, что они трахались, хотя она говорит, что этого никогда не было. Но он не был так зол на неё, как Никки, который до сих пор люто ненавидит Памелу.

Вот, что я тогда чувствовал: после развода и неловкого бездействия, в то время пока она кадрилась со своим бывшим бойфрендом, я решил, что у меня нет никаких грёбаных шансов. Со всей вежливостью, на которую я только был способен, я принял тот факт, что меня уволили. Всякий раз, когда я заезжал повидать мальчиков, оказывалось, что с ними всю неделю сидит няня, а сама она притворялась, будто её нет дома.

Но, как и с Бобби Браун, мы с Памелой не могли оставаться вдали друг от друга. Сначала она вдруг снова начала мне звонить, когда я встречался с Кармен. Затем, однажды днём, когда я приехал забрать мальчиков, там не оказалось няни, а вместо неё вышла сама Памела. Тотчас, несмотря на всё, что с нами происходило, мы почувствовали волшебство, то первоначальное притяжение, которое свело нас вместе в ту новогоднюю ночь пять лет назад. После этого каждый раз, когда я приезжал за детьми, мы начали понемногу сближаться – пока в один прекрасный день не оказались в её кровати (After that, each time I went over for the kids, we'd kick it a little bit—until one day we found ourselves kicking it in her bed). Затем я начал оставаться на ночь и проводить с нею всё больше времени, пока мы фактически не были снова женаты. Я попросил её переехать ко мне, и в тот же день она пошла в суд, брат, и забрала, наконец, ордер на ограничение моих родительских прав (my restraining order). Мы даже планировали снова пожениться на День Святого Валентина.

Но мы быстро скатились к старым образам мышления, потому что мы никогда по-настоящему не работали над нашими проблемами. Её было трудно заставить говорить о них, что сводило на нет все наши попытки взаимной терапии (our attempts at therapy). Вместо того, чтобы работать над этим, она любила ставить ультиматумы, что-то вроде, "Я не могу быть с тобой, когда ты пьян". Маленький мальчик, которым я был до тюрьмы, ненавидел ультиматумы, но теперь я пытался воспринимать их как часть её натуры. Однако, в то же самое время, в наших отношениях существовало так много мин, которые мы не обезвредили, что всё закончилось тем, что мы оба ходили на цыпочках друг возле друга, чтобы, не дай бог, ни одна из них не рванула, к чёртовой матери.

Всё снова рухнуло в канун Нового года. Мы сидели и пялились в телевизор, когда я сказал, "Знаешь что, сегодня Новый год. Это пятая годовщина с тех пор, как мы познакомились, и завтра наступает новое долбаное тысячелетие. Давай выпьем «Гольдшлягера» («Goldschlager» – крепкий коричный ликёр, которым Памела угостила Томми при их первой встрече) в память о прошлом, залезем в джакузи и хорошенько оттянемся". Она согласилась. Не прошло и нескольких дней, как, оставшись на какое-то время одни, мы уже вместе втихаря потягивали спиртное и наслаждались жизнью (For a few days afterward, when we had some time alone, we'd sneak a drink together and veg out).

Но после этого она вдруг учудила (she freaked), потому что, выпив, мы наступили на одну из тех самых мин. "Боже мой", запричитала она. "Я поверить не могу, что пила с тобой. Я даже в мыслях не могла этого допустить". Таким образом, когда вернулось чувство вины, за ним пришла и прошлая драма. Как раз в то самое время, когда всё это происходило, я должен был отправиться в тур с «Methods of Mayhem». Когда я вернулся домой, её не было в городе, она была на с’ёмках для телевидения. Мы постоянно отсутствовали, и расстояние и нехватка общения уничтожали нас. А затем, в День Святого Валентина, меня снова уволили. Как гром среди ясного неба она вдруг заявила, "Я больше не в состоянии это выносить". Взяла детей и сбежала. Она абсолютно исчезла: я звонил её семье и друзьям, но никто так и не сказал мне, где она.

Когда неделю спустя она, наконец, позвонила, речь сразу же зашла об опеке над Диланом и Брэндоном. Она хотела, чтобы я подписал одностороннее соглашение, которое, по существу, предоставляло бы ей полный контроль над детьми. Я сказал ей, что этому не бывать, и как только я это сделал, окружной прокурор позвонил моему адвокату и сказал, что у неё есть свидетель, который готов дать показания о том, что я выпивал, нарушив тем самым условия испытательного срока. Но мы-то знали, кем был этот свидетель. Я провёл ещё пять дней в тюрьме, но я добился того, чтобы остаться со своими мальчиками.

В прошлый раз, сидя в одиночной камере, я заглянул внутрь себя и решил проблемы моего грёбаного скудного умственного развития. Затем я выглянул наружу и решил проблемы моего слабого музыкального развития, т. к. тюрьма была одним из тех мест, где никто не мог влезть мне в голову и начать мною манипулировать. На сей раз, я использовал время пребывания в одиночке, чтобы найти последнюю отсутствующую часть головоломки (puzzle): мою трахнутую личную жизнь (my fucked-up love life).

Я дал себе три обещания: первое – никогда больше не жениться, спустя всего лишь четыре дня после знакомства. Второе – я должен быть уверен, что познакомлюсь с её матерью прежде, чем женюсь на ней, что спасло бы меня от многих горестей с Памелой и Хизер, потому что обе они в значительной степени оказались молоденькими копиями своих матерей. И третье состояло в том, что моя будущая подруга не будет кем-то, кто когда-либо снимался в кино, в журналах, и, если уж на то пошло, даже бывал в Голливуде: она будет стоять за прилавком магазинчика косметики где-нибудь в Нортбруке, штат Иллинойс (Northbrook, Illinois – городок с 35-титысячным населением) или будет работать в адвокатской конторе в Роли, штат Северная Каролина (Raleigh, North Carolina – столица штата).

Когда я покинул тюрьму, я был уверен, что не будет никакого третьего раза с Памелой. Я не собирался злиться или мстить ей. Фактически, я всё ещё любил её, и всегда буду любить. У нас двое общих детей, и мы оба всегда будем присутствовать в жизни друг друга, поэтому с таким же успехом мы могли бы попробовать быть друзьями. Также я пообещал себе, что не буду продавать своё жильё (pad), потому что я хотел, чтобы наши дети всегда могли прийти в дом, где они родились и выросли.

В день, когда я вернулся, я наладил у себя дома новую студию и начал работу над следующим альбомом «Methods of Mayhem». Как-то на днях, я решил сделать перерыв и пошёл за продуктами на рынок, который находится рядом с моим домом. Пока я делал покупки, случилось так, что я столкнулся с бывшей женой Никки – Брэнди. Мы немного поболтали, а потом она позвонила нашему общему другу, чтобы взять у него мой номер телефона. Вчера она позвонила и сказала, что живёт прямо за углом. Так что, наверное, мне стоило бы, чёрт возьми, плотнее этим заняться (So I might have to fucking get in on that). В конце концов, я сейчас – мистер Холостяк (Mr. Single). И, кроме того, я только что пролистал главы Никки в этой книге и прочёл всё о нём и о Хани.

Глава восьмая

НИККИ

«О ПОСЛЕДНЕМ ПРИКЛЮЧЕНИИ, КОТОРОЕ СЛУЧАЕТСЯ С НАШИМ НЕСЧАСТНЫМ ГЕРОЕМ, И О ДРУГИХ ТЯГОСТНЫХ СОБЫТИЯХ, НЕОБХОДИМЫХ ДЛЯ ЯСНОГО ПОНИМАНИЯ ЭТОЙ ИСТОРИИ»

К моему удивлению, с уходом Томми, впервые на моей памяти группа вступила в период стабильности, и мы записали альбом, который должен был стать преемником «Dr. Feelgood» – «New Tattoo». Гневные и мрачные эмоции эры «Generation Swine» начали себя изживать: я по-своему разобрался со своим отцом, отстоял в суде совместную опеку моих с Брэнди детей, поставил группу обратно на рельсы и переиздал наши старые альбомы на лейбле «Motley Records», где они разошлись тиражом в пять раз большим, чем продала «Elektra».

Но затем я получил телефонный звонок от своего брата Рэнди. Он узнал, где жила наша сестра Лиса (Lisa): в пансионе в Санта-Круз (Santa Cruz – город на западе штата Калифорния). Я твёрдо решил повидать её. После всего этого героина, кокаина и алкоголя я, наконец, осознал, кто же я есть на самом деле. Я позвонил моей маме и спросил её, почему она всегда держала меня на расстоянии от Лисы, но всё, что она могла, это повторять снова и снова, "Тогда всё было совсем по-другому" ("It was different back then").

Я был одержим этой идеей и позвонил в клинику. "Что бы вы ни говорили, меня это не волнует", начал угрожать я. "Я приеду туда и увижусь со своей сестрой".

"О чём вы говорите?" дружелюбно спросила медсестра. "Кто вам сказал, что вы не можете повидать Лису? Вы можете приезжать, видеться с нею всякий раз, как только пожелаете".

"Но моя мать сказала мне, что Лиса не хотела видеться с семьёй".

"Вы могли навестить её в любое время, когда захотели бы. Мы всегда ждали вас. Мы удивлялись, почему вы никогда не звонили".

"Вы не могли бы оказать мне любезность? Я хочу знать о ней больше".

Они рассказали мне, что она родилась 12-го ноября, что у неё синдром Дауна, что она слепая и немая и была прикована к инвалидному креслу. У неё было очень слабое сердце, и весила она меньше шестидесяти фунтов (менее 27-ми кг). "Однако у неё полноценный слух", сказали они. "И странно, что вы выбрали для неё такую жизнь. Потому что она любит музыку. Все, что она делает целыми днями, – сидит возле радиоприёмника".

Я почувствовал, что со мной сейчас случится нервный срыв. Я не мог поверить, что у меня была такая удивительная сестра, которую я мог бы видеть в любое время за все последние сорок лет. Через несколько дней я должен был отправиться в следующую часть тура "New Tattoo", поэтому я сказал медсестре, что я навещу Лису, когда вернусь.

Спустя три дня после того, как я приехал домой из тура, мне позвонил Джефф Варнер (Jeff Varner) из моего управляющего офиса и сказал, "Здесь полиция. Они хотят узнать твой адрес".

"Ну, передай им от меня сообщение", начал я обычный свой ответ. "Скажите им, чтобы шли в жопу (fuck off). Если они приедут ко мне домой, то только впустую потратят своё время. Меня там не будет".

"Слушай, им на самом деле очень нужно тебя видеть", сказал Варнер.

"Да мне насрать (I don't give a fuck)! Я устал от этих арестов и поездок в тюрьму. Кроме того, я ничего не сделал". На самом деле, было много чего, что я сделал. За два дня до этого у меня конфисковали машину, а меня бросили в тюрьму за то, что я ехал без водительских прав. А перед этим на выступлении в Гринсборо (Greensboro) в туре «Swine» я поцапался с охранником, который выдвинул против меня обвинения, так что, возможно полицейские, хотели экстрадировать меня в Южную Каролину (South Carolina).

"Никки", умолял Варнер. "Поверь мне, ты должен сказать им, где ты живёшь, и позволить им приехать".

"Нет, я не вернусь в тюрьму. Знаешь что, избавься от них и закажи мне билет на самолёт, хорошо бы куда-нибудь в Южную Америку. В любом случае мне необходим отпуск".

"Хорошо, Никки", вздохнул он. "Я сейчас тебе перезвоню".

Мой телефон молчал в течение часа. Когда он зазвонил, на другом конце провода оказался Винс. Он говорил, как обдолбанный, но он не был пьян. Он плакал.

"Никки, мужик, я не знаю, как тебе это сказать", начал он.

"Ну же! Что такое?"

"Просто они нашли твою сестру мертвой".

"Кого? Какую сестру?" я не был уверен, шла ли речь о Лисе или о моей единокровной сестре Сэси.

"Я не знаю. Но именно поэтому полиция сейчас в офисе. Они пытаются сообщить тебе об этом".

Я позвонил в офис и узнал, что Лиса тем утром умерла от сердечного приступа. Я тут же впал в депрессию. Я был зол на самого себя за то, что отложил свой визит к ней, и я был в гневе на своих родственников за то, что, когда я родился, они заставили меня держать её в тайне (I was pissed at my relatives for keeping her a secret was forced upon me when I was born). Но, своим отказом произносить это имя, будучи подростком, я низверг и свою семью, и своё прошлое (But in refusing to keep that name as a teenager, I overthrew my family and my past). Теперь, когда мне сорок один, я хочу это восстановить. Поэтому мы с Донной выбрали имя для девочки: Фрэнки Джин (Frankie Jean). (Джин взяли от имени матери Донны, Дженетт [Jeanette].) Я смотрю на это так: мы взяли наши семьи, склеил их вместе и, в конце концов, замкнули круг на моем отце. В то время как я пишу эти строки, я стою на полу на коленях и молюсь о том, чтобы я смог сохранить этот круг единым и нерушимым, навсегда.